Посетители кафе флегматично обедали, болтали, глазели в свои телефоны. Только я, бросив недоеденное хачапури, стоял и судорожно высматривал среди них бывшую жену. Чтобы, увидев её, тут же испуганно вжаться в объёмистый диван. Но, к счастью, её здесь не было. Я сел обратно за стол и воззрился на Пашу, который теперь лучился ярче своей полированной лысины.

— Не дрейфь, это шутю я. Не видел я твою змею. — Паша широко улыбнулся коронками зубов. Я лишь моргнул. Он смутился. Опустив глаза, задумчиво покрутил в блюдце недопитую чашку капучино. Еще раз глянул мне в лицо, но, похоже, лица-то на мне всё еще и не было. Пригладив воображаемые волосы, он уже виновато продолжил:

— Ну правда извини. Помню, что ты от своей бывшей шарахаешься, но так… Ты бы себя со стороны видел. — Покачал он головой. — Не думал к психологу сходить?

Тяжко вздохнув, всё ещё влажной рукой я вытер лицо, словно это могло как-то помочь придти в себя, и ответил:

— Знаешь, если вот совсем откровенно, то я и психолога боюсь. Неизвестно же, что он со мной сделает. Вдруг, это буду уже не я, а кто-то другой? А если он меня к бывшей вернёт? Она вертела мной будто змея кроликом: как вспомню её глаза, так и хочется снова ползти к ней на коленях, извиняться. Чесслово, как тряпка. Раньше боялся, что она уйдёт, а теперь — что вернётся.

— Ой, бли-ин. Да забудь ты про неё уже, нету её тут, нету. Лучше расскажи как там работа, нашел? — сменил тему Паша.

— Ага, нашел. Смотрю, на почту пришло: “Крупной международной компании требуются ответственные, инициативные и смелые сотрудники…” — ну вода, как обычно. Читаю, значит, а всё, что дальше, как специально по мне писано. Ну я созвонился, назначили интервью вечером, после семи. Офис у них де-то в такой заднице, что туда даже таксист не сунулся. Приехал я, и так ничего не видать, темно, дак ещё и туман. Плетусь по этому району, вижу — двухэтажный дом, в нём арка проезда, и в ней какой-то непонятный свет снизу, ага это тот самый номер. Только туда, а там на стене арки тени каких-то мужиков. Как в старых фильмах показывают, когда засада какая-нибудь. Присмотрелся: два таких высоких амбала трутся, даже повыше тебя будут, и что-то негромко обсуждают. Ну я струхнул. Думаю, не просто так же они там в такой дубак стоят. Для чего — не известно. Сунусь, хорошо если просто грабанут, а то и по голове стукнут, так к утру и околеть можно. Короче, не попал я на собеседование.

Еще в начале моего рассказа Паша развеселился, а потом и вовсе, уставился в запотевшее окно, зажав рот рукой и вздрагивая от хохота.

— Ты не обижайся, ладно? Просто, каждый раз, встречая что-то неизвестное, ты обязательно находишь самые жуткие объяснения, — утирая выступившие слёзы, объяснил он.

— Ну знаешь, а если я прав? Проверять как-то не охота.

— Нечего там проверять. В самом начале вакансии сказано же: смелые. Это тест на смелость и был. Ну сам посуди, офис в таком месте, подсветка киношная, и два мужика — всё сходится. С фонарями засаду никто делать не будет, — объяснил Паша. — Там скрытой камеры не было, часом?

— Блин. А ведь ты прав, — расстроился я.

— Да не парься, придёшь ещё раз. Думаешь, я ничего не боюсь? — пытался успокоить меня Паша.

Я недоверчиво смотрел, как он, нахмурив брови, замолчал, словно пытался хоть что-то вспомнить.

— Был у меня в детстве друг, Колька, — начал Паша. — У него был огромный чёрный пёс, такой лохматый, с жутким синим языком. Не помню его кличку. Мы его просто звали Висельник, из-за языка, а он откликался. Ему то какая разница? Классный был пёс, умный, без всякого поводка бегал с нами. Но однажды пропал. Колька загрустил. Искал своего пса долго, объявления клеил по всему городу, но всё без толку. В конце-концов Колька заболел и долго не появлялся во дворе. Но однажды, мама вывела его на прогулку, всё еще бледного и худого как смерть, но вроде уже весёлого. Мы поначалу удивились: шутка ли мы все уже взрослые пацаны, а он с мамой! Глядим, а в руках у него поводок от Висельника пустой волочится по земле. Пацаны будто смекнули, не стали подходить, а я как самый смелый подошел. Колькина мама мне тихо шепнула, мол не говори ему, что собаки нет. Вот тогда я тоже понял, уже хотел уйти, но Колька заметил меня и радостно закричал, мол, смотри, Висельник нашелся, теперь-то я его с поводка никуда не отпущу…

Не знаю, что дальше было. Помню только, как я несколько дней не мог уснуть. Мне сначала казалось, что я — это Колька, глажу пустой поводок и слышу лай в ответ. Потом, будто и Кольки на самом деле нет, а это всё мне кажется.

Кольку с тех пор мы не видели. Говорили, что они куда-то уехали. А я теперь боюсь стать таким. Не просто сойти с ума, а именно потерять кого-то, и потом видеть его живым, чтобы все вокруг смотрели на меня и поддакивали, — срывающимся голосом рассказал Паша.

Он замолчал, глядя блестящими глазами на стол. Вздохнул, заморгал и снова продолжил, уже как ни в чём не бывало:

— Так что все боятся, кто-то больше, кто-то меньше. Не парься ты.

Не парься… Ему легко говорить. Он боится всего одного, и это ему не мешает жить. А у меня даже на собеседование придти, нормально не получается. Стоп, опять я себя накручиваю. Это бесполезно, лучше вернутся к еде.

Отломив кусочек от лодочки адажарского хачапури, я аккуратно зачерпнул сыр и отправил его в рот. Обычно, такое хачапури выглядит как раскрытый пирожок с сыром и желтком, но здесь умудряются ваять из него ладью с высокими бортами. Желток в ней лежит словно маленькое солнце и навевает мысли о древних может египетских, язычниках, что думали, будто солнце плавает в ладье по небу. Они, наверное, как и я боялись всего неизвестного, потому придумывали ему подходящий миф, и вот пожалуйста: оно становилось известно и понятно — бояться уже нечего.

Снова я подходил к проезду, снова на его стене маячили странные тени. Ну да, это же явно специально сделано: прожектор на земле или просто вторую фару автомобиля прикрыли. Да и кто тут будет стоять, кроме охранников. Это же так очевидно. Почему я сам не мог вот так объяснять, почему мне обязательно нужна была подсказка?

Яркий свет льющийся со двора бил по глазам. Пришлось идти глядя на блестящий мокрый асфальт, на проплывающие мимо ботинки тех самых охранников. Я прошел мимо, не поднимая головы, но внутренне напрягся: что-то должно было произойти.

— Закурить не найдётся? — пробасил за спиной один из охранников. Вздрогнув, я резко обернулся. Слишком резко. Свет падал на добродушное лицо рослого мужика с седой бородкой, делавшей его похожим на морского капитана. Он внимательно рассматривал меня, словно не замечая слепящего фонаря. За ним в тени боком стоял еще один человек, но его лица не было видно.

— Н-нет. Нету, — пробормотал я в ответ, глядя сквозь пар своего дыхания.

Капитан ухмыльнулся и кивнул на двери офиса:

— Думаю, Андрей, вам пока туда рановато. Вы пока не подходите под наши требования. — Он достал из кармана трубку. Прикрыл её рукой и только коснулся мундштуком губ, как ладонь изнутри осветилась. Меня начало трясти. Выпустив облако дыма, почти белого в ярком свету, он невозмутимо продолжил:

— Поразмыслите на досуге о том, что же такое неизвестность, и почему вы её боитесь. Смотрите, в 1935 году некий учёный описал модель генератора неизвестности. Полученная из него субстанция позволяла формировать себя простым актом наблюдения. Не понимаете? Хорошо, история про эксперимент с котом в ящике, где кот был и жив, и мёртв одновременно, думаю, вам известна? Вот этот ящик и был генератором неизвестности. Затем, учёный пошёл дальше: он попросил лаборанта поместить в генератор произвольный объект, дабы увеличить степень неизвестности. Лаборант положил туда безобидного ужа. Учёный не знал, что в внутри, но как-то догадался, что там змея. Он боялся открыть ящик. Когда же он осмелился, то там оказалась ядовитая змея: гадюка. Да, лаборант мог соврать, или перепутать, хотя, это было бы сложно. Но учёный понял — помощник не при чем, потому решил найти объяснение. В конечном счёте, он выяснил, что гадюку создал он сам из неизвестной змеи. Так было сделано открытие: неизвестность — это податливая субстанция, из которой разум может вылепить всё что угодно. Чуть позже он основал нашу корпорацию, для исследования этого феномена и его страха. Сейчас мы уже знаем, что этот страх — своего рода защитный механизм неизвестности. Да, да. Всё верно. Она предупреждает нас о своей опасности, а уже мы сами подсознательно формируем из неё то, что нас испугает. Большинство боится её неосознанно, потому и создаёт нечто привычное, связывает неизвестность логичными объяснениями. После этого с ней уже ничего не сделать. Другие же боятся явно, именно среди них мы и ищем сотрудников. Конечно, есть исключения: некоторые умеют сознательно управлять неизвестностью. Их нетрудно отыскать среди исторических личностей, так как их окружает множество пугающих слухов и легенд. Ведь, не важно, научились вы сами или могли управлять с рождения, вас всё равно будут бояться почти так же как и самой неизвестности. Когда преодолеете этот страх и перейдёте границу, вы поймёте почему это происходит. — Он улыбнулся. — Удачи!

Капитан задумчиво выдохнул удивительно правильное кольцо дыма. Оно плыло в свету, скучиваясь в восьмёрку, потом разделилось на два, похожих на глаза, они сузились и растаяли. Засмотревшись на дым, я не заметил, куда пропали мой собеседник и его безмолвный товарищ. Двор пустовал, лишь возле стены уныло стоял прожектор, освещавший арку проезда.

Хм, этот капитан знает моё имя, ну ладно. Фотографию наверняка они видели в резюме. В руке он вполне мог спрятать зажигалку. В принципе, всё это мелочи, но на меня ведь впечатление произвело? Произвело, а потом он тихо улизнул, пока я в дыму ворон считал. Но всё равно, осталось какое-то ощущение неправильности происходящего. Поёжившись от сырости и невесёлых мыслей, я раздраженно побрёл домой.

Ворочаясь в постели, я думал о словах капитана. Возможно, он рассказывал байку. Скорее всего так и есть. Да вот только кое в чём он прав. Надо найти, это самое непознанное, необъяснимое, привыкнуть к нему, и может тогда я наконец перестану бояться. Иначе я свихнусь, или, чего хуже, сдамся.

Закрыв глаза, я лежал и слушал, осязал. Но всё было знакомо, и, как назло, совсем не пугало. Даже открыв глаза и бродя по дому, в обычно страшном мельтешении теней, не удалось найти ничего пугающего. Хотя, ещё недавно я вздрагивал, даже выйдя попить воды на кухню. Но теперь все тени и звуки будто сами боялись, что я доберусь до их проклятой непостижимой сердцевины, скрытой под наслоениями привычных объяснений, и тогда произойдёт что-то непоправимое. Похоже, неизвестность придётся искать там там где я никогда не был.

Последняя электричка ушла, а я остался один на платформе, укрытой рваным одеялом подтаявшего снега. В лесу ночевал подсвеченный луной туман, испещрённый чёрными деревьями. Меж них вилась заброшенная грунтовка с колеями воды и грязно-белыми островками.

Под ногами хлюпало, иногда словно кости хрустели ветки. Тихий зимний лес со смаком подхватывал этот звук еле заметным эхом и заунывно уносил в чащу. Временами, кроссовки норовили соскользнуть с промёрзшей земли в лужи полные чёрной воды. Тяжёлая сумка в такие моменты сваливалась с плеча, словно издеваясь над моей неуклюжестью.

Наконец, я нашёл подходящее сухое место, под старой пихтой, странным образом единственной среди окружавших меня буков. Бросил сумку на опавшие иголки, достал термос с чаем, а сам уселся на неё, облокотившись на серый шершавый ствол.

Отхлёбывая горячий чай, я размышлял над последними днями своей жизни. В сущности терять мне нечего, жалеть обо мне тоже некому. Конечно, умирать я не собирался, хотя, всякое может быть, но идиотская трусость меня рано или поздно доконает. А так, хоть проверю себя и взгляну на эту чёртову неизвестность.

Укутавшись в тёплый пуховик, я согрелся и задремал. Проснулся среди ночи. Размытое пятно луны смутно проглядывало сквозь настоявшийся густой словно патока туман. Ближайшие деревья растворились в этой светящейся патоке, оставив лишь смутные тени, будто я сидел на крошечном острове среди белёсого океана. Краем глаза я заметил движение слева. Нет, почудилось. Снова что-то мелькнуло, но теперь я успел рассмотреть, как тень дерева словно вязкую жидкость выдавила нечто похожее на каплю, которая метнулась к соседнему дереву и тут же влилась в него.

Волк? Зимой и один? Хотя, на меня и одного хватит. С другой стороны дерева явились неясные очертания волчьей головы с острыми ушами. Бесшумно касаясь лапами земли, зверь вышел из-за дерева, глянул в мою сторону, навострил уши. Может это обычный пёс, с тех дач, что за железкой?

Он стал приближаться, темнея и увеличиваясь, обретая явственные очертания большой собаки: лохматые обвислые уши, хвост бубликом… Это подсознание! Зажмурив глаза, я выставил вперёд ладонь левой руки. Большой мокрый нос коснулся руки, отдалился и выдохнул тёплым воздухом. Даже закрытые глаза не помогают. Может это правда собака? Нет, змея! Моя бывшая… Нет, нет, настоящая змея!

Ладонью я накрыл собачий нос, ощутив короткую частую шерсть. Мокрый шершавый язык облизнул руку. Раздвоенный? Мне сделалось смешно. Собака с раздвоенным языком. Морда у неё, наверняка, должна быть чешуйчатой, а тут. А тут…

Шерсть под рукой осыпалась колючими иголочками, оголяя мозаику скользкой чешуи. Вот она, податливая неизвестность. Уже в моих руках.

Что-то укололо в ладонь сразу в нескольких местах. Инстинктивно отдёрнул руку, но она словно приклеилась. Шерсть. Это она больно пробила кожу и закрепилась там. Боль стихла, вместо неё пришло ощущение чего-то лишнего под кожей. Оно расползалось словно корни дерева под землёй, и там, где оно появлялось, ладонь начинала шевелиться самостоятельно, вопреки моим желаниям.

Мне стало жарко. По спине юркнула капелька пота.

Дрожащей правой рукой я попытался оттолкнуть морду, но попал в раскрытую пасть с двумя тонкими как иглы зубами. Из неё выскользнуло и, извиваясь, поползло по руке что-то холодное и влажное с раздвоенным концом. Язык. Оставляя слюну, он змеёй скользнул в рукав и нежно обвил предплечье. Его влажный след распространял обжигающий холод, кожа тут же немела, а под ней и плоть, словно она обращалась в лёд. Всякое движение рукой отдавалось хрустом и приносило боль.

Я открыл глаза.

Светящийся туман отсекал весь мир. Руки бывшие моими виделись до локтя, дальше колыхалась пелена тумана, где темнело живое бесформенное нечто.

Как тебя победить?

Надеясь хотя бы ударить это лбом, я рванул на себя обе руки, с размаху наклонился вперёд к живой темноте, но не достал. Чешуйчатая волчья морда с пастью ядовитой змеи, смрадно дыхнула на меня и злобно уставилась янтарными глазами.

И тогда, не осознавая еще, что делаю, просто желая хотя бы как-то обидеть эту тварь, я вытянул нечеловечески длинный язык до наглого янтарного зрачка и лизнул его.

От удивления я моргнул. Всё исчезло. Туман рассеялся, и утреннее солнце настырно светило мне в лицо золотистыми лучами.

Совершенно невредимый, но жутко уставший я кое-как добрел до перрона и забрался в первую электричку. Пассажиры спали или бодрствовали в своих телефонах и совершенно не замечали меня. Проводница хотела было пройти мимо, но я окликнул её. Вздрогнув от моего охрипшего голоса, она нервно выдала билет, и поспешно убежала, даже позабыв взять у меня деньги, словно испугалась.

Паша уже сидел за столиком поджидая меня, даже потрудился заказать мой обычный обед: хачапури, да чай.

— Ну что победил свои страхи? — спросил Паша, поёжившись от моего вида.

— Ну, не то чтобы победил… Но, в ту контору меня, таки, взяли.

— Дык, а чё ты тогда такой поникший? На работе что?

— Да не. Норм. Знаешь, пока устраивался, вымотался, нервы. Теперь уже два дня не могу придти в себя, — соврал я.

Знал бы он, каких усилий мне стоило, вот так просто сидеть в кафе, сдерживая себя. Он что-то всё говорил, я автоматически отвечал. Отломив уголок ладьи хачапури, обмакнул кусочек в желток и отправил в рот. Усмехнулся: теперь-то я знал, что раньше, солнце вполне могло плавать по небу в лодке. Во всяком случае, тогда некоторые люди могли так сделать. Сейчас конечно, устройство солнечной системы уже известно и потому зафиксировано. Нынче не так просто что-то изменить.

Хачапури закончилось, я потягивал крепкий чай, слушая очередной пересказ актуальных новостей в исполнении Паши.

Пикнули часы, я глянул на время: обеденный перерыв закончился.

— Мне пора в офис.

— Хренов трудоголик, — шутливо возмутился Паша.

— Да ладно тебе. Это только первая неделя, потом я там вовсе ночевать стану. — кисло отшутился я. Подсунув купюру под солонку, я продолжил, — Вот за мой обед.

Попрощавшись, я вышел из кафе и невидимой тенью задержался возле запотевшего окна. Сквозь него, возможно последний раз, я рассматривал наш столик, слушал уютные звуки кафе. Паша задумчиво пил кофе, потом глянул на мою тарелку. Глаза его испуганно расширились, а чашка в руках задрожала. Он безуспешно пытался поставить её на блюдце, но лишь со звоном опрокинул. Волна кофе хлынула по оставленной купюре к тарелке, и ударилась о борт совершенно не тронутой ладьи, в которой плавало маленькое солнышко желтка.

— Извини, мне не удалось это сдержать, — тихо прошептал я, вздохнул и исчез.