Медленное и строгое движение тел. Соединённые ладонями руки, мерные шаги по кругу. Взгляды слиты воедино так крепко, что тёмно-шоколадная радужка растворяется в светло-ореховой, создавая новый невероятный вкус для этого танца. Музыка обязывает тела быть на расстоянии друг от друга, соприкасаясь только ладонями с расправленными напряжёнными пальцами. И через эту точку слияния проходит больше желания и эмоций, чем можно допустить при таком скромном контакте.
Звучит медленная, отчасти траурная, отчасти - слегка надменная сарабанда Генделя ре минор. Фрэнк уже слышал её в исполнении оркестра, и она произвела на него неизгладимое впечатление. Конард напротив него двигается с грацией лесного кота, и юноша старается не отставать от него в неторопливости и томности своих движений, иногда быстро смачивая нижнюю губу верхней и размыкая их, чтобы секундой позже вновь соединить. Это игра, и сегодня он к ней подготовлен настолько, насколько это было возможно в сложившихся обстоятельствах.
Полторы недели - каждодневные вечерние тренировки перед зеркалом у себя наверху: взгляды, движения рук, походка, особая, лакомая жизнь губ. Он распускал и собирал волосы, сегодня остановившись на свободно лежащем варианте причёски. Это было эротично, по его мнению. Вкупе с лёгкой белой блузой с распущенным воротом, открывающим его ключицы, и изящной безрукавкой, сегодня тёмно-синего цвета, он был чудо как хорош. Завязки блузы были связаны между собой пониже ключиц, и к ним крепилась крупная янтарная брошь, которая тяжело покачивалась от движений танца. Шагая тягуче и размеренно, Фрэнк не отводил взгляда от горящего зелёными искрами взора напротив. Конард был прекрасен в светлой кремовой романтической рубахе со свободно ниспадающим кружевом. Его грудь в разрезе ворота была открыта для взглядов почти наполовину, и Фрэнк ловил себя на мысли, что хочет прикасаться к этой белой, даже на вид мягкой, бархатной коже.
Их ладони без перчаток горячо соприкасались друг с другом, и дорогие камни в перстнях на пальцах Конарда искрились бликами в свете люстры. Вокруг них так же неспешно вышагивали, томясь напряжением страсти, другие пары, но никто не видел дальше своего спутника - это Фрэнк понял ещё с первого раза, а теперь выяснил почему. Не было никакой возможности прервать этот безмолвный разговор глаз, который был ещё более обольстителен, нежели разговор губ:
"Вы прекрасны сегодня, mon cher. Эта брошь - произведение искусства и выигрышно подчёркивает цвет ваших глаз".
"Благодарю, месье. Ваш взгляд поедает меня желанием, и я смущён этим".
Поворот, смена ладоней. Шаги в противоположном направлении, недолгие задержки, и музыка подходит к светлой, романтической части.
"Право, не стоит. Вы выглядите слишком аппетитно, чтобы смущаться моему естественному желанию попробовать вас на вкус".
"Это разжигает огонь нетерпения во мне, ваши взгляды слишком откровенны..."
"А ваши губы просят о поцелуе, они слишком призывно блестят в этом неверном свете".
"Не более, чем ваши глаза, разглядывающие меня так несдержанно..."
Но вслух не произносится ни слова, музыка давит сверху своей возвышенностью, не давая страсти прорваться из чрева тел, разрешая танцующим общаться только едва уловимыми знаками глаз или касанием рук. И хотя по правилам сарабанды партнёры соединяются лишь частью ладони, держа пальцы напряжённо разведёнными, Конард не упускает случая несколько раз согнуть свои пальцы, медленно проводя ими по фалангам юноши. Он не сплетает их до конца, лишь легко дразнится этим неожиданным отступлением от правил танца, заставляя ладонь Фрэнка моментально покрыться от этого мельчайшей испариной.
И вот музыка подходит к концу. Звучат финальные аккорды, пары вокруг останавливаются в напряженной статике и дарят друг другу поклоны. Некоторые ищут себе новую пару для следующего танца, остальные, держась за руки, отходят к мягким диванам, чтобы смочить губы вином. Конард, легко поклонившись Фрэнку, но так и не отпустив его руку, крепче обхватывает ладонь юноши своими прохладными пальцами и делает порывистый шаг навстречу, оказываясь губами у его уха.
- Mon cher... - жарко шепчет он, несколько раз намеренно касаясь ушной раковины носом. - Хочу вас... Хочу вас сейчас же!
Сердце юноши заметно ускоряется, а щёки заволакивает краской. Сегодня он решился надеть скромную полумаску в тон тёмно-синим бриджам, и его смущение не остаётся незамеченным.
- O Dio, dammi la forza...(1) - тихо стонет мужчина, глядя на зарумянившуюся кожу Фрэнка и, гибко разворачиваясь на каблуках, начинает нежно, но настойчиво тянуть его куда-то к стене.
- Но гонг... - лепечет Фрэнк, находясь где-то между небом и землёй, наблюдая несдержанность желания обычно такого холодного и строгого наставника.
- Гонг для обычной публики, mon cher, а у меня в этом доме есть своё, всегда ожидающее меня место.
Сплетя ладони, мужчины продвигались между парами и отдельными людьми в красочных, завораживающих масках. Состояние Фрэнка приближалось к эйфории. Мелькающие картины бала, дорогие ткани, маски, блики драгоценностей, смеющиеся или томно перешёптывающиеся голоса, звуки очередного танца, шелест женских платьев и терпкий запах мужского парфюма - всё это калейдоскопом проносилось мимо, кружа голову, и юноша чувствовал лишь руку, цепко и трепетно удерживающую его ладонь. Всем существом своим он поддавался напору и нетерпению этого мужчины впереди, ему нравилось чувствовать себя желанным, нравилось понимать, что именно он, Фрэнк Томас Орео, смог вскружить голову самому Эйзу, главному обольстителю при дворе. Это знание не отдавало гордостью, оно скорее обостряло и без того сильные чувства к этому мужчине, добавляло пикантности и без того нестандартной ситуации. Оно щекотало нервы и возбуждало, как красивое тело, проступающее неявными очертаниями под тонкой, вымокшей насквозь, тканью.
Дойдя до тёмного угла и приподняв тяжёлую портьеру, Конард открыл прятавшуюся за ней неприметную маленькую дверь.
"Тайный ход во внутренние покои поместья, - удивлённо подумал Фрэнк, - как умно придумано!"
Лишь только оказавшись в сумраке коридора, Конард нетерпеливо прижал юношу к стене, порывисто накрывая его губы своими в безумном коротком поцелуе. Он не прятал зубы и теперь с упоением пропускал между ними мягкие, податливые губы Фрэнка, удерживаясь на самой крайней точке от того, чтобы сделать больно. Юношу несколько напугал этот неожиданный порыв, но уже через секунду, распробовав новую для себя ласку и окунувшись с головой в ощущения на грани боли и блаженства, он подался к мужчине всем телом, долгожданно запуская тёплые ладони в разрез блузки. Ненасытные руки скользили по гладкой коже, достигая отвердевших сосков и касаясь пальцами разлёта ключиц, обводя указательным контуры ямочки между ними. Конард легко вздрогнул, покрываясь гусиной кожей.
- Diavolo! - выругался он на итальянском, рукой очень нежно оглаживая контуры скул и подбородка юноши, неотрывно следя взглядом за реакцией его затуманенных ощущениями глаз. - Ты заставляешь меня гореть огнём... Идём!
И они, сцепив пальцы, отправились дальше по узкому и низкому потайному коридору, вскоре выходя к тёмной винтовой лестнице, а, поднявшись по ней на пролёт, снова попали в коридор, окончившийся тупиком. Конард нажал на известные ему одному рычаги, и раздался тихий щелчок - стена впереди оказалась не цельной и таила в себе скрытую дверь в личные покои Эйза в особняке Шарлотты фон Трир. В них можно было попасть и более простым способом - через обычную дверь, но вести своего спутника во время бала по главной лестнице на этаж личных спален было бы верхом глупости.
- Осторожно, тут немного высоко, - мужчина спустился в комнату из тайного коридора и повернулся к юноше, выжидающе распахнув руки. Тот, чуть помедлив, почти упал в эти требовательные объятия, так и не коснувшись ногами пола.
Они попали в спальню через одно из пары крупных широких зеркал в массивных рамах тёмного дерева, висевших друг против друга. Те отражали в себе их тёмные силуэты, высокое ложе за ними и бесконечно множили картину в зеркальном коридоре повторяющихся изображений. Между зеркалами на гладком паркете располагалась поистине королевского размера кровать под скромным балдахином - узнавались привычки Конарда, не терпящего излишнюю вычурность личных помещений. На противоположной стене, помимо зеркала-близнеца, светлело проёмом огромное окно почти до пола с дверью на балкон с ажурной решёткой. Небольшая мягкая софа, уютный маленький письменный стол и банкетка перед ним, узкий платяной шкафчик с резными изразцами, гладкий центр которых был расписан откровенными картинками, - вот и вся обстановка этой комнаты.
Фрэнк отметил это, лишь мимолётно окинув взглядом интерьер. Все его мысли и чувства сейчас были сосредоточены на обладателе неистово горящих страстью глаз.
Прижав к себе юношу, мужчина слегка поменял положение их тел, чтобы они оказались у ложа. Фрэнк упёрся икрами в мягкий его край, и Конард чуть отстранился от него, начиная медленно развязывать тесьму блузы, расцепив сдерживающую её брошь. Наконец, уверенным слитным движением обеих рук он спустил ткань с плеч вниз, и она скатилась до сгиба локтей Фрэнка, держащего мужчину за талию, оголяя кожу груди, соски и спину. Тут же несытыми прикосновениями пальцы Конарда принялись исследовать открывшееся им пространство, вынуждая юношу вздрагивать, прикасаясь к наиболее податливым местам; вот они мягко гладят плечи, добираясь до лопаток и снова возвращаясь на грудь, вновь поднимаются наверх, скользя по шее и кадыку, обводят контуры скул и легко пробегают по мягким губам.
Неожиданно Фрэнк вышел из этого сладкого транса безумных прикосновений, и рукой поймал руку Конарда, которая стремилась оторваться от его лица. Медленно, не отводя взгляда от заинтересованных глаз мужчины, он позволил его указательному пальцу, свободному от перстней, скользнуть между своих губ во влажную тёплую глубину рта. Вобрав его до конца и с удовольствием заметив расширившиеся зрачки мужчины, он так же медленно выпустил его, и, развратно проведя по всем фалангам языком, снова протолкнул внутрь рта, лаская и чуть посасывая.
- Il mio bel ragazzo...(2) - прошептал очарованный этим действием мужчина, и Фрэнк отметил, что наставник неосознанно перешёл на итальянский. Сейчас, в исполнении этого глухого, срывающегося на шёпот от возбуждения голоса, он звучал терпко, перекатываясь на нёбе и между зубами, задевая внутри натянутые до предела нервы, проходя сквозь кожу и сметая последние уцелевшие заслоны разума. Чтобы слышать этот итальянский говор из уст такого желанного мужчины, Фрэнк был готов пойти на что угодно.
- Я на пределе, mon cher, - снова на французском сказал мужчина. Он испытующе-долго смотрел в глаза юноше, а затем переложил его свободную руку на свой пах, где пульсировала готовая, опаляющая жаром даже через ткань, плоть.
Фрэнк вздрогнул. Впервые его рука касалась наставника в этом нескромном месте. Впервые он чувствовал его вздыбившуюся эрекцию и гладил, гладил её пальцами, стараясь запомнить это ощущение как можно лучше.
- Тише, тише, мы ведь не хотим закончить всё сейчас, - остановил движения его руки Конард.
Он быстро справился с завязками его бриджей и, не дав юноше опомниться, резко спустил их сразу до икр, оголяя пах, ягодицы, стройные бёдра и чашечки колен. Лёгким касанием он заставил Фрэнка сесть на кровать, открываясь перед ним во всей красе. Юноша полулежал, опираясь сзади на согнутые локти, чуть расставив ноги в стороны и наблюдал, как наставник любуется предоставленным на его суд молодым, нежным и красивым телом. Блуза ещё оставалась на руках, но она совершенно не мешала, и взгляд мужчины одурманено блуждал по груди, останавливаясь на тёмно-коричневых бугорках сосков, сжавшихся от прохлады воздуха в спальне или же от возбуждения. Как скользил дальше, вниз, к неявной дорожке волос, стрелой расширяющейся книзу, где в мелких завитках тёмного цвета призывно пульсирует ожидающая действий плоть... Сглотнув, мужчина опустился взглядом еще ниже, к месту, где ноги расходятся в стороны, и, уняв желание накинуться на это тело сейчас же, начал судорожными движениями стягивать свою блузу и распускать завязки на талии и паху своих бриджей.
Фрэнк с лёгкой загадочной полуулыбкой внутренне торжествовал, видя, как наставник опускается на колени между его раздвинутых бёдер и нежно, порывисто трётся щекой о их внутреннюю часть. Это так приятно! От этой ласки иглы блаженства рассыпались по телу и снова сосредотачивались внизу живота, где уже давно поселилось ноющее, жаждущее возбуждение. Вот Конард, прикрыв глаза, поднялся выше, зарываясь носом в кольца волос, проводя им по подобранной, стянувшейся коже мошонки, добрался до плоти и нежными, мягкими касаниями губ начал целовать её, заставляя Фрэнка прикрывать глаза от предвкушения новой незнакомой ласки. Совершенно не задействуя руки, которые он устроил под разведёнными бёдрами, мужчина медленно провёл языком от основания до верха и там, снова помедлив, наконец приоткрыл губы, неторопливо впуская его в себя, при этом создавая небольшое давление, отчего Фрэнк, теряясь в сладких ощущениях тёплого, влажного рта, наконец, издал глухой и полный благодарности стон.
"Не останавливайтесь, только не останавливайтесь", - молил он глазами своего соблазнителя, который и не думал об этом; и голова мужчины склонялась вслед за движениями рта и губ, вызывая у юноши невозможно сильные ощущения приливов.
Фрэнк молод и горяч, он не знает, как сдерживать их и стоит ли это делать. Посему, случайно повернув голову в порыве экстаза от очередного, более сильного прилива ощущений и увидев в зеркале всю эту развратную картину целиком: он, распростёртый на белой простыни, наставник, ласкающий его плоть губами и языком, стоящий перед ним на коленях между раздвинутых бёдер... движения головы, от которых финальная, последняя, судорога приближалась неимоверно быстро, - всё это стало последней каплей к тому, чтобы он, запустив пальцы в чёрные волосы Конарда, пытаясь остановить его, с головой нырнул в свой первый оргазм от оральных ласк, приподнимаясь в пояснице, напрягая ноги, чувствуя, как несколько волн разной силы прошибают его тело, и семя толчками покидает его, проливаясь в тёплое лоно рта. Конард судорожно сглотнул его, пытаясь не захлебнуться от такого яркого финала. Фрэнк без сил осел на кровать, раскидывая руки по сторонам. Его приоткрытые губы высохли, он судорожно и громко дышал, и его грудь ходила вверх-вниз, с усилием закачивая воздух в лёгкие. Какое-то время он находился нигде и ни на что не мог реагировать. Видя это, Конард поднялся с колен и молчаливо подошёл к письменному столу, доставая из маленького выдвижного ящичка небольшой стеклянный флакон с маслянистой жидкостью внутри.
Повернувшись, мужчина смотрел на эту сладостную картину: молодое, поблескивающее от бисеринок пота тело, только что достигшее разрядки. Обмякающая плоть, закрытые глаза и трепещущие длинные чёрные ресницы в прорезях маски... Собственное возбуждение слегка отступило, но он прекрасно знал, что это ненадолго. Сегодня Конард намеревался пойти до конца, не было никаких сил ждать дольше, и он уверенно двинулся к кровати и юноше на ней, на ходу скидывая бриджи, чулки и обувь, оставаясь в своей притягательной первозданной наготе. Присев на кровать, мужчина полностью освободил юношу от не до конца снятой одежды и обуви, пока тот еще находится в полубеспамятном состоянии. Стеклянный пузырёк нагрелся от тепла ладони, передавая его своему содержимому.
Конард лёг повыше, сбоку от распростёртого Фрэнка, и приблизил свои губы к его уху, уже зная, где у юноши находятся точки, перезапускающие чувства. Сбить с толку - вот самое лучшее решение, чтобы начать новую игру, затирая ощущения от прежней.
- Вы знаете, mon cher, что напоминаете мне ангела? Непорочного и чистого, сотканного из тепла и света. Для вас у меня особый дар, - горячо зашептал мужчина, нежно задевая ухо губами и носом, из-за чего юноша начал медленно приходить в себя.
Чуть помолчав, с удовольствием отмечая, как дыхание любовника выравнивается, а грудь уже не вздымается так неистово, Конард продолжил:
- В Священном Писании Исхода сказано: "И сказал Господь Моисею, говоря: "Возьми себе самых лучших благовонных веществ: смирны самоточной пятьсот сиклей, корицы благовонной, половину против того, тростника благовонного двести пятьдесят, касии пятьсот сиклей, по сиклю священному и масла оливкового гин; и сделай из сего миро(3) для священного помазания".
Сказав это, он зубами вытащил пробковую заглушку из потеплевшего в ладони пузырька, и вокруг начал распространяться нежный благовонный запах масла, что вязко перекатывалось внутри стеклянных стенок.
- Ещё вчера это миро находилось в стенах монастыря в местечке Val-d"Oise, недалеко от Парижа, а сейчас я умащиваю им ваше прекрасное тело, выражая своё преклонение перед красотой Его творенья, - с этими словами он нежно провёл блестящими пальцами по скулам юноши, заскользил сверху вниз по шее, чуть останавливаясь в ямочке между ключицами... Смочив пальцы снова, оставил влажные следы на ключицах и спустился к груди. От каждого его прикосновения тянулся след из гусиной кожи, и Фрэнк снова начинал реагировать на то, что происходит с ним. Отметив это, Конард с улыбкой склонился к небольшому уху, которое ещё не получило той ласки, которую, без сомнения, заслуживало.
Пальцы, смоченные миром, ласкали соски, и юноша снова ощущал это приятное простреливающее чувство, когда наставник пропускал их между скользкими пальцами, потом мягко вжимал в рёбра и снова с наслаждением вытягивал вверх. Это было сладкой мукой, и Фрэнк с удивлением отметил первые импульсы внизу живота.
Язык Конарда горячими влажными ласками исследовал ушную раковину, то совсем легко проходясь по контуру уха, то неожиданно забираясь как можно глубже, и это неожиданное проникновение будоражило своей остротой ощущений. Изредка его зубы прикусывали аккуратную мочку, после чего в игру вступал кончик языка, и Фрэнк таял от этих волшебных ласк.
Чувствуя, как рука, оставляя соски позади, начала спускаться ниже к чуть напрягшейся плоти, юноша лёг на бок, чуть согнув верхнюю ногу в колене, ища губы Конарда и, наконец, впиваясь в них короткими, влажными, слегка смазанными поцелуями. Положив левую руку на скулу и ухо мужчины, он стал легко поглаживать кожу пальцами, а затем, скользнув ими дальше, путаясь в длинных волосах, положил ладонь на затылок, притягивая мужчину к себе, заставляя перейти от поцелуев губ к жаркой, глубокой игре языков. Фрэнку почудилось, что он ощутил нотки вкуса своего семени, как-то сохранившиеся у Конарда, и неожиданное осознание того, что тот совсем недавно делал своим ртом с его плотью, прошлось мощным разрядом возбуждения по всему телу.
Рука мужчины, облитая благовонным миром, беззастенчиво ласкала плоть, которая с готовностью отвечала лёгкой пульсацией, с каждым движением руки твердея всё больше. Наконец, Конард обхватил подтянувшуюся к ней мошонку и, мягко прогладив шов на ней, двинулся ещё ниже, забираясь пальцами в складку между ягодиц, трепетно нащупывая свою цель, ожидая встретить сопротивление сжатых мышц.
Каково же было удивление мужчины, когда смоченный благовонным миром палец беспрепятственно скользнул внутрь, в горячее засасывающее его нутро, и он, испытав от неожиданности невиданный прилив желания, тут же добавил второй, а чуть погодя и третий.
- А мой ангел не настолько невинен, как показалось мне сначала? - срывающимся шёпотом спросил мужчина, губами уткнувшись в пахнущую благовониями шею юноши, в то время как его пальцы совершали непристойные движения между ягодицами, от чего тот порывисто выгнулся в спине.
- Ваш ангел более чем невинен, - простонал Фрэнк, привыкая к новым и таким странным ощущениям. Когда это делает кто-то другой, вся суть происходящего меняется, и чувствуется всё совершенно иначе. - Но он слишком ждал встречи, и поэтому позволил себе готовиться...
Мужчина рыкнул, упиваясь услышанными словами, и завалил юношу на спину, удобно устраиваясь между его бёдер, раздвигая их шире, нежно потираясь своей твёрдой плотью промеж ягодиц. Почему-то именно это ощущение твёрдости и жара подстегнуло Фрэнка. Он предвкушал, он ждал этого момента так сильно и трепетно, как только была способна его душа. Всё, о чём он думал сейчас - это было навязчивое желание стать одним целым со своим наставником, почувствовать, как он проникает в него, всё глубже, заполняя своей горячей твёрдостью мягкое нутро.
Конард налил миро прямо из флакона на промежность юноши и предвкушающе наблюдал, как его вязкие капли стекают ниже и ниже, скрываясь между ягодицами.
- Прошу... Прошу вас... - раздался умоляющий голос Фрэнка, и мужчина, очнувшийся от созерцания, взял его руки чуть выше подмышек, прижимая к простыням, и начал медленно, настойчиво проталкиваться, не сводя взгляда с широко распахнутых шоколадных глаз в прорезях тёмно-синей полумаски.
Мужчина блаженствовал. Упругое тело принимало его с нетерпением, и в глазах юноши читалось, что это не доставляет никакой боли. То, чего он боялся больше всего: навредить, напугать, оттолкнуть его... Он даже не мог рассчитывать на такой подарок, как то, что этот ангел сам приготовит себя к их встрече. В сердце Конарда зашевелилось давно убитое обстоятельствами жизни чувство, пробуждённое всепоглощающей нежностью к этому юноше, который так открыто, с таким нетерпением принимал его. Войдя до конца, он замер, наслаждаясь чуть напряжённым изгибом губ, взглядом не моргающих распахнутых глаз, смотрящих на него с ожиданием... Всё это, примешиваясь к мягкому, сжимающему его плоть ощущению, заводило Конарда сильнее, чем весь предыдущий, такой богатый, опыт в постели.
- Ещё... - простонал Фрэнк, требуя от наставника движения. Он уже практически привык к новому для себя чувству, и осознание того, что сейчас они - одно целое, сводило с ума и уносило его разум прочь от тела.
Мужчина, отстранив бёдра почти до конца, снова чуть резче вошёл, сильнее сжав ягодицы. Фрэнк коротко и глубоко вдохнул от этого толчка, приоткрыв губы, и на лице Конарда начала проявляться игривая улыбка. Он снова начал отстраняться, а потом неожиданно с силой вогнался в юношу, от чего тот глухо простонал. Уже плохо сдерживая себя, мужчина продолжал повторять эти медленные сильные толчки, которые всё же становились быстрее с каждым разом, и вот, потеряв всякую связь с реальностью, он, уже не сдерживаясь, со всей страстью и силой, почти лишившись разума от долгого ожидания, множил резкие движения, вбиваясь в мягкое упругое нутро постанывающего юноши под собой.
Фрэнк чувствовал, как внутри него разгорается пожар и как, откликаясь на это, он сам приближается к огненной разрядкее. Высвободив правую руку из крепкой хватки мужчины, он, содрогаясь от сильных толчков, принялся ласкать себя, помогая очередной волне накрыть себя с головой. Вот мужчина чуть замедлился, и Фрэнк ощутил со всей ясностью, как тесно стало внутри. Плоть Конарда просто разрывала его жаркими ощущениями, и, почувствовав сильнейший прилив, юноша позволил себе излиться. Тело пробила яркая дрожь от оргазма, более мягкого, но не менее приятного, чем первый. Он негромко простонал, закусив нижнюю губу. Тёплые капли падали на упругий, влажный живот, в то время как Конард, ещё несколько раз с силой вбившись внутрь, почти придавил собой Фрэнка, издавая у его уха полурык-полустон, содрогаясь от яркого, мощного взрыва, толчками изливаясь в тело юноши. Через несколько секунд он обмяк и распластался сверху, и Фрэнк оказался настолько счастлив от ощущения этой родной тяжести на себе, что мог только улыбаться, бездумно глядя в потолок. Позже, чуть повернув голову, он нашёл ухо Конарда и ласково, нежно обсосал мочку губами.
Как показать своё счастье? Как сказать о любви? Слова зачастую опошляют то, что ты чувствуешь, делают это приземлённым и ничего не значащим. Фрэнк надеялся, что эта мягкая ласка скажет наставнику достаточно о его чувствах сейчас, и он не ошибся. Ещё в полубреду, находясь далеко от своего тела, Конард крепче сжал юношу под собой и неразборчиво забормотал на красивом итальянском:
- Bellissimo, il mio bellissimo ragazzo! Cosi' innocente e dolce, come il fiore di camelia. Non voglio lasciarti andare... Che fortuna, che ti ho trovato in questo luogo pazzesco!(4)
И потом, перед тем как уснуть глубоким спокойным сном, с его губ сорвалось едва слышно:
- Ti amo...(5)
________________________________
(1)Господи, дай мне сил. (ит.)
(2)Мой прекрасный мальчик. (ит.)
(3)Миро - освящённое ароматное масло для миропомазания. Используется при богослужениях в христианстве.(др.греч.)
(4)Прекрасный, мой прекрасный мальчик! Такой невинный и нежный, как цветок камелии. Не хочу отпускать тебя... Какая удача - найти тебя в этом безумном месте (можно понять и иносказательно, что Конард имел ввиду "мире")(ит.)
(5)Люблю тебя. (ит.)
Часть 6.
Фрэнк проснулся от толчка подсознания и некоторое количество времени потратил на то, чтобы осмотреться и понять, где он находится. Воспоминания о ночи страсти нахлынули непрерывным потоком, когда его взгляд заскользил по скромному балдахину, лёгким прозрачным занавескам у двери на балкон, схваченным светлой лентой. Ничего громоздкого не было в этой комнате, в отличие от того, как было обустроено поместье Эйза: часто с роскошью, помпой, тяжеловесными гардинами, лепниной на потолке и шикарными массивными хрустальными люстрами. Только хозяйская спальня, в которой Фрэнк бывал до безумия редко, была очень простой, скромной: спокойная деревянная отделка, светлые крашеные стены, облегчённые занавески... Будто наставника тяготила эта роскошная обстановка, которой он окружил себя в своём же доме. Или таким образом он отдавал дань положению? А возможно, хозяин изначально был далёк и чужд всему этому. Много ли он, Фрэнк, которого держали на достаточном расстоянии от личных чувств и внутренней жизни, знал о нём? Лишь только то, что ему иногда показывали. Крохи, мельчайшие догадки, не более того. Учитель всегда оставался для него загадкой без какого-либо решения.
Фрэнк ощутил, как маска неприятно давит на вспотевшее со сна лицо. Боже, уснуть в таком виде - обнажённым, грязным, после бала удовольствий - было верхом непристойности для юноши. Но тут же шло добавление: "В постели с любимым мужчиной", который по-собственнически обхватывал тяжёлой рукой его тело поперёк, ощутимо прижимая к сбитым простыням. И после этого всё остальное теряло свой стыдный смысл, казалось мелочью, стоило лишь вспомнить хоть что-то из его вчерашнего разнузданного поведения, любое из того, что он так смело и раскрепощённо позволял себе делать с этим мужчиной. Даже сейчас юноша почувствовал, как краска начала наползать на его лицо, и только саркастически этому усмехнулся: "Поздно пить Боржоми, Фрэнк... Всё уже случилось, и это было... прекрасно? Более чем". Никогда раньше юноша не думал, что заниматься любовью с человеком, которого жаждал так давно, всей душой, каждой частью глупого тела, которого любил так сильно и почти боготворил... никогда не думал, что это настолько отличается от обычного соития, пусть и несущего в финале разрядку. Было настолько странно и глупо сравнивать это, что он невольно задумался: почему же тогда люди делают это? И почему не ищут путей к своим избранникам, к предначертанным, почему не ждут роковой встречи так сильно, как только возможно, и не занимаются с ними любовью? Почему растрачивают жар своих душ на тех, кто этого не достоин? Это ведь... так просто? И так верно...
Фрэнк так увлёкся своими романтическими мыслями, что ни разу не вспомнил ни о своём тяжёлом детстве до встречи с Конардом, ни о специфике его службы при дворе. Он был счастлив, удовлетворён, расслаблен и, чуть приподнявшись на высоких подушках, с тёплой нежностью рассматривал спящего рядом мужчину, чья рука так уверенно обнимала его пониже живота. Полумаска слегка съехала набок, и такие родные, такие любимые черты лица открывались под ней: красивый мужественный разлёт чёрных густых бровей, острый, чуть вздёрнутый кончик носа, выглядевший сейчас до невозможности мило и по-детски, сухие, чуть приоткрытые губы, которые хотелось целовать, которых хотелось касаться - нежно, легко... Это был первый раз за всю его жизнь, когда он видел наставника таким беззащитным, отбросившим все обличья и условности, беззаботно спящим в его объятиях. Фрэнк надеялся, что запомнит это зрелище как можно надольше. Такое не хотелось забывать, и он усердно, раз за разом проглаживал взглядом каждый уголок, каждую родинку и особенность кожи. Запоминал игру света и тени на ней от восходящего розоватого солнца, чьи лучи осторожно пробивались через ажурные занавески.
Сбившаяся от их горячих ночных ласк простыня, прикрывавшая обнажённое тело Конарда, сползла набок и вниз, на пол, где Фрэнк терял её из вида. Она держалась лишь на ягодицах и левой ноге, подставляя всё остальное ненасытному взору юноши. Счастье, что сейчас не нужно было держать себя в руках, скрываться от своих желаний и чувств, и он смотрел... Смотрел на широкие плечи, гладкую матовую кожу спины, размеренно вздымающуюся от глубокого дыхания. Скользил взглядом по бьющейся жилке на шее, желал запустить руку в чёрные, разбросанные в беспорядке по белоснежной подушке, длинные волосы. Спускался ниже к манящему прогибу спины и сладким ямочкам ниже поясницы... Фрэнк несыто сглотнул. Его дыхание всё учащалось, а губы невольно приоткрылись, пропуская внутрь больше воздуха. Будь его воля - простыня бы окончательно слетела на пол, чтобы он мог любоваться этим телом целиком и полностью, разглядывать мягкие округлости ягодиц, стройные ноги, каждый волосок, покрывающий бёдра и икры. Утренняя эрекция, подстёгнутая воображением, сладко и горячо ощущалась внизу живота. Фрэнк прикрыл глаза и глухо, сдавленно простонал. Мужчина заворочался, убирая руку с тела, удобно укладывая её под подушку.
"Нет, нет! Не сейчас, не здесь. Держи себя в руках, Фрэнки!" - трепыхалось в его голове, и он неожиданно вспомнил о карете и кучере, который, должно быть, прождал его всю ночь в это далеко не самое тёплое время года.
Подстёгнутый этой мыслью, а ещё больше тем, что был просто не в состоянии и дальше спокойно рассматривать наставника, юноша осторожно спустил обнажённые ноги с высокого ложа, касаясь пальцами прохладного гладкого паркета. Поднявшись, он подошёл к балкону и несколько мгновений просто любовался пейзажем: густым старым парком, над которым медленно расходились насыщенные розовые лучи просыпающегося солнца; начинающими выкидывать бутоны зарослями дикого шиповника перед ним; широкой зелёной поляной и одиноким кряжистым дубом посреди неё, к толстой нижней ветви которого были привязаны резные качели. Они слегка колыхались от лёгкого утреннего ветерка. Приоткрыв створку балкона, он ощутил нагой кожей его приятное дыхание и с удовольствием отметил, как желание, поселившееся внизу живота, постепенно успокаивается.
Фрэнк торопливо оделся, подобрал с пола закатившуюся под трюмо янтарную брошь, оглядел себя в зеркало и, бросив прощальный, полный нежности взгляд на сладко спящего мужчину, направился к двери. Ему предстояло пройти по внутренним коридорам и спуститься по главной лестнице, постаравшись никого не разбудить и не встретить на своём пути, ведь как работал механизм тайного хода в зеркале, он не знал.
***
Маргарет постучалась в его комнату около десяти и попросила просыпаться - сегодня у неё были какие-то грандиозные планы, для осуществления которых требовалась помощь Фрэнка. Проспавший в общей сложности не более четырёх часов после тайного возвращения, юноша только простонал, но пообещал подняться и спуститься к завтраку как можно быстрее.
Поль также оказался вовлечённым в дела этой бойкой и жизнерадостной женщины, поэтому только сочувственно посмотрел на заспанное лицо юноши, когда тот сел напротив него за стол на кухне.
Маргарет планировала заняться стиркой, а для этого требовалась ощутимая мужская помощь: в помещение прачечной требовалось натаскать воды, наколоть достаточно дров, чтобы можно было нагреть её. Пожилой Поль недомогал от болей в спине, и честь колоть дрова всегда выпадала Фрэнку. Юношу это нисколько не смущало - ему нравилось разминать мышцы, затекающие от постоянной умственной работы и сидения за расчётами и книгами. Но перед этим Маргарет загрузила его ещё обширным списком дел, за которые пришлось приниматься сразу после завтрака. Фрэнк метался по особняку, заканчивая одно и тут же принимаясь за следующее, так что пропустил возвращение наставника. Дочистив столовое серебро и хозяйственно обернув его бархатом, он убрал картонный короб под тяжёлую крышку в сундук, стоящий на кухне. После через небольшую деревянную дверь вышел на задний двор, чтобы приступить к рубке дров для большой печи, что подогревала чан с водой для грандиозной стирки Маргарет.
Конард вернулся на экипаже баронессы, который затем отбыл обратно. Он ощущал себя так, словно заново родился, и под ногами у него была явно не земля, а что-то упругое, подкидывающее с каждым шагом к небесам. Давно, бесконечно давно он не ощущал себя таким обновлённым, таким свежим и безумно молодым. Мужчине было всего тридцать, и скоро к этой цифре должна была прибавиться ещё единица, но обычно он чувствовал себя безвозвратно, невозможно старым, чёрствым и повидавшим почти всё, что можно на этом свете, человеком. Сегодня же, проведя одну из самых божественных и горячих ночей в своей жизни, он словно выбрался из всего этого нанесённого ветром слоя трухи, что опутывала его тело, не давая тому быть гибким и лёгким. Снова почувствовал вкус к жизни, снова ощутил, как в ноздри ударяет терпкий, ни с чем не сравнимый весенний аромат любви.
Сердце мужчины билось чуть быстрее, чем обычно, и он был бы рад хотя бы ненадолго потерять голову от всей этой истории, пока его служба и присутствие не требовались при дворе. Обязанности, что он нёс, могли бы разрушить совершенно любую романтику и таинственную атмосферу. Но для Конарда не стояло вопроса: служить или нет. Он был всем сердцем и душой предан своей Королеве, которая поверила в него, по заслугам оценила его таланты и вывела молоденького, не известного никому оборванца в элиту высшего света. Сейчас, спустя десять лет верной службы, он всё чаще задавался вопросом, того ли он достиг, к чему стремился, и не променял ли клетку нищеты и незнатности на красивые, роскошные, но от этого не более свободные оковы положения и богатства? Этого ли он хотел тогда, в свои семнадцать лет? Или он желал быть свободным ото всех подобных условностей?
Все вопросы были не более, чем риторическими репликами "в никуда", остающимися без ответа.
Он служил своей Королеве и был обязан ей жизнью. Он служил не из-под палки, а по велению сердца, уважая эту женщину до глубины души, и хотя последние годы некоторые её экстравагантные поступки доставляли много головной боли - ведь улаживать резонанс от них приходилось Конарду, - это не могло поменять его к ней трепетного отношения.
Мужчина отмёл эти внезапные размышления тренированной силой мысли, вновь концентрируясь на приятных воспоминаниях ночи, на тёплом весеннем воздухе и терпком аромате любви, разлитом в нём.
Взлетев в свою спальню по каменной лестнице, он достал из-под кровати запылившийся деревянный мольберт и треногу для него, из шкафа взял палитру, кисти и тюбики с масляными красками. Открыл стеклянную дверь, ведущую на небольшой балкон, и начал не торопясь устанавливать там подставку для мольберта, намереваясь провести остаток дня, рисуя этюды. Он не брался за живопись уже очень долго, возможно, больше года. Но сегодня его душа просила красок, и он чувствовал, что это - правильно, стараясь поскорее удовлетворить её требовательную жажду.
Когда всё было готово, он вернулся внутрь комнаты за тюбиками и палитрой с кистями, как откуда-то с улицы послышались характерные звуки рубки дров. Комната Конарда располагалась на втором этаже и выходила на более тенистую сторону, противоположную библиотеке. Там, чуть в стороне, рядом с кухней, находился задний двор, подсобные помещения и огромная колода для расколки с торчащим в ней топором. Взяв принадлежности, он заинтересованно вышел на балкон. Раньше Конард не обращал особого внимания на хозяйственную жизнь поместья, его голова была полна других, более масштабных забот. Но сегодня этот звук казался таким настоящим, таким гармоничным, полным энергии жизни. Он идеально вписывался в картину его обновлённого ночью любви мира.
Фрэнк, не подозревая о направленном на него внимании, колол дрова. Его недлинные волосы, собранные в хвост, растрепались от резких, энергичных, размашистых движений. На улице было ещё довольно прохладно, но, разгорячённый такой активной работой, юноша решил снять домашнюю шерстяную жилетку и распустить края ворота простой холщовой сорочки...
Конард, стоящий на балконе и намеревавшийся рисовать пейзажи, застыл, упирая ладони в холодные перила балкона. Его Фрэнк, знакомый, родной и такой понятный человек, неторопливо спускал с рук безрукавку, медленными движениями тонких пальцев развязывал верхние тесёмки ворота его рубахи... У мужчины на мгновение перехватило дыхание. Когда этот мальчик успел так вырасти? Он же постоянно был перед глазами, мелькал где-то рядом... Его мальчик, его уличная находка. Когда его плечи успели раздаться вширь, а тело - обрести странную, манящую гибкость?
Не осознавая своих действий, Конард облизнул пересохшие на свежем воздухе губы и продолжил наблюдать, как ничего не подозревающий Фрэнк скидывает мешающую одежду рядом на деревянную табуретку и вновь берёт в руки топор, собираясь расколоть чурбачок на более тонкие лучины для растопки. От него веяло притягательной силой молодости, энергией, и его размашистые, точные движения обнаруживали перекатывающиеся в резком рывке мышцы.
Не отрываясь от этого зрелища, мужчина нащупал в связке кистей оструганный грифельный карандаш и принялся за наброски. Торопливые короткие линии разной интенсивности и нажима ложились на бумагу - умение зарисовывать осталось у него в крови, и Конард почти не обращал внимания на то, что появляется на бумаге. Он с головой погрузился в чарующее зрелище того, как его мальчик, его Фрэнки, единственный ученик, вдруг оказался гибким молодым мужчиной со стройным телом и точными, сильными движениями рук... Это открытие становилось тем неожиданнее, чем больше Конард ловил себя на мысли, что оно нравится ему, и что вид Фрэнка не оставляет его равнодушным. Руки наносили штрихи не медля, в то время как глаза жадно впитывали в себя волшебную картину.
Фрэнк, закончив с расколкой дров, в несколько заходов унёс получившиеся кучки лучин в прачечную и, вернувшись на кухню, раскрасневшийся, поблескивающий от пота, в крайне расхристанном и недопустимом виде, столкнулся там с наставником, странно стоящим, опираясь на стену спиной и скрестив руки на груди. Он смотрел на Фрэнка, вопросительно изогнув бровь, но не говорил ни слова. Немая сцена. Сердце юноши забилось быстрее под этим взглядом, но он невозмутимо прошёл ближе к наставнику и сказал:
- С возвращением, Конард. Вы голодны? Прошу прощения за мой вид, я помогал с колкой дров и еще не успел привести себя в порядок.
Хозяин ответил не сразу. Он стоял и просто смотрел на своего протеже, будто видел впервые. Фрэнк занервничал, не понимая, что это значит и к чему может привести. Наконец, губы мужчины приоткрылись, и он заговорил:
- Хороший день, Фрэнки. Ты не слишком легко одет для такой погоды? Сегодня довольно свежо.
Фрэнк опустил голову вниз, оглядывая себя. Кожа, лоснящаяся потом от энергичной работы с колуном, открытые ключицы и грудь, довольно неприлично и глубоко оголённая между развязанной тесьмой ворота рубахи. Поддаваясь смущению, порывисто подняв руку, он попытался стянуть края вместе, но только замазал светлую льняную ткань грязными пальцами.
Конард звонко рассмеялся, приводя юношу в ещё большее смущение. Фрэнку горячо захотелось просто исчезнуть сейчас на насколько минут, чтобы уйти от этого странного, незнакомого взгляда наставника. Здесь было не поместье баронессы, и они были не на балу. Юноша не понимал, как вести себя с хозяином после всего случившегося там, но в чём он был точно уверен - что соблазнять его всё то время, что они пересекаются в поместье, следуя совету Люциана, он не хочет. Он не был готов играть в эту игру без остановки, просто потому, что помимо желания и любви испытывал к Конарду глубокое уважение, сильную привязанность и не собирался переступать рамки своего подчинённого положения. Это было бы слишком, его воспитывали совсем в другом духе. Задумавшись на секунду, он с ужасом подумал, что вообще не имел какого-либо плана на этот счёт. Просто кинулся в омут с головой и поехал на бал вслед за Конардом. Терзаемый волнением, страхами, но готовый ко всему. И что теперь? Между ними уже произошло столько всего, что кружилась голова от одного самого маленького воспоминания. Но тут, в этих стенах, в родном доме, в котором он вырос и научился всему, это было невозможно. Дико, странно, неправильно. Он не хотел позволять себе вольностей и от этого смущался под изучающим взглядом наставника всё больше.
Мог ли он знать, что именно это его поведение, это невинное смущение и детский жест, старающийся прикрыть тело, сильнее всего разжигали в Конарде животные инстинкты охотника? Он неожиданно и резко понял, что его мальчик вырос, и пора учить его дальше. Учить тому, к чему прежде, как ему казалось, тот не был готов. Учить таким вещам, к пониманию и мастерству в которых Конард пришёл своим умом и опытом.
- В чане на печи горячая вода. Наверное, Маргарет предусмотрела и согрела её для тебя. Унеси его в ванную, я помогу тебе помыться.
С этими словами он мягко улыбнулся и, взяв с кухни большой кувшин, отправился к двери, за которой лестница вела к его покоям и большой ванной в пастельно-голубых тонах. Фрэнк редко мылся там, но не это поразило его больше всего. Конард никогда раньше не присутствовал при этом! И никогда за всю его жизнь не помогал ему мыться... Это было дико! Юноша прекрасно справлялся с этим сам, а в детстве только Маргарет помогала ему.
Послушно взяв полотенцами довольно крупный чан, чуть больше, чем наполовину заполненный водой, от которой веял пар, он молча направился за наставником. Щёки и уши Фрэнка горели, он испытывал совершенно запутанные разноцветным клубком шерсти чувства. Его терзало непонимание и лёгкий страх перед происходящим. Он судорожно вспоминал, не оставил ли Конард ночью следов на его теле, и не мог ничего придумать, чем можно было бы их объяснить, если они всё-таки есть там.
Они оба поднялись по лестнице, пребывая в своём настроении. Конард - неторопливо, с грацией дикого животного, вышедшего на охоту, а Фрэнк - осторожно, стараясь не расплескать обжигающую воду.
В ванной Фрэнк неловко замялся. Мужчина наблюдал за ним с интересом, находясь в той же позе, что и на кухне, и его саркастически заломленная бровь не давала юноше собраться с мыслями.
- Боже мой, Фрэнки, ты бы сейчас видел себя, - наконец проговорил хозяин поместья, широко улыбаясь своему ученику. - Ты ведь не хочешь сказать, что стесняешься меня? Я многое повидал в своей жизни, и, боюсь, тебе нечем будет меня удивить.
"Господи, - взмолился юноша, сильно зажмуривая веки, - но ведь я не каждый день раздеваюсь перед вами. Неужели это так странно - стесняться другого человека, когда он неожиданно попадает к тебе в ванную?". Руки принялись на ощупь развязывать оставшиеся петли завязок рубахи, но пальцы не слушались, дрожали, то и дело путаясь в тонких верёвочках. Какое-то время Конард напряжённо наблюдал за этим, испытывая небывалый прилив охотничьего азарта.
Фрэнк, так и не открыв глаз, почувствовал на своих пальцах уверенные руки мужчины и широко распахнул ресницы. Наставник смотрел на него спокойно, и только в глубине глаз плясали необузданные зелёные искры.
- Я помогу тебе, мой мальчик, иначе ты провозишься так до вечера, - отстранив ладони Фрэнка, тонкие пальцы ловкими короткими движениями быстро расправились с узлами, и мужчина опустился ниже, проделывая те же нехитрые действия с бриджами.
Фрэнк закрыл пылающее лицо руками, не в силах смотреть на это, и сдавленно, очень тихо простонал:
- Боже, это до невозможности смущает меня...
Наставник только хмыкнул, продолжая начатое.
- Не стой как каменный истукан, Фрэнки. Ты уже можешь снять рубашку. Раздевайся, я приготовлю воду.
Конард отошёл от него, и Фрэнк, выдохнув, отвернулся к стене и быстро освободился от влажноватой от пота рубахи, бриджей и нижних панталон. Он оказался совершенно обнажённым в комнате длиной в несколько шагов с мужчиной, которого любил больше жизни, и его сознание начинало медленно уплывать от трепета и волнения.
- Забирайся в ванную, ты замёрзнешь, - повелительно сказал наставник, и юноша, стыдясь своей наготы, но стараясь вести себя естественно, прошёл мимо и устроился в большой фаянсовой ванной, новомодном чуде, пару лет назад привезённом из Парижа.
Она уже была ополоснута горячей водой, и Фрэнк благодарно посмотрел на Конарда. От стенок приятно парило, и на самом деле стало намного теплее. Он сидел внутри, по центру, подобрав под себя согнутые ноги и чуть опустив голову вниз, когда рука мужчины, повелительно собрав распущенные волосы юноши в кулак, заставила его наклониться ещё ниже. Фрэнк чувствовал, как его позвонки на спине выпирают из-под натянувшейся кожи. И вот - такое долгожданное влажное тепло полилось в основание шеи из большого кувшина. Струя, направляемая рукой наставника, перемещалась по его плечам, шее и спине, смывая солёный налёт пота и пыли, и бесчисленные ручейки воды стекали по бокам и животу, запутываясь в переплетении тёмных колец в паху.
- Подержи волосы сам, я намылю тебя, - с этим голосом невозможно было спорить, и Фрэнк влажной рукой перехватил пучок, ощущая, как наставник, находящийся сзади, водит по его спине, шее и лопаткам округлым душистым мылом. Это было приятно, очень приятно, но, к слову, не приводило Фрэнка к чувственному возбуждению. Он сейчас настолько принимал в каждом движении по его коже заботу и нежность, что расплывался от этих тёплых ощущений и неосознанно начинал улыбаться. Иногда пальцы, держащие мыло, ненавязчиво касались его, и тогда юноша, уходивший из реальности в мир фантазий, легко вздрагивал, возвращаясь обратно.
- Справишься спереди сам? - с лёгкой усмешкой спросил Конард, на что Фрэнк ответил, утвердительно кивая головой. Получив мыло и доверив волосы руке наставника, он быстро водил им по груди, торопливо намыливал шею и живот, стараясь скорее закончить с этой странной пыткой.
Наставник уже разбавил воду, приготовив кувшин, чтобы смыть мыло с тела юноши, как в дверь постучали, и через мгновение внутрь вошла Маргарет. Несколько секунд она удивлённо молчала представшей ей картине, но, надо отдать должное, быстро взяла себя в руки и совершенно спокойно сказала:
- Конри, прибыл посланник от Её Величества. Она срочно вызывает тебя ко двору. Кажется, там происходит что-то серьёзное.
Конард выслушал её с каменным лицом, а потом, экспрессивно выругавшись по-итальянски, поднялся с колен, на которых находился всё это время.
- Скажи ему, я буду готов через полчаса, пусть ждёт. И помоги Фрэнку закончить тут...
- Право, я могу и сам... - пролепетал донельзя смущённый юноша, но Маргарет перебила его: