Фило снова сидит в библиотеке после пар. Уже на завтра намечена конференция, а у него к ней только бурление тысячи мыслей в мозгу и ни одной связной фразы. Он уже знает "Счастливого принца" почти наизусть слово в слово, и ему хочется так много всего сказать по поводу этой сказки, но... Всё слишком биографичное, слишком личностное. Это глупо, серьёзный доклад не может основываться на этом. Его вывод, итог - возможно. Но чтобы изложить суть, выделить из мыслей важное, глубокое, надо отвлечься. Отвлечься от этого мужчины, с которым пришлось ночевать на одной постели сегодня.
Он почти не спал. Какие-то сраные пару часов. Особенно если учесть то, что до этого он так же не спал целую неделю, но по другой причине... Потому что даже во сне его мучило чувство вины, и он просыпался в холодном поту от кошмаров, боясь засыпать снова.
Он остался с ним сегодня. Не мог не остаться после тех хриплых слов. Они перевернули его внутренности - он и так был насквозь пропитан этой сказкой. Снял верхнюю одежду, лёг рядом. Было хорошо, было очень хорошо после жуткой недели окунания в кислоту. Потому, что отпустило. Потому что чувствовал, что тот не злится. Потому что переживал, и какая-то нахрен совершенно стрёмная и неуместная нежность поднималась внутри. Этот тридцатипятилетний придурок явно что-то сломал в нём, напутал, неправильно подсоединил проводки. Это жутко бесило. Но было не так больно, как каждый раз задыхаться от кислотного приступа отчаяния. А с этим уже можно как-то жить. Спать. Да...
Он заснул вот так: в джинсах, толстовке, носках, и хорошо, хоть кеды снял. Через два часа его разбудили тихие стоны Артура. Фило приподнялся на локте, чтобы понять, что происходит. Смотрел на него. Тот выглядел неважно. Метался по подушке, покрытый испариной. Зрачки под плотно сомкнутыми веками бешено бегали, будто тому показывали какие-то картины из его личного ада. Это было страшно... Парень приложил руку к взмокшему лбу с прилипшими красными прядями. Убрал... Артур горел, у него явно подскочила температура.
Фило застонал, обхватывая голову руками.
"Ну какого хрена? Какого хрена, спрашиваю я?! Я не нанимался в няньки. Я просто хотел подработать и обзавестись татуировками. Как же всё заебало!"
Поднялся с кровати и принёс с кухни стакан воды. Хрен знает, где в этой квартире лекарства. И есть ли они вообще. Пусть пьёт...
Приподнял бредящего мужчину, подоткнул сзади подушку. Попытался напоить, поддерживая голову. Артур даже не открывал глаз. В темноте, разбавляемой отражённым светом ночных фонарей из незашторенного окна, его лицо выглядело очень бледным и заострившимся. Будто он всю неделю после... произошедшего питался исключительно коньяком. Он убьёт себя. Этот маньяк просто убивал себя, целенаправленно. Твою мать...
Рот с потрескавшимися губами глотал воду жадно, но не справлялся. Вода лилась по щекам сбоку, по подбородку и шее, по груди с редкими волосками. Она намочила простынь, которой Фило укрыл мастера, и ворот незастёгнутой рубашки.
- Ещё... - хриплый стон, и тело откинулось назад на подушки. Парень послушно ушёл ещё за одним стаканом.
Потом начался ад. Артура рвало. Рвало тяжело, больно, так, что Фило самого скручивало от вида и звуков. Внутренности заворачивались в крепкий морской узел, пока худое тело содрогалось над унитазом, пока парень держал на затылке собранные в кулак красные волосы. Рвало желчью, потому что тот явно ничего не ел. Блять, блять, блять! Он что, ребёнок? Или он правда не в себе? Тогда ему надо в специализированное заведение, где он будет под присмотром и опекой. Как он вообще жил всё это время один? Как он до сих пор не сдох?
Фило устал считать, сколько раз мужчину вывернуло. Они уже даже не пытались выйти из просторной ванной, просто сидели тут же, на полу, на который парень кинул найденный на диване плед. Артур без сил привалился к плечу и тяжело дышал. Вздрогнул, снова сделал движение к унитазу. Фило, стиснув зубы, помог ему. К желчи добавилось что-то розовое... Твою же ж мать... Кровь?
Тощая голая задница под рубашкой не вызывала ничего, кроме жалости. Артур так и не оделся. Да и когда? За эту ночь с ним парень пережил столько боли, и она была настолько тяжёлой, что могла по праву считаться "самой" в этой категории за всю жизнь. Фило не думал, что умеет настолько сильно сопереживать происходящему рядом. Этот человек был ему никем. И был кем-то? "Нет-нет-нет, к херам эту философию. Никем. Он - никто. Он просто попал в беду. Он - брат лучшего друга... Он не в порядке. Я не могу просто так взять и кинуть его. Он как ободранный уличный кот сейчас. Я изнасиловал его, поддавшись пьяным играм мозга. Я виноват? Блять, это не вопрос, Филли, ты грёбаный насильник. И ещё никогда ты не получал столько кайфа, признайся. Ни одна девочка не заводила тебя сильнее, чем ты завёлся тогда от поведения этого обдолбанного коньяком козла. Это навсегда записано в книгу твоей жизни, милый, пора перестать обманывать себя... Сука!"
Пока Фило трахал себе мозг, наблюдая за ниточками крови в желчи, Артура уже отпустило. Он, тяжело дыша, попытался встать, но не cмог.
- Помоги... Помоги мне, - прошипел он, хватаясь за плечо парня из последних сил, что тот чуть не вскрикнул. Он почти проткнул кожу своими ногтями в местах давления.
Обхватывая за талию, подвёл мужчину к раковине.
- Сегодня... всё. Больше... не будет. Помоги умыться, - Фило вздохнул. Откуда он вообще в курсе всего? Такой уверенный мудак.
Обмывал лицо, глаза, нос, губы с потёками желчи. Как ребёнка, после того, как тот неаккуратно поест, полностью перемазавшись едой. Артур стоял с закрытыми веками, дрожащими руками опираясь на края раковины. Бледный, обтянутый кожей прямо по костям. Эта картина особенно ярко оттенялась кричаще-алыми волосами. Жуткое сочетание.
Вытер полотенцем и еле успел подхватить тело, когда руки перестали удерживать его и подкосились.
- Попить... пожалуйста, - прошептал цепляющийся за него мужчина. Они поковыляли на кухню, где Фило налил очередной стакан воды. Помог выпить, потому что Артур вряд ли бы справился с этим сам.
И вот мужчина снова лежал, только уже без рубашки - она была мокрая, и под сухой чистой простынёй, найденной в шкафу. Жар спал, судя по ощущениям ладони. Артур дышал спокойнее и не выглядел так, будто может сдохнуть в ближайшие пять минут. Фило с усталым вздохом опустился рядом на кровать и обессиленно вытянулся. Поспать хотя бы несколько часов до утра не представляется возможным - бессознательно сквозь дремоту он прислушивался к дыханию лежащего рядом. Дышит ли? Дышит? Дышит...
- Я бы мог... умереть сегодня. Такой вариант был одним из... возможных. Если бы ты ушёл, - мужчина замолк, еле справившись с такой длинной фразой. Лежал, не двигаясь, не открывая глаз.
- Блять... - вырвалось у Фило. - Просто заткнись, окей? И спи. Просто спи...
Утром пришлось встать раньше, тихо собраться, чтобы не разбудить Артура. Добраться до кампуса, зайти за книгами и принадлежностями в комнату. Не столкнуться с Майки - почему-то это было первоважным пунктом - не столкнуться с ним. Увидеть ещё одного Кейна сегодня с утра - и можно было вскрывать вены. Попозже, часа через три, когда отпустит - не страшно. Но только не сейчас, Господи, не сейчас...
Утро неслось в таком темпе после тяжёлой ночи, что Фило мечтал о том, чтобы этот бег замедлился. Чтобы передохнуть. Чтобы где-то взять сил. Его будто выдоили, так он ощущал себя. Забрали тепло, душевные силы... Надо было уже сконцентрироваться и накидать речь к конференции. Через час библиотека закроется.
Он берёт ручку. Усилием воли заставляет себя начать писать. Хоть что-то. Сначала выходит глупо, плоско. Через десяток фраз - уже лучше. Потом речь идёт спокойно и понятно, и при этом - берёт довольно глубоко. Парень расслабляется. Завтра конференция, и он выступит. Это будет хорошо.
Сегодня они снова только издалека здороваются с Майки. Пока ещё не время. Пока ещё нет сил говорить с ним. Но Фило чувствует, что скоро станет легче. Всё переварится, утрясётся, разложится по правильным полочкам. И их дружба снова войдёт в прежнюю доверительную колею. Но, чёрт, не сегодня.
Лежит на кровати в наушниках. Рядом на тумбе горит несильная лампа, под лампой - небольшая книжица. Парень уже несколько раз цепляется за неё взглядом, но никак не решается взять в руки. Нет, надо взять. Какое-то настороженное любопытство.
Листает пальцами, не особо вчитываясь. "Выдержки из библии с пояснениями и размышлениями? Довольно странное издание... Что это?" Он долистывает до места, выделенного по краю карандашом. Читает. Что-то о стигматах... О рисунках на коже. О защитных метках, которые делали сильные проповедники. Или которые проявлялись сами собой. Похоже, некоторые татуировки называли стигматами в ранние и средние века. Это... странно. Он перечитывает эти несколько скудных параграфов с десяток раз, если не больше. В его голове что-то с шелестом прокручивается, меняется местами. Несколько сносок внизу. Даты жизни, ничего не говорящие иноплеменные имена. Все они умирали молодыми. Будучи чуть старше Христа. Они. Те, кто наносили эти совсем не божественные знаки. Те, кто имел отношение к ним, чем бы они ни были...
Захлопывает книжку, откидывает на тумбу. Она пролетает чуть дальше и глухо шлёпается на пол. "В задницу тебя..."
В дверь неуверенно стучат, почти скребут. "Блять, только не Майкл, Господи, ты ведь есть где-то там, даже если я не совсем в это верю?"
Это не Майкл. Лорен. Девушка с колибри. Она стоит в дверях, слегка покачиваясь. На ней нет лица, она в полнейшем упадке духа. Фило чуть отходит в сторону, пропуская её внутрь комнаты. Он нихрена не рад ей, но та выглядит настолько странно, что он не может ничего сказать.
- Моя подруга... - тихо начинает она, - Моя подруга умерла сегодня утром. Передозировка...
Лорен сидит на кровати, обхватив себя руками и покачиваясь в такт одной ей слышной траурной мелодии. Время Фило неожиданно резко замедляется, будто попадая в вязкий кисель.
- Я любила её... Я пыталась что-то сделать. Это я посадила её на героин. И вот я жива, а она - нет...
Из глаз начинают катиться слёзы. Она больше ничего не хочет говорить, но её губы непроизвольно вышёптывают:
Фило хочет заткнуть её. Как-нибудь. Ему неприятно слышать эти слова, они явно адресованы мастеру. Садится рядом, обнимает. Ему совершенно не хочется этого делать. У него не осталось тепла. Не осталось сил. Его самого надо спасать. Девушка неожиданно прерывается со своими проклятиями, разворачивается и приникает губами. Они солёные от слёз. Она отрывается, смотрит в тёмные карие глаза. Они ничего не выражают, но и не запрещают. Там просто пусто. Лорен повторяет поцелуй, Фило забивает на всё и отвечает.
Сколько у него не было девушки? С Кэтрин он расстался в начале лета, а теперь уже новый семестр в разгаре. Он дрочил в руку. Он трахнул Кейна, но это было по пьяни, хоть и отложилось в памяти накрепко. Он не то чтобы хочет. Но сил отказывать нет. Нет сил говорить. Делать что-либо. Он молод и не собирается держаться долго. Просто разрядиться и заснуть. Плевать на всё... Он так устал.
Лорен заканчивает с их одеждой, забирается сверху.
- В ящике в тумбе, - произносит первые слова Фило.
Девушка хмурится, но открывает рукой ящик, вытаскивая кондомы.
Они трахаются, и это, пожалуй, самый странный секс из всех, что был у Фило. Гротескный, короткий, глупый, бессмысленный, приятный. Они словно две разбитые куклы, пытающиеся согреть друг друга остатками скудного тепла.
Девушка двигается сверху, но перед самым оргазмом он валит её, подминает под себя и заканчивает так, как хочет сам. Не любит эту позу. Но сил вести нет тем более.
Фило искренне надеется, что она уйдёт. Как можно скорее. Просыпаться в кровати со случайным партнёром с утра - худшего наказания невозможно придумать. Самая идиотская ситуация, высшая концентрация неловкости.
Но сон сильнее. Они засыпают на узкой кровати, а наутро Фило просыпается от резкого будильника один. И внутри плещутся силы. Они есть, хотя откуда бы им взяться? В глубине тела (или души?) тугим клубком свёрнуто тепло, которое только и ждет, когда понадобится хозяину.
"Спасибо, Лорен. Держись там..."
___________________________
Rallentando (раллентандо) - обозначение темпа: постепенно замедляя.
Часть первая. Глава 11. Molto tranquillo e senza
Утро встречет тишиной и невозможной пустотой тела, доходящей до апофеоза. Ощущение, что его нет. Только бестелесная субстанция, нечто эфемерное, легкое, нереальное закуталось в светло-кремовую простыню и дышит в такт с мирозданием, бьется в едином пульсе окружающей жизни. Потому что собственного у него будто бы и не осталось. Он чувствует себя, точно новорожденный младенец. Нет, на самом деле он и понятия не имеет, что может чувствовать это беспомощное и новосозданное существо, он никогда не имел с ними дела, он боялся их так же, как и пожилых людей. Все они, что младенцы, что старики, были под присмотром тех сил, с которыми он предпочитал не пересекаться. Различия их состояли только в том, что первые были "только что оттуда", а вторые - "вот-вот туда". За ними всеми присматривали намного пристальнее, чем за остальными. И Артур предпочитал именно этим объяснять свою фобию - тем, что не хотел попасться.
Сейчас простыня сладко холодит несуществующую спину, и раскинутые, как у распятого, руки ловят косую полосу света, пробивающегося меж тяжелых грубых штор. Медленно перебирая чужими пальцами, потому что собственные затерялись где-то между сном и явью, он ловит на их кончики этот свет, позволяя ему проникать под кожу, сквозь мясо, добираться до костей и дальше уже - внутрь всего тела, лежащего в тени. Артур острым, прояснившимся взглядом наблюдает за этими тонкими просвечивающими пальцами и впервые за невозможно долгое, просто бесконечно долгое время улыбается утру.
Все его предыдущие дни начинались с резкого, больного, слишком быстрого включения в реальность. Молча, игнорируя звучащее в ушах, отражающееся в мозгу, он голым пробегал несколько шагов от кровати в спальне до винила в гостиной и погромче включал проигрыватель. Его била дрожь от зябкого воздуха и тошноты. Постоянная изматывающая тошнота по утрам вошла в привычку, в ожидаемость, это было таким же логичным, как умыть лицо и почистить зубы. Его тело выжигало изнутри, внутренности скручивало, но все это было не более чем привычными ощущениями.
Он плохо ел последнее время, потому что не хотелось. Много пил, потому что это заглушало шепот, этот ненавистный доводящий до ручки шепот в мозгу. Слушал музыку, ведь это давало возможность отключить сознание и уйти в мир звуков. Так было легче, было не так больно, да. Он не мог и не хотел делиться ни с кем своей болью, своей агонией, своим сумасшествием. Оно ни к кому не имело отношения. Это было только между ним и Ней. Просто плата. Просто то, как все и должно происходить. Мужчина чувствовал, что семимильными скачками несётся в Её объятия, и иногда ему пугающе реально ощущалось чьё-то холодное дыхание на загривке. И в такие моменты все волоски на его руках, на всём теле вставали дыбом от ужаса. Вчера, вчера это было особенно явно, особенно близко, панически страшно. Ей не хватило совсем немного, чтобы заполучить его в свои объятия.
Фило, со своей аурой и спрятанными, замусоренными, закопанными так далеко способностями, что никто бы кроме него и не разглядел их, был тем маленьким винтиком, который Она не приняла в расчет в этой игре. Он был маленьким и юрким, а Она, в силу специфики своей сущности, довольно дальнозорка. Просто не разглядела. Не приняла в расчет. А Фило, страдающий от внутреннего воя своих засыпанных, погребённых заживо сил просто вломился и перекроил все. Сломал, переставил, сложил в своем порядке.
Артур довольно, сыто улыбается, не сводя взгляда с перебирающих солнечные блики пальцев. А через какое-то время понимает, что улыбка вышла злой, потому что он, испытывая давно забытое блаженство тишины, безболезненности и невесомости, бестелесности, был бесконечно зол. Чёрт, чёрт, что это за шутки? Чьи они? Ведь они вдвоем - поймались. Взаимная приманка, взаимная подсечка, и вот теперь можно жрать друг друга прямо так, в сыром виде, запуская острые пальцы в кишки, поедая сердце и печень как самое важное, вкусное - в первую очередь, оставляя остальное на потом.
Фило повелся на него, следуя своей натуре. Купился, попался, не смог устоять. О, Артур ничего не делал для этого, тому было просто достаточно быть собой. Страдать, отдаваться творчеству, вмешиваться в дела мироздания и сдыхать от этого всего, бесповоротно и на всей скорости несясь в свое тёмно-серо-черное Нечто. Фило же, сам того не зная, наверняка являлся тем самым ментальным потомком Авиценны или Гиппократа. Он был Лекарем по праву крови. Его забитой, задушенной сутью было утешать, лечить, заполнять собой. И не было никакой разницы, кто он сейчас и кем хочет быть в будущем - весь его смысл, заложенный при рождении, тлел внутри под тысячей пыльных матрасов горошиной; маленькой, потускневшей, но настоящей жемчужиной. Фило сам усердно закладывал ее барахлом и тряпками, потому что она болела. Жгла, тлела внутри.
О, как же хорошо Артур знал, что тот чувствует! С ним было так же, только во много раз хуже. Он страдал от своей необычности, скрывал, давил ее внутри. Он не понимал, чего та хочет от него, зачем так больно, с хрипами вгрызается внутрь? "Дай, дай мне... Выпусти! Дай мне света! Дай мне крови! Дай, дай мне..." - шептало это нечто в нестройном хоре других голосов. Никто не мог объяснить, да и не у кого было спрашивать. Его бы упекли в психушку, а на руках маленький Майки, он не мог позволить себе агонии. У него были обязанности, и никто, кроме него, не мог их нести. Майкл спас его, сам того не зная. Спас тем, что просто был.
Фило повезло много больше. Артур поймал его так рано, как тому и не снилось. В возрасте этого парня он только медленно и мучительно начинал сходить с ума, и впереди его ждали долгие годы регрессии, бесконечного гула голосов в ушах, ярких вспышек цвета под веками... Он всерьез думал о самоубийстве, но Майки...
Фило повезло, Артур подсек его и грубо дернул на себя. У него не было сачка и не было времени, чтобы действовать медленно и нежно. Парню будет больно, очень больно. Вероятно, так же, как и ему в свое время, но только его боль и агония быстро начнутся, взовьются в резком крещендо и так же резко спадут. Они не растянутся на годы мучений, как это было у Артура. И он переживет это, потому что иначе - никак.
Всегда больно скидывать с себя шелуху напускного и становиться тем, кем ты являешься от рождения. Всегда тяжело принимать во владение то, чем ты обязан владеть по праву крови, но что упорно не замечал в себе. Больно, тяжело, невыносимо... И бесконечно сладко. Ничто в мире не сравнится с осознанием того, что ты делаешь то, что должен. Ничто и близко не походит на то ощущение, когда тебя бьёт крупной, неконтролируемой дрожью конвульсий в ярких, ломящих глаза вспышках света после того, как ты "сделал".
Определенно, Фило повезло. Он не отпустит его. Нет, он выпустит ему всю кровь, вынет внутренности, растащит по косточкам. Переберет, любовно омоет и вернет на место. "Ты сам виноват, малыш Филли. Так же, как я был виноват когда-то. Как все остальные, по незнанию или от страха давившие в себе свою суть". Он просто вернет долг, продолжит цепочку. Все в этом мире - лишь цепь случайных сбывшихся вероятностей. За все нужно платить...
"Да и захочешь ли ты убежать? Ты, который почувствовал, пусть и самым краешком своей дурной отзывчивой души - как это сладко - быть собой? Когда твоя полусдохшая сущность вдруг взяла след, встала в охотничью стойку, лизнув каплю свежей крови? Моей крови? Моей беды? Моей бескрайней боли? Моей пустоты, настолько бездонной, что я до сих пор сомневаюсь, хватит ли твоих сил на неё, малыш?"
За все надо платить, черт...
Артур не хотел умирать. Его жизнь, постоянно дразнящая и преподносящая сюрпризы, шутящая над ним, наказывающая и тут же поощряющая, нравилась ему. Правда, ненавидел он ее так же жарко, всем своим нутром, но любил все же чуточку больше. Его весы выбора давно склонились к стороне жизни, а жизнь, этакая скучающая сука, раскачивала их вверх-вниз острым когтем, с тихим хихиканьем блефуя и меняя гирьки.
Она сводила с ума этой игрой, заставляя бояться, панически бояться неизвестности, которой почти не было для Артура. Не было ее во всем, что касалось окружающего. Все было видно, понятно. Было красиво. Эти яркие, светящиеся линии под веками, комки энергии и света. Схемы, чакры, узлы, жизненные точки... Он не боялся, он - видел. Все. Кроме себя. В его мире перетекающих, меняющихся цветовых линий не было только одного - Артура Кейна. На его месте было что-то серое, черное, страшно-бесформенное... Жуткая масса без всего - без прошлого и без будущего, без чувств и эмоций. Есть ли он? Жив ли он?
Что есть он?
И Артур заставлял себя быть живым. Трахаться, испытывать эмоции, чувствовать боль и наслаждение. Он доказывал, каждый день доказывал себе и окружающим, что он - есть. Он есть, и он жив. Пока что.
Мужчина жмурится. В комнате тихо. Тепло. Очень покойно. И ничто не терзает сейчас его тело.
Он понимает, что это всего лишь временная ремиссия. Нет, он не в порядке. Ночь рядом с батарейкой из тепла и света по имени Фило сделала своё дело, но что такое одна ночь в контексте его достаточно долгой и полной боли жизни? Это лишь передышка перед ухудшением. Обман...
Но нет, не сейчас. Сейчас он будет лежать и не-чувствовать, не-слышать, не-болеть столько, сколько сможет. Эти минуты, растянутые его ухищрённым мозгом практически до состояния бесконечности, огибают его расслабленное существо, мягко ласкаются к пальцам ног, торчащим из-под простыни. Он лежит и улыбается. Как же хорошо иногда не-чувствовать ничего. Всё потом, потом...
"Надо срочно заканчивать с этим чёртовым единорогом. Скорее разобраться с ним, и дальше всё само собой... Образуется? Сегодня же, пока этот гиперактивный подросток не наломал ещё больше дров".
_____________________________________
* Molto tranquillo e senza (муз. обозначения характера игры) - ит.: очень тихо и бестелесно
Часть первая. Глава 12. Vendetta
"Быстрее, быстрее. Ах ты ж, долбаный красный!"
Фило торопится, почти бежит из университета, совершенно не отдавая себе в этом отчёта. Стоит в такой момент хоть краем сознания задуматься: "А какого, собственно, чёрта я так тороплюсь?" - и мозгу грозит многоминутная кома, а телу - полный ступор и временное онемение. Когда эмоции (или так называемое "сердце"?) правят балом, мозгу там нечего делать.
Вероятно, он торопится поделиться своей радостью от такого интересного и живого семинара. Рассказать, что его разбор и речь о "Счастливом принце" Уайльда произвели эффект разорвавшейся прямо в аудитории петарды. Рассказать, как профессор задумчиво хмурился, слушая его, а в глазах сокурсников-литераторов разгорался живой и горячий интерес ко всей этой теме. Поделиться, насколько эмоциональной вышла дискуссия с залом, как молодые люди с пеной у рта и потом на лбах всё говорили и говорили о теме служения, теме внутренней красоты, теме нужности, о смысле этого всего, так накрепко переплетённого с самопожертвованием и любовью.
Выступление Фило закрывало семинар, который шёл последней парой, и толпа разгорячённой, встрепенувшейся молодёжи надолго задержалась в аудитории, громко обмениваясь мнениями и обсуждая разные точки зрения. Всё существо Фило ликовало - у него получилось! Получилось донести, получилось встряхнуть, смести пыль и песок с их и своего мозга! Это было очень воодушевляюще.
Сердце громко, торопливо колотится за рёбрами, осенний, чуть влажноватый асфальт упруго убегает из-под светлых подошв его кед, но он всё равно невозможно, безумно опаздывает в салон.
Вот он, долгожданный зелёный!
Широко улыбаясь, не в силах сдержать вдохновенную, счастливую гримасу на своём лице, он, наконец, оказывается под вожделенной монохромно-красной вывеской и толкает знакомую приятно-шершавую дверь с табличкой "Открыто".
Артур работает. В кресле сидит довольно брутальный, грузный мужчина с пышной бородой, и мастер, на его фоне выглядящий тощей девочкой-старшеклассницей, уверенными и точными движениями набивает ему что-то на вытянутой руке. Артур выглядит неплохо. Он так же очень худ и черты его лица слегка заострены, но нет ни серости кожи, ни тёмных кругов под глазами - ничего такого, чем он так пугал в их последнюю встречу два дня назад.
Фило, распираемый несказанными словами и неосознанной нежностью от того, что снова видит этого человека в добром здравии, почти открывает рот, чтобы выплеснуть радостное: "Привет, Артур! Неплохо выглядишь!", как мастер, наконец повернув к нему голову, совершенно не меняя выражения безэмоционального, спокойного лица только чуть кивает в знак приветствия и сухо произносит:
- Кофе.
Слова встают в горле непрожёванным, мерзким комком. Вся радость, вся вдохновенная приподнятость с едва слышным шипением вырывается из щели чуть приоткрытых, стянутых улыбкой губ...
Эта идиотическая мина застывает на лице Фило и он, заставив себя чуть кивнуть в ответ, с трудом переставляет ногу, чтобы сделать ещё несколько шагов до кухни. Чтобы уйти, уйти сейчас из поля зрения этого красноволосого ублюдка. Чтобы не сорваться, не подавиться этой злостью...
Зудящие, чесоточные мысли и слова разбуженным пчелиным роем носятся в черепной коробке, гулко ударяясь, отскакивая от её звенящих стенок... Глаза застилает что-то противное, влажное, мутное. Шаг, еще шаг... Давай, давай же, двигайся!
"Привет, Фил! Как семинар? Ого, ты молодец, я горжусь тобой. Сделаешь кофе, я скоро закончу? Обсудим, мне интересно, как ты выступил. Перестань, уберёшься позже. Отличный кофе, Фил. И спасибо, что не ушёл тогда, я... ценю это".
Да что там... Тысячи, сотни тысяч возможных вероятностей, как бы сложился их разговор при встрече, если бы это была какая-нибудь грёбаная параллельная реальность. Или если бы мастером был не Артур. Или если бы Артур не был такой сукой...
"Как, как можно забыть, что никто тут не собирается слушать твой восторженный бред? Ты придурок, Филли. Ты грёбаный ребёнок, идиот, неврастеник, страдающий провалами в памяти".
Обидно... Как же обидно!
Фило зло стирает вытекшую из глаз муть со щеки, не менее зло дёргает дверцу шкафа, ищет джезву, роняя какие-то пластмассовые баночки и вскрытые пакетики со специями... Кардамон, корица, перец... Какая разница сейчас, с чем будет этот долбаный кофе? Всего по чуть-чуть. Он насыпает всего по чуть-чуть, пусть давится. Пусть эта мерзость чернотой обожжёт его горло, сведёт с ума вкусовые рецепторы несочетаемостью ощущений. Пусть этот мудак почувствует хоть долю того, что чувствует сейчас Фило. Бесит! Неимоверно бесит всё...
Как? Ну как он. Мог. Забыть?!
"Кофе".
"Займись уборкой".
"Принеси выпить".
"Сегодня свободен. Я собираюсь трахаться".
Чего он ещё ждал от человека, общение с которым крутится вокруг четырёх фраз? Что он будет что-то спрашивать? Что будет слушать излияния его восторженной души? Это Артур. Это Артур, мать его! А он, Фило, просто идиот. И он не знает, что на него нашло, какая-то потеря связи с реальностью.
Он стоит у конфорки и невидящими, ещё мутными от влаги глазами смотрит на чёрную, дыбящуюся в джезве поверхность. Рука автоматически, с каким-то злым остервенением мешает маленькой ложечкой кофе.
- Кхм.
Фило резко дёргает головой в сторону звука, чтобы увидеть там Артура со спрятанными в задние карманы джинс руками, опирающегося на косяк двери. Его взгляд скептический и вопросительный. И он направлен куда-то под руку Фило. Под ту руку, которая насилует ложечкой кофе.
Парень медленно переводит взгляд и перестаёт крутить кистью. Вокруг конфорки расплываются несколько чёрных клякс.
- Чёрт!
Быстро берёт тряпочку и вытирает это безобразие. Выключает плиту, наливает кофе в единственную большую кружку.
- Прошу.
Просто передаёт дымящееся нечто в его руки и, протискиваясь между его телом и косяком двери, выходит из кухонного закутка. Ну почему, почему так горько? И какая ему, к чёрту, разница, что Артур думает или что он делает? Он просто начальник. Босс. Работодатель. Он платит, в конце концов. А ещё он брат друга. И псих. Он слушает классику на виниле и на дисках, питается коньяком и курит всё, что может дымиться. Он почти не разговаривает. Он любит трахаться. Он гей? И кожа его такая белая... И он беззащитный, жалкий, когда ему плохо. И тёплый, когда хорошо. Его задница тощая. А рёбра выпирают из-под туго натянутой кожи, когда он прогибается в пояснице от сильных ощущений...
Фило идёт к креслу, не замечая, как его мысли принимают странный оборот. Глаза уже почти не щиплет, и даже злость куда-то уходит, прекращая двигать ядовитую муть по венам. Она утрясается, и остаётся только усталость. И ирония. Ведь это на самом деле смешно, если взглянуть со стороны. Просто пора повзрослеть.
Тот самый звук, когда содержимое рта резко и с отвращением сплёвывается обратно в кружку.
Фило прикрывает веки и улыбается. Мягко и самодовольно. Он отмщён.
- Что это за дерьмо?
Голос мастера недовольно звучит откуда-то из-за спины, он явно не может видеть это блаженное выражение на лице парня. Фило не собирается открывать глаза. Так хорошо в этом глубоком кожаном кресле. Какое-то особое место, не зря все так расслабляются и перестают беспокоиться, едва усаживая сюда свои задницы.
- Новый рецепт. Называется "Вендетта".
- Это дерьмо. В следующий раз не экспериментируй.
Звук сливаемой в раковину жидкости.
Фило улыбается ещё шире, потому что это бинго! Двойная месть. Заставить Артура вылить (Господи, только вслушайтесь в эти слова!) кофе в канализацию. Вылить своего бога, разрешить ему течь по грязным трубам, оскверняясь и мараясь об них. Как же хорошо!
Приближающиеся шаги за спиной. Фило усилием воли приводит губы из растянутого в спокойное положение, делая совершенно безразличный вид.
- Раздевайся.
Глаза распахиваются резко и против его желания. Немой вопрос упирается в Артура, стоящего неподалёку с каменным лицом.
- Я что-то странное сказал? - слегка ведёт плечом, подходя к столу и перебирая небольшую горку чеков и бумажек, разваленных на нём.
И только тут Фило, обводя взглядом помещение, выцепляет закрытую роль-ставнями витрину и перевёрнутую табличку на двери, весело вещающую: "Открыто".
- Ты закрыл салон так рано? - одна бровь непроизвольно изгибается, выражая непонимание.
- А ты всегда любишь поговорить перед тем, как раздеться?