Навия Тедеска : другие произведения.

Шизофрения, или салон Артура Кейна [главы 39-41]

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Финал
  Часть третья. Глава 39. Le tenebre
  
  
  Стены и потолок в больнице - словно атласы несбывшихся дорог. Они белы и чисты, и на них нет ни единого отпечатка - ни от подошвы, ни от шины. Только яркие нимбы света через равный промежуток на потолке, и это не секрет для Артура: они символизируют опорные точки пути. Точки, которые перестали быть нужными и важными для кого-то.
  
  Потому что дороги эти - несбывшиеся.
  
  Пока Фило и Майкл дремлют на его плечах, мужчина размышляет о том, как же чертовски много в жизни несбывшегося.
  
  Встречи. Разговоры. Люди. Надежды. Жизни или смерти. Вероятности.
  
  Пожалуй, последнее - это то, что волнует Артура больше всего остального. Несбывшиеся вероятности. Дрянная штука, если посудить. Теоретически не опасная, но потенциально - жутко прожорливая гадость.
  
  Как часто человек задумывается о том, "а что, если бы я тогда..."? Как часто он возвращается назад, в давно канувший в Лету пройденный пункт, наделяя его своими переживаниями, вниманием, размышлениями? Чувствами, что совсем дерьмово? И множество, множество людей о двух руках, двух ногах и голове, что питают своё прошлое и будущее огромными жизненными силами, настолько большими, что их просто не остаётся на сиюминутное настоящее. Насколько сильно многим из людей нравится быть совершенным нолём, пустотой в данный момент только для того, чтобы узловатыми, покалеченными сожалениями корнями прорастать в прошлое, а сухими, голыми, но полными надежд ветвями - в будущее? Этакое мистическое дерево с "ничем" вместо ствола.
  
  "Всё лучшее уже прошло, все шансы упущены. Я вряд ли получу ещё хоть один подобный", - говорит один, иссыхая на корню.
  
  "Ещё всё впереди! - истерично-оптимистично заявляет другой, вслепую тычась ветками. - Вот уж завтра я расстараюсь! Выложусь так, что сам себя удивлю! Куда торопиться?"
  
  И тот, и другой вариант вызывают у Артура приступ глубокого тошнотворного спазма пониже солнечного сплетения. Он морщится и еле заметно ёжится, чтобы не потревожить Фило - с одной стороны, и брата - с другой.
  
  Нет ничего дерьмовее заблуждения, что настоящее - лишь краткий перевалочный пункт.
  
  Настоящее - вечно. И только оно причина и следствие.
  
  Несбывшиеся вероятности витают над Артуром, кружась, словно снежинки. Он никогда прежде не занимался тем, чтобы думать о пройденных пунктах маршрута и своём выборе. Просто жить - было лучшим решением, и остаётся им по сей день. Но от этого тяжело убежать, когда в голове хор из голосов разыгрывает в лицах зарисовки из твоего прошлого.
  
  ****
  
  - Возможно, мой брат сможет набить тебе татуировку недорого, если вовсе не бесплатно.
  - Звучит подозрительно.
  - Он отличный мастер.
  - Когда вы виделись последний раз?
  - Эм... Два года назад?
  - Спасибо, Майки... Я подумаю.
  И он не приходит, потому что считает это всё дерьмовой затеей.
  
  ****
  
  В дверь звонят. Звонят снова и снова, затем стучат кулаком и даже, судя по звуку, ногой.
  Ему плевать. Он сидит в кресле, и из колонок разносится "Реквием" Моцарта. Он пьян настолько, что просто не в силах поднять своё тело или двинуть хотя бы головой. Он раздавлен, и разноголосый, чертовски обидный хохот в его голове потешается над его беспомощностью.
  
  И это на самом деле вызывает острый приступ ненависти и жалости к себе. Вызывает рвоту и нежелание жить. Потому что он - да, чёрт, он! - он настоящий, живой. А эти голоса - они ведь не существуют?! Не существуют, нет... И всё же они сильнее него.
  
  А тот, за дверью, громко ругается матом и, разворачиваясь на стёртых пятках кед, уходит, дав себе слово "никогда не возвращаться в этот клоповник и не слушать обещаний Майки".
  
  ****
  
  И таких историй не меньше десятка, и они кружат в воздухе, заставляя отвлекаться от реальности, и пьют силы, и утаскивают в свой зыбкий мир наваждений, нашёптывают, обещают, просят вернуться и выбрать их, их, а не что-либо другое.
  
  Несбывшиеся вероятности. Они беспомощны. И именно поэтому очень опасны.
  
  Дверь перед мужчинами распахивается, и из родильной залы вылетает женщина средних лет. Её волосы растрепаны и отчасти прилипли к вискам, на лице смесь негодования и брезгливости. Она чуть не запинается о ноги расслабленного Майкла и, посылая разгневанный взгляд просыпающемуся парню, несётся дальше, на ходу сдёргивая маску и шапочку для волос.
  
  По спине Артура - он чувствует это так явно, как и тяжесть головы Фило на плече - текут капельки холодного пота. Ему хватило секунды взгляда на эту женщину, чтобы в сердце проснулась тревога, а затем страх, ужас и боль.
  
  "Что это чудовище делало в родильной зале Элис? Откуда она там вообще взялась? Когда?"
  
  Он с чувством брезгливости отпинывает от ноги Майкла невидимый кусок чёрного тумана. Тот ёжится, а затем тускнеет и рассеивается. Он окутывал женщину так плотно, словно вёл неравную битву за её душу. И он жрал её. Самозабвенно и голодно, как бывает только у людей, запутавшихся в чужой и своей боли, несчастьях, смертях... Таким, как она, не место около новорождённого ребёнка.
  
  
  
  Дверь напротив приоткрывается, и оттуда доносятся голоса:
  
  - Зачем ты пригласила её, Джудит? О Господи, невероятно...
  
  - Но нам не хватало рук! - оправдывается женщина. - Кэролл отпросилась с мигренью, мне нужна была опытная акушерка!
  
  - Она не акушерка, - до сих пор бушует мужчина. - Она абортарный мастер и хороший хирург, но ей нечего делать на родах, Джудит!
  
  - Если ты был настолько против, мог бы отстранить её, - недовольно возражает женщина, и Артур уже видит их белые силуэты в приоткрытой двери.
  
  - Я не могу отстранить врача во время родов. Тем более, у меня не было оснований... - голос усталый, и слышится звук льющейся воды.
  
  - А основания говорить о Лэнси гадости у тебя есть?! - не сдаётся женщина, переходя в нападение. - Она отличный врач! И, к слову, не сделала ни одной ошибки!
  
  - Она специалист по абортам, Джудит, - серьёзно и очень тихо говорит мужчина, выключая воду. - И она сделала достаточно просто тем, что была в этой комнате.
  
  
  
  Дверь распахивается на всю ширину, и мужчина - Артур помнит, что это врач мистер Олен, - снимает с лица повязку и устало улыбается проснувшимся по обеим сторонам от Артура мужчинам.
  
  - Поздравляю, мистер Кейн, - произносит он. - У вас девочка.
  
  - Как Элис? - взволнованно интересуется Майкл, тут же вскакивая на ноги. - Чёрт, у меня девочка... Артур... Я стал отцом? Филли, у меня девочка! - он на грани нервного удара, и встрёпанный вид его волос, как и помятая ото сна щека, заставляет Фило хихикнуть.
  
  - С вашей женой всё в порядке, а дочку увидите чуть позже. Нам нужно взять несколько анализов и провести небольшое обследование...
  
  - Что-то случилось? - хмурится Майкл, вглядываясь в лицо доктора. - Что-то не в порядке с малышкой?
  
  Из-за спины мужчины появляется одна из акушерок и, так же успокаивающе-устало улыбаясь, прерывает тираду Майкла.
  
  - Мистер Кейн, не переживайте, это стандартные процедуры. Вы сможете увидеться с дочкой через двадцать минут, а пока что побудьте со своей женой, хорошо?
  
  - Да, конечно... Элис. Конечно, я побуду с ней, - растерянно бубнит Майки, больше всего на свете мечтавший последние два часа о том, что возьмёт на руки родной комочек и ощутит, наконец, вес свалившейся на них ответственности. В прямом смысле.
  
  Фило и Артур стоят рядом с ним, и, когда врачи уходят, а медсестра кивает новоиспечённому папаше, приглашая зайти в палату, остаются в опустевшем коридоре.
  
  - Поздравляю, Арти, - Фило кладёт на плечо вздрогнувшему мужчине свою руку. - Ты стал дядей. Надеюсь, эта роль станет любимой для тебя.
  
  Артур только поворачивает голову и взволнованно глядит на парня.
  
  - Она пробила в ней дыру, - шепчет он.
  
  - Что? - не понимает Фило. А кто бы понял на его месте?
  
  - Эта женщина... Что вышла первой.
  
  - Я, наверное, ещё спал. О чём ты, Арт? - Фило выглядит взволнованно.
  
  - О Господи... - судорожно выдыхает мужчина, сползая обратно на мягкие сидения.
  
  - Так, - морщится Фило. - Я схожу за кофе к автомату. А ты пока что придумай речь, чтобы облечь в слова свою шизофрению, хорошо? - не дожидаясь ответа, он разворачивается и уходит, оставляя Артура трепыхаться в своих судорожных мыслях, точно в пульсирующей паутине.
  
  "Если это на самом деле так?"
  "Это слишком сложно, у тебя не выйдет!"
  "Что делать? Ничего. Ты ничего не сможешь изменить."
  "Ты никчёмен. Проглядеть такое чудовище. Ты должен был лечь на пол и не дать ей войти в зал!"
  "Никчёмен... Никчёмен... Никчёмен... Никакого толку!"
  
  Бесконечные, до боли ненавистные повторы одного и того же по миллионному кругу...
  
  Голоса не унимаются, и даже зажатые ладонями уши и с усилием зажмуренные глаза не спасают от ноющей головной боли и шума.
  
  Только запах чёрного кофе под носом возвращает его в реальное измерение.
  
  - Пей, - негромко просит Фило, уже прихлёбывая из своего пластикового стаканчика.
  
  Кофе неплох, и даже лёгкий привкус расплавленной в нём пластмассы не может изменить этого. Точно так же, как аромат приятного освежителя для воздуха, витающий вокруг, не может перебить больничных запахов, едко щекочущих ноздри.
  
  Фило садится рядом и касается его своим плечом. Это ничего не значит, но для Артура это целый мир.
  
  Рядом. Реальный. Тёплый. Живой. Нужный.
  
  Он чуть расслабляется, краем глаза замечая, что тёмные волосы парня торчат во все стороны, и это с самого раннего утра. Сейчас обеденное время, надежда рода Кейнов только что появилась на свет, а Фило всё такой же - встрепанный, словно воробей после пылевой бури. Или же словно парень, поднятый с постели после бурного секса.
  
  - А теперь, может быть, будешь чуть более понятным? - с надеждой в голосе звучит Фило, левой своей сминая пластик стаканчика и ловко отправляя его в мусорку.
  
  Артур ещё не допил. Там, на донышке, один целый глоток и после - ещё треть. Ни больше, ни меньше.
  
  - Я думаю, что с ребёнком не всё в порядке, - тихо и чётко проговаривает он. - И если это так, то... То я не представляю, что делать.
  
  - С чего ты вообще взял это? - удивляется и нервно улыбается одной половиной рта Фило. - Врач сказал прямо противоположное, что всё нормально.
  
  - Не нормально, - спокойно возражает Артур. - Что-то не так, но они не поймут, что, ещё долго. А у неё нет этого времени.
  
  - Так пойди и скажи им! - не выдерживает мнительности мастера Фило. - Это какой-то бред! Мы даже не видели её...
  
  - Когда будешь смотреть - смотри внимательно, - только и отвечает Артур, вставая с кресла навстречу доктору.
  
  - Пойдёмте, - улыбается мужчина в белом халате. - Думаю, теперь можно познакомиться с малышкой.
  
  - С ней всё в порядке? - спрашивает Фило, заставляя врача еле заметно дёрнуться лицом.
  
  - М-м... - думаю, да. Но нужно будет провести ещё несколько обследований. У нас остались вопросы. Я бы не хотел пугать её родителей без оснований, понимаете? - он доверительно смотрит и улыбается, будто это может что-то изменить.
  
  Фило хмурится, и его тёмные брови встречаются со складкой над переносицей. Он хочет задать ещё несколько вопросов, но они уже входят в палату и видят чуть побледневшую, но крайне счастливую Элис в кровати, Майкла, сидящего возле неё, и небольшой белый свёрток с хаотично двигающимися ручками в его чуть напряжённых отцовских руках. Он выглядит одновременно глупо и бесконечно мило с этой странно-задумчивой улыбкой на лице. Взгляд Майки прикован к своему ребёнку, и Элис также странно улыбается, глядя на них обоих. Новорождённая сопит носиком и порой подаёт требовательный голос. Даже у Фило что-то ёкает внутри, когда он подходит ближе.
  
  - Кто это у нас тут? - улыбается он, заглядывая другу через плечо. - Маленькая мисс Кейн? Добро пожаловать, надеемся, вам понравится в этом прекрасном месте, - голосом мультяшного героя вещает он, пытаясь подставить свой палец под хаотично цепляющиеся за воздух ладошки.
  
  Майкл издаёт нечто среднее между "пф-ф" и "хр-р", наблюдая за неравной борьбой татуированного пальца и безумно миниатюрной детской ручки. Она выглядит, словно кукольная, только шевелится слишком реалистично.
  
  - Почему у неё закрыты глаза? - спрашивает парень.
  
  - Не все детки открывают глаза сразу, - приходит на защиту своего дитя Элис. - Это нормально.
  
  - Я поздравляю вас от всего сердца, ребята, - улыбается он. - Это невероятно, но вот она - ваша дочь. Как назовёте?
  
  - Пока не знаю, - смущается Элис. - То имя, что нравилось нам сначала, совсем не подходит ей.
  
  И это правда. Младенец выглядит необычно. Невозможно сказать, что не так. Словно всё на месте, почти так, как надо. Но нечто неуловимое заставляет напрягаться и вглядываться внимательнее. Только подумав об этом, парень замечает побледневшего Кейна-старшего, стоящего за спиной Майкла. Он смотрит на ребёнка со смесью сочувствия и боли, и у Фило стойкое ощущение, что из его глаз сейчас польётся.
  
  И в этот момент, возвращая свой взгляд в малышке, парень вдруг видит её. Видит так, как не видел никогда раньше: отчётливо, живо, рельефно. Он смотрит и, наконец, вздрагивает.
  
  Потому что в прекрасном, небывалом радужном клубочке в салатовых объятиях Майкла зияет небольшая, но пульсирующая чёрная дыра. И она медленно, но настойчиво словно засасывает в себя эти ясные, такие чистые краски.
  
  - Мы выйдем ненадолго? - Фило кашляет, ощущая спазм в пустом желудке. То, что он видит, нестерпимо жутко. Словно рваная рана. Точно брешь в боку только что построенного корабля. Дико и не на месте. Бредово. Бессмысленно. И одного взгляда достаточно, чтобы понять - с этим нельзя жить.
  
  Он берёт не менее ошарашенного Артура за руку и вытягивает из палаты в коридор. Они не обращают внимания на врачей и персонал. Не обращают внимания на странное выражение глаз молодых родителей - ведь побледневший Артур так и не сказал ни слова в их адрес. Двое мужчин по заданному маршруту добираются до выхода на балкон и, едва попав на уличный воздух, судорожно достают сигареты. Фило прикуривает им обоим, потому что руки Артура едва заметно трясутся.
  
  - Убедился? - сипло спрашивает мужчина после невероятно глубокой затяжки. Ему кажется, что никотин проникает даже до кишечника.
  
  Фило сухо сглатывает едкий дым и моргает, надеясь избавиться от застрявшей в глазах влажности. Но она не поддаётся, застилая их мутной пеленой.
  
  - И что с этим можно сделать? Должны же мы что-то сделать, - тихо и безнадёжно говорит он. На самом деле, парень даже боится притрагиваться к этой черноте. На миг ему кажется, что она засосёт в себя что угодно, что бы ни окружало её. И это пугает до дрожи.
  
  - Я не знаю, Филли... не знаю.
  
  Они скуривают две сигареты подряд. Скуривают, хотя за их спинами на двери табличка "Не курить!" Они вдыхают и вдыхают ядовитый никотиновый дым, и это хотя бы немного, но отрезвляет мысли.
  
  - Что это вообще за нафиг? - не выдерживает Фило. - Что это за... жуть? - он ёжится, снова возрождая первое ощущение от требовательной и голодной черноты.
  
  - Она не виновата в этом, - с грустью отвечает Артур. - Никто не виноват.
  
  "Она просто не была готова ещё защищаться от того, что встретило её тут. Это слишком подло..." - думает он, сталкиваясь с встревоженными и влажными глазами Фило.
  
  - Мы должны поехать домой и отдохнуть, - говорит он, глядя в блестящие, сейчас тёмно-шоколадные глаза парня. - Нам нужно отдохнуть, понимаешь? - переспрашивает он, дожидаясь неловкого утвердительного кивка.
  
  - Я могу чем-то помочь ей? - спрашивает Фило в последний раз, втягивая жаркий летний зной, перемешанный с сигаретным дымом, носом.
  
  - Сейчас - нет, - отрубает Артур и открывает балконную дверь, ведущую на этаж.
  
  ****
  
  Им удаётся поспать до начала десятого вечера. Потому что в девять-двенадцать раздаётся нервная трель старинного дискового телефона, и Артур, спящий очень чутко, встаёт и плетётся в холл, чтобы ответить. Его голова раскалывается и пульсирует, словно мозг то увеличивается, то уменьшается в размерах. Но внутри хотя бы тихо.
  
  - Они промучили её на разных обследованиях до вечера, - сдавленно и безумно устало говорит Майкл в трубку. - Доктор Перн, неонатолог, склоняется к тому, что это сложный порок сердца. Ей срочно нужна операция. Возможно, через неделю, когда она немного окрепнет...
  
  Артур отрицательно мотает головой и, зажмуриваясь, молчит. То, что жрёт этого ребёнка, не лечат в больнице.
  
  - Арти, - шепчет Майкл. - Почему?.. Почему?
  
  Его голос срывается на судорожный вздох-всхлип. Он разрывает телефонную трубку раскалённой иглой, впивается в барабанную перепонку и медленно протискивается к самому сердцу, заставляя его сжиматься. Артуру невыносимо слышать его маленького Майки таким раздавленным и разбитым. Всего пять часов назад он казался счастливейшим человеком на земле.
  
  Мужчина закусывает нижнюю губу так сильно, что хочет вскрикнуть. Затем снова закрывает глаза и считает до пяти.
  
  - Ты сейчас возьмёшь такси, - начинает он как можно более уверенно, - и приедешь сюда, ко мне. Мы встретим тебя и уложим спать, а сами поедем в больницу и побудем там до утра. Ты всё понял?
  
  В трубке слышны только глуховатые шумы дыхания.
  
  - Ты должен отдохнуть, Майки, братишка, - нежно, но очень настойчиво повторяет Артур. - Вернёшься утром, чтобы сменить нас. У тебя двадцать минут, - и он вешает трубку, зная, что одно это должно сподвигнуть его брата приехать и высказать неудовольствие в лицо.
  
  Ещё около десяти минут мужчина ходит по квартире, пребывая в глубоких раздумьях. Он ходит от одного угла, на стене которого размашистое пятно от разбитой когда-то бутылки, до другого, и не может решиться. Это риск, огромный риск. То, о чём он думает, просто невероятная дикость. Более того, провернуть это будет безумно сложно. Да и не справится он один.
  
  - Артур? - сонный Фило выходит из спальни, почёсывая живот и голову одновременно. - Как ты? Кто звонил?
  
  - Я сделаю ей татуировку, - после нескольких секунд давящей тишины, отвечает мужчина.
  
  Глаза Фило округляются медленно, но очень целенаправленно. Брови забираются на середину лба к тому моменту, как он выпаливает:
  
  - Что? Ты в своём уме, Арт?
  
  - Я сделаю ей татуировку, - повторяет мужчина устало, и сейчас он сам намного больше верит в то, что правда сделает это. - Это единственное, что я могу.
  
  - Блять, - взрывается Фило. - Ты хоть слышишь себя со стороны? Татуировку новорождённому младенцу?! В огромной городской больнице, кишащей медперсоналом?
  
  - Именно так, - соглашается Артур. - И ты должен помочь мне в этом. Один я не смогу довести всё до конца...
  
  - Ты что, не понимаешь, что нас просто-напросто посадят? Если не охрана в больнице, так твой брат с его женой, когда увидят, что ты хочешь сделать... - Фило надеется оставаться в здравом уме, хотя рядом с Артуром это почти невозможно.
  
  - Ей ставят сложный порок сердца, которого у неё нет, и назначают операцию через несколько дней... которую она не перенесёт, - Артур звучит так, словно сам виноват во всём случившемся. Его сальные алые волосы спускаются небольшими сосульками вдоль бледного и чуть осунувшегося лица.
  
  В комнате повисает тишина, парящая в клубах мелкой пыли и не слишком свежих запахов захламлённой квартиры.
  
  Фило несколько раз пытается открыть рот и начать говорить, но так и не издаёт ни звука.
  
  - Так ты со мной, Филли? - с надеждой спрашивает Артур, пытливо вглядываясь в посветлевшие желтовато-карие глаза.
  
  - Ч-чёрт, ненавижу тебя... Конечно, с тобой!
  
  Фило на ходу нюхает свои подмышки, морщится и рывком снимает грязную футболку. Он возвращается в спальню за чистой одеждой и не видит, как на губах Артура играет едва заметная, полная грусти и чего-то невероятно глубокого, улыбка.
  
  
  _________________________
  Le tenebre (ит.) - тьма
  
  
  
  
  Часть третья. Глава 40. Catacombs
  
  
  Проще всего считать их все шлаком. Ведь когда определение изначально не несёт никакой надежды - всегда проще. Нет желаний и даже мимолётной идеи стать "чем-то ценным", более значимым, чем простая порода-отработка.
  
  "Валовый шлак душ". Артур морщится, думая об этом, пока такси везёт его и снова задремавшего Фило к больнице. Голова парня приятной тяжестью лежит на его плече. И сейчас он - именно тот нужный якорь, пускай и в виде обычного крупного камня, обвязанного верёвкой. Именно он не даст его потерявшейся в волнах лодке с обломанной левой кормой уйти в бесконечный Океан.
  
  Артур поворачивает голову и тихо, чтобы не разбудить, едва касается носом встрёпанных волос на макушке. Вдыхает медленно и неторопливо, в крайней точке прикрывая веки. Волосы щекочут кончик носа, и мужчина улыбается: вымученно и устало. Они до сих пор пахнут дешёвым шампунем и разнообразным фейерверком из запахов табака, чего-то съестного и немытого Фило. Последнее время им явно не до душа.
  
  Если просто на секунду представить, как много вокруг шлака, то становится страшно. Но самое жуткое, если раскрыть потаённую суть этого явления. Шлаком души являются не по определению свыше - Артур видит слишком хорошо, чтобы не знать об этом наверняка. Шлаком они становятся намного позже, обвешиваясь ярлыками в процессе земной жизни и прорастания.
  
  "Ты никчёмен", - не задумываясь, бросают родители мальчику, который взялся нарисовать любимую мамину статуэтку танцовщицы и случайно разбил её. У него получилось чудесно, линии то нежные, то чёткие, и маленькая фея порхает на бумаге, точно живая. Но разгневанные непослушанием взрослые видят только осколки случайности на полу, они в ярости, и вот - на тебе висит первый ярлык.
  
  "Ты не умеешь петь, это ужасно", - насмехаясь, бросит девушка, которая тебе тайно нравится уже два года. Она просто позавидует тому, что именно ты, а не её нынешний парень так хорошо поёт. Но ты уже смущённо и взволнованно закрываешь рот и надеешься больше никогда не вспоминать своего позора.
  
  "Я думала, что моя дочь способна на большее", - говорит мама расстроенной девочке. Та прибежала к финишу вторая, она всегда думала, что может стать ещё лучше, ещё быстрее, ещё... Но этот укоряющий и разочарованный взгляд словно опускает сердце в ледяную прорубь, замораживая его, лишая искры.
  
  Как мало душ способны гореть дальше, гореть ярче, срывая раз за разом ярлыки "бестолочь", "корявый", "толстая", "костлявая", "никакого таланта", "криворукая" и прочие, прочие, тянущие ко дну. Туда, где так приятно упасть камнем в ил, подняв в толще воды небольшое мутное облачко: "Вот он я, я пробовал, я трепыхался. Но это всё в прошлом..." И замереть навечно одним из множества миллионов на этом кладбище камней из шлака.
  
  Душ, потопленных ярлыками, мнениями, боязнью. Не решившихся. Сломленных. Зашлакованных.
  
  Потому что так намного проще и спокойнее: наблюдать со дна, как другие, возможно, ещё пытаются. Но для тебя-то - Слава Богу! - всё давно решено. И разве это не к лучшему?
  
  Артур размышляет над тем, как же порой непросто из обычных, скрытых шлаковыми породами душ добыть искру. Ведь она всегда - он-то в этом уверен - есть, просто бывает слишком хорошо и глубоко скрыта. А больше всего он думает о том, что наставников, мастеров-учителей, способных разглядеть эту искру, на свете ещё меньше.
  
  У дочки Майкла и Элис нет этих проблем уже сейчас. Она горит так ярко и чисто, переливаясь всеми оттенками радуги, что мужчину слепит этот свет. Именно он двигает его на чистое безумство - решиться сделать ей татуировку, залатать последствия неправильной встречи в этом мире. И именно свет её души заставляет размышлять снова и снова о том, есть ли разница, насколько ярко ты сияешь?
  
  Ведь зачастую люди, умеющие воображать и фантазировать, совсем не умеют строить. Они не способны к монотонной и тяжёлой работе, для другого человека являющейся лучшим вариантом. Мы все настолько разные, и искра каждого заточена именно под его особенное умение - стоит только почувствовать, разглядеть.
  
  А ребёнок его брата в этом один из уникумов. Артур видел её линии, так некстати обрывающиеся в грязном комке чёрной дыры посередине груди. Этой девочке дана такая редкая способность - она универсал. Человек, в равной степени наделённый талантами эфирного и реального измерений. Она наравне сможет воображать и созидать, придумывать и осуществлять. Таких людей на самом деле единицы. Она одна, фактически, способна на всё.
  
  Если только выживет.
  
  Такси тормозит у больницы, резким скрипом колодок обрывая хаотичный поток мыслей. Фило просыпается и поднимает голову, слегка ударяясь о подбородок мужчины. Артур сам не замечает, что всю дорогу провёл, зарывшись носом в волосы парня.
  
  - Ауч! - недовольно трёт он макушку, сонно хлопая глазами. - Приехали?
  
  - Да, давай на выход, - негромко отвечает Кейн.
  
  Он протягивает десятку водителю и вылезает на свежий ночной воздух вслед за Фило.
  
  Всего двадцать минут назад они укладывали сломленного и будто опустевшего изнутри Майкла на диван в гостиной, обещая, что пробудут в больнице всю оставшуюся ночь до утра. А сейчас стоят перед огромной многоэтажной махиной больницы, вглядываясь в огни ещё горящих окон и неоновых букв названия, и просто не верят в то, что собрались провернуть.
  
  - Арти... - неуверенно начинает парень.
  
  - Ты же знаешь, Филли, - обрывает Артур. - Я должен попытаться это сделать. Я не могу просто позволить этой девочке уйти. И это не столько вопрос чести или чего-то столь же для меня эфемерного, - рот мужчины перекашивает виновато-горькая улыбка. Он смотрит на парня, не моргая, сладостно ловя в ответ столь же напряженный, пытающийся понять взгляд. - Это проверка и шанс для меня тоже, понимаешь? Лучшая работа мастера... То, для чего ты вообще ходишь по этой земле. Если ты не решаешься на это, ты больше не нужен.
  
  Фило вздрагивает от последних слов, но не отводит своих таких тёмных сейчас глаз.
  
  - Даже если это может убить тебя? - серьёзно и тихо спрашивает он.
  
  Артур еле заметно улыбается в темноте.
  
  - Даже если так. Это никого не волнует, если ты сделаешь то, что должен.
  
  Парень молчит, и его женственный изгиб губ складывается в жёсткую и ровную линию. Он словно решает что-то для себя, а затем чуть кивает головой. Фило берёт Артура за руку - такую прохладную и слишком тонкую для мужчины кисть - и ведёт по пологим лестницам ко входу, куда обычно подвозят пациентов на скорой. Через главный вход их никто не пропустит в столь поздний час.
  
  Следующие тридцать три минуты и двадцать шесть секунд - парень не засекает, но он уверен в точности, словно сам по себе прекрасный секундомер, - они творят такие странные и нелепые вещи, о которых лучше не вспоминать после.
  
  Фило не может предположить, что ему придётся красть халаты докторов скорой помощи из подсобной комнаты в тот момент, пока Артур - этот дьявол во плоти! - мило флиртует с молоденькой медсестрой на рецепции. Этот мужчина несёт жуткую ерунду и собирает все симптомы, вместе взятые, от чего у девушки голова должна пойти кругом. И она идёт - но причина намного проще. Артур смотрит на медсестру в чистом розоватом халатике таким взглядом голодного удава, и его улыбка настолько обворожительная, что Фило готов поклясться: будь он на месте девушки, уже отдал бы и руку, и сердце, и почки в придачу. Как же хорошо, что рядом с ним Кейн не ведёт себя так.
  
  Фило видит, как мужчина, взяв у засмущавшейся девушки бумажку с её - совершенно точно - номером телефона, наконец интересуется, где здесь туалет. Они договорились встретиться и переодеться именно там, но парень считает, что Артур слегка увлёкся своей частью.
  
  - Вы выглядели очень мило, - бурчит он, надевая белый халат, пока мужчина возится с доставшейся ему тряпкой. Он следит за его снова нечитаемым лицом в зеркале, перед которым они переодеваются, и мигающая лампа вкупе с капающей из дальнего крана водой добавляет футуристичности их ломаным движениям.
  
  - Не болтай глупостей, - только и говорит Артур, попав, наконец, в рукава. Он подхватывает оставленный на полу чемоданчик со своим инструментом и, сминая полученную от медсестры бумажку, под немигающим взглядом Фило отправляет её в мусорное ведро. - Ты готов?
  
  - Готов, - почти не разлепляет губ парень. Он делает вид, что не оценил последнего жеста. Но сердце внутри колотится чуть быстрее положенного. А может, это просто пресловутое волнение?
  
  - Нам на седьмой этаж, от лифта налево. Неонатология, и рядом послеродовое, если верить словам Майки. Я не знаю, как пройти незамеченными там, но у них, - мужчина поднимает левую руку, и Фило вдруг видит на тонком запястье дешёвые китайские часы с крупными электронными цифрами, - скоро пересмена, и мы должны как-то пройти во время неразберихи.
  
  Судьба благоволит им - иначе Артур не знает, как назвать это везение. На посте дежурной медсестры никого нет, видимо, она отошла в туалет. Двое мужчин, ступая бесшумно, проходят несколько дверей, чтобы замереть у стекла с надписью "Неонатология. Пороки развития. Палата номер три". За ним виднеются составленные в два ряда люльки-боксы на колёсиках, но младенцы лишь в четырёх из них. Артур набирает побольше воздуха в лёгкие и толкает дверь вбок.
  
  Ничего не происходит: небеса не шлют молний, не воет сирена пожарной тревоги, никто не кричит за спиной и не спрашивает, кто они такие и откуда здесь взялись. Больница окутана тишиной, сонным спокойствием и еле слышным посапыванием и шебуршанием спящих новорождённых. Мужчина, не читая бэйджиков с именами и фамилиями матерей, безошибочно подходит ко второй слева люльке.
  
  - Ты уверен? - в который раз еле слышно спрашивает Фило, разглядев сбоку надпись "Алисия Кейн, девочка, три сто, сорок девять сантиметров".
  
  - Мне нужен стул, - огорашивает Артур, склоняясь над малышкой и замирая в этой не слишком удобной позе. Он разглядывает её, скользя глазами по миниатюрному вздёрнутому носику с чуть заметной точечкой на кончике, и края его губ вздрагивают.
  
  - Они не проснутся от шума машинки? - взволнованно интересуется Фило, озираясь по сторонам и с успокоенным выдохом замечая справа у двери четыре небольших табурета.
  
  - Новорожденные младенцы спят очень крепко, если их ничего не беспокоит, - отвечает мужчина. Он принимает поднесённый Фило стул и просит ещё один - для чемоданчика с инструментом. Он действует очень быстро и немного нервно: - У нас не более получаса до очередного обхода, Филли. Я должен успеть всё сделать за это время. И... - он осекается, словно горло вмиг становится сухим, - проследи, чтобы у меня всё получилось, хорошо?
  
  Фило только кивает, занимая свой пост у стеклянной двери с навешенными на ней жалюзи. Это странно, но он понимает всё - смолчанное, недосказанное, потерянное в глубинах разума этого человека - словно оно чётко разносится знакомым голосом в его голове. Это более чем странно. Но сейчас чувствуется таким естественным, каким только может.
  
  Он смотрит за дверь и видит, как в конце коридора возвращается на свой пост сонная медсестра. Он переводит взгляд к Артуру и наблюдает, как тот негнущимися пальцами освобождает грудную клетку своей племянницы и осторожно, в несколько слоёв покрывает её анестетиком-спреем, чтобы та не чувствовала боли.
  
  - Что ты собираешься набить ей? - не удерживается от давно терзающего вопроса Фило.
  
  Артур очень нежно улыбается, и его глаза светятся, когда он смотрит на малышку перед ним.
  
  - Её зовут Андромеда, - туманно говорит он, не отрывая взгляда. - Кто бы мог подумать, такая маленькая, и такое большое имя. А каждой Андромеде нужен свой Персей.*
  
  Ни словом больше, ни словом меньше. Фило не понимает ничего, но переспрашивать не решается - мастер превращается в Мастера, и воздух в небольшом помещении словно замирает, заволакивается туманом по углам. Мужчина совершенными, многолетне-отточенными (ради сегодняшнего момента?) движениями собирает машинку, и парень может поклясться, что видит в этих простых и таких привычных жестах дыхание высших сил. Словно кто-то стоит за всем этим. Кто-то, кто только и ждал, когда наступит нужное, правильное для Него время.
  
  Андромеда, как окрестил племянницу Артур, морщит носик и начинает возиться, едва машинка с тончайшей иглой притрагивается к её коже. Мужчина тут же отстраняется, чтобы снова и снова дотронуться и оставить пигмент и часть своей души на нужном месте. Мягкий шум машинки убаюкивает и почти вводит в транс, и Фило, вдруг вздрогнув, понимает, что не смотрит, а уже видит: Артура, опалённого малиновым сиянием с фиолетовыми искрами, сосредоточенно склонившегося над ярко светящимся комочком, и это невероятно - малышка играет и переливается всеми цветами радуги, так восхитительно и красиво! Вот только что-то инородное и черное посередине её маленького тельца разъедает и тянет силы, впитывая в себя яркость и глубину цветов.
  
  Фило чувствует небывалое соединение своего обычного и недавно обретённого зрения, и он замечает, как Артур, вытирая рукой лоб, устало вздыхает. Его алый цвет вокруг дрожит и тускнеет с каждой минутой, что он работает, а фиолетовые всполохи всё реже. И парень как никогда остро чувствует - Артур не сможет. Не доведёт эту свою "главную работу" до конца. У него просто не хватит сил, слишком много он отдаёт их сейчас своей маленькой племяннице...
  
  - Эй, Арт... - негромко зовёт он, но тот даже не реагирует, словно полностью погрузившись в параллельную реальность. В то время и место, где он доводит задуманное до конца.
  
  Все внутренности Фило - начиная от кишечника и до глотки, обдаёт жидкой огненной волной. Он вдруг отчетливо понимает - они с Артуром сейчас в разных мирах, в иных измерениях. И что бы он ни сказал или ни сделал - всё впустую, не будет услышано. Более того, парень безумно пугается, что не сможет даже прикоснуться к нему. Он не в силах сдвинуться с места.
  
  Фило опускает голову вниз и наблюдает, как его ноги, словно два древних ствола, уходят корнями куда-то вниз, вглубь, а Артур меж тем вздыхает всё чаще. Фило видит за его потускневшим свечением, как пот струится по вискам и теряется ниже скул.
  
  - Арти... - выдыхает парень, напрягается изо всех сил и - с треском, с воем, зажмуривая от напряжения глаза, - вырывает одну ногу из такого обманчиво-гибкого пространства. - Я не позволю тебе, - настойчиво и до безумия тихо, сквозь сжатые зубы шепчет он. Вторая нога подаётся немного легче, но невидимые корни, лишаясь почвы, трещат и стонут так же надрывно. - Ты сказал, что это - твоё самое Главное Дело. Но не упомянул о том, какое же тут дело у меня. Человек-недоговорённость, - усмехается Фило, медленно, словно через невероятно густой кисель, прорываясь к слабеющему Артуру. - Я не позволю тебе отдать ей всё и уйти. Я здесь не для того, чтобы просто смотреть на это.
  
  Парень медленно - потому что в этом странном, таком тяжёлом и статичном ином измерении просто не в состоянии двигаться по-другому - стягивает с себя футболку. Кое-как, разгребая сгустившийся воздух руками, он добирается до Артура и одним взглядом дотягивается до свободного стула - здесь этого оказывается вполне достаточно, чтобы тот оказался за спиной работающего мужчины.
  
  Артур не обращает на творящееся вокруг него никакого внимания, он поглощён своим делом как никогда прежде, хоть с каждым движением зажатой в руке машинки теряет львиную часть самого себя. Фило вздыхает и, с усилием подавая своё тело вниз, садится сзади, бесконечно медленно касаясь пальцами рубашки мужчины перед ним. Она поднимается слишком, слишком неторопливо, позвонок за позвонком оголяя полукруглую бледную спину с россыпью родинок и старым белёсым шрамом слева, чуть выше ямочки на пояснице.
  
  Последние сантиметры между их телами даются особенно трудно, но Фило настойчив и упорен в своём желании. "Ещё, давай же!" - твердит он взбунтовавшейся реальности, и в тот момент, когда его грудь прилепляется к спине Артура, чувствует обрушившуюся на него нирвану, грохочущий водопад тишины и бушующее море спокойствия, консенсус Инь и Янь и бестолковость их извечной борьбы, относительность любой истины и то, что ничего не имеет смысла и при этом более осмысленно, чем можно себе представить. И ничто из этого не пугает его - ведь он, словно многорукий Шива, обнимает Его - своего, Своего. Под тёплым животом, через грудь, у шеи, прорастает прямо у сердца, и дыхание того - прежде ослабленное и затруднённое - выравнивается, становится сильным и полным жизни.
  
  Ритм бьющегося в глубине алого комка пламени становится уверенным и ровным, и он - оно? - счастлив этому, как никогда. И всё остальное перестаёт иметь значение. Здесь, вокруг него, витают все вопросы и все ответы, но ничто, ничто из этого не важно. Потому что главное известно: ему - Своему - хорошо. Тут нет имён, и они не нужны. Себя же, прилипшего, словно улитка к ветке, чувствует частью единого - Целого. И пропускает себя - всего - через Него и обратно, и так столько десятков тысяч циклов, сколько потребуется, чтобы всё получилось, как надо. Чтобы не отпустить его - Своего - дальше заветной черты, откуда не возвращаются.
  
  Чтобы не отпустить.
  
  - Филли, я в порядке, - спустя эпохи разносится у уха, отскакивая от стен древних катакомб, пещер, разлетаясь по черепным коробкам множества его голов. - Пожалуйста, прекращай, детка, Филли...
  
  Он словно просыпается от странного, но такого реалистичного при этом сна. Голова немного кружится, а виски ломит. Тело не ощущается вообще, и лишь сладкое, бесконечно родное тепло перед ним обещает, что оно всё-таки есть. Он открывает глаза и всё ещё видит - через плечо Артура: латаная, словно малиновыми, сотканными из самой его сути, стежками, чёрная дыра. Но она уже не страшная, а обессилевшая и жалкая, со стянутыми, сшитыми краями. И тут Фило буквально осеняет, и знания, которыми он никогда не владел, проносятся в его голове, как рой из обрывков чужих мыслей. И он знает все звезды в этом созвездии. И каждая из них - начало нового стежка, держит его намертво. Звёзды маленькие и светящиеся фиолетовым, но одна, крайняя, - Фило точно знает, что это звезда Горгона - яростно полыхает алым глазом. Созвездие Персея во всей красе, стянутое меж собой алыми стежками, закрывает чёрную рваную дыру на груди маленькой, невинно сопящей в своей люльке Андромеды.
  
  - Фил? - снова раздаётся родной, до боли сладкий голос, и парень моргает. Он улыбается в ответ, потому что теперь всё, совершенно точно - встало на свои места.
  
  - Я тут, Арт, - отвечает он.
  
  - Красиво, правда? - спрашивает мужчина и, вдруг ослабев, скатывается со стула на пол без сознания.
  
  ****
  
  Майкл стоит, нахмурившись, у высокого окна в конце больничного коридора и проедает тяжёлым, почти ядовитым взглядом стекло. Разговор неприятный и тягостный, и Фило искренне недоумевает, почему, чёрт, он должен оправдываться. Со стороны, с точки зрения обычного человека то, что они вытворили с Артуром вчерашней ночью, просто фарс и безумие, выходка двух душевнобольных придурков. Это так, да, именно так... Но как же то, что этим они перекроили судьбу умирающей новорождённой девочке?
  
  "От добра добра не ищут", - устало вспоминает Фило древнюю пословицу, и, сильнее вжимаясь в жесткое больничное кресло, ожидает продолжения от Майки. Он почти без сил и едва отошёл от ночных событий. Всего полчаса назад он был у Артура в палате интенсивной терапии и вглядывался в спокойное и бледное лицо спящего уже много часов человека.
  
  "Когда он ел последний раз?" - спрашивает медсестра, вводя парня в замешательство. Ведь он и правда, совершенно серьёзно, не может ответить на этот вопрос. Его самого почти выворачивает от одной мысли о еде - наверное, это последствия шока. Ведь Фило - ох, он не хочет снова вспоминать тот жуткий момент - почти умер от ужаса, когда Артур, игнорируя его объятия, свалился на пол. Это было так страшно, настолько страшно, что парень сам едва удержался от обморока.
  
  Он на секунду, на самую миллисекунду представляет вдруг, что потерял его. Навсегда.
  
  И этого хватает, чтобы понять одну маленькую, но чертовски важную деталь про себя и про него.
  
  "Вам нужно отдохнуть, молодой человек", - говорит медсестра, когда он, только что не валясь с ног, выползает из палаты Артура. Его рука до сих пор помнит малейшее очертание прохладной и слишком тонкокостной для мужчины ладони. "Это просто обострение язвенной болезни и общее истощение. Мы продержим его около недели, и после лечения и капельниц он будет чувствовать себя намного лучше".
  
  Лучше. Всё будет лучше. Фило знает это, он уверен. Потому что иначе всё вообще лишено смысла.
  
  - Ты можешь себе представить, что мы с Элис подумали, когда увидели эти вытатуированные точки? - наконец, тихо и очень гневно спрашивает Майкл. - Просто на секунду, ты можешь представить, что мы почувствовали?!
  
  Фило устало вздыхает и прикрывает веки. Под ними дуют ветры и вздымают режущий песок. Он вспоминает, как трясущимися руками убирал следы их пребывания в палате неонатологии, как прятал чемоданчик с инструментами и нёс полную ахинею дежурной медсестре, сорвавшейся со своего поста, едва он выволок тело Артура в коридор. Он вспоминает это, словно прошли недели, а может, и месяцы. Вспоминает, и поражается себе. Как он вообще смог мыслить здраво? Действовать здраво?
  
  "Ты дикий", - слышится ему знакомый голос. "Упёртый мальчишка", "ненасытный"...
  
  Возможно, Артур не так уж неправ, обличая его подобными эпитетами? В любом случае, он смог. Он блуждал в темноте подземных ходов, галерей и тупиков до тех пор, пока вдруг не увидел впереди свет. Робкий, свет разрастался и звал, и вот он, обессилевший и заслоняющий слезящиеся глаза, перед узкой лестницей, где наверху - только сияние и обещание лучшего.
  
  - Я не знаю, Майки. Так было нужно. Артур решил, что так было нужно, а я поддержал его, - он сам не узнаёт свой охрипший и севший голос.
  
  - Кто, блять, вам позволил решать, что нужно моему ребёнку? - парень резко оборачивается от окна, впиваясь ядоточивым взглядом в друга. - Ты понимаешь, что мы едва не заявили в полицию о случившемся? Зачем вы вообще сделали это? Зачем новорождённому ребёнку татуировка? О, Господи, - выдохшись, Майкл проводит по лицу сверху вниз ладонью и снова отворачивается к окну.
  
  Татуировка... Фило помнит её так отчётливо, словно она выжжена за его веками намертво. Ювелирная работа. Самые безопасные чернила, минимальный размер. Миниатюрное созвездие Персея сразу под левой грудью. Потрясающая имитация под настоящие родинки, и лишь одна из них, более крупная - выведена бордовым. Если бы не покраснение вокруг, сопутствующее любой новой татуировке, можно было бы предположить, что это просто скопление естественных родинок. В форме идеального созвездия Персея...
  
  - Я не могу отвечать на вопросы, которые ты должен задать своему брату, - в который раз хрипит Фило.
  
  - Ты должен был остановить его! Ты должен был рассказать мне, что он задумал! - Майкл снова смотрит на друга, и его глаза горят непониманием. И никто не сможет достаточно ясно объяснить этому молодому папаше, почему они поступили так странно с его ребёнком.
  
  - Тебе нужно было отдохнуть, Майки, - Фило чувствует, как он истекает последними силами, словно кровоточит из незатягивающейся раны. - А я должен был поддержать Артура. Знаешь, может, ты и не понимаешь, для чего он сделал это. Но сейчас я просто скажу, а ты послушай меня внимательно. Потому что я чувствую, больше не смогу ничего тебе сказать, - парень чуть выше подтягивается в кресле, по которому уже почти сполз, и ловит напряжённый взгляд Майкла. - Твой брат мог бы умереть из-за этой татуировки сегодня ночью. Если бы я не пошёл с ним. Потому что если он что-то задумал, вряд ли найдётся нечто, способное его остановить. А теперь подумай, не слишком ли великая цена для глупости, как ты считаешь? Он спас твою дочку, можешь верить, можешь -нет. Через пару дней врачи скажут, что ей не требуется специальная терапия, а ещё через несколько - выпишут домой вместе с Элис с диагнозом: "Абсолютно здорова". Они будут чесать затылки и ломать головы, перепроверяя показания анализов. Но это им ничего не даст. Ты можешь не верить, Майки, просто подожди. Время покажет и всё расставит на свои места. А сейчас мне нужно поспать, друг, очень нужно поспать...
  
  Фило не понимает, что происходит, но его веки слипаются, и он, выкачанный до последней капли, проваливается в муторный и густой сон.
  
  ****
  
  - Филли? - Артур улыбается одними глазами, потому что губы сухие и слиплись. - Майки?
  
  Он смотрит ещё мутным взглядом на родных людей возле его кровати в палате интенсивной терапии. Он проспал сутки, а ему кажется - целую вечность. Майкл выглядит взволнованным, а Фило сидит рядом и кажется очень измождённым.
  
  - Как Андромеда? - снова разрывает он склеивающиеся губы. - С ней всё в порядке?
  
  - Андромеда? - Майкл переспрашивает и немного хмурится. - Элис хотела назвать нашу дочь Лили.
  
  - Ни в коем случае, - морщится Артур, словно ему на язык брызнули лимонным соком. - Нельзя называть Андромеду Лили, это ведь и ежу понятно. Я видел её имя, у вас не осталось выбора. А если вы считаете иначе, пусть это будет волей умирающего дядюшки, - и он заходится хриплым кашляющим смехом.
  
  - Ты не умираешь, придурок, - решает вставить, наконец, своё веское слово Фило. Он сам проснулся недавно, и был приятно удивлён - Майкл нашёл для него пустующую палату и уложил на кушетку, позволяя выспаться в нормальной позе.
  
  Они встречаются глазами и словно сливаются в единый, ровный и глубокий поток: мутно-зелёный с буро-коричневым, и в этом долгом и тягучем взгляде так много всего невысказанного, что воздух начинает искрить от переизбытка информации.
  
  Они не замечают, как Майкл, кашлянув на прощание, уходит под смущённое: "Не буду вам мешать, зайду попозже, Арти". Не обращают внимания на резковатые запахи лекарств и химии, на мерное пиликанье электроники. Это всё словно отсекается линией отчуждения и не имеет никакого значения теперь.
  
  Фило видит, как силуэт Артура притягательно и красиво переливается малиновым, как по нему тут и там мелькают фиолетовые всполохи. Он видит, как внутри его тела, где-то в районе солнечного сплетения, пульсирует клубок алого пламени: размеренно и спокойно, как бывает у вполне здоровых людей. Он отдаёт себе отчёт, что даже может протянуть ладонь и, проникнув внутрь тела, взять его в руку или погладить. И это так просто и так здорово!
  
  - Ты такой красивый, - тихо говорит Фило, находя прохладную ладонь мужчины сбоку на простыни.
  
  - Забавно слышать это после года знакомства, - криво, словно его губы переламывают пополам, улыбается Артур.
  
  - Придурок, - Фило не может удержать усмешки. - Я не об этом. Я вижу тебя. Вижу таким, какой ты есть на самом деле.
  
  Парень не понимает, почему Артур вдруг напрягается, а взгляд его становится серьёзным.
  
  - И что ты видишь? Расскажешь мне?
  
  - Хм, - Фило мнётся, с наслаждением наблюдая трепещущее ожиданием выражение лица. - Твои цвета, они очень красивые. Ты будто окружён малиновым сиянием. Оно такое ясное и чистое. Но это не всё. Словно блики на гребне волны, по малиновому проходят фиолетовые искры. Это... завораживает.
  
  - Продолжай... - Артур шепчет, почти не раскрывая губ. Он, всегда боявшийся, что его нет вообще. Он, всегда думающий, что на месте его лишь чернота и небытие, вдруг узнаёт, насколько он яркий... У него обрывается дыхание от волнения, но он старается ничем не показать этого. Слишком долго он ждал подобных откровений. Больше пятнадцати лет в неведении, что же он такое вообще.
  
  - А внутри, вот тут, - Фило кладёт ладонь на простынь, которой укрыта грудь мужчины, - жаркий комок алого пламени. Оно ровное и яркое, и такое ощущение, что может обогреть целый город, если солнце вдруг устанет светить.
  
  - Ты шутишь? - Артур не верит. Это слишком... прекрасно? Отчего-то глаза щиплет и под веками становится влажно.
  
  - Ни капли, - Фило встаёт со стула, на котором провёл последние десять минут, и пересаживается прямо на край больничной постели. - Ты очень красивый. Если бы тебя не случилось в моей жизни, тебя стоило бы выдумать.
  
  Парень скользит чуткими пальцами по заострённым чертам лица, убирает жуткого вида засаленные алые пряди за уши. Проводит по скулам и, словно раздумывая, по носу, чуть задерживаясь на кончике с едва заметной родинкой. Он приглаживает большим пальцем губы, покрытые сухой корочкой, и снова скользит к уху. Он просто хочет запомнить его таким, как сейчас: робким, зависимым, немного слабым. Не тем мужчиной, в котором больше сарказма и дерзости, чем крови, а потерявшимся парнем, ластящимся к его руке и прикрывающим веки от удовольствия.
  
  Артур притягивает его к себе за руки, заставляя почти лечь сверху. Они касаются лбами и носами, и совсем чуть-чуть - краешками губ. Это даже сложно назвать поцелуем, но почему-то волна чистого электричества проходит через всё тело Фило.
  
  - Спасибо, Филли, - шепчет мужчина, едва касаясь своими губами его губ. - Побудешь со мной немного?
  
  - Медсестре это не понравится, - кривовато улыбается парень, ловя дыхание Артура.
  
  - Плевать. Просто полежи рядом со мной, ты совсем измотан, мой мальчик.
  
  И Фило сдаётся без боя, очень осторожно укладываясь рядом. Он упокаивает свою голову на груди с выпирающими косточками и крепко сжимает прохладные пальцы своей ладонью. Он закрывает глаза и чувствует, как его уносит куда-то далеко по малиновым волнам с фиолетовыми бликами. И понимает, что ему совершенно никуда больше не нужно торопиться. Всё, что он так давно и яростно желал, тут: в его крепко сжатой руке.
  
  
  _____________________________________________________________________________
  Catacomb - отсылка к "Картинкам с выставки" Мусоргского, к миниатюрному произведению с тем же названием.
  
  *Отсылка к древнегреческой легенде о встрече Андромеды и Персея, который спас несчастную девушку от морского чудовища. В честь этого события было названо созвездие "Персей".
  
  
  
  
  Часть третья. Глава 41. Coda
  
  
  Фило сидит рядом с Андромедой за барной стойкой в кухне Кейнов и старательно выводит пегасов. Он совершенно не умеет рисовать, но пегасы для малышки Энди - это святое. Эта девочка буквально помешана на пегасах*, но никто не скажет ни слова по этому поводу. В жизни любой маленькой девочки должно быть место горячему увлечению.
  
  - Чёрт, Энди... Мне жаль, но мой пегас снова вышел кривоватым, - вздыхает он, разглядывая голубое в жёлтую крапинку чудовище с крыльями.
  
  - Ты не должен ругаться при мне, дядюшка Фил, ты помнишь? - назидательно спрашивает девочка, выводя последние линии очень красивого розового пегаса с золотистой гривой.
  
  - Да, чёрт... ох, прости. Просто не рассказывай папе и маме, какой у меня непослушный язык, хорошо? - едва заметно улыбается Фило, наблюдая макушку с двумя красиво заплетёнными косичками. Он поглядывает на глубокое кресло у зажженного камина, в котором Майкл изучает рабочие отчёты. Обычно он не занимается подобными делами дома, да ещё и в канун праздника, но сейчас - особенный момент. Его лаборатория ответственна за заключительную часть испытаний нового лекарства от болезни Паркинсона. И если всё получится, это будет небывалый прорыв в медицине.
  
  По дому разлетаются умопомрачительные запахи: сидящей в духовке индейки и пряностей, имбирного чая, рисового пудинга и ещё чего-то такого, что витает в любом доме в канун Дня Благодарения.
  
  - Нарисуем ещё по пегасику, Фил? - вырывает его из раздумий девочка. Её глаза потрясающего цвета, словно смешали в себе ореховый отца и зеленовато-голубой - матери. А ещё на её носике, словно взятом "ненадолго, поносить" у её родного дяди, красуется милая родинка. Фило улыбается и едва вздыхает, потому что на самом деле он всем своим существом ждёт, когда под дверью раздастся басовитый рокот вишнёвого харлея.
  
  - Конечно, милая. Столько пегасов, сколько будет угодно твоей душе.
  
  Он берёт тёмно-синий карандаш и чуть задумывается, пока Андромеда выбирает салатовый и начинает рисовать мордочку - на самом деле, ей всё равно, откуда рисовать пегаса. Он получается отлично, даже если она начинает с хвоста или с левого заднего копыта, чего не скажешь о пегасах Фило.
  
  - Дядя Арт должен приехать к ужину? - вдруг спрашивает она, водя карандашом по свободному месту на бумаге.
  
  - Эм... он обещал, - Фило удивляется и порой думает, что эта малышка умеет читать мысли. Хотя, скорее всего, у него как обычно всё на лице написано. - Он сказал, что вернётся в канун Дня Благодарения.
  
  - Он успеет, - уверенно заявляет Андромеда, и из под её карандаша уже выходит приятная, чуть удивлённая мордочка, чем-то напоминающая Фило. - Из Лос-Анджелеса не так далеко ехать, а дядя хорошо водит.
  
  - Я тоже надеюсь на это, милая, - парень улыбается и целует девочку в макушку с апельсиновым запахом. - Как дела в школе?
  
  - Всё хорошо, - Андромеда как-то тушуется, а затем поднимает свои чудно намешанные глаза, спрашивая: - Что нужно сделать, когда тебе кто-то нравится?
  
  Фило несколько мгновений сидит, ошарашенный. Не часто пятилетние девочки спрашивают подобное.
  
  - Хм-м... - тянет он в конце концов. - Возможно, просто сказать об этом человеку?
  
  - Но что, если он постоянно ведёт себя, как... дурак? - девочка старательно подбирает слово, чтобы оно не звучало слишком ругательно.
  
  - Почему ты так решила?
  
  - Ну... - в задумчивости Андромеда начинает умилительно посасывать кончик своего салатового карандаша. - Он часто дёргает меня за косички или хвостики, когда проходит мимо. А ещё несколько раз подкладывал мне лягушек со школьного пруда в парту. Представляешь? - она искренне возмущается, и Фило уже готов поддержать её гневной тирадой в сторону невоспитанного мальчишки, как девочка продолжает: - Бедные лягушки! Им же так грустно сидеть в парте всё то время, пока я их не нашла! Я устала носить их обратно в пруд...
  
  - Да, м-м... - только и может произнести Фило. - Думаю, ты и правда нравишься этому мальчику, - решает предположить он. - Обычно, мальчики ведут себя так... странно, когда им кто-то нравится.
  
  - Ты и дядя Арт вели себя так же странно, когда понравились друг другу?
  
  Ох, этот ребёнок сведёт его с ума сегодня...
  
  Фило задумывается на некоторое время. События шестилетней давности проносятся у него в голове подобно маленькому разрушительному смерчу, срывая крыши и поднимая их выше и выше, засасывая в себя. Наверное, они вели себя ещё хуже...
  
  - Думаю, можно сказать и так, - немного улыбается он.
  
  - А когда ты сказал дяде Арту, что он тебе нравится? - Энди не унимается, ожесточённо грызя кончик карандаша и выглядя очень заинтересованной.
  
  С этой девочкой на самом деле довольно непросто говорить. Потому что за телом пятилетнего ребёнка скрываются очень умные глаза и мозг, намного опережающий своих сверстников в развитии. Андромеда совсем не обычная девочка. Хотя она давно поняла, когда стоит показывать свою особенность, а когда стоит сливаться с толпой. Едва ей исполнилось пять, она решила, что ей пора пойти в школу. Не потому, что её могли там научить чему-то новому для неё. Она подошла и сказала Майклу: "Папочка, мне становится скучно одной. Я хочу общаться с разными детьми и ходить в школу, это будет интересно". А потом показала буклет с заведением, который сама выбрала. Порой этот ребёнок пугал, но только до тех пор, пока ты не разглядывал за этим существом спрятанное робкое и очень ранимое, нежное создание.
  
  - Знаешь, милая... Пока ты маленький, намного проще сказать кому-то, что он тебе нравится, - на долгом выдохе говорит Фило, заканчивая очередного кривого пегаса и распрямляя затёкшую спину.
  
  - Почему? Какая разница, большой ты или маленький? - девочка чуть наклоняет голову, искоса поглядывая на крёстного.
  
  - Ты права, в общем-то, - сдаётся Фило, снова улыбаясь. - Разницы никакой. Просто взрослые очень часто размышляют над тем, что о них подумают и как они будут выглядеть со стороны. И правильно ли другой взрослый истолкует их слова... И долго сомневаются, на самом ли деле они чувствуют то, что чувствуют. И не кажется ли им это под влиянием других, хм-м... более примитивных желаний.
  
  - Получается, взрослые слишком много думают о глупостях, не имеющих смысла? - догадливо сообщает Андромеда, возвращаясь к дорисовыванию своего пегаса.
  
  - Получается, что так, - хмыкает Фило. - Поэтому, пока ты маленькая и чувствуешь всё отчётливо, не бойся говорить об этом. Для начала будет достаточно, если ты скажешь этому мальчику, что тебе не нравится, когда он дёргает твои волосы. А потом просто предложи поесть вместе мороженое.
  
  - Звучит неплохо, - девочка задумывается на мгновение, смотря куда-то на светящуюся над барной стойкой плетёную люстру. - Пожалуй, стоит попробовать, - она улыбается Фило и быстро, не целясь, целует его в щёку.
  
  Парень думает, что на самом деле очень счастлив сейчас. У него большая семья, в которой ему чертовски уютно. Семья, в которой получаешь удовольствие просто от того, что являешься её частью. И хотя, фактически, он чужой человек для Кейнов, это совсем не так. Далеко не так.
  
  Раздаётся резкий рокот перед дверью, и он заставляет Фило замереть, вслушиваясь в звуки спинным мозгом.
  
  - Дядя Арти приехал! - кричит Энди, спрыгивая с высокого стула и бегом направляясь к двери ещё до звонка.
  
  - Осторожнее, детка, не расшибись, - отвлекается от бумаг Майкл, потирая переносицу под очками. - Неужели он успел к ужину, - бормочет он. - Скоро Элис должна спуститься, и будем садиться за стол.
  
  Фило долго думает, как же ему быть. Тело порывается радостно кричать и бежать за Андромедой, словно ребёнок. Мозг заставляет сидеть на месте, но это просто невозможно. Он решается на компромиссный вариант - встать со стула и облокотиться на стойку, лицом к двери. Он хочет видеть его, когда тот войдёт. Видеть всего, целиком: в запылённой мотоциклетной одежде, со шлемом в руке, с широкой счастливой улыбкой во все его мелкие зубы, с растрёпанными в разные стороны тёмными волосами... О, как он соскучился за эту неделю - не передать словами!
  
  Раздаётся звонок в дверь, и девочка открывает, тут же запрыгивая на шею наклонившегося пониже мужчины.
  
  - Милая, привет, ох, осторожнее, не задуши меня, Энди! Я весь грязный, за полчаса до Окленда был такой сильный дождь! - Артур крепко обнимает племянницу, обхватившую его ногами за пояс, и счастливо улыбается - именно так, как и предполагал Фило, наблюдающий за этой картиной, не мигая.
  
  - Мы скучали, дядя Арт! - откровенно заявляет девочка, обнимая мужчину так, как может только ребёнок. - И дядя Фил очень скучал, - добавляет она, заставляя парня, стоящего у входа на кухню, мысленно приложить руку к лицу.
  
  - Я знаю, детка, знаю, - негромко говорит он, перехватывая напряжённый, но тут же смягчающийся взгляд Фило. - Я тоже очень скучал, - говорит он особенным тоном, понятным только адресату. - Иди, сбегай к маме, скажи, что скоро можно садиться. Поможем ей накрыть на стол.
  
  Он опускает девочку на пол так бережно, словно она фарфоровая, и та, оставляя поцелуй на небритой щеке, отправляется вглубь дома.
  
  - Майки, - кивает Артур брату, тем временем прямым курсом двигаясь к ожидающему его внимания парню.
  
  - Привет заблудшим путникам, - Майкл улыбается одной половиной рта, как это умеют только в их семье, кивая мужчине. - Мы ждали тебя ещё днём.
  
  - Была большая пробка перед городом. Из-за ливня, наверное, - говорит он, и, наконец, поворачивает голову к Фило, уже не сводя с него глаз. Медленно, почти невнятно, крылья носа и уголки его губ начинают трепетать, чтобы приподняться в лёгкой предвкушающей улыбке.
  
  Майкл только фыркает, снова зарываясь в бумаги с отчётами и исследованиями действия препарата. Эти двое настолько предсказуемы, что он может по пунктам рассказать, что будет дальше. Маленький взрыв в его, между прочим, кухне. Почему-то чаще всего это происходит там.
  
  Артур подходит к Фило, но не слишком близко, ровно настолько, чтобы парень смог крепко впиться пальцами в края его расстёгнутой кожаной куртки.
  
  Эти несколько дюймов, что сейчас между ними, искрят настолько сильно, что напоминают ёлочную гирлянду в канун Рождества.
  
  Фило смотрит чуть снизу, и его затягивают эти орехово-зелёные глаза. Совсем не похожи на омуты. Именно болото. И затягивают не хуже трясины. Он так крепко держится за кожу куртки, что костяшки белеют. Глаза устают бегать между зрачками и ртом мужчины, и, резко притянув того к себе, он вцепляется в обветренные солоноватые губы.
  
  Артур кладёт шлем на стойку, не глядя, и теперь обе его руки сжимают тёплого Фило. Так же крепко и от всей души, как недавно Андромеда цеплялась за его шею. Он отвечает: неистово, голодно, почти сразу приоткрывая губы и впуская внутрь требовательный язык Фило. На вкус он такой потрясающе-сладкий, что кружится голова, и они будто падают. Оба.
  
  - Колючий, - отрываясь через некоторое время, заявляет парень, прислоняясь ко лбу Артура и тяжело дыша. - И воняешь, словно неделю не мылся.
  
  - Я тоже соскучился, детка, - хмыкает Артур, сжимая ягодицы парня. Затем он делает резкое движение, приподнимая Фило и усаживая его на кухонный гарнитур сзади. Ноги парня тут же знакомо и удобно обхватывают его бёдра, сцепляя их ещё сильнее. Это именно то, что они оба так любят: быть настолько близко телами, насколько это возможно.
  
  - На следующую конференцию, или что там это у тебя было, я хочу поехать с тобой, - упрямо говорит Фило, то и дело цепляя зубами нижнюю губу мужчины.
  
  - Это было довольно нудно для всех, кто не связан с татуировками, - улыбается Артур, чуть отстраняясь. - И как твоё шефство над приютом? Как дети, которые ждут тебя каждый день? Как твоё кафе, в котором ты пропадаешь по вечерам?
  
  - Ох, заткнись, - шепчет Фило. - Я и сам знаю, что никак мне не вырваться ближайшие полгода.
  
  Он сильнее вжимается пахом в пах Артура, чувствуя приятное тепло напротив, и приникает к мужчине животом и грудью, крепко обнимая. - Просто каждый раз, когда ты уезжаешь, я нервничаю.
  
  - Глупый, - тихо говорит мужчина, скользя руками по спине, забираясь под рубашку, от чего Фило вздрагивает и сладко выдыхает.
  
  В первый раз это случается пять лет назад, сразу после рождения Андромеды. Фило с головой уходит в учёбу, и в один прекрасный момент оказывается перед дверями закрытого тату-салона с рукописной бумажкой: "Закрыто на неопределённый срок". Это настолько жестоко со стороны Артура, что, пожалуй, становится причиной их первой серьёзной ссоры. В тот раз Майкл успевает разъяснить едва не сошедшему с ума Фило, что Артур "всего лишь" срочно улетел в Джерси чтобы разобраться с наследством почившей двоюродной тётушки. Мужчине приходится присутствовать на похоронах почти чужого им человека, разбираться с документами женщины, не понятно с чего оставившей им дом, и после продавать его - потому что на черта им сдался дом в Джерси? В тот раз Артур не возвращается около месяца. И после Фило несколько недель не разговаривает с мужчиной и не появляется в салоне. Уехать без предупреждения - очень в духе Артура. Всё самое идиотское и необъяснимое совершенно в его духе, но понимание этого никак не облегчает участи Фило.
  
  Правда, тот невероятный способ, которым Артур заглаживает свою вину, тоже нельзя не учитывать. Но с тех пор Фило всё же не может спокойно относиться к ставшим довольно частыми отъездам мужчины.
  
  - Я всегда возвращаюсь, - говорит Артур, снова ловя взгляд Фило и сладко целуя его губы. Они невероятно мягкие и вкусные, словно суфле. Кожа парня под пальцами призывно лоснится, точно шёлк, и мужчина с мысленным стоном надеется, что переживёт семейный ужин, прежде чем затащит Фило в постель. Прошла всего неделя, а он голоден настолько, словно они не виделись месяц.
  
  Тогда, вернувшись из Джерси, Артур покупает дом для семьи своего брата в тихом и уютном местечке на окраине Окленда. А на оставшиеся деньги через несколько лет выкупает небольшое помещение прямо напротив своего тату-салона. "Не хочешь открыть тут вечернее кафе?" - спрашивает он Фило в день, когда тот оканчивает университет и становится вольной птахой. Глаза парня расширяются и становятся круглыми, словно блюдца, а потрясающая улыбка, от которой замирает сердце, растекается по широким скулам.
  
  Фило никогда не мечтает ни о чём подобном. Но маленькое кафе на шесть столиков, где подают только кофе и алкогольные коктейли, становится чертовски популярным. Особенно быстро разлетается весть об оригинальных рецептах кофе и хозяине-баристе, поговорив с которым "за жизнь", словно камень падает с плеч. Сам Артур часто по вечерам засиживается в "Чёрных зёрнах" до самого закрытия, наблюдая за Фило. Затем они вместе закрывают заведение и переходят дорогу, чтобы покормить чёрную ленивую кошку и отправиться спать в их - неизменно общую - постель.
  
  И хотя в квартире над салоном на втором этаже порой чересчур громко играет классика, а парень, вздыхая, изредка выносит к мусорным бакам бутылки с крепким алкоголем, можно сказать, что всё происходит именно так, как должно.
  
  Андромеда спускается со второго этажа на кухню, чтобы начать накрывать на стол по просьбе матери. Элис беременна вторым ребёнком, и скоро у девочки родится братик. Она ждёт этого с радостным нетерпением. Едва Энди застаёт своих дядюшек жарко целующимися, она вздыхает и идёт в гостиную, чтобы плюхнуться на диван рядом с креслом отца.
  
  - Пап, они опять, - говорит она Майклу. Пока тот оборачивается и разглядывает ноги Фило вокруг бёдер своего брата, девочка успевает включить музыкальный центр и найти радиостанцию с благодарственными песнопениями.
  
  - Ябедничать нехорошо, - назидательно произносит Майкл, возвращаясь глазами к дочери.
  
  - Я не ябедничаю, - пожимает плечами Андромеда. - Но если мама узнает, что они снова забирались на гарнитур, она разозлится.
  
  - Значит, мы не будем говорить об этом маме, - улыбается мужчина, поправляя косовато сидящие очки. Элис потрясающая, но если узнает, что кто-то сидел задницей на её обожаемом гарнитуре, превратится в мегеру. - Надо дать им немного времени, тогда, возможно, они доживут спокойно до конца ужина.
  
  - И не сбегут на середине, как в прошлый раз? - обрадовано спрашивает Андромеда, пересаживаясь на колени к отцу, сдвигая документы в сторонку. - Я завидую дяде Филу. Дядя Арт никого не обнимает так долго, как его.
  
  - Хочешь, я буду обнимать тебя так долго и много, что ты станешь молить о пощаде? - шутливо спрашивает Майкл, обхватывая руками дочку и изо всех сил тиская её. Он начинает щекотать свою малышку, а та - радостно хихикать, потому что до жути боится щекотки.
  
  - Нет, папа, перестань, - смеётся она, пытаясь вырваться.
  
  - Кажется, нас поймали на горячем, - улыбается Артур на кухне, звонко отрываясь от блестящих и раскрасневшихся губ Фило. Он проводит носом по его щеке, чувствуя её теплоту и мягкость, зарывается в волосы за ухом, втягивая запах мускатного шампуня.
  
  - Я люблю тебя, - вдруг раздаётся у его уха голос Фило. Так тихо, что можно ошибиться, но Артур слышит, как быстро и громко ударяется сердце парня в его рёбра, и чувствует, как сжимаются в кулаки руки, заблудившиеся под курткой.
  
  Он задерживает дыхание и замирает. Сложно объяснить, насколько эти слова дики и целительны для мужчины. Словно водопад ледяной воды, словно нырок из сауны в пушистый сугроб - от них по всему телу разбегаются мельчайшие иголочки, заставляя волоски на коже вставать дыбом. Его сердце стремится изо всех сил догнать сердце Фило в этой безумной скачке.
  
  Чертовски странно слышать их после шести лет, проведённых вместе.
  
  Ещё более странно слышать эти слова впервые, когда тебе сорок один год.
  
  "Дышите, дышите", - просит он свои лёгкие, потому что просто обязан сказать что-то в ответ - пальцы Фило так яростно и моляще впиваются в него, что невозможно уйти без ответа.
  
  - Я знаю, детка, - сипло шепчет он, сжимая парня в своих руках до хруста костей. - Потому что я люблю тебя ещё сильнее.
  
  ****
  
  Можно сказать, что это обычный праздничный ужин обычной счастливой семьи в День Благодарения. Если не брать в расчёт, что двое из сидящих за столом могли бы и не пожениться, если бы не маленькая девочка-вундеркинд, выжившая благодаря татуировке. Если не брать в расчёт, что другие двое из них - пара мужчин, любящих друг друга так давно и говорящих об этом лишь делами до самого нынешнего дня. Если не брать в расчёт, что самый старший мужчина за столом, сейчас довольно улыбающийся шутке женщины, в прошлом жертва насилия, страдает спонтанной шизофренией и алкоголизмом, и он же человек, имеющий проблемы с обычным приёмом пищи. Если не брать в расчёт, что татуированный на семьдесят процентов поверхности тела парень всего лишь бывший трудный подросток, сбежавший от диктата родителей и не побоявшийся влюбиться в мужчину.
  
  В этой жизни далеко не всё оказывается тем, чем кажется. Но это не имеет значения. Потому что все эти люди за столом сейчас - на самом деле счастливая и любящая семья. И совсем не важно, что было у них в прошлом. Важно, что это привело их в настоящее, где они искренне улыбаются и согревают друг друга теплом.
  
  Важно лишь настоящее.
  
  
  ****
  
  
  "Человек устроен таким образом, что всё становится подвластно ему, когда он начинает гореть".*
  
  
  
  
  Fine
  
  
  ____________________________
  Coda - в музыкальном произведении это заключительная небольшая часть, которая чаще всего идёт после основного материала и несёт в себе смысловую нагрузку эпилога в литературе.
  
  *Согласно древнегреческой легенде, Персей пролетал мимо прикованной к скале Андромеды на своём крылатом коне Пегасе. Девочка не посвящена в то, что носит непростую татуировку, но её зовут Андромеда и она очень любит рисовать пегасов.
   *Цитата принадлежит Жану де Лафонтену, и более точно звучит: "Человек устроен так, что когда что-то зажигает его Душу, всё становится возможным".
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"