Навия Тедеска : другие произведения.

Аноним [главы 9-10]

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  Часть 9.
  
  
  Опера блистала сегодня. Само здание было воплощением изысканного вкуса в барочной архитектуре, оно светилось огнями и источало манящую притягательность.
  
  Уже перед входом во Французский Королевский Оперный Театр начиналась размытая граница этой невыразимой, совершенно не похожей ни на что ауры предвкушения.
  
  Широкая, уже чуть затоптанная красная ковровая дорожка, начинающаяся от самого тротуара, куда сходили гости, покидая свои кареты, вела до дверей Театра: громоздких, величественных, с витыми ручками в виде голов тигров; эти двери заставляли трепетать перед собой как завсегдатаев оперы, так и новичков, пришедших сюда впервые.
  
  Сегодняшнее действо было особенным: приезжая труппа из всемирно известного Венского Музыкального Театра привезла в столицу Франции оперу "Дон Жуан" Моцарта. Это было поистине громкое событие для Парижа, более того, ходили слухи, что это сам король пригласил известную труппу, дабы порадовать Её Величество королеву Мариэтту. Будучи бывшим австрийским подданным, он имел все связи и возможности осуществить подобное.
  
  Поэтому к главному входу подъезжали только богатые экипажи, из которых выходили не менее роскошно одетые представители высшего света, знать, придворные и приближённые к правящей чете люди. Сегодня внутрь не пустят никого постороннего, потому что все ожидают приезда королевы вместе с мужем, королём Иосэфом, хотя достоверной информацией об их решении посетить мероприятие никто не владел.
  
  Дождавшись своей очереди высадить пассажиров у красной дорожки, карета, наконец, качнулась и остановилась, и баронесса с двумя юношами поспешила выйти на воздух. Люциан галантно подал руку и помог мадам Шарлотте спуститься. Она улыбалась ему спокойной и уверенной улыбкой покровительницы, а тот - в ответ - нежно и обожающе, и Фрэнк отметил, что его наставник никогда не смотрел на него так - с нотками превосходства. Он задумался, было ли это игрой на публику, или же в этом заключалась основа отношений Люциана со своей благодетельницей?
  
  Меж тем баронесса взяла под руку светловолосого, и они начали неспешно продвигаться в скоплении других гостей ко входу внутрь театра. Фрэнку ничего не оставалось, как занять место возле свободной руки Шарлотты, и он был очень удивлён, когда она, никак не акцентируя на этом внимание, очень естественно взяла под руку и его. Представители высшего света крайне медленно подходили к дверям, все норовили рассмотреть получше наряды соседей, успеть посплетничать или просто перекинуться парой слов со старыми знакомыми, а баронесса фон Трир, далёкая от светских кругов, но не менее влиятельная от этого, спокойно и чуть горделиво принимала приветственные кивки и комплименты, ни с кем при этом не заговаривая. Она поистине вела себя слегка вызывающе, и Фрэнк невольно восхитился этой женщиной. Иметь смелость идти против высшего общества, не принимать его правил игры, постоянно пользуясь своими - для этого требовались недюжинная сила воли и уверенность в себе.
  
  Юноша иногда ловил подбадривающий взгляд Люциана и улыбался ему в ответ. Он крутил головой и желал успеть насладиться каждой деталью, каждым запахом, каждой эмоцией, висевшей в воздухе. Здесь пахло роскошью, ухоженностью, влиятельностью, интригами и, почему-то, тленом. Несмотря ни на что, этот запах - запах бренности, тщетности, смерти - едва уловимо, но чувствовался в воздухе. Будто что-то нависло над Парижем и не давало ему дышать полной грудью. Какая-то тревога, давящая на головы сверху.
  
  
  
  Фрэнк, уделявший внимание всему, что происходит вокруг, совершенно случайно заметил в одном из ближайших к театру переулков довольно многочисленную толпу, сдерживаемую представителями порядка. Люди в её рядах что-то громко скандировали, потрясая над головой кулаками, и их лица были перекошены от ненависти и злобы. Юноша прислушивался, пытаясь хоть немного разобрать, что они кричат. Напрягая слух, концентрируясь только на недовольных повышенных голосах, он наконец-то разобрал:
  
  - Хлеба! Хлеба! Долой увеселения, мы просим еды для наших детей! Хлеба! Хлеба! - бушевала толпа, и у Фрэнка отчего-то всё похолодело внутри. Эти люди, осмелившиеся выйти на улицу, разозлённые, голодные, требовали того, что принадлежало им по праву. Он не понимал, почему человек вообще должен требовать того, что ему законно полагается за тяжкий труд?
  
  - Мадам Шарлотта, что там происходит? - задал он вопрос женщине. Та, повернувшись в сторону толпы и чуть сильнее притянув Фрэнка к себе за локоть, слегка нахмурилась.
  
  - Это представители революционно настроенной народной партии, - тихо, но чётко проговорила она. Шарлотта не должна была вмешиваться, Конард будет очень зол, но она не могла больше смотреть на то, как он чрезмерно оберегает своего протеже, защищая и укрывая его от всех житейских бурь и волнений. Он словно не хотел для него повторения своей тяжёлой юности, но ведь от судьбы не уйдёшь?
  
  Шарлотта всегда считала, что "защищать от бурь" можно разными способами. Можно было выстроить каменный дом, а вокруг него - стену и ров, и сидеть внутри, отгородившись от всего, сидеть и бояться, и дрожать, и думать: "Сделал ли я хоть что-то для того, чтобы стало лучше?". Или же надеть шлем и кольчугу, наточить меч и выйти из ворот, бросившись навстречу неприятностям, борясь с ними, пытаясь сделать всё возможное, посильное для светлого будущего. Сам Конард был явно из последних. Но мальчика своего он опекал сверх всякой меры. "Хватит, - решила Шарлотта. - Пусть он и обидится на меня, но Фрэнк должен быть в курсе происходящих событий. Так будет правильнее".
  
  - Почему они требуют хлеба? Я не понимаю, - Фрэнк пытливо смотрел на женщину, и они меж тем почти подошли к дверям.
  
  - Они требуют, потому что голодны. А Франция погрязла в долгах. Зерновые не уродились, король отправляет огромные казённые средства, поддерживая войну в Америке, чтобы прослыть самой богатой и влиятельной державой в Европе. Налоги подскочили, и это неудивительно, что народ повалил на улицы. Королева заперлась в своём горе в Малом Трианоне, растрачивая казну на новые платья и туфли, и всё это в то время, как страна катится в бездну. Посмотри на их лица, Фрэнк, - произнесла женщина, наклоняясь к самому уху юноши. - Посмотри, сколько в них злобы и отчаяния. У некоторых от голода и болезней умерли дети. Другие из них сами истощены до крайности. Они приближаются к конечной стадии ненависти, и подумай теперь, мой хороший, ты ведь умный и сообразительный мальчик, что будет, если эта толпа заполонит улицы? Доберётся до Версаля? Достигнет наших спокойных пригородов?
  
  
  Слегка шипящие, режущие воздух слова, произносимые баронессой, больно отдавались внутри тела Фрэнка. По спине прошёлся холодок и на мгновение стало очень жутко от смутной представившейся картины... Он ничего не знал! Почему? Почему?!
  
  - Я не понимаю... - начал было он, но мадам Шарлотта его перебила:
  
  - Не понимаешь, почему Конард не рассказывал тебе? Он панически беспокоится за твоё благополучие и доброе здравие, мальчик. Он слишком, чрезмерно тобою дорожит, и от этого допускает некоторые промахи в общении с тобой. Не мне его судить, он потрясающий человек, но с тобой как будто теряется и перестаёт быть на себя похожим. Подумай над этим. Уже совсем скоро ты должен будешь позаботиться о нём, а не наоборот.
  
  
  
  
  Они практически подошли к дверям, ещё немного, и их широко распахнутые створки пропустили сквозь себя красивую рыжеволосую женщину, ведущую под руки симпатичных, ухоженных молодых людей. Кто-то осуждающе смотрел на неё, кто-то зло шептался, недвусмысленной понимающей улыбкой провожая её гордо натянутую спину. Шарлотте фон Трир было плевать на них всех: на завистников, на злословцев, на сплетников и прочих болезных от безделья. Она уже давно всем доказала, что не была беззубой и могла за себя постоять. Никто не осмелится в открытую сказать гадость о ней. А перешёптываются пусть сколь угодно - такой неприкрытый интерес даже льстил.
  
  Опера трепетала. Сама атмосфера вокруг, кажется, являлась кровеносной системой, разносившей по всем лестницам, шикарным залам, фойе и местам для отдыха и бесед толчки эмоций, ожиданий и восторгов. Там, в глубине, за многочисленными поворотами коридоров, глядящих на людей глазами задрапированных тяжёлыми тканями окон, билось оно - сердце этого места.
  
  Фрэнк, сопровождаемый своими спутниками, уже вошёл в ложу бельэтажа на третьем этаже и, подойдя к самому краю балкона, обитого сверху мягким бархатом, смотрел на него и на людей, которые оттуда виделись как единая, подчинённая его ритмичному пульсу, масса.
  
  Сцена! Таинственная, прикрытая занавесом, защищённая полукруглой оркестровой ямой, - именно она была сердцем этого места сегодня. Музыканты внизу разыгрывались, создавая некую сумбурную какофонию из отрывков своих партий, будто норовили сбить это сердце с должного единого ровного ритма. Но, несмотря на это, он был во всём: в лёгком, медленном колыхании занавеса, в плавных, синхронных движениях рук скрипачей и виолончелистов... Фрэнку казалось, что даже дамы в партере обмахивались веерами согласно заданной пульсации.
  
  Ощущая всё это внутри себя, откликаясь на пронизывающий ритм всем существом, Фрэнк улыбался своим мыслям. Стоять тут и чуть с высоты оглядывать высшее общество, чувствовать ритм биения сцены, улавливать обонянием тонкий аромат духов баронессы, а плечом - тепло от соприкосновения рук его и Люциана, стоящего рядом и смотревшего на всё с таким же восхищением - каждая из этих деталей делала юношу безмерно счастливым. Он был очарован волшебством этого места и своими радостными, предвкушающими эмоциями настолько, что чувствовал эфемерные, расправляющиеся за спиной крылья. И основной, но тайной причиной тому была фраза мадам Шарлотты: "Он дорожит тобой безмерно".
  
  "Я не просто его ученик. Нет, тут явно скрывается что-то большее. Пусть будет так, Господи, пусть ему не будет всё равно. Я всё стерплю от него: гнев, раздражение, занятость, но только не безразличие. Только оно убивает, заставляя чувствовать себя никчёмным, просто выгодным вложением его времени и способностей к наставничеству. Не хочу быть просто удачно пришедшейся к месту и времени вещью...
  
  Мне страшно, страшно от нависшей над страной напряжённой неизвестности. Он обязательно окажется в самом пекле всех событий, Конард... Он как азартный игрок, идущий на риск, очертив голову. Господи, убереги его. Сохрани для меня, а если не для меня, то... Просто, пригляди за ним, Господи..."
  
  Размышляя и неосознанно молясь за любимого человека, Фрэнк проходил взглядом по соседним с ними ложам третьего этажа. Сплошь богато одетые и совершенно незнакомые люди, холёные, явно не испытывавшие нужды в хлебе. Они разговаривали, смеялись, флиртовали друг с другом, кто-то шуршал обёрткой от шоколада, и все как один бросали нетерпеливые взгляды на сцену.
  
  "Когда уже можно будет перестать поддерживать надоевшую беседу и сделать вид, что увлечён действием?" - читалось в этих взглядах.
  
  "Лицемеры, лицемеры... " - думалось Фрэнку. Было ли в этом зале ещё хоть с десяток человек, кроме его спутников, пришедших сюда с трепетом предвкушения, чтобы послушать гениальную музыку Моцарта, а не затем, чтобы исполнить свой статусный долг или просто развлечься, красуясь в новом наряде?
  
  Их ложа смотрела на сцену из левого угла, и это была очень удобная обзорная точка. Найдя для себя новое занятие - поиск лиц, одухотворённых ожиданием музыки, Фрэнк продолжил разглядывать присутствующих в зале, сместившись глазами ниже, на второй этаж бельэтажных лож.
  
  Люциан, видя возвышенное и предвкушающее состояние друга, не тревожил его разговорами, внутренне любуясь вдохновенным профилем. Он изредка бросал на Фрэнка изучающие, лучащиеся улыбкой взгляды и был совершенно счастлив тем, что друг решился выехать из поместья в столицу. Баронесса сидела тут же рядом, легонько обмахиваясь веером. Было душно, и монотонный шум разговоров, доносящихся отовсюду, давил на уши. С ними в этой ложе находились ещё две пары незнакомых представителей знати, с которыми Шарлотта обменялась снисходительными приветственными кивками.
  
  Женщина так же наблюдала за своими мальчиками, умело скрывая взгляд под чуть приопущенными ресницами. Она понимала, почему так стремительно менялось отношение Конарда к его ученику. И сколько бы он ни клялся ей, что никогда не опустится до того, чтобы развратить его, чтобы испортить, используя его к нему тёплые чувства для удовлетворения своих плотских инстинктов, женщина точно знала - придёт время, и даже этот упёртый в своих убеждениях мужчина сломается. Как бы он не уверял её и сам себя, что не собирается отвечать на столь непосредственные и открытые взгляду чувства ученика, он не сможет устоять.
  
  В глубине своей искалеченной, оплёванной души Конард оставался неисправимым романтиком, хоть и скрывал это за внешней циничностью, холодностью и саркастическим отношением ко всему происходящему. С этой позиции было проще, легче жить. Жить в создавшихся условиях, не впуская ничего из внешнего мира внутрь себя. Оставляя себя цельным, неразбитым. Романтичным.
  
  Шарлотта улыбалась, она знала это, как никто другой. У Конарда не было более близкого друга, чем она, разве что сама Королева, но вряд ли он говорил с Ней о своём личном.
  
  Она смотрела на Фрэнка и не могла не отметить, как тот расцветал. Стремительно, быстро, точно снежная лавина сходила со склона горы, обнажая спрятанные в травах альпийские цветущие луга. Он был очень хорош, и дело стало только за временем - когда Конард увидит, разглядит, откликнется на его настойчивость и верность. Когда сломается под напором искренних и неизменных чувств. Дело было за временем, которого у них почти не оставалось...
  
  Фрэнк быстро, не задерживаясь, перемещался взглядом с лица на лицо, пока не замер в удивлении, с силой стискивая пальцами бархатную мягкость обивки. Черноволосый мужчина в центральной, самой изысканной ложе этажом ниже сидел, вытянув руки перед собой, уложив их локтями на красный бархат и сцепив пальцы, унизанные дорогими перстнями, в замок. Его лицо, серьёзное, чуть острое чертами, предвкушающе вглядывалось в едва колышущиеся полотна занавеса. Мужчина ожидал начала выступления - горячо, с замиранием сердца, с тянущим в груди, опасливым немым вопросом: "Будет ли это настолько хорошо, как я того ожидаю?"
  
  Вот сидящий рядом с ним полноватый вельможа в расшитом шелковом сюртуке, по-хозяйски грубо положив руку ему на колено, начал что-то шептать тому на ухо, зарывшись крупным носом в тёмные пряди. Мужчина, чуть нахмурившись, заставил себя отвлечься от созерцания и податься к нему, выражая заинтересованность, а потом и лёгкую, блуждающую на губах улыбку. Он кивнул и, совершенно не протестуя руке, требовательно оглаживающей его бедро, снова вернулся к ярому, трепещущему ожиданию начала.
  
  Фрэнк сжал обивку до белых костяшек на руках. Он не мог даже и подумать, что такая сцена, о возможности которой он теоретически знал, в реальности произведёт на него настолько ошеломляющий эффект. Он с ужасом ощущал в себе желание спуститься к ним в ложу и оторвать этому обрюзгшему мужчине руку. Но ещё больше пугала его всё возрастающая решимость и прибывающие в его худощавое тело силы для того, чтобы это желание осуществить. Он еле заметно дёрнулся, как Люциан вдруг спросил его, тревожась и прихватив рукой локоть:
  
  - Что случилось, Фрэнки? Ты будто бы побледнел.
  
  - Ох... Люциан, там Конард. Я не ожидал увидеть его здесь.
  
  - Где? - заинтересованно спросил блондин.
  
  - Центральная ложа этажом ниже. Он не один, как ты понимаешь.
  
  - Держи себя в руках, друг мой, - тот склонился почти к самому уху, и горячее дыхание Люциана обдало его кожу, помогая прийти в себя и здраво взглянуть на вещи.
  
  - Да, конечно... Я не идиот.
  
  Он продолжал и продолжал смотреть на Конарда, такого близкого, такого родного и совершенно, бесконечно далёкого и недоступного сейчас. Вдруг черноволосый мужчина вздрогнул и медленно, не меняя положения головы, поднял взгляд выше и потом, резко и неожиданно, увёл его влево. Фрэнк попался. Такие тёмные сейчас, глаза наставника зацепились за него, словно крючьями, вонзившись в самую плоть, и отвести взгляд не было никакой возможности. Фрэнк был напуган и одновременно счастлив. "Он смотрит на меня! Он почувствовал мое внимание!".
  
  Но взгляд мужчины был недобрым, более того, юноше показалось, что он наливается бешенством. Но потом, вдруг опомнившись, Конард осмотрел ложу Фрэнка и, оставшись довольным от увиденного окружения, как будто выдохнул, возвращаясь к созерцанию занавеса.
  
  И вот свет плавно угас, дирижёр поставил руки "на внимание" и, грациозно взмахнув ими, извлёк из оркестра первые звуки вступления. Опера началась.
  
  Фрэнк, удобно усевшись, не мог бы точно сказать, чем занимался больше - сопереживанием действу, разворачивающемуся на сцене, или разглядыванием своего наставника. В полутьме ложи он угадывался довольно смутно, и это ещё больше заставляло его уплывать в странные фантазии внутри его головы. Не зная, как досидел до антракта, он сорвался с места, едва отзвучали заключительные аккорды, чтобы в числе первых добраться до буфета выпить стакан воды - во рту пересохло и язык еле отлеплялся от гортани.
  
  
  
  Он быстро шёл, умело лавируя среди людей, как вдруг чья-то цепкая рука выдернула его из толпы, увлекая в нишу, занавешенную тёмно-алой плюшевой портьерой, обитой золотыми тяжёлыми кистями. Едва оказавшись в полумраке отсечённым от толпы, он услышал сдавленное:
  
  - Что ты тут делаешь?
  
  Это был не кто иной, как Конард. Глаза его метали молнии, и он был весьма не в духе.
  
  - Я принял приглашение баронессы фон Трир и решил посетить оперу в компании её и Люциана, - как можно спокойнее ответил Фрэнк, хотя у самого внутри клокотало целое море различных эмоций.
  
  Тело наставника, напряжённое и подтянутое, оказалось до безумия близко, и тот, одной рукой вцепившись в его локоть, другой довольно ощутимо вжимал Фрэнка в стену, упираясь ему в грудь.
  
  - И с каких это пор ты волен принимать самостоятельные решения в моё отсутствие? - шипел Конард, обдавая горячим дыханием лицо юноши.
  
  Он был невообразимо, чересчур волнующе близко, и Фрэнк не знал, чего хочет больше - со страхом оттолкнуть этого мужчину или наоборот, поддавшись страстному возбуждению, притянуть его к себе сильнее, впечатываясь всем телом, приникнуть к губам, ломая все его планы и смешивая карты. Юношей овладело безумие желания, и, видимо, это слишком ярко читалось в его глазах, раз мужчина, шумно выдохнув, отпустил его и чуть отстранился назад.
  
  - Фрэнки, мой мальчик, ты не понимаешь всего, - с сожалением, будто переменив какое-то своё решение, начал наставник, смотря куда-то вниз, - выезжать за пределы поместья становится опаснее с каждым днём. А находиться сейчас в Париже почти равно самоубийству.
  
  - Но ведь вы - здесь, - твёрдо сказал Фрэнк, пытаясь успокоить тело и разум от недавнего взрыва эмоций. - Вы тут, когда это опасно. Я должен понимать, что происходит, должен быть в курсе, разве не так? Я же ваш преемник, Конард...
  
  - Как бы не рассыпался весь смысл того, что я собирался тебе передавать, Фрэнки, - тихо, неразборчиво прошептал мужчина, горько усмехнувшись. - В любом случае, - поднимая, наконец, голову и снова встречаясь глазами, продолжил он, - я счастлив, что сейчас с вами всё в порядке. С Шарлоттой я поговорю позже, передай ей мой пламенный привет. И будьте чрезмерно осторожны на обратной дороге. Не заезжайте в улицы со скоплениями народа, молю вас.
  
  Он уже было повернулся, чтобы выйти из их укрытия, как Фрэнк, повинуясь безотчётному порыву, вцепился в ткань безупречного тёмно-серого сюртука.
  
  - А как же вы? Едемте с нами!
  
  Конард удивлённо обернулся и замер, как-то по-новому оглядывая Фрэнка. Раньше тот ни за что не позволил бы себе подобный жест.
  
  - Я доберусь сам, - разделяя слова, ответил мужчина. - Скорее всего, буду утром. Хорошего вечера, Фрэнки, и... будьте осторожны.
  
  Высвободив рукав и отвернувшись, Конард скрылся по ту сторону портьеры, оставив Фрэнка наедине со своими мыслями и эмоциями.
  
  
  
  Часть 10.
  
  
  Карета мягко покачивалась на рессорах, создавая тот ненавязчивый ритм, который очень быстро приводит разум человека к состоянию погружения в себя. Конард расслабленно сидел, оперевшись спиной о мягкие подушки сидения и немного развязно раскинув колени в стороны, и не отводил взгляда от окна, за которым в сумраке ночи проплывали, точно выплетенные из чёрного траурного кружева, вершины деревьев. Мысли его кипели, накатывая одна на другую, но на лице это никак не отражалось - сейчас он более всего производил впечатление рассеянного, романтичного и чувственного мужчины.
  
  Завязки его блузы давно были растянуты, в вырезе белыми масляными мазками светилась кожа, обтягивающая тонкие ключицы. Одна рука, локтем упиравшаяся в мягкую подставочку на дверце, придерживала голову за подбородок, и его ухоженные пальцы, мерцавшие в полутьме камнями колец, блуждали по скуле, иногда касаясь губ, ненавязчиво проходя по ним и снова оставляя в покое. Он совершал эти действия заученно, не отдавая себе отчёта - многие, бесчисленные годы использования самых действенных уловок, жестов, лучших поз и взглядов, выставляющих его в крайне желанном и вожделенном свете, сделали своё дело.
  
  Всё это прикипело, наросло на его сущность сверху, точно вторая кожа, и не требовало никаких усилий или контроля со стороны сознания. Ни один человек на свете, кроме самого Эйза, не мог бы догадаться о механической природе его движений, никто и никогда бы не рассмотрел в глубине его глаз и души совсем другую озабоченность, нет. Он казался совершенно искренним в своей соблазнительности, и его внешность сейчас не обманывала. Порой Конарду становилось тошно от себя, когда он вдруг замечал, что снова неосознанно встряхивает волосами "так, как это следует делать, чтобы чуть замерло дыхание" или "грациозно, гибко" поворачивает шею, слегка приопустив голову, чтобы взгляд получился "пробирающий, с поволокой".
  
  Он мог бы написать книгу и классифицировать все приёмы, начиная от самых милых и безобидных и заканчивая в конце списка теми, что вытряхивали из людей душу, переворачивая всё внутри, заставляя все их мысли крутиться вокруг его таинственной и желанной персоны.
  
  Он много чего мог бы сделать важного и интересного, но сейчас думал совершенно не об этом. Перед его внутренним взором стоял его мальчик, Фрэнк: сначала - в шикарном оформлении бельэтажной ложи Королевского Театра, красивый, манящий, восторженный... Такой не похожий на себя обычного, в повседневной одежде, занятого делами поместья, книгами или бухгалтерскими расчётами. А затем - чуть встрёпанный, шокированный, зажатый в тесноте закутка, скрытый тяжёлой портьерой и, кажется... готовый наброситься на Конарда, настолько нестерпимо горели желанием его глаза.
  
  Впервые мужчина испугался. Нет, не своего ученика. Он испугался быть опалённым. Быть зажженным этим огнём, ведь до сих пор Фрэнк любил очень преданно, глубоко, но при этом - совершенно ненавязчиво. Его чувства - как запах свежевыпеченных круассанов Маргарет по утрам. Без него начало нового дня поместья было совершенно невозможным, нереальным, странным. Этот аромат воспринимался как должное, но при этом не вызывал бури чувств - сдержанное "спасибо", поцелуй в щёку и пожелание хорошего дня, - вот и всё, чем платишь за него. Но убери его, замени чем-то другим - и утро будет сломано. Плохое настроение, незадавшийся день, ошибки и тугая работа обычно ясной головы.
  
  Конард не представлял сейчас своё наставничество без этой тихой любви Фрэнка. Она согревала его и часто создавала настроение, когда хотелось невинно "пошалить", беззлобно задеть мальчика, влюбившегося так не к месту. Мужчина более чем понимал его, он сам был таким же. И так же ясно понимал, что это чувство надо перерасти. Перешагнуть, оставить в прошлом в виде приятного, полезного, но совершенно чуждого будущему багажа. Перерасти, как он перерос свою влюблённость в Королеву.
  
  Именно поэтому он, дорожа Фрэнком до беспамятства, совершенно точно отдавал себе отчёт, что между ними ничего не будет. Он не пойдёт навстречу чувствам этого мальчишки. Сделай он хоть небольшую, крохотную ошибку в их отношениях - и это будет полнейший провал. Провал их карьер, провал его как наставника, невозможность влиять на что-либо в это смутное время. Даже сейчас, когда ничего нет меж ними, Фрэнку будет тяжело расставаться, когда придёт время, но это хотя бы кажется возможным. А стоит сердцу мужчины открыться навстречу, как их жизнь превратится в одну большую трагедию и боль, достаточно вспомнить хотя бы о том, какими путями пользуется Эйз для достижения своих целей...
  
  Конард грустно усмехается своим мыслям, и от этого становится ещё более таинственным и чарующим для своего спутника, сидящего напротив.
  
  Сегодня этот пожар в глазах Фрэнка... Боже, он заставил его отшатнуться! И бояться, бояться за сохранность своих сердечных бастионов, потому что сила и страсть, неожиданно нашедшиеся внутри юноши, ошеломили.
  
  "О чём вообще думает этот мальчишка?! Точнее, где находится разум этой взбалмошной рыжеволосой мегеры, по ошибке судьбы назначенной ему в подруги? Ехать в Париж сейчас, когда на улицы стекается всё больше и больше недовольного, озлобленного народа... Так опрометчиво, так небезопасно!
  
  И Фрэнк... Он видел нас вместе с де Муллье в ложе... Он вспылил, хотя прекрасно знал, чем я занимаюсь. Мальчишка! Совершенно не контролирует своих эмоций, всё прописано на лице... Но это... даже приятно в какой-то мере, давно я не вызывал своим поведением таких ярких, а что более важно - подлинных проявлений чувств... Надо будет поработать с ним в этом направлении, пора учиться сохранять "хорошую мину при плохой игре" и держать себя в руках".
  
  
  
  - Вы прекрасно задумчивы сегодня, месье Конард. Чем занята ваша драгоценная голова сейчас? - подал голос из полумрака кареты его спутник.
  
  Мужчина мысленно встрепенулся, осознавая вдруг, что всё это время думал лишь об одном человеке, а совсем не о том, как он собирается проворачивать свой спонтанный план во владении де Муллье. Но внешне он лишь легко ухмыльнулся, переводя взгляд из-под полуопущенных ресниц от окна в полумрак, туда, где, предположительно, должно находиться лицо собеседника. Помолчав немного, с облегчением осознавая, что вторая рука бессознательно вычерчивала тонкими пальцами знаки на колене мужчины напротив, он поблагодарил вошедшие в рефлекс привычки и сказал:
  
  - "Дон Жуан", мой друг... Эта опера оказалась действительно великолепной. Как давно я не слышал настолько качественного исполнения и столь трагичного произведения. Я слишком вдохновлён сейчас, месье Камиль, прошу, не принимайте близко к сердцу мою молчаливую задумчивость.
  
  Он легко пробежал пальцами чуть дальше, касаясь внутренней стороны бедра, отчего мужчина напротив вздрогнул всем телом. В карете было довольно тесно, поэтому колени пассажиров были переплетены и в некоторых местах тесно прижаты друг к другу. При большом желании Конард мог бы дотянуться и до паха мужчины, но он не собирался начинать этих игр, не добравшись до спальни. Личная комната секретаря революционной партии - вот была самая главная цель сегодняшней поездки. Конард находился в уверенности, что его спонтанное появление в покоях де Муллье обязательно принесёт должные плоды. Никто не прячет слишком даже самые важные документы, если пребывает в уверенности, что кто-либо посторонний не окажется в их спальне.
  
  - Вы прекрасны в своей задумчивости, месье Конард, - выдохнул, наконец, его спутник. - Я мог бы наблюдать за вами вечность, мне даже жаль немного, что мы так скоро приедем.
  
  - Вот как? - удивлённо вскинул бровь Эйз, снова возвращаясь к разглядыванию темноты за окном. - Я думал, ваше поместье несколько дальше.
  
  - Мы едем довольно давно, просто вы, будучи погруженным в свои мысли, не заметили этого.
  
  Конард улыбнулся. Сколько он мог бы думать о Фрэнке, если бы время было неограниченно? Нет, нет, нет... Надо заканчивать с этими мыслями. Жар желания, взметнувшийся в тёмно-ореховых глазах, всё-таки обжёг его. Обжёг самый краешек, хлёсткой плетью черкнув по поверхности сердца и низу живота... Нет, этому не бывать. Он сможет контролировать себя. Или просто поговорит с Фрэнком серьёзно, по душам. В свете последних событий, сейчас совсем нет времени на это, но если придётся...
  
  - Вы прекрасный компаньон, месье Камиль. Давно ни с кем рядом мне не размышлялось об искусстве так спокойно и приятно.
  
  - Мне лестно это слышать, mon cher... Знали бы вы, как я горю желанием поскорее оказаться внутри своих покоев, - жарко произнёс мужчина, накрывая блуждающую по его колену руку своей и сдавливая тонкие пальцы.
  
  О, Конард предполагал. Камиль де Муллье, всего два года назад бывший никем, одной из пешек в свите короля Иосэфа, за последний год рьяно и быстро поднялся по должностной лестнице и сейчас стоял лишь немного ниже основных руководителей и вдохновителей революционной партии. И весь этот год, случайно встречаясь с Конардом в Париже, он проедал в нём дыру глазами, он горел, и Эйз не мог не отметить этого. Но на тот момент де Муллье был совершенно бесполезен ему, поэтому удостаивался лишь снисходительных приветственных кивков и ничего не значащих улыбок.
  
  Всё изменилось буквально на днях, после того, как его Королева попросила поразмышлять о том, как незаметно подобраться к управляющей верхушке революционеров. Секретарь, владеющий бумагами, стал лучшей кандидатурой для того, чтобы начать искать информацию, и им так кстати оказался вздыхающий по Конарду месье Камиль.
  
  Он был почти сорокалетним мужчиной с явными гомосексуальными наклонностями. Жил один в отписанном ему королём небольшом поместье недалеко от Парижа и держал только слуг и нескольких собак. Он был довольно симпатичным мужчиной, голубоглазым брюнетом с копной красивых волос, рассыпанных по плечам, и портила его лишь некоторая обрюзглость и полнота тела, вызванная, возможно, постоянной сидячей работой. Он не был отвратителен, в отличие от некоторых других "клиентов" Конарда, поэтому играть с ним было довольно интересно.
  
  - Вы снова лишь молчите и загадочно улыбаетесь, - продолжил жарко шептать мужчина. - Знали бы вы, как распаляет меня ваше многозначительное молчание... Скажите, правда ли, что вы вхожи в круг общения королевы и будто бы даже были её любовником?
  
  Конард позволил себе звонко рассмеяться, вытягивая руку из-под сжимающей её ладони де Муллье и игриво заправляя выбившуюся прядь волос цвета воронова крыла за ухо.
  
  - Не хотел бы огорчать вас, но кажется, кто-то пожелал ввести вас в заблуждение. Не верьте ни единому слову из тех, где фигурирую я и королева. Мы даже никогда не были представлены друг другу лично, но отчего-то про меня любят придумывать очень лестные небылицы.
  
  Конард изо всех сил поддерживал лёгкость и ироничность в голосе, хотя внутри трепетал - его служба и связь с королевой были невозможной компрометирующей тайной. Для высшего света он всегда оставался непонятным выскочкой, "чьим-то протеже" и так же "чьим-то удачливым любовником и вымогателем", а порой, за глаза, даже "бесстыдной куртизанкой, понятным местом пробивающей себе путь в высший свет общества". Конард только посмеивался, все подобные домыслы лишь добавляли его персоне таинственного и будоражащего воображение статуса. Всё это играло на руку, пока и на шаг не приближалось к реальному положению дел. И вот он - как гром среди ясного неба - первый вопрос о нём и королеве. Странно...
  
  - Мы почти приехали, mon cher... Я просто не могу поверить, что вы, наконец, обратили внимание на мою огромную в вас заинтересованность. Знайтете, я сейчас далеко не последний человек как при дворе, так и в системе руководства революционной партии. Вам будет очень полезным иметь меня в своих друзьях, - мужчина мерзко хохотнул, отчего Конард внутренне скривился. Так пошло намекать сейчас на своё положение и выгоду от их общения... Эйз никогда не нравилось, когда с ним общались подобным образом. Но менять что-то на данный момент не было возможности - время утекало песком сквозь некрепко сдвинутые пальцы.
  
  Карета качнулась, останавливаясь у тёмного здания небольшой усадьбы, и Конард, мысленно пожелав себе удачи, обхватил ладонь месье Камиля и томно прошептал, продолжая игру:
  
  - Прошу вас, скорее, я не меньше вашего сгораю от нетерпения...
  
  
  ****
  
  
  Конард быстро, цепко перебирал в пальцах краешки толстых папок, обнаружившихся в запертом секретере за ширмой возле большой кровати с балдахином. Он какое-то время потратил на то, чтобы аккуратно, без следов вскрыть замок универсальной миниатюрной отмычкой, выполненной в виде булавки для лацкана сюртука.
  
  О, сколько всего интересного было там! Счета, счета, счета, королевские векселя, личная переписка между секретарём и руководителями партии... Да что там говорить, одних королевских, подписанных венценосной особой векселей хватило бы для того, чтобы полностью скомпрометировать короля и развязать Её Величеству королеве Мариэтте руки. Но Конард не был готов пойти на то, чтобы выкрасть эти бумаги. Это дурно пахло для него лично и тех людей, за которых он отвечал по долгу хозяина. После подобного опрометчивого хода его лошадь могла неожиданно понести и скинуть карету с обрыва или, того проще, он мог случайно выпить у кого-то на приёме вина, которое - вот незадача - оказалось бы отравленным. Про вариант с пожаром в поместье или чем-то подобным он предпочитал не думать.
  
  Революционеры были очень, чрезвычайно опасны и не стыдились самых грязных путей для достижения своих высоких целей. Нет, Конард ни за что не пошёл бы на раскрытие своего инкогнито сейчас. Информация, фамилии и хотя бы самые краткие биографические сводки, заметки об увлечениях руководящих лиц этой организации - на данный момент этого будет более чем достаточно.
  
  Пальцы наткнулись на тонкую бордовую папку, даже на ощупь отличавшуюся от остальных - она была более гладкая, будто бы атласная сверху. На ней значилось только одно слово: "Верхушка". Конард довольно улыбнулся и потянул было за тесьму, как мужчина на кровати, спящий до этого блаженным утомлённым сном, громко всхрапнул. Эйз замер, стараясь не дышать, и медленно выглянул из-за ширмы. "Слава Богу, спит". Мужчина сделал всё возможное, чтобы Камиль де Мулье, страдающий неврастенией от нерастраченного сладострастия, был полностью опустошён сегодня. Кто бы мог подумать, что он будет умолять Конарда о том, чтобы тот взял его. Оказывается, именно это было его тайной и давней мечтой, а никак не доминирующая позиция, как предполагал Эйз. Он был более чем удивлён и даже немного обескуражен - на самом деле быть сверху было много сложнее для мужчины в эмоциональном плане. Тут было невозможно имитировать - приходилось распалять себя, добиваясь настоящих чувств и эмоций.
  
  
  Конард шумно выдохнул, предпочитая не вспоминать сейчас о том, какие картины вставали в его голове в тот момент, стоило ему закрыть глаза и начать фантазировать, чтобы поддерживать должный уровень возбуждения. Не думать вновь о его Ангеле, встреченном на балу - о последнем человеке, с которым он спал, нет, с которым именно занимался любовью - отдаваясь страсти до дна души. Происходящее в это время с его телом явно доставляло множество удовольствия месье Камилю, который кричал диким лесным котом, а Конард предпочитал не открывать глаз, полностью отдаваясь сладким воспоминаниям той ночи... Сейчас казалось, что с того момента прошли года, такой давно забытой она ощущалась.
  
  Каким же было его неподдельное удивление, когда при очередном акте отпущенное на волю сознание неожиданно вместо его Ангела стало навязчиво подсовывать в его фантазии-воспоминания образ Фрэнка... Это было неправильно, запретно, но настолько сильно возбуждало, что Конард вёл себя совершенно неистово, сводя своим поведением де Муллье с ума. Он не мог остановиться и перестать представлять своего ученика, жарко распятого под ним, хотя знал, что не должно думать подобным образом о том, с кем он поклялся не иметь никаких отношений, кроме как компаньонских.
  
  Конард довёл несчастного де Муллье, явно не ожидавшего подобной страсти при первой встрече, до полубессознательного состояния, и тот уснул крепким и совершенно счастливым сном, даже не удосужившись привести себя в порядок. Поскорее загнав остатки будоражащих воображение образов глубже в подсознание, Эйз занялся своей прямой целью - поиском места, где могли бы храниться бумаги с секретной информацией. И вот, спустя час, в его руках оказалась заветная бордовая папка. Ещё раз оценив ситуацию и поняв, что распластанный под балдахином мужчина совершенно точно не проснётся ближайшие несколько часов, он решил переместиться за письменный стол, на котором стоял канделябр на пять свечей, которые уже почти прогорели.
  
  Он потратил ещё около получаса, внимательно изучая и просматривая каждый лист, практически впечатывая всё прочитанное в сознание. У Конарда была очень хорошая, почти феноменальная память, и он не сомневался, что не упустит ни единого слова. Сначала он был очень доволен узнанным, и даже какое-то смутное подобие плана замаячило в голове. Но, дойдя глазами до последнего листа, он выглядел явно озадаченным. Всё оказывалось не так просто, как вырисовывалось сначала. Требовалось больше, много больше размышлять над этим, и это означало, что пора было ехать домой.
  
  Найдя на столешнице чистый пергамент и перо, он обмакнул последнее в чернильницу и начертал несколько размашистых строк своему уставшему любовнику. Не в правилах Конарда было исчезать без единого слова, поэтому, превознеся все возможные несуществующие достоинства и поблагодарив Камиля де Муллье за ночь, он, перевязав письмо своей надушенной лентой для волос, оставил его на кровати рядом с подушкой.
  
  Раньше мужчине было противно смотреть на тех, с кем он проводил время в постели. За редкими приятными исключениями, которые порой случались, конечно. Но время шло, и вот он смотрит на недавнего любовника, не испытывая совершенно ничего - ни брезгливости, ни ненависти - только пустоту и безразличие.
  
  Кто бы знал, как он устал от всего... Устал от интриг и косых взглядов, от злых слов в спину, от вечной неослабевающей ответственности. Он многого достиг и мог влиять на очень важные процессы внутри страны, манипулируя некоторыми людьми. Он стремился к этому с юности и будто бы достиг всего, о чём мечтал. Поэтому сейчас задумываться о верности своих мечтаний и сомневаться в них оказалось довольно-таки болезненно.
  
  Стараясь освободить голову от каких-либо мыслей, Конард Артур Эйз не спеша оделся и вышел из покоев. Будучи опытным любовником, никогда не задерживающимся до утра, он заранее договаривался о том, что хозяйский экипаж будет ждать его у дверей столько, сколько потребуется. Не такая большая плата за более чем приятную ночь.
  
  
  
  Бесшумно спустившись по лестнице и не встретив никого на своём пути, он открыл массивную входную дверь и оказался на крайне свежем ночном воздухе. Хотя стоял конец непривычно тёплого марта, сейчас воздух был довольно прохладен, и Конард, зябко поёжившись и спрятав тонкие кисти в манжетах сюртука, быстрым шагом направился к темнеющей рядом карете.
  
  Уже покачиваясь в теплоте её тонких, обитых велюром стен, он снова возвращался мыслями к недозволенным фантазиям и неистовому взгляду Фрэнка в опере. Ощущая странное, тянущее чувство внутри, он в который раз пришёл к выводу, что слишком устал. Следует отвлечься хоть немного и сделать что-нибудь для себя. Например, съездить к Шарлотте. Как раз очередной бал намечался через несколько дней. Он надеялся, что его Ангел будет там и вылечит от глупых запретных фантазий. Что сможет затмить собой образ ученика, так ярко впечатавшийся в сознание.
  
   Глубоко и устало вздохнув, мужчина прислонился головой к тёмной занавеске, закрывающей окно, и позволил себе задремать.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"