— Диана, через десять минут буду на позиции, — смеётся в наушнике голос Шакала.

Зараза, ведь помнит, что я не Диана!

— Принято, — откликаюсь я холодным тоном.

— Арти? С тобой всё в порядке? — в голосе Шакала слышится тревога.

— Да, Гадес тебя подери! — рычу я. — Ты хоть сейчас можешь не прикалываться?

— О, извини, Диана, — хихикает Шакал. — Да рассла-абься ты! Ну да, сегодня кто-нибудь отправится к Плутону. Но это же не повод ходить с кислой миной?

Чтоб его блохи Цербера загрызли! Но, пожалуйста, не сегодня… и не завтра.

Гоню разговор и раздражение прочь из головы. Ложусь на прохладный пластик пожелтевшей крыши, закрываю глаза, сосредотачиваюсь на изображении с моего фалкона, который парит высоко в небе.

Небо скрыто свинцовыми тучами, на западе блестит металлом башня Мерка. На юге у самого горизонта возвышается непроглядно-чёрная стена — Край Мира. Под фалконом давно уже не белая крыша: у вентиляционных труб сидят три человеческие фигурки в сером пятнистом камуфляже, на спине лежит четвёртая — это я и моя команда. Через дорогу огороженный периметр базы спаинтеров. Надо ждать, когда Шакал отвлечёт внимание охраны, тогда я смогу завести туда фалкона и увидеть ракурс, нужный для портала.

Смешно. За годы борьбы я научилась почти что фотографировать эти унылые картины серой реальности. Хотелось бы думать, что это опыт, но скорее всего это из-за металла, который давно уже меня заразил. Сейчас я всё делаю быстрее и точнее, меньше раздумываю, я всё ближе к врагам — демонам Мерка.

Много лет назад я беззаботно жила в своём мире, который сама и нарисовала. Сначала я изображала луга, леса, горы, потом узнала, что если в краску добавить немного своей крови, то рисунок оживёт — так я создала кота и единорога. Но со временем мне всё чаще стала снится реальность. Ночами одолевали кошмары про бесконечный город-промзону, где на дне улиц бродят толпы людей и металлических демонов. Чтобы избавится от этих кошмаров, я начала рисовать реальность. Однажды я замешала краску на крови и рисунок реальности ожил — стал порталом.

Я смотрела через порталы на реальный мир, а он меня пугал своей серостью и зеркальноглазыми демонами. Они могли нести золотые рога на человеческой голове и греметь стальными копытами по тротуару, могли скалить серебряные клыки из волчьей пасти, а могли выглядеть почти как обычные люди. Только металлические глаза без зрачков всегда выдавали их суть. Некоторые демоны, будто бы стесняясь, носили черные очки, иные же неумело рисовали мертвые зрачки, которые пугающе бездушно глядели на мир.

Потом я решилась на вылазку. Прихватила сумку с красками и кисточками — создать портал домой, нарисовала белую тунику — в моём мире одежда была не нужна, а в реальности одни люди ходили в туниках до пола, иные — надев рубашку и штаны или юбки.

Поначалу я жутко боялась, но быстро заметила, что внимания на меня не обращают — все или привыкли к иномирцам, или принимают меня за местную. Расслабилась.

Зря. За мной следили демоны Мерка. Обычно они маскировались под простых людей, иногда в очках, иногда прятали стальные глаза в тени капюшонов. Когда в городе раздавался протяжный механический вой сирены, от которого становилось жутко, эти демоны перетекали в ртуть, а через мгновение обращались в хаундов — поджарых волков с серебристой шерстью и зеркальными глазами, которые быстро убегали к источнику воя.

Помню, лунной ночью сидела на заводской крыше и смотрела, как внизу какой-то стритартер в капюшоне рисовал баллончиком на бетоне забора свой мир — горы с блестящим на солнце снегом. Артер дорисовал, полоснул ножом по пальцу и щелчком брызнул кровь на рисунок. Стоило рисунку стать порталом — засветится иномирным светом, как гулявший на противоположной стороне улицы человек замер, извиваясь, перетёк в хаунда и в пару прыжков забрался на крышу ангара. Задрав голову, хаунд завыл той самой сиреной. Через минуту со всех сторон послышался ответный многоголосый вой.

Стритартер испуганно скрылся в портале. Хаунды стекались с округи, подкрадывались к светящемуся прямоугольнику рисунка. Они что-то обсуждали отрывистыми металлическими звуками. Самый большой из них встал на задние лапы и перетёк в двуногого волкочеловека. Ударами когтистых лап он разрывал портал, оставляя глубокие борозды в бетоне забора.

Наконец истерзанный рисунок умер, его свет потух и остались только пятна краски на сером бетоне. Хаунд, тяжело дыша, оглядел своих товарищей и неожиданно задрал морду вверх, на меня. Я поёжилась — взгляд серебристой морды с глазами без зрачков, казалось, меня предупреждал.

Но несколько вылазок в реальность ничего не происходило — я освоилась, привыкла, потеряла бдительность и… попалась.

На стене проулка между заводскими корпусами я заканчивала портал в свой мир. Краска, смешанная с кровью, уже нетерпеливо дрожала под кистью, растворяя границу между мирами. Оставался последний штрих — над зелёным лугом в голубом небе на один мазок зияло пятно серого бетона. Неясный шорох за спиной должен был насторожить меня, но очнуться от погружения в рисунок было не легко, и я укрыла пятно краской. Картина ожила, вспыхнула светом нездешнего солнца, на мгновение ослепила меня, и со всех сторон донеслось механическое рычание.

Надо было прыгнуть в портал, но я оглянулась на рык. После яркого света увидела лишь зеркальное отражение портала в глазах.

Что-то толкнуло меня в бок, сбило на землю. Я испуганно пыталась отползти прочь — ко мне приближалась оскаленная стальная морда хаунда, а недосягаемый теперь портал освещал серебристый мех на холке твари.

Откуда-то издалека позади меня раздался сухой щелчок, похожий на звук кнута, и невидимая сила ударила хаунда в плечо, отбросила прочь. Следующий выстрел поразил второго хаунда, пока тот подбирался ко мне сбоку — кувыркаясь и скуля, тварь пронеслась мимо.

В страхе я забилась в щель между мусорными баками. Руки дрожали. Белая туника испачкалась, пропиталась потом и теперь липла к спине. Сумка с кисточками и красками предательски сползала с плеча.

Отброшенные выстрелами хаунды вставали на лапы и, прячась от пуль, отступали. Спасение!

На мгновение я выглянула осмотреться. В ящик за моей головой звонко влипла гуманная пуля, словно брезгливый плевок жидкого серебра. Я шмыгнула носом и теснее вжалась в угол.

От моего убежища до портала было всего два шага и пуля, гуманная.

Гадес их всех подери! Я рванула с себя тунику, швырнула её вперёд и бросилась следом. Белая ткань расправилась будто крылья, получила пулю — затрепетала подбитой птицей и отлетела в сторону. Меня что-то ударило в левый бок, бросило на край портала, но я успела извернуться и втолкнуть себя внутрь на траву.

Я лежала возле скалы с порталом, пытаясь отдышаться. Подставляла обнажённое тело солнцу и ветру своего мира. Бок немел и будто бы тяжелел, дышать становилось всё труднее. Я скосила глаза — серебристые ниточки металла прорастали на левой груди.

Это меркуриоз.

Люди на улицах города со страхом шептались о нём. Мэр города — господин Мерк — с улыбкой на пухлом лице отчитывался, что это новый способ борьбы с бегством в иные миры.

Попадёт такая пуля в тело или хаунд укусит и всё — останешься жив, но это будешь уже не ты. Тяжёлая мертвая ртуть заменит горячую живую кровь. Несовершенное тело станет идеальным металлом. Новые глаза смогут наслаждаться реальностью и перестанут искать красоту в другом мире. А душа… душа там будет уже не нужна.

В онемевшем боку кольнуло. Я чувствовала, как меркуриоз уродует меня, оплетая груди свои серебром, прорастая в тело. Боли почти не было — только страх и желание скрыться побыстрее, чтобы никто меня не увидел.

Я ковыляла к шалашу, покрытому зеленью живых листьев и пёстрым ковром цветов, и раздумывала — кого я боялась? Животные явно чувствовали, что со мной что-то не так, и не выходили из леса, даже птицы стали петь тише. Чёрный кот — второй житель этого мира — всё равно явится прямо в шалаш и неизменно попытается помочь мне. Значит я не хотела встречать белого единорога.

В его рисунок я вложила больше всего сил и крови. Когда кисть довершила последний штрих, и единорог ожил, в его карих глазах мне почудился некий укор. Тогда я этого не понимала. Я была маленькой девочкой, играла с единорогом, рассказывала ему свои сны, показывала рисунки, и он радовался со мной, вроде бы. Когда мне стала снится реальность, пришли кошмары города, населённого живыми и стальными людьми, тогда я не решилась рассказать эти сны единорогу. Только посмотрела на него и отчего-то вспомнила тот взгляд.

Да, я не хотела встречать единорога. Когда я добралась до лежанки, прикрытый полог шалаша колыхнулся, и ко мне прыгнул зеленоглазый чёрный кот. Увидев следы меркуриоза, уже сковавшего мою грудь, он выгнулся, вздыбил шерсть и зашипел. Я невесело ухмыльнулась — будто бы это могло вылечить заразу.

Но отчего-то стало легче. Мысли вернулись к нападению. Интересно, зачем стрелок сначала отогнал гончих, а потом сам же и ранил? Так бы они меня удержали, и я бы превратилась в реальности, а не спряталась в своём мире. Может это и была цель? Чтобы узнать, мне нужно сначала пережить трансформацию, и не стать одним из этих демонов, хотя бы внутри.

В последний раз я была собой, в последний раз попыталась всё рассмотреть и запомнить.

Надо мной сплетались изящные побеги шалаша. Их зелёные листья светились в мягких лучах солнца. Ароматы травы, леса, благоухание цветов ласкали ноздри. Слух радовало далекое пение птиц. Под рукой урчал чёрный кот.

Тяжесть подобралась к сердцу со всех сторон, сдавила грудь, и я утонула в темноте.

Проснулась.

Вместо ровного потолка надо мной висели кривые пыльные ветки шалаша. Их грязные листья, гнойно желтели в жарких лучах. Вместо чистого воздуха в нос лезла вонь травы, леса и духота цветов. Вместо ровного гула машин слух истязали похотливые крики птиц. Вместо белой простыни под рукой извивался черный комок грязной шерсти. Он с шипением выскочил, прыгнул в тёмный угол и уставился на меня слизистыми зелёными глазами.

Меня передёрнуло от отвращения к этому миру, во рту стало вязко, появился металлический привкус. Я попыталась закрыться руками, но увидела серебристые ладони и замерла.

Выглядели они так, будто кожу рук кто-то покрыл тонким матовым слоем металла. Я пыталась содрать эту краску стальными ногтями. Тщетно. Схватила нож, ударила в ладонь — он изогнулся и отскочил.

Хотела заплакать, но и слёз не было. Моим металлические руки прикасались к сухим холодным глазам. Но глаза были пусты и не чувствовали касаний. Только видели.

— Мяу! — мерзко проорал кот. Он вился на столе у корявой керамической плошки, в которой раньше я готовила краску.

Мне захотелось схватить его и затолкать в эту плошку, а потом долго растирать в чёрно-красное месиво. Но я ещё помнила себя до превращения, и это меня держало.

Кот потёрся о глиняный стаканчик с кистями, а потом внимательно уставился на меня. Мне показалось, что глаза его вспыхнули зелёным огнём. Он аккуратно опрокинул стакан и когтём подцепил особую кисть, которой я рисовала глаза животным.

— Рисовать? — спросила я.

— Мяу, — согласился кот, а затем ступил в плошку, свернулся калачиком и… растворился в чёрную краску с двумя зелёными разводами.

Я бросилась к плошке, хотела его остановить, но уже ничего нельзя было сделать. Он родился из краски и крови, и он снова стал ею.

Я задумчиво покрутила плошку в руках. Чёрная краска с кровью. Если такой нарисовать животное, то оно бы ожило, но после превращения, я чувствовала, что животное нарисовать бы не смогла. В реальности я помнила парочку тёмных мест, куда можно было изобразить порталы чёрной краской, но куда же деть зелёные разводы? Не зря же кот указал на кисть для глаз?

Точно, глаза! В зеркале я увидела своё серебристое лицо и ровные сферы металла вместо глаз. Макнула кисть в зелёный сгусток посреди черноты, он шевельнулся будто живой и уцепился за пучок. Коснулась глаза — ещё тёплая краска растеклась ярко-зелёной радужкой с чёрным вертикальным зрачком.

Я нарисовала себе изумрудные кошачьи глаза, чтобы вновь радоваться изящному переплетению побегов. Покрасила кончик носа чёрным, чтобы обонять аромат цветов. На макушке вывела чёрные кошачьи уши, чтобы слышать пение птиц. Всё стало почти как и прежде, но под рукой никто не урчал. Тогда я дорисовала чёрный кошачий хвост, чтобы ходить по краю, чтобы заметать следы. Мне было нужно хоть что-то изменить в реальности.

Тогда я ещё не представляла, что надо сделать. Просто понимала — нужно и всё. Хотела вернуться в реальность и на улицах рисовать двери в свой мир. Как протест, как символ, чтобы другие люди могли узнать о нём, войти в него.

Проход, через который я сюда вернулась, оказался разрушен, а черной краски с кровью хватало минимум на два портала. Если бы я сразу отправилась в реальность, то у меня остался бы один портал, на возвращение. Потому мне пришлось тренироваться в своём мире.

Обращаться в металлического человека, в нечто с рогами, в большую кошку с серебристым мехом — получалось легко и даже пугающе естественно. Обратиться в обычного человека оказалось непросто, лишь спустя неделю попыток, я почти вернула себе былой облик, но хвост, уши и глаза — так и остались кошачьими, хоть и легко скрывались в металлическом облике.

В реальности мне повезло устроиться на работу, где приходилось долго и упорно рисовать одинаковые вывески и скучную рекламу. Иногда — портреты демонов.

Оказалось, что большинство демонов не умеют обращаться в кого захотят, им нужно либо очень долго тренироваться, либо увидеть себя на портрете в новом облике. Клиент смотрел каталог модных обликов, выбирал там, например, с рогами, раздвоенными копытами и змеиным хвостом — обычно всё это блестело золотом. Я рисовала его выбор в профиль, в фас, вполоборота. Увидев этот рисунок, клиент получал возможность обращаться. Потом я завела свой каталог, где изобразила всевозможные звериные уши и хвосты. Демонам это пришлось по вкусу, а мне позволило ходить в более человеческом облике.

Как-то ко мне пришёл черноволосый художник и сказал, что хочет стать демоном и обращаться в стрижа. Художник умел рисовать свой мир, но его портал всегда открывался в синее небо, где внизу клубились белые облака, что скрывали землю, а может, в том мире земли и вовсе не было. Я предупреждала, что после превращения мир ему будет не нужен, но художник всё уговаривал. В его чёрных глазах отражалась неба синь и облаков перья, и я сдалась, но попросила одну услугу.

Месяц он пытался нарисовать мой мир, добавлял в краску свою кровь, повторял один в один мой рисунок, но ничего не получалось — картина чуточку отличалась и не оживала. Не сдержавшись, я поправила её своей рукой, нанесла несколько мазков, и портал открылся, пролил свет иного мира на наши удивлённые лица.

Значит я могла рисовать свой мир и чужой кровью, значит не всё было потеряно. Художника я сделала Стрижом, но свой мир стал ему больше не интересен. Стрижу хватало неба в реальности и в моём мире.

Тех, кто хотел уйти из реальности, я находила и переправляла в свой мир. Некоторые из них стали помогать мне. В человеческом облике мне приходилось носить длиннополый плащ с капюшоном и прятать глаза. Остальные в моей команде могли выглядеть как угодно, но мне нужно было быть символом, человеком.

Благодаря нечеловеческой памяти и точности движений порталы я рисовала за минуты, а кровь давали беженцы.

Похоже, Мерк быстро заподозрил неладное — хаунды перестали щадить граждан, да и гуманные пули никто больше не применял. И люди начали бояться покидать реальность.

Сражаться из нас никто не умел, но однажды ко мне пришёл рыжий демон с хитрой улыбочкой, заказал себе шакальи уши и хвост. Рисуя портрет, я рассматривала его сухощавое довольное лицо, печальные зеркальные глаза. Он болтал о погоде, о назойливых хаундах, что всю прошлую ночь выли под окнами, загоняя кого-то, о том, что всё про нас знает, что он увяз в реальности и единственный выход для него — помочь нам. Я вздрогнула, увидела себя в зеркале его глаз и поддалась.

Он раздобыл нам оружие и научил им пользоваться. Побеги в мой мир всё чаще стали походить на боевые операции, но благодаря Шакалу нам удавалось почти всегда уходить без жертв. А если кто из беженцев погибал, то завещал свою кровь на порталы.

Мерк ответил появлением спаинтеров — летающих металлических пауков размером с мяч, брюшко которых было заполнено краской. Они сбегались на запах крови и свет открытого портала, чтобы закрасить его, пока мы отбиваемся от хаундов.

Судя по осколкам спаинтеров, они были подозрительно сложные для своих задач, и Енот — наш специалист по технике — просил изловить парочку, чтобы разобраться в их устройстве.

К тому времени, хаундов стало сложнее отличить от человека, они научились как-то имитировать человеческие глаза и пользовались этим, чтобы подобраться к нам. А мне приходилось всё также прятать кошачьи хвост и уши под чёрным плащом, только зрачки я всё же научилась делать по человечески круглыми.

В тот день мы собрали больше десятка беженцев, на стене меж двух заводских корпусов я рисовала портал.

Он вспыхнул зеленоватым светом моего мира, осветил тревожные лица беженцев. Придерживая капюшон плаща, я выглянула за грань — ко мне через поляну шли врачи в светлой одежде, а в тени крытых травой навесов ждали техники, которых прислал Енот. В моём мире всё было хорошо.

А в реальности? Высоко над порталом на фоне красноватых туч ночного неба виднелась хвостатая тень Шакала с винтовкой, на мой вопрошающий взгляд он горизонтально покачал ладонью — пока чисто, но подозрительно. Залёгший на двухметровом контейнере позади толпы Стриж, поднял голову с парой торчащих из волос перьев, огляделся и повторил жест Шакала.

— По одному, — скомандовала я беженцам.

Бородатый мужчина, бледный в свете портала, осторожно подошел, мельком глянул на меня, и нерешительно уставился в другой мир, боясь ступить за грань. Беженцы почти всегда так делали, будто не видели всего этого на фото и видео, и, как обычно, я терпеливо ждала, краем глаза посматривая на остальных.

Нервничали всё, но худой блондин делал это как-то иначе — он глядел на портал, на меня и даже посматривал на крышу. Похоже, это хаунд. Мне всегда хотелось посмотреть, как они себя поведут, если залезут в мой мир. Но ни один из них до сих пор так и не решился рискнуть.

Бородач собрался с духом, занёс ногу, чтобы шагнуть в портал. Блондин выхватил из толпы девушку с длинными каштановыми волосами. Рука его вытянулась в лезвие и уткнулась девушке в горло.

Я толкнула бородача в портал и рванулась к блондину.

— Стоять! — рявкнул он. — Если кто сунется в портал, я убью её!

Но я, словно по инерции, сделала ещё шаг.

— Не двигайся! — крикнул он, прижимая лезвие.

Под плащом я начала из тела выращивать катану, чуть отвела локоть, чтобы не было видно её рукоятку. Стриж в это время незаметно отводил беженцев от блондина.

— Ну убивай давай, коли взялся, — сказала я.

Блондин словно и не слышал. Неужели ему нужно было потянуть время?

— Не надо, — всхлипнула девушка.

— Хочешь жить, несмотря ни на что? — спросила я.

— Да!

— Она тебя не спасёт. Ей пофигу на вас всех, ей нужна только ваша кровь на стенах, — прорычал блондин.

Я сделала два шага вбок — теперь блондин не мог разом видеть и портал и меня.

— Замри! — крикнул блондин, поворачиваясь к стене спиной. Вдоль стены Стриж повёл людей.

— А что ты сделаешь? Убить ты уже обещал. — Я сделала ещё шаг вбок, держась на расстоянии вытянутой руки.

— Убью!

— Пожалуйста! — хныкала девушка.

— Да убивай уже. Чего трясёшься, как человек? — сказала я.

За углом сиреной взвыл хаунд, где-то вдали ему ответило ещё двое. Я только выхватила катану, а блондин испуганно вонзил лезвие в шею заложницы. Девушка падала, и бледная шея её чернела кровью.

Он поднимал удивлённые глаза на меня, когда катана рассекла его металлический череп вдоль бровей. Брызги ртути заискрились в свете портала. Катана вернулась и отсекла голову от тела.

Две части металлической головы упали на землю, истекая ртутью, только глаза в них были настоящие — человеческие. Трясущимися руками я вытирала катану — хотелось верить, что это были его глаза, а не чужие.

Хаунды выли совсем рядом. Испуганные беженцы оглядывались на меня и ныряли в портал. Стриж что-то говорил им, ободряюще похлопывал, а сам посматривал по сторонам, сжимая ремень винтовки. На крыше бесшумно вспыхивал огонёк снайперки Шакала.

Я с тоской поглядела на труп девушки. Значит, хотела жить. Чтож. Повернувшись спиной к беженцам, я когтём распорола низ своей ладони. Сдержала заживление, сжала в кулак — из пореза выступила ртуть. Занесла руку над перерезанной шеей девушки и выдавила несколько капель ртути в кровь.

Меркуриоз тут же распустился металлической грибницей. Надо было спешить, пока в девушке ещё оставалась живая кровь, я когтём поддела жилу и вскрыла — подставила руку под алый поток. Жаль, он быстро иссяк — блондин выпустил слишком много крови, но на несколько порталов этого хватит.

— Стриж, оттащи болезную, — крикнула я через плечо.

Вой стих. Беженцы уже покинули этот мир. Стриж, перекинув девушку через плечо, тоже уходил за ними. Шакал свистнул, показал растопыренную пятерню. Значит рядом спаинтеры — вот их то нам и надо.

В проулке бесшумно показался серебристый хаунд. Хлопок. Хаунд дёрнул мордой и завалился на бок. Сверху посыпались камни. Испуганно глянула — на краю, балансируя хвостом, Шакал бился врукопашную с огромным хаундом. Я вскинула винтовку. В прицеле мелькала то серебристая туша хаунда, то чёрная куртка Шакала. Руки всё ещё тряслись, я пыталась прицелится в голову хаунда чуть ниже прижатого уха.

В окуляре мигнула вспышка.

Хаунд исчез. Шакал улыбнулся и показал большой палец, но хвост его всё ещё нервно подёргивался, а на руке через разорванную куртку блестела ртуть.

Поблизости зацокотали спаинтеры. Оглянулась — они сгрудились у края противоположной крыши. Шакал присел и сгруппировался. Я испуганно рванулась к стене, сжимая винтовку.

Спаинтеры чёрной тучей прыгнули через проулок в стену над порталом. Шакал, раскрыв в руках сеть, оттолкнулся с крыши в самую их гущу.

Мгновение — на ноги и руку мягко приземлился Шакал, рядом шлёпнулась сеть, полная спаинтеров. Шакал гордо выпрямился и залихватски подмигнул мне. Только сейчас я заметила, что сжимала винтовку, выпустив когти — на воронёном металле остались углубления. Гадес побери, кажется я втюрилась, а ведь даже не знаю его настоящего имени!

Шакал бросил сеть в портал. Позади меня клацнули когти — так приземляются хаунды. Я обернулась и, не целясь, пальнула от бедра. У хаунда блестящей воронкой расплескалось плечо — промах. Прыгнув, я выхватила катану и рубанула — рассекла голову вдоль. Капли ртути просияли вниз. Ударила по шее — металл черепа упал на землю, серебристая туша рухнула.

Позади раздался хлопок винтовки — Шакал прикрывал. А должен был уйти!

Спаинтеры на стене подбирались к порталу, в проулке показались ещё два хаунда. Шакал схватил меня за плечи и толкнул в портал, в яркий день и зелёную траву.

Я лежала на спине. Рядом, подобрав ноги, сидел Шакал с винтовкой за спиной. Через разрывы его куртки виднелась кожа — хотелось коснуться пальцем, посмотреть, как он вздрогнет и удивлённо глянет зеркалом нечеловеческих глаз. Я одёрнула себя.

На серой скале темнел портал в реальность, он сужался — спаинтеры спешно ползали по той стороне и закрашивали края. Где ложилась краска — начинал просвечивать серый камень.

От портала уже оставалось маленькое окошко, когда поблизости раздался истошный нечеловеческий крик. Оживлённая девушка в забрызганной кровью светлой кофточке блестела ртутью перекошенного лица, прижимала к груди металлические руки и истошно вопила.

Стриж недовольно прижал перья на голове и повёл людей прочь. Им это видеть не стоило. Под навесом Енот с помощниками уже разбирали добытую сеть. Шакал протянул руку, помог мне встать.

— Заткнись, — тихо сказала я девушке, приблизившись вплотную.

— Трава! — истерила девушка и пыталась поджать ногу.

Я осмотрелась — беженцев поблизости не было, они меня не увидят. Откинула капюшон, расправила кошачьи уши и злобно ухмыльнулась, сделав глаза зеркальными.

— Ты тоже демон! — Девушка забыла о траве и попятилась.

— Но не ору. — Я глянула через плечо. — Шакал, ты не орёшь?

— Ну-у, иногда… ночами. Нам, шакалам это свойственно, — ухмыльнулся подлец. Но на девушку это, кажется, подействовало.

Девушка трепетала в страхе будто лань. Шарахалась от земли, от насекомых, от дуновения ветра.

Я нарисовала ей чуткие оленьи уши и глаза испуганной лани, лишь тогда она успокоилась. Или звериные части позволяли демону иначе взглянуть на мир, или прикосновения моей кисти что-то меняли внутри — я не знала. Девушке мы дали новое имя — Лань.

— Арти, я на позиции, — вырывает из воспоминаний голос Шакала. Хм, назвал правильно, знать даже ему не до шуток.

— Приняла. Начинай! — отзываюсь я.

Справа от заводского корпуса, на опутанной проводами крыше электростанции, беззвучно расцветает огненный шар с чёрными прожилками. Через мгновение приходит гулкий звук взрыва. Поднимаются угольные клубы дыма, под ними танцуют красные языки пламени.

— Отлично! Постарайся уцелеть сегодня, — шепчу в рацию.

— Плутон мной брезгует, так что не волнуйся, — отзывается Шакал.

Я улыбаюсь и качаю головой. Что ему сделается? Всегда выбирался, и сегодня справится. Направляю фалкона за периметр, к белой стене фабрики. Мгновение тревоги — вдруг охрана не отключилась? Но нет, фалкон не сбит, с лёту впечатывается в стену. Надеюсь, серебристую кляксу с парой глаз никто не заметит.

Так, слева ребристый красный контейнер. Справа одноэтажная пристройка. Впереди асфальт до бетонного забора. Возле забора белый фургон, из-за которого виднеется башенка с турелью охраны.

Переворачиваюсь на живот, и рисую на желтоватой крыше — палец превращается в распылитель, по сосудам руки течёт краска и чужая кровь.

Полминуты, и подо мной оживает портал. Посреди него висит серебристая клякса фалкона. Собираю его рукой, будто лист с поверхности воды. Он расплывается и впитывается в ладонь.

— Готовсь! — Оглядываюсь, Стриж, Енот и Лань выжидательно смотрят на меня. — Пошли!

Ныряю в портал. На выходе меня переворачивает в стоячее положение, и чуточку мутит, но я отскакиваю в сторону, чтобы пропустить остальных.

Прислушиваюсь, поводя ушами, но рядом никого. у электростанции что-то взрывается. Как там Шакал? Вдали слышен вой пожарных машин.

Крадучись мы подходим к двери запасного хода. Для человека за ней темно — электричества пока нет. С минуты на минуту восстановят питание, а в этот момент нам нужно уже быть у заправочных баков, которые неизвестно где. У нас есть раздобытый Шакалом набросок фабрики, но никто не знает, правильный ли он.

После улицы здесь тишина, кроме нас в корпусе никого и быть не должно — всё автоматическое. Глаза быстро привыкают к темноте. На схеме фабрика разделена на два длинных помещения — цех и склад, сейчас мы в левом конце склада. В цех ведут внутренние ворота, которые нам не открыть, и стальной люк, чуть левее них. Пол заставлен железными тяжеленными контейнерами высотой по грудь — будет чем заблокировать дверь. За ними открытое пространство с парой фургонов, а ещё дальше, в дальнем конце белеют ворота и дверь проходной. Над ними блестят окна комнаты, судя по плану — управления и охраны. В центре желтеет балка крана, и где-то на потолке притаились турели охраны, но их не разглядеть в такой темноте. По периметру помещения под потолком второй уровень — металлическая дорожка, только с неё можно попасть в комнату охраны и в цех, где цистерны и автоматика заправки спаинтеров.

— Енот, — командую я, — займись турелями. Стриж, помогаешь. Лань, фургоном заблокируй ворота. Пошли!

Енот на втором уровне ждёт Стрижа, а тот ещё взбирается по лестнице, Лань завела фургон и разворачивает…

Зажигается ослепительно белый свет. Тут же сменяется красным. Вой сирены разрывает воздух. Падаю за контейнер. Расчерченные ломаными тенями отсветы выстрелов ложатся на красные стены, через вой сирены прорывается грохот турелей.

Осторожно выглядываю. Енот распластался на решётке — камуфляж на боку вспорот блестящими воронками попаданий, хвост безвольно лежит. Не видно, целая голова или нет. Проклятье! Лань затаилась в кабине грузовика. Стрижа не видно. Выцеливаю бронированный купол. Не стреляю. Бесполезно! Кричу в рацию:

— Лань, отвлеки их грузовиком.

— Принято.

— Стриж, влететь к охране сможешь? — спрашиваю я.

— Стекло бронированное?

Это вопрос. Прицеливаюсь в освещённое окно — вспышка и грохот выстрела. Тут же по кошачьи отпрыгиваю.

Очередь из турели прошивает ящик, за которым я только что была.

Выглядываю — в окне лишь маленькое отверстие от пули. Проклятье!

Фургон взрыкивает мотором и несётся к воротам. Турели судорожно полощут его огнём. А я, опёршись на ящик, всаживаю пулю за пулей в проклятое окно, мутнеющее сеточкой трещин, зияющее мелкими отверстиями. Стриж взлетает огромной стальной птицей.

Он не пробьёт окно!

Грохот сотрясает помещение — фургон достиг ворот. Пули турели выбивают у меня винтовку, разрывают руки и плечи, пронзают болью всё тело. Стриж под огнём другой турели кувыркается в полёте, словно бы натыкается на невидимую преграду и камнем падает.

Сознание возвращается. Лежу на боку с развороченной полыхающей болью грудью, турель чёрным стволом пристально глядит на меня. Пара выстрелов в голову, и я отправлюсь к Гадесу — нельзя и шелохнуться.

Что делать?

На фоне освещённого окна комнаты охраны пролетает мелкая почти чёрная птица со стреловидным хвостом. Неужели Стриж?!

Стриж выписывает круги напротив окна, а турель всаживает пулю за пулей целясь в него, но лишь разносит стекло. Он залетает внутрь. Турель бестолково вертится, никого не находит и замирает.

Сирена выключается, гаснет красный свет. Молодчина, Стриж! Сливаюсь, восстанавливаю себя, заращиваю грудь, руки. Бегу, схватив винтовку. Времени мало — из-за сигнализации, к нам уже должны нестись отряды хаундов.

Мы с Ланью и Енотом баррикадируем двери — подталкиваем к ним контейнеры, ставим их друг на друга. Стриж отдыхает: прямо в воздухе он отделил голову, обратил её в птицу — так спасся сам и нас вытащил, теперь ему нужно время, чтобы воссоединиться с телом.

Стоя на решётчатой дорожке второго уровня, пытаюсь отворить люк в цех: завожу свою ртуть через замочную скважину, и на ощупь изучаю механизм замка, чтобы открыть его. Справа от меня Енот и Стриж ломом корёжат привод у внутренних ворот, если у них получится, то нам нужно будет оборонять только люк. Снаружи тоже доносятся удары по металлу — хаунды пытаются выбить двери. Лань с пулемётом прикрывает нас, но, если я не успею открыть дверь, это не сильно поможет — спрятаться тут негде.

— Интересно, как там Шакал? — задумчиво говорит Лань.

Она склонилась над пулемётом, но уши над каштановыми волосами развёрнуты ко мне.

— В смысле? — спрашиваю я. Хочет сказать, что он предал?

— Ну-у дело своё он сделал, сидит теперь где-то у себя в комфорте. У него же вроде всё есть, зачем он с нами связался?

В замке что-то сдвигается и дверь наконец поддаётся. Ребята бросают искорёженный привод и громыхают по дорожке к нам.

— Не может он сидеть в комфорте, — отвечаю я. — Вообще, сидеть на месте, не его.

Енот забегает в цех первым — ему нужна здешняя консоль управления, чтобы перепрошить спаинтеров на новую программу, это не быстро.

— А я бы на его месте сидела.

— Но ты же не сидишь? — Мне уже надоедают эти намёки.

— Так я же на своём месте. Мне есть за что мстить.

Лань стреляет по двери у проходной. Там из серебристой лужи растёт хаунд — они не смогли полностью открыть дверь и стали протекать через щель. Пули взрывают аморфное тело, расплёскивают ртуть. Хаунд корчится, раскрывает тающую металлом пасть, роняет челюсть и распадается.

— Подожди пока он вырастет и в бошку, — подсказывает Стриж.

— Пристрелить я его всегда успею, пусть помучается.

Качаю головой: маньячка, Гадес её подери.

— Патроны береги, — только и говорю я.

Мне тоже надо идти в цех. Пол скрыт переплетением труб и механизмов, над которыми проложены решётчатые дорожки. Слева возвышается белая цистерна с краской, справа нависают стеллажи хранилища спаинтеров. Посередине скопище застывших манипуляторов. Возле них белый прямоугольник с наклонным экраном — управляющая консоль, на которой Енот что-то торопливо набирает.

Сейчас художники в моём мире начинают рисовать порталы в разные места реальности. Цех оживёт, тревожно выпуская спаинтеров, чтобы те закрасили порталы и подавили прорыв.

Я подбегаю к цистерне, отвинчиваю крышку выходящего сбоку патрубка и накрываю его рукой.

Слышна пальба — Стриж и Лань отстреливают просачивающихся хаундов. А у меня из контейнера в теле истекает краска с моей кровью.

Спайнтеры были созданы чтобы закрашивать порталы, но Енот обнаружил, что если их перепрограммировать, то можно заставить рисовать огромный портал в мой мир. Тогда больше не придётся с боем эвакуировать людей. Но спаинтеры тупые автоматы, они не смогут нарисовать портал любой кровью, им нужна именно моя кровь, я думала, что её уже давно нет.

Я просто забыла. Мой мир поглощали дома, посёлки беженцев. Вокруг низких камней, на которых мы рисовали порталы, уже вырос чуть ли не город. Низенький, деревянный, но в нём уже не было места лесу, лес для него был пищей. Город поедал лес и рос, а лес отступал. Среди леса у высокой скалы оставалась моя хижина, и где-то прятался единорог, созданный из краски и крови наивной художницы.

Я не звала его, не искала — пришла ранним утром, села в одиночестве у хижины и закрыла лицо руками. Вскоре послышалась его величавая поступь. Дыхание единорога коснулось моих рук, я отняла их от лица. Он стоял передо мной с тем же печальным укором в глазах, что давным давно запомнила художница, его создавшая.

Он меня не боялся, чувствовал и знал, что мне нужно. Наверное, он с самого начала это знал, слишком много я в него вложила. Рукой я коснулась его белой шеи, провела пальцами по удивительно мягкой шерсти.

Зажмурилась на мгновение.

На правой руке пальцы обратились стальными когтями. Левая рука стала бездонной чашей. Коготь вонзился в белую шею, чаша жадно нырнула под набухающий разрез. Единорог вздрогнул и начал истекать живой красной краской в алчущую чашу. Краска текла по моим жилам, согревала, заполняла моё тело. Казалось, ещё чуть чуть и я снова стану той наивной девочкой, но белый единорог опустел раньше, затрепетал и растворился утренним туманом.

Я ещё долго сидела возле хижины — в этом мире больше не осталось моей крови, этот мир был полон людей, полон их крови. Мне оставалось только распахнуть его двери, так чтобы никто, даже проклятый Мерк не смог их закрыть, и тогда я смогу уйти. Только куда, если я даже не могу нарисовать ничего нового? Я уже давно копирующая машина, а не художник.

По руке истекают последние капли единорога, моей крови. Тело кажется пустым и истощённым, хочется лечь и закрыть глаза, но нельзя.

Не сейчас.

Возле люка гремят выстрелы, пули пролетают сюда в цех и вязнут в стенах, выбив облако пыли. Моим кошачьим ушам чудятся звуки боя с улицы. Странно, наверное эхо. Енот сосредоточенно возится у консоли. Нужно держаться. Завинчиваю крышку и бегу к люку.

Стриж слева от проёма прикрывается стеной и простреливает дверь запасного хода. Лань справа — выцеливает хаундов у проходной.

— Они перестали лезть, — удивлённо говорит Лань.

— Будут взрывать, — цедит Стриж и выпускает короткую очередь.

Вспышка. Грохот. Взрывная волна бьёт меня в грудь и отшвыривает на металл настила.

Открываю глаза. В ушах звон. Пригнувшись, Стриж высовывается в проём и тянет откинутый вправо люк на себя. Лань оскалившись и прижав уши, бесшумно поливает из пулемёта куда-то в сторону проходной.

Когда я встаю и возвращается слух, Стриж и Лань уже заворачивают рукоятку люка и ломают его механизм. Теперь у нас несколько минут отдыха, пока хаунды не вскроют его. Плохо, что консоль, где всё ещё возится Енот, простреливается от самого проёма и прикрыться нечем.

За люком тихо, лишь какой-то неприятный шорох и постукивание. С улицы слышны редкие автоматные очереди. Неужели Шакала нашли и пытаются поймать? Что-то внутри меня неприятно холодеет.

Лучше отвлечься думать о путях отхода. У меня есть запас краски с кровью беженцев, её хватит на несколько порталов в мой мир, но… Я озираюсь по сторонам. Пол в переплетении труб, стены закрыты кабелями, механизмами, стеллажами. Только на потолке есть ровные места, но туда не добраться. Гадес! Можно же было взять с собой холст.

— Мы в западне, — хрипло говорю я.

Енот лишь пожимает плечами, ему не до того — спаинтеры уже просыпаются. Стриж внимательно осматривается.

— Хаундам же хуже, — ухмыляется Лань.

— Прорвёмся. На потолке ворота для спаинтеров, — улыбается Стриж.

На металле люка возле верхней петли с шорохом отваливается кусок краски, под ним, вместо ржавой стали, блестят нити живой ртути. У нижней петли тоже начинает отваливаться краска, и у замка.

Я вскидываю винтовку:

— Надо закрыть собой Енота.

Стриж становится передо мной. Лань присаживается на колено справа от него.

— Всего минуту, — бормочет Енот.

Дверь с грохотом срывается, разбрызгивая металл, и улетает куда-то вниз. Лань даёт короткую очередь, но я сдерживаюсь — за дверью никого нет.

На решётке настила падают и катятся две гранаты. Стриж бросается вперёд. Одну выталкивает. Другая взрывается под ним.

Лань с рёвом стреляет в проём. Хаунды лезут, падают, корчатся и воют от боли. На решётке в позе эмбриона корчится Стриж. Я стреляю в серебристые головы тварей, в зеркальные глаза, в пасти блестящих клыков. Они лезут, лезут, дохнут и лезут. Пулемёт Лани затыкается.

Она хватает его за раскалённый ствол, бросается в гущу хаундов, крошит их головы. Она блестит от брызг чужой ртути. Я стреляю. Стриж лёжа на спине выпускает пулю за пулей. Лань достаёт катану, отсекает целые головы от шей. Они превращаются в серебристых испуганных волчат, я стреляю в них, они смешно кувыркаются, падают и растекаются ртутью.

Атака захлёбывается. В звенящей тишине, только грохот — Лань ногой добивает волчонка.

— Почему ты им бошки не рассекаешь надвое? — хрипло спрашивает Стриж.

— Так у них остаётся надежда спастись, так им больнее. — Лань поднимает на меня хищное безумное лицо с зеркальными глазами.

Это не хаунды сделали её такой, это мы все. Гадес! Чем же мы от хаундов отличаемся? Я гляжу на заляпанную чужой ртутью Лань, на её хищный оскал. Это хорошо, что у нас глаза без зрачков, что они всё отражают — не так заметно нутро.

Оборачиваюсь, глянуть на Стрижа, но тот, напевая что-то про небо, один за другим вщёлкивает патроны в магазин. Он же был на волосок от смерти, но ему всё безразлично! Выжил и ладно, напеваем дальше, словно механизм.

А я сама?

Поворачиваюсь к Лани. В проёме люка за её спиной стоит человек с шестиствольным пулемётом.

Стволы раскручиваются и почему-то очень медленно исторгают огонь и свинец. Тянусь за винтовкой, но рука удивительно тяжела и непослушна, будто я в чём-то вязком. Лань вздрагивает и плавно склоняет голову, в её лбу раскрывается маленькое ртутное отверстие, ещё одно рядом, другое. Она тягуче заваливается в мою сторону и, как стояла, неспешно падает на решётку пола. Пулемёт всё ещё безумно медленно вращается и я чувствую, как пули роем движутся куда-то мимо меня.

Винтовка наконец в моей руке. Спуск нажимается ужасно медленно. Пули с тупым усердием вонзаются мне в живот. Наконец из ствола винтовки лениво выползает огонь.

И тут время разгоняется. Боль терзает, грохот оглушает, вспышки слепят, но я остервенело жму спуск.

Мгновение, и прекрасными ртутными цветами раскрывается лоб стрелка.

Пулемётчик лежит, ни я ни Стриж уже не стреляем. Из меня вытекает краска для портала. Лань мертва. Оглядываюсь — ртутные потёки на консоли управления, под ними лежит Енот с развороченной головой.

Всё пропало. Некому перепрошить спаинтеров.

Стриж ловит мой взгляд:

— Ну что, до последнего или прорываемся?

Для меня то уже без разницы. Крови больше нет, надежды тоже. Я даже портал нарисовать теперь не смогу.

— Я остаюсь. Решай сам.

Стриж задумчиво смотрит на потолок со следами пуль:

— Ну, в Аиде, говорят, тоже можно летать — улыбается Стриж.

Я тоже улыбаюсь, там, наверное, и рисовать можно.

Возле трупа Лани на решетку звякает граната. Я падаю на пол.

Взрыв.

Грохот перестрелки в разгрузочной.

Что?! Поднимаю голову — Стриж лежит поодаль и удивлённо глядит на меня. В проёме видны отсветы выстрелов, слышны крики. Выпускаю с ладони фалкона — поглядеть.

Кто-то активировал турели охраны. Они поливают всё шквальным огнём. Хаунды не ожидали — одни лежат с простреленными головами, другие недвижно истекают ртутью, лишь единицы укрылись за ящиками.

Фалкон залетает в комнату охраны — там пусто. Только на пульте по кнопке активации турелей медленно сползает кучка чёрной смолы. Кнопка срабатывает на отжатие! Кто-то прижал, залепил и смылся, пока не включилось. Шакал?

Что-то изменилось в цеху. Отключаюсь от фалкона. Да, в потолке раскрыты ворота, через них виден кусочек закатного неба, на фоне которого по верёвке спускается чёрный силуэт с хвостом.

— Хей, чего сидим? — кричит Шакал, подбегая к нам.

Молча киваю на консоль. Шакал при виде тела Енота опускает уши и качает головой.

— Прикройте, — бросает Шакал, вытирая рукавом ртуть с экрана консоли. Он склоняется и что-то делает.

Поглядываю на проём в разгрузочную — там бой уже затих, видимо, хаунды попрятались.

Раздаётся трескотня спаинтеров — они раскрывают крылья и роем взлетают со стеллажей. Темным щупальцем рой достигает ворот в потолке и вылетает.

— Поздно… — говорю я.

Шакал выламывает из консоли зелёную пластину с проводами:

— Не. Сейчас немного усложню управление из центра и порядок.

— Откуда ты всё это узнал?

— Помогал Еноту. Давай потом. Турели могут отключить. Так что засиживаться тут не стоит.

— Мне нечем рисовать.

— Потом. Сейчас все на крышу. Быстро! — командует Шакал.

На западе алеет круг солнца, рядом с ним темнеет башня Мерка. Возле неё две огромных чёрных птицы машут крыльями — десантные равены с подкреплением хаундов. На юге у подножия чёрного Края Мира мерцает свет полуденного солнца и зелёных просторов — мой мир. Он разрастается по чёрной стене, разъедая её и заменяя собой.

— Будем пробиваться через хаундов или портал нарисуешь? — выхватывает меня из созерцания ехидный голос Шакала.

— Нечем рисовать. Меня прострелили и краска вытекла, — напоминаю я. Забыл он что-ли? Хотя, по лицу видно, что не забыл, задумал что-то.

— Кошачьи уши, хвост, глаза, — ухмыляется Шакал.

— Но я же перестану быть человеком?

Что за бред я несу? Я ведь не отличаюсь ни от Стрижа, ни Шакала, хотя у них все нарисовано без крови. Если я нарисую портал, то спасу хотя бы их. Если не нарисую… Даже Стриж не пролетит.

Отрезаю хвост и падаю на четвереньки. Отрезаю уши и перестаю слышать. Отрезаю нос и теряю обоняние. Вырываю глаза и мир исчезает.

На ощупь я размазываю свои части по шершавой крыше. Я так часто рисовала свой мир, что автоматически помню все движения, штрихи, детали.

В чёрном небытии, окружающем меня, вспыхивает дверь в мой мир. Солнце и зелень. Я ныряю в него и ступаю на траву. Оборачиваюсь. Из портала, в котором почему-то я снова вижу реальность, а не черноту, выходит Стриж, за ним — ухмыляющийся Шакал.

Он превращает руку в зеркало и показывает моё отражение: зелёные глаза с вертикальными зрачками, чёрные кошачьи уши на голове…

— Что это значит? — спрашиваю я.

Слова мои заглушают победные крики людей — на севере до неба стоит портал в реальность. Миры теперь едины. Портал всё растёт в ширь и высоту, а из него клубятся и таят окрашенные алым закатом тучи.

— Арти, это же обычная для нас всех регенерация, — улыбается Шакал.

— Что? И почему ты меня то правильно называешь, то нет? — удивляюсь я.

— Потому что в этом мире у тебя такое имя. Ну ещё когда волнуюсь.

Я прищуриваюсь:

— А тебя как здесь звать?

— Пойдём на скалу, возле твоей хижины. С неё, помню, хороший вид.

Внизу у наших ног расстилается вытоптанная долина с деревянными домами, за ней безграничный портал, в котором уже ночь, отсветы мигалок и уличных огней. С краю ночь превращается в зарево — наше солнце уже проникает и туда. Интересно, каков будет рассвет?

— Здесь моё имя — Герм.

— Мерк?! — восклицаю я.

Шакал кивает. На мгновение превращает лицо в то самое пухлое и довольное, что показывали в новостях реальности.

— Но зачем это всё? Захватить мой мир? — не понимаю я.

— Нет, освободить мой. Освободить тебя и себя.

Он тепло улыбается. Я не понимаю.

— Рисуй новый мир! — Шакал показывает рукой на серую гладкую скалу.

— Но…

— Ртутью. Ты недавно прямо ей рисовала старый, да ещё зачем-то закрыв глаза, — веселится Шакал.

Под моей рукой оживает рисунок нового мира: красный песок, маленькое холодное солнце у горизонта и звёздное небо, видное даже днём. В необычно прозрачной дали в высь стремится давно потухший вулкан.

— Почти как Олимп, — говорит Шакал.

— В этом мире нет Олимпа.

Шакал согласно кивает и ступает на красный песок. Уже почти покинув свой старый мир, я тяну край портала. Он нехотя отдирается со скалы, сами собой выпускаются когти и я сцарапываю его.

— Баст, зачем? — удивляется Шакал.

— Инпу, прекрати. Я Арти.

— Хорошо, Баст, — скалится Инпу. — И всё же?

— Чтобы нам никто не мешал.