Фрэнк просыпался в своей кровати очень медленно и болезненно. Приехав от Шарлотты уже под утро, буквально прилетевший на крыльях удовлетворения и любви, он не чувствовал ни меток на своём теле, ни тревоги, только на заднем фоне его сознания маячило постоянное ощущение какой-то вселенской, всеобъемлющей усталости. Он ощущал себя бренной оболочкой, лишённой всех внутренностей и костей, поэтому, кое-как раздевшись и уложив ее на кровать в своей комнате лицом в подушки, юноша счастливо вздохнул и покинул этот мир, точно нырнув в глубину лесного чёрного омута.
Сейчас же сквозь ещё смеженные веки пробивался свет давно уже не утреннего солнца, слышались тихие, немного шаркающие шаги и звуки раскрываемых портьер - Маргарет пришла будить разоспавшегося негодника, не дождавшись его к завтраку.
Тело давало знать о себе тупой, тянущей и пульсирующей в некоторых местах болью. Шею и запястья саднило, а внутренности со стороны спины горели огнём - то ровно, то вспыхивая очагами резких неприятных ощущений. Неторопливо приходя в себя и начиная думать, Фрэнк позволил себе заключить, что вряд ли согласился бы на подобное по своей воле, зная, насколько нездоровым будет чувствовать себя после. Хотя... обнажённое, пышущее жаром и податливое со сна тело Конарда рядом совершенно точно исправило бы это его мнение в противоположную сторону.
Юноша довольно, так и не открывая глаз, улыбнулся своим мыслям и попробовал потянуться, напрягая руки и ноги, пытаясь оценить масштабы катастрофы. От неприятных откликов хотелось стонать, но он не позволял себе издать ни звука, поэтому испуганный и ошарашенный голос Маргарет почти над ухом прозвучал так ясно в тишине комнаты и застал его врасплох.
- Господи Боже, Святые угодники и Дева Мария! - пролепетала женщина, и Фрэнк резко раскрыл глаза. Маргарет смотрела на него, стоя у самого края кровати, и от ужаса прикрывала рот своей пухлой, отчётливо пахнущей слоёным сдобным тестом, ладонью. - Что это такое, Франсуа? Кто это сделал?
Ощущая, как накатывает запоздалое понимание, Фрэнк опустил глаза. Его жилистое, худощавое тело было прикрыто одеялом только до половины, и женщине открывались все следы преступления, что он совершил прошлой ночью: грубые, почти лиловые засосы по всей груди, откровенно спускающиеся до самого низа живота, запястья с явными следами связывания... То, что она лицезрела на его шее, он боялся и представить. Судорожно натягивая одеяло до самых глаз, юноша запоздало понял, что попался. Он молчал и смотрел на Маргарет испуганными, ошалевшими от такой эмоциональной побудки, глазами. Фрэнк боялся. Он боялся до смерти, что Маргарет тотчас же пойдёт и расскажет обо всём Конарду. Она любила наставника и была верна ему настолько, насколько это вообще возможно. Она не позволила бы Фрэнку так играть с ним, не позволила бы хоть что-то делать за его спиной. Конард был всем для Маргарет, больше, чем хозяином, больше, чем мальчиком, вытащившим её из плена, холода и голода Парижских улиц. Он был почти богом, и Фрэнк, ощущая холодную испарину липкого страха, закрыл глаза от предвкушения её вердикта - всё кончено? Ему предстоит уйти, покинуть этот дом и никогда больше не попадаться на глаза никому из его обитателей?
В созданной им самим темноте было тихо, и нависшее над кроватью грозовое молчание затягивалось. Затем он почувствовал, как перина прогнулась под весом пышной фигуры, и его начало отпускать: медленно, почти ощутимо, точно из тела вытягивали жилы, но от этого становилось только легче и спокойнее. Если женщина не взорвалась сейчас, то самое страшное миновало. А со всем остальным он уж как-нибудь справится.
- Ты был у Шарлотты? - строго и тихо спросила Маргарет. Фрэнк ещё молчал: его язык просто отнялся и никак не хотел двигаться после перенесённого страха. - Можешь не отвечать, я - не глупая наивная девочка, милый, и давно об этом догадывалась. Ты умело, совсем по-взрослому заметал все следы своих ночных похождений, мой мальчик, но я не могла не заметить, как сладко и долго вы спите с Конри после этих балов. Только тебя я приходила будить, так или иначе, а Конри мог позволить себе спать столько, сколько захочет. Он знает, что ты бывал там? Вы... были вместе на балах и... после них? - неуверенно, словно боясь ответа, спросила Маргарет, и в комнате снова стало неуютно от тишины.
- Д-да... - еле слышно вздохнул Фрэнк, не сразу совладавший со слипшимися губами.
- О, Матерь Божья... - женщина была не на шутку взволнована и даже теребила в ладони край одеяла. - И Конри знает, что это... ты? Что именно ты был с ним?
- Нет... Марго, прошу тебя...
- Господи Боже, Франсуа! - женщина порывисто встала с кровати и отошла к ближайшему окну. Откуда столько грации и плавности в этом пышном, затянутом в фартук с рюшами, теле? - Как ты мог, мальчик... Зачем? Ох, ну что же ты натворил? Ты же не думаешь, что Конри погладит тебя по голове, если узнает обо всём? - Фрэнк машинально отметил это короткое "если", а не "когда" в её речи, а это означало только одно: Марго не станет рассказывать хозяину об увиденном. Как же хотелось обнять её! От облегчения неизвестно откуда взявшиеся слёзы затопили глаза и в две дорожки начали стекать к подушке. Юноша мелко затрясся от беззвучных рыданий - напряжение отступало, и реакция измождённого бурной ночью тела была предсказуема.
- Ох, милый... - Маргарет вновь подошла к кровати и села на её край, запуская руку в шелковистые каштановые волосы, охлаждая горячечный лоб и то и дело вытирая с лица ручейки слёз. - Ну-ну, будет тебе...
- Марго, прошу тебя, - шептал Фрэнк, слепо тычась в нежность почти материнской руки, - прошу, ради всего святого... Не говори ему! Не говори Конарду ни о чём! Я сам... когда-нибудь, когда буду готов. Я сам расскажу. Но не сейчас. Я больше никогда не поеду к Шарлотте, я давно решил, что вчера будет последний раз. Я так сожалею о том, что мне пришлось обманывать его...
Сейчас он казался не более, чем ранимым и потерянным мальчиком: с бледным лицом и продольной отметиной на шее, соперничающей по яркости со следами от укусов на плечах и кровоподтёками, худенький, с покрытым испариной лбом в обрамлении размётанных по молочно-белой подушке волос. Такой Фрэнк вызывал жалость, сочувствие и желание дарить ему тепло и утешение. Дарить так много, пока он не перестанет дрожать и плакать, пока не перестанет быть таким бледным и потерянным на этой большой и вычурной кровати под алым балдахином.
- Просто скажи мне, зачем всё это? - с тихой грустью спросила Маргарет, поглаживая бьющуюся на виске мальчика венку. - Тебе было любопытно? Интересно попробовать?
Фрэнк молчал, собираясь с силами. Интерес и любопытство и рядом не стояли с тем жгучим и ноющим чувством, что толкнуло его на эту авантюру.
- Я люблю его, Марго. Это была единственная возможность быть с ним, не связывая его узами и чувствами, не ощущая кожей, что к тебе относятся несерьёзно, забывая, что есть хоть какие-то преграды для того, чтобы быть вместе. Чтобы любить друг друга не только душой, но и телами. Мне всё равно, как он относится ко мне. Потому что я люблю Конарда так сильно, что готов умереть за одну такую ночь, что провёл с ним у Шарлотты.
Фрэнк закончил и почувствовал, что пуст. Он сказал это, и слова, обретшие вес в тишине покачивающейся на свету мельчайшей пыли, больше не давили на грудь, не разливались свинцом по внутренностям. Он выдохся, его опорожнили, как сосуд, и теперь было всё равно. Хотелось только полежать вот так в покое ещё немного, не шевеля ни пальцем, - может, тогда ноющая боль, снедающая его тело, немного уляжется и даст ему дышать полной грудью?
Маргарет молча разглядывала лицо отчаянного мальчишки, что тяжело дышал в кровати рядом с ней. Казалось, что он силился сделать глубокий вдох, но что-то мешало этому. Он говорил очень серьёзные вещи и делал это с такой искренней интонацией, что женщина, повидавшая крайне много за свою ещё не слишком долгую жизнь, верила ему. Если бы в невозможной небесной лотерее призом была искренняя, настоящая ночь любви с Конардом, а платой - смерть, Фрэнк и правда пошёл бы на подобную сделку. Его туго сжатые кулаки с остро белеющими костяшками и упрямо сомкнутая линия губ являлись очевидным доказательством этого. Мальчик не красовался и не подбирал громких слов - он на самом деле был до смерти влюблён, и женщина, питавшая к нему самые тёплые материнские чувства, ощущала лишь уходящий, не вылившийся резкими словами гнев. Словно волна, почти набравшая силу, так и не обрушилась на берег, а плавно покатилась назад, возвращая всё на свои места: и камни, и водоросли, и порывисто снятую с места морскую раковину.
Любовь всегда перекраивает мир под себя, и уж точно не ей, одинокой женщине средних лет, судить о том, что было правильно, а что - нет в поведении этого бедного мальчика. Маргарет лучше многих знала, насколько Конард мог быть жесток. Насколько мог быть холоден и беспощаден, когда прятался за выдуманной им же самим маской и прикрывался принятыми "на трезвую голову" решениями. Печали Фрэнка только начинались, но она почти ничем не могла помочь ему, раз он сам выбрал для себя такую непростую, тяжёлую дорогу. А ведь мог бы взять в жёны любую девушку из своего круга и обзавестись семьёй, нарожать детишек и жить себе припеваючи, лишь бы только схлынули эти тревоги и беспокойство, навеянные революцией...
- Сегодня тебе лучше полежать и как следует отдохнуть, мой маленький Франсуа, - ласково сказала женщина, предвкушая, как тело юноши дёрнется в порыве встать и протестовать. Она ловко поймала его ладонью и опрокинула обратно в кровать, удерживая в таком положении, чтобы он не вздумал снова чудить. - У тебя жар, мой хороший, а это значит, что где-то началось воспаление. Если ты сегодня не отлежишься, то загремишь в постель на неделю, а прикрывать и подыгрывать тебе столько времени, не отвлекаясь от дел, у меня вряд ли получится. Ты понимаешь, чем это опасно?
Фрэнк, чуть помедлив, кивнул. Конечно, он понимал. Лучше "заболеть" на день и дать своему телу вынужденную передышку, чем подводить Маргарет и заставлять Конарда волноваться, интересоваться и приходить к нему в комнату. И вообще обращать на него больше внимания, чем это необходимо для сохранения тайны. Это было очень, очень опасно. Маргарет права, впрочем, как и всегда. Ох уж эти мудрые женщины...
- Лежи, мой мальчик. Я вернусь с отваром ромашки и специальной мазью на масле календулы. Надеюсь, с остальным ты сам справишься?
- Конечно, - смущённо пролепетал Фрэнк, покрываясь лёгким румянцем - то ли от температуры, то ли от подтекста простого вопроса.
- Вот и молодец, вот и умница, - и женщина, накрыв его одеялом до самого носа, вышла из покоев.
****
Конард неторопливо просыпался в своей спальне в особняке Шарлотты. Его разбудил хлопок закрывающейся двери. Лёгкие шаги несли кого-то к его кровати, и он быстро, по-хищному, вырвался из мира грёз; мужчина всегда спал чутко, более того - воспитывал эту полезную способность с детства, как только оказался на улицах Парижа и прибился к шайке таких же голодранцев, как и он. Крепко спать в такой компании было равносильно случайной смерти от острого бритвенного лезвия в привычной к нему руке, а он никогда, никогда не собирался умирать раньше положенного ему времени.
- Ох, Шарлотта, - облегчённо сказал он и тут же, расслабившись, упал обратно в многочисленные подушки. Его Ангела уже не было рядом с ним, и постель с той стороны давно остыла, что было не мудрено: в широкие окна за занавесками гляделось уже полуденное улыбчивое солнце. Конечно, он покинул его. Маленький падший Ангел, позволивший запятнать себя и практически лишить крыльев, кричащий от боли и наслаждения. События прошедшей ночи вставали перед глазами яркими мазками на масляной картине, и приятные ощущения, сливающиеся с обычным утренним возбуждением, едва не уволокли его обратно в уютную дрёму. Сквозь трепещущие ресницы он различал силуэт женщины, уже сидевшей на его кровати против света, и думал о том, что стоило бы повторить отыгранный ночью сценарий чуть позже, когда юноша с янтарной брошью, такой чувственный и открытый, придёт в себя и заскучает от обычных ласк.
- Прости, что разбудила тебя, милый, - Шарлотта склонилась над сонным обнажённым телом, закутанным в простыни - Конард не выносил одеял и излишнего тепла, - и невесомо поцеловала его в сухие после сна губы, - но уже полдень. У тебя не назначено встреч на сегодня? Не думай, я не лезу в твои дела, просто беспокоюсь. После балов ты бываешь несколько... не в себе, - и она коротко и мелодично хихикнула, что не слишком вязалось с её довольно женственной и даже строгой внешностью. - Бурная выдалась ночь?
- Более чем, - зевая, ответил мужчина и решительно раскрыл глаза, потягиваясь. Простынь, прикрывающая чресла, всё сползала, пока женщина не схватила со спинки кровати ажурно выплетенное покрывало и не набросила его сверху. - Ох, уволь меня от зрелища тебя без одежды с утра, фу, как не стыдно. Ни капли уважения! - Шарлотта изображала неподдельное негодование, но в глазах плясали зелёные нахальные огоньки, а это означало игру. Конарда приглашали поиграть, но он был настроен только на словесные баталии. Двигаться не хотелось.
- А когда-то тебе нравилось моё голое тело по утрам, - игриво ответил он, скидывая покрывало на пол вместе с простыней и текучим движением переворачиваясь на живот, являя миру ягодицы цвета сливок. Он вёл себя настолько беззастенчиво только потому, что был уверен в нескольких вещах: в Шарлотте, с которой его уже много лет связывали крепкие узы дружбы настолько крепкой, что она почти ощущалась кровным родством, и в том, что его поймут верно, не расценивая лёгкий и ни к чему не обязывающий, почти всегда присутствующий в их общении флирт как приглашение лечь к нему в постель. Они спали когда-то давно, когда Конард только начинал своё восхождение при дворе, и отношения их завязались именно после этого. Возможно, они даже испытывали тогда некую страсть друг к другу, но всё это закончилось так же быстро, как и началось: мужчина был непреклонен по части мнения о долгосрочных отношениях с кем бы то ни было.
- Ох, Конри, ты бы ещё вспомнил Исход и Моисея, раздвигающего воды*. Это было так давно, что, кажется, я как старуха на краю мира - сижу у своего медленно разваливающегося дома и смотрю, как перед моим крючковатым носом пролетают эпохи и цивилизации, вызывая только головную боль и одышку. Зато ты выглядишь как кот, объевшийся сметаны прямо из кринки и избежавший наказания. Ох, что это у тебя тут? - она чем-то зашелестела, и Конард открыл один глаз, чтобы посмотреть, что происходит. В руках Шарлотты красовался белый конверт, и женщина выразительно прочитала:
- Il mio amato torturatore**... Ох, многообещающе, - с улыбкой сказала она, когда мужчина, одновременно заворачиваясь в простынь, вырвал из её рук тиснёную бумагу, пахнущую теми же сводящими с ума духами, что и его ночной пленник, его любовник, его чудесная и волшебная находка.
Конард внутри весь дрожал - какая неожиданность и как это странно - получать письмо после подобной ночи. А ещё больше его начинало колотить от осознания того, что он сам, по долгу службы исчезая из покоев своих "клиентов" задолго до рассвета, порой оставлял на подушках безмолвные, пахнущие его телом, послания, в которых вежливо заверял адресата в своих восторгах от проведённого вместе времени и затем витиевато, так, чтобы только находчивый смог прочесть это между строк, выражал надежды, что они больше никогда не встретятся.
Нервно вскрывая не полностью запечатанный конверт, он жадно заскользил взглядом по красивым, но написанным странным почерком, строчкам. Те были аккуратны, но как-то бездушны и слишком чисты, будто их писали загодя, а не второпях перед самым уходом... Странно. Мужчина не встречал подобного почерка раньше. Такой бы точно запомнился. И почему оно адресовано на итальянском? Разве он когда-либо говорил, что знает этот язык? Хотя... Возможно, он неосознанно начинал выражаться по-итальянски? Такое случалось с ним, когда он чувствовал себя на вершине блаженства после разрядки и был расслаблен, рассеян и не работал над заданием в этот момент.
Шарлотта следила за тем, как живо отзывалась на читаемое мимика мужчины. Сначала он довольно щурился, не поспевая за желанием глаз заглотить текст целиком, словно наживку для рыбы, затем лицо Конарда стало потерянным. После пришло какое-то осознание, но оно не избавило красивый лоб от скорбных поперечных морщинок между соболиными бровями. А под конец было видно совершенно отчётливо, что мужчина разочарован, разбит и даже растоптан - и Шарлотта боялась потревожить его и вздохом: сейчас Конард был несработавшей пороховой бочкой с полностью обгоревшим фитилём и мог рвануть в любой момент.
Что же там, в этом письме?
А мужчина всё скользил и скользил по таким родным буквам итальянских слов. Он уже давно осознал смысл написанного, но всё не хотел верить. Было тяжело и больно, но ощущение чего-то нереального, злой шутки судьбы не оставляло его.
Его Ангел писал, как хорошо было ему в объятиях мужчины каждый раз, когда они встречались.
Его Ангел писал, что никогда и никто не доставлял ему столько боли и удовольствия, сколько получил он вчера.
Его Ангел писал, что его мир никогда уже не станет прежним после их встреч.
Его Ангел просил прощения за то, что исчез так внезапно, и говорил, что они больше не увидятся. Никогда.
Его Ангел писал о том, что он обручается с названной ему в жёны девушкой и вместе со своей семьёй бежит из Франции в Польшу, скрываясь от гильотины революции.
Его Ангел благодарил за каждую сказочную минуту от всего сердца и в самом конце подписывался как "Il tuo anonim"***.
Конард выпустил лист из ослабших пальцев и невидящими глазами смотрел в сторону распахнутого Шарлоттой окна. Женщина стояла у створок, и лёгкий ветерок играл с прядями медных волос и оборками простого, но очень изящного кремового платья. Она, молча и сочувствующе, наблюдала за затуманенным взором и несинхронными, как у сломанной заводной куклы, движениями Конарда. Содержание письма расстроило его, и говорить что-либо в данный момент было излишне.
Конард не чувствовал тела, только пустоту пониже раскалывающейся головы. Будто запоздалое похмелье накатило, и он мучился им в десятикратном размере. Мужчина не был готов. Он всегда сам устанавливал временные границы любых отношений и оказался совершенно не готов к тому, когда их определил кто-то другой. Так вот как это... Вот насколько больно получать отказ от того, с кем совершенно не хотел расставаться... Что ж. Стоит запомнить это ощущение получше и жить дальше. Для начала - попытаться обрести управление над своим телом и как-то встать с кровати, умыться и...
- Конард... Конри, - Шарлотта нежно положила свою тёплую ладонь на обессиленно упавшую руку мужчины и чуть сжала его пальцы своими, - приходи в себя и спускайся завтракать. Хотя в моём поместье уже время обеда, для тебя я всегда придерживаю самые лакомые блюда с завтрака. Я жду тебя внизу, милый, - сказала она и тихо вышла вон, прикрыв за собой дверь.
Чувствовать настроение мужчины и понимать, когда надо быть стальной и настаивать на своём, а когда - просто промолчать и дать ему время самому во всём разобраться, было неотъемлемым и важным умением Шарлотты, позволяющим так долго сохранять их с Конардом дружбу, не надоедая своевольному и переменчивому Эйзу. Всё наладится, её друг сильный. Очень сильный, нужно лишь дать ему немного времени и личного пространства без свидетелей, чтобы он мог недолго побыть слабым и уязвимым, но так, чтобы ни одна живая душа не видела этого.
****
Конард вернулся домой только к ужину. Кроме Поля и Маргарет никто не встречал его, и отсутствие жизнерадостного и доброго, с такой привычной чувственной улыбкой, Фрэнка его озадачило.
- Где Фрэнки? - спросил он за столом у Маргарет, когда тот не спустился к ужину.
- Ох, Конри, ему сегодня нездоровится, и он поел раньше. Сейчас, наверное, спит, - женщина врала крайне редко и не испытывала сейчас совершенно никакого удовольствия, хоть и умела манипулировать словами и мимикой мастерски.
- Нездоровится? - Конард нахмурился. Что это за день такой, неприятная новость преследовала одна другую, цепляясь за хвост. - Что с ним?
- Кажется, простыл. У него жар и горло болит. Работал на улице вчера, помогал мне с садом, наверное, там и просквозило, - невозмутимо, но с нотками тревоги за мальчика, выдала Маргарет, доедая жаркое. Поль просто молча орудовал ножом и вилкой и предпочитал быть слушателем, но не участником разговора. Он вообще считал, что лучше не говорить за едой. Но также знал о мнимой "простуде". Мужчина не собирался становиться соучастником этого "заговора", оказавшись им невольно, когда помогал Маргарет набирать ванную и затем вести расцвеченного отметинами, еле переставляющего ноги мальчика из комнаты. Поэтому сейчас он только молчаливо и безучастно ел.
- Ох... - печально и обеспокоенно выдохнул Конард. - Я зайду к нему. Нам нужно обсудить планы, потому что завтра я еду ко двору. Помнишь, я говорил, что королева доверяет мне свою дочь, десятилетнюю Луизу? Это огромная честь и ответственность, срок пришёл, и завтра я привезу её сюда. А перед этим я должен хоть что-то предложить на суд Её Величеству Мариэтте... Болезнь Фрэнка так не вовремя...
- Я уверена, что ему станет лучше после сна. Конри, поешь спокойно и отдохни, а я сама зайду к Франсуа. Думаю, он будет в состоянии дойти до библиотеки и обсудить с тобой ваши таинственные планы.
После ужина, когда Конард поднялся наверх, в свой кабинет, Маргарет оставила Поля приводить кухню в порядок, а сама, с нехарактерной для такого тела грацией и быстротой, взлетела по лестнице к комнате юноши. Фрэнк спал и ничего не ел с обеда, но это было ничто по сравнению с тем, что ему предстояло выдержать вечер общения и планирования в обществе Конарда в плохом настроении.
- Неужели я не могу не пойти? - стонал полусонный Фрэнк, но Маргарет была непреклонна: - Не можешь. Будь мужчиной, Франсуа, ты должен помочь Конри. Завтра он едет в Лувр, и Её Величество королева Мариэтта ждёт от него хоть каких-нибудь идей. Ты не можешь его так подставить.
- Ох, ладно, ладно, Марго, перестань. И так голова раскалывается. Я сам знаю, что должен. Лучше подскажи, как мне быть с этим и этим? - и он вытянул голые травмированные запястья вперёд и мотнул головой, убирая с очерченной ожогом шеи волосы.
****
- Войдите, - ответил Конард на стук в дверь библиотеки, где сидел за дубовым столом и пил крепкий, сваренный без сахара, кофе. Перед ним лежали изрисованные линиями и знаками листы, а на полу, перед столом, их, скомканных и отброшенных вниз за ненадобностью, обитало ещё больше.
Фрэнк скорее медленно втёк в двери, чем вошёл в них. На его тонкой шее был повязан тёплый шерстяной шарф, делая из скуластого симпатичного юноши совсем уж зелёного мальчишку, а длинные рукава домашней рубахи свисали почти до кончиков пальцев. Мальчик заходился в сухом кашле, был бледен и по-настоящему выглядел больным.
В груди Конарда что-то сочувствующе-томно сжалось от его такого уязвимого вида и мягко трепыхнулось обсыпанными пыльцой крыльями. Мужчина вздохнул и постарался абстрагироваться от этого тёплого ощущения. Им надо работать. Много, много работать.
- Добрый вечер, Конард. Простите, я немного расклеился. Можно, я прилягу здесь? Я смогу обсуждать и даже писать что-то, если понадобится, - быстро и тихо проговорил Фрэнк, не дожидаясь, пока мужчина пригласит его присесть - сегодня это было бы совершенно невозможно.
- Конечно, Фрэнки. Как тебе будет удобнее. Ты думал над тем, как мы провернём наше дельце?
Фрэнку было не очень хорошо, но он успел поразмыслить обо всём. Ходы и комбинации его роли уже сложились в голове и были четкими, верными, прекрасными. И теперь, тщательно продумывая всё ещё на раз, юноша начал говорить, то и дело для правдоподобности отвлекаясь на кашель.
Конард слушал, кивал, многое записывал. Порою что-то критиковал, и тогда Фрэнку приходилось вступать в спор, на который у него еле хватало сил. В результате он настолько отвлёкся от того, что должен изображать больного простудой, что в какой-то момент перестал терзать свою глотку кашлем. Спохватившись, мимолётно взглянул на Конарда, но тот был так погружён в их план, что ничего не видел и не слышал вокруг себя. Что ж, это не могло не радовать...
Время клонилось к полуночи, и юноша, уставший от долгих разговоров, начал медленно, но неостановимо уплывать в сон.
- Фрэнки?
- М-м?
- Завтра я привезу Луизу. Дочь королевы Мариэтты. Помнишь, я говорил тебе?
- Угу... - новость немного взбодрила, но не оказалась достаточной, чтобы вырвать Фрэнка из лап сна. Юноша немного волновался по поводу того, что очень скоро в их поместье станет на одного жителя больше. Но об этом можно было подумать и завтра. Последнее, что он успел почувствовать, лёжа на софе у дальней стены в библиотеке, - это нежный и тёплый поцелуй сухих губ, коснувшийся лба и глаз:
- Постарайся подружиться с ней. И выздоравливай скорее, мой мальчик. Твой план чудесен, мне не терпится продумать последние детали и привести его в действие. Спи сладко.
____________________________________
* Шарлотта ссылается на выдержки из Ветхого Завета.
** В переводе с итальянского: "Моему возлюбленному мучителю".
*** Ваш аноним (ит.)
Часть 18.
- Конард Артур Эйз, - провозгласил лакей, открывая вычурно украшенные позолотой двери. За ними мужчину ожидала та же комната, в которой они общались с королевой в последний раз - малая гостиная в её собственном небольшом дворце - Трианоне, напрямую соединяющаяся со спальней. Принимать посетителя именно там могло считаться проявлением особого расположения, потому как все официальные приёмы проводились на первом этаже в большой гостиной зале.
Здесь же было всё очень уютно и лично: и красивые, нежнейших оттенков лёгкие портьеры из натуральных тканей, и множество крупных фарфоровых ваз с цветами, испускающими свежие, приятные запахи, и светлая изящная мебель, то и дело заставляемая разными дорогими безделушками, начиная с хрустального слона до сандаловой шкатулки, - всё это говорило о женской руке, тонком вкусе своей хозяйки и некоторой её мечтательности.
Её величество королева Мариэтта сидела на софе с небольшой книгой в руках, и, несмотря на её опущенные плечи и позу, выражавшую общую усталость этой женщины, она тепло улыбнулась Конарду, едва тот склонился около неё в учтивом поклоне и для приветственного поцелуя руки.
- Я скучала, Конард. Как вы? Что слышно в пригородах?
- Ваше Величество, осмелюсь сказать, что очарован, - Эйз учтиво коснулся губами предложенной ему руки. - Со мной и моими подопечными всё в порядке, я искренне благодарю вас за беспокойство...
- Присаживайся, - мягко перебила его королева, легко хлопая чуть пухловатой кистью по ткани обивки рядом с собой. Мужчина послушно сел и продолжил:
- В пригородах пока тихо, слава Богу, но вот по пути сюда нам пару раз преграждали дорогу демонстранты с лозунгами и транспарантами. Люди настроены серьёзно, рано или поздно королю придётся выйти на диалог, перестав отсиживаться за стенами Лувра...
Женщина звонко и мелодично рассмеялась.
- Иосэфу? Выйти на диалог с этими разъяренными несчастными людьми? Ох, Конард, вы меня рассмешили! Он спит и видит лишь то, что его ставленники настроят толпу так, чтобы со свободной душой отправить неудобную для его правления королеву в ссылку, очернить меня, добиться отречения от престола. Он собирается обвинить в творящихся беспорядках меня, а сам - предстать спасителем народа. Но ниточки управления вырвались из его рук, и теперь никто не знает, чем начатое им непотребство вообще может закончиться. Он разжёг костёр, который вряд ли сможет погасить в одиночку. А я... Я не собираюсь помогать ему ни в чём. Я просто буду рядом со своим народом, куда бы это ни привело меня. Ты знаешь, я пересмотрела часть своих расходов и сильно сократила некоторые, чтобы отправлять больше средств на благотворительность, - женщина замолчала, закрывая книгу, и отвела глаза к окну. Сделав несколько неглубоких вдохов-выдохов, она тихо продолжила: - Я знаю, что очень виновата. Я была так слепа и погружена в свои переживания, что пропустила происходящее в стране. Я топила горе в фонтанах с шампанским и тратила невозможные средства на новые наряды, о, тебе лучше не знать, насколько они были велики... Я думала, что эта яркая больная радость заставит меня жить и чувствовать снова, но у меня ничего не вышло. Я лишь упустила время и свою страну. Я была очень плохой королевой, слишком много во мне женского, и с этим ничего не поделать, - она вновь остановилась, так и не поворачиваясь к собеседнику, а Конард смотрел на её профиль с нежной грустью и сочувствием, разглядывая красивый точёный нос и ушную раковину, чуть занавешенную локоном волос. Он до сих пор видел в ней ту молодую женщину, что решилась на его услуги, что поверила обещаниям и дала ему шанс, который он не упустил. Сейчас Мариэтта выглядела безмерно уставшей и даже постаревшей, из её одухотворённого некогда лица утекли в неизвестность последние искры жизни, делавшие её такой красивой и притягательной во времена его юности. Но Конард помнил её прежнюю, и тот образ чудесно накладывался на нынешний, потускневший и поблекший от множества переживаний, и не позволял мужчине забывать хоть что-либо из их общего прошлого.
- Я так беспокоюсь за Вас... Не лучше ли будет уехать в другую вашу резиденцию? Подальше от Парижа?
- Милый Конард, - с грустной улыбкой и влажными глазами повернулась она к говорящему, - прошу вас, беспокойтесь за свою семью. За тех людей, которые зависят от вашего благополучия. А за меня побеспокоится сам Господь: ведь я Его ставленница на этой земле и коронована под Его присмотром. Он не оставит меня. И давайте перейдём к нашим делам, пока у Луизы занятия с учителями? Я бы не хотела прерывать их, тем более, что теперь последует перерыв в учёбе на неопределённый срок. Я понимаю, что найти достойных учителей и просить их обучать мою дочь - очень небезопасно: это вызовет подозрения. А я желаю, чтобы ни одна живая душа, кроме ваших верных людей, не знала о её местонахождении. Так у вас есть, что представить мне сегодня?
- Конечно. Мы выбрали своей целью месье Жаккарда Русто. Он очень видный и влиятельный деятель в революционном лагере, и его материально поддерживает сам Его величество король Иосэф. Правда, последнее время поступления прекратились - кажется, эти двое окончательно разругались из-за несовпадения взглядов на цели и итоги революции, и теперь этот мужчина действует по своему усмотрению, совершенно не боясь последствий, - Конард перевёл дух, оценивая заинтересованное выражение на лице королевы. - Если нам удастся скомпрометировать месье Жаккарда и вывести все его тёмные делишки и пристрастия на свет, к нему возникнет очень много вопросов среди простых людей.
- Это отличная и смелая мысль, я думаю. Мне нравится. Но вы говорили, что собираетесь поручить это сложное дело на дебют вашему мальчику? Вы уверены, что он справится с такой непростой задачей?
У Конарда сладко кольнуло под сердцем от слов "ваш мальчик". О, он и правда был его мальчиком, да! Самым лучшим, самым талантливым, самым верным. И невозможно влюблённым, мужчина чувствовал все его взгляды и мысли кожей. И он был уверен в нём, как в самом себе. Фрэнки постарается. Конард дал ему лучшее образование, мощно подталкивал в спину на пути совершенствования и предоставлял бесконечно много визуальной информации, чтобы юноша мог учиться на чужом примере. И Фрэнк учился - Конард не раз видел его, репетирующего то или иное движение, взгляд или походку у зеркала в ванной или своей комнате, когда проходил мимо незакрытой двери. Юноша был искренен и крайне артистичен, у него должно получиться.
- Я доверяю ему, как самому себе. Да и нет никакого иного выбора - для этого дела требуется юный мальчик, а Фрэнк выглядит именно так даже несмотря на свои двадцать лет.
- Хорошо. Я верю вашему выбору, Конард. И даю добро - приступайте сразу, как будете готовы. И держите меня в курсе - я помолюсь об удачном исходе нашего общего дела. Иосэф должен быть наказан за свои необдуманные и жестокие поступки. Я сделаю всё возможное, чтобы Жаккард рассказал о своих делах с королём, когда попадёт под суд. Ваша задача - чтобы он туда всё же попал.
Конард успел лишь кивнуть, как дверь в покои раскрылась, и на пороге в сопровождении необъятной фрейлины возникло хрупкое создание. Мужчина замер, разглядывая бледную девочку с соломенными, убранными в локоны волосами. Её огромные, чуть не на пол-лица глаза мерцали глубиной лесных озёр, и он не сразу смог отвести взгляд от такого необычного, не очень пропорционального, но намертво врезающегося в память лица.
Юная наследница шаткого престола была красива странной, какой-то чужеродной красотой. И этим очень напоминала своего отца - покойного месье Адриана.
- Я собралась и готова к поездке, мамочка, - тихо и серьёзно проговорило это невесомое создание, заставляя, наконец, Конарда моргать. Прежде он не видел Луизу так близко и был несколько ошарашен её необычной внешностью и глазами, заглядывающими в самую душу. Девочка присела в учтивом реверансе, обращённом к мужчине и, подойдя к королеве, тут же взяла её за руку.
- Моя милая Лулу... - прошептала королева, и Конард почти слышал, как по её щекам с тихим шелестом покатились слёзы.
- Не плачь, мамочка! - девочка присела на колени возле женщины и положила свою голову под её руки, которые тут же начали гладить мягкий светлый шёлк волос. - Ты ведь знаешь, это ненадолго. Я скоро вернусь, и мы поедем к морю, как ты и обещала мне зимой. Я люблю тебя, мамочка.
- Конард... Если мы всё обсудили, не могли бы вы оставить нас одних ненадолго? Нам нужно попрощаться. Можете ждать её в карете, пока будут упаковывать багаж.
- Конечно, - Эйз грациозно поднялся и, легко поклонившись, вышел. Он не решился больше ни на какие слова и действия, потому что и женщина, олицетворяющая в этот момент всем своим видом материнскую сущность, и девочка, так наивно, словно ища защиты, прижимающаяся к её коленям, были сейчас заняты только друг другом. И он не посмел мешать им.
Прошло около получаса ожидания, как дверь кареты распахнулась, и юной принцессе помогли подняться и устроиться внутри на противоположном сидении. Багаж девочки давно погрузили, и теперь она, сидящая напротив, трогательно расправляла подол длинного василькового платья и пыталась скрыть дрожащие губы за свисающими по бокам от лица локонами.
"О, Господи! - подумал Конард, когда карета неторопливо тронулась с места. - Она такой ребёнок! Совсем ещё малышка... И что же прикажете мне с ней делать? Понятия не имею, о чём говорить и как вести себя с детьми. Дети пугают..."
- Меня зовут Конард Артур Эйз, я - доверенное лицо твоей мамы, Её Величества королевы Мариэтты, - решил начать хоть с чего-то мужчина. - Можете звать меня месье Конард.
Девочка оторвалась от созерцания проплывающих за окном пейзажей и внимательно слушала. Затем кивнула и тоже представилась.
- Я - принцесса Луиза. Мама называла меня принцессой или крошкой Лулу. И второе мне нравилось больше, - серьёзно сказала девочка, выжидающе всматриваясь в мужчину напротив. - И прошу, обращайтесь ко мне на "ты", мне неловко, когда со мной говорят столь учтиво. Я всего лишь ребёнок.
- Вы... - Конард осёкся, и тут же поправился: - Ты не против, если я также буду называть тебя Лулу? Мне очень нравится, как это звучит. Как кусочек рафинированного сахара, рассасываемый за щекой.
Девочка улыбнулась и, чуть погодя, кивнула. А затем опять уставилась в окно, почти не мигая.
Тишина снова поглотила пространство кареты, и только дорожные шумы прорывались сквозь обтянутые шёлком стенки. Но теперь она не была неловкой или пугающей.
Конард тоже устремил свой взгляд в окно и крепко задумался о разных вещах, обычно о которых предпочитал не размышлять.
Он предполагал, как много на свете живёт его внебрачных детей, о которых он не знал ровным счётом ничего. Которые были представлены семье как родные, и сейчас уже многие из них, должно быть, выросли и даже могли претендовать на наследство. Воистину, корону стоило передавать по женской линии. Ведь мужчина может никогда и не догадаться, что любимый ребёнок, так ласково называющий его папой, вовсе не его. Только женщина (и та не всегда) может точно знать, кто же отец её ребёнка. Только женщина может обеспечить чистоту крови династии или, наоборот, разбавить её. Так почему мужчины до сих пор не уступили пальму первенства? Потому что слишком жадны? Потому что честолюбивы и эгоистичны? Вот и получают от неверных, скучающих по простому теплу и ласке жён милых детишек, в которых половина крови от него - Конарда Эйза. Потому что он гибче, умнее, хитрее. И он будет жить в потомках, даже не обзаведясь собственной семьёй. Уволь Господь от этого, плачущие младенцы и убитая усталостью и недосыпаниями, а из-за этого крайне стервозная и неулыбчивая женщина постоянно рядом - нет, это точно не то, о чём он хоть когда-либо мечтал. Он был уверен, что все его дети, сколько бы таковых ни было на этом свете, хорошо пристроены. И, зная свою горячую и неспокойную итальянскую кровь, он не сомневался: они добьются всего, чего бы ни пожелали.
И это совсем не означало, что он должен присутствовать при этом. Он не создан для семьи. Кто угодно, но только не он.
Он уже позволил было себе задремать, как снова обратил свой уставший взгляд на Луизу.
Словно статуэтка, высеченная из слоновой кости, она неподвижно сидела по центру противоположного сидения, упрямо держа ровную осанку. Её тёмно-синие, как водяная гладь, глаза, казалось бы, следили за проплывающими за окном деревьями, окрашенными бликами закатного солнца. Но взгляд был пуст и бездушен, словно из лампадки вынули свечу и унесли куда-то, оставив только сосуд: красивый, оформленный, но лишь закопченный жизнью, а не несущий её в себе.
Строгая, собранная, судорожно сжавшая одной рукой пальцы другой. Тонкие крылья носа и полные губы, сейчас чуть поджатые от переживаний. Сосредоточенная не по годам, Луиза выглядела бескрайне одинокой, оставленной и потерянной девочкой, заблудившейся в своих мыслях.
Подумав ещё раз о том, как же он сочувствует этой малышке, Конард всё же не нашёлся, что сказать. Его безбожно клонило в сон: позади был плодотворный день, и мужчина вымотался от забот и долгой дороги. Размышляя над тем, кто же отмеряет тому или иному человеку выпадающие на его долю страдания и радости, и не злоупотребляют ли те ставленники своим высоким положением, Конард тихо уснул, расслабленно скатываясь подбородком на грудь.
****
Спустя какое-то время карета мягко качнулась, остановившись у поместья, и мужчина ударился головой о стекло двери, просыпаясь. Девочка напротив мимолётно улыбнулась, ловя его недовольный взгляд, и тут же отвела глаза.
"Надеюсь, я не пускал слюни, как последний простолюдин?" - думал Конард, пытаясь незаметно обтереть подбородок манжетой блузы, вызывая у принцессы очередную улыбку. Отчего-то то, как он выглядел, волновало его, хотя смысла в этом волнении не было никакого. Именно поэтому Конард не любил ездить на ощутимые расстояния в карете с кем-то, при ком не мог позволить себе расслабиться: его всегда укачивало в пути, и он очень часто засыпал под мерный перестук копыт и лёгкое поскрипывание рессор.