- Ты прилежно учишься, мой мальчик, - рука мужчины легко коснулась каштановых, свободно ниспадающих на плечи, волос, задевая их складками кружевного манжета белой домашней сорочки.
Затем он медленными шагами направился к окну, мимо письменного стола, заваленного бумагами, свитками и оструганными гусиными перьями. Он едва слышно прошёл вдоль высоких, до потолка, деревянных полок, уставленных книгами различной толщины, размера, цвета обложки, чтобы встать у стеклянной двери, выходящей на широкий балкон прямо над главным входом в особняк. Ему открылся шикарный вид на ухоженную дорогу, ведущую к тяжёлой, массивной входной двери из чёрного дуба; на парк, уже скинувший зимнюю стылость и готовящийся распуститься побегами молодых трав и цветов; на небольшой пруд справа от дороги, окружённый чётко остриженным кустарником - лабиринтом; на старинный мраморный фонтан-статую, изображающий женщину в свободном одеянии с широкой чашей на голове. Этот умиротворяющий весенний пейзаж мягко оттеняло ясное, лазурное небо с лёгкими перьями белых, весёлых облаков, быстро бегущих по нему. Створки балконной двери были чуть приоткрыты, и в пыльный, душный кабинет на втором этаже медленно просачивалась эссенция жизни - теплеющий весенний воздух, несущий не поддающиеся никакому описанию ароматы, и едва уловимое пение птиц: соловья и малиновки, обрадованных неожиданно начавшимся тёплым сезоном.
Мужчина встал между тяжёлыми бархатными шторами, заслонив часть света, и дышал полной грудью этим воздухом, чуть прикрыв глаза, и ресницы его слегка подрагивали от нарастающего внутри нетерпения. "Вечером. Сегодня вечером. Боже, как же я утомился ожиданием", - думал он, подставляя лицо ненавязчивым солнечным лучам. Силуэт мужчины в свободной сорочке и облегающих холщовых бриджах был подтянут и внешне спокоен. "Мне некуда спешить. Я ненавижу суету и торопливость", - сквозило в его скупых, лениво-точных движениях. Но это лишь видимость. Каждую секунду душа его наполнялась радостью предвкушения, и молодой человек позади него, сидящий за массивным письменным столом и усердно выводящий буквы на тонкой бумаге, совершенно не отвлекал от приятных размышлений.
Слишком долго хозяин поместья был занят политическими делами и интригами при дворе, что предполагало постоянное нахождение в Париже и отсутствие какого-либо времени на личные увлечения и пристрастия. Почти на целый долгий месяц пришлось покинуть дом: такой уютный пригород, своего юного протеже и невинные аристократические радости в виде еженедельных тематических балов. О, от отсутствия последних он страдал больше всего! Конечно, в столице балов проводилось на порядок больше, и были они гораздо более изощрёнными и масштабными. Но... в них не было места таинственности и уединению, не было места интимности. Только калейдоскоп костюмов, нарядов, масок, блеск и игра освещения, громкая музыка, вызывающий хохот и низкие, животные инстинкты. Это и притягивало, и отпугивало тайного советника Её Величества по личным вопросам. Посетив бал в Париже единожды, он зарёкся повторно бывать там, просто потому, что предложенные варианты развития событий не принесли ему радости, сколько бы он ни потратил времени на удовлетворение своих фантазий. "Не та атмосфера. Слишком очевидно. Слишком грубо. Слишком примитивно", - повторял мужчина про себя, вспоминая свой печальный опыт и разочарование от столичного бала. Он уже привык так легко находить и получать желаемое тут, в пригороде столицы, на неофициальных балах в поместье Шарлотты фон Трир, что месяц без своего любимого развлечения был для него тягостен и слишком долог. "Вечером, вечером...", - стучало хрустальным молоточком в голове, и, сам того не осознавая, мужчина начал улыбаться.
- Я закончил, месье, - юноша, чуть смущённо подняв голову от бумаги и отложив в сторону перо, смотрел на своего хозяина, опекуна и просто спасителя.
****
Десять лет тому назад он, оборванный, голодный, приплывший на переполненном корабле с беженцами из Лондона в поисках лучшей доли, месяц скитался по грязным улицам Парижа в поисках зазевавшихся прохожих, чтобы обокрасть их. Или же подкарауливал невнимательных торговцев, чтобы утащить батон или яблоко. Именно тогда он очень неудачно столкнулся с богато одетым молодым господином, поймавшим его за руку. Это был конец - так думал он в тот момент, ведь самое малое, что могло случиться, это путешествие в суд или полицейский участок, где с такими симпатичными бездомными мальчиками происходили очень мерзкие вещи. Это не было секретом для промышляющих на улице бродяг, среди них даже ходила поговорка: "Поймали за руку - отгрызи её и беги со всех ног", потому что тех, кто попадался на горячем, больше никогда не видели. А неопознанные трупы, истерзанные неуёмной сексуальной фантазией мучителей, напротив, находили в тёмных переулках очень часто. Мальчик был готов сражаться за свою жизнь со всей яростью загнанной в угол крысы, но, к его величайшему удивлению, молодой господин, крепко держащий его за руку чуть выше локтя, громко рассмеялся прямо посреди улицы, просто глядя на него сверху вниз.
- Не делай глупостей, крысёныш, - весело улыбаясь, сказал он. - Ты нравишься мне, такой живой и непокорный. Кажется, совсем недавно я был таким же. Если твои мозги так же остры, как и зубы, что ты скалишь на меня, то мы с тобой поладим, и ты будешь по своей воле говорить мне спасибо утром и вечером, каждый день до конца своей жизни. Рискнёшь попробовать?
Мальчик не знал, что ответить этому странному молодому господину, но добрый взгляд ореховых с явной прозеленью глаз будто приглаживал выпущенные наружу иглы, и неосознанно голова мотнулась в утвердительном кивке. С тех пор утекло много лет, жизнь уличного бродяжки круто изменилась, и не проходило ни одного дня, чтобы утром, проснувшись, и вечером, перед тем как закрыть глаза, юноша не благодарил своего благодетеля за тот день, когда оказался пойманным им за руку в центре Парижа за попытку кражи.
****
- Фрэнки, мой мальчик, ты до безумия непоследователен, - мужчина, мягко улыбаясь, чуть отвернулся от окна, чтобы встретиться глазами с юношей за письменным столом. - Кажется, вчера ты клятвенно уверял меня, что теперь всегда будешь называть меня "Конард". И что я слышу?
Молодой человек сконфузился, и его аккуратные небольшие уши окрасились алым на кончиках.
- Простите... Конард, - запинаясь, сказал он. - Мне тяжело быстро перестать называть вас так, как я привык за эти годы. Но это не значит, что я пытаюсь расстроить вас, просто досадная привычка, прошу, не сердитесь, - он говорил очень уверенно, почти как с равным, именно этому учил его хозяин много лет, пытаясь искоренить в нём подсознательное желание подчиняться, угождать и, говоря хозяйскими словами, вылизывать задницу кому бы то ни было.
- Достойный тон, - мужчина одобрительно склонил голову, не переставая мягко улыбаться. - Постарайся привыкнуть как можно быстрее, Фрэнки. Не то, чтобы это обижало меня, но умение быстро адаптироваться к предложенным новым условиям пригодится тебе и в этой жизни, и в нашем с тобой общем деле. Мне нужен компаньон, который не будет ошибаться и путаться в обращениях, - он улыбнулся чуть шире, явно выделяя последнюю фразу.
- Я усвоил это, Конард. Могу я начать зачитывать результаты из моего доклада?
- Прошу, - мужчина снова отвернулся к окну, только сменил позу на более удобную, одной стороной тела опершись на выступ за портьерой слева от окна и скрестив руки со свисающими кружевными манжетами на груди. Шнуровка его сорочки была свободно распущена, открывая солнцу, заглядывающему внутрь помещения, белые ключицы и ямочку меж ними.
Молодой человек начал приятным баритоном читать полученные результаты, которые представляли собой не что иное, как отчёты о средствах, уходящих на содержание поместья, с отдельно расписанными статьями трат и доходов, с множеством мелких уточнений и нюансов. Работа была всеобъемлющая, Фрэнк трудился над отчётом почти неделю, но его наставник, Конард, был неумолим. Сейчас двадцатилетний юноша уже занимал должность камердинера и управляющего всем поместьем, и заботы обо всём, что могло понадобиться для привычной и налаженной жизни, лежали целиком на его плечах. Это как нельзя лучше оттачивало остроту мысли и ясность памяти, а необходимость всё подсчитывать и записывать, анализируя потребности и их изменение, прекрасно тренировала способность логически мыслить и делать выводы. За десять лет в этом доме Фрэнк настолько изменился и усовершенствовался во всём, что касалось языков, чтения, логики, математики, светских бесед и даже теории интриг, что ни внешне, ни мыслями, ни душевной организацией уже давно не напоминал того забитого десятилетнего мальчишку. И его мастером, наставником и примером во всех этих сферах был его хозяин - Конард Артур Эйз.
Отношение Фрэнка к нему менялось с каждым прожитым рядом днём, месяцем, годом. Оно прошло долгий путь от страха, недоверия, вялого интереса к заинтересованности, восхищению, ненасытному, ярому обожанию, и, на данный момент, к глубокому, осознанному тёплому чувству внутри груди. Юноша был умён и образован, он уже давно охарактеризовал его, как "сильная симпатия, глубокая привязанность, любовь". В этом определении для Фрэнка не было ничего странного или отталкивающего. Он уже давно был молча влюблён в своего наставника и не представлял никакого иного варианта развития событий, чтобы могло сложиться иначе. Ведь тот спас ему жизнь, предложив весь мир взамен жалкому бродяжничеству. Он ввёл его в свой дом, стал учить всему, что знал сам, и никогда не устанавливал границ в обсуждениях, так филигранно переходя с политической темы на тему высокой моды, что у Фрэнка иногда кружилась голова от мастерски выстроенных речей хозяина. Мужчина учил его ходить, одеваться, танцевать, двигаться "грациозно и гордо" или "томно, чуть лениво", наставник был мастер во всём, что касалось создания образа, привлечения внимания, остроумной придворной игры на грани оскорблений и ненависти, но никогда и на миллиметр эту грань не переступающего. Даже внешне хозяин был ухожен и невыразимо прекрасен, притягателен в любой ситуации и одежде. Только сейчас Фрэнк уже знал, насколько тяжёлый труд и долгая работа над собой за этим стояла, ведь он испытал его методику на себе.
Все это не было странным, ведь Конард Артур Эйз, тайный советник Её Величества по личным вопросам, был элитнейшей, безумно дорогой проституткой. Фрэнк не знал, можно ли так называть то, чем занимался хозяин. Ведь никогда за свои действия он не требовал денег. Хотя очень часто получал их, и в таких количествах, что у юноши никак не укладывалось в голове - каким образом это возможно? Что нужно сделать, чтобы виконт разоряющегося рода отдавал наставнику последние бриллиантовые украшения своей жены после встреч с ним, и Конарду приходилось снисходительно принимать их, потому что иначе виконт грозился расправиться с собой, не уезжая из поместья? Что делал в восточном крыле, в этой запретной для юноши комнате, обитой шёлковой тканью цвета тёмного янтаря, мастер с несговорчивым послом какой-либо провинции, после чего тот подписывал любую бумагу, что подсовывали ему, загадочно и блаженно улыбающемуся, канцелярские крысы королевы? Чем хозяин занимался с главным камердинером из свиты наследника другого государства, когда тот приезжала с дипломатическим визитом, после чего все самые гнусные секреты и тайны венценосных правителей были в полном распоряжении Её Величества? За своё искусство обольщения, за умение вовремя выслушать и вовремя сказать то, что нужно, за умение читать людей, как открытые книги, когда надо, подчиняясь, а в других случаях удовлетворяя скрытую потребность в подчинении и подавлении, наставник получал мыслимые и немыслимые блага для себя, своего положения при дворе и тех, кто был ему дорог. И, конечно же, столько же ненависти, порицания и презрения от родовитых представителей высшего света, которым не перепало от небесных сил даже малой толики его талантов. Многие бы отдали душу просто за то, чтобы избавиться от него. Или чтобы обрести хотя бы некоторые из его умений.
Конард Артур Эйз не был обладателем аристократической крови или громкой фамилии. По многим недоговорённым до конца беседам, ведь хозяин не терпел рассказывать про своё далёкое прошлое, Фрэнк понял, что месье Конард достиг всего, что имеет, сам, практически с нуля. Как-то тот обмолвился, что рос в бедной семье, и отец умер рано, а мать не могла прокормить ораву голодных детей, в которой наставник был одним из младших. Все они были предоставлены сами себе и кормились, кто как умел. Больше учитель никогда не упоминал о том времени.
Мужчина мешал такому количеству людей, что Фрэнк до сих пор не понимал, как хозяин дожил до своих тридцати лет в такой атмосфере. Но он жил, становился ещё изощрённее в своём искусстве обольщения и образованнее в науках, оттачивая свое мастерство до невозможной остроты. И он учил Фрэнка всему, что знал и умел сам, потому что сделка, заключенная с наставником много лет назад, гласила, что в свой двадцать первый год юноша перейдёт под фамилию Эйз, став преемником и наследником Конарда, который был категорически против брака и детей. Что примет на себя все дела и ответственность, переложит на свои плечи обязанности советника и отпустит учителя на несколько лет путешествовать по миру. Это была давняя мечта мужчины, которая никак не могла осуществиться, пока тот был при дворе на службе у Её Величества.
Фрэнк начинал с разнорабочего и служки в этом доме, драил полы и тёр серебро, постепенно, по крохам заслуживая доверие и расположение, дойдя по лестнице иерархии до статуса управляющего всем здесь. Наставник всегда общался с ним уважительно, и с самого начала увлекал такими интересными беседами, после которых у мальчика долго кружилась голова, а сны были яркими и красочными, как картинки из деревянной трубочки-калейдоскопа. Он говорил про чудесных фей, и тут же обсуждал принципы работы паровых двигателей, рассказывал про страны и государства, не забывая упомянуть фантастических животных, там обитающих, и терпкие, щекочущие язык названия рек и гор. Уже тогда, в этих невинных беседах, Конард начал учить ещё ничего не подозревающего мальчика.
Много позже наставник говорил ему: "Мне ничего от тебя не нужно, Фрэнки, мой мальчик. Только твоя жизнь, - тут он грустно улыбался своим прекрасным лицом, - и твоя безоговорочная верность мне".
Оставалось меньше года до срока, назначенного в негласном договоре, и Фрэнк ощущал, как время, отведённое ему, чтобы быть рядом с учителем, истекает. Он чувствовал, что что-то должно поменяться, и чтобы это произошло, планировать и действовать нужно будет ему самому.
Передумав в сотый раз эти мысли и дочитав вслух свой доклад о средствах и тратах в поместье - наставник давно научил его разделять своё сознание, чтобы активная внутренняя жизнь и размышления не мешали внешним беседам и диалогам, если они не требовали полного участия, - Фрэнк поднял голову на наставника, ожидая его критики. Но тот стоял лицом к окну, будто тоже думал о своём, и не реагировал.
- Конард? - юноша слегка повысил голос, чтобы вывести хозяина из оцепенения.
- Да? - заметил тот, наконец. - О, ты уже закончил? Прости, я немного отвлёкся. На улице такая чудесная погода, что тяжело заставить себя думать о деньгах. Половину я запомнил, а половину перечитаю позже... - мужчина задумался на мгновение. - Скажи мне свой вердикт, как у нас обстоят дела, чтобы я мог планировать дальнейшие действия?
- У нас всё просто превосходно, Конард. Доходы много превышают расходы, даже когда вы тратите деньги незапланированно и под влиянием внешних факторов или своего настроения.
Наставник расхохотался, глядя на Фрэнка, говорящего всё это с разумным и серьёзным видом.
- Боже, Фрэнки, ты до сих пор не можешь простить мне несколько маскарадных костюмов и маски, что я приобрёл пару дней назад? Не волнуйся, я буду пользоваться ими очень часто, так что это не "неразумные траты", это было для меня очень важно, - сказал мужчина, улыбаясь своим мыслям. - И хочу предупредить тебя, что сегодня вечером оставлю вас с Маргарет и Полем одних, так как уеду по делам и не вернусь до утра, я думаю. Пригляди тут за всем, хорошо?
- Конечно, Конард. Вы собираетесь на бал к мадам фон Трир?
- Всё-то ты знаешь, мой ученик. Да, именно, - наставник отошёл от окна и, опершись на руки, поставленные на стол, слегка навис над молодым человеком, сидящим в деревянном кресле внизу. Его длинные чёрные волосы, собранные атласной лентой в чуть растрепавшийся хвост, лежали на правом плече, на белой ткани сорочки, оголяя с другой стороны чувственную шею и небольшое ухо.
- Разрешите мне сегодня сопровождать вас? - тихим, чуть томным голосом, слегка приоткрыв свои мягкие губы, вспорхнув взглядом от губ к глазам мужчины и обратно, спросил юноша. Он уже знал ответ, но не попытаться не мог.
- Ты не сдаёшься, Фрэнки? - снисходительно усмехнулся Конард. - Молодец, мои уроки не проходят даром. Ты даже попытался заигрывать со мной сейчас, или мне показалось? - мужчина тепло улыбнулся. - Поверь мне, мой мальчик, любой бы поддался, будь он на моём месте. Но тут стою я и снова отвечаю тебе - нет. Тебе нечего делать у Шарлотты. Просто поверь мне. Я бы не хотел, чтобы ты посещал балы ещё какое-то время.
"То время, пока их посещаете вы, наставник?" - мысленно вопрошал Фрэнк, слегка разочарованный, но всё так же исполненный решимости провернуть задуманное им нынешним вечером. Песок сыпался с тихим шелестом, и минуты рядом с этим дорогим, любимым, таким важным человеком утекали сквозь тонкую талию стеклянных часов. Узнав заранее место и время проведения бала, используя все те трюки и способы, которым его обучил хозяин, Фрэнк еще в начале недели договорился с надёжным помощником, и тот обещал организовать ему экипаж к нужному времени, возницу и бальный костюм по размеру с карнавальной маской в пол-лица. Он собирался ехать к особняку баронессы Шарлотты фон Трир тайно, через десять минут после отбытия наставника, и, наконец, выяснить, почему Конард так категоричен в своём отказе вот уже несколько лет.
****
Конард Артур Эйз предвкушал. Всё его существо трепетало, а мышцы наливались нездоровым возбуждением. Экипаж уже ждал внизу, и он бросил последние оценивающие взгляды в огромное старинное зеркало напротив входной двери на безупречную чёрную классическую тройку, отороченную атласом, на белое кружевное жабо под шеей, сколотое аметистовой булавкой, на неприличного вида обтягивающие брюки, которые только-только должны были войти в моду в Париже, на шляпу-цилиндр и чёрную, расшитую стеклярусом атласную полумаску, завершающую образ, и понял, что снова неотразим. И что сегодня, наконец, его истосковавшаяся плоть успокоится на какое-то время. Что сегодня вечером всё будет так, как хочет он, а не так, как надо для службы. Сегодня вечером Конард планировал отдохнуть за весь тот нервный месяц, проведённый при дворе.
- Фрэнки, не скучай! Я ухожу. Оставляю дом на тебя, - он слитным движением развернулся и прошёл к двери, накидывая на плечи чёрный свободный плащ и на ходу надевая высокий цилиндр.
- Хорошего вечера, Конард, - прокричал с лестницы второго этажа юноша, и, едва дверь за хозяином закрылась, влетел в свою комнату и начал метаться по ней, как ураган, надевая идеально сидящий костюм с романтического кроя сорочкой, мягкие вельветовые бриджи и безрукавку, повязывая на шею цветной платок таким образом, чтобы он прикрывал половину шеи и завязки на сорочке. Через несколько минут образ был завершён полумаской, выполненной из вельвета того же кофейного оттенка, расшитой разноцветным бисером в тон цветастому шейному платку, и, глядя в зеркало, решил, что выглядит весьма недурно. Сегодня ему предстояло в незнакомой обстановке пустить в ход всё то, чему учил его наставник, меняя интонации голоса, а в идеале - вообще не произнося ни слова. Если он и хотел общаться с учителем, то только не раскрывая своё инкогнито. Ещё несколько минут, и юноша, схватив тёмно-коричневый плащ и такого же цвета средний цилиндр, кошкой спустился вниз по лестнице, чтобы сесть в экипаж, запряжённый двумя каурыми лошадьми, и отправиться навстречу неизвестности.
"Хоть вы и называете меня мальчиком, я уже давно вырос, Конард. И я хочу знать, что такого интересного для вас и опасного для меня происходит на этих балах. Я имею право знать, и я узнаю это", - думал Фрэнк, разглядывая в окне проплывающие между занавесками поля и парки, мерно покачиваясь в экипаже. Волнение птицей трепетало в груди, но он решил считать это приключение экзаменом на зрелость и проверкой его умений. Он верил, что всё, что бы ни произошло сегодня, пойдёт на пользу ему и станет интересным опытом. Пряный запах пробивающейся листвы щекотал ноздри и поднимал настроение, задевая где-то внутри натянутые, как струны, нервы.
Часть 2.
Карета мерно двигалась по дороге, еще не совсем просохшей от весенней грязи. Фрэнк в какой-то момент устал разглядывать проплывающие мимо пасторальные пейзажи и, кажется, слегка задремал.
Наконец, доехав до места назначения, экипаж, качнувшись, остановился напротив парадной лестницы поместья Шарлотты фон Трир, немолодой уже, но крайне обаятельной баронессы, питавшей огромную любовь к чувственным удовольствиям, а точнее, молоденьким юношам и девушкам, что их доставляют. Эта слава летела за ней по пятам, куда бы она ни отправилась, но Шарлотту, самую богатую вдову в пригороде Парижа, это мало волновало. У неё был статус и были деньги. Много денег. Эта женщина держала в своих цепких, унизанных дорогими перстнями, пальцах несколько производств, как в Париже, так и неподалёку от него, что остались ей от мужа. Детей им не суждено было родить, и после смерти супруга баронесса решила жить в своё удовольствие, тратя безумные средства на таинственные балы, приобретая для себя почитателей, должников, меценатов, и даже людей, на которых у неё за несколько лет собрался неплохой компромат. Всё это придавало её слову вес и при дворе, и в обществе, и она жила, совершенно не заботясь о том, что злые языки говорили за её спиной.
В управляющих у неё был очень интересный юноша, кажется, он был даже на год или два старше Фрэнка и казался очень образованным и смышлёным, в его цепком взгляде читался острый и подвижный ум. Его звали Люциан, и несколько раз они с Фрэнком пересекались на приёмах в Париже, когда сопровождали своих хозяев в их выходах в свет. Фрэнк как-то услышал в разговоре месье Конарда, что этого мальчика баронесса фон Трир отыскала в одном из загородных приютов для сирот, которые объезжала в надежде на то, что ей приглянется ребёнок и она усыновит его.
****
Баронесса начала поиски по приютам почти сразу после смерти любимого мужа. Она очень горевала по нему, почти год нося траурное платье и чёрную вуаль. Но, как назло, встреченные дети ей совершенно не нравились, все они были шумными и капризными, а Шарлотта оказалась не готова к такому. Уже к вечеру, отъезжая от очередного приюта ни с чем, она случайно заметила юного мальчика, читающего книгу под дубом неподалёку и не обращающего внимание ни на что вокруг, и на миг её сердце замерло. Поэтому она, не раздумывая, забрала тринадцатилетнего подростка с собой, сделав его своим помощником.
Сейчас Фрэнк знал, что Люциан выполняет далеко не только роль управляющего по делам поместья. Он также помогал баронессе справляться с делами производств, наследством мужа, и неплохо приумножал капитал. Фрэнк не сомневался, что около года назад, когда Люциан стремительно возмужал и стал выглядеть как уверенный молодой человек, а не подросток, ему пришлось взять на себя и некоторые другие обязанности, более интимного характера. Впрочем, это никого не волновало - фактически, он, как и Фрэнк для Конарда, был почти собственностью баронессы, и, приди ей в голову мысль спать даже с тринадцатилетним мальчиком - никто бы и слова не сказал.
По странным стечениям обстоятельств, тридцатилетний Конард и Шарлотта, которой было немного за сорок, были очень близкими друзьями. Именно друзьями, Фрэнк готов был поклясться в том, что между ними ничего не было. По крайней мере, сейчас. Возможно, когда-то в прошлом их пути пересеклись именно благодаря особенностям службы Конарда, но об этом времени Фрэнк ничего не знал. Сейчас же эти двое часто встречались, проводя вместе вечера за игрой в преферанс или шахматы, читая друг другу книги вслух или изредка выезжая в свет, чтобы посетить выставку или оперу. Конард обожал Шарлотту сверх меры, испытывая к ней очень тёплые чувства, почти сыновнюю любовь. Фрэнк, положа руку на сердце, разделял его взгляд на эту женщину. Она была такой яркой, зрелой, настоящей. Не оглядывалась на чужое мнение и не лицемерила. Более того, баронесса была умна и получила очень хорошее разностороннее образование в молодости, что позволяло ей свободно говорить на трёх языках и вести интересную беседу почти на любую тему, начиная с политики, экономики и заканчивая философией и религией.
****
Конард, наставник Фрэнка, почти ни в чём не уступал ей, разве что был моложе и образование своё получил не в специализированном заведении, а из книг, самостоятельно, иногда - тайком подслушивая лекции под дверью, когда еще зарабатывал на жизнь тем, что мыл полы и убирался в стенах Парижского Королевского Университета. Ему пришлось пройти тогда через несколько кругов ада, чтобы убедить главного ректора в том, что семнадцатилетний оборванец достоин этой должности. Но сейчас Конард не жалел ни о чём, всё это было лишь прошлым, лишь ступеньками к тому положению, что он занимает сейчас. У него теперь есть поместье, приписанное к его фамилии, фактически - родовое гнездо, в прошлом бывшее домом для какого-то разорившегося знатного рода, потерявшего всякий вес при дворе. У него есть прислуга, пусть всего три человека, включая Фрэнка, но они были преданны ему всей душой, вплоть до самопожертвования, если бы это потребовалось.
Поль - садовник, дворецкий, сторож и на все руки мастер, когда дому требовался мелкий ремонт - был мужчиной почтенного возраста, знавшим поместье Конарда ещё со времён своего детства. Он прослужил в нём всю жизнь и, когда старые жильцы съехали, отправив его на все четыре стороны без жалования, просто сполз по стене и, сидя на ступенях, заливал слезами свои уже седеющие бакенбарды. Всю жизнь он посвятил этим людям, их детям, этому дому... И оказался лишним, обузой, когда пришла беда. Он был твёрдо намерен сидеть тут, пока вся его боль и обида на эту несправедливую жизнь не выльется со слезами, а потом повеситься где-нибудь на видном месте, чтобы хоть как-то насолить новому хозяину этого дома, которому наверняка не будет дела до немолодого дворецкого, оставшегося без всего. Ему казалось, что жизнь кончена - кто возьмёт в дом старого камердинера, у которого даже нет достойного костюма, чтобы прийти на встречу к новому работодателю? Он выглядел как вор и нищий и прекрасно понимал это. Слава Богу, что после нескольких часов оплакивания своей судьбы он настолько выдохся, что уснул в той же позе и проспал до утра, открыв глаза только тогда, когда экипаж Конарда уже подъезжал к его новому дому. С этого момента, со встречи с Конардом, у Поля началась его вторая жизнь.
Маргарет появилась в поместье вместе с хозяином. Точнее, с хозяином эта женщина была знакома ещё до того, как у того появился статус, деньги и поместье. Она была приятной полноватой хохотушкой, которую в своё время жизнь била с неторопливой, паскудной последовательностью. Первое время, которое Фрэнк ребёнком провёл в этом доме, он общался по большей мере именно с Маргарет и очень привязался к этой светлой, несмотря на все испытания, выпавшие на её долю, женщине. Она практически заменила ему мать.
Лет на пятнадцать старше Конарда, хотя никто не знал её точного возраста, она была знакома с ним ещё с тех времён, когда они выживали в одной банде попрошаек и оборванцев, промышляющих грабежами, милостыней и мелкими кражами в Париже. Женская часть их многочисленной общины стандартно подрабатывала, продавая себя всем желающим. Пятнадцатилетний Конард уже тогда был очень красивым мальчиком, и старший банды подбирался к нему, намереваясь сделать своей личной подстилкой. Маргарет до сих пор не знала, зачем тогда заступилась за него. Просто вид заплаканных глаз, смотрящих на неё с безмолвным воплем, стекленеющих под грубыми ласками обрюзгшего мужчины, насквозь провонявшего потом, мочой и объедками, был невыносим для женщины. Тогда, когда она посмела вмешаться, шепнув полураздетому Конарду: "Прячься быстрее, пока он не опомнился", её сильно избили и грубо изнасиловали мужской половиной общины по велению главного. Он наблюдал за этим, ублажая себя рукой, и, в итоге, остался очень доволен таким исходом его затеи. Возможно, он бы практиковал такое развлечение и дальше, но следующей ночью его нашли мёртвым, в луже собственной крови. В своей окоченевшей руке он сжимал ставший бесполезным член, а Конарда и Маргарет уже не было в Париже.
****
Промаявшись около года в предместьях столицы, перебиваясь случайными заработками, сезонными работами и краткосрочной подменой болеющих постоянных слуг в поместьях, Конард понял, что нужно что-то менять. Ему недавно исполнилось шестнадцать, и за всё то время, что он провёл с Маргарет, отираясь в богатых домах и добывая себе средства к существованию всеми возможными способами, он успел уяснить несколько простых истин.
Первая заключалась в том, что его внешность не оставляет равнодушными ни мужчин, ни женщин. Было множество случаев, убедивших его в верности этого утверждения. Следовательно, он красив? Возможно. Но это не имело никакого значения, если не приносило реальной пользы для их непростой жизни.
Следом шла истина, узнавать которую ему пришлось от случая к случаю, невольно становясь свидетелем многочисленных измен господ, как жён, так и мужей, с другими людьми, как знатного, так и простого происхождения. Постоянно оказываясь волею судьбы не в то время и не в том месте, не замеченный никем, он навидался полных разврата и похоти сцен, где женщины сношались с женщинами, мужчины подчиняли мужчин, где несколько женских и мужских тел свивались в жуткий, шевелящийся, стонущий клубок страсти. Его ясный ум, закалённый тяжёлой жизнью с самого раннего детства, видел всё это и думал. Размышления привели юношу к пониманию того, что все люди, бедные ли, богатые, а в особенности - знатные представители высшего света, так как с одной стороны, они были обличены властью, а с другой - зависели от оков чужого мнения и злословия и не могли проявлять свои низкие желания в открытую, так вот, все люди зависят от чувственных удовольствий. Они находятся у них в плену, в рабском подчинении и почти всегда идут на поводу плотских желаний своего тела. Но какой смысл в этом знании, если от этого ни ему, ни Маргарет, не становится легче жить?
Третья истина открылась ему в его шестнадцатое лето, когда они прислуживали в одном богатом поместье. Маргарет - на кухне, а Конарду, такому красивому, тихому и умному мальчику, позволялось заходить в хозяйское крыло и помогать с сервировкой стола, сменой постели и прочими мелкими поручениями. К хозяину поместья в отсутствие жены всегда приезжала молодая, не слишком красивая, но безумно обаятельная и остроумная любовница, явно не знатного происхождения. Несмотря на общую скромность тканей её платьев и немодного фасона, она выглядела всегда настолько маняще и по-женски привлекательно, что Конарда это сбивало с толку. Он начал наблюдать за ней, прислушиваться, что она говорит и как. Во что она одета, и почему эта одежда на ней оставляет такое необычное впечатление. Как она двигается, и что при этом выражает её лицо. Чем больше он наблюдал, тем сильнее восхищался. И тем больше открывалась для него последняя истина, которая несла в себе основополагающее значение техники обольщения и все те бонусы, что это обольщение приносило, будучи правильно разыграно. Молодая любовница тянула из хозяина поместья деньги, ценные бумаги, подарки, и делала это так виртуозно, что мужчина сам оказывался инициатором одаривания как знака любви и внимания к ней. Со стороны Конард видел, как того очаровывают, дурманят, играют с ним на самой грани, от которой у мужчины туманился разум, и он был готов на всё, лишь бы получить желаемое, такое близкое, но и настолько же далёкое. Как она вовремя обижалась, надувала губки, остужая его пыл, как одним взглядом и чувственным движением ресниц разжигала его снова, и понял, что, кажется, нашёл для себя ключ к высшему обществу. К мужчинам, что им заправляют, и женщинам, что этих мужчин, порой, дёргают за ниточки. К лестнице, на вершине которой находился королевский дворец с Её Величеством королевой и живущими там, неизвестными пока, грязными тайнами и интригами. Третья истина была для него дверью в ту жизнь, которую он хотел для себя, жизнь, где он был хозяином, от которого бы многое зависело в этом обществе, а не жалким мальчиком на побегушках.
И Конард начал постигать искусство обольщения. Сам мастерил одежду из того, что ему отдавали с щедрого хозяйского плеча, а Маргарет помогала ему шить и подгонять невероятно распутного вида сорочки и обтягивающие бриджи по фигуре. И эта одежда, пусть и со следами поношенности, но безумно ему идущая тканью, фасоном, цветом, сидящая идеально, стала для него той драгоценной огранкой, что придаёт от природы красивому камню невозможную притягательность и шик.
Маргарет помогла открыть ему тайны женского макияжа, точнее, не того кричащего ужаса, что наносили себе на лица некоторые дамы из высшего света перед походом на бал, а те незаметные штрихи, которые добавляли взгляду томности, глубины, губам - манящую красноту и блеск, а щекам - здоровый притягательный румянец. Конард помнил, как они в один день пробрались тайком в хозяйский будуар, и, сидя у трюмо перед зеркалами, Маргарет творила над ним волшебство. Он, от природы обладавший необычной, притягательной внешностью, после её колдовства над баночками и кисточками увидел в зеркале такого себя, что сам на некоторое время испугался. Сначала казалось, будто ничего особо не изменилось в его образе, но стоило по-другому упасть свету или наклонить голову, как его лицо превращалось в убийственное оружие соблазнения. Маргарет тогда, увидев со стороны, во что сама же превратила Конарда, с тихим охом сползла на ковёр и, сидя внизу, сказала: "Я не знаю, к чему это тебе, Конри, но, прошу, будь с этим аккуратнее. Ты рискуешь произвести слишком сильное впечатление на окружающих тебя людей". Сколько Конард помнил себя, Маргарет всегда нежно называла его Конри, а он безропотно и с удовольствием ей позволял. Его родители когда-то бежали из Италии от преследования инквизиции из-за лже-донесения и, после долгих скитаний, обосновались в Париже.
Эти три Истины: Внешность, Человеческая похоть, Искусство обольщения, - он заставил их служить себе, служить своей цели. Победы, многие из которых поначалу были небольшими, с каждой неделей и месяцем наработанного опыта становились всё крупнее и масштабнее; они позволяли Конарду забираться на ступеньку выше и выше, пока он, став любовником одного очень влиятельного при дворе человека, не попал на приём к королеве.
Это был именно тот день, что решал всё. Конарду только исполнилось восемнадцать, и он уже несколько месяцев ублажал и подчинял волю своего женатого виконта, воспылавшего к нему безумной страстью, уговаривая, чтобы тот взял его на королевский приём под любым предлогом. Всё это время он никогда не забывал о Маргарет, выдавая её за свою старшую сестру и устраивая женщину работать в тот дом, где хозяином был его очередной покровитель. Юноше это удавалось очень легко, ведь это была смешная цена за те чувственные наслаждения, что получал в знак благодарности хозяин дома.
И вот вершина лестницы. Конард попал на приём в качестве дальнего родственника своего любовника, и ему были абсолютно не важны все его выдуманные родословные и титулы, которые его просили запомнить во имя поддержания легенды: сегодня этот виконт, хоть он и был с ним относительно добр, должен был исчезнуть из его жизни. Конард знал это так же хорошо, как то, что за окном стоит июнь месяц. Стремительно перемещаясь по зале, на ходу перекидываясь остроумными фразами с дамами и их спутниками, он приближался к королеве, сидевшей на роскошной тахте перед открытым окном в сад и выглядевшей скучающей. Вокруг неё щебетала её свита, но Конарду казалось, что венценосная особа была готова всё отдать, чтобы они разошлись по дальним концам залы и оставили её в одиночестве и тишине. Он прекрасно осознавал, что такой юноша, как он, пусть красивый, пусть имеющий притягательную мужскую фигуру и бархатный голос, будет смешон для этой женщины в качестве соблазнителя. Он выяснил, что она никогда не питала слабости к юным мальчикам. А вот удивить её дерзостью, остроумным юмором, уважением, своими заслугами, зрелым умом, что несло в себе это тело, было возможно. Более того, это был единственный шанс на миллион, что она обратит на него своё внимание и запомнит надолго. Он подошёл и, почти не останавливаясь, дерзко наклонился к ней, что-то прошептав на итальянском в её высокую причёску прямо над ухом. Какое-то время Её Величество сидела, не двигаясь, смотря на него яростно и недоуменно, но, встретив взгляд ореховых с прозеленью глаз и ощутив, с какой эмоцией на лице юноша смотрел на неё, она медленно растянула губы в лёгкой улыбке и кивнула.
Никто тогда не расслышал фраз, сказанных Конардом, никто не знал точно, что произошло в тот момент, это навсегда осталось их личной тайной. Даже Фрэнку не было позволено узнать её, все разговоры на эту тему были под запретом в поместье Эйза. Но факт остаётся фактом, уже через неделю Конард с Маргарет переехали в левое крыло дворца, туда, где располагались спальни особо приближённых к королеве подданных самого высокого должностного ранга. А еще через год своей успешной тайной службы у королевы Эйзу было отписано небольшое поместье в пригороде, куда он и переехал с Маргарет в своё девятнадцатое лето. Конард был самым юным подданным на службе у Её Величества, самым незнатным и самым ненавидимым человеком за всю историю правления королевы. И он же был тем, кто приносил больше пользы короне своими нестандартными умениями и оригинальным подходом к решению сложных проблем и пикантных вопросов, чем некоторые обширные и имеющие власть канцелярии и управления.
***
Остановившись, карета резко качнулась, выведя Фрэнка из состояния дремы. Он сонно огляделся вокруг и, услышав голос кучера: "Прибыли, Ваша светлость", надел полумаску на лицо. Юноша дождался, пока ему откроют дверцу, чтобы легко спрыгнуть на мощёную шлифованным камнем дорогу, ведущую к парадной лестнице. Та ступенями поднималась к крыльцу под колоннадой и упиралась в массивную дубовую дверь - главный вход в особняк баронессы.