— Прогневили мы духов леса! — заполнял темноту плач из соседнего дома.

Егор тяжело вздохнул и тихонько, чтобы не разбудить мать, затворил за собой дверь хаты. В ногу ткнулся и запыхтел мокрый нос. Егор дружески потрепал вислоухого лохматого пса и вышел в лес, что начинался сразу за их двором. Из-за плетня в спину тоскливо проскулил пёс.

В лесу уже несколько лет поселилось нечто. Дети прозвали его Жутятя и боялись собирать ягоды даже на опушке. Редкие смельчаки, что забирались в чащу, или пропадали, или возвращались седыми. Некоторые потом беспрестанно что-то бормотали, вздрагивали от каждого шороха, а кто-то на следующий день молча помирал с открытыми глазами.

Из соседнего дома вчера на охоту ушёл Сидор, а потом вернулся с перекошенным лицом, неся одного несчастного зайца. Сегодня с рассветом в соседнем доме начали причитать, потом приходил шаман, и тогда Егор решился.

Ночной лес обступил Егора, колыхнул невидимым дыханием, замолчал неслышимым шорохом. Редкие звёзды мерцавшие между когтистых ветвей, ночными тварями сбежались по древесным стволам, внимательными огнями потекли вниз, расползлись по лесу и уставились на человека.

Егор вытер взмокшее лицо и заговорил:

— Жутятя, я пришёл говорить.

В руку ткнулся холодный нос, Егор вздрогнул и погладил лохматую голову. Неужели пес прибежал за ним? Голова по кошачьи мурлыкнула, шевельнула острыми ушами и осветила глазами множество других морд перед Егором — оленьих, волчьих, кабаньих и когда-то человеческих, а ныне заросших волосами. Их шеи терялись в темноте, но казалось, что они извиваются подобно змеям и уходят куда-то далеко.

— Говори, — прошептала голова, которую дрожащей рукой гладил Егор.

— Ты неправильно пугаешь.

— Научишь? — усмехнулась голова.

— Надо не всех, а только тех, кто заслужил. По справедливости, — дрожал голос Егора.

Голова вылезла из под руки и, плавно оплетая Егора шеей, ткнулась носом в щёку. Тронула дыханием, лизнула шершавым языком.

— Для этого нужно мерило, человек. У меня его нет, у тебя, чую, есть. Научишь?

Егор невесело покачал головой:

— Хорошо, днём. А потом отпустишь меня?

Угукнул филин. Лес окутал Егора и всё исчезло.

С рассветом Егор очнулся нигде и глазами птиц увидел. Катерина брела по лесу с туеском, вздрагивала от каждого шороха, оглядывалась. Почему-то Егору по мальчишески захотелось, сорвать веткой платок, ухнуть филином, зашуршать мышью в кустах, чтобы девушка бросила туесок, бросила собирать его ягоды из его леса и бежала в самую глубь чащи, падала обдирая руки, снова вставала и падала.

Нет!

Хорошо, — возникала из ниоткуда довольная мысль.

Глаза птиц показали Глеба, рубившего сухую липу. После каждого удара топором, он вздрагивал, оглядывался, отирал пот.

Но дерево уже не живое.

Глаза птиц показали Елену, которая влюблённо брела по опушке, напевала песню и мечтательно обламывала веточки. Егор усмехнулся сорокой.

Под руку подлез шип, Елена чуть укололась и вздрогнула. В кустах что-то зашуршало, где-то заухал филин. Елена испуганно огляделась и поспешила прочь.

Уши лесных зверей принесли крик:

— Люди! Ау-у! — Заблудилась Катерина с полным туеском ягод.

В стороне деревни Егор откликнулся эхом:

— Ау-у!

Катерина воспрянула, поспешила на звук. Иногда она снова кричала, и снова эхо вело её к деревне. Порой, Егору приходилось шуршать мышами, хлопать крыльями, чтобы отпугнуть её на верный путь. Один раз даже не сдержался и зарычал волком, когда Катерина устала и уселась плакать.

Вечером Егор очутился в лесу. Головы не появлялись, только в темноте чащи колыхалось что-то неясное.

— Ты можешь идти, человек, — раздался оттуда голос Жутяти.

— Спасибо. Теперь у тебя есть мерило?

— Нету. Оно есть у тебя, человек.

Понурив голову, Егор стоял, глядел на палую листву, на травинку, по которой перебирал лапками блестящий жук.

— Значит я попрощаюсь и вернусь, сказал он.

Он сдержал слово, и с тех пор духи леса не гневались.