Аннотация: Стрекоза-коромысло за один только час может съесть двадцать мух... (из описания)
Друзья часто говорили, что она похожа на стрекозу. Высокая, легкая, в тесных джинсах на длинных тонких ногах, всегда в широких блузках с крылатыми рукавами и больших темных очках. Рисунок движений -- стремительный, неожиданный. Изящная хищница. Один умник как-то сострил :--Знаешь, а ведь твое имя тоже часть стрекозы! Есть латинское название для вида этих насекомых - libellula, либелл-юля --
Сама Юля мало задумывалась над тем, кем ее считают и с кем сравнивают, особенно сейчас. Она уже пятнадцать минут толкалась на перроне замусоренного вокзала, ждала Артёма Корзуна, клятвенно обещавшего встретить ее с букетом роз и бутылкой Периньона. Чирикнул мобильник. Конечно Артём!
-- Привет, солнышко! Я тут задержался... Дела, понимаешь... Компаньон позвонил
из Гамбурга...Пришлось срочно перетереть кой-какие вопросы...Да, освободился!
Буду через полчаса, трафик, извини, лапочка!--
Шум и суета железнодорожной толпы -- мелькание лиц, крики торговок, расхваливающих свой товар, случайные прикосновения чужих людей, гнусавое бульканье громкоговорителя вдруг вызвали у Юли отчетливое чувство одиночества и неприкаянности, совершенно неподходящее к имиджу элегантной, уверенной в себе женщины.
Раздражение от внепланового дискомфорта угрожающе усилилось. Надо пересидеть где-то в тихом месте, чтобы с первой минуты не сорваться на доморощенного бизнесмена за опоздание.
Юля вышла из вокзальных ворот и заметила невдалеке зеленый лоскут газона. Сквер? Раньше его здесь не было. Она перекинула объемистую сумку с монограммами знаменитого дизайнера на другое плечо и, аккуратно покачивая узкими бедрами, зашагала к спасительному кусочку природы.
Тихое место нашлось на деревянной скамейке под молодым тополем. Юля села, вытянула ноги и закрыла глаза. Помогло. Она почувствовала себя спокойнее, сняла темные очки, выпрямилась, вынула из бокового кармана сумки зеркальце. Внимательно изучила мэйкап. Полный порядок. Дорогая косметика стойко выдержала потную духоту вагона. А эта диоровская тушь для ресниц - просто чудо, ни одной крупинки под глазами! Положить блеск на губы, и все ОК. Достала розово-коралловый цилиндрик и заскользила аппликатором по четко очерченным полным губам.
Подул ветер, растрепал прическу, приклеил прядь к вязкой блестящей жидкости. Юля мотнула головой, чтобы вернуть волосы на место и увидела старуху, медленно шаркающую к скамейке напротив. Похоже, вокзальная нищенка. Шлепнулась на доски, как квашня, поставила рядом распухшие сумки и начала в них ковыряться, доставая какую-то снедь.
Юля надела очки, опять закрыла глаза. Поезда утомляли ее. В скучной внутренности вагона время тянулось, тянулось, тянулось, убить его было решительно нечем, поскольку жизнь эфемерного сообщества попутчиков не вызывала никакого интереса. Хорошо, что родной город всего в нескольких часах от столицы, в кои-то веки можно потерпеть ... Кои-то веки - двадцать лет, прошедшие со времени отъезда. Сентиментальное путешествие к истокам состоялось единственный раз за все эти годы и только потому, что Корзун настойчиво звал в гости, явно хотел пошуршать гринами перед бывшей одноклассницей, бывшей неразделенной любовью, ныне гражданкой США.
-- Дамочка, у вас закурить не найдется?--
Юля вздрогнула от неожиданности. Сиплый голос бомжихи показался ей отдаленно знакомым.
-- Я не курю -- машинально ответила она и почувствовала, что в сознании тихо зазвенела какая-то струнка, настойчиво призывая вспомнить. Из-под темных очков Юля принялась разглядывать старуху.
Единственное, что отличало ее от таких же серых обтёрханных тёток -- довольно аккуратная одежда, прикрывающая тяжелое бесформенное тело. Все остальное: трясущиеся руки, одутловатое лицо и мутные глаза, еле видные под обвисшими веками, указывало на алкоголизм -- обычную болезнь представительниц этого племени.
Образ нищенки промелькнул кадром из скучного документального фильма, не зацепив никаких ассоциаций, голос рассудка назвал возникшее желание "идиотской затеей", но все равно непреодолимо тянуло подойти и спросить.
-- Извините, мы встречались, или я ошибаюсь?--
Старуха не ответила. Юля с облегчением пожала плечами, пошла к своей скамейке и вдруг услышала:
-- Не ошибаешься. Я - Анна Сергеевна. Соколова.--
Юля повернулась так резко, что волосы опять приклеились ко рту. Она некрасиво скривила нижнюю губу, сдула надоедливую прядь.
-- Анна Серге...Не может быть! Как...Как вы...?--
-- Ты, очевидно, хотела узнать, как дошла я до жизни такой?--
Внутренне корчась от жгучей досады и неловкости, Юля кивнула головой.
-- Ну, присаживайся, в ногах правды нет, хотя правды нет и выше. Не брезгаешь,
надеюсь, пообщаться с бывшей свекровью?--
В голосе старухи зазвучали злобные нотки.
-- Сашу-то моего вспоминаешь?--
Юля снова кивнула. Она действительно часто благодарила судьбу, пославшую в первые мужья лопоухого идеалиста, которого удалось довольно быстро убедить, что у нее с Джейсоном - настоящая любовь, что она не может противиться чувству и должна уехать в Америку, иначе нет смысла жить. Сцена отравления умеренной дозой нозепама с последующей поездкой на скорой в больницу окончательно добила Соколова. После этого он сразу согласился развестись, продал машину и предложил Юле половину денег на устройство жизни в чужой стране. Жаль такой тип мужчин встречается все реже, видимо не выдерживает естественного отбора.
Чтобы прервать затянувшуюся паузу, она осторожно поинтересовалась
-- Как сложилась судьба у Саши?--
-- Не сложилась, --коротко ответила старуха, -- Саша умер шесть лет назад, спился --
Нельзя сказать, что это известие прозвучало для Юли громом среди ясного неба. Она предвидела подобный финал еще в пору кратковременного московского брака. У Соколова не было никакой защиты от безжалостной реальности, он не умел держать удар, потому и сошел с жизненного ринга как последний лузер.
Тем не менее, в заброшенном закоулке памяти пискнуло нечто похожее на чувства вины. Юля сделала глубокий вдох, чтобы сказать дежурную фразу соболезнования, но старуха предупреждающе выставила заскорузлую ладонь.
Помолчав, добавила:
-- Институт бросил, уехал из Москвы, никак не мог найти себе место. В прямом
и в переносном смысле. Время было тяжелое, сама знаешь. Один подонок втянул
моего дурачка в аферу с валютой, потом парня того застрелили, а к Саше пришли
за деньгами. Я все продала: квартиру, дачу, но сына спасла, только ненадолго.
Он когда узнал от Тёмки Корзуна, что ты через два года получила эту...как ее?
- гринкарту и быстренько развелась с американском супружником, начал сильно
пить. Понял, ради какой паскуды сломал себе жизнь. Я и просила, и ругалась, и
по врачам его таскала, потом вижу -- все бестолку. Тогда решила -- лучше пусть
со мной выпивает, чем с алкашами да блядями. Ну вот ...втянулась.--
Старуха говорила с бесцветной интонацией. Никакой злобы уже не было в ее голосе. Только мертвое равнодушие полного отчаяния.
Юля не знала, что делать. Лихорадочно копалась в душе, пыталась найти хоть что-нибудь соответствующее моменту. Бесполезно. В ячейках нужных эмоций колыхался ментоловый холодок, точь-в-точь как во рту с хорошо почищенными зубами.
Вдруг ее осенило: самый простой и естественный выход -- заплакать! Навыком рыданий по заказу Юля владела в совершенстве, слезы немедленно наполнили глаза, но тут вспомнилась диоровская тушь. Если потечет -- пропал весь мэйкап! Надо заканчивать эту драму .
Она достала из сумки кошелек, слегка помедлила и вынула стодолларовую банкноту.
--Анна Сергеевна, я понимаю... Деньги никак не возместят... Не вернут... Но все-таки возьмите!--
Сверкнув перламутромым маникюром, положила зеленую бумажку на скамейку и подвинула ее к старухе, чтобы избежать малейшей возможности дотронуться до руки бывшей родственницы.
Красные отечные пальцы с грязными ногтями подползли, ухватили пропуск в бомжовый рай, смяли физиономию Бена Франклина и отправили куда-то в недра заношенной кофты.
Юля посмотрела на часы, встала.
-- Простите. Мне пора!--
Она уже отошла довольно далеко, когда услышала крик старухи:
-- Эй, Стрекоза, лети... лови! --
Нищенка пустила зеленую бумажку по ветру, банкнота запорхала над газоном. Юля оглянулась, поток воздуха подхватил широкие рукава ее полупрозрачной блузки и как будто перенес изящное тело женщины обратно. Поймав деньги, она заспешила в сторону вокзала. На ходу опять посмотрелась в зеркальце и окончательно успокоилась-- диоровская тушь оказалась несмываемой. Правда, слезы оставили две дорожки на пудре, но исправить это можно прямо сейчас, пока не подъехал Артём.