Нина Ивановна сидела на кухне у окна и смотрела, как ребятня возле школы кидается снежками. Снег был влажный - недолгий, неверный, погода такая же - из одних циклонов. Она заметила, что вздыхает - нехорошо, тяжело, будто то не снег тает за окном, а умирает любимая собака.
А на широком подоконнике кирпичной пятиэтажки - цветы; возится в комнате с двухлетним Микой мама, - ее мама, Любовь Васильевна; Витя к вечеру будет дома... Покой и счастье. И даже есть захватывающее занятие у Нины Ивановны, - не только вкусные супы готовит она и стирает белье (что такое в наши дни стирка?!), - а пишет она - любовный роман.
Смотрела она, покачивая чашку, на хоровод чаинок на донышке и вздыхала: ах, не то она пишет, ах, ушел куда-то первый порыв, ах... И брат, - мамин "зайчик", мамин "птенчик"... неладно что-то с Даней. Нина открыла духовку и последний раз проверила шарлотку: готова, - как раз успеет остыть к приходу Виктора, тот ее очень любит.
Два года назад Нине Ивановне было не до брата, и мать ей почти ничего не говорила - боялась лишний раз волновать. Потом тот эпизод все как будто забыли, да и жизнь благодаря Мике окрасилась в новые, радужные, цвета. Но первые радости и волнения материнства прошли, так же, как некогда предсвадебные и послесвадебные страсти, - море ее души улеглось, его охватил штиль - томление по волнениям и страстям. Вместе с Виктором они подумали, что будет лучше, если на работу Нина не вернется. По крайней мере, пока. Она вспомнила ужас ежедневного раннего подъема под гнусно пикающий будильник, поездки в полусне на другой конец города, брюзжание директора. Свое собственное недовольство, когда ее заваливали работой, и скуку, если делать было нечего. Однако... однако она больше общалась с людьми и чувствовала... Нина Ивановна задумалась: чего ей не хватает? Мика - тепло и счастье, свет надежды и центр притяжения, но без работы, она чувствовала, - жизнь неполна. То есть так Нина говорила про себя, когда чувствовала: у нее нет никаких успехов на этом направлении, ей нечего сообщить своим занятым подругам, - как будто на карте, поименованной - Нина Ивановна Понырева, образовалось большое белое пятно. Заниматься множеством мелких домашних дел, как ее тихая, кроткая, уютная мама, у Нины Ивановны не очень выходило, ей нужно было - поприще. Чтобы - вот, чтобы - ветер в лицо. Чтобы ощущать, что ты не пустое место, а все вокруг слегка потеснились...
Наверно, у них с Даней это от отца. Возможно, брак их родителей распался только оттого, что отцу стало скучно с домашней Любовью Васильевной. Но то был домысел Нины. А что же Даня? Даниил? С тех пор, как переехал на съемную квартиру, он стал еще более загадочным, чем прежде. Чем он занимается? Они с мамой знали только, что ему неплохо платят, а сам Даня сообщал: "Мету виртуальные улицы, а также раздвигаю горизонты, увеличиваю пространство Сети за счет расширения контекста".
Именно Даниил навел сестру на мысль о писательстве. "У тебя неплохой слог, - ответил он на ее очередное электронное письмо, - почему бы тебе не оформить заметки о Мике в рассказ?" Случилось это, когда маленькому пошел девятый месяц. Вообще-то, Нина Ивановна и сама думала написать что-нибудь... Она была запойной читательницей и - тоже по совету брата - вышла на ресурс, где любой мог выложить свой текст, многие из которых, по ее мнению, не уступали печатным. Авторы на сайте довольно активно общались и, возможно, это сыграло не последнюю роль в том, что Нина стала писать: сначала несколько коротких, с юмором, рассказов о ребенке, потом что-то фэнтезйное - в подражание симпатичным ей книжкам.
Хочется вздохнуть поглубже, отпустить повествование пастись как ему вздумается - на вольный луг... Колышет травы ветер, бредет по ним неказистая рабочая лошадка, отмахиваясь хвостом от насекомых. Неподалеку автор собирает цветочки: белую кашку, лиловые колокольчики.
Если вы искали работу в России в девяностые годы двадцатого века, то поймете, как можно погружаться в аляповатую, - не настолько стильно-примитивную, как лубок, - атмосферу дешевых романов, - с самозабвением, затаив дыхание следить за подвигами фигуристой блондинки, разделывающейся чуть ли не в одиночку с целой мафиозной группировкой... Впрочем, с глубоким пониманием, что это не литература. Но, однако, тут завернули! Страшно подумать - а ведь следующие поколения уже им не обладают, - пониманием, чтО есть литература. Поколение Нины Ивановны и Даниила (между ними всего два года разницы, Даня - младший), наверное, последнее, повзрослевшее в Советском Союзе и впитавшее из воздуха не куцее "Пушкин - наше все", а безусловность уважения к великой русской литературе, к литературе вообще. При полном отсутствии низкопробной беллетристики, уважение это, часто бессознательно, скрытым маячком, вырастало в душе. Кто-то скажет: "Ах, что вы! Я помню, как надо мной потешались приятели из-за моего пристрастия к чтению". Так и я помню - как наседал наш класс на новую учительницу литературы (очень неплохую), стараясь сорвать уроки. Но все-таки... все-таки так или иначе приходилось читать, приходилось писать сочинения на темы... Ой, лучше не вспоминать!
Итак, Нина Ивановна пишет роман. А поскольку на момент развала Союза ей исполнилось девятнадцать и она успела полюбить Евгения Онегина не меньше Татьяны, то роман задумывался серьезным: с объемными характерами, с атмосферой. Перед ее глазами проходили чередой прочитанные классики, и результат мечтался ничуть не хуже "Унесенных ветром", - не хотелось краснеть за свое творение, а потому изначально предполагались исторические декорации. Лучше из русской истории - патриотизм нынче в моде. А еще Нине Ивановне хотелось в романе страсти - не той сомнительной страсти Скарлетт О`Хара к бледному Эшли, а верной, но пылкой страсти Анжелики к хромому мужу.
Муж... Витя скоро придет и начнет рассказывать новости - о сослуживцах и работе. Хорошо, что он есть, но... как же иногда - скучно!
Слегка сместить ткань задуманной истории, чуть-чуть, самую малость - на толику любопытных случайностей, - и пусть героиня преобразится, например, в Вирджинию Вулф. Ах, до чего тонкая, чуткая дама. Иногда несколько жестокая в желании показать очарование мимолетности - и к себе, и к читателю, потому что вдруг ощущаешь, будто очутился посреди океана без плавсредств... Да, случайности должны были быть поистине любопытными. У Нины Ивановны есть и своя комната (больше ее, чем Виктора, который если дома, то чаще сидит на кухне), и необходимый достаток, и свободное время. Но автор не решится из российской женщины начала двухтысячных сделать подобие английской аристократки первой половины века двадцатого.
Действие романа должно было начинаться незадолго до отмены крепостного права. Еще Нине Ивановне хотелось взять широкую панораму и увеличить число действующих лиц насколько возможно. Поэтому сначала главных героинь было три, а главных героев - целый гусарский полк. Но потом она запуталась - кто кого на самом деле любит, а, может, ненавидит, и какая линия все-таки важнее, и не только сократила персонажей, а перенесла действие из веселой провинции в строгий Петербург. Нина Ивановна уже успела набить в Ворде тысяч пятьдесят знаков, но ничуть не пожалела, что их пришлось удалить, - несколько героев, каждый и которых тянет действие на себя, слишком громоздкая конструкция для любовного романа, где всё - замирание и восторг от встреч и расставаний двух сердец. Даже приключенческая "Анжелика" - беспрестанное биение пульса в предвкушении встречи с мужем, а все остальные интриги - лишь оттеняют главную страсть. Нина Ивановна начала заново и послала наброски брату.
Даниил написал в ответ совершенно несправедливые замечания, глядя на все узко и предвзято. Например: почему Владимир и Анна так ослепительно белокуры и пронзительно голубоглазы? Или: в каком это институте могла учиться Анна в те времена? Наконец: как дворянка могла всерьез обсуждать с родителями свое желание выступать на сцене, как бы "божественно" она ни пела?
После критики брата Нине захотелось услышать похвалы. У нее были подружки: Маша с последней работы, Таня и Света, жившие неподалеку, сблизившиеся с ней во время прогуливания детей.
Маша - пухленькая, веселая женщина из отдела по работе с клиентами, почти ровесница Нины, но ее девочке уже исполнилось десять; Таня - худосочная молодая мать, немного манерная, со смешным сюсюкающим говором, - совсем другое поколение; у Светы уже второй ребенок и по возрасту она между Таней и Машей с Ниной.
Зазвав Машу на чай, Нина Ивановна попробовала почитать ей начало романа. Очень скоро бывшая коллега воскликнула:
- На работу тебе пора!
- Не нравится? - загрустила Нина.
- При чем тут нравится - не нравится? У человека должны быть дом и работа.
Нина Ивановна стала возражать, что вовсе не от безделья занялась писательством. У нее, возможно, призвание - слова сами льются на бумагу. Роман написать - тоже труд.
- Слушай, я же к тебе поболтать пришла, а ты меня литературой грузишь! Давай так - ты мне распечаточку дай или на мейл скинь, а я почитаю и скажу - как оно мне, о`кей?
Приглашая Таню со Светой, Нина уже не так радужно смотрела на ожидаемые результаты своих чтений. Но очень хотелось увидеть непосредственную реакцию. С этими подружками Нина Ивановна не была столь накоротке как с Машей, наверно, поэтому приятельницы вежливо слушали,- минут двадцать, - попивая чай, пока не заплакал Светин Костик. Она пошла менять ему подгузник, а хозяйка выжидающе уставилась на Таню.
- Ну, я думаю, - начала та, у нее получалось: "Н-ню-у, йа ду-умаю".
- Я думаю, что тут еще как бы немного, и нельзя ничего конкретно сказать. Но язык понятный, не напрягает.
На кухню вернулась немного запыхавшаяся Светлана и изрекла:
- Да ты, прям, писатель! Только это - надо, чтобы все хорошо закончилось, а то будет неинтересно.
Ее восклицание немного обнадежило Нину. Она продолжала писать. Но у кого бы еще узнать - хорошо ли получается? Мама, конечно, умилилась, оттого, что ребенок сочиняет роман, - но мама есть мама! Витя... Нина Ивановна долго ходила вокруг да около с намеками, а потом решила подсунуть мужу роман под нос - как текст из интернета, чем-то ее заинтересовавший, - она знала, что Виктор в ее файлы не заглядывает, а на компьютере в основном в игрушки играет или новости собирает из Сети.
- Да зачем? Что там такого особенного? - отмахивался муж.
- Нет, ты прочти обязательно, а потом скажешь - что там особенного.
Прошла неделя и Витя, наконец, сказал, что прочел.
- Это что - твое, что ли? Н-ну, в общем, ничего. Дамское только очень.
Нина вскинулась: что значит "дамское"? Виктор ответил, мол, все о чувствах, действия маловато. Тогда жена успокоилась - ему бы детектив, где сотня трупов! А любовь - не действие?!
Все говорят - дети растут быстро. А как растут рукописи? Кто-то скажет: еще быстрее! Вот только успел сообразить: где место действия, как их (героев) звать, - и уже на бумагу хлынули дивные речи. Так рос и роман Нины Ивановны: на одном дыхании рождалась история любви утонченного, слегка байронического Владимира к... неважно кому, и, параллельно, оттеняя его небрежную холодность, повесть о первой любви его сестры Анны к... прекрасному и ужасно светскому Сергею Миронычу. Но вдруг все застыло. Сюжет не желал дальше двигаться. Как ни старалась Нина Ивановна выдумать жизнь Владимира после сорванного у милой поцелуя, и Анны вслед за признанием ей Серея Мироныча - ничего не выходило. Или получался какой-то сумбур. Например, в порыве страсти Владимир убивал возлюбленную - простую девушку Оксану - и, чтобы скрыть преступление, зарывал ее тело на пустыре. Анна же убегала с Сергеем Миронычем за границу... Пережив с героями восторги, страстное обожание, млея вместо Оксаны в сильных руках Владимира, вместе с Анной замирая от бархатистого баритона Сергея Мироныча Нина Ивановна, дойдя до кульминации, почувствовала опустошение. Если бы она писала карандашом или ручкой, то сейчас изгрызла бы их. Грызть клавиатуру - неудобно. Но колотить по ней можно:
ека васваым - но не рекомендуется.
Ночь. Тихо посапывает рядом Виктор. В соседней комнате у Любови Васильевны, в своем уголке уснул Мишенька, - его кроватку решили перенести туда, едва он перестал брать грудь, чтобы зря не будил Витю. Нина Ивановна не спит, уставившись на подсвеченный уличными фонарями потолок, на таинственно бликующую люстру. Она уже перепробовала почти все средства для возвращения вдохновения. Перечитывала классику: "Поющие в терновнике", "Консуэло", "Гордость и предубеждение". Современных авторов и соседей по Интернет-ресурсу. Спросила Даню: как бы он продолжил. Спросила маму, Машу и подружек Вконтакте. Ничего не помогло. Теперь Нина Ивановна лежала и думала: если бы она была Анной, как бы повела себя? Она любит Сергея Мироныча, но у него жена - немолодая и глупая, - в то время это становилось препятствием для новых отношений. Сергей Мироныч ответил Анне взаимностью. Нет, невозможно поставить себя на место героини, потому что Нине Ивановне очевидно - она бы, не раздумывая, бросилась в любовь. Могла бы возникнуть еще проблема - непредвиденная беременность, но как-то же и тогда умели с этим справляться... Или... Нет, обременять героиню внебрачным ребенком и публичным позором совсем не хочется. Наоборот - хочется как-нибудь избавиться от докучной жены, - пусть она, например, будет болезненной. Вот и хороший конец для Светки: после ее скоропостижной смерти герои, наконец, поженятся, и небогатая и незнатная Анна станет состоятельной графиней! Но к этому моменту надо еще прийти - в чем драма? Не просто же в интрижке, счастливо завершившейся браком. А если Анна ему откажет? Ведь неблагородно обманывать хоть глупую и некрасивую, но законную супругу. И герои десять лет будут писать друг другу проникновенные письма и замирать, повстречавшись на балу и в театре. "Фу, чушь какая", - оборвала себя Нина Ивановна. Лучше падение, муки из-за того, что приходится все скрывать от любимого брата, и перед стареньким отцом изображать невинность... А потом... Тут глаза Нины Ивановны замерцали, как старая чешская люстра от ночных огней, - ей показалось, что она нашла: Владимир все узнает и вызовет Сергея Мироныча на дуэль! Брат убит, отец умирает от горя, Анна в трауре удаляется от света, не отвечает на письма, избегает встреч с Сергеем Миронычем. Тот вынужден в силу обстоятельств отступиться: врачи настоятельно рекомендуют увезти жену в теплые края. Вскоре та умирает, он возвращается в Петербург и бросается к ногам Анны... И Нина, довольная, уже стала погружаться в темное убежище уюта - теплое, нежное, в глубины которого нет доступа кошмарам и даже легким грезам. Как вдруг тихий, но настойчивый девичий голос запульсировал, то повышая, то понижая тон, в ее голове. Нина Ивановна вяло отметала странные претензии голоса, не в силах просто как следует рассердиться и сказать ему: брысь!
Голос. Мне совсем не нравится Сергей Мироныч. Он не молод и мало того, что не умен, так и не добр.
Нина. Где видно, что он не умен? Почему не добр?
Голос. Те нудные диалоги, в которых мы рассуждаем об искусстве - он отвечает чуть ли невпопад. Не добр, потому что смеялся над Францем Ивановичем. Не говоря о том, что должен убить Володю.
Нина. Я хотела, чтобы ты выглядела умнее на его фоне. А Франц Иваныч и в самом деле жалок и смешон, и вообще - появляется на одну минуту. Владимира же Сергей Мироныч убьет на дуэли, не из-за угла!
Голос. В результате мы оба выглядим глупо. А на одну минуту или нет - неважно, Сергей Мироныч поступил нехорошо! И как я могла полюбить его? Он вечно в плохом настроении, говорит банальности и, кажется, ничем не занят, кроме визитов к знакомым.
Нина. Он обаятелен.
Голос. Я не заметила. Моя страсть к нему описана в таких выражениях, что можно решить - я иронизирую, не люблю Сергея Мироныча, а ломаю комедию.
Нина. Нет, любишь. Мне лучше знать.
Голос. Нет, не люблю. И мой милый брат, Володя, гораздо умнее и тоньше, чем может показаться по некоторым поступкам. Ему и в голову не могло прийти так унижать бедную неграмотную девушку, почти ребенка! Он учится в университете и...
Нина. Семнадцать лет - не детство. Он же ее любит! Какое унижение?
Голос. Неправда. Он смотрит на нее сверху вниз. А из разговоров Володи со мной и отцом видно, что он неспособен погубить Оксану.
Нина. Все образуется. Оксану после его смерти вы с Сергеем Миронычем возьмете к себе в услужение, ее ребенка усыновите, а потом она станет няней и ваших детей.
Голос (затихая). И это счастье?
Нина. А что? Она же второстепенный персонаж!
Голос. Спокойной ночи.
С утра, едва Виктор шагнул за порог, Нина Ивановна начала править текст. Правила она, позабыв все классические образцы, отчего роман, как ей казалось, становился живее. Вот уже и Вольдемар совсем не студент-заучка, а чуть не прожигатель жизни, вхожий в круг золотой молодежи; исчезли действительно нудные разговоры об искусстве, превратившись в бьющую ключом задушевную беседу; главная героиня больше думает о любви, а не о постановке голоса и чистоте его звучания.
И в эту ночь Анна говорила с Ниной Ивановной, но уже тише, меньше. Жалела беспутного Володю, Оксану и свой загубленный талант.
Нина продолжала править и дописывать историю, пока голос главной героини перестал бубнить ей перед сном. Выкладывая текст по главам в интернете, она начала получать комментарии от знакомых - все ее хвалили. Нина Ивановна подумала: "Ну вот, значит, все было не зря". Не зря она изменила образ Вольдемара, кому он был такой интересен - прямо зануда Разумихин. А так он вырос в трагическую фигуру, чуть ли не в Печорина. Сергея Мироныча все называют душкой. И всех устраивает, что Анна яркая блондинка с голубыми глазами! Сама Нина Ивановна была блондинкой крашеной, с глазами всего лишь светло-серыми. Но если правильно выбрать краску и умело нанести тени для век...
И так она правила, дописывала и выкладывала. Но радости и увлечения, с которыми Нина Ивановна начинала роман, совсем не осталось. Поэтому скучливо смотрела она теперь на мужа с удовольствием поедавшего шарлотку. И думала: как он растолстел, весь лоснится, ничего-то ему больше не надо; а она еще стройная и привлекательная, и вообще... Нина Ивановна вспомнила свою героиню и рассердилась на нее: глупая кукла - решила выскочить за первого встречного бонвивана; если б ей, Нине Ивановне, родиться такой красавицей в дворянской семье - ух, она бы уж покружила головы всем мужикам (то есть - баронам, графам и князьям)! И еще подумала: хорошо бы каждые три года новая любовь до гроба, и вся жизнь - как на крыльях, как на крыльях над облаками: всё внизу маленькое, а ты летишь, распираемый огромным чувством, величественный, словно орел...
Витя пошел смотреть футбол - какой-то там очередной кубок, а Нина и Любовь Васильевна стали укладывать Мику. Любовь Васильевна уговаривала дочку съездить к брату.
- Со мной он разговаривать не хочет, может, с тобой поговорит.
- Да я ж ему неделю назад писала! Он мне ответил. У него все в порядке, - возразила Нина.
- Ниночка, съезди! Посмотри, как он там. Наверное, опять из своего интернета не вылезает - в холодильнике пусто, квартира вся пылью заросла...
- Подумаешь! С кем не бывает!
- Я очень тебя прошу. Сердце не на месте. А ты там хоть порядок наведешь, если уж расшевелить его не сможешь. Я бы и сама еще раз смоталась, но Даня меня через пять минут выставит - я знаю.
Нина наконец согласилась, - и ехать-то недалеко, каких-нибудь сорок минут на маршрутке.
В подъезде разбитый кодовый замок только изображал препятствие - стоило как следует потянуть дверь, и его язычок послушно выскакивал из паза. Дом старого фонда испускал совсем иную ауру, нежели серокирпичные хрущовки, не говоря о "кораблях" и необжитом новострое, у которого аура отсутствует вовсе. Поднявшись на четвертый этаж по сумрачной лестнице, огибавшей лифтовую шахту, забранную металлической сеткой, Нина немного задохнулась. Но в допотопный лифт она бы никогда не села - там такие жуткие дверцы, которые надо самому открывать - закрывать, - да и что такое четвертый этаж? Но четвертый этаж здесь оказался как шестой или даже седьмой в новых домах.
У нужной двери Нина остановилась - та оказалась приоткрытой. Поколебавшись, нажала звонок, хрипло и едва слышно отозвавшийся: "Дз-з-з". Потом подумала, что, наверное, Даня куда-то выходил и по рассеянности не закрыл дверь, и - тихонько скользнула в квартиру. В прихожей Нина Ивановна быстро скинула сапожки и, не раздеваясь, прошла в комнату - единственную, но довольно просторную.
- Ах... - сорвалось у нее при виде брата - в одежде, едва прикрытого пледом, растянувшегося на диване.
Рядом на тумбочке раскатилось несколько маленьких белых таблеток. В испуге, с колотящимся сердцем, смотрела Нина на бледное, заросшее щетиной лицо Даниила. Ей показалось, что он не дышит. Он жив? Что ей делать? Может... Тут послышался позади нее какой-то звук. Прежде, чем успела подумать - куда звонить: 02, 03 или все-таки сначала маме, поняла, что в квартире она не одна с братом. Звук был звуком спускаемой воды из бачка унитаза. На пороге комнаты вскоре появился мужчина - лет приблизительно Даниных. В этот момент хлопнула дверь в прихожей - кто-то еще вошел с лестницы, и незнакомец обернулся:
- А у нас гости! - вполголоса сказал он в сумеречный коридорчик.
И еще тише, обращаясь к Нине Ивановне:
- Вы же сестра? Идемте на кухню, поговорим, чаю попьем.
Оказалось, что это два Даниных приятеля - Вася и Коля - пришли его проведать. Коля повыше и русый, Вася пониже и черный - чем-то похожий на Нининого брата. Нина Ивановна глядела на них и не могла понять, что же их между собой внешне сближает - таких разных? Потом уловила: выражение лиц - расслабленное, но с внимательным взглядом; нарочито безэмоциональная манера говорить - будто с собой, а не с собеседником. За братом она тоже замечала что-то такое - промельками.
То, что она проникла в квартиру, никого из них не встретив, оказалось совпадением: Коля вышел за продуктами (в холодильнике завалялась только банка с домашними консервированными грибами - мама принесла), а Вася в очень подходящий момент уединился в туалете. Дверь даже не подумали запереть - Коля ушел без ключей.
- Да он сам нас попросил, если мы опять заметим, что он стал подозрительно себя вести, как-нибудь его угомонить, - объяснял Вася. - Но ведь у человека родственники есть. И такие симпатичные. Не наше это дело.
Нина Ивановна спросила - что же случилось? Она ведь подробностей не знает - ребенка носила, когда с Даней это первый раз произошло, - мама в основном решала проблему.
- Да вот, - начал Коля, переглянувшись с Васей, - никто сразу и не заметил... Для Дани это нормально, обычный рабочий режим, по всему сайту куролесить и самому заниматься черт знает чем, и других подвигать на глупости. Вот все и веселились. А что человек полгода едва спит, и мозги у него малость скисли - никому невдомек.
- А все почему? - подхватил Вася. - Наш Даня, кажется, влюбился. И раньше у него бывали сетевые романы, но без таких тяжелых последствий. Что он в этой девице нашел - я не знаю, но ему как будто, извините, в жопу пропеллер вставили - все ему хотелось от нее отклик получить.
- Простите, а где он ее... нашел?
- Все той же Сети. Где еще? Во всяком случае, мы так поняли. Неприятно, но эта... живет в нашем городе. И мозги у нее совсем набекрень, в отличие от вашего брата. Он почему так раздухарился? Девушке навились его рассказики, которые он под разными никами на подведомственном сайте размещал. И вроде как благосклонно принимала завуалированные знаки внимания. Ну а Дане, наверно, показалось, что она интересный человек, - психи иногда такое впечатление производят.
Василий приостановился и посмотрел на товарища.
- А мы на все это безобразие искоса посматривали, - у нас работа тоже предполагает постоянное присутствие в Сети, - сказал тот. - даже спрашивали: что ты творишь? Порнографию развел, всех на уши поставил. На что он отвечал: я ее люблю!
- Она красивая? - неожиданно для себя спросила Нина Ивановна.
- А это имеет значение? Они же в интернете общались. Да вообще-то... видел я ее - разве что лошади не шарахаются, - сказал Вася.
- Вы меня разыгрываете? - вглядываясь в их лица, Нина неуверенно улыбнулась.
- А что? - повернулся Василий к другу и все тем же удивительно ровным тоном произнес:
- Может, и в самом деле разыграем? В карты или монетку подбросим?
Нина Ивановна застыла: ведь она их совсем не знает, а брат дрыхнет без задних ног... Вспомнились истории слышанные от подружек, произошедшие и с ними самими, и с кем-то, кого Нина не знала. Вот две уже пожившие женщины - хорошо за тридцать, не девочки, отправились на отдых в санаторий. К ним в номер на чай напросились двое приятелей - вроде вполне приличные мужчины. Женщины, разумеется, предполагали, что знакомство будет развиваться постепенно, не ожидали ничего худого. А кавалерам захотелось сократить долгий процесс ухаживания и сразу начать получать максимум удовольствия. Один прикрыл дверь, другой изложил условия. "И ничего, мы потом все две недели как-то ладили, на всякие мероприятия вместе ходили". Вот девушка, - не ромашка, не совсем наивная, - чтобы где-то там не застрять, не очень охотно, но все же попросила мало ей симпатичного, но знакомого, молодого человека подвезти ее домой. Тот нашел предлог сначала заехать к нему. А дальше - сказал, мол, зачем тебе домой, оставайся тут. "Понятно, что надо было настоять, чтобы высадил меня, когда он к себе собрался ехать, - нужно же было думать, чем все может закончиться. А потом-то уж что - не дурой же себя выставлять". И сейчас Нина Ивановна поняла, что ей тоже не хочется выглядеть глупо, - устроить истерику и серьезно сопротивляться (отчего у среднего мужичка обычно все падает), как сделала еще одна приятельница, она не может. Утешиться тем, что, как говорится, сама разделась, ей будет легче, чем неприятием ситуации до конца.
Но тут более чуткий и добрый Коля, заметив, как у дамы вытянулось лицо, сказал:
- Вася пошутил. Но насчет вашего брата - мы вполне серьезно. Как там на самом деле с любовью обстоит - не знаю, но то, что последняя пассия как никто стимулирует его творческую активность - это точно. Возможно, она всего лишь символ, но ведь надо же иметь какой-то смысл в жизни, даже если большая ее часть проходит в интернете.
Тут вдруг с Ниной Ивановной произошло то, что у буддистов школы дзэн называется сатори. Она отчетливо поняла - ей хочется на работу (до этого она лишь довольно смутно ощущала, чего ей недостает). А еще Нина Ивановна готова была провалиться от стыда, вспоминая, как она добивалась благосклонных отзывов к своим произведениям, как жизнь обретала краски от заигрывания с недоделанными поэтами и писателями - будто комплименты делали не они, а, например, английский принц. А роман? Она так пыталась получить удовольствие - навалилась на текст в чаянии неземных восторгов, заткнула ему рот, - и в результате получился фонтан мутных эмоций, никому не нужная сладковатая жижа. Да бог с ней, с этой писаниной! Она лучше почитает то, что пишут другие. Ей необходим тот замкнутый в себе мирок фирмы, где можно безобидно пофлиртовать с Геной из плоттерного цеха или главным бухгалтером Дмитрием Петровичем... или даже не безобидно. Там видно будет! Но чтобы вот так: страшная, сумасшедшая и - любить, - нет, ни за что! И чтобы жизнь, только когда включается компьютер, - никогда! Пусть ее не возьмут на прежнее место работы - она найдет другое, но она хочет быть среди нормальных людей! Нина Ивановна провела пальцами по лбу, пытаясь понять, что ей говорит Коля.
- ...Вася прихватил димедролу из старых запасов своей бабульки, - и мы явились, как два архангела по его душу.
- Он еще открывать не хотел! - вклинился второй Данин приятель.
- Не знаю, каким образом мы уговорили его принять пару таблеток, - он все порывался что-то кому-то досказать в комментариях, кому-то сообщение послать, - и все это так важно и неотложно... Одним словом, когда Даня ваш отрубился, мы были просто счастливы. И теперь вдвойне счастливы, что вы здесь, и нам с Васей не придется дожидаться его пробуждения, чтобы выяснить насколько он пришел в норму.
Нина Ивановна слегка взволновалась - значит, она окажется с глазу на глаз с братом, когда он проснется.
- Да вы не бойтесь, он не буйный! - успокоил ее Вася. - Ну, в крайнем случае, звоните ноль три!
- Отоспится, будет как огурчик! - сказал Коля.
Но Нину Ивановну не столько пугала возможная агрессия со стороны брата, сколько необходимость побеседовать с Даниилом - о чем, как говорить? И если бы не пережитая ясность в мыслях, принятое решение вернуться к работе, придавшее бодрости, она бы позвала маму - пусть та уж как-нибудь с ним разбирается.
Приятели Дани ушли, и Нина Ивановна, помыв чашки, тихонько прошла в комнату. Брат спал, под веками двигались глаза, - наверное, ему что-то снилось. Женщина посмотрела на полки с книгами и взяла одну поярче - волнующе свежий покетбук, - пока она тут сидит, будет чем заняться. "Я хоть и провел большую часть жизни в обществе с ограниченным запасом слов, но искусство и красота - вещи понятные любому неандертальцу", - открыла она ее где-то посередине. Нина Ивановна представила себе косматого, с нависающими надбровными дугами неандертальца с каменным топором в галерее 1812 года в Эрмитаже - с каким выражением он бы разглядывал всех этих щеголеватых военных - красавцев и написанных с несомненным искусством?
Нина Ивановна позвонила маме - пусть она ее пока не ждет. Взяла другую блестящую книжку - может, лучше ее почитать: "За соседним столом появилась очень забавная троица: сокрушительно красивый блондин и две дамы неопределенного возраста, которые, несмотря на слой штукатурки, упорно тянули на его маму". Нина Ивановна приподняла брови, озадаченная, - почему "упорно", и сколько лет могло быть красивому блондину? Она еще пробежалась взглядом по корешкам, но имена и названия показались ей такими же скучными, как в старой родительской библиотеке, где были Симонов, Шукшин, Шолохов, Алексей Толстой и серия ЖЗЛ: Грасс, Сартр, Беккет, Керуак, Буковски... "Здесь, в "Новой ресторации" за шатким столиком с бутылками пива или сантуринского, два друга вели беседы о таких предметах, что если бы кто и подслушал, - не понял бы". "Очевидно, когда пишут, хотят быть не только понятыми, но и равным образом не понятыми". Н-да: "Искусство и красота - вещи понятные любому неандертальцу..."
Ближе к вечеру Даниил, наконец, проснулся. Нина Ивановна услышала, как он прошел сначала в туалет, затем в ванную. На кухне Даня появился уже свежевымытый, но все еще небритый. Кутаясь в махровый халат, спросил:
- Пожрать что-нибудь есть?
- Скажи спасибо своим друзьям, - ответила сестра, - они даже еды тебе купили. И мне - что я тут.
Она сделала бутерброды и заварила свежий чай. Нина Ивановна смотрела на брата - узкокостного, с проступившей татарской мелкостью черт, - сама она больше походила на маму - широколобую, круглоглазую и большеротую, - смотрела, как на диковинного зверя - с детским любопытством. И в самом деле: что он за человек? как живет? Вопрос почти уже начал проговариваться, но Даня перебил ее, кивнув на книжку в глянцевой обложке:
- Ну и как? Нравится?
- Да ничего.
- Это у меня еще один приятель пару недель кантовался, пока я в отпуск уезжал. Он и оставил.
Нина Ивановна ничего не сказала, а продолжала смотреть, как он ест. Ей всегда чудилось в его манере общения некое пренебрежение, как будто он говорил: ты дура и ничего не понимаешь. И она обычно принимала это как должное, ведь мама до сих пор носилась с Даней: он такой сообразительный, вот если бы еще не ленился, да какой у него широкий кругозор, как он с техникой умеет обращаться. А теперь Нина думала: себе на уме, еще не значит умный. И чего он в жизни добился? Бизнеса не завел, даже машину и ту не купил.
- Слушай, у тебя девушка-то есть? - наконец спросила она.
Брат посмотрел на нее исподлобья, допивая чай.
- Есть.
- Вот пусть она с тобой в следующий раз и возится. Нечего приятелей, маму, меня беспокоить. И снотворное выпиши у врача.
- У какого?
- У терапевта!
Вот ведь дурак. И Нина Ивановна стала снова звонить маме, чтобы сообщить, что с Даней все в порядке, они поговорили, и теперь она едет домой.
Она чувствовала себя обновленной и совершенно счастливой: сейчас она увидит Мику, подробно отчитается маме о брате, а потом сообщит мужу о своем решении вновь пойти работать.