Небов Константин Владимирович : другие произведения.

Второй шанс для хранителя

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Детективный сюжет закручивается вокруг обычного среднестатистического неудачника, одного из многих. Главный герой и не предполагал, во что его втянули Высшие силы. Ему приходится рассчитывать лишь на себя, ведь на дворе лихие 90-е. Герой сможет справиться с непростой ситуацией и обретет себя в абсолютно новом качестве...

S. Talker

  
  
  

Второй шанс для хранителя.

Глава 1.

  
   "Черное бездонное небо. Незнакомые звезды молчаливы и неприветливы. Холодный, свирепый ветер бешено бьет в стекло твоей маленькой стеклянной вселенной. Жесткий колючий снег атакует в такт порывам зимней вьюги. Но ты спокоен и уверен в успехе. Твоя ярко-алая в таком чужом чернильно-ночном небе капсула может не выдержать разве что вспышку сверхновой - все остальное ей по плечу. Ты преследуешь этих жалких трусов - в ста метрах от тебя удирает зеленый шар, окутанный языками синего, призрачного пламени. Ты знаешь, что происходит внутри этого шара, ты явственно видишь, как два отвратительных бледно-синих стручка в смертельном ужасе обхватили друг друга своими мерзкими паучьими лапами. Они осознают, что их смерть близка, а ОН лежит совсем недалеко от них, в мягком, удобном ложе, величественный и молчаливый. ОН просто ждет, когда свершится то, что предначертано. Ты не спеша переводишь свой корабль в режим захвата, и вдруг яркая вспышка ослепляет твои глаза. Ты невольно на миг их закрываешь, а когда глаза вновь открыты, то зеленого шара уже нигде нет. Проклятие, они взорвались в своем корабле раньше, чем ты сумел их догнать! О нет, клянусь тьмой, теперь придется разыскать ЕГО где-то на этой холодной и богом забытой земле! Ладно, не впервой.... Ярко-красная капля стремительно понеслась вниз, на глазах теряя свой цвет и форму. А ближе к земле она исчезла совсем. Да, а все-таки эти снобы-техники не подвели, все же они свое дело знают...".
   Звук будильника был подобен грому. Нет, это были даже не громовые раскаты приближающийся летней грозы, будильник грохотал как Ниагара, дерзко и бескомпромиссно вырывая спящий разум из цепких объятий Морфея. Он рывком оторвал голову от подушки, приподнялся и медленно сел, навалившись грузным телом на продавленную диванную подушку. "Блин, приснится же такое! Не иначе, вчерашнее кино по 35 каналу такую муть навеяло. А что сегодня за день? О ужас, сегодня понедельник!" "Витюша, сынок, 7 часов, вставай, пора на работу!" - надтреснуто продребезжал знакомый старческий голос за приоткрытой дверью.
   Он тяжело вздохнул, и, сунув неуклюжие ступни в растоптанные тапки, затрусил в ванную. "Вот, еще сосисочку возьми" - маленькая аккуратная старушка суетливо хлопотала у плиты, гремя кастрюльками и воздвигая на щербатой тарелке пирамиду из пюре и вчерашних салатов. "Мама, ну что ты, я опоздаю"- мямлил он, вяло отбиваясь от настойчивых попыток запихнуть огромную салатную ложку с винегретом ему в рот. "Уж подождут, подождут, начальники твои, ты же весь день на ногах, весь день голодный!" - старушка быстро вытерла сухонькие ручки об застиранный фартук. "Да там столовая..."- пробубнил он вяло, тяжело вытаскивая грузное тело из-за стола и шлепая в прихожую. "Столовая, столовая, да что там готовят-то! Одни нитраты и химикаты, вот и по телевизору об этом говорят каждый день, докторша, эта, в очках которая, а она-то уж понимает!" - старушка ловко впихнула пакет с бутербродами в растянутый карман потертого пальто неопределенного цвета. "Смотри, на улице ветер, Витюша, шарфик и перчаточки не забудь" - и темно-розовый шарф ужом свернулся на его двойном щетинистом подбородке. "Ладно, ма, пока" - неуклюже чмокнув старушку в пергаментную щечку, он нажал пропаленную насквозь кнопку загаженного лифта.
   Пока лифт, стуча и скрипя ехал вниз, он затаил дыхание и даже скрестил два пальца на удачу, но прокуренная кабина все же остановилась на четвертом этаже, и двери, лязгнув, впустили в свои недра молодую женщину. Он почувствовал себя крайне неловко, отводя глаза и пытаясь плотнее запахнуть обвисшее пальто, пряча предательски розовеющий шарф. "Доброе утро"- женщина улыбнулась. Слегка. Но ему показалось, что она едва сдерживает смех. "Здрасте" - он тупо уставился на измазанную засохшей жевательной резинкой решетку, прикрывающую разбитый плафон на полотке. К счастью, эта пытка скоро закончилась. Кабина, погудев, достигла первого этажа. На улице моросил ледяной и мелкий зимний дождик, который обычно заменял в этих местах снег. Его огромные растоптанные ботинки со сбитыми белесыми носами тяжело шлепали по лужам и грязной жиже изуродованного коммунальщиками тротуара. Дальше тротуар заканчивался вовсе, и к автобусной остановке можно было пройти лишь по ухабистой дороге, лавируя среди брызжущих подколесной грязью машин. Обычный спальный район крупного города у реки, в этот час, как в каждое буднее утро, был заполнен спешащими уехать в центр людьми.
   Он добрался до остановки почти без потерь, лишь слегка запачкав мятую штанину, и через десять минут уже ехал в центр города, зажатый со всех сторон покачивающимися в такт движения автобуса дремлющими согражданами.
  
   Снег. Белый и пушистый. Он покрывал всю землю, ватой оседал на ветках, мягким, пуховым одеялом ложился на крыши домов. Раньше, очень давно, невероятно давно, он знал, что если сжать снег в ладонях, то скоро их станет приятно покалывать, а сквозь пальцы тонкой струйкой начнет бежать вода, каплями падая на землю и тут же замерзая. Как давно это было? Где и когда? Что он чувствовал при этом? Кем был? Образы призрачными, выцветшими, словно старая фотопленка, обрывками роились в уголках памяти, ускользая и появляясь вновь. Окраина зимнего села. Серое раннее утро. Тусклое зимнее солнце никак не может разорвать пелену сизых туч. Заснеженная дорожка между двумя глухими заборами, серым и темно-зеленым. Из-за второго забора колючий порывистый ветер приносит резкий запах хлева. Заброшенный колодец, рядом ржавая водяная колонка с ледяной лужей у металлического подножья. Дальше извилистая тропка бежит через заросли едва угадывающейся в утренней мгле спутанной громады заброшенного сада и теряется в припорошенных снегом горах битого щебня и золы. Ниже, невидимая из-за зарослей одичавших терновника и вишни, где-то журчит река. Журчит? Значит, не замерзла? Странно, почему? Что это за место? Что за время? Зачем ты здесь? Кто ты здесь сейчас??
  
   Он был одним из многих обитателей этого большого города, одним из многих тысяч мелких клерков, так же, с трудом, проснувшихся в это хмурое утро зимнего понедельника, и так же спешащих на работу в центр города из спальных районов на окраинах. От природы нелюдимый и стеснительный, он не имел близких друзей, которые обычно появляются в детстве или юности, а коллеги по работе всегда считали его откровенным тюфяком и мямлей. "А-а, Витюша? Да вся его жизнь состоит из мамочкиной каши да кроссвордов дома и бухгалтерских балансов с дежурными зуботычинами на работе. Как говорится, бегемот серый, обыкновенный, друзей не имеющий, женщинам неинтересный, вечно забитый, во всем виноватый!" И все же у него была своя тайна, свой собственный, особый секрет. Секрет этот был круглый, стеклянный, довольно тяжелый и очень красивый. Он нашел его случайно на заброшенной остановке засыпанного угольной золой, почти разрушенного и умершего шахтерского поселка, куда ездил год назад в составе комиссии подчищать перед проверкой бухгалтерию крошечного отделения родного "Речзембанка". Директор местного отделения, известный во всем районе пройдоха и плут, по обыкновению вился ужом, встречая "высоких гостей". Суетливо погрузив в свой просторный опель внушительные телеса трех его начальников, он тут же отчалил с ними в единственный местный ресторан "Уголек", а ему предложил добираться до местного отделения банка на рейсовом автобусе. Тогда тоже была зима, транспорт в этой забытой богом дыре почти не ходил, он прождал автобус не менее часа. Кроме него людей на остановке не было, и чтобы совсем не замерзнуть, он ходил взад-вперед по слежавшимся сероватым от угольной пыли сугробам, затем, чтобы не сойти с ума от мороза и скуки, прыгал с кочки на кочку около разрытой коммунальщиками ямы, разглядывая замерзшие, лопнувшие и раздавленные льдом канализационные трубы, и вдруг среди куч желтой глины и потеков мутного льда увидел ЭТО. Не очень большой, но весьма тяжелый шар из темно-синего стекла, настоящий красавец, без трещин, вмятин и сколов. Он невольно залюбовался им. Кругом не души, да и лежит он, судя по тому, как верхушкой вмерз в лед на дне ямы, уже довольно давно. Он поколебался немного, стоило ли лезть в коллектор, с невесть какой заразой, но все же тогда взял его с собой просто так, как красивую безделушку. Уже позже он обнаружил у своей находки удивительные свойства. Тогда, после проверки, его поселили в жуткий клоповник, но он настолько замерз и устал, что только вымыл в ржавой и прохладной воде руки, лицо и свою находку, как тут же провалился в тяжелый, глубокий сон. Среди ночи он почему-то неожиданно проснулся. Долго соображал, где находится, и что за призрачный синеватый свет заливает полуразрушенную конуру бывшего Дома колхозника. И если первое он вспомнил довольно быстро, то второе открытие его потрясло. Это был его шар! Он сам собой светился изнутри мягким голубоватым пульсирующим светом, совсем как причудливый и дорогой ночник, то разгораясь до ярко-голубого сияния, то темнея до лилово-черного мерцания, по его гладкой поверхности быстро плыли миниатюрные розово-бирюзовые облачка, и время от времени искорками пробегали золотистые молнии, вспыхивали и тут же гасли. Остаток ночи он провел без сна, завороженный странной красотой своей находки. К утру шар потух сам собой. Конечно, он понимал, что нашел что-то весьма невероятное. Самые разные и противоречивые желания захлестнули его. Быстрее выбросить свою находку? Нет, теперь с ней невозможно просто так расстаться. Хотя этот предмет, возможно, и очень опасен. Впоследствии он осматривал этот шар не менее сотен раз. Просто толстое стекло, никакого намека на встроенные лампочки, микросхемы, провода, батарейки. Но светится же это чудо как-то само собой! Как это объяснить, он не знал. Причем шар горел далеко не каждую ночь. Со временем он подметил, что такое свечение происходило только в полнолуние, причем неважно, сияла ли на небе в тот момент Луна, или все было затянуто тучами. Что же это такое? Супердорогая игрушка для богатеев? Метеорит? Космический спутник? Тайные военные разработки? Техника шпионов каких-нибудь недружественных стран? Жуткий радиоактивный предмет? Колдовской шар, как в фэнтэзи романах про чародеев? Инопланетный передатчик? Происки всемогущих спецслужб? Самые дикие предположения приходили ему в голову в первые дни, когда он нашел этот шар и взял его с собой домой. Но затем он привык к своей тайне, ведь, судя по всему, шар не вредил его здоровью, по крайней мере, он не замечал ничего такого, да и никто его сокровище не искал, и со временем он стал думать над загадкой природы этого чуда гораздо меньше, чем раньше, а потом вовсе почти забыл о нем, вспоминая о своем чудо-шаре только пару-тройку раз в месяц, да еще, пожалуй, в полнолуние, чтобы полюбоваться на игру сине-золотистых бликов и искр, да и то вспоминал об этом далеко не каждый раз. Шар, на всякий случай обернутый в насколько слоев толстой фольги для готовки, прочно обосновался в пыльной коробке под кипой старых газет, за шкафом. Но его тайна все равно оставалась только его тайной. И даже старушка мать не подозревала о существовании шара.
   Однако, уже восемь двадцать две. Надо торопиться. Скопище автобусных остановок, а по совместительству центральный рынок старого города, выплескивало все новые порции сонных, угрюмых людей на замызганные городские проспекты. Людское море, в этот ранний час абсолютно серое, в цвет висевшего над головами неба, вяло колыхалось, диковинным тысяченогим зверем перемалывая грязевые пороги, выстроенные за ночь неожиданно нагрянувшим легким морозцем. Он ускорил шаг, рискуя, и одновременно боясь налететь на впереди идущих, и отчаянно надеясь, что сегодня у входа будет дежурить не Хомяк. Забитый людьми переход, ряд грязных ступеней, и вот впереди серой громадой выросло старое здание, такое знакомое и ненавидимое им одновременно. Восемь двадцать семь. Он еще ускорил шаг и уже почти бежал, со свистом выдыхая воздух. Вывеска "Речзембанк", четыре сбитые ступеньки, облезлая решетка двери, истертый порог с извечной замусоленной тряпкой. Восемь двадцать девять. Успел! "Здравствуйте!" Машинальный кивок в сторону примостившегося сбоку от входа облезлого стола, за которым неподвижно восседала грузная фигура в форменном бушлате -"теперь вперед, быстрее!". "Тимофеев? Опаздываем, сейчас восемь тридцать три! Тэк-с, записываем!" Хомяк удовлетворенно заерзал могучим задом на продавленном скрипучем стуле. "Черт! Чтоб тебе лопнуть, жирная скотина. Неужели я опоздал, Павел Семенович? Когда же кончится этот фашизм?! А на моих без одной минуты! Неужели отстают?"- внутренне ненавидя себя, он мигом состроил одну из своих дежурных мин, скорбную и заискивающую одновременно, используемую обычно для общения с начальством, вахтерами и завхозом - "не бейте меня, господин охранник, я каюсь, осознав свою вину! Как же я ненавижу себя! Проклятый слизняк! Неужели мои часы не в порядке? Извините меня, это просто недоразумение..." "Не знаю, не знаю, Тимофеев, начальство разберется, кто там и что недопонимает!" - Хомяк звучно хохотнул, громко скрипнув стулом - "давай, чеши на рабочее место, тебе Лара не за опоздания, небось, платит!". Согнувшись, он проскользнул в кабинет, стараясь не глядеть по сторонам. "Здравствуйте!" Кто-то только недовольно фыркнул в ответ. Еще пара шагов - и, наконец-то до боли знакомый щербатый стол, вечно гудящий изношенным кулером родной компьютер, древний пыльный монитор, куча бумаг на раздолбанной клавиатуре. Только тогда он рискнул поднять глаза и оглядеться. Из семи клерков в кабинете присутствовало лишь пять. Кого нет? А, понятно, "Эльвиры Павловны", начальника "целого кредитного отдела" (который запросто помещался на 2 столах) и, по совместительству, невестки "самой Ларисы Ивановны", и Каролины, дочери главного акционера банка. "Впрочем, они никогда и не приходят на работу раньше десяти!" В общем, все уже на месте, а значит, он и вправду опоздал. Черт, во сколько сотен рублей штрафа выльется ему это неожиданно свалившееся на голову опоздание?
   "Витюша?! Что все спишь? А тебя Лариса Ивановна видеть хочет! Причем немедленно!" - радостный гнусавый голос бесцеремонно вырвал его из призрачного царства цифр и бухгалтерских счетов. "Черт, он что, не видит, что я занят?" "Да, да, что случилось, Михаил Дмитриевич? Меня вызывает генеральный? Только меня одного? - залепетал он жалко, и судорожно сглотнул, чувствуя, как немеет от ужаса кожа на голове. "Тебя-тебя!" - мерзкое глумливое личико, на нем - поганенькая ухмылка, встрепанные кустистые усы, живые крысиные глазки, руки вечно шарят в карманах прокуренного полосатого пиджачка, будто потеряли там что-то важное, плюгавенький человечек огородным пугалом торжествующе громоздился нелепой цветастой кучей на краю обкусанного временем стола - "черт, это индюк." Начальник кадровой службы, а по совместительству штатный стукач генерального. "Такому гаду, как он, доставляет удовольствие делать пакости людям. Как большие, так и малые. Черт, неужели из-за этого дурацкого опоздания? Иду, иду, Михаил Дмитриевич, уже иду! Я мигом!"
  
   "Стоит. И не просто так, видно почуял что-то, гад. Придется поработать" - он тяжело вздохнул и рука автоматически сжала ребристую рукоятку резака. Утро было промозглым, казалось, даже слабое дуновение ветерка оставляло на щеках влажные полосы. Туман висел плотной серой шапкой, и предметы уже в тридцати шагах размывались и затем и вовсе терялись во мгле. От куч ржавой пыли несло тухлятиной. Слава Единому, что он разместил здесь среди сплошных болот эти серые камни. Без них безглазая холодила бы душу уже минут как тридцать. Он бесшумно приподнялся на локтях и тихонько выглянул из-за своего укрытия. Слон был на месте. И, черт возьми, не один. Три, нет, четыре бочкообразные твари крутились вокруг своей оси, издавая гулкий вой, к которому добавлялись резкие шлепки от ударов трубкообразных отростков, отдаленно напоминающих рифленую кишку влагопровода и неопрятно торчащих из лоснящихся слоновьих боков. Так называемый хобот слона. "Слоны. Что это за слово? Откуда оно взялось? Что означало раньше? Старый Жо что-то говорил об этом, но что, сейчас уже не вспомнишь. Впрочем, не время, да и не место вспоминать. Надо придумать, как спасти свое тело. Как близко, заразы, шагах в двадцати. Хорошо, что я их вообще заметил в таком тумане". Он весь подобрался, чувствуя в руке ребристый холод стали. "Коллектор в десяти шагах. Я должен прорваться туда. Иначе смерть. Быстрая, но мучительная. Так, как обычно, счет до пяти. Раз, два, а-а-а, проклятье, дыхание ни к черту, успокоить никак не могу, хватит ли сил? Три, четыре, Единый, спаси и помоги, пять!". Рывок, прыжок в сторону, серия ярких вспышек, одна, другая, третья, резак гудел и дико вибрировал в руке, больно отдавая в плечо, превращая в пепел камни, жесткую щетину сухой травы, кучи ржавой пыли и жуткую плоть чудовищ, затем его бешенный галоп среди куч мусора. Слоны взревели и, бешено вращаясь, резкими скачками, с проворством, неожиданным для таких громоздких существ, дружно ринулись к тому месту, где он стоял еще пару секунд назад. Нет не все. Одному из них уже никогда не шататься по болоту, подобно пауку, выпивая жизнь из всего живого. Его дымящаяся плоть еще судорожно сокращалась и подрагивала, но была уже мертва. Но он уже успел проскользнуть в каменный мешок коллектора, и всего этого не видел. "Там слоны меня достать не должны. Они, говорят, почему-то сторонятся коллекторов. Вроде бы". Так и случилось. Быстро достигнув облупленной каменной полусферы над уходящим под землю почти занесенным илом ходом, чудовища принялись бестолково топтаться на месте, а затем, окончательно потеряв интерес, медленно побрели вдоль рыжих и изъеденных ржавчиной железных полос, параллельно уходящих неведомо куда и непонятно когда, кем и зачем созданных.
  
  

Глава 2.

   Новое утро. Он так надеялся, что оно никогда не наступит. Как в детстве, когда он сладко засыпал воскресным вечером, набегавшись за день и получив массу приятных впечатлений, а затем выкупавшись в теплой, пенной и ужасно приятной ванной. Тогда он не хотел засыпать, всячески оттягивая это неизбежное время, вспоминая все приключения минувшего дня, страшась, что вот-вот наступит тот неуловимый момент, когда сладкая дремотная нега уступит место жесткому пробуждению беспощадного понедельника.
   Но эти выходные прошли как в тумане. Всю субботу и воскресенье он не мог, просто был не в силах выкинуть из головы тот разговор с генеральным директором банка. Лариса Ивановна Иваненко считала себя очень религиозным человеком. Строгое соблюдение всех православных постов и обязательное посещение основных церковных служб были частью ее жизни. По банку ходили легенды о благотворительных фондах, которые Лариса Ивановна не то возглавляла, не то курировала. Большая икона в дорогом окладе была лучшим подарком на ее день рождения и об этом знали все крупные клиенты этого банка. Со временем, благодаря собранному из всевозможных подарков и подношений иконостасу, внутреннее убранство кабинета генерального стало напоминать небольшую церковь. Но благостного, все понимающего и всепрощающего настроения, присущего церковным покоям, в этом заведении не наблюдалось и в помине. "Я не могу понять, за что плачу тебе такие деньги" - и это ее "ты" было вовсе не дружеским, просто таким образом гендиректор называла всех людей, кто был моложе ее или находился у нее в подчинении- "я не вижу результатов твоей работы. А деньги, как уже говорила, плачу тебе не малые". В свете призрачного мерцания настольных ламп и многочисленных лампад ее фигура казалась почти черной. "Время, сейчас сам знаешь какое, а я не могу одна кормить всех окружающих, встречных и поперечных. Я вынуждена сократить штаты" - резкий, рубящий голос не допускал никакой возможности даже ей поддакнуть, не то что возразить. "В общем, я думаю, ты не дурак, и все понял правильно. Ищи работу, две недели у тебя есть. Ты молодой, и при желании и старании все у тебя будет. Бухгалтерия тебе выплатит нормальные отпускные, на первое время хватит. Даже на хлеб с красной икрой. И работой тебя заваливать не будут, дадут время найти новое место. Я распоряжусь. Не смею больше тебя задерживать, иди, ты свободен" - и директор, водрузив на свой массивный нос огромные очки, углубилась в чтение бумаг, давая понять, что разговор закончен.
   В этот очередной хмурый понедельник, он, как огромная кукла, машинально переступая ватными ногами, пробирался к знакомому серому зданию, сегодня еще более унылому и зловещему, чем обычно. Странно, но сегодня впервые за десять лет работы он был в центре внимания окружающих. Сослуживцы, обычно смотрящие сквозь него, сейчас бросали в его сторону сочувственные взгляды. Неопрятные и вечно замотанные тетки из бухгалтерии кудахтали хором: "Витюша, пойми, это она не со зла, сейчас сам знаешь, какие времена, кризис-то как всех подкосил, сокращение же грядет в банке, оно всех касается и еще коснется, ну помнишь, Аркадича на пенсию проводили, да и теть Пашу тоже, а ты молодой, найдешь себе работу еще лучше, чем эта". И он кивал, поддакивал, по обыкновению со всем и всеми соглашаясь. Хотя и сам понимал абсурдность и бессмысленность того, что ими говорилось. "Аркадич". Ему 82 года было. Ветеран и старый советский бухгалтер, он уже и не видел ничего. Постоянно засыпал на рабочем месте. Компьютера как черта боялся. Как и 79-летная "теть Паша" из посредконтроля. А ему только 33. Или уже 33? Но лучше с головой закутаться в эти бредовые, но такие уютные объяснения, чем просто упереться лбом в нечем и некем необъясненный, и от этого такой болезненный, вопрос: "Почему именно я?". Ситуацию прояснил дядя Миша, бывший работник Райкома, а теперь завхоз и по совместительству любитель крепкого словца и крепленых напитков, но, в сущности, человек не злой. В перерыве, стоя на крыльце банка и смоля дежурную "беломорину", он откровенничал: "Да ни причем тут этот кризис долбанный. Бабий треп. У Ларисы бабок немерено, банк крепко пока стоит. Ты Петруху знаешь? Ну, сынка директора?" Он его знал. Обычный парень, лет на пять моложе, чем он сам, когда бывал в банке, особо своим положением "приближенного к телу императора" не кичился. Курятник бухгалтерских теток считал его финансовым гением, о чем и нашептывали директору при каждом удобном случае. Как же! Собственный салон по продаже корейских машин! Огромный оборот! Миллионные прибыли! Директор сына любила, и ее обычно суровое лицо при упоминании о нем всегда озарялось слабым подобием улыбки. "Ну вот, слышал я, что-то там он напортачил, с тачками своими. Про.рал, по-русски говоря, бизнес свой. Тоже мне, гений финансов! Долгов до фига, салон уже заложил, машины все за долги у него отобрали. Лариса намедни по телефону с ним ругалась, сам слышал. Ну, поругала-поругала, а что делать? Как ни крути, единственный сын, у него семья, вон, внук уже, Никитка, бегает. Короче, помнишь, нас всех вдруг премии в квартал лишили? Ну, типа за неэффективную работу с клиентами? Так, блин, это потому все, что наш банк Петрухины грехи погашал. А теперь его на работу устроить надо. К жене поближе, да под присмотр мамкин, чтобы не бузил больше. Соображаешь, Витюха, на чью должность он идет? А что ты сделаешь, хозяйке своего сынка на хлебное место пристроить нужно. Знаешь, под твою должность уже и оклад побольше нарисовали, и мебель новую на неделе привезут, я вчера заказал. Хоть напоследок за нормальным столом поработаешь, да бабки нормальные при расчете получишь. Одним словом, расслабься и получай удовольствие, раз уж тебя по полной программе имеют".
  
   "Ох, хвала Единому, мне это удалось, я опять вернулся, да еще и сходил не зря, не с пустыми руками, небось, домой-то иду! А Слизень, дурак, скулил, нечистый ему в бок, что дело, мол, гиблое, идти далеко, слоны и выродки только зря погубят. Ан, нет, рановато хоронил, а теперь-то, теперь, небось, от зависти лопнет". Рюкзак за спиной, конечно, тяжеловат, но это была приятная тяжесть. Еще бы, корень желтой травы, это, конечно, просто какое-то чудо! Без него не обходится ни одна пирушка, без него ни один, даже самый опытный лекарь не возьмется врачевать. Жирная грязь сочно зачавкала под его сапогами, и он поспешно шагнул вбок, туда, где земля была потверже. Эта грязь была предвестником гнилой топи, а попадать в такою гадость ему было совсем ни к чему. Огромный шар огненно-красного солнца, казалось, занимал пол-неба, отражаясь в мелких лужицах багровыми бликами. И этот шар явно норовил поскорее скатиться за горизонт, а значит, пора зажигать фонарь. Он снял с головы каску и резким движением потряс. И спустя некоторое время, шишак, венчающий каску, нехотя начал наливаться беловатым светом, разгораясь с каждой минутой. Он в сотый раз поправил на плече свой не очень тяжелый, но такой неудобный мешок, и ускорил шаг. Темнело, а идти ему до базы еще с пяток километров. Ничего страшного, в принципе. Много проще, чем продираться сквозь псевдозаросли пиявиц в коллекторе, или в сырой канаве пережидать полчища черножуков. Не говоря уже о прогулках по слоновому полю. Ничего страшного. Но выдрессированный десятилетиями инстинкт не давал возможности хоть на чуть-чуть расслабиться. Неясная тревога беспокойным червячком шевелилась где-то в подсознании, хотя кругом было все спокойно. Или не все? Краем глаза но увидел какую-то неясную тень и круто развернувшись, рывком выхватил резак. Колыхающееся, как обычно, море коричневых камышей, ничего угрожающего вроде не заметно. Или все же он что-то заметил? Кажется, справа камыши качаются чуть сильней. "Э, нет, чего ждать, тут надо действовать быстро". Холодный слепящий свет яркой вспышкой осветил красноватые сумерки болот, взметая в огненном вихре горящий камыш и вмиг закипевшую затхлую воду. Ужасный вой разорвал предсумрачную тишину. И самое плохое было то, что такие же жуткие вопли эхом раздались и слева, и справа, и даже сзади него. "Нечистый дух, неужели?" - ужас комом льда перехватил дыхание - "неужели это душегубы? Как я мог их не заметить? Как мог допустить, что они меня окружили?". Но ни на размышления ни на брань уже просто не было времени. Пять мерзких, темно-бордовых в закатных лучах солнца, фигур, резко взмыли в воздух почти одновременно. Взмыли и замерли, неподвижно застыв в десяти метрах от земли, раскинув в стороны уродливое подобие рук. Как они это делают, нарушая все существующие законы природы и шутя играя земным притяжением, не знал никто. Да и узнать, честно говоря, никто никогда и не пытался.
   Он резанул лучом почти не глядя, наугад и, очертя голову, кинулся вперед. "Главное, не упасть в воду, не влезть в топь" - пульс острыми, злыми молоточками стучал в висках -"до базы далеко, не успею. Может, к Сысою двинуть? Он тоже вроде бы человек, не очень понятный, отшельник, но все лучше, чем этот ужас! Кажется, тот где-то здесь обитает". Он попытался достать навигатор, но громоздкий прибор намертво застрял в кармане штанов, зацепившись за шов, а нога, соскользнув с кочки, по колено погрузилась в топкую болотную хлябь. "Единый, помоги" - он рванулся, понимая, что на этот раз влип крепко. Никакого результата. Нога зажата, как в тисках. И тут на полянку, с которой он и упал, прямо перед ним, выскочили его преследователи. Пять мерзких черно-бордовых фигур, их огромные псевдоруки заканчивались острыми, как ножи, когтями. Твари, понимая, что человек в их полной власти, уже не торопились, медленно окружая свою жертву со всех сторон. "Неужели все? Нет уж"- он еще крепче, до боли в онемевших пальцах, сжал рукоятку резака - "я еще вам, гадам, прощальную песню спою". С трудом сдерживая дыхание, он ждал, кто из душегубов кинется на него первым, понимая, что заряда резака на всех не хватит. Вот, стоящее правее и самое крупное из страшилищ, испустив жуткий вопль, вытянуло в его сторону увенчанный острым когтем черный палец, и вдруг рухнуло в грязь, пронзенное десятком огромных, внезапно невесть откуда появившихся, иссиня-черных стрел. От неожиданности он выстрелил длинной очередью из резака в тушу душегуба, находившегося прямо перед ним, и тот, дико воя, исчез в огненной вспышке. Резак еще раз дернулся в руке и замер, хотя он по-прежнему жал на кнопку. "Все, разрядился. Конец". Но огонь уже и не был нужен. Три сумрачные фигуры оставшихся в живых душегубов, только что стоящих перед ним, с непостижимой скоростью и абсолютно бесшумно скрылись во мраке. "Жив, неужели жив?"- он пытался ухватиться руками за жухлую траву и вытащить, наконец, злополучную ногу из трясины.
   "Накось, держи, самому тебе не выбраться, я смотрю" - конец сучковатого ствола молодого дерева легко лег ему в руку. Одно сильное и выверенное движение - и он на свободе. "Здорово, странник, попал ты в неприятное положение, я смотрю". Он спрятал бесполезный резак в карман и оглядел своего спасителя. Невысокий, но очень плотный мужичек, длинная седая борода и целая грива темно-пепельных, спутанных волос на голове, одежда из шкур неведомых животных, связанная кожаными шнурками. В руках - арбалет диковинного вида, заряженный сразу семью стальными стрелами. "Ты Сысой?"- он прохрипел первое, что пришло ему на ум, но тут же спохватился - "спасибо тебе, добрый странник, от всей души спасибо. Да хранит Единый твое тело и душу". "Я Сысой, он самый. Спасибо и тебе на добром слове. Давай выбираться отсюда, а то эти твари скоро с подкреплением вернутся, они, нечистый их сожри, быстро в себя приходят, сам, наверное, знаешь"- и странный человек, вскинув арбалет, повернулся спиной и проворно зашуршал по заросшей камышами тропинке. "Да, идем, конечно"- он поправил на плече сползающий мешок и зашагал следом.
  
   Вереницы дней, обычно нескончаемо тянувшиеся от выходных до выходных, пролетели на удивление быстро. Начальник, бородатый и грусноглазый Пал Палыч, пожалуй, единственный из всех окружающих его сослуживцев, был как ни странно, искренне за него обеспокоен, и что совсем удивительно, даже чувствовал за собой какую-то неясную вину. Нелепость ситуации состояла в том, что в случившемся вины начальника отдела финконтроля не было никакой. Но Пал Палыч, как человек совестливый, все эти злосчастные две недели из всех сил пытался хоть как-то подсластить приготовленную ему высоким начальством горькую пилюлю. Извечная кипа "очень срочных дел", над которыми он корпел по 8-10 часов ежедневно, пока скучающая охрана не начинала, в прямом смысле слова, выгонять его пинками домой из кабинета, чудесным образом уменьшилась в разы, и он впервые за десять лет работы смог сходить на перерыв, и даже, невиданное дело, попить на рабочем месте чаю. А когда Индюк, всеми ненавидимый начальник кадровой службы, заявившись в начале очередного рабочего дня, начал в присущей ему отвратительной манере его донимать, строя мрачные картины безрадостного будущего, если он в течение недели не напишет ему заявления об уходе, "мы тебя уволим по статье, за систематические прогулы и служебное несоответствие, и выходное не выплатим", Пал Палыч, рискуя навлечь гнев на себя, вмешался, посоветовав Индюку удалиться и не мешать работе отдела. Безмерно удивленный Индюк ушел, бормоча невнятные угрозы и проклятья. А он написал заявление в тот же день.
   И вот пришла пятница. Последняя его рабочая пятница. В банке этот день недели считался традиционно счастливым. Еще несколько часов, и про постылую работу можно будет забыть на целых два дня. После обеда нерабочим настроением были охвачены уже почти все. Странно, что до этого он, погруженный в бесконечные расчеты, никогда не замечал, как каждую неделю пятничный вечер потихоньку начинал овладевать умами и чувствами его коллег. Часа в четыре народ уже в открытую гонял чаи, травил анекдоты, перелистывал журналы, и только Октябрина Михайловна, старшая операционистка и старая дева, а по совместительству первая в бухгалтерии зануда, продолжала сверять бесконечные счета, одиноко тарабаня скрюченным пальцем по раздолбанной клавиатуре. Он получил в бухгалтерии расчет, даже не удивившись размерам полученной суммы, равной его трехмесячному заработку, сдал на вахту пропуск, забрал свою трудовую книжку, внимательно выслушал положенную в таких случаях обязательную порцию сочувственных вздохов "ах, как же так, ай-яй-яй, но ты не забывай-звони-заходи, все у тебя будет хорошо-отлично-и еще впереди, ведь ты же талантлив-молод-и вообще умница", в последний раз пожал с десяток рук, удостоился одного похлопывания по плечу, вежливо отказался от впервые за десять лет предложенной пятничной попойки в соседнем грязноватом пивняке, и, торопливо собрав в потертый пакет стоптанные сменные туфли, гнутую алюминиевую ложку, кружку с облезлой кривоватой надписью "Виктор" на боку, старый, но ни разу так и не открытый кроссворд и замусоленный ежедневник, тихо выскользнул за дверь, в мглу слякотного зимнего вечера, и быстро зашагал прочь, ни разу не оглянувшись.
  
  

Глава 3.

   "Спасен, хвала Всевышнему!"- он поправил сползающий с мокрой спины ремень рюкзака. Идти за быстро шуршащим камышом Сысоем оказалось делом не простым - "и легендарная личность, сам Сысой, оказался моим спасителем! А я даже был не до конца уверен, есть ли он на самом деле, или это миф? Интересно, зачем он спас меня? Просто от любви к ближнему? Или я ему зачем-то нужен? Про него ведь разное болтают. Глупости всякие, что типа людоед.." При этой мысли неприятный холодок сам собой пробежал по спине. "Да еще резак так некстати, разрядился. Хотя откуда он об этом знает? Ладно, нечего паниковать раньше времени, а вот ухо востро держать не помешает. А если что, так нож остался, хотя это оружие.....". "Ну вот, странник, пришли!"- прервал его мысли глуховатый голос Сысоя, который резко сбавил шаг и ловко вскочил на едва различимый в болотной жиже мостик- "милости, как говорится, просим! Не обессудь, странник, живу я скромно. Но ужин и все необходимое для отдыха и ночлега у Сысоя имеется! Следуй за мной." При этих словах Сысой рванул на себя нечто бесформенное, торчащее прямо из болотной топи и больше всего напоминающее болотную кочку. Тяжелая крышка люка с сочным чавканьем упала в болотную жижу, открыв вход в нечто, напоминающее подвал. "Подвал? На болоте? Как же здесь стены на пол не стекают? Кругом же один торф" - впрочем, рассуждать особо времени не было, и он, согнувшись, в след за Сысоем, прыгнул на первую ступень и побежал вниз, держась рукой за стену, чтобы не упасть. Кстати, стена была необыкновенно прочная, совсем не похожая на мягкую глину стен обыкновенных землянок. "Ясно, почему убежище Сысоя не рушится. Не так он прост, чтобы в простом шалаше жить. Интересно, откуда он среди этой хляби такие стены нашел?" Тем временем они вышли на маленькую площадку и начали подниматься вверх. "Вверх? Интересно, мы же опять должны выйти на болота. Неужели дом Сысоя все же стоит на открытом месте?". "Пришли"- с этими словами Сысой толкнул массивную дверь, предварительно нажав на пару почти не видимых выступов, и зажег массивную черную свечу - "заходи, странник, гостем будешь". Да, тут было на что посмотреть. Дом Сысоя стоял не на болоте, а вероятно находился внутри какого-то холма, поэтому устланный камышом пол и завешанные пучками разнообразных трав стены были сухими. Два узких, но длинных окна пропускали достаточно света, хотя солнце уже практически село, и на небе показались первые звезды. Огромная лежанка, так же устланная камышом, неказистый, но очень крепкий стол, сколоченный из бревен, такой же шкаф, тоже сколоченный из не- струганных досок. Грубовато, но очень прочно. На стенах, среди сушеных трав и вязанок перца и лука, висело множество мечей и ножей, от грубых поделок до настоящих произведений искусства, пять или шесть арбалетов, пучки каленых стальных стрел. На отдельной полке разложено с десяток резаков, различных модификаций и годов выпуска, но, судя по блестящей при свете свечки смазке, в отличной сохранности, ниже - массивный почти новый огнежег, древний пороховой шаромет, пехотный лук с порванной тетивой скромно прислонился к стоящему в углу щербатому бочонку... "Единый, да тут целый арсенал! Можно целый месяц осаду держать! Если, конечно, еды и воды хватит"... А Сысой уже накрывал на стол, готовя ужин. За неприметной дверью находилась просторная кладовая, уставленная бочками и грубо сколоченными ящиками со всевозможными припасами, и не только такими, какие можно было встретить на окрестных болотах, но и приобретенными у жителей равнин, и даже, кажется, из более далеких мест типа Туан, Акс Мут, Кара Мут или Рек-Рива. У дальней стены кладовой в выложенном белым камнем бассейне журчал ручеек, исчезая в обрамленном тем же камнем отверстии в стене. Да, Сысой здесь мог спокойно жить, месяцами не поднимаясь на поверхность. "Ладно, давай-ка, гость дорогой, к столу"- и с этими словами Сысой придвинул немного кособокий, но очень прочный табурет - "у нас тут по-простому, но зато все натуральное и чистое". И действительно, предложенный хозяином ужин, состоящий из настоящего болотного картофеля и почти прожаренного псевдокролика после дрожжевой консервы, съеденной еще вчера, казался просто шикарным. Ели они молча. После ужина Сысой достал кисет и жестом предложил гостю. Тот кивком поблагодарил, но руку к кисету не протянул. Сысой пожал плечами и, насыпав бурого порошка в короткую трубку, глубоко затянулся. "Дурман-трава, зелье". Он опасливо покосился на желтоватое дымное облако, расползающееся под потолком. О коварстве дурман-травы говорили всякое. Что разума она лишает, что заставляет людей совершать дурные поступки, и даже душу будто бы отобрать может. "Чего же он все-таки от меня хочет? Уж говорил бы скорее". Сысой не спеша попыхивал своей короткой трубкой и, казалось, что-то обдумывал. Просто так сидеть и молчать уже не было мочи. "Благодарю, добрый человек, за хлеб-воду, очаг у ног и крышу над головой. Чем я могу отблагодарить тебя за свою доброту?"- сказав эту всем и во всех краях известную формулу, он просто не знал, как вести разговор дальше. Но Сысой сам пришел на помощь. "Хотел спросить тебя, странник, об одной вещи. Ты, чай, не в одной переделке побывал? И разные земли видал, небось". Он кивнул, а Сысой продолжал: "А знаешь ли то место, где синяя река становится зеленой? Приходилось там бывать?". Еще бы он не знал. Жуткое и непонятное место. Непостижимое, какое-то. Сонная, неспешная река, едва текущая среди болотистых берегов, вдруг, ни с того, ни с сего, резко меняла свой цвет, становясь из тускло-серой ярко-изумрудной. Просто так, враз, без всяких чудес и предисловий. Из-за этой своей внезапной перемены место считалось "смутным", а значит, гиблым. И никто не осмеливался следовать по ее течению дальше. "Да, я знаю это место. Шесть дней пути до него от этих болот. А от моего дома и вся неделя." "Твоего дома? Ты же из Сырых пещер, не так ли? Да, часов 12 пути потратить придется" - Сысой поерзал и снова глубоко затянулся. "Откуда он узнал?" - он был неприятно удивлен - "нет, с ним надо держать ухо востро". "Да ищу я одного человека" - Сысой загасил трубку и двумя резкими движениями выбил золу на коричневую ладонь -"а он скоро будет на границе этих рек. Ну, может, чуть дальше, за этой границей" - он испытующе посмотрел пронзительным взором прямо в глаза, как уколол - " и натворил этот человек в прошлом много всяких дел. Много-много он зла принес, и мне, и другим людям. И за это сейчас платит сполна. Но вот он, по-малу, год за годом, уже почти и искупил свою вину, но напоследок ему нужно сделать для меня еще одну большую работу. Ведь он мой должник. А на свете есть еще один житель еще одной сумрачной страны. Этот не должен он мне ничего, но одна моя вещица у него хранится, для меня важная очень, да и не только для меня, сказать по-правде. Вернуть эту вещицу мне назад очень трудно, а он, скорее всего, он даже не знает, что эта вещь моя. Случайно вышло все, я так думаю. Не злой его умысел здесь виной, а незнание. Но незнание его не спасет. Сам сгинет, и еще много бед натворит. Многие погибнуть могут, ох, многие! Надо найти его, обязательно найти. Если бы я сам мог его найти, но я этого не могу, просто поверь, что это так. А он может, это вполне в его силах. Он может найти того человека и забрать у него мою вещь, избавив тем самым многих и многих людей от грядущих бед. Поэтому спрошу я тебя, странник, ты сможешь найти моего должника и передать ему мое поручение?" "Ты хочешь, что бы я нашел твоего должника? А если он откажется от всего, не будет ничего слушать и вспоминать и твою вещь возвращать не пойдет? Мне тогда что делать? Как заставить его? пригрозить убить?" - вырвалось у него само собой. "Нет, не думаю" - Сысой усмехнулся одними уголками рта - "говорю же тебе, он сам рад будет мою просьбу исполнить. Он, было, совсем запутался, потерял нить своей жизни. А тут все ему становится ясно. Я думаю, он послушает тебя, ибо тяготит его бремя наложенного на него наказания. И бремя это человек, как бы виноват он не был, вечно носить не должен". "Уважаемый Сыс... прости, Хозяин!" - он из-за всех сил старался не показать своего волнения - " ты мне сказал либо слишком много, либо слишком мало? Что это за человек такой, твой должник? Какую вещь взял у тебя, даже сам об этом не подозревая, житель сумрачной страны? И как мне найти твоего должника в этих, несущих гибель местах? И главное, я тебе буду благодарен до конца дней своих за то, что спас меня от нечисти, но дорога к оборотень-реке, как мы ее зовем, не близкая, и жизнью я буду в пути рисковать не раз и не два" - он замолчал, переводя дыхание. "Ладно" - Сысой весь подался вперед и буквально впился в глаза пронзительным взглядом своих абсолютно черных, лишенных белков глаз - "говори, что ты хочешь знать?" "Я хочу знать, за какой вещью я иду, и какой мой интерес в этом деле" - он, не мигая, смотрел на бурую, в глубоких шрамах, переносицу Сысоя, стараясь не отводить взгляд, и в то же время страшась встретиться взглядом с его ужасными, нечеловеческими глазами - "поясни, добрый Хозяин, если это возможно". Сысой ответил не сразу. Отвел взгляд, стряхнул с колен пепел, казалось, собирался с мыслями, или на что-то решался. Затем со вздохом промолвил: "Ладно, странник, сиди спокойно, не бойся, просто слушай и смотри" - и с этими словами он медленно поднял обе руки ладонями вверх. Сначала казалось, что ладони Сысоя пусты. Затем на правой из ниоткуда вдруг появился, пульсирующий фиолетовым, шарообразный огонек. Сысой резко встряхнул обе руки и вдруг он почувствовал неожиданную усталость и начал проваливаться в тяжелый, незваный сон. Он попытался вскочить, выхватить нож из голенища сапога, но не смог пошевелить и пальцем. Попытался крикнуть, и понял, что кричит уже во сне.....
  
   Снег. Белый и пушистый. Он покрывал всю землю, ватой оседал на ветках, мягким, пуховым одеялом ложился на крыши домов. Раньше, очень давно, невероятно давно, он любил ловить их ртом, и чувствовать, как снежные красавицы, тая во рту, приятно покалывают язык. Как давно это было? Где и когда? Что он чувствовал при этом? Кем был? Мысли неясными, причудливыми формами, словно разноцветный дым, клубились где-то в глубине памяти, то исчезая, то появляясь вновь. Окраина заснеженного маленького поселка. Жемчужно-серое утро. Холодное зимнее солнце нехотя показало свой край над заснеженной равниной. Неразличимая в сугробах тропка между двумя покосившимися облезлыми заборами, некрашеные доски одного, и темно-зеленая краска другого. Со стороны второго явственно тянет навозом. Замерзший колодец, и рыжая водяная колонка, тоже вмерзшая в лед у своего основания. Дорожка, и так почти едва угадываемая, совсем теряется среди пепельно-белых мусорных куч и разросшихся неухоженных деревьев. Где-то слышен плеск и журчание реки, почему-то не замерзшей. Красноватый луч играет на заснеженных холмах и белых стволах спящих деревьев. Что это за место? Что за время? Зачем ты здесь? Кто ты здесь сейчас?? Картинка мигнула и сменилась другой. Сонная серая река, почти пруд, почти болото. Ряска и кувшинки. Течения практически нет. Правый берег зарос камышом. По левому бежит лента широкой проселочной дороги, вот она раздваивается на два рукава, левый и правый. В центре развилки, среди бурелома старых веток и стволов, как указатель направления, торчит высокая палка-рогатина. Вот и она осталась где-то сбоку, и тут в враз все изменилось. Река зажурчала куда веселей, переливаясь ярким изумрудным цветом, солнце стало палить по-летнему жарко, а берег укрыл чистый белый песок. Невероятно, но это место было обитаемо! Вот сколоченный из шершавых и неровных стволов молодых деревьев несколько кособокий причал, обнесенный крест-накрест связанными палками огород, сарай, по двору бродит коза, куры купаются в пыли, маленький домик с красной крышей и блестящей на солнце медной трубой..... Он всегда думал, что оборотень-река после того, как изменит свой цвет, убивает все живое, что по своей беспечности попадет в нее. А тут целое хозяйство! Дальше река начинала петлять между зелеными холмами, и на одном из них .......что это? Он не поверил своим глазам. Город? Прямоугольные черные крыши, кубы и параллелепипеды темно-синих зданий, белые ленты дорог.......... Солнце на небе странного, зеленоватого оттенка. На горизонте - голубоватые горы. Но тут картинка, мигнув, сменилась вновь. Огромное пламя до небес! Он невольно зажмурился, чувствуя, как жар пышет в лицо, обдавая щеки и лоб раскаленными волнами. Прошла минута-другая, и уже воздух не набрасывается на него такими раскаленными волнами. Зато появился удушливый запах гари. Он открыл глаза. Внизу, насколько хватало взгляда, горела и дымилась черная земля. И не только земля. Горели остовы жилищ и строений, бешеный ветер гонял раскаленные угли и пепел деревьев. Вот маленький городок, полностью поглощенный все уничтожающим пламенем. От домов остались одни дымящиеся стены, улицы забиты горящими остовами каких-то странных овальных механизмов. Картинка стала замедлять свой бег. Теперь можно было различить некоторые детали умирающего в огне города. Вот дымящаяся улица, вся черная от сажи, полуобвалившиеся стены домов покрыты грязным горячим пеплом. На дороге догорает масса каких-то продолговатых механизмов причудливой формы, тускло поблескивающих грязным металлом через толщу покрывающей их копоти. Вот еще какие-то уже сгоревшие лохмотья, горой лежащие в центре жирных дымных черных потоков, какие обычно бывают в подсвечнике от полностью расплавленной огнем свечи. Горячие и уже потухшие угли, а среди них большая куча чего-то круглого и белого......Единый, это человеческие черепа! И их много, никак не меньше сотни! Вдруг новый, ужасный взрыв потряс сожжённую землю. Тучи пыли и песка вихрем взметнулись в небо, сметая все на своем пути. Неизвестно откуда вмиг возникли огромные провалы, которые клокотали расплавленным камнем. Еще один жуткий взрыв, и не выдержавшая издевательств земля, казалось, разлетелась в клочья, миллионами больших и малых камней кинувшись ему прямо в лицо. Он попытался крикнуть, все еще чувствуя страшный привкус гари на языке, но жуткое видение мигнуло и сменилось большим (не горевшим, слава Единому!) парком, осенним заросшим парком. Он видел такие в те времена, когда жил в Рек-Риве. Гарь исчезла, воздух чист и по-осеннему прохладен. По засыпанной желтыми листьями аллее бредет человек. Бесформенное потертое пальто серо-бежевого цвета, нелепый розовый шарф, шапочка с дурацким мохнатым шариком наверху, грязные ботинки со сбитыми носками...... Грузная фигура, бессильно опущенные плечи, руки спрятаны в растянутых карманах, скорбно сжатый рот, двойной подбородок зарос грязной щетиной, в глазах - отчаяние и какая-то тупая решимость. Он поежился. Какой мерзкий человек. Не хотел бы он оказаться сейчас рядом с ним! Хотя, что в этом пузане такого ужасного и отталкивающего? Он за свою жизнь встречал уродов и нечестивцев значительно более страшных и омерзительных. А тут просто какой-то толстяк с маниакальным взглядом, казавшийся к тому же каким-то подозрительно знакомым. Где он мог его видеть? Он перебрал своих знакомых. "Нет, вроде никто не похож. И все же, я вроде бы знаю этого человека. Где я его мог видеть? Может, если убрать этот щетинистый подбородок и обрюзгшие щеки, тогда.....". Он еще раз заглянул в угрюмое лицо незнакомца. И вдруг неприятный холодок пробежал по его спине. На него смотрело его собственное лицо. Картинка мигнула и исчезла, уступая место настоящему глубокому сну. И на этот раз сну без сновидений.
  
   Дни тянулись серой, одинаковой вереницей. За первую неделю вынужденных выходных он хорошенько выспался, заучил имена главных героев бесконечных сериалов, которые целыми днями смотрела его мать, перерешал гору разнообразных кроссвордов и поправился еще на 3 килограмма. И как назло, его чудо-шар почему-то молчал, вероятно, луна либо только росла, либо уже убывала. В общем, развлечений никаких. На улицу он выходить не хотел, а старенькая мама и не настаивала. "Ничего, Витюшечка" - приговаривала она - "бог с ней, с этой работой-то! Ничего, проживем как-нибудь. Нам много и не надо, вот, пенсию в пятницу принести с почты должны.... Главное, все живы, и войны за окном нет! А ты отдохнешь, наконец, как следует, а там - глядишь, и еще себе лучше место найдешь! Эти твои буржуи, подлецы проклятые, пожалеют еще, что от такого умницы отказались! Да, да, Витюшенька, не возражай, ты очень талантливый мальчик! Другие-то, э-э-эх! Вот даже сравнить не с кем! Вот, у Михайловны, соседки-то нашей, сын пьет! Пьет и мать бьет! А у Самсонихи, на рынке что торгует, женится в третий раз! Двоих деток нарожал, и бросил! А у кумы-то, Васильевны, вообще беда, Пашка, ну ты же помнишь его? Вместе с ним в школу ходили! Вроде бы смышленый был мальчуган! По улицам не хулиганил, все компьютерами занимался, умница был такой.... А что в результате? Сбежал от родного дома родительского в эту, как ее, в Англию! Как будто тут ему плохо жилось! Как будто чего-то не доставало! Мать с таким трудом ему место кассира в "Золотом Тельце" выбила! Это сейчас-то, после кризиса этого проклятого! Зарплата огромная! Целых три тысячи новыми деньгами! Нет, подался на чужбину! Ты представляешь, ужас-то какой? Вот что другие детки-то делают, совсем родителей не жалеют! Так что ты про работу-то забудь, было бы от чего переживать-то! Эти кровопийцы-буржуи, знай себе наживу все рвут, Сталина на них нет! Вот и отец твой, царство ему небесное, погиб от рук таких же сволочей, от лап этих нелюдей!" Отец... уже прошло восемь лет, а он помнит тот вечер, будто это было вчера....... отца сократили вместе со всем коллективом когда-то знаменитого на всю страну, но ставшего вдруг в одночасье никому не нужным, завода по производству подшипников. Завода, где он так любил бывать в детстве. Огромный цех, а в нем гигантские ящики, как будто вагоны, которые где-то потеряли колеса. А в ящиках - совсем крошечные, маленькие, среднего размера и огромные стальные шарики. С горошину, с виноградину, с куриное яйцо, с небольшое яблоко....Он помнил это прекрасное ощущение, когда мальчишкой-школьником, украдкой погружал руки в эту теплую и маслянистую массу, одновременно и твердую и податливую... На этом заводе отец работал бухгалтером. Составлял документы по планируемому выпуску готовой продукции, делал разнообразные отчеты, корпел ночами еще над какими-то бумажками... Он отдал заводу больше сорока лет жизни, но когда его сократили, как ни странно, он будто бы даже приободрился. "Ну а что, мать?"- частенько говаривал он, если мама принималась плакать и причитать по поводу его увольнения-"чего греха таить, жили-то мы бедно! Не то, что машины или дачи, пальто нормального дома ни у кого нет! За всю жизнь только два раза на море были! А теперь жизнь пошла новая, потерпим чуть-чуть, глядишь, и наладится все! Было бы желание! Меня, вон, Вася Пантелеев, сослуживец с работы, с бывшего отдела снабжения, в кооператив зовет, будем грибы, вешенки, на шелухе выращивать, на семечке, то есть, он говорит, прибыльное дело! Вася за производство отвечать будет, ну а вся бухгалтерия на мне! Хватит на дядю-то непонятного горбатиться, пора уже и на себя поработать!"
   Так сначала все и было. Они арендовали заброшенный приемный пункт стеклотары, их предприятие, кстати, названное "Трюфель", развивалось, у них появились постоянные покупатели, и даже своя машина для доставки мелких партий грибов - крытый жестью уазик, видавший виды, но все же на ходу. Они, наконец, купили телевизор (цветной, как у людей!), пылесос и стиральную машину. Отец приходил с работы усталый, но довольный, а на обеденном столе стали появляться совсем непривычные им бананы, сервелат, шоколад и баночное пиво. Они уже мечтали, как поедут летом к морю, отдыхать, как потом купят новый комод и диван, а там, чем черт не шутит? приобретут участок под огород, и затем, когда-нибудь, лет через пять, даже страшно подумать, МАШИНУ! Жигули-красавицу, Ваз 2107, белую, как у дяди Коли, другого бывшего папиного сослуживца..... А потом все кончилось. В один момент. Директор фирмы, тот самый Вася Пантелеев, однажды взял в одном известном банке огромный кредит, и с ним бесследно исчез. Не объявился он и до сих пор. Его искали, но безуспешно. Он как сквозь землю провалился. Как говорила молва, он давно либо в Канаде, либо в земле сырой. А все долги достались отцу, как его бухгалтеру и как заместителю. Он продал все скудное имущество фирмы, отдал все свои жалкие накопления, заложил в ломбард даже их фамильные серебряные ложки, доставшиеся от прабабушки, но этого было все равно мало. Частенько вечерами от банка приходили какие-то небритые, грязные и дурно пахнущие громилы, и о чем-то с ним долго ругались. Милиция тоже не давала покоя, заведя на него уголовное дело, как на мошенника. Отец совсем исхудал, стал дерганным, нервным, вечерами с кем-то подолгу общался по телефону, уходил на какие-то встречи, пытаясь раздобыть деньги, как-нибудь перенести сроки оплаты, но кредиторы требовали, чтобы он продал их квартиру, Один раз, весной, его даже сильно побили, он месяц лежал в больнице, потом из нее вышел, нашел объявление в газете, что требуется бухгалтер, даже прошел собеседование, и даже устроился на работу, на вполне приличный оклад, но тут его вовсе убили, не дав проработать и двух недель. На одной из бесконечных встреч, четырьмя выстрелами в упор. Он помнил этот ужасный день, как будто он был вчера. Был октябрь, и вечерело уже рано. Время уже довольно позднее, а отец все задерживался на работе. Но никто не волновался, там сдавали какой-то важный отчет, и последние три дня он приходил поздно. Он ясно помнил, что они с матерью занимались каждый своим делом под фон бубнящего телевизора, где как раз шло чествование президента, в честь очередного дня его рождения. Мать вязала, а он решал очередной кроссворд. Вот, наконец, и звонок в дверь. Но не отцовский, деликатный, а чей-то чужой, резкий и настойчивый. Мать открыла дверь, и серые милицейские куртки быстрым вихрем закружили по комнате, разнося весть о страшной беде. "Час назад обнаружили.....на парковой дорожке недалеко от дома....застрелен....четыре выстрела в упор...следов пока нет....вероятно, заказное...свидетелей ищем......." Страшные, рвущие сердце вопли матери, и его собственный истошный крик, абсолютно чужой, визгливый голос, как будто кричал кто-то другой, безумный и истеричный: "кто это сделал? Вы их найдете? Вы же их обязательно найдете? Вы должны, вы обязаны их обязательно найти!". И звенящий сталью суровый окрик седого капитана: "А ну без истерик мне тут, пацан, ты же мужчина, помни об этом! Давай, хорош нюни распускать, лучше мать успокой, воды ей принеси, что ли. А мы их найдем, не сомневайся, никуда они от нас не денутся! Через месяц эти гады будут в КПЗ! А потом получать по полной!". Но их не нашли ни через месяц, ни через два месяца, ни даже через год. Их вообще не нашли. Никого, до сих пор. "Витюша, я за хлебом, тут, рядом, в переулок спущусь!" - старушка проворно натягивала потертое пальто с изодранным воротником - "а то ужинать пора, а хлеба нет совсем". Он хотел возразить, что сходит сам, но промолчал, так не хотелось вылезать в этот промозглый вечер на улицу из теплоты уютной комнаты.
   Хлопнула входная дверь, и мать ушла. Он тяжело вздохнул, откинул решенный кроссворд, неуклюже шаркая стоптанными тапками, прошел к окну и, отодрав полоску скотча, открыл настежь расхлябанную форточку. Мать ненавидела любой сквозняк, даже летний, считая его главным врагом человечества, а уже в октябре месяце все окна в доме были наглухо заклеены скотчем. Он знал, что форточка закрывается туго, что старушка, вернувшись, подымет шум, но ему вдруг так захотелось, после нескольких дней сидения дома, вдохнуть бодрящий стылый воздух. Несколько минут он просто стоял и наслаждался каждым вздохом. За окном начинали виться снежинки, все же снег решил упасть на уставшую от вечной грязи землю. Снизу доносился шум проезжающих машин, обрывки чьих-то разговоров, шум шагов возвращающихся домой людей, возвращающихся с работы, которой у него уже нет. Вот, перекрывая шорохи и шелест вечерней улицы, дробно застучали чьи-то каблучки. Они приближались, стуча все громче, неся своих хозяек (Кто они? Как их зовут? Они молоды? Красивы?) навстречу их дому, а может, наоборот, к кому-нибудь в гости, или просто в ближайшее кафе, чьи красные огни призрачно освещали угол соседнего дома. Вот до него долетел обрывок их разговора, обычной веселой девичьей болтовни, звонко звенящей в сумраке сонного вечера: "А я ему и говорю, подождите, молодой человек, вы же вчера говорили, что вы астроном? А сейчас уже доктор? А он мне: вот, блин, так это я вчера к вам на лавочку познакомиться присаживался! Не узнал, темно было"....Конец фразы потонул в взрыве девичьего смеха. Девушки завернули за угол и цокот их каблучков стих. Он тяжело вздохнул и, помучавшись, закрыл форточку. Потом грузно опустился на скрипучий стул и, положа локти на стол, долго смотрел перед собой невидящем взглядом. Сонное, дремотное очарование зимнего вечера куда-то ушло. Какое-то странное беспокойство овладело им. Как у человека, который вечером, в конце напряженного рабочего дня, с удовольствием вспоминает о том, какие он сегодня своротил горы, и вдруг понимает, что об одном самом важном деле он все же забыл. Он резко поднялся и, помедлив, зачем-то достал из шкафа кухонный нож с отбитой на конце пластиковой ручкой. Когда старушка-мать вернулась через полчаса домой, ее сын методично, с каким-то странным удовольствием, снова и снова по самую рукоятку погружал лезвие их старого кухонного ножа в бок большого мешка с гречневой крупой, заботливо заготовленного ею еще в сентябре на суровую и долгую зиму.
  
  

Глава 4.

   И все же он не как не мог поверить, что на это решился. Его поступка не понял ни- кто, даже самые близкие друзья, бывавшие с ним не в одной переделке. Все только молча вертели пальцем у виска, а Болтун Фэд прямо в глаза назвал сумасшедшим. И был, ведь, как не странно, трезвым. Он никому до последнего дня не говорил о своем походе к Оборотень-реке. После того, как вернулся от Сысоя домой, он выгодно обменял весь свой принесенный запас чудо - кореньев на свежую воду, вкусную еду и новую, удобную одежду, и целых две недели просто отдыхал, откровенно наслаждаясь относительным покоем и безопасностью. Сырые пещеры были расположены довольно высоко, нелюди и прочая нечисть незамеченной подобраться к ним не могла. Она отыгрывалась внизу, у подножья, делая обработку более-менее плодородной подгорной земли совершенно невозможной. В последнее время нечисть повадилась собираться в огромные стаи, которые уже не бродили бесцельно по пустошам, а буквально осадили те немногие тропы, которые вели наверх, к людям. Время от времени на них объявлялась охота, их уничтожали сотнями, но, спустя какое-то время, они, казалось ниоткуда, объявлялись и вновь собирались у подножья. А число жителей пещер, жмущихся к покрытым лишайником камням, было совсем невелико. Пещеры оправдывали свое название, они были сыры и темны, и только постоянно поддерживаемый огонь давал шанс сделать их хоть немного уютнее. Благодаря все той же расплодившейся нечисти, караваны с товарами стали в этих местах редки, а жалкие огородишки на высокогорных каменистых площадках много пищи не давали. Выжить помогали козы, как псевдо, так и настоящие, которые чувствовали в этих местах себя куда лучше, чем люди и, конечно, спасенье всего Нового мира - дрожжевые грибы. Без какого-то особого вкуса, да еще и со своеобразным запахом, зато их было много, и никто еще ими за всю историю существования поселка ни разу не отравился.
   Он последний раз оглянулся на то место, которое считал своим домом с тех самых пор, как помнил себя. Большая беловато-желтая гора, испещренная тропами, ступенями и многочисленными входами и выходами. Интересно, сколько же лун назад он появился на свет? Не меньше тридцати, это уж наверняка. Воин в полном, как говорится, расцвете сил! Волосы еще не тронуты серебром, но и уже ему никто не в указ. Даже Староста. Вон как он ловко его поставил на место прошлый раз... Странник невольно усмехнулся. А родителей, могущих призвать его к смирению, он никогда не видел. "Найденыш", так, кажется, дразнили его в детстве сверстники. Пока он раз не сделал Хромого Пряха, собственно, хромым. "Найденыш" - так называли его завистники на Совете, когда решали, достоин ли он уже называться мужчиной, и может ли теперь принять участие в плановых истреблениях нечести, походах во внешние миры, может ли войти к женщине или испить пенного дурмана. "Эх, ты бродяга, мой, найденыш"- сладко шептала на ухо Айна, и ласково теребила его за жесткие кудри, в то лучшее в его жизни лето, за два месяца до того, как неожиданно для всех вышла за муж за Базилиуса-кузнеца. Он вздохнул. Впрочем, зато здесь его точно ничто не держит. Это верно так же, как и то, что гибель его особенно никого не расстроит. Когда он сообщил старейшинам о своем решении идти к Оборотень-реке, то в глубине души ожидал решительного отказа. И не потому, что был как-то по-особенному им дорог. Просто он здоровый и сильный мужчина, а значит, реальный защитник городской цитадели. И просто так глупо погибать где-то на краю света было бы просто не по-товарищески по отношению к малым, старым, женщинам и немощным. Но, к его удивлению, старейшины особо не возражали. Хотя, может пара подарков Сысоя сделала их более сговорчивыми? В это хотелось верить значительно больше, чем в то, что от него просто избавились, как от смутьяна и баламута. Так, или иначе, но старейшины, торопливо спрятав под тяжелыми балахонами своих одежд великолепный лук и пару превосходных ножей, без особых проблем разрешили ему уйти. Они даже обещали оставить его угол в глубине красной пещеры, хотя он этому обещанию не очень-то верил. Сысой хорошо собрал его в эту опасную экспедицию. На утро, напоив крепким кофе из псевдожелудей, Сысой повел его в одну из своих бесчисленных комнат, пресек решительным жестом все его возражения и набил его рюкзак всевозможными и весьма полезными припасами. И, кроме того, подарил пять штук отличных ножей из настоящего железа и увесистый, но, тем не менее, очень удобный, маленький арбалет с набором стрел, а кроме того, полностью зарядил его резак (выходит, он знал, что все это время оружие было бесполезным, и гость находится в полной его власти!). А потом даже подарил еще один резак из своих, с удобной рукояткою из темного дерева и большой запасной батареей. Да, спору нет, теперь он был хорошо подготовлен, чтобы сопротивляться достаточно долго враждебному миру, грозящему неминуемой гибелью. Достаточно хорошо, чтобы не умереть сразу, то есть быстро и без особых мучений. Отпустили ли Старейшины его, как он хотел верить, без лишних вопросов и упреков, либо выбросили, как никчемную вещь? Впрочем, и из приятелей-гуляк никто не вызвался его сопровождать, даже хотя бы до начала болот. Более того, даже провожать его тем утром не вышла ни единая душа, с ним даже никто не попрощался. "Ну, что же" - он поддернул лямки рюкзака, подтянул объемистую кобуру, из которой торчала ручка резака, и сунул второй резак в большой карман куртки - "видимо, такие у меня в родном доме друзья!". Сказал, и зашагал прочь по лугу, заросшему ярко-изумрудной травой.
   Минул третий час пути. Уже с полчаса болотная жижа нет-нет, да начинала жирно чавкать под сапогами, и проделал он совсем не малый путь. Но все же решил пока не останавливаться, стремясь пройти по светлому времени расстояние как можно большее, чтобы хотя бы одну ночь не ночевать среди топких луж гнилой воды и проросших камышом кочек. О том же, что бы идти по болоту ночью, не могло быть и речи. И все же, зачем он вообще пошел? Ведь не мальчишка вроде бы уже, и прекрасно понимает, как опасен этот путь и чем в конце может для него обернуться. Может, это Сысой его заразил своим сумасшествием? Он хорошо помнил первые секунды своего пробуждения в доме Сысоя после того странного, тяжелого и в то же время невероятно реального сна. Голова гудит, в глазах туман, руки-ноги будто ватные. В горле пересохло, ни слова вымолвить нельзя. А тут чья-то коричневая рука к губам щербатую пиалу подносит. Сглотнул он машинально, питье прохладное, вкус приятный, и в голове стало проясняться. Сысой молча сунул скользкую пиалу в его руку, а сам беззвучно напротив сел. Он уже совсем пришел в себя, допил свое питье и на стол посуду поставил, а Сысой все безмолвствовал. Сидит себе в углу, косматый, темный и неподвижный, как деревянный истукан. Только глаза свои нечеловеческие таращит. Огромные, черные и белков не видно. "Да жив ли он?" - мелькнула шальная мысль. "Добрый хозяин!" - и не узнал он собственный голос, так тот хрипло зазвучал- "с тобой все в порядке? Ответь мне, пожалуйста!". И Сысой ответил. Он отвечал долго, казалось, больше часа прошло. Рассказывал длинную историю про какие-то удивительные, непостижимые и страшные вещи, описывал те места, где ему придется идти, поведал про опасности и ловушки, советовал, как их избежать. А главное - рассказал цель этой безумной экспедиции, и то, что случится, если он справится с возложенной на него миссией, а также то, что свершится, если он свою миссию провалит. Сысой выложил все до последнего слова, но что именно, странник не помнил. То есть, вообще не помнил абсолютно ни одного слова из всего, что ему поведал странный хозяин того странного дома. Кроме того, что он обязательно должен идти к оборотень-реке, и идти как можно скорее. Да, без колдовства здесь явно не обошлось. Но и не идти в свой поход он уже просто не мог. Странное беспокойство завладело им. Беспокойство и предвкушение какого-то неясного, туманного, необъяснимого, но очень хорошего события завладело им. Как будто там, за отравленными и зачумленными далями, населенными всевозможными жуткими чудовищами, около ужасной оборотень- реки, где, по легендам, люди сгорают заживо, его ждет самое счастливое событие в его нелегкой и несладкой жизни.
   Он поправил лямки вечно спадающего рюкзака и прибавил шаг. Все же тяжело идти, только полагаясь на удачу, да на собственное чутье. Вот, если бы была хоть какая-нибудь карта этих мест....КАРТА. Как будто кто-то произнес это слово вслух. Но кто? Он оглянулся. Кругом, куда ни глянь, один только шуршащий под ветром серо-желтый камыш. И тут он неожиданно вспомнил. Странно, как об этом вообще можно было забыть? Серый конверт в его рюкзаке. Сысой положил ему его в верхний карман рюкзака. Почему он вспомнил об этом только сейчас? Но времени на размышления особенно не было. Он скинул рюкзак на сухую кочку, и резко рванул клапан верхнего кармана на себя. Да, вот и он. Серый маленький сверток, нет, не бумага, а какой-то тряпичный материал, подумал он, разворачивая загадочный подарок. Хм, да это действительно карта! И причем, очень подробная! Вся местность на ней, как на ладони. И даже его путь четким пунктиром через холмы обозначен, до самой Оборотень-реки! Ну, теперь дело пойдет веселее...
  
   Он все же решился выйти на улицу. Сидеть в захламленной маленькой квартирке, среди старой мебели, кипы желтых газет, латанной-перелатанной одежды и еще тысячи всевозможных ветхих мелочей и решать бесконечные кроссворды просто не было больше сил. Он дождался, когда мать уйдет на почту, и тихо выскользнул из пропахшего котами подъезда. Шел последний месяц зимы, но она, будто опомнившись, решила, наконец, заявить свои права. Порывистый ветер зло кидал пригоршни колючего снега в лица спешащих куда-то редких прохожих. Ледяная корка на асфальте заставляла их потешно семенить, будто это были не люди, а пингвины. Неожиданный морозец щипал нос и щеки. Он вдруг подумал, что сейчас во всем большом городе вряд ли найдется еще хоть кто-то, кто вот так, без всякой цели бредет по обледеневшей улице замерзшего города без всякого дела, просто смотря по сторонам. Вот в снежной пелене проплыла мимо разрисованная грязными ругательствами автобусная остановка. Вот перевернутый кем-то мусорный контейнер, и куча сосен с опавшими иглами рядом, горожане уже вовсю избавляются от этого уже увядшего новогоднего символа. Вот остов старой "Волги", спаленной неизвестными гопниками в прошлом году. Занесенные снегом ларьки цветочников. В некоторых из них заметны огоньки свечей, которыми продавцы пытаются уберечь от мороза свой хрупкий товар. Соседний дом, на первом этаже освещенное красным неоном кафе, за толстым стеклом - ряд столиков, но посетители еще только собираются. Ночной клуб с казино, сейчас темный и тихий. Вот впереди замаячил маленький магазинчик, на треснувшей витрине которого был не очень умело намалеван Дед Мороз, с огромным красным носом и лицом запойного пьяницы. Выше Деда Мороза надпись большими, кривоватыми буквами: С НО*ЫМ Г*ДОМ! С *ОВЫМ *ЕКОМ! Часть букв и цифр заклеена остатками размокших и совершенно не читаемых объявлений. Зайти погреться? Но тогда придется общаться с продавцом, нужно будет купить кто-нибудь, а денег у него нет. Он вздохнул и прошел мимо. Вот и обледеневшие ступеньки, знакомые с детства. Зимой они практически сливались друг с другом, образуя прекрасную скользкую горку, с которой было так здорово кататься на санках. А вот спуститься по ним было уже невозможно. Он осторожно оттолкнулся от верхней ступеньки разбитым ботинком и, с трудом держа равновесие, неуклюже съехал вниз. Засыпанный снегом парк выглядел значительно наряднее, чем обычно. Выпавший снег скрыл многолетний слой жухлых опавших листьев, горы пустых бутылок и неприглядные кучи прочего мусора, даже останки изуродованных шпаной лавочек выглядели причудливыми пеньками из зимней сказки. Тот самый парк....... Он прошел вперед по аллее и остановился напротив большого пня давно упавшего тополя. Как тут тихо и безлюдно, в этот час даже собачники не гуляют. На этом самом месте восемь лет назад неизвестные преступники убили его отца. Он уже жалел, что парк тих и безлюден, жалел, что забрел сюда, жалел, что вообще вышел сегодня из дому. Замерз только, да и мать уже вернулась, наверное, волнуется, куда он пропал. Он вздохнул и пошел назад. Да, подняться по ступенькам была куда сложнее, чем спуститься. Пару раз он едва не упал, и запыхался прилично. Народу на улицах прибавилось, как всегда бывает в обеденное время. Вот впереди и знакомое кафе, а значит - совсем скоро он будет дома. Он ускорил шаг, уже не глядя по сторонам, за что тут же поплатился, врезавшись в старушку, опирающеюся на лыжную палку и катившую перед собой тележку с огромной, перемотанной изолентой сумкой. Старушка подняла такой крик, как будто ее грабили. Он извинился раз десять, и все еще продолжал извиняться, пятясь от брызжущей проклятиями бабки, норовящей огреть его своей палкой, которую она сжимала в морщинистом кулачке.
   В кафе скрипнула дверь, и один из посетителей, мужчина средних лет, в дорогом светлом пальто и цветастом шарфе, с удивлением глянув на них, не спеша направился к припаркованному у тротуара блестящему черным лаком большому БМВ. Все, что произошло дальше, напоминало много раз видимую им сцену из криминального сериала, и поэтому эти события казались какими-то киношными и абсолютно не реальными. Он видел все как будто бы во сне. Резко взвизгнули тормоза неизвестно откуда взявшейся разбитой "копейки". Она остановилась как раз напротив него. Со стороны водителя распахнулась дверь, и одетый во все черное мужчина, держащий в руках автомат (почему автомат? а, точно, во вчерашнем сериале было такое же оружие, там его так и называли) выскочил на дорогу. Звуки выстрелов, отраженных от окрестных домов были оглушительны. Ствол оружия продолжал с грохотом выплевывать огненные вспышки, мужчина в пальто, схватившись за грудь, ничком упал около своего БМВ, брызнувшего лобовым стеклом, а он, парализованный ужасом, стаял и смотрел на стрелка, не в силах пошевелиться. И тут стрелок повернулся и сам посмотрел, казалось, прямо ему в глаза. Он понял, что сейчас произойдет и, с огромным трудом, как в ночном кошмаре, едва переставляя ноги, кинулся назад. Он бежал и чувствовал спиной, что убийца сейчас поднял ствол, вот он прицелился, вот нажимает курок...и тут его нога зацепилась за колесо злосчастной бабкиной тележки с громоздящейся на ней сумкой. Поразительно, но впереди него старуха под пулями трусила прочь, не выпуская ручки своей ноши! Он потерял равновесие и, перелетев через тут же упавшую бабку, с размаху рухнул навзничь на обледенелый тротуар. Выстрелов он не услышал. Просто бетонная крошка, фонтанчиком брызнув от щербатого бордюра, резанула щеку, да сзади страшно, как раненный зверь, взвыла несчастная бабка. Внезапно улица взорвалась людскими криками, и он понял, что слух вернулся к нему. "Копейка", взвыв лысыми шинами, резко сорвалась с места и, набирая ревущим двигателем сумасшедшую скорость, скрылась за углом. И тут сознание покинуло его.
   Очнулся он от гула многих голосов, попытался было подняться, но мужской голос попросил его не шевелиться до приезда скорой помощи. Он возразил невидимому собеседнику, что не ранен, но уже замерз, лежа на мерзлой земле, и тогда ему помогли встать на ноги. Людей было неожиданно много, но они, толпой обступив место преступления, просто стояли и смотрели, как будто здесь разыгрывался увлекательный спектакль. Коренастый мужчина, оказавшийся охранником кафе, помог ему отряхнуть грязь с одежды, и посоветовал пройти внутрь, чтобы не мерзнуть и все же там дождаться врачей. Он согласился, и тогда охранник ободряюще хлопнул его по плечу и отошел к телам, лежащим на асфальте. Телам? Да. Человек у БМВ неподвижно лежал на спине, раскинув полы своего дорогого пальто. На его светлом пиджаке расплылись багровые пятна крови. Кровавая лужа возле трупа уже начала подергиваться тонким льдом. А совсем рядом с ним, судорожно сжав белыми костяшками восковых пальцев ручку своей нелепой сумки, в луже крови так же неподвижно лежала несчастная старуха, сраженная шальной пулей из той очереди, которая предназначалась ему. Он почувствовал, что земля кружится и уходит из под ног. Охранник вынес из своего кафе две желтоватые скатерти, и осторожно прикрыл ими тела. Толпа пришла в движение и еще тесней сомкнулась над лежащими. И тогда, понимая, что на него никто больше не обращает внимания, он в пять шагов пересек это злосчастное место и смешался с окружающей трупы толпой, которая становилась все больше и больше. Вдали завыли сирены скорой, а может, и милиции. Он прибавил шаг и завернул за угол. Там, больше не сдерживаясь, во весь дух побежал к подъезду своего дома. На полпути он внезапно почувствовал приступ рвоты. Казалось, все пережитое рвалось наружу, сотрясая каждую клетку его тела. Как ни странно, ему стало легче. Он набрал чистого снега, прополоскал рот и протер лицо. Теперь он не напугает мать, можно идти домой. Тошнотворный страх отступил, и он смог хоть немного взять себя в руки.
   Старенькая мать уже была дома, на ее встревоженные расспросы он что-то вяло промямлил, что ходил по объявлению об устройстве на работу и очень устал. Умылся и, как будто успокоившись, сел в кресло перед телевизором, спрятав в карманы все еще дрожащие руки. Шел выпуск новостей, но вместо лица диктора перед его воспаленными глазами стояло другое лицо. Острый подбородок, крючковатый нос, колючий, пронизывающий взгляд стальных глаз, коротко стриженные седые волосы. Он не хотел верить в это, но услужливая память вновь вытаскивала из своих недр то, что он всеми силами пытался сейчас забыть: "а ну без истерик мне тут, пацан, ты же мужчина, помни об этом! Давай, хорош нюни распускать, лучше мать успокой, воды ей принеси, что ли. А мы их найдем, не сомневайся, никуда они от нас не денутся! Через месяц эти гады будут в КПЗ! А потом получат по полной!". Суровый окрик седого капитана. Восемь лет назад. В тот день, когда убили его отца. Правда, тогда он был в милицейском бушлате и шапке, а не в джинсах и черной куртке, да и никакого автомата в руках у него не было. Но все равно, это был один и тот же человек, капитан милиции и убийца, и прошедшие годы почти не оставили на его лице своего безжалостного отпечатка.
   В эту ночь он так и не смог заснуть.
  
  

Глава 5.

   "Да, дорого я заплатил бы, что бы вновь на твердой земле оказаться!" Трое суток постоянных прыжков по скользким, чавкающим грязью кочкам, поросшим камышом и низким кривым ивняком, который отлично скрывал жижу гнилой топи, кого угодно утомят. За три дня пути он совсем выбился из сил, потерял один из своих ножей, два раза серьезно проваливался в трясину, и выбирался только благодаря своему многолетнему опыту и умению не паниковать, а сколько раз просто скользил и падал в грязь - сотни раз уже, наверное. Куртка, штаны, рюкзак, даже рубаха - все насквозь пропиталось этой жидкой жирной грязью, а смыть ее не было никакой возможности - воды у него осталось только для питья, да и ее приходилось экономить. Он кое-как пытался отмыться в редких окнах стоячей болотной воды, но, видя обилие кишащих в них разнообразных личинок неизвестных насекомых, быстро бросал это занятие, с трудом борясь с приступами внезапно нахлынувшей тошноты. К вечеру дневные трудности сменялись ночными, также не приносящими никакого облегчения. Дневная влажная и удушливая жара уступала место сырому ночному холоду, в котором тысячеголосый комариный писк сливался с трубным воем своих жутких псевдокомариных собратьев. И тогда он волей-неволей с ужасом думал о той мучительной смерти, которая бы его непременно ожидала, если бы вдруг спасительница - вибросеть, держащая этих разномастных вампиров на расстоянии, неожиданно разрядилась и вышла из строя. Правда, ни душегубов, ни кровососов, ни ярь-травы, хвала Всевышнему, на его пути пока не встретилось. Замечал он, правда, пару раз вдали темно-зеленые, лоснящиеся на солнце туши слизней, но они, из-за своей медлительности, сейчас были для него не опасны. Вот, например, если вдруг кто-нибудь, утомленный ночным переходом, вздремнет на рассвете, или, не дай бог, сознание отчего-нибудь потеряет... Видал он, ЧТО оставалось от лагеря охотников после их посещения этими тварями. Ножи, ботинки да колышки от палаток...вот и все. Он передернулся. Всевышний, ну почему на этой проклятой земле так мало полезных тварей и так много всякой дряни и нечисти? Быстрее бы на твердую землю, пусть там веревочники, пусть слоны.... По карте он уже должен уйти с болот. Карта врет, или, не дай Всевышний, он заплутал? Неясная тревога начала, понемногу, овладевать им.
   На четвертый день своего пути странник проснулся неожиданно рано. Что его разбудило? Резкий, неожиданный звук или неясная, промелькнувшая во мраке тень? Он никогда по-настоящему не засыпал на болотах. Здоровый, несущий отдых сон был подменен сонной полудремой, настоящего отдыха не дававшей. Но до места у излучины реки, на карте указанной Сысоем большим красным крестом, пути не больше недели, а его закаленный бесчисленными тренировками организм мог выдержать и не такое. Он посмотрел на хронометр. Пять часов срединного времени. В принципе, можно собираться в путь. Он сделал не больше десятка шагов, как вдруг его нога соскользнула со скользкой кочки, наверное, в тысячу первый раз за эти дни, но вместо податливой и вязкой, как сметана, грязи, руки уперлись в неожиданно твердую землю, причем уперлись довольно чувствительно. И, несмотря на боль ушиба, он ликовал. Наконец, земля! Настоящая земля! Значит, карта, данная ему Сысоем, все же верна! Странник присел на серый ствол поваленного дерева, и с наслаждением вдохнул налетевший свежий степной ветерок. Куда приятнее, чем гнилой туман болота! Эх, знал бы он вчера, как близок к настоящей, твердой земле, ни за что не раскинул бы ночной лагерь на болоте! Но, что было, то прошло.
   Начало светать, и туман понемногу рассеивался. Он наскоро перекусил сухарями и сушеным мясом, допил остаток воды. Надо будет искать ручей, и чем быстрее, тем лучше. Впрочем, как и позаботиться о нормальной пище. В степи должна быть какая-нибудь дичь. Наскоро утолив голод, странник взобрался на мертвый остов упавшего дерева, что бы оглядеть окрестности. На первый взгляд, сухая степь, кривые редкие деревья торчат, как уродливые тролли из сказок старой бабки Огяши. Какое-то яркое зеленое пятно в серо-желтой степи манит и радует глаз. Скорее всего, там есть ручей или родник. И никакой нечестии вроде пока не видно, что, вообще-то, странно. Может, затаились эти твари где? Ладно, что зря время терять, передохнул, пора дальше идти. Он надел рюкзак, поправил ремень с притороченными к нему резаками и ножами, вытер кое-как болотную грязь с рук и лица пучками сухой травы и, еще раз прикинув направление, быстрым шагом направился к поджидавшей его вдали изумрудной зелени.
   Да, с дерева зелень у предполагаемого ручья казалась гораздо ближе. Но прошло около часа, пока долгожданная зеленая стена высоких растений, наконец, показалась на краю высушенного суховеями поля. Подходил он осторожно, огладываясь после каждого десятого шага. Никого! Даже самой маленькой дряни! Хотя бы черножук или куст пузырчатой плесени! Многолетний инстинкт протестовал против такой идиллии вблизи источника воды, который в таком сухом месте было равносилен источнику жизни. Но, странное дело, пока все было спокойно. Вот и зеленая стена странного кустарника, стоящая плотной, шевелящейся стеной. Что она скрывает? Он уже в который раз тщательно огляделся, примечая каждую мелочь: вывернутый корень мертвого дерева, вросший в землю камень, зеркалом блестевший на солнце солончак... Вроде бы все чисто. Он вытащил арбалет, и осторожно пошевелил мясистые стебли изумрудных кустов. Странные какие-то кусты. Пузырчатые, жирные листья, туго налитые зеленым соком. Не встречал еще он таких в своих странствиях, хотя, с другой стороны, чего на свете не бывает? Он прислушался. Да, точно, где-то журчит вода! Значит, ручей действительно недалеко. А без воды ему здесь не выжить. Странник перевел дыхание, решаясь. Затем, осторожно достав самый большой из ножей, срезал несколько ближайших стволов и шагнул в образовавшийся среди плотной шуршащей стены проход. Удар был молниеносным. Он не успел даже понять, что произошло. Резкая внезапная боль, как будто кто-то сильно ударил по голове чем-то тяжелым и мягким, зелено-черные полосы напоследок мелькнули перед глазами, и вот он провалился в бездну, уже ничего не чувствуя.
  
   В то утро капитан, как всегда, встал рано. Привычка, приобретенная еще в молодости, и от этого лишенная всякого смысла, впрочем, как и большинство людских привычек, гнала прочь из теплой постели. Он машинально сделал зарядку, ополоснул лицо ледяной водой и, ожидая, пока закипит на плитке кофе, стал смотреть в окно, уперевшись лбом в холодное стекло. Снег. Снег кругом. Да, видимо, зима решила огрызнуться напоследок. Февральским ветерком и холодком. Капитан любил зиму. В его детстве, таком далеком, что оно уже казалось сном, зимой всегда был снег. Он засыпал дворы, единственную сельскую дорогу к автостанции, огромными сугробами лежал на ветхих сараях, на стогах сена и крышах низеньких домов. И речка тоже замерзала, радушно подставляя свою свинцовую спину конькам и санкам детворы. А в этом городе ему всегда не хватало настоящей зимы. Зато лето, как тогда казалось ему, курсанту школы милиции, среди раскаленного асфальта и многоэтажных домов тут было даже слишком жарким. Сколько десятков лет прошло с тех пор? А с тех пор, как вдруг рухнул привычный мир, понятная и налаженная жизнь, идеалы, к которым стремился, герои, которым хотел подражать? Когда черное стало белым, а белое - нет, даже не черным, а так, серо-грязным каким-то, никчемным и постыдным. В новом мире вор, бандит, барыга стали хозяевами жизни и сидели в кожаных креслах дорогих лимузинов, а вовсе не на тюремных нарах, где им было самое место. Капитан вздохнул. Да, уже наверное, лет десять прошло, если не больше. И ему в этом клоунском мире роли не было предусмотрено. А вот хрен всем им! Он профессионал, и кое-что, черт побери, еще умеет! Капитан выключил газ и налил кофе в чашку. Тогда, десять лет назад, когда зарплату в отделе не платили месяцами, а его коллеги пачками бросали на стол начальству заявления об уходе, он и начал заниматься подработкой. Брался за заказы, исполнял их быстро и четко. В этом неправильном, перевернутом, вывернутом наружу своей уродливой изнанкой мире, он не стал ни сторожем аптеки, забитой фальшивой отравой, ни охранником ларька с контрабандными сигаретами и паленым спиртным. Капитан работал на негодяев, которых ненавидел, и ликвидировал таких же негодяев, к которым не испытывал ни малейшего сочувствия. Мерзкие гады жрали таких же мерзких гадов. Он просто помогал им жрать друг друга. Причем за очень неплохие деньги. Он оставался капитаном милиции, больше не стремясь ни к должностям, ни к званиям, не участвуя в церемониях предначальственного пригибания и унизительных гонках по служебной лестнице. Среди сослуживцев капитан прослыл туповатым служакой-сухарем, а сам только смеялся про себя их наивности. Вел капитан свои дела чрезвычайно осторожно, с маниакальной подозрительностью уничтожая все следы, которые могли остаться после исполнения заказа, не оставляя коллегам из отдела по расследованию тяжких и особо тяжких преступлений ни малейшего шанса, ни единой зацепки. Заказчики тоже никогда его не видели, они общались с посредником, с человеком, проверенным годами совместного дела, а тот, в свою очередь, шифром скидывал капитану заказ и переводил ему деньги на карточку, оформленную в соседнем банке.
   Впрочем, после пяти лет спокойной работы определенные службы все же заинтересовались его персоной, даже провели служебное расследование, нашли какие-то мелкие нарушения... Капитан ушел легко, без скандала и разборок, сразу подав рапорт, не дослужив до пенсии каких-нибудь полгода, чем окончательно убедил начальство и сослуживцев в собственном слабоумии. Ему было нечего бояться. У него уже была хорошая работа. А на прежнем месте работы остались хорошие приятели. Что, учитывая специфику его ремесла, тоже было немаловажно.
   Капитан поставил пустую чашку и с хрустом потянулся. Все вроде было хорошо, заказ по устранению буржуя из БМВ прошел без задоринки, деньги за исполнение им уже получены. Но какой-то червячок беспокойства точил его изнутри, мешая заслуженному отдыху после хорошо выполненной работы. Капитан задумался. Что-то пошло не так? Угнанная им развалюха уже давно догорела в зарослях камыша на левом берегу большой реки. Проходящие мимо старуха и нелепый увалень, бывшие свидетелями его работы, убиты. Бедные олухи! На секунду капитан даже почувствовал нечто вроде сожаления. Ну, что ж, бывает, угораздило их оказаться не в том месте и не в то время. Судьба, ничего не попишешь. Других свидетелей не месте событий он не видел. Вроде все ок? Но тренированный в течение многих лет инстинкт зверя не давал капитану выбросить из головы эти сцены минувшего дела. Свидетели...так-так, с этого места поподробнее! Увалень рванулся бежать первым, но бабка была ближе к спасительному углу дома. Эти дураки столкнулись, как два барана, и оба рухнули на землю. Он выстрелил, и отчетливо выдел, как пули, рождая багровые пятна, с характерным звуком вошли в тело бабки, да брызнула в разные стороны лобная кость сраженного увальня. Или это была не кость? Неприятный холодок пробежал по внезапно напрягшейся спине капитана. Ладно, он это обязательно проверит. И если увалень уцелел, то обязательно доведет это дело до конца. Тем более, что внешность этого бегемота ему была смутно знакома.... А куда обращаются паникующие бегемоты, если им прищемило хвост? Правильно, в милицию. Капитан встал. Надо собираться. Он очень не любил незавершенных дел. И он всегда все свои дела доводил до конца.
  
   И все же права старая пословица: все проходит, даже самое плохое. Он думал, что после случившейся трагедии, когда на его глазах беспощадный убийца застрелил двух человек, а он спасся лишь чудом, он вообще никогда не выйдет на улицу. Но дни шли, а ничего не происходило. Его никто не разыскивал, никто им не интересовался, и он постепенно успокоился, и перестал вздрагивать от любого стука в дверь. Он стал выходить во двор, а потом даже пару раз ходил в магазин на углу. Он понимал, что ему надо объявиться, надо пойти в милицию, надо рассказать, свидетелем чего стал..., но представить себя вновь переживающим весь этот ужас во время бесконечных очных ставок и бесчисленных следственных экспериментов было выше его сил. А убийца? Если его найдут и поймают, он должен будет его опознать, ведь он ЕДИНСТВЕННЫЙ СВИДЕТЕЛЬ! Свобода и жизнь убийцы будут в его руках, а тот не будет сидеть сложа руки. Он был в этом почему-то уверен. От всех этих мыслей ему становилось дурно, и панический ужас, затаившийся где-то в глубине души, снова начинал сжимать его горло. Как он заставит себя перешагнуть порог районного отделения? Ведь он до сих пор не мог себя заставить даже пройти по той страшной улице. Нет, сейчас это было выше его сил. Он машинально хлебал жиденький картофельный суп, на более сытную пишу маленькой старушкиной пенсии не хватало. Старушка-мать суетливо возилась у плиты, накладывая гречку в щербатую тарелку. "Витюша, сынок, о чем задумался?" - морщинистое личико старушки приняло озабоченное выражение - "ты как себя чувствуешь? Не приболел ли?". "Да нет, мам, все нормально" - ему удалось взять себя в руки и его голос звучал как обычно - вяло, но спокойно - " я о работе задумался. Весна скоро, а я все без работы сижу. Сейчас предложений нет почти, кризис везде этот". "А я с тобой как раз по этому поводу поговорить хотела" - старушка вытерла сухонькие ладошки мятым полотенцем - " была я сейчас у Васильевны, у кумы-то, ну той, у которой Пашка в Англию сбежал". "И как ее здоровье? Как там Пашка в Англии?" - машинально спросил он, чтобы поддержать беседу. "Ой, да какое там здоровье-то, в наши-то годы!" - старушка вздохнула -"то давление, то сердце, но так, держится пока молодцом! А Пашка письмо оттуда прислал, говорит, что все нормально у него, работает и зарплата вроде бы хорошая, только как же он там бедный, один-одинешенек на чужбине-то? Вон, давеча, по телевизору целая передача была про зарубеж-то их, как там люди мучаются!" - старушка сокрушенно покачала седой головой - "но я не это тебе хотела сказать" - голос старушки зазвучал торжественно- "я ей рассказала про нашу беду, она обратилась к Владимиру Ивановичу, ну, работала она раньше с ним, ты его не знаешь, так вот, у него сын, тоже Владимир, предприятие открыл по производству мебели, стенок кухонных там всяких, еще чего-то, и ему бухгалтер толковый нужен! И он может тебя взять на работу! Ну, поговорить, конечно, он для начала хочет, узнать, знаешь ли ты работу свою, но тут я спокойна, сразу Васильевне сказала, что мой мальчик - талант, не оцененный всякой серостью и посредственностью! И самое главное..." - голос старушки дрожал от волнения - "зарплата аж три тысячи пятьсот рублей! И это только на первое время! Ну что, ты рад?" - старушка пытливо всматривалась в его лицо. "Конечно, мама, большое спасибо!" - он говорил искренне, действительно радуясь, что есть хоть какое-то предложение, вселяющее надежду на возможную работу, которая позволит забить голову всякими рабочими проблемами, пусть такими глупыми и суетливыми, и поможет, наконец, выкинуть из памяти кошмар недавних событий, когда он чуть было не погиб.
  
   Снег. Белый и пушистый. Он покрывал всю землю, ватой оседал на ветках, мягким, пуховым одеялом ложился на крыши домов. Раньше, очень давно, невероятно давно, он знал, что если сжать снег в ладонях, то скоро их станет приятно покалывать, а сквозь пальцы тонкой струйкой начнет бежать вода, каплями падая на землю и тут же замерзая. Как давно это было? Где и когда? Что он чувствовал при этом? Кем был? Образы призрачными, выцветшими, словно старая фотопленка, обрывками роились в уголках памяти, ускользая и появляясь вновь. Замерзшие дома глухой деревеньки. Ночная мгла начинает сереть, неохотно выпуская из сумрака тяжелых туч холодное зимнее солнце. Полностью занесенная снегом тропинка едва угадывается между близко стоящими друг к другу дощатыми заборами, один сереет старым, видавшим виды деревом, другой неумело измазан зеленой краской. Из-за него отчетливо разит навозом. Занесенный снегом старый колодец, рядом рыжеет покрытая ледяной коркой колонка, из которой когда-то (интересно, как давно?) бежала вода. Тропинка, извиваясь, теряется в занесенных снегом каменистых холмах, заросших джунглями одичавших вишневых и яблочных деревьев. Странно, но где-то в глубине окоченевшего сада слышен плеск реки. Странная какая-то река, даже мороз ей нипочем. Интересно знать, почему. Но прежде всего, что это за место? А время сейчас какое? И зачем ты здесь? Наконец, кто ты здесь и сейчас?? Он не спешил. Все же, не новичок зеленый. Столько раз костлявая хотела пожрать его тело, погасить искру жизни в его сердце, освободив душу для встречи с Всевышним на его Великом Суде, а он все же ей не поддался. И в вампирке тонул, и на душегуба с одним ножом ходил, и ..., да ну, вообще, бывало и похуже! Бывало ли? Да нет, не бывало. Как же его угораздило очутился здесь? Вот шел себе к роднику, срезал по пути толстые стебли псевдотравы, а потом мягкий, но такой сильный удар - и вот он, здесь, среди внезапно невесть откуда взявшейся зимы! И зимы, нечистый его возьми, весьма холодной! Он с трудом собрал всю волю в кулак, чувствуя, как паника мерзким, тошнотворным комком начинает подкатывать к горлу и отравлять разум своим ядовитым туманом. Спокойно, спокойно! Главное сдержать гибельное желание очертя голову броситься по этим сугробам, куда глаза глядят. Если запаниковать, то тогда он точно пропадет, просто замерзнет, в конце концов среди этих бесконечных снегов. Он еще постоял, собираясь с мыслями. Затем, окончательно успокоившись, осторожно сделал первый шаг. Да, снег, самый настоящий, обычный снег. Холодный на ощупь. В его мире снег был редкостью. Со дня своего сотворения в нем царила вечная осень, иногда дождливая и сырая, иногда солнечная и теплая, но снег был всегда редким гостем. За всю свою жизнь он и видел его не более пяти раз. Он легко коснулся шероховатых досок забора. Настоящее старое дерево, и плохо обструганное, к тому же. В самом деле, что такого ужасного случилось с ним? Он не ранен, оружие, включая и резаки, на месте, и жажда теперь ему точно не грозит, кругом замерзшей воды сколько хочешь. Правда, придется подумать об одежде, и самое первое, развести костер, пока он окончательно не замерз. Пищи тоже мало, надо и с этим что-то придумать. А самое плохое то, что он не знает, куда его занесло. Места незнакомые. Впрочем, может карта поможет? Кстати, где она? Он сунул руку за пазуху, и, хвала Всевышнему, мягкий сверток был на месте. Он развернул карту без особой надежды, но, странное дело, на ней был обозначен этот заснеженный проулок! Он был готов поклясться, что до того, как свалился в эти снега, ничего подобного на плане не было. А сейчас его путь тоненьким пунктиром пролегал как раз по тропинке, между этими заборами. Ну что же, он пойдет дальше. Но сначала найдет, чем обогреться и перекусить. Ведь недаром, зеленый забор, возьми его нечистый, пахнет хлевом!
   Через полчаса он уже спешил по скользкой тропинке, подымая сапогами снежную пыль. Не так-то все и плохо, хвала Всевышнему! Пока хозяева спали, скованные крепким сном, который бывает только холодным зимним утром, он уже управился. Бесшумно проник в хлев, впрочем, такую большую постройку и хлевом-то назвать язык не поворачивался. Просторный деревянный дом, свежая солома на полу, окна-двери на месте, да уж, в его родных пещерах такая роскошь и не снилась, в таком дворце и людям жить не грех. Интересно, а какие же в этой деревне дома, если хлев здесь таких размеров? А вот живности-то в нем не густо - всего несколько коз, да еще один зверь, большой и рогатый. Он уже видел раньше таких зверей в своем мире, на фермах Туана, но как они назывались - не помнил. Странник и не стал связываться с этим заморским чудом, а быстро и аккуратно (пригодился пастуший опыт юности!) подоил козу в подобранный тут же сосуд из тонкого, звенящего под молочными струями белого металла, нашел лежащую на пне начатую краюху мерзлого хлеба, разыскал рядом в просторном курятнике пару яиц и, наконец, позавтракал. Хозяева живности все не появлялись, и он хотел было уже захватить себе в дорогу что-нибудь из этого блеющего и кудахтающего хозяйства, уже даже было достал резак, но, в последний момент, все же передумал. Еще непонятно, куда его занесло. И куда, в конце концов, приведет заснеженная тропа. Быть может, он тут надолго застрял, и тогда это маленькое хозяйство не даст умереть ему с голоду. А если он сейчас возьмет себе какого-нибудь из его обитателей себе на обед, тогда хозяева хлева очень скоро станут куда более бдительными, и так просто здесь завтракать и обедать он уже не сможет. Размышляя так, он не заметил, как тропа привела его в заросли заснеженных древесных великанов старого фруктового сада, одичавшего и запущенного. Идти стало трудно, тропинка петляла среди куч щебня и битых кирпичей, среди занесенных снегом холмов мусора иногда что-то ярко блестело под робкими лучами холодного солнца. Он пнул один такой холмик носком сапога. В разные стороны искрами брызнули кусочки прозрачных камешков. Что это за диво? Он никогда не видел такого: белые, зеленые, синеватые, камешки, с острыми краями, приятно хрустящие в руке. Странник не удержался и набрал их полный карман. Где-то в впереди все громче журчала почему-то не замерзшая река. И, судя по карте, путь его лежал именно туда. Поворот, еще один поворот, и вот неожиданное препятствие, сразу за большой мусорной горой дорожка ныряла под густые заросли какого-то колючего кустарника, буйно разросшегося в конце этого заброшенного сада. Где-то за кустами река шумела совсем близко. Он прошел немного влево, затем вернулся назад. Нет, никак не обойти. Придется напрямик, сквозь заросли. Он поправил рюкзак, спрятал карту и достал оба резака. Пять минут работы, и обугленные колючки послушно хрустят по подошвами сапог. А вот и вода. Срубленные резаком кусты открыли заснеженный берег деловито журчащей реки.
   Странник подошел к воде поближе. Темная быстрая вода, отказывающаяся поддаваться зимним чарам, пелена пара белым пологом висела над ней. Может, вода в ней теплая? Он опустил в темную воду палец, и тут же отдернул его. Б-р-р-р-р, ледяная! А что там с картой? Он развернул мягкий серый сверток. М-да, как неудачно, дальше его путь лежит точно по этой быстрой темной воде. Но, как возможно это сделать? Он растерянно огляделся. Ни лодки, ни даже бревна или, там пня какого-нибудь. А о том, чтобы самому лезть в такую холодную воду, даже не могло быть и речи. Только несколько зеленоватых каменных глыб, косо торчавших из быстрых темных вод. Что делать? Вернуться назад, поискать брод? Рискнуть перейти реку и попытаться найти дорогу на другом берегу? Интересно, а глубоко ли здесь? Он потыкал темную воду подобранной веткой. По крайней мере, дно прощупывается, и дно довольно твердое. Осторожно коснулся воды носком сапога, затем медленно вошел в реку, и тихо побрел к первой скальной глыбе. Сапоги, сделанные из желудка черножука, воду не пропускали, вот только, если река станет глубже, он рискует набрать ее через голенища. А этого очень не хотелось бы! Но вот, наконец, и первый камень. Он заспешил и, поскользнувшись, едва не упал в темную воду. Нет, промокнуть в такой мороз было бы смерти подобно. Он начал двигаться еще осторожнее, скупо рассчитывая каждое свое движение. Желанный берег все ближе и ближе, вот и, хвала Всевышнему, и твердая земля! Он вышел на берег, наконец, перевел дух, и внимательно огляделся. Заснеженная степь, тропинка бежит по берегу реки, но пройти по ней можно, не видно ни деревьев, ни зарослей кустарника, значит, реку он переходил не зря. Странник поддернул спадающий под тяжестью рюкзака ремень и, не спеша, двинулся по белой дорожке, которая точно повторяла изгибы реки.
   Прошло уже больше часа, а он все шел по заснеженной тропе. Иди было трудно, мокрые подошвы сапог быстро обледенели, и пару раз он едва не падал навзничь, рискуя кубарем скатиться в реку. Пейзаж не менялся абсолютно, все та же черная вода, с одной стороны обрамленная заснеженными деревьями, с другой стороны прорезающая степь с белыми холмиками высохшей травы. Местами река расширялась чуть ли не вдвое, замедляла свое движение, иногда прямо посередине ее течения возникали стволы деревьев, какие-то палки, ветки, жухлая трава - обычный мусор, как правило, плывущий по реке во время весеннего половодья, в то время, когда она бывает полна сил. Один раз посреди реки он увидел совсем загадочный предмет - большой черно-ржавый шар, с приоткрытым люком на макушке и смятыми лестницами на неровных боках. Он очень хотел бы обследовать такую невидаль, не похожую ни на что, видимое им до сегодняшнего дня, но темная река была в этом месте слишком глубока. Странник все шагал напряженным, пружинистым шагом, стараясь не скользить, а тусклое зимнее солнце, которое, казалось только вышло из-за свинцовых туч, уже начинало отбрасывать длинные тени, как будто уже наступал вечер. Да, с такими темпами, глядишь, оно через пару часов и закатится, а ночевать среди снегов этого занесенного поля совсем не хотелось. Но, раз есть дорога, значит, где-то должно быть и жилье. Впереди река делала резкий поворот, и тропа повторяла ее изгиб. Он осторожно завернул за угол и, держась за заснеженные ветки, осмотрелся. Ничего страшного, место как место. Правда, серая лента реки неожиданно раздваивается на два одинаковых рукава, левый и правый. В центре этой речной развилки находился маленький остров, заросший камышом и почти полностью заваленный трухлявыми стволами и нанесенными течением ветками неведомых деревьев. В самом центре островка, из кучи бурелома, торчит высокая, посеревшая от дождей, палка-рогатина. Тропа, извиваясь, бежит по берегу правого истока. Тропа как тропа, с нависающими снежными кронами, рядом темная река катит свои неспешные воды. Левый рукав реки теряется в джунглях высохшего камыша и буйных зарослях кустарника. Дороги там видно не было. Значит, идти можно только направо. Тогда вперед! Но почему-то как раз вперед идти и не хотелось. Ловушка? Странник прислушался к внутренним ощущениям. Да, это очень возможно, ответил внутренний голос. Ладно, бог с ней, с этой тропой. Вернусь, поищу обходной путь. Кажется, с полчаса назад, проходя мимо тогда еще единой реки, он видел в ней каменную гряду, вполне годящуюся для переправы. Отлично, сейчас вернусь и проверю. Он еще успел развернуться и сделать пару шагов, когда какая-то неведомая, но непостижимо мощная сила подхватила и потащила его вверх, словно пушинку. Перед глазами белыми пятнами мелькнули верхушки деревьев, река, вмиг ставшая серой лентой, невесть откуда взявшийся ветер бешено выл, оглушая, и глаза слезились из-за его холодных порывов. Он было, подумал, что попал во внезапно откуда-то взявшийся смерч, и приготовился к худшему, понимая, что станет с ним, когда он упадет с такой высоты, как рев ветра ослабел, его струи уже не били по лицу тугими жгутами, и он почувствовал, что начинает опускаться. Нет, не падать стремительно, а именно плавно снижаться, как будто за плечами выросло спасительное крыло неведомого паруса. Он из-за всех сил пытался успокоиться и, хотя пульс частыми солеными толчками все еще бился где-то в горле, способность соображать все же к нему вернулась довольно быстро. Снижение стало еще более плавным, и теперь странник, наконец, увидел, КУДА именно его несет неведомый воздушный поток. Неожиданно он почувствовал какое-то облегчение. Местность внизу, тем временем, изменилась до неузнаваемости. Река журчала куда веселей, переливаясь ярким изумрудным цветом, течение ее ускорилось, яркое солнце на безоблачном небе палило как в летний полдень, и кругом было по-летнему жарко, а пологий берег, вместо снежной пелены, укрывал теплый белый песок. И это место было обитаемо. Он коснулся ногами земли и, по инерции пробежав несколько шагов, остановился. Несший его ураган исчез, как будто его никогда и не было. Невероятно, но он находился на берегу легендарной Оборотень-реки! Странно, но легенды говорили в один голос, да и он всегда был уверен, что оборотень-река после того, как изменит свой цвет, убивает все живое, что по своей беспечности попадет в нее, либо забредает на ее берега! Но вот он жив, он даже не ранен. Руки и ноги целы, даже рюкзак с оружием на месте. А карта? Он сунул руку в карман, но тот был пуст. Ладно, он все равно уже на месте. Каким-то чудным образом он сократил свой путь на добрых три дня, страшных три дня, скорее всего, полных лишений и смертельной опасности. Так что же он потерял? Только здорово выиграл от всех этих невероятных перемещений. Становилось жарковато. Странник снял куртку и двинулся дальше по песчаному берегу, особо не задумываясь, куда и зачем идет. Прошел мимо сколоченного из шершавых и неровных стволов несколько кособокого причала, с привязанной к нему маленькой ярко-зеленой лодкой. Ему очень хотелось подойти к реке, увидеть вблизи ее легендарные изумрудные волны, коснуться воды, но перебороть свой страх он не смог. Ему хотелось просто посидеть на песке, пересыпая его сквозь пальцы, лечь на землю, под жаркое солнце и хорошенько отогреться после холодной утренней зимы, хотелось просто, без всякой цели глядеть в синее безоблачное небо, но какое-то неясное волнение мешало ему остановиться, все гнало и гнало его вперед. Вот справа, в стороне от дороги, начал тянуться обнесенный связанными крест-накрест палками огород, с небольшим сараем и бродящей по двору одинокой козой, грязно-белые куры что-то клевали из деревянной кормушки, он повернул за угол забора и вышел к крыльцу маленького белого домика, с ярко-красной крышей и блестящей медной трубой. Он почему-то был уверен, что идет правильно, как будто его ждут в этом уютном домике, с зелеными ставнями и дверью из свежеструганного дерева. Да, он был уверен, что здесь его ждут, ждут с нетерпением, какие-то старые, но давным-давно забытые им друзья, ждут, чтобы дружески обнять его, с улыбкой крепко пожать ему руку, и тогда он, конечно, он сразу вспомнит их... Не колеблясь ни минуты, он толкнул деревянную дверь. Она легко поддалась. Он тихо скользнул внутрь и оказался в неожиданно огромном, сумрачном и темном зале. На стене у входа горела пара оранжевых факелов, отбрасывающих причудливые тени на высокий сводчатый потолок. После яркого и жаркого дня он почти ослеп, а невесть откуда взявшийся сырой холод вновь заставил его мелко дрожать. Странник снова надел куртку, отдышался и осмотрелся. Да, теперь привыкающие к сумраку глаза различили кое- какую обстановку этого странного места. Единый, как такая большая комната смогла поместиться в таком маленьком доме? Колдовство, не иначе. По стенам залы - огромные стеллажи, доверху забитые какими-то книгами и свернутыми в огромные рулоны листами, заваленные бумагами массивные столы, по углам - огромные канделябры с сотнями погасших свечей. Да, темновато здесь. Он практически на ощупь добрался до ближайшего канделябра и, нагнувшись над самым большим огарком свечи, щелкнул огнивом. В тот же миг яркий, немилосердно режущий свет залил огромную залу, ослепив уже начинающие привыкать к темноте глаза. Нечистый, когда же кончатся эти твои сюрпризы? Он закрыл лицо рукавом, затем, понимая, как беспомощно выглядит перед возможными врагами, рванул с пояса резак и, все еще прикрывая слезящиеся от света глаза рукой, быстро огляделся. Яркий свет, казалось, струился со всех сторон, без всякого видимого источника. Освещенная этим невесть откуда взявшимся светом большая зала оказалась еще больше захламленной, чем это могло показаться в сумерках. А в самом центре комнаты, на огромном резном кресле неподвижно сидела какая-то высокая темная фигура.
  

Глава 6.

   Его звали Анкх-амор-тху-трехт-аматорн, и он был Богом. Впрочем, никто из последних жителей некогда могучей Планеты Утренней Росы не относился к этому титулу серьезно. Чтобы уметь парить над землей, жить семь тысяч земных лет, сводить с ума и уничтожать полчища врагов одним своим взором, превращаться в кого угодно и проходить сквозь любую дверь и стену, много ума не надо. Этим владели все его соплеменники. Тоже, эка невидаль, можно подумать! Хотя, конечно, в глазах примитивных дикарей варварских миров он и был самым настоящим Богом. Собственно, так же, как и для муравьев брошенная в их жилище спичка - кара небесная, а зажигающий ее - Бог. А вот смог бы он победить старость и смерть, жить вечно, оживить кого-нибудь из умерших, наконец, просто остановить войну и разрушения целых миров? Увы, нет. Этого из них не мог никто. Так что Богом он все-таки не был. Чудом оставшийся в живых, он, как и горстка уцелевших жителей некогда великой планеты, одно имя которой наводило ужас на все окрестные миры, просто старался жить в этом диком мире так, как привык жить на своей родной планете, останки которой в виде кучи больших и маленьких глыб в настоящее время бешено носились по неправильной дуге между Большим Глазом Дракона и Планетой Закатов, терзаемые безжалостными космическими течениями и вихрями. И все же, ему невероятно повезло. Он не только остался в живых, сохранил свой рассудок и подчинил себе местных варваров, он добился куда большего. Он нашел себе занятие, и не просто рутину в виде работ по контролю за равновесием долей этого мира, либо механическое развешивание космических сетей для ловли блуждающих комет, чем занимались некоторые из его друзей. Нет, его работа была куда интересней. Он стал Судьей. Правда, не самым главным и значительным, но он к этому и не стремился. Чем он так понравился Высшим? Он не знал, да и догадываться даже не пытался. После ужасной катастрофы, когда этот негодяй Таал-иис-хаал не смог сдержать свои низкие эмоции и дал приказ к последней в истории просвещенного мира атаке, когда весь смертоносный флот Планеты Закатов обрушился на защитников его родного мира, а Та, чье имя проклято на все века, помогла отключить Небесную Броню великой и славной Планеты Утренней Росы, и когда пар кипящих океанов смешался с плавящимся камнем, а сверкающее, как топаз, небо несло смерть всему живому при каждом вздохе, ему все же удалось спастись. Ему и горстке товарищей по несчастью. Всего двести двадцать пять жителей из десятимиллиардного населения его великой планеты. Как такое вообще могло случиться? Прошло уже пять с половиной тысяч лет, если считать в годах среднегалактического летоисчисления, а он все не мог понять, как его великолепный, неуязвимый, процветающий и могучий мир, создавший лучший в Галактике флот, мощнейшее оружие, могущее уничтожать за пять минут любые планеты целиком, и имеющий грозный щит - знаменитую Небесную Броню, делающую неуязвимым его города, дворцы и парки для любого врага, смог в один миг превратиться в груду оплавленных и мертвых камней? Как так случилось, что одна примитивная эмоция, повлекшая за собой всего одну душевную слабость, переросшую в предательство, разрушила все, что он знал и чем жил? Он не мог постичь этого тогда, когда летел на своем окончательно сошедшем с ума от адского жара, полупарализованном корабле, вращающемся вокруг собственной оси как юла, и несущимся прямиком в объятия неизвестного первобытного мира, не понимал он этого и сейчас, спустя столько столетий, полных размышлений и выводов. И все же, все же, ему очень крупно повезло. Он выжил, освоился, приобрел авторитет, даже стал кем-то вроде местного царька на крохотном островке посреди огромного теплого и соленого океана. С бывшими соотечественниками он общался мало, в основном только с Оон-Маргх-Деаялом, своим давним товарищем по службе в космическом флоте. В этом мире никто уже не пользовался своими старыми родовыми именами, они звучали бы глупо и неуместно, а местные дикари не понимали смысла этих пышных титулов и не умели их произносить. Среди своего племени он именовал себя просто Торном, что на его родном и давно забытом языке означало "камень". Его друг и товарищ по межзвездной республиканской службе, весь в темных шрамах от того давнего, страшного и гибельного пожара, где сгорел их несчастный мир, стал называть себя Маром, т.е. "багровым". Он не стремился к созданию каких-то царств и империй, решив скоротать свои дни в окружении боготворящей его горстки людей, и, возможно, заиметь наследников, в чьих жилах текла бы древняя благородная кровь его родного мира.... Он принял свой обычный человекообразный облик, сразу, как прилетел, молодость еще не окончательно покинула его, и на протяжении сотен лет он много раз был женат на дочерях своих подданных, но, увы! детей у него, как впрочем, и у других жителей его погибшего мира, почему-то так и не было. Это было вдвойне обидно, когда он узнал, что жители враждебной Планеты Закатов имели здесь потомство, и при том, весьма многочисленное. Но он смирился и с этим и, выбрав отдаленную пещеру, сначала все пытался выйти на связь с оставшимися в живых бывшими соотечественниками, снова и снова посылая в пространство Древний Зов, но его соплеменники, погрязшие в переделе этого юного мира и мнившие себя повелителями небес и земель, не очень-то стремились к общению с себе подобными "богами". Но затем он все же нашел одного, того самого Мара, тогдашнего жителя жаркого материка, омываемого теплым океаном, но радость его была недолгой, когда он узнал, что их, жителей Планеты Утренней Росы, осталось всего лишь двенадцать. Годы, болезни и войны медленно, но верно делали свое дело. Мар рассказал, что кому-то удалось забраться очень высоко и стать самыми великими императорами самых могучих империй этого первобытного мира, а кто-то так и сгинул навеки где-то в дебрях этой молодой планеты, рассказал он и об обнаружении на самом юге северного континента большой колонии поселенцев с Планеты Закатов, и о ее дальнейшем покорении сынами Великого Мира, о чем местные жители слагали легенды и пели песни... Поведал еще и о том, как смертоносная сила оружия их родной планеты все же настигла коварных жителей Планеты Закатов, и три огромных взрыва вызвали на ней страшные землетрясения и почти полностью лишили ее атмосферы, так что гибель их родного мира была отомщена. Хотя, по слухам, очень многим врагам удалось спастись, и их колонии в этом мире были весьма многочисленны. И тогда он успокоился окончательно, зная, что враг тоже лишился своего родного дома, и все свои дни проводил размеренно, приводя в порядок свои старые записи о былых событиях, либо врачуя заболевших. А иногда он просто шел любоваться на стройные ряды статуй, посвященных собственной персоне, которые трудолюбивые его подданные высекали из местных скал. Он ожидал конца своей земной жизни со свойственным его расе спокойствием, зная, что тот неизбежен. И когда он уже думал, что его жизнь будет течь так до самого конца, его нашли и призвали.
   Спустя столько лет, он помнил, как это случилось, до мельчайших подробностей, как будто это произошло вчера. Был обычный вечер, ничем не отличающийся от сотен других вечеров, прожитых им на этом острове. Тогда, как всегда, он стоял на берегу океана, и смотрел на закат. Ему всегда очень нравилось, когда огромный оранжевый шар касался глади вмиг краснеющей воды, и миллионы огненно-желтых брызг, переливаясь, играли на волнах. Таких красивых закатов он не наблюдал даже в своем родном мире. И в тот вечер было все, как обычно. Разве что, за исключением того, что заходящих в толщу океана багровых шаров неожиданно стало два. И это второе, невесть откуда появившееся солнце, быстро приближалось к нему по воде, все увеличиваясь и увеличиваясь в размерах. Он помнил, как сейчас, тот момент, когда огромное, багрово-красное светило остановилось напротив него и заговорило с ним... Как же давно это было! Но то, что открылось ему тогда, он помнил до сих пор в мельчайших подробностях. И с тех пор он свято верил в открытые ему тогда три заповеди. Первая: всякий обитатель всякого мира ответит за причиненное им этому миру зло, и получит награду за сотворенное им этому миру добро. Вторая: не суди всуе своего ближнего, ибо судим будет каждый. Если же ты не судим, то ты - Бог. И, наконец, третья: существует множество божеств, но истинный Бог один. Итак, по велению одного из Высших, слуг и помощников Великого Бога, он и стал судьей, точнее, одним из так называемой Большой сотни судей, разбирающих дела жителей, населяющих эти миры, после того, как они отрабатывали отпущенный им земной срок и, наконец, пребывали на Великие Станции (называемые также Залами Великого Суда) для тестирования приобретенных ими за прожитый цикл навыков и умений, а так же выявления скрытых мутаций и дефектов. Кто-то из них переходил на следующий уровень, кто-то оставался на прежнем, а кто-то, не справившись со своим заданием, отправлялся на более низкую ступень. Выданные ему Высшим, которого он стал называть Большой Хозяин, Весы Справедливости никогда не лукавили и, со временем, он наловчился принимать до ста жителей разнообразных миров, в своем истинном обличии, за один день. Он, правда, по старинке, как было принято на его погибшей планете, для себя их именовал душами, но от этого суть его работы не менялась. Иногда, правда, его посещала ужасная, кощунственная мысль, о том, что да, Боги велики, но ведь и он был и есть для жителей этой планеты настоящий бог! Что, если где-то есть непостижимые миры, где даже Великий Бог просто слуга какого-нибудь Самого Великого Бога? А тот - слуга Самого-Самого Великого Бога? И так до бесконечности? Он всегда решительно гнал эти мысли прочь, считая их бредом и ересью, и был зол на себя, когда они, во время ночной бессонницы, беспокойными червячками начинали одолевать его и без того истерзанный разум. К тому же Мар, его единственный товарищ и соотечественник, помнящий те давние, прекрасные времена и владеющий утонченным Высоким Слогом, так разительно отличающимся от квакающей речи этого примитивного мира, зачем-то переехал со своего жаркого материка в сырой и неуютный мир, где стал отшельником, и теперь бывал у него только изредка, приезжая сюда по каким-то своим делам. А как бы он хотел иногда просто побеседовать с Маром! Поговорить о прекрасной Лазурной долине, о Великом Городе Тысячи Башен, столице его родины, Планеты Утренней Росы, о праздничных гуляниях по проспектам Огня и Воды, Великих карнавалах Меняющих свой облик, Поющих языках пламени и Музыкальных водопадах...... Впрочем, что теперь говорить, только душу терзать пустыми воспоминаниями! У него есть любимая работа, и его работа всегда помогала ему. Вот так и сегодня, он только что отправил парочку серийных убийц из одного довольно неуютного мира на триста местных лет испытать на себе жар Великого Огня, подготовил одной знаменитой и очень гордой кинодиве хвостатое обличие для прохождения жизненного круга в виде домовой мыши за когда-то брошенного ею в приюте сына, переселил душу одного заядлого охотника в тело лесной косули, когда сам Большой Хозяин, как всегда неожиданно, заговорил с ним. И вот так, одновременно дрожа от счастья и трепеща от страха провалить ответственное задание, он узнал, что ему выпала великая честь судить самого Таал-иис-хаала, во веки веков проклятого за гибель его собственного мира! Таал-иис-хаала, того самого негодяя, что польстился на дьявольские прелести Той, чье имя проклято на все века, и направил сотни несущих смерть зарядов на Планету Утренней Росы, на лучший из всех мыслимых миров, венец разумной жизни, на его родную планету. Конечно, за прошедшие со времен Великой катастрофы пять тысяч лет Таал-иис-хаал был судим и наказан много сотен раз. Он знавал и жар Великого Огня, и холод Вечной Бездны и ужас Всеобщего Забвения. За время своего наказания он побывал в обличии сотен самых омерзительных и ненавидимых всеми существ всех миров. Прошел жизненные циклы наркомана, душевнобольного, нищего, инвалида, пьяницы. Побывал в роли человека, потерявшего всех своих родных, и в роли существа, всех своих родных убившего. И все же, это был Таал-иис-хаал, тот самый, кто погубил Планету Утренней Росы. А для любого из еще оставшихся в живых ее жителей не было в этой жизни ничего более сладкого, чем отомстить ему за гибель своего мира. Торн никогда не надеялся, что это случится. А это произошло. Его самый злейший враг, губитель его мира, стоял в самом центре Зала Великого Суда, беспомощно топчась на месте и подслеповато щурясь под яркими лучами светильников Всеобщего Возмездия. Что же, сейчас он его и получит! Возмездие!
   Торн резко поднялся с кресла, и отработанным за десятки лет движением, вскинул правую руку, нацелив указательный палец на вошедшего. " Ты -- Таал-иис-хаал! И этим все сказано! Твои преступления тебе известны, так как назывались до этого много раз моими предшественниками, ведущими Великий Суд. Тем не менее, напоминаю тебе еще раз, что ты обвиняешься в развязывании Великой Воины, уничтожении прекрасной Планеты Утренней Росы, а так же безжалостном убийстве пятнадцати миллиардов человек на нескольких обитаемых мирах. Кроме того, ты обвиняешься в чрезмерной гордыне, в преступной беспечности и в крайнем эгоизме. А сейчас -- да пусть вершат Весы Справедливости Великий Суд!" Он замер, почтительно склонившись в полупоклоне. Сначала ничего не происходило. Прошла минута, другая.... Вдруг воздух перед склонившимся в поклоне старцем стал дрожать и мерцать, как будто его разогрел внезапно вспыхнувший невидимый очаг. Еще минута, и призрачные Весы Справедливости вдруг возникли, как всегда, беззвучно, из ниоткуда. Торн отошел чуть в сторону, и, по-прежнему почтительно склонившись, внимательно наблюдал за тем, как Весы делают свою, им одну подвластную и понятную работу. Несмотря на то, что он видел это уже тысячи раз, этот непостижимый простому разуму процесс Великого Суда всегда внушал ему восторг и благоговение. Мерцающие в метре от пола Весы качнулись, дрогнув своими яркими, как синий жидкий огонь, чашами и замерли. Он стоял не дыша, буквально впившись взглядом в призрачный циферблат весов с бегущими на нем прозрачными символами. Что же ждет негодяя? Великий Огонь? Вечный холод? Жалкое существование в личине навозного жука? Но на призрачном экране высветилось что-то совсем другое, непонятное и незнакомое..., впрочем нет, смутно знакомое, где-то он уже видел эти черты... Боже милостивый, да это лицо... и лицо знакомое, еще как знакомое! Торн в смятении сел назад в свое кресло, потом опять вскочил и пару раз прошел взад-вперед около весов, не замечая, что сейчас он уже выглядит совсем не величественным, а скорее, смешным. Впервые, за всю свою практику вынесения приговоров Великого Суда, он был поставлен в тупик. Боже мой, ведь это было лицо Мара, его единственного соплеменника, с кем он еще поддерживал связь. Что бы, о боги, это могло значить?
   А тем временем странник, пришедший в зал, продолжал стоять в оцепенении, не в силах осмыслить то, что только что услышал. Какой Великий Суд? Какая взорванная планета какой-то там Росы? Какие якобы убитые им пятнадцать миллиардов людей? Это же просто какой-то абсурд, полная чушь! Во всем мире не наберётся столько жителей! А его имя? Какой-то там тал-хал? Нет, это полный бред! Реальными здесь были только эта захламленная комната, долговязый, высохший и, судя по всему, абсолютно ненормальный старик в черном, буравящий его пронзительным взглядом угольных глаз, лишенных белков, да призрачно мерцающее в углу сооружение, отдаленно напоминающее большие весы, на циферблате которых почему-то уютно разместился оставшийся где-то на далеких болотах Сысой. Да-да, пусть маленький и призрачный, но именно Сысой, и в этом нет никакого сомнения. И тут странник почувствовал внезапную боль в левом виске, а уже через секунду боль стала такой сильной, что он невольно вскрикнул. В его глазах потемнело, находящиеся в комнате предметы расплылись, и перед его взором, как во сне, стали мелькать яркие картинки, мерцать и переливаться, набегая одна на другую: вот он в какой-то большой и темной пещере, по стенам -- сотни маленьких и больших мигающих разноцветных светляков, и тут он вдруг ВСПОМНИЛ! Нет, это ни какая не пещера, и по стенам ползают не светляки, это -- рубка флагманского суперкрейсера "Жало Ярости", предводителя непобедимого флота Великой Планеты Алых Сияний, которую недруги называли Планетой Закатов, а он - командор этого крейсера по имени Таал-иис-хаал, и перед ним -- пульт управления смертоносным вихрем, могущим плавить как воск целые миры, а сам суперкрейсер идет полным ходом во главе сверкающей сталью армады таких же грозных суперкораблей к Зеленой Планете, которую ее недалекие жители именуют Планетой Утренней Росы! Он полон праведного гнева и желания наказать этих негодяев, которые подлым обманом заманили и похитили его возлюбленную. Он твердо решил ее спасти, спасти, чего бы это ни стоило. Эти трусы ничего не смогут ей сделать, они знают, что вся мощь нашего великого флота тогда неминуемо обрушится на их недалекие головы. И хваленая защита, на которую эти надутые индюки надеются, как на господа Бога, эта так называемая "Небесная броня" их абсолютно не спасет. Он знает секрет, как ее расколоть! О да, он много бы отдал, чтобы посмотреть, как изменится вечно надменное выражение этих постных надутых ослов, когда они узнают всю правду! Пора положить конец их владычеству среди звезд. Его любовь рассказала ему их секрет, секрет, могущий все изменить, секрет, с помощью которого можно покончить с ними раз и навсегда. Но он не кровожаден. Зачем ему все это? Он вовсе не хочет крови, страданий, войны и смерти. Он хочет только вернуть себе свою любимую. Кто она? Как она выглядит? Как ее имя? Голова гудела, как потревоженный пчелиный улей. Кровь тяжелыми молотками стучала в висках. Какие-то обрывки видений, как давно забытый сон, вихрем кружились в его воспаленном мозгу, и никак не составляли цельный и единый образ.... Черные, шелковистые волосы, белозубая улыбка, продолговатые глаза цвета крепкого чая... Нет, это никак не складывалось в единую картину... Дочь крупного военного чиновника Зеленой Планеты и знаменитой актрисы его родного мира, и он, командор крейсера Планеты Алых Сияний... Вот невысокая стройная фигурка машет ему на прощание рукой в темном проеме входного люка какого-то корабля... Вот отблеск свечей на столике и смятое атласное покрывало на низенькой кровати в неведомой комнате... Вот увитый цветами маленький балкон, выходящий на головокружительный обрыв... Где и как они могли встретиться? Как они смогли познакомиться, подружиться, а главное, полюбить друг друга? Его голова гудела, как пустой котел. Эта часть воспоминаний была, даже нет, не стерта. Она была кем-то ампутирована. Удалена, аккуратно удалена неведомым хирургом раз и навсегда. Вот он стоит в своей капитанской рубке, похожей на огромный улей с мерцающими стенами, вот он шлет руководству Зеленой Планеты свое послание, в котором говорит, что имеет полномочия начать всеобщую атаку на их мир, что имеет в своем распоряжении секретный код доступа к их защитной броне, но может обменять его на нее одну. Он обещает тут же покинуть их сектор, а они (о, он точно знает! Но откуда?) перекодируют свою защиту в течение полутора общемировых минут, и тогда их Броня снова станет абсолютно неуязвимой. Конечно, жители Зеленой Планеты могли бы сменить все коды на своей броне и без него, но это миллион капсул с миллионами файлов и, не зная, какой именно код взломан, придется менять их все, на что уйдет дней десять, и это, по меньшей мере. А так - они моментально сменят только тот код, который он им передаст, в одном-единственном секторе. К тому же, он знает, что основные космические силы Зеленой Планеты сейчас находятся далеко от своей материнской планеты, они заняты подавлением мятежа в одной из своих удаленных колоний. Вот он мучительно долго ждет ответа...и ответ приходит. Чопорный голос из динамика громкой связи, с плохо скрываемым презрением монотонно бубнит явно заученный текст. Ему сообщается, что по действующим сейчас законам, за предательство священных идеалов планеты Утренней Росы полагается смертная казнь, а тело преступника должно быть сожжено в соплах двигателей ближайшей к месту преступления воздушной тюрьмы, но тут их мудрое правительство решило проявить неслыханную милость и беспримерное великодушие, чтобы еще раз наглядно показать превосходство Великой Расы над прочими населяющими окрестные планеты дикарями...Он молча выслушал и эту хвалебную тираду, смолчал и стерпел, пусть издеваются, главное то, что они согласны на предложенный им обмен! И вот, через полчаса, казавшихся вечностью, маленький трехместный корабль флота Зеленой Планеты наконец, приближается и стыкуется с гостевым отсеком его суперкрейсера... Его бортовые анализаторы определяют, что пассажиры корабля-пришельца - это двое мужчин и одна женщина. Он вскакивает с кресла и быстро бежит в гостевой отсек, несется как безумный, окончательно потеряв голову и забыв обо всякой осторожности, не предупредив охрану и не включив детекторы плазмы. В отсеке его уже ждут двое мужчин, пришельцы, как все жители Зеленой Планеты, ироничны и высокомерны. Один из них высокий, костлявый, с худым и злым личиком, другой, наоборот, низенький и плотный, с клочковатой бородой и неприятной ухмылкой на ярко красных-губах. Высокий молча протягивает руку за капсулой кода, а бородатый в это время небрежно швыряет на пол тело человека, завернутого в красную ткань...да, он знает, красный костюм - это одеяние смертников. Он знает об этом и судорожно, окончательно позабыв обо всем на свете, рвет жесткую материю голыми руками, да, да, это именно она и она жива, жива! Он хватает ее за плечи и крепко прижимает к своей груди, уже абсолютно не соображая, что делает, в нарушение всех писанных и неписанных инструкций и простого здравого смысла, предоставив пришельцев самим себе. В следующий миг высокий чужак налету ловит брошенную ему заветную капсулу с кодом и тут же начинает отступать назад, под защиту силовых экранов своего маленького корабля, а низенький внезапно выхватывает спрятанный под складками плаща лучемет, и с криком "Да свершится суд!", открывает шквальный смертоносный огонь..... Свет вмиг меркнет перед его глазами... Как же так, как же, так просто, так глупо, как так можно было попасться? Неужели это все? Тут его взгляд падает на женское тело, неподвижно лежащее на полу в луже алой крови... Кровавая пелена неожиданно застилает его взор... Он, несмотря на простреленную и висящую неподвижной плетью руку и сочащейся алой кровью бок, одним отработанным движением выхватывает свой личный лучевик (о, да! это его оружие было на месте, в кобуре у пояса!) и в мгновение ока разрезает обоих врагов на неровные, брызжущие темной кровью клочья, тут же хватает из отрезанной, и все еще мелко подрагивающей ладони высокого проклятую капсулу с кодом и в три прыжка оказывается в капитанской рубке, около своего пульта. Он вставляет координаты этой, известной только ему одному, бреши в броне противника в волноприемник и включает на нем общую передачу на все корабли своего огромного флота. Затем приводит оба орудия в положение "огонь" и дает всей своей эскадре общий сигнал к массированной атаке на единственный, но самый уязвимый объект врага. Вся эта сцена занимает не больше пяти минут. Зеленоватое мерцание легендарной Брони над Зеленой Планетой кажется таким незыблемым... Все живое гибнет в этой беспощадной зеленой смерти, если щит включен, любой луч, ракета, метеорит, корабль, просто исчезнут, поглощенные темной энергией щита, но только, если он включен. Но сейчас в нем есть отверстие, невидимое никаким, даже самым точным электронным глазом, отверстие, размером не больше мячика для веселой детской игры... И вся ужасная мощь первого удара его флотилии вмиг обрушивается именно на этот маленький незащищенный кружок. Охранный флот Зеленой Планеты яростно атакует, а с ее поверхности взмывают десятки и сотни черных ракет, несущих разрушение и смерть всему живому... Великая Война началась! Чернильная мгла большого космоса исчеркана вспышками и полосами огня, оставленного в пространстве мечущимися, дерущимися и гибнущими кораблями. Зеленая Планета подергивается дымкой от сотен и тысяч пожаров, бушующих на ее поверхности, великая защитная Броня разрушена, ее города стерты с лица земли. И вдруг ярчайшая вспышка, казалось, заполоняет собой все пространство, поглощая звезды, корабли, черноту космоса. Вспышка, а затем снова холодная тьма... И корабли, и звезды, все на месте...нет только Зеленой Планеты... Нет Зеленой Планеты, как будто и не было никогда... И вот пришедшее в себя от взрыва и взбешенное им пространство уже кидает и сталкивает друг с другом корабли, ракеты, огромные куски камня, бывшие когда-то миром с десятимиллиардным населением, а где-то далеко горсть уцелевших смертоносных ракет дырявит его родную планету, вызывая землетрясения, ураганы и цунами, и почти лишают ее атмосферы, и еще пять миллиардов человек вдруг вскрикнув, замолкают навсегда. Великая Война закончилась. Она длилась чуть более сорока минут. Обе могущественные цивилизации вдруг, разом, практически прекратили свое существование.
   "Теперь ты вспомнил, что ты наделал?" - голос высохшего существа в черном звучал уже без обвинительных нот. В нем слышалась только безысходная, безмерная печаль - "ты уничтожил практически всю жизнь в нашей звездной системе. Чем ты думал, когда отдавал приказ об атаке тогда? Я просто хочу знать! Ответь мне, если сможешь!". "О, Хозяин неведомого мне места!" - он удивился, услышав звук собственного голоса, какого-то незнакомого, глухого и хриплого - "я не могу объяснить то, о чем сам узнал только что. Я не только не понимаю и не оправдываю поведение и действия человека, жизнь которого видел только что, но даже не могу до конца поверить, что когда-то был им. Сам бы я никогда, по своей воле, не начал эту войну, уничтожившую весь мир. Но я, рискуя навлечь на себя твой гнев, позволю себе заметить, что два прибывших на корабль человека так же виновны в гибели всего нашего мира, как и тот, кем я, как ты говоришь, был прежде! Ведь если бы они просто вернули капитану его женщину, а не убили ее, он никогда не стал бы начинать свою последнюю атаку"... "Здесь судят не их! Они тоже получили свое сполна!" - в голосе черного старика явственно прозвучало раздражение - "здесь и сейчас ты отвечаешь за свои деяния! И я с огромным удовольствием отправлю тебя на следующий круг наказаний, которых ты заслуживаешь! Но, прежде чем Весы Справедливости, согласно воле Высших и Великого Бога, вынесут свое решение по судьбе твоей ничтожной души, я хочу поприветствовать своего брата по крови Мара, и спросить у него, какие заботы его привели в мое скромное жилище? "Привет и тебе, мой дорогой брат по крови! Да хранит Великий дни твои!" - и Сысой (да, точно, это был именно он) спрыгнул с чаши весов на пол, с каждой секундой обретая свой обычный вид, тот вид, к которому он привык еще на болотах, в своем таком понятном и родном мире - "я объясню тебе все, о Торн, но сначала, почему бы нам все же не взглянуть на Весы Справедливости? Мы отвлеклись, а Они уже должны были вынести свое решение". "Изволь!" - и старик приглашающим жестом указал на призрачно мерцающие чаши за своей спиной, и вдруг замер на месте, будто громом пораженный. На широкой, таинственно мерцающей, будто огромный призрачный светлячок, чаше, причудливым синим облаком висел овал экрана. На нем плыли серые и черные пятна, образуя призрачные силуэты, призрачные, но довольно узнаваемые... Вот по засыпанной желтыми листьями аллее бредет человек. Бесформенное потертое пальто серо-бежевого цвета, нелепый розовый шарф, шапочка с дурацким мохнатым шариком наверху, грязные ботинки со сбитыми носами... Грузная фигура, бессильно опущенные плечи, руки спрятаны в растянутых карманах, скорбно сжатый рот, двойной подбородок зарос грязной щетиной... Он уже где-то видел это лицо! Да, точно, в своем странном полусне-полуобмороке, тогда, у Сысоя, на болотах! Это лицо его страшного двойника. Его лицо, только, донельзя обезображенное. Изображение мигнуло, и сменилось другой картинкой: белые песчаные берега странной ярко-зеленой реки, самодельный, и от этого несколько кособокий причал, белый домик с горящей медью на солнце трубой...о, Всевышний! он же совсем недавно проходил это место! Впрочем, он не успел рассмотреть все как следует. Неожиданно старик в черном дико вскрикнул и, в непонятной ему ярости, метнул в его сторону какой-то круглый предмет, раскрывающийся в полете огненным цветком. Но Сысой не дремал, отбив эту страшную вещь в сторону своей суковатой палкой, совсем как при игре в лапту в его далеком мире. "Торн, безумец, опомнись! Ты идешь против замысла Великого Бога! Против воли Высших! Ты пытаешься оспорить решение Весов Справедливости!" - голос Сысоя был сердит - "а нам нужно сейчас поговорить об очень важных вещах. Я знаю, тебе ведомо, что Великий Коланар Пха-Мууклунт был потерян, а возможно, и похищен. Теперь мы, после стольких лет, стоим, наконец, на пороге его возвращения. Так что успокойся, успокойся немедленно, заклинаю!". Черный старик в отчаянии махнул рукой, и бессильно опустился на пол. Сейчас он казался еще более старым и ветхим. "Хорошо, делай то, что следует делать, Мар" - с горечью произнес он - "я не буду оспаривать решение Великих Весов, тем более, если это, по замыслу Высших, позволит вернуть утерянный Единый Ключ и восстановить, наконец, целостность Мироздания. Но прошу тебя, во имя нашей древней дружбы, пусть этот негодяй покинет мой дом как можно скорее". "Конечно, Мар, мой дорогой брат, друг и соплеменник" - серьезным тоном произнес Сысой и почтительно поклонился - "обещаю тебе, что эта процедура не займет много времени. Итак, я приступаю. А теперь, слушай, странник, и слушай очень внимательно, как не слушал никогда в своей жизни!", - речь Сысоя текла плавно, как спокойная, тихая река - " мир наш велик, но так хрупок. Таким он стал после той Ужасной Войны, и это случилась много-много веков назад. Сейчас уже не важно, кто был в ней виноват. Важно то, что Великий Бог и его верные помощники Высшие потратили очень много усилий, чтобы наш мир не рассыпался на части и безвозвратно не погиб бы во мраке. И всем им удалось сшить между собой остатки нашего умирающего мира и скрепить их Единым Ключом Мироздания, или Коланар Пха-Мууклунтом. И его внезапная утрата была огромной бедой для нас. Все миры нашего несчастного бытия очень скоро стало лихорадить. Неведомые болезни, бессмысленные войны, немыслимые ранее стихийные бедствия захлестнули все Мироздание. И хуже всего было то, что мы не знали, как это произошло! Несовершенство ли раненной галактики или чей-то злой умысел? Этого, увы, не знал никто. Сотни и тысячи отважных и достойных смельчаков, рискуя своими жизнями, прочесывали все возможные миры в поисках Единого Ключа, но без всякого результата. И вот, наконец, двое из сотен наших героев дали сигнал, что Коланар Пха-Мууклунт найден! Но они не успели его доставить в Центр Мироздания, связь с ними внезапно исчезла, и исчезла навсегда. Однако мы не на минуту не прекращали свои попытки отыскать потерянное, либо вернуть похищенное. Это было сложно сделать еще и потому, что чья-то неведомая злая воля блокировала наши поисковые усилия и направляла мерцания Коланар Пха-Мууклунт на те миры, где он никогда не был. Мы потратили на это больше пяти лет! И вот теперь, хвала Великому! Нам удалось его обнаружить! Вероятно, наш неведомый противник, допустил промах. Всего один, но для нас этого было достаточно. Мы, наконец, знаем, где Единый Ключ. Один из наших лучших разведчиков обнаружил тот мир, где находится Коланар Пха-Мууклунт. Он хранится в жилище у того нелепого существа, которого ты видел уже не раз. В его несовершенном, изломанном и суровом мире. Этот человек несколько десятков раз уже пользовался Единым Ключом, даже не понимая, что он делает, причинив жителям нескольких миров кучу неприятностей. Но зато, благодаря этим редким минутам, когда звучала Великая песнь Единого Ключа, мы и нашли его. И теперь ты должен его нам вернуть. Наш разведчик знает это место, но он разведчик, и тронуть Единый Ключ он не может. Таковы законы Равновесия, если это тебе о чем-то говорит. Мы не можем призвать наших героев, все еще ищущих Коланар Пха-Мууклунт, из тех далеких миров, где они находятся сейчас, достаточно быстро. А времени терять нельзя. Равновесие может быть нарушено в любой момент. Поэтому именного ты заберешь Коланар Пха-Мууклунт из этого серого и унылого места и возвратишь его нам. Ведь это именно ты когда-то нарушил космическое равновесие, развязав ужасную войну, приведшую к гибели целых миров, до этого процветающих. Теперь ты должен вернуть нам то, что связывает остатки этого несчастного мира, разрушенного тобой. То несовершенное место, куда ты попадешь, вероятно, опасно, но ты, с твоей подготовкой, сможешь с этими опасностями совладать. В любом случае, как только ты найдешь то, зачем тебя послали, ты станешь свободным, и свободным на века. После этого твое наказание будет считаться исполненным и твоя душа, наконец, перестанет подвергаться суровым испытаниям. Таково решение Великого Бога".
   Он хотел что-то сказать, спросить, возможно, возразить, но Сысой, быстро наклонившись к нему, дунул прямо в его лицо, да так неожиданно сильно, что ему показалось, как будто налетел порыв колючего, зимнего ветра. И будто серая мутная пелена вдруг упала перед его глазами....
  
  

Глава 7.

   После долгого и унылого сидения дома, он был очень рад своей новой работе. Большой стол, кабинет, так не похожий на обшарпанный клоповник его прежнего рабочего места, коллеги, хотя за спиной и втихомолку посмеивались над его неизменно нелепым одеянием, в лицо уважительно называли "Виктор Павлович". А главное, знакомое течение привычных цифр, платежек-счетов-балансов, давало ему так необходимое чувство уверенности в незыблемости повседневного бытия, пусть местами несправедливого, пугающего и даже опасного, но зато такого родного и привычного, как мамина герань в горшке на окне у него дома. Впервые сидя за собственным рабочим столом, и в первый раз за десять лет своей работы, барабаня по клавишам почти нового компьютера, получив зарплату, куда большую, чем на предыдущем месте, он чувствовал себя вполне счастливым. Еще бы, он главный бухгалтер фирмы по производству мебели "Санни Дей"! И пусть фирма насчитывает всего десять человек, включая директора, бухгалтера, продавца, водителя, двух экспедиторов и четверых грузчиков-мастеров, но это была настоящая мебельная фирма, и ее мебель люди покупали! Наконец-то его бухгалтерские способности были оценены сполна! Бухгалтерия всегда была его страстью, а бесценный опыт серых банковских будней, когда на него взваливали всю самую неблагодарную и тяжелую работу, теперь ему очень помогал. В результате его фирма успешно и в срок сдала в местную налоговую свой квартальный отчет. За это он был премирован, да так хорошо, что смог поменять дома развалившийся допотопный кухонный шкаф и купить большой обеденный стол. Директор фирмы, видя, что "парень, все же, смыслит кое-что в счетах", назначил его главбухом, правда, поручив ему еще в нагрузку и должность кассира. Тем не менее, жизнь положительно стала налаживаться! Его старый студенческий друг Вовка, или просто Вован, до этого времени отнюдь не рвавшийся поддерживать с ним дружеские отношения, уже пару раз приглашал его попить пива в соседнем кафе, и даже (неслыханное дело!), разок заходил к нему в гости! Он пива не любил, кабаков избегал, но сейчас, сидя за липким столом, покрытым чешуей, и слушая Вовкину болтовню, он чувствовал себя очень мужественным и таким уверенным в себе. К тому же порядком поднадоевшие морозы отступили, снежные горы, недавно казавшиеся такими незыблемыми, стаяли без следа, обнажая невесть откуда взявшийся ковер нежной, изумрудной травы, яркое весенние солнышко играло в мелких весенних лужах, а теплый ветерок тихонько пел, невольно настраивая на романтический лад и повышая настроение. Он любил весну! Такую короткую, но такую прекрасную. Старушка-мама не могла нарадоваться, что у него так все замечательно. "Мой сын-главный бухгалтер!" - с гордостью говорила она своим подругам, пришедшим за чашкой чая обсудить свои старушечьи дела. И тут же вздыхала - "ему бы невесту найти хорошую, да где ее сейчас возьмешь? Одни деньги да разврат у нынешних девиц на уме. Не то, что в наше время!" Старухи тоже вздыхали, и кивали седыми головами, соглашаясь. И он уже почти забыл о своих страхах и обидах, так угнетающих его на прежнем месте работы, а жуткое зимнее происшествие со стрельбой и вовсе казалось ему ночным кошмаром. За целый месяц никто о нем не спрашивал, никто им не интересовался. И он совсем успокоился.
   Капитан тоже любил весну. Обычная в этих широтах короткая передышка, между холодной зимой и жарким летом, она не могла не нравиться. Но сейчас ему было не до весенних красот. "Бегемот", тот самый "розовый бегемот", которого он тогда не убил, накрепко засел в его голове. Визиты в милицию к бывшим сослуживцам ничего не дали. Никто не обращался в качестве свидетеля по двойному убийству на известной улице, чтобы сдвинуть с места это уголовное дело, помаленьку начавшее прочно занимать свое место в разряде "глухарей" и "висяков". Само по себе это было совсем не плохо. Ни заказчика, ни исполнителя. Его это, по понятным причинам, устраивало на сто процентов. Но такой уж человек был капитан, что всегда доводил все свои дела до конца. А если это вдруг не удавалось, то он делал все возможное и невозможное, пока не достигал своей цели. Он просто уже не мог выбросить из головы этого нелепого человека, он думал о нем в ресторанах, во время своего обеда, в кабаках, когда позволял себе выпить, дома, в спорт-зале, за рулем, в саунах и интим-салонах, во время встречи с заказчиками, и даже, (небывалое дело!), во время своей работы. За это время он взял пару заказов, правда, не таких сложных, как тот, зимний, но, тем не менее, таких же рискованных, и мастерски их исполнил. И все же этот "бегемот" из дела давно минувшего мешал ему спокойно жить, отравляя его безмятежное существование. Он даже снился ему в ночных кошмарах, коварный, с огромной, распахнутой в дьявольском хохоте красно-розовой пастью, заживо пожирающей его вместе с верхней одеждой и оружием. Капитан похудел и осунулся. Его от природы и так бледное и мрачное лицо, казалось теперь и вовсе жуткой вампирской маской. Обычно сдержанный и бесстрастный, он стал нервным и раздражительным. Пару раз с ним случались внезапные припадки ярости, когда он без всякого повода колотил мебель и швырял об стены посуду. В последний раз, напившись, он умудрился даже поломать кухонный стол. На следующее утро, протрезвев, капитан, превозмогая страшную головную боль, поплелся в ближайший мебельный салон, который находился от него через дорогу. С трудом, при помощи обширной тетки-продавщицы, отыскав в маленьком, арендованном у бывшего магазинчика "Бакалея", складе нужный стол, он пошел оплачивать свою покупку. И тут его словно ударило током. За кассой, старательно пересчитывая мятые купюры, сидел тот самый "бегемот"! Да, он был без своего нелепого грязно-бежевого пальто и идиотского розового шарфа, сменив это все на растянутый, в пятнах, свитер, но это был он! Капитан повернулся боком, воротником плаща прикрывая лицо, и молясь, что бы тот его не узнал. Но толстое, видавшее виды стекло допотопной кассы, искажало черты лица до неузнаваемости. Ему вернули сдачу и чек. И его не узнали. Капитан наскоро договорился о доставке и быстро покинул мебельный подвальчик. Его головной боли как не бывало. "Есть, бинго!" - капитан вздохнул свежий весенний воздух полной грудью - "это я удачно зашел!" - повторил он фразу героя старой и уже подзабытой комедии. "Бегемот" найден! И уже никуда от него не денется. Ему хотелось петь. Теперь уже дело техники. Очень, очень скоро он поставит, наконец, точку в этой затянувшейся истории.
   День зарплаты -- это всегда счастливый день! Особенно, если зарплата в пятницу. Тем более, если есть пусть небольшая, но премия. Магазин закрылся на час раньше, а один из рабочих "дядь Миша", справляя свое, растянувшееся на три дня пятидесятипятилетние, уговорил директора на маленькие посиделки с бутылкой-другой вина. В таких случаях он обычно не пил, но тут ему вдруг захотелось присоединиться к веселой компании. Ведь такие случаи бывали так редко! Выпив пару стаканчиков, он, непривычный к алкоголю, расслабился. Жизнь стала казаться куда более яркой и беспечной, чем была на самом деле. И его потянуло на неведомые до этого дня подвиги. После импровизированного праздника он даже заглянул в ларек, чего не делал никогда, впервые в жизни купил бутылку местного шампанского, а на близлежащем цветочном рынке - букетик ландышей по космической цене. Он был хмелен и весел. Неуклюже шутил с продавщицами. Бессмысленно улыбался прохожим. Даже осмелился подмигнуть проходящей навстречу красотке в не по-весеннему короткой миниюбке. В общем, возможно впервые в жизни он чувствовал себя слегка вальяжным и очень уверенным в себе мужчиной, не спеша прогуливающимся по весеннему городу в поисках приятных приключений. Домой он тоже решил идти не спеша, через парк. И надвигающиеся сумерки ничуть не пугали его. Он и не знал, что целых три пары настороженных, не сулящих ничего доброго, глаз пристально следят за его прогулкой, прикидывая, в каком месте заброшенного парка на него лучше напасть.
   Боча и Фофан не были такими уж друзьями. Боча -- классический пример трудного подростка из глубоко пьющей семьи бывших работяг, выброшенных с умершего завода при его банкротстве и ликвидации. Дома у Бочи давно нет, ведь нельзя же назвать домом полусгнивший барак на окраине города, без света и воды, вечно полный опустившихся алкоголиков и бродяг. Живет Боча в подвале унылой серой коробки, выходящей своим фасадом в заброшенный парк. Боча давно бросил школу, давно узнал продажную любовь, вкус алкоголя, запах табака, веселье "мультиков", которое давали одурманенному мозгу слитый из баков машин бензин и украденный с прилавков клей "Момент". Одет Боча более-менее прилично, у него на это есть своего рода чутье, краденные и отнятые у прохожих вещи сидят на нем, как влитые. Боча всегда немного либо пьян, либо под легким кайфом. Его речь практически вся состоит из мата, так что человеку неподготовленному понять Бочу довольно трудно. Но эти мелочи никак ни влияют на его природную наглость и решительность, с которой он нападает на жертву, изрыгая страшные угрозы и размахивая куском арматуры или самодельной финкой. Он читает по слогам, но названия фирм, производящих модную одежду, знает наизусть. Не по возрасту высокий и крепкий, он много десятков ночей провел во всевозможных городских отделениях милиции, но как несовершеннолетний, он всегда выходил на волю. Фофан -- мальчик из семьи преподавателей физики. Он начитан, ходит в школу, нормально учится, ладит с учителями, родители уже видят его студентом местного вуза. Внешне Фофан ничем не похож на Бочу. Ему не нужны продукты, вещи, алкоголь и деньги ограбленных прохожих. Он сам добровольно много что передал Боче из своего гардероба, а выдаваемые родителями карманные деньги так же всегда делит поровну. Когда, по выходным, родители уезжают на дачу, Боча ест, пьет и ночует в квартире Фофана. Как это ни странно, но Боча -- кумир Фофана. Ему нравится то, как он унижает людей, нравится страх обираемых ночных прохожих, и их страдания, которые они испытывают, когда Боча разбивает им голову своей железякой или режет их своим самодельным ножом. Тогда Фофан чувствует себя таким могущественным и значимым, как будто он грозный король далеких средневековых стран, или свирепый пират быстроходных корветов о которых так любил читать в детстве. Будучи всегда изгоем в школе, нещадно дразнимый и, зачастую, даже битый за свой тонкий голос и большие уши, став другом Бочи, он приобрел статус опасного задиры и крутого парня. Больше его уже никто не трогает. С Бочей никому дело иметь не хочется. Фофану это тоже очень нравилось. И так сладко ему было стоять за кустом, слыша рядом сопение Бочи, который уже достал свою железку, и поджидать нелепого, и сразу видно, пьяного толстяка с чахлым букетиком, зажатым в полной ладошке, и большой бутылкой, выглядывающей и кармана мятых брюк.
   "Сейчас" - капитан бесшумным, пружинистым шагом следовал прямо за своим, так долго и тщетно разыскиваемым "бегемотом", когда тот только углубился в безлюдный и сумеречный парк. Капитану были знакомы эти места. Когда-то, много лет назад, будучи еще сотрудником милиции, он работал на одной из этих аллей, вон той, где еще уцелел уличный фонарь, исполняя заказ по ликвидации некого проворовавшегося бухгалтера, задолжавшего серьезным людям огромные суммы. Сработал чисто, а потом еще и выехал на место собственного преступления, как старший опер группы. Капитан невольно улыбнулся. Еще и потом родственникам этого прохиндея сообщил, все мол, Бобик сдох! Да, работа есть работа. Вот и этот тюфяк неуклюже бредет в то же самое место. Что их сюда тянет? Как мотыльки на свечку, прямо таки. Капитан ослабил кобуру по мышкой и достав верный ТТ, снял его с предохранителя. Да, здесь "Калашников" не нужен, здесь работа тонкая! Он ускорил шаг, догоняя ни о чем не подозревающего толстяка. Вдруг, толстяк резко остановился, и даже попятился назад, как будто налетел на невидимое препятствие. Из гущи заброшенных кустов на дорогу вышли двое, детина с железным дрыном в руке, и тощий парень со смешно оттопыренными ушами. "А ну, ты, б..., бабосы давай по-бурому, пока е....не раскрошил!", - детина витиевато выматерился и крутанул железкой на головой "бегемота". Ушастый доходяга мерзко захихикал. "Вот это да! Ну, так еще лучше, его сейчас ограбят и покалечат, а он только докончит начатое, и все будут считать убийцами этих, невесть откуда взявшихся, придурков-отморозков!" - капитан замедлил шаг, и хотел уже бесшумно скользнуть в соседнюю аллею, но одна из раскиданных повсюду сухих веток предательски хрустнула под его ногой. "Эй, чмо, а ты чего там маячишь, быстро б..., тоже сюда вали!" - громила среагировал на треск мгновенно. Капитан легко мог бы уйти. Пока эти придурки заняты несчастным "бегемотом", у него масса времени. Но одолевавший его более месяца кошмар поиска исчезнувшего свидетеля, все же не прошел для него даром. Разом заиметь себе вместо одного свидетеля целых три? А если "бегемот" просто отдаст этим гадам все, что у него при себе есть и выживет? Опять потом ловить его месяцами? А если болтать на допросах станет? Припомнит, заодно, и зимнюю историю? И, уже более не слушая голос собственного холодного разума, капитан одним, за много лет отточенным рывком, выхватил пистолет.
   Он был буквально поражен ужасом, когда из кустов внезапно появились двое грабителей. Весь алкоголь из головы моментально испарился, ноги в секунду стали ватными, а сердце бешеным молотом застучало где-то в голове. Он выпустил из руки мятые ландыши и попытался отступить назад, с ужасом глядя на высокого и плотного грабителя, который наклонив свою наголо обритую, всю в страшных шрамах, голову, с тупой злобой смотрел ему прямо в лицо. Второй грабитель, которого он сначала даже не заметил, худой и ушастый, противно захихикал. "Ну чо, б..., ты не понял, или как?" - здоровяк взмахнул железным прутом, зажатым у него в руке. Затем кинув взгляд куда-то за его спину, прорычал кому-то невидимому: "Эй, чмо, а ты чего там маячишь, быстро тоже сюда вали!" И тут случилось нечто абсолютно немыслимое. Он, совершенно неожиданно для себя, резко пнул здоровяка ногой в колено, а правой рукой, как копьем, ударил ему куда-то между ребер. Громила охнул, и железяка просвистела в сантиметре от его головы, не причинив вреда. "Беги, беги, ДА БЕГИ ЖЕ!" - отчетливо прозвучал чей-то голос у него в голове. И он побежал что было мочи, не глядя под ноги и не разбирая дороги, напролом через ветки и кусты. Сухие хлопки выстрелов за спиной (один, второй, третий....) прервались чьими-то дикими воплями, впрочем, быстро стихшими. Это только придало ему сил, и он побежал еще быстрее. Еще один рывок, еще совсем чуть-чуть, пересечь бы только этот чавкающий весенней грязью газон, да взлететь по разрушенной лестнице...но какой этот газон топкий, как болото какое-то!.... "нет, ты уже не успел" - голос в его голове зазвучал снова, и в этот раз как-то обреченно. Он резко обернулся. Капитан легким, быстрым шагом шел ему наперерез по чистой и освещенной единственным уцелевшем фонарем дорожке, а за спиной у него, в конце аллеи, зловеще чернела груда невесть откуда взявшихся мешков. Мешков? Нет, это что-то другое.... Ведь грабителей не слышно... Это их тела. И сейчас он тоже станет таким же окровавленным, мертвым, бесчувственным мешком. И его утром найдут на этой аллее, найдут так же, как нашли его отца восемь лет назад. Несмотря на парализующий страх, он почувствовал досаду. Это же надо так запаниковать, чтобы даже не увидеть дороги! Ну почему, почему всегда и везде так! Он только начал себя чувствовать человеком, только попробовал свободно задышать, и вот какая-то злая сила его снова окунает в дерьмо! Странно, но душащий его животный страх неожиданно стал уступать место злости. Он даже хотел прокричать что-нибудь обидное в адрес убийцы, такого не суетливого, спокойного, самодовольного и уверенного в себе. А капитан и вправду, казалось, не спешил. Его действительно забавляла ситуация - загнанная жертва посреди размытой весенними ручьями хляби старого газона, увяз, бедолага, по самые колени в грязи, и стоит, как кролик в садке, и ни туда, ни сюда. Ждет, когда его пустят на гуляш. Впрочем, ждать ему уже осталось не долго. Работу на сегодня пора заканчивать, а то и так пришлось потрудиться. И патронов перерасход вышел, так что сейчас надо одним....Капитан подошел к нему почти вплотную и передернул затвор. "Падай, и прямо СЕЙЧАС!". И тут вновь случилось нечто невероятное. Он как будто, вмиг, полностью перестал владеть своим телом. Кто-то невидимый, но нечеловечески сильный, резким толчком вдавил его в грязь по самый подбородок. Он с удивлением и ужасом, как в страшном сне, наблюдал за собственной неожиданно восставшей ногой, которая в течение секунды резко ударяет убийцу в колено, и за своей вмиг взбесившейся рукой, которая с несвойственной ему силой и скоростью бьет негодяя в подбородок. Капитан никак не ожидал такого яростного и стремительного сопротивления. Острая боль в колене помешала ему выстрелить точно, и пуля ушла мимо, куда-то в жидкую грязь. Следующий сокрушающий удар в подбородок заставил его попятиться, и он едва не выронил пистолет. Черт, невероятно, но этот, такой неуклюжий и безобидный на вид бегемот, оказался просто каким-то мастером боевых искусств! Надо стрелять прямо сейчас, пока он еще чего- нибудь не ... Капитан так и не успел, по старой привычке, мысленно закончить собственную фразу, как после третьего, невидимого глазу толчка, навзничь рухнул прямо в грязь, выпустив, бумерангом улетевший куда-то в чащу спутанных кустов, пистолет. Он попытался вскочить, но в ту же секунду его голова оказалась намертво припечатана к серой крошке истлевшего бордюра, капитан почувствовал резкую боль в затылке и в тот же миг провалился в черный омут глубокого обморока.....
   Он стоял и смотрел на дело своих (или уже не своих?) рук и просто не мог поверить своим глазам. Он жив, а страшный убийца его отца (и его, его убийца!) лежит ничком в грязи, с разбитой седой головы стекают струйки крови..... он почувствовал внезапный приступ дурноты и, пошатываясь, побрел к выходу из этого проклятого парка. Обе руки саднило, кожа на кулаках была содрана до крови, кроме того, сильно болела нога, только что выкинувшая такой немыслимый фортель, она, скорее всего, вывихнута или даже сломана, не дай бог... "Ничего она не сломана, просто все у тебя в ужасном состоянии. Мышцы почти атрофированы! Как можно быть таким нетренированным?" - холодный и резкий голос в его голове, мерещившийся ему в минуты смертельной опасности, никуда не делся, он был на месте, и он даже читал ему нотации! Тут он вспомнил, что где-то читал про такое, что, мол, есть такое заболевание, когда люди слышат всякие голоса, чаще всего весной и осенью, ну да, сейчас же весна! Ну вот, тогда у него эта, как там ее, шизофрения, да, точно она! "Хватит забивать себе голову всякой ерундой" - голос был строг и непреклонен - "как можно довести себя до такого ужасного состояния, мышц почти нет, один жир кругом! Твоим телом управлять было намного сложнее, чем убить болотного душегуба! Ни одного удара хорошего так и не прошло!" "Кто ты?" - он поймал себя на том, что спросил это вслух - "где ты прячешься?" "Я в тебе, дурья ты башка!", - голос звучал уже чуть раздраженно - "ты - это теперь и я тоже! У нас теперь на двоих только одно тело осталось, и это тело твое, к великому моему сожалению!". "Но как же так? Кто ты? Как и зачем ты в меня вселился?" - он уже почти кричал. "А ну тихо. ТИХО Я СКАЗАЛ", - в голосе явно чувствовалась угроза - "не хватало, что бы нас здесь обнаружили, у кучи мертвых тел. Я тебе не причиню никакого вреда. Но потом об этом всем поговорим. А пока руки в ноги - и давай, двигай! Сейчас твой недруг очнется! Я его только на время обезвредил. Иди, или ты предпочитаешь, чтобы я тебе помог? Смотри, мне не жаль, но ноги-то твои!" "Нет, нет" - он суетливо замахал ободранными руками - "я уже бегу, бегу!".
   Капитан очнулся от холода. Черт, сколько он тут провалялся? Десять минут, двадцать, полчаса? Его колотила крупная дрожь, саднило подбородок, сильно болела и кружилась голова. Он встал на ноги. Правая нога в колене так же отозвалась резкой болью. Вот дьявол, такого с ним не случалось никогда! За все годы его работы! Стареет он, что ли? Он, хромая, подошел к фонарю и тщательно оглядел себя. М-да, весь в крови и липкой грязи, шапка куда-то улетела, а главное, где его ТТ? Пистолет исчез, как провалился. Взял ли его "бегемот" с собой, или он просто улетел в кусты? Эх, какая разница, все равно его не найти сейчас, в темноте. Капитан, покачиваясь, побрел к выходу из парка. Слава богу, пистолет у него не последний, зубы целы, нога, вроде бы, тоже, да и голове уже полегче стало. Значит, не такой он уж и Брюс Ли, этот бегемот! Силы удара нет, как нет. Ладно, мы еще посмотрим, кто кого! Сейчас бы только до квартиры добраться, пока воспаление легких не схлопотал!
   Капитан, не встреченный больше ни кем, доковылял до своего дома, и, подымаясь в загаженном лифте на свой этаж, дал себе зарок, пока не брать больше заказы ни у кого, даже у самых уважаемых людей, даже за самые большие деньги, пока он не закончит с бегемотом. И пусть даже для этого понадобится вся его оставшаяся жизнь.
  
   Какое счастье, что следующий день был субботой! Старушка-мать, недовольная, что он явился так поздно, да еще и в таком виде, в любой другой день устроила бы долгие, нудные, выматывающие душу, слезливые разборки. А так, суббота - это святое, базарный день, старушка выбиралась на центральный рынок города как раз по субботам, на протяжении многих десятков лет. Теперь раньше обеда она домой не вернется! Он блаженно вытянулся на простынях, собираясь еще поспать часок-другой, тем более, что после вчерашних диких прыжков ноющая тупая боль тянула мышцы рук и ног, да еще и от вина с непривычки шумела голова. Но не тут-то было. "Вставай" - тоном, не терпящем возражений, приказал вчерашний голос - "времени у нас совсем немного". Он хотел было возразить, что времени-то у него как раз достаточно, что сейчас выходной, но только тяжело вздохнул и поплелся в ванную. Оставленная матерью на завтрак еда, как обычно, помогла ему немного успокоиться. Он знал о таких случаях, когда люди начинали слышать всякие разные голоса. Знал и о том, что эти голоса приказывали им делать всякие, зачастую довольно страшные и нелепые вещи. Он даже попытался припомнить название этой болезни, да-да, шизофрения, кажется. Это, конечно, ужасно, но он, вероятнее всего, серьезно болен. Как это могло случиться, и что ему делать теперь? " С тобой все в порядке, заканчивай придумывать себе всякие небылицы. Ты абсолютно здоров, ну, не считая лишнего веса, конечно" - голос в голове звучал так четко, как будто это был диктор из теленовостей. "Нет, нельзя поддаваться этому безумию" - от неожиданности его лоб покрылся холодной испариной - "тебя нет, пропади, исчезни, сгинь!". Он прокричал эти слова вслух, надеясь, что это наваждение уйдет, и он снова станет прежним самим собой. "Кричать абсолютно необязательно. И хватит пихать в себя все подряд, ты и так очень толстый, столько есть нельзя, скоро совсем ходить не сможешь", - голос звучал по-прежнему четко и насмешливо, и никуда пропадать, судя по всему, не собирался - "я жил в месте, в сто раз более ужасном, чем твой сытый и порочный мир. И, тем не менее, я выжил, развил свое тело и разум, укрепил дух. А что сделал ты? Ты малодушен, толст, труслив, ленив и неуклюж. А судя по тому, что уже вторые сутки я безуспешно пытаюсь наладить с тобой контакт, еще и глуп". Он, чувствуя себя последним идиотом, попробовал заговорить с этим беспокойным существом, так нагло поселившимся в его голове - "ты кто? чего тебе от меня надо?" Тут он вспомнил, как еще на новогодние праздники к ним заходили гости - Маргарита Васильевна, с пачкой английского чая, присланного ее сыном Павлом (нет, просто Пашкой, ведь вместе они росли!) из далекого и загадочного Лондона, и тетя Глаша с внучкой-студенткой Алиной и маленьким, противно тявкающим пекинесом Тоськой. Он видел Алину в первый раз, и жутко стеснялся. За столом что-то мямлил невпопад, краснел по любому поводу, чуть не пролил на стол чай, в общем, чувствовал себя не в своей тарелке. Потом старушки стали смотреть какой-то фильм по телевизору, а он, дрожа от странного возбуждения, вел с Алиной пространную и путаную беседу ни о чем. Она была симпатичной, даже, красивой современной девушкой, и беседа с таким робким увальнем, старшим ее больше чем на десять лет, но, тем не менее, стесняющимся как подросток, ее даже забавляла. Он же, чуть осмелев, пытался острить, подливал ей чаю, внимательно слушал ее девичью болтовню о преподавателях и однокурсниках, и украдкой бросал осторожные взгляды на ее туго обтянутые джинсовой юбкой упругие бедра и скрытую английским (эх, Пашка!) джемпером девичью высокую грудь... В тот вечер он, не особенно любивший маминых гостей, молился, чтобы фильм никогда не кончился, чтобы он вечно сидел рядом с невесть откуда взявшейся прекрасной незнакомкой, делал вид, что слушает ее рассказы, а сам скользил осторожным взглядом по ладной девичьей фигуре, и ловил тонкий запах ее духов... К чему он это вспомнил, собственно? А, точно, тот фильм, что шел по телеку, назывался "Привидение", и там тоже одной черной гадалке спать не давали такие вот голоса, голоса давно умерших душ!" "Я не привидение", - в голосе по-прежнему слышалась легкая усмешка - "я, если хочешь знать, такой же человек как ты. Ну, разумеется, не такой неуклюжий, конечно". "Что ты хочешь от меня? И откуда ты взялся?", - он, сам того не желая, снова произнес эти слова в слух. "Хорошо. Я расскажу тебе все. Ты только слушай и не перебивай. Я прибыл издалека. К сожалению, мое тело, видимо, не перенесло перехода в ваш мир" - голос, казалось, шутил - "теперь, судя по всему, у нас одно тело на двоих. Но я не впадаю в панику, а ищу одну очень важную вещь, о которой ты, скорее всего, слышал. А так как у нас теперь одно тело на двоих, то поисками мы займемся оба." "А что за такая важная вещь?", - спросил он тихонько вмиг осипшим голосом, в глубине души почему-то уже догадываясь, какой именно будет ответ. "Его название вряд ли тебе что-нибудь даст. А, впрочем, его называют Единым Ключом Мироздания, и ты просто мне поверь, это очень важная вещь для всего нашего мира. Нам нужно его найти, найти как можно быстрее, а иначе может случиться нечто ужасное. Впрочем, к чему пустые слова, я лучше покажу это тебе. Просто закрой глаза, и смотри". Он послушно опустил веки, и тут же перед его глазами появилась панорама какого-то города, с огромными домами из черного стекла, широкими лентами дорог, и машинами на них, похожими на большие черные пули. Ощущение было такое, будто бы он смотрел какой-то странный, но поразительно реальный сон, наяву. Большой город живет своей быстрой, и в то же время такой мирной жизнью, несутся куда-то машины, мигают огни светофоров, толпы людей снуют муравьями по широким, залитым солнцем, улицам. Вдруг синее небо над городом неожиданно и беззвучно вспучивается клубами коричневого дыма. Темно-коричневая пелена в секунду затягивает солнце, и город погружается во мрак. Затем раздается чудовищный грохот, казалось, от него дрожит каждый камень в городских мостовых, каждое стеклышко в окне каждого городского дома, каждый листик на каждом дереве в городском парке, каждая клеточка тела несчастных жителей этого города. А затем с коричнево-пепельного неба на замерший в преддверии чего-то ужасного, город, начинает струями литься жидкий оранжево-красный огонь... Не досмотрев, он в ужасе открыл глаза: "Что это было? Что случилось с этим городом? Где он находится?". "Не находится, а находился", - голос был абсолютно спокоен - "этот мир погиб из-за того, что было нарушено космическое равновесие между ним и его спутником. Цепь неожиданно разомкнулась, а ключа, чтобы ее вновь закрыть, на месте не оказалось. В результате - почти мгновенная гибель целого мира. Теперь ты понимаешь, как важен Ключ Мироздания?". "А как этот ваш ключ выглядит?", - зачем-то спросил он. "В вашем мире он выглядит как большой шар из темно-синего стекла. Он еще может сиять сам собой по ночам, и, наверное, делать что-то еще, я не знаю, что. Сам я никогда его не видел. Но я вижу, ты знаешь, о чем я говорю?". Он тяжело вздохнул и обреченно кивнул головой. "Да, увы, я знаю, о чем ты говоришь". Затем, больше ни говоря не слова, он тяжело прошлепал в свою комнату, с усилием отодвинул жалобно скрипнувший допотопный шифоньер, и, раскидав пару толстых бухгалтерских справочников и кипу пыльных газет, достал потертую обувную коробку. "Я нашел его случайно, пару лет назад, брошенным в заснеженной канаве. И я очень его полюбил. Он так красиво мерцал по ночам! Он был моей тайной и так скрашивал мою, в общем-то, унылую и серую жизнь! Но я всегда почему-то знал, что однажды за ним придут. И я без возражений отдаю его тебе, чтобы везде все было спокойно, и как ты говоришь, все несчастья всех нас минули. Но можешь ли ты пообещать, что тогда и ты поскорей оставишь меня в покое, и я буду жить своей собственной жизнью, как жил раньше, без всех этих твоих геройств, советов и бесконечного бормотания у меня в голове?" "Несомненно", - голос откликнулся тут же - "можешь мне верить! Я уйду навсегда. И, поверь мне, я шел к этому не одну сотню лет". И он почему-то поверил голосу. "Ладно. Ну, тогда забирай!". И он откинул крышку. В коробке лежала маленькая детская килограммовая гантель, исчезнувшая много-много лет назад, его старый летний сандаль, растоптанный и неприглядный, и сломанный допотопный штопор с надписью "Анапа" на облезлой ручке. Чудесный, загадочный, непостижимый синий шар бесследно исчез.
  
  

Глава 8.

  
   Капитан был очень настойчив и упрям. Это его качество, всегда раздражающее сослуживцев и доводящее до белого каления начальство, не раз помогало ему в той, его предыдущей работе. Он вцеплялся как клещ в самые мельчайшие детали, в самые незначительные улики самого, казалось, безнадежного дела, и добивался результатов там, где другие отступали. Поэтому не было ничего удивительного в том, что он довольно быстро разыскал тот дом, где скрывался бегемот. Он даже видел его несколько раз, озабоченно трусящего в свой мебельный магазинчик, на свою жалкую работу. Видел и то, как он возвращался домой обратно. Да, бегемот явно трусил, время от времени испуганно озирался по сторонам и всегда избегал темных и безлюдных мест. Даже домой он стал ходить не через парк, а окружным путем, через местный маленький рынок, быстро идя только по улицам, освещенным редкими фонарями. Время от времени он, вместо своего привычного ежедневного маршрута работа-дом, уезжал куда-то, с трудом втискиваясь в проходящий мимо переполненный транспорт. Капитан опасался, что однажды бегемот не вернется домой из одной такой поездки, что он что-то заподозрит и попытается скрыться, но, к счастью, тот всегда возвращался обратно. К концу недели капитан уже знал все, что ему нужно было знать, чтобы привести в исполнение свой план. Он выбрал время и место. Определил возможные пути отхода. Учел, казалось, все нюансы. Он знал, что на этот раз осечки не будет. Ее просто не может быть у специалиста такого масштаба, каким был он.
   Неделя выдалась ужасной. Временами ему казалось, что он просто сходит с ума. Он совсем измучился, когда постоянно подгоняемый проклятым голосом, звучащим в его голове и днем и ночью, метался между работой и поездками по знакомым старушкам его матери, задавая им один и тот же абсолютно идиотский вопрос: "Извините, Марьиванна, Маргаритвасильнна, Софьалексанна, вы не видели, случайно, одну МНЕ ТАК НУЖНУЮ ВЕЩЬ? Ну, шар такой? Синий? Стеклянный?" Старушки разводили руками, смущенно улыбались и приглашали на чай. Он неловко топтался, заходил на пять минут, и яростно заламывая пальцы и кусая губы, нес какую-то околесицу про пропавший на днях редкий высокогорный кристалл, который дал ему на сохранение новый строгий начальник. В это время его невидимый мучитель, так нагло поселившийся у него в голове, отпускал его ненадолго и, весь обратившись в невидимый призрачный глаз, тихой тенью скользил по убогим старушечьим комнатушкам, в поисках тайника с бесследно исчезнувшим Единым Ключом. Заезжал он и к Вовке, там он не чувствовал себя так жутко неловко, они даже по-дружески поболтали и выпили по чашке кофе (причем Вовка с коньяком). Но, тем не менее, все было безрезультатно, и вся неделя прошла впустую. К тому же, испытываемая им неловкость и полное ощущение собственной глупости во время таких встреч, казались парой пустяков по отношению к тому ужасу, что был запланирован на пятницу. В пятницу, по приказу проклятого голоса, он должен был съездить к тете Паше и Алине, чтобы задать им все тот же нелепый вопрос. Старушка-мать очень беспокоилась, видя его измученный вид и подавленное состояние, он же объяснял все внезапно навалившейся работой. Слава богу, что еще ни одна из материных знакомых за это время не позвонила ей, и не спросила, нашел ли ее Витенька ту свою так ОЧЕНЬ ЕМУ НУЖНУЮ ВЕЩЬ? И, наконец, эта пятница пришла, и вот он, проклиная все на свете и обливаясь холодным потом, уже зашел в соседний дом, и уже полчаса стоит у тети Пашиной входной двери на первом этаже, оббитой древним дерматином и, яростно ругаясь с понукающим его голосом, собирается с силами нажать копку допотопного звонка. И вот, когда он в сотый раз за сегодня выслушал от проклятого голоса, какая он нелепая, толстая, эгоистичная и недалекая размазня, когда в сотый раз пожалел, что его не застрелил тогда в парке этот жуткий убийца, и уже было занес руку для отчаянного звонка, дверь неожиданно распахнулась сама. Он, оступившись от неожиданности, едва не рухнул в открывшийся дверной проем, прямо под ноги Алины, выглядевшей в своем весеннем наряде еще более привлекательной, чем в тот, прошлый, зимний раз. Он совсем стушевался, и начал робко бормотать какие-то путаные и бессмысленные извинения. "А, ты уже пришел? Привет! Ну, тогда пошли?", - просто сказала она, и, взяв его за вмиг взмокшую ладонь, толкнула входную скрипучую дверь в подъезд.
   Эс тора была, пожалуй, одним из лучших агентов Высших на этом клочке трещащего мироздания, но относилась она всегда к этому факту безо всякого зазнайства. Еще бы ей не стать лучшей, если постоянно заниматься этим столько десятков лет, сколько занималась она. Доля разведчика, в общем-то, не завидна - практически вся его жизнь проходит в мирах, далеких от совершенства, среди, как правило, примитивных и диковатых существ, которых рано или поздно начинаешь люто ненавидеть. Но Эс тора была, как говорится, разведчиком от бога, и она действительно очень любила свою работу. Прибыв в этот мир, она не изменила своему железному правилу, и в качестве своего образа выбрала образ девушки-студентки, справедливо рассудив, что такое обличие не вспугнет похитителя Коланар Пха-Мууклунта . Она почему-то была уверена, что похититель действовал в одиночку, и так как Единый Ключ Мироздания все еще находился в этом мире, и похититель, скорее всего, находится там же, естественно, в каком-нибудь, не привлекающем лишнего внимания, образе. Замена разума у своего теперешнего носителя, студентки, прошла легко и так же легко она подхватила нить ее нехитрых контактов - мама, две-три подружки, прыщавый юнец с жиденькой бородкой и брат, живущий на другом конце этого мира. Она не стала копать глубже - ее носитель нужен ей максимум на двадцать один день по местному времени, за это время она должна успеть выполнить свое задание, иначе при возврате разума ее носителя обратно в тело, возможны различные осложнения. Эс тора быстро отыскала хранителя Единого Ключа в этом мире, и он, к сожалению, оказался именно хранителем, а похититель был по-прежнему ей неизвестен. Семь дней назад с ней вышел на контакт посланник Торна, Судьи времени, бывший грешный дух, она должна была проследить, чтобы хранитель передал ему Единый Ключ, и ее миссия была бы на этом завершена, тем более, что время пребывания в теле носителя у нее завершалось. Но Коланар Пха-Мууклунт вдруг исчез! За эту неделю Эс тора проделала громадную работу, проанализировала десятки показателей, по которым можно было определить теперешнее нахождение их пропажи, проанализировала сотни фактов и пришла к ошеломляющему, но в то же самое время единственному выводу - судя по полусотне различных факторов и признаков, пропавший Ключ был где-то совсем недалеко, определенно в том же доме, где и раньше, а может, в той же самой квартире! Да, Коланар Пха-Мууклунт молчал, но слабое возмущение временного поля говорило ей об этом с вероятностью девяноста девяти процентов. Надо было это проверить, причем немедленно. Счет ее пребывания в этом мире в теле носителя шел уже на часы. Скоро девичий разум вернется в свое тело, а она будет очень далеко от этого мира, где остался Единый Ключ. Поэтому она и шла сейчас по вечерней улице в образе студентки Алины, с не девичьей силой держа за руку этого нелепого увальня-носителя Витю. Который, кажется, к тому же, почти уже лишился разума от страха и постоянных нападок жестокого посланника Судьи Торна. Вот и сейчас тот что-то язвил по поводу его веса, трусости и неуклюжести.....
   "Посланник!" - Эс тора окликнула его не разжимая губ - "я не думаю, что твои колкие слова сейчас помогают общему делу. Оставь в покое хранителя, он такой, какой есть". "Как будет вам угодно, шеф-агент", - посланник, казалось, обиделся. Но в этом мире именно Эс тора была начальником, имеющим право ему приказывать, и посланник это знал. К тому же сейчас было не до него. Надо было прослушать хранителя, причем, чем быстрее, тем лучше. "Послушайте, Виктор" - Эс тора никак не могла привыкнуть, что в этом мире ее стальной командный голос стал похож на какое-то голубиное воркование (боже мой, у всех женщин этого мира в голосе такие же мяукающие интонации и такое хилое, тонкокостное, тщедушное тело, или она все же подобрала неудачный экземпляр?) - "знаете, Виктор, нам надо очень серьезно поговорить. Вы готовы отвечать мне честно и открыто?". В ответ раздалось два голоса, один насмешливый и резкий: "Как же, он такого сроду не умел! Только вечно пресмыкался и лебезил перед всеми!", и второй, нечеткий и потухший, как треснутый уличный фонарь: "Да, я тебя слушаю. Я готов". "Виктор" - посланник начал ее раздражать уже по-настоящему, видимо, он был наказан на столетия Великого огня не просто так - " мы тебе не сделаем ничего плохого. Я обещаю тебе это, и слово свое сдержу. Пойми, сейчас ты наша последняя надежда найти Единый Ключ и предотвратить большую беду возможного распада всего нашего мира, точнее, всех наших миров. Я знаю, ты очень устал и напуган. Но я прошу тебя, я заклинаю тебя именем Великого Бога и Галактики, помоги нам. Пожалуйста, помоги". Посланник, слыша эти ее слова и понимая, что шутки кончились, молчал. "Что я должен сделать?", - потухший голос, казалось, зазвучал живее. "Ты должен просто закрыть глаза и представить, когда ты смотрел на Единый Ключ в последний раз. Не бойся, просто позволь мне помочь тебе, и я помогу. Как давно это было?" "Это было... это было месяца два назад, нет, даже два с половиной" - он отчего-то приободрился, странно, но к нему откуда-то пришла уверенность, что весь этот кошмар очень скоро закончится - "да, это было в феврале месяце, я тогда свою прежнюю работу потерял. Ну, вот и решил на него полюбоваться, чтобы настроение, что ли, поднять. Я всегда любил на него смотреть. Мне, когда я на него смотрел, сразу как-то легче на душе становилось. Но в тот раз ничего не вышло. Шар, то есть этот......Единый Ключ не горел, то есть, не светился никак изнутри. Я подумал, что видимо, луна еще не полная, он у меня всегда только при полной луне сиял, ну, то есть, светился синим таким светом, с искорками внутри. Я его в тот вечер рано достал, обычно глубокой ночи всегда дожидался, ну чтобы убедиться точно, что мать спит. А то еще она увидит все это, испугается... Но тут не утерпел, соскучился, что ли. Ну вот, сначала думал, может для него еще рано светиться, может, надо подождать. Ждал долго, потом сам засыпать начал. Ну, дальше убрал Единый Ключ в стол и заснул". "Так, это я поняла, хорошо, Витя, спасибо". Они уже почти пришли, но сеанс было необходимо закончить, и Эс тора, взяв его под руку, направилась к облезлой лавочке, стоящей около подъезда. Они присели на нее, стараясь не наступать на пустые пивные бутылки и шелуху семян подсолнечника. Со стороны - ни дать, ни взять, влюбленная парочка. "Витя, вспомни еще раз, пожалуйста, тот вечер, когда ты смотрел на Коланар Пха-Мууклунт, вспомни очень подробно, представь, как это было, какое было тогда освещение в комнате, какие были рядом с тобой предметы, что ты видел, когда смотрел по сторонам, на что обращал внимание... Ее голос успокаивал, убаюкивал, впервые за эту неделю он почувствовал, наконец, долгожданное умиротворение. Стремясь продлить это уже позабытое ощущение покоя, уверенности и защищенности, он начал вспоминать... Темный зимний вечер. Фонарь призрачной тенью раскачивается под ветром где-то внизу, на уровне третьего этажа. Угол соседнего дома лиловеет вывеской уже закрытого кафе. Шум машин слышен все реже, мама в соседней комнате выключила телевизор, значит, скорее всего, уже спит. Довольно поздно, часов двенадцать, не меньше. Где-то в центре города жизнь еще бурлит, здесь же в спальном районе почти все погружено в крепкий, зимний сон. Он задвигает непослушные пыльные шторы тяжелого зеленого бархата, затем зажигает маленькую жестяную настольную лампу, она освещает только крошечный пятачок стола, не рассеивая полумрак захламленной комнатки. Старые газеты, рыбацкие сапоги отца, поношенные куртки, как мужские, так и женские, "почти новые" простыни бело-желтого цвета, купленные лет двадцать назад, стоптанные тапки, пыльные книги, пожелтевшие бухгалтерские справочники и планы счетов, рваные носки, сломанные карандаши и ручки с давно засохшими чернилами, половинка черенка лопаты, нитки и мотки шерсти, колченогий стул, кактус в жестяной банке... Он вырос среди этого, в общем-то, бесполезного хлама, всегда наполнявшего обе крохотные комнатки их маленькой квартиры, и уже даже не замечал его, как не замечают деталь пейзажа, видимую сотни раз. Он не спеша достает заветную коробку и бережно вынимает свое сокровище. Аккуратно кладет на специально расчищенный угол стола. Затаив дыхание, ждет пять минут, десять... Но ничего не происходит. Он начинает тихо ходить по комнате, затем выходит в коридор и неуклюже гремит в ванной тазами. Настольная лампочка мигает, но затем горит снова ровным, тускловато-желтым светом. Он возвращается на цыпочках, боясь, что грохотом разбудил мать, но все тихо, и он осторожно прикрывает скрипучую дверь. Пробует читать, затем откидывает книгу, и минут десять пристально смотрит на шар. Тот не подает признаков жизни. Прождав еще около получаса, он, вздохнув, убирает шар в коробку и заваливает ее кипой желтых газет. Затем гасит свет и ложится спать на древний скрипучий диван. Некоторое время ворочается на нем, диван немилосердно скрипит и стонет всеми проваленными и растянутыми за долгую жизнь пружинами. Затем, минут через пять, он засыпает. Это все. Как, это все? Эс тора была разочарованна. Не может быть, что бы это было все, вероятно, все же что-то она упустила. Так, смотрим еще раз. Вот верхний свет гасится, включается маленькая настольная лампа. Тишина, лишь изредка нарушаемая шуршанием шин невидимых машин. Единый Ключ достается из потертой коробки. Бережно выкладывается на стол, в гнездо из мятых салфеток. Его видно из окна? Вряд ли. Если даже чей-то злой глаз прильнул к окну шестого этажа, плотные пыльные шторы скрывают как раз тот кусок окна, где он лежит. Коланар Пха-Мууклунт молчит. Далее следует поход в ванную комнату, там слышен шум и грохот от падения какого-то старого таза. Зачем это он сделал? Так, глянем. А, ясно, ему приспичило в туалет, а тут эта нелепая посудина, вчера опять не было воды, набирали в нее воду для слива, да потом забыли убрать. Он в темноте и налетел на нее. Ничего необычного и подозрительного. Снова его комната. Мигает настольная лампочка, затем, будто передумав, разгорается с новой силой. Почему мигает? Хочет перегореть? Да нет, просто большая ночная бабочка проносится совсем рядом с ней. Дальше он крадется на цыпочках, заходит и прикрывает дверь... Чего в этом необычного? Ничего, вроде бы, мать же спит, а он не хочет ее будить... Затем и крадется. Потом он ходит взад - вперед, и берет в руки какую-то книгу. Что это за книга? Какой-то М. Дрюон, какие-то проклятые древние короли. Где ставить ударение, в слове проклятые, непонятно. Хотя и в этом нет ничего необычного. Через пять минут он откидывает книгу. Ну, не пошло чтение, тоже все ясно, бывает. Затем убирает Ключ, разочарованно вздыхает, идет спать на свое скрипучее, видавшее виды ложе. Почему скрипучее? А, не все ли равно, пружины, там, например. Нет, все же это где-то здесь, я просто не вижу где именно. Еще раз, шторы на окне, шелест машин, телевизор выключен, поход в туалет, гремящий таз, лампочка с бабочкой, Единый Ключ на столе, прикрытая скрипучая дверь, растрепанная книжка, Единый Ключ убран в коробку, жутко рычащий диван. О, Великий Бог, да вот же оно! Точно! На улице февраль месяц, собачий холод, какая еще ночная бабочка? Откуда бы ей взяться? Что это, в этой квартире водится моль таких огромных размеров? А ну-ка, всмотримся пристальнее. Ближе, еще ближе. Ну да, это не бабочка, конечно, никакая не бабочка, это тень от чьего-то быстрого и призрачного силуэта, бледно-серого, почти прозрачного человека, неизвестно как сюда попавшего и на миг заслонившего лампочку. Но кто это? Так, минутку, а ведь это, ведь это...
   "Витя, Витя очнись!" - Эс тора двумя довольно чувствительными шлепками по щекам привела его в чувство - "нам надо срочно идти". "Ты что-нибудь узнала?", - от его апатии и угнетенного состояния не осталось и следа. Даже на шлепки не обиделся! Она молча кивнула. Хлопнула дверь в подъезд, и Эс тора нажала прожжённую насквозь кнопку лифта. Вот и знакомая дверь, на ней номер, кривовато нарисован, толстым синим маркером. Дома никого нет, мать ушла на почту, оплатить грошовый счет за газ, а заодно обсудить с соседками новую порцию городских сплетен. "Заходи" - сказала Эс тора таким голосом, будто бы она была хозяйкой, а не наоборот. Он зашел, неуклюже потоптавшись в прихожей. "Мы будем ждать" - решительный тон Эс торы не допускал никаких возражений - "ты располагайся, это может занять определенное время". "Ждать кого?", - он понимал, как глупо выглядит, сидя в прихожей, среди тапочек и зимней обуви и, как воспитанник ясельной группы, ловя каждое слово строгой тётеньки-воспитателя. Да нет, даже не тетеньки никакой, а какой-то девчонки в вызывающе короткой юбке, и эта мысль неожиданно придала ему силы. Он встал, не спеша повесил плащ на крючок, разулся и подошел к Эс торе, неподвижно стоящей в открытом дверном проеме его собственной комнаты. "Послушай, Алина, я не совсем..." Резкий звонок в дверь прервал его на полуслове. Звонок был такой неожиданно сильный, что он едва не подпрыгнул. Так никаких нервов не хватит, с этим сумасшедшим домом! Каждую секунду в нем что-то происходит. "Открой", - коротко приказала Эс тора. Она, казалось, ждала этого звонка, и бесшумно отступила в темную комнату, став невидимой для любого вошедшего в прихожую через дверь. Он хотел что-то возразить, но только бессильно махнул рукой и дернул вбок собачку древнего замка на крашеной входной двери. Открыть дверь он не успел, она распахнулась сама собой. Это было и не удивительно, потому что в дверях стояли люди. Впереди - его старенькая мама, в древнем пальтишке с побитым молью воротником и видавшем виды платке. Испуганная улыбка на морщинистом личике. В сухоньких, судорожно сжатых руках старая хозяйственная сумка, с оторванной молнией и перевязанными изолентой ручками. А сзади серой громадой возвышался капитан. Модное пальто, новые туфли, на шее - щегольское кашне. И, в отличие от мамы, капитан был совершенно спокоен. Он даже приветливо улыбался, как будто находился в компании своих старых знакомых. В руке капитан сжимал небольшой черный пистолет.
   Он невольно отступил на несколько шагов назад, чувствуя, как рот наполняется солоноватой слюной, а сердце ухает где-то в желудке. "Все, сейчас все", - только эта мысль бешеным молоточком стучала где-то в виске. Он уже практически ощущал смертельные удары пуль, рвущие его плоть на части. Странно, но где-то в глубине души он почувствовал даже какое-то облегчение. Сейчас, прямо здесь и сейчас все и закончится. Проклятый голос, все эти Ключи, горящие во мраке, страх, досада, боль, унижения его неудавшейся жизни, и вся эта его робость и неуклюжесть. Это случится прямо сейчас...
   Эс тора была обескуражена. Она не ожидала, что все будет именно так. Но то, что весь их прежний план по возвращению Коланар Пха-Мууклунт может рухнуть в один миг, она поняла сразу. "Витюша, это к тебе, с работы в гости пришли. Я чайку-то поставлю!",- старушка скоренько просеменила в кухню, оставив его с капитаном один на один. Она что, ослепла? Она не видит пистолет в руке пришедшего? Он хотел побежать, отпрыгнуть, отойти, но его руки и ноги будто отнялись, как в ночном кошмаре, и не слушались его. Он хотел позвать на помощь, просто крикнуть, но его язык как будто прилип к гортани. А капитан не спешил. Слишком долго он разыскивал этого бегемота, чтобы ненужной спешкой испортить себе такой праздник. Капитан любил свою работу, а с годами стал получать от нее истинное эстетическое удовольствие, несравнимое ни с каким, пусть даже самым большим гонораром. О, как прекрасен смертельный испуг этого толстяка, а как прекрасен этот его взгляд, взгляд человека, который понимает, что обречен! Капитан испытал дикий, ни с чем несравнимый восторг. Это чувство было слаще плотских удовольствий, пьянило сильнее, чем алкоголь, дурманило больше, чем кокаин, к которому он в последнее время пристрастился. Однако, делу время, потехе час. Пик его безумного, животного восторга уже прошел, теперь пора работать. Капитан поднял руку, и смерть из черного ствола глянула его жертве в лицо. В это же время, Эс тора, пока еще незамеченная никем из вошедших, напряглась, будто пружина. Да, увы, своего носителя она уже не убережет. Бедная студенточка-дурочка! Не судьба ей выйти замуж за прыщавого юнца и нарожать себе на радость кучу детишек с генотипом обоих родителей. Ну, что ж, зато она может попытаться спасти хранителя, а сейчас это гораздо важнее. Капитан поднял руку, и Эс тора, черной молнией выпрыгнув из открытого проема неосвещенной комнаты, повисла не ней всем своим весом. Первый выстрел ушел в пол. Капитан был значительно сильнее, но фактор внезапности и ее умение вести рукопашный бой, оттачиваемое десятилетиями, примерно уровняли их шансы. В пылу борьбы капитан нажал на курок еще раз, целясь в него, по-прежнему оторопело стоящего в середине освещенного коридора, и представляющего собой отличную мишень. Пуля, просвистев в паре сантиметров от его головы разбила вдребезги большое щербатое зеркало, резанувшее ему осколком по щеке, и застряла в стене. Это помогло ему сбросить, наконец, свое проклятое оцепенение. Эс торе тем временем удалось сбить капитана с ног, но он рывком потянул ее за собой, и они оба рухнули на жесткий пол. Боли она не чувствовала, но ощущала, как что-то липкое течет по ее лицу, а ее левая рука безжизненно болталась, явно сломанная. "Долго не протянуть", - мелькнула мысль - "сейчас от просто разорвет меня". И тут стоящий до этого истуканом хранитель, а может быть, и наконец подключившийся к схватке посланник, улучив момент, когда ей на секунду удалось прижать руку капитана к полу, всей своей массой резко прыгнул вперед, расплющив и вдавив капитанскую кисть, сжимающую пистолет, в рассохшиийся паркет прихожей. Капитан дико заорал, он любил причинять боль другим, но сам ее не выносил, и его сломанные пальцы разжались сами собой. В тот же момент Эс тора с невероятной быстротой схватила своей здоровой рукой выпавший пистолет за мокрую от крови рукоятку, и выстрелила подряд два раза прямо в вопящий от боли капитанский рот.
   Капитан был мертв. Эс тора даже не стала щупать его пульс - она действовала наверняка, у жителей этого мира, как и у многих жителей многих других миров, голова была самым важным жизненным центром, и любое ее повреждение было чревато смертью. А тут от нее практически ничего не осталось. Пистолет мешал ей встать, она отшвырнула его куда-то в сторону кухни и попыталась подняться на единственной здоровой руке. Удалось не очень, вероятно, капитан повредил ей еще и ногу. Но надо доковылять хотя бы до ванны, смыть кровь, чем-нибудь перетянуть раны, пока еще она не умерла от потери крови. Но сейчас самым важным нужно было сделать нечто другое. Она собрала остатки сил в кулак, и сосредоточилась на передаче знакомых ей образов недавней гибели одного из процветающих миров, который погиб в результате падения на него собственного небесного спутника, произошедшего в результате отсутствия Единого Ключа на своем месте тогда, когда мироздание снова, в очередной раз, начало лихорадить. Великолепная панорама какого-то города, с огромными зданиями из металла и черного стекла, просторные шоссе, на шоссе - машины причудливой, пулевидной формы. Мегаполис живет своей собственной скоростной, и в то же время спокойной и уверенной жизнью, шуршат шины машин, улицы наполнены разноцветными мигающими огнями, людское море, неспешно колышась, течет по залитым солнечным светом каналам проспектов. Вдруг синее небо над городом неожиданно и беззвучно вспучивается клубами грязно-коричневого дыма. Пепельно-коричневая пелена моментально проглатывает солнце, и город погружается во тьму. Воздух разрывает запоздалый ужасный вой и гром, от него начинают вибрировать каждая клеточка несчастного мира, кажется, само пространство уже дрожит в преддверии какой-то чудовищной катастрофы. А потом коричневое небо начинает извергать на вмиг вспыхивающую землю потоки лавы и жидкой магмы, и земля отвечает небу той же монетой, выстреливая в него фонтанами такого же гибельного огня из непонятно откуда появившихся вулканов. И вот, на жутком фоне красно-коричневого неба, подсвеченный потоками багровой земной лавы, медленно проступает чудовищный силуэт виновницы этого апокалипсиса - огромной, с полнеба, багрово красной планеты. Она становится все ближе и ближе, потом закрывает собой все небо, и теперь видно, что на ее поверхности так же бушуют и плюются огнем огромные вулканы. Эс тора резко закончила свою передачу, потому что почувствовала, как ее сознание начинает мутиться и уплывать от нее куда-то в черную бездну. Она повернулась к неподвижно стоящему (хранителю? посланнику? Впрочем, какая разница!) толстяку, который, остолбенело смотрел в пространство, стоя у самого трупа капитана - "Витя, помоги мне...". Но тут раздался еще один выстрел, и сознание Эс торы навсегда покинуло израненное тело своего несчастного носителя-студентки.
   Он резко обернулся. Старушка-мать неподвижно стояла в дверях кухни. Ее лицо больше не было искажено страхом. Напротив, на ее поблекших губах играла хитрая и в то же самое время торжествующая улыбка. В руке она сжимала черный пистолет капитана. "Мама? Ты что наделала, мама?" - ошеломленно бормотал он, в ужасе глядя на окровавленное тело несчастного носителя Эс торы - "это же Алина, она же меня спасла, спасла от смерти, понимаешь, а ты ее убила, зачем ты ее убила, зачем?". "Зачем?", - голос матери больше не дрожал в ее обычной старческо-суетливой манере, в нем появились абсолютно незнакомые ему металлические нотки - "да затем, Витенька, что это никакая не Алина, та уже давно мертва, где-то с месяц как, я думаю. А это тело агента-шпиона, причем очень ловкого и коварного, а послали его сюда такие силы, о которых тебе лучше не знать. Зачем она привела тебя сюда, ты не знаешь?" "Мы искали Ключ, то есть Единый Ключ, то есть большой синий шар, что хранился сначала у меня в комнате, а потом куда-то бесследно пропал!", - он понимал, что говорит какую-то чушь с точки зрения здравого человека, но больше никаких других слов он сейчас придумать не смог. Но почему-то ответ старушки его совсем не удивил: "А, вы искали Коланар Пха-Мууклунт" , - мать усмехнулась недоброй ухмылкой - "ну конечно, чего же еще вам было надо. Мама-то все знает". Она, не выпуская из руки пистолета, другой рукой подтянула к себе свою старую хозяйственную, так до боли знакомую, сумку - "ни это ли вы разыскивали, а, молодежь?" С этими словами она раскрыла ее потертые ручки. Прекрасный синий шар, он же Единый Ключ, он же Коланар Пха-Мууклунт мирно покоился среди стрелок лука, пучков моркови и вязанок зелени. Перед его глазами вновь на секунду возникла панорама большого города, гигантские дома из черного стекла и металла, машины, как черные пули, с сумасшедшей скоростью носятся по широким рекам скоростных шоссе. Огромный мегаполис живет своей обычной жизнью. Вдруг синее, без единого облачка, небо беззвучно вспучивается клубами коричневого дыма.... "Мама, ты должна отдать его мне! Прямо сейчас! Иначе может произойти непоправимое!", - он шагнул вперед. "Да ты сядь лучше, сядь! В ногах-то правды нет! Садись я тебе говорю!", - черное дуло в ее руке было направленно в его сторону, и ее рука не дрожала - "садись, вон табурет стоит. И поверь, я не шучу". Он присел на край табуретки, спиной повернувшись к телам, лежащим в прихожей, под вешалкой для одежды. "Ты что, правда, будешь в меня стрелять?", - он судорожно сглотнул - "Кто ты?". "Прежде чем я отвечу тебе на твой вопрос, я просто хочу кое о чем рассказать. У нас есть минут пять, пока соседи вызовут милицию. Плюс наряд будет минут пятнадцать от кольца по пробкам добираться", - старушка присела на другой табурет, не по-старушечьи легко, одним движением, вытащив его из кухни. "Так что у нас есть минут двадцать - двадцать пять. Прежде всего, давай договоримся. В тех местах, откуда я родом, нет такого четкого, как у вас, разделения полов. Но, чтобы тебе было привычней, я буду вести свою беседу с тобой от лица пожилой женщины. Идет?". Он машинально кивнул. "Хорошо. Теперь к сути. Все дело, Витенька, в том, что я очень давно хотела добыть эту вещь. Ты не в силах даже представить, как невероятно она ценна. У меня, за то время, что я веду этот бизнес, всегда было много выгодных сделок. Обычно я находила определенные затерянные артефакты, и отдавала их определенным заинтересованным сторонам за некое вознаграждение. Такая уж у меня работа! Я не жалуюсь на жизнь, мне удалось заработать на маленький, но очень уютный мирок, где все устроено по моему вкусу. Я уже подумывала отойти, наконец, от этих суетных дел, но тут появился он! Такого крупного заказа и таких серьезных покупателей у меня не было никогда. Не буду скрывать, и цена за доставку была просто ошеломляющей! Я бросила все и с головой погрузилась в работу. Узнала, в каком мире находится интересующий моих заказчиков предмет, нашла его и начала подготавливать его транспортировку. Но тут у меня его подло украли прямо, как говорится, из-под носа! Две проныры, два агента тупой и архаичной системы, ненавидящей сам дух свободного предпринимательства! Я погналась за ними, настигла этих подлых воров, но они, трепеща от животного ужаса перед справедливым возмездием, взорвали свой корабль, а артефакт, который эти существа называли Коланар Пха-Мууклунт, им удалось катапультировать, и он упал и затерялся на бескрайних просторах этого серого и несовершенного мира!" "Ты все врешь!", - наконец не выдержал он - "эти существа пытались вернуть Единый Ключ Мироздания на его законное место, что бы предотвратить тем самым полное разрушение всего нашего мира! А ты их жестоко уничтожила! Ты своей алчностью можешь погубить целые миры! Тебе это в голову не приходило?". "Да, видимо ты уже вкусил гнилого яблока враждебной пропаганды! Кто тебе рассказывал об этих напастях, крушениях, обо всех этих концах света? Твои новые друзья, валяющиеся мертвыми за твоей спиной? А если даже это и так, то этот мир все равно скоро умрет, и все эти Ключи, даже самые Великие только продлят его мучительную агонию! Они сами хотели завладеть этим сокровищем, зная его истинную цену! А ты - просто наивный дурачок! Но дай мне закончить тот рассказ, что я начала. Я поняла тогда, что так просто артефакт в руки не дастся, и перешла, как говорят в вашем мире, к плану "Б". Я также осталась в этом мире, скрыла свой корабль, нашла себе подходящего носителя в этом городе, неприметную, тихую, простоватую вдову, бывшую работницу давно разорившейся типографии, потерявшую мужа три года назад, и считающую, что ее великовозрастный сынок в тридцать лет - все еще малое дитя. Короче говоря, я выбрала в качестве носителя твою престарелую мать. Чем не отличная маскировка? Я выбрала носителя грамотно, не то, что эта твоя покойная подружка, с ее кучей друзей, парнем и мамой в придачу. Так только в психушку местную загреметь можно, когда все родные и друзья, наконец, поймут, что ты их совершенно не знаешь и не помнишь. А родные и близкие моего носителя, в своем абсолютном большинстве давно умерли или потерялись. Я не рисковала, что кто-нибудь из них меня узнает, и его потянет на воспоминания, о которых я не имею ни малейшего понятия. Тем не менее, у нее был ты, к ней приходили подруги, и никто из вас не должен был заподозрить подвох, никто не должен был заметить подмены. О, я была старательной ученицей! Я тщательно изучала мировоззрение, убеждения, манеры и привычки своего носителя, изучала жизнь обитателей вашего города, мне даже понравилось жить такой простой жизнью, это как будто каникулы в каком-нибудь экзотическом месте, для вас. Так прошло почти пять земных лет. Для меня, поверь, это совсем небольшой срок. Так сказать, недельный отпуск. За эти годы я десятки раз начинала поиск, и десятки раз бросала его, так ничего и не добившись. Я начала привыкать к мысли, что этот артефакт мне не по зубам, и просто доживала свой век в стремительно дряхлеющем теле моего носителя, особенно ни на что не надеясь, и начиная осознавать, что возможно придется возвращаться домой с пустыми руками. До того, как настоящая сущность твоей матери тихо уснула, распавшись на атомы в далеком-далеком мире, я ее выучила почти наизусть. Она, можно сказать, даже стала в чем-то моей частью! Я привыкла к ней, как привыкают к старой, разношенной обуви. Смерть твоего отца стала для нее настоящим ударом, но она жила только своей любовью к тебе. За эти пять лет и я стала симпатизировать твоей персоне, Витюш, и очень к тебе привязалась, и даже, по-своему, полюбила. Я всегда верила, что ты - человек необычный и незаурядный. И знаешь, я не ошиблась! Ну, кто, какие Высшие силы, кто в этой галактике мог помыслить и предугадать, что именно ты найдешь это, пропавшее столько лет назад, чудо? Да еще и принесешь его в наш дом? Это было поразительнейшее совпадение. Пожалуй, это даже была Судьба. Конечно, я знала, что он у тебя, еще год назад, как только ты его привез в наш дом, и он стал мерцать лунными ночами. Не почувствовать Коланар Пха-Мууклунт невозможно! Ну, разумеется, таким профессионалам, как я. Но ты-то думал, что я ничего не знаю. А я за этот год могла бы взять Единый Ключ в любой момент, но, к своему великому сожалению, очень долго не могла выйти на связь с моими заказчиками, я не знала, а вдруг они уже не заинтересованы в покупке артефакта? Ведь прошло столько времени. Тогда к чему эти похищения и вся эта суета? Ради его красивого мерцания? Я бизнесмен, и всегда просчитываю риски. Казалось, какая-то злая и неведомая мне воля блокирует все мои отчаянные сигналы, и почти год мой эфир безнадежно молчал. И вот, примерно неделю назад, они, наконец, откликнулись. Они добираются издалека, и завтра рано утром будут ждать меня с товаром в условленном месте. А это значит, сынок - ведь ты разрешишь мне так тебя называть? - что и нам с тобой уже пора", - с этими словами старушка привстала с табуретки. "Подожди. Один только еще вопрос!", - он тоже встал - "кто был этот убийца, и как он нас нашел?" "Ну, это совсем просто", - старушка махнула рукой с зажатым в ней пистолетом - "это всего-навсего наемный киллер, как из плохого боевика или из еще более плохой жизни. Он убил твоего отца по указанию других людей и, наверное, собирался убить тебя, потому что пару-тройку дней уже ошивался в нашем дворе. Ты не знаешь об этом, но я умею выходить из тела своего носителя, когда оно спит, и скользить призрачной тенью по ночным улицам. Так я частенько наблюдала свечение Единого Ключа у тебя за спиной, а ты, наивный, думал, что я крепко сплю! Ну, так вот, видя, что кто-то интересуется тобой и следит за каждым твоим шагом, я решила проследить, в свою очередь, за ним. А вдруг это агент этих замшелых снобов, что один раз уже чуть не увели товар у меня прямо из-под носа? Но оказалось, что это был простой мясник, добывающий свой хлеб убийством себе подобных. У него была странная привычка бормотать свои мысли вслух, когда он оставался один. Из его бормотания я узнала, что это именно он убил твоего отца, а тебя хотел убить как нежеланного свидетеля. Сначала меня никак не заинтересовала его убогая персона, но потом я поняла, что он перед своей смертью еще может здорово мне пригодиться. Я сама пригласила его в наш дом, сделав вид, что обозналась, и приняла его за твоего давнего знакомого. Глупец, он не почувствовал ловушку и был даже очень рад! А пригласила я его затем, чтобы нейтрализовать твою псевдоподружку, я знала, что она будет с тобой, видела, как вы заходили в наш подъезд. Я надеялась, что она бросится защищать тебя и будет слишком занята, чтобы помешать моим планам", - старушка усмехнулась, - "так и произошло, и даже еще лучше! Честно сказать, мне совсем не улыбалось вступать в единоборство с этой дикой кошкой. Вон, этот бывший мент, какой бугай, и то ее одолеть сразу не смог. Куда уж мне, старой женщине?", - и она снова усмехнулась. Где-то за окном завыла еще далекая пока сирена. "Так, дружочек, теперь мне действительно пора", - старушка легким щелчком сняла пистолет с предохранителя - "но сначала я могу, и хочу, позаботиться о тебе". И она направила ствол в его сторону. "Подожди, послушай, опомнись! Пусть ты и не человек, но мы прожили вместе, бок о бок, пять лет, я называл тебя мамой, мы ладили, и ты сама говорила, что питала ко мне добрые чувства! Зачем ты сейчас хочешь лишить жизни?", - он уже почти кричал - "из-за какой-то проклятой наживы ты хочешь просто застрелить меня?". "Витенька, что ты, конечно, нет!", - в голосе старушки звучало сожаление - "я бы так хотела, чтобы ты жил долго-долго, создал бы, как у вас полагается, свою семью, заимел бы детей, пойми, я вовсе не враг тебе! Но ты, к сожалению, инфицирован чужой душой, этим надоедливым голосом, который сейчас трусливо молчит, хотя всю неделю просто сводил тебя с ума! Я знаю, я тоже слышала его вопли! просто не думала, что он так быстро решится на такие действия и приведет сюда этого твоего агента-шпиона....". "Мам, то есть, ты, который захватил тело моей матери! Умоляю, уйми свою алчность, отдай мне этот злосчастный Ключ, он получит его и навсегда покинет меня, он обещал! А мы уедем из этого города, забудем весь этот кошмар и будем жить как раньше! Ведь это возможно! Он исчезнет вместе с шаром, я верю, он не мог мне так лгать! А ты найдешь еще кучу всяких супер дорогих артефактов! Нет, я их тебе найду! Ну не сошелся же свет клином на этом проклятом шаре!", - он видел смятение в ее глазах и сожаление на ее лице, и понимал, что его слова тронули в душе старушки какие-то струны, о которых она, вероятно, не догадывалась и сама. "Эх, Витя, Витя", - старушка вздохнула с неожиданной горечью - "он, конечно, выполнит свое обещание, возьмет Коланар Пха-Мууклунт и уйдет из этого мира навсегда, но выйти из твоей головы он сможет только вслед за тобой. Таков закон Высших, о котором, я уверена, никто из этих таких светлых, таких добрых и таких справедливых существ тебе ни словом не упомянул! Сначала уходит твоя душа, потом душа того, которого ты приютил. Я права, трусливая мышь, затаившаяся в том, кого хочу назвать своим сыном? Вот видишь, он молчит. А значит, я права. Но я не буду и не хочу причинять тебе насильно боль. Сделай свой выбор сам. Помни только, что со смертью бытие не заканчивается. А жить и постоянно слушать чужую болтовню в своей голове, по любому поводу и без повода, этот постоянный треп о твоей работе, внешнем виде, поступках, отдыхе, привычках, привязанностях, страхах, а потом и о родственниках, жене, детях - это еще та пытка. Уверяю тебя, твой разум такого испытания не выдержит". Сирены завыли уже в их дворе. Боже мой, сколько же там патрулей подкатило? "Боюсь, Витя, у тебя нет времени. Либо открывай дверь и уходи отсюда, либо останься здесь навсегда. Действуй, сейчас, немедленно. Тут две пули. Одна, если захочешь, твоя. А другая - моя, ты должен знать, что артефакты не принадлежат этому миру, и могут легко перемещаться в пространстве между различными мирами, но никто не умеет перемещать в пространстве тела, рожденные в каком-нибудь из реальных миров. Этого не дано никому, даже Высшим. Возможно, только Великий Бог может это. Видишь ли, на практике это означает, что ни твое, ни мое тело не могут покинуть этот мир. Увы, они должны остаться здесь. Но разум, или, как ее еще называют у вас, душа - птица вольная. Подумай, Витюша, ты, чего греха таить, не очень-то удачлив в своей жизни. Уходи вместе со мной, дай себе, наконец, второй шанс!", - старушка подошла совсем близко к нему, в одной руке злополучный пистолет, в другой Ключ, завернутый в грязноватое кухонное полотенце. И тут до этого момента молчащий в его голове голос неожиданно ожил и с жаром заговорил: "ни в коем случае не слушай похитителя миров, ты можешь спастись, только добудь этот шар, и все скоро закончится...обещаю. Добудь Единый Ключ и мы обязательно что-нибудь придумаем. Заклинаю, вырви у нее из рук Коланар Пха-Мууклунт и я точно помогу тебе!". "Замолчи!", - он стиснул зубы, что бы ни закричать - "ты с самого начала знал, что так просто не сможешь покинуть мой разум! А только, если я умру! Ты знал, и молчал! Еще и смеялся надо мною!". "Да, я знал это", - голос, казалось, сожалел о том, что был вынужден ему рассказать - "но поверь, я ничего не смог бы сделать! Пойми, я не Высшие, я не Великий Бог! Я точно такой же человек, как и ты, и я был так же направлен сюда, в этот мир, в твой разум, одним из Судей Великого Бога, после своей скорой смерти в лапах какого-то жуткого чудовища, что таилось в стеблях проклятой травы, когда я просто хотел напиться из ручья в своем родном мире! Я обещаю, я клянусь именем Великого Бога, что просто замолкну в своей голове раз и навсегда. Клянусь, ты никогда меня больше не услышишь. Ни одного замечания, нравоучения или издевки, даже ни одного просто слова не будет больше сказано мной. А потом мы дождемся Эс тору, она была в теле убитой похитителем девушки, но я знаю, что рано или поздно, да нет, скорее рано, чем поздно, она опять найдет себе новое тело и обязательно как-нибудь освободит тебя! У нее есть на это силы! Только верни Единый Ключ в свои руки! Только дай мне держать его вместе с тобой!". "Боже, опять этот кошмар на долгие годы, ждать, когда какое-нибудь новое чудо-существо явится в облике его друга, подруги, и потом, не дай бог и облике его жены или его ребенка, ждать этого каждый день! И жить с осознанием того, что где-то в глубинах твоего мозга живет еще один чужой тебе разум? Со своими чувствами, переживаниями, надеждами, со своей болью? Вдруг в его голове всплыла, как будто кем-то подсказанная картинка: по засыпанной желтыми листьями аллее бредет человек. Бесформное потертое пальто серо-бежевого цвета, нелепый розовый шарф, шапочка с дурацким мохнатым шариком наверху, грязные ботинки со сбитыми носками. Грузная фигура, бессильно опущенные плечи, руки спрятаны в растянутых карманах, скорбно сжатый рот, двойной подбородок зарос грязной щетиной, в глазах - отчаяние и какая-то тупая решимость. Да, да - это он, и он просто сошел с ума от вечных споров, пререканий и бесконечных разговоров между двумя такими разными личностями в своей, одной на всех, такой несчастной голове. Он идет покончить, наконец, со всем этим. Он идет прямиком к высокому мосту через большую реку. Он хочет... Все, с него довольно. Нет. Никогда". "Я решился, мама", - он говорил твердо и четко, как на экзамене - "если ты не против, что я так тебя называю. Мы уйдем с тобой вместе". "Ты молодец, Витя!", - старушка посмотрела на него с гордостью - "я всегда знала, что силы духа тебе не занимать! Ну, так давай закончим эту пьесу достойно! Ты сделаешь это сам?". "Нет, боюсь, у меня не хватит духа в последний момент", - он говорил спокойно, будто бы они обсуждали меню на домашнее торжество - "помоги мне, если можешь, пожалуйста!". Тут в дверь неожиданно резко позвонили, еще, еще и еще раз, затем стали тарабанить чем-то тяжелым. "Тут становится слишком шумно. Давай пойдем на кухню?", - и он первым шагнул через кухонный порог. "Да, дорогой, как тебе будет удобно!", - старушка семенила следом. Он подошел к кухонному столу и глянул через окно вниз. Начинало темнеть, но внизу весь двор был освещен мерцанием синих сирен. "Да, переполоху мы наделали", - машинально подумал он и повернулся к старушке - "можно, хоть напоследок, я взгляну на то, что разрушило мою, нет, нашу жизнь?". В прихожей удары в хлипкую дверь стали сильнее и резче, и она затрещала, поддаваясь ударам. "У нас очень-очень мало времени", - старушка, казалась, начинала нервничать - "ну, только если на секундочку... ладно, изволь, дружок!". Он взял Единый Ключ из ее рук. Тяжелый, как будто отлит из единого куска синего стекла. Такой чужой, и, вместе с тем, такой знакомый! Эх, лучше бы я тебя оставил там, где ты и был, той, уже прошлой зимой, в замершем коллекторе богом забытого поселка! Он повернулся к старушке, протягивая ей шар на вытянутых руках, а когда она подставила свое полотенце, что бы его принять, неожиданно резко прижал обе руки с шаром к своей груди и одним отчаянным рывком прыгнул прямо в окно, вдребезги разбив оба стекла, вниз, с высоты шестого этажа, туда, в темный зев ночного двора, освещенного голубоватым сиянием сирен, прямо на крыши стоящих внизу патрульных машин. Старуха завыла диким зверем, и, лихорадочно приставив пистолет к виску, спустила курок, но, это просто невозможно, осечка! Патрон заклинило в стволе! Она отшвырнула никчемный пистолет в сторону, и пулей бросилась в разбитому окну, но в кухню уже толпой вбежали люди в камуфляже, они успели в последний момент, и буквально втащили ее из окна обратно в кухню за волосы и одежду. А еще через десять минут санитарная машина увезла без устали бьющееся, кусающееся, воющее и вопящее безумное существо в ближайшую психиатрическую городскую клинику, чтобы навсегда поместить в палату для буйно помешанных.
  
  

Глава 9.

   Старый Судья и служитель Весов Справедливости неподвижно сидел в высоком кресле резного черного камня и смотрел на пылающий в очаге огонь. Он совсем недавно вернулся после длительной аудиенции с Большим Хозяином и, как обычно в таких случаях, чувствовал смертельную усталость и даже некоторую внутреннюю опустошенность. Да, общение с Высшими - это всегда тяжкий труд. Чего только стоят их вопросы, на которые никто никогда не успевал ответить, так как все ответы, в следующий же миг, Высшие всегда читали в головах своих собеседников сами. Но, несмотря на усталость, старый Тор был очень доволен, даже, можно казать, счастлив. Коланар Пха-Мууклунт, или Единый Ключ Мироздания был найден и возвращен на свое законное место. Коварный план его похитителя провалился, а его невольный хранитель, житель одного неуютного мира, оказался просто молодцом. И даже решение Высших по поводу дальнейшей судьбы негодяя Таал-иис-хаала, больше не вызывало у него такого явного протеста. Все-таки Высшие лучше знают, что и как делать! Тем более, что Великие Весы, явившие свою милость этому бывшему звездному командору, тут же следом, безо всякого колебания, отправили подстреленного Эс торой профессионального убийцу испытать на себе смысл Великого Огня! Вот тот удивился! Видимо, думал, что Великий Суд для него никогда не наступит. Тор усмехнулся, с наслаждением потянувшись, устроился поудобнее на мягких подушках в своем широком ложе из резного темного камня. Да, хвала Богам, сейчас опасность отступила. Но что принесет завтрашний день, что еще выдумает этот негодяй Красный Маграгорн, которому все же, несмотря ни на что, удалось скрыться, а также подобные ему мерзавцы, знает только Великий Бог! И главное, зачем Красному Маграгорну, и ему подобным негодяям, Единый Ключ? Что они с ним будут делать? Как попытаются использовать? Сколько раз еще будут пытаться его украсть? Тор беспокойно заворочался на своем ложе. Видимо, все же старость берет свое. Он уже так просто не может отвлечься от тревожных мыслей, по-стариковски пережевывая по сто раз одно и то же. Вот если бы ему молодого помощника. Нет, нет, он решил, сегодня он будет просто отдыхать и не мучать себя вопросами, что еще может случиться когда-нибудь, если того захочет Великий Бог. Будет необходимость, он выполнит все что нужно, выполнит любую волю Высших. А сейчас уж простите - пусть, наконец, наступит долгожданный отдых!

   Пробуждение было легким, как впрочем и всегда, после даже самого долгого и дальнего перехода. Эс тора с наслаждением потянулась, грациозно изогнувшись дугой, и легко выскользнула из своего пулевидного ложа, которое стояло в стеклянной сфере, в центре огромного, раскидистого дуба, находящегося в далеком и жарком мире. Теперь три-четыре прыжка, чтобы размять затекшие лапы, потом - теплый душ, чтобы окончательно проснуться, затем холодный душ, чтобы быстро взбодриться, дальше следует привести себя в порядок, как обычно, после долгого сна, так сказать, пригладить усы и причесать хвост, а уже потом - легкий завтрак. Или ужин? Платиновый хронометр на стене уже показывал второй полдень. Да, тогда скорее ужин. А потом стоит связаться с Советом. Доложить о своем прибытии, рассказать, как все было, было на самом деле. Или сначала доложить, а потом поесть? Нет уж, беседа с Советом может растянуться до утра. Эс тора по своему богатому опыту знала это. Тогда, наверное, все же сначала ужин. Нельзя сказать, что Эс тора была полностью довольна своей последней работой. Судьба мира, в очередной раз повиснув на волоске, снова чудом разрешилась в пользу жизни. Хранитель оказался просто молодцом. Как ловко он провел похитителя! Да еще такого опытного, каким был Красный Маграгорн! В этом мире она помнила его имя. Да, хранитель сделал за нее основную и самую тяжелую работу, как ни крути. И сам вышел, и Коланар Пха-Мууклунт выпустил, и посланника освободил. А она просто проворонила похитителя и дала ему полностью разрушить тело ни в чем неповинного носителя, молодой еще совсем девушки. Да, это точно, гордиться особо нечем. Ну, а на Совете ее, скорее всего, как раз будут убеждать в обратном. Скажут, если бы ни она, то и хранитель был бы уничтожен, и Коланар Пха-Мууклунт остался в лапах Красного Маграгорна, а через него попал бы вообще непонятно к кому, для непонятно каких целей. Но она-то знала правду. Она всего лишь, уже теряя носителя, открыла глаза хранителю на его будущее, ну, может быть, чуть сгустив краски, и этого хватило, чтобы он начал действовать. А носитель оказался боец еще тот! И мир опять чудом спасся. Опять миру повезло. А если бы нет? Если бы Единый ключ был бы опять утерян? Или, что несравненно хуже, попал бы в руки неизвестным с неясными намерениями? Она передернула плечами, чувствуя, как начинает дрожать от волнения кончик ее хвоста. Пожалуй, надо к ужину заказать чашку Монорро, чтобы согреться и успокоить нервы перед советом.
  
   Весело журчит река. Странно, но воды ее ярко изумрудны! Жаркое солнце сияет в безоблачном синем небе, а берег реки укрывает белоснежный мелкий песок. Нет ничего удивительного в том, что это место обитаемо. На реке стоит сколоченный из шершавых и не очень ровных древесных стволов несколько кособокий, зато очень прочный причал, рядом - большой огород с помидорами, картофелем, кабачками и перцем, высокий забор, сделанный из переплетенных лозой крепких палок, заплел хмель и виноград. Небольшой тенистый сад, сарай и еще какие-то постройки, большой чистый двор со старой липой в углу, лохматая собака дремлет в будке, рыжий кот лениво лижет лапу, развалясь в теньке. По двору бродит коза с козленком, вязанки вяленой рыбы сушатся на солнце, утки плещутся в огромном корыте, куры купаются рядом в пыли... Дальше во дворе виден маленький белый домик с красной крышей и блестящей медной трубой. Из двери выходит молодой парень, неся кадку только что выстиранного белья. Он начинает развешивать его на натянутую между двумя столбиками веревку, что-то при этом напевая. Он счастлив, сегодня к нему пожалуют гости, может, кто из них останется переночевать, а то и погостить, хотя бы пару-тройку дней, все будет веселей! Он и не подозревает, что когда-то, очень-очень давно, он был командором флагманского суперкрейсера "Жало Ярости" Великой Планеты Алых Сияний, которую еще называли Планетой Закатов, и звали его тогда Таал-иис-хаал.
  
   Своего носителя он покинул сразу, без всякого сожаления, как только понял, насколько крепки запоры на дверях и окнах странной тюрьмы, куда привезли его люди в белых халатах. Да, носитель служил ему верой и правдой столько лет, но теперь это беспомощное тело ветхой и безумной старухи ему только мешало. Он был искренне рад, что не поддался соблазну вовсе избавиться от своего собственного крылатого тела, как сделали очень многие жители его родной планеты, чтобы легко скользить по лезвию бытия и менять носителей, как перчатки. В этом случае, как свободная душа, не имеющая своего тела, он бы неминуемо попал бы в железные лапы мрачных Судей Весов Справедливости. Эти снобы, возомнившие себя самими Богами, карали и миловали так, как им заблагорассудится. Уничтожать души жителей всех существующих миров они не могли, а вот вдоволь поиздеваться над каким-нибудь несчастным, подселив его в тело собаки, или заперев в огне - это для них пара пустяков, так сказать, счастливый бонус их проклятой расы. Если бы он попал в их руки... б-р-р-р! Даже подумать страшно, что они бы с ним сделали! А так - будьте любезны, его бедный носитель умер, а он в тот же миг очнулся в собственном теле, и жив - здоров, и находится в собственном уютном мирке, за много сотен световых лет от того места, где он потерял Единый Ключ. Черт, он все-таки его потерял! Проклятый мальчишка, он никогда не доверял ему! Как так можно было поступить с той, кого считал родной матерью? Да и он сам хорош - сам, собственными руками, отдал Ключ этой размазне! А этот увалень оказался, хоть раз в жизни, не размазней, но, проклятье! как раз тогда, когда это было совсем не нужно! Да, видно, он стареет и глупеет. Либо совсем уже расслабился в обличиях своих носителей за долгие годы, либо удачи в бизнесе усыпили его разум. Но, как говорили в том мире, откуда он сейчас бежал, после драки кулаками не машут. Надо собраться с силами, и сообщить заказчикам, что товар пока, увы, не в его руках. Будет, конечно, грандиозный скандал, но, что сделаешь? Бизнес - дело рисковое. Хорошо, он корабль отослать назад догадался. Так просто, сам собой, по галактике не полетаешь, сидел бы вечность в этом сером мире, да ожидал случайного носителя. Да, но что же все-таки делать с заказчиками? Они прибыли издалека, ребята они серьезные, сразу видно. Как с ними объясняться? Может, затаиться? Здесь они его точно не найдут. Или, наоборот? Встретиться с ними, объяснить ситуацию, извиниться, наконец! А может, чем черт не шутит, они на что-нибудь другое согласятся? На какой-нибудь другой артефакт, добыть который будет не так хлопотно? Он-то всегда готов! Как только скажут, так он тут же упаковывает свое тело, лапку к лапке, крылышко к крылышку - в морозильник (ему не привыкать!), а сам, наскоро помолясь - на корабль, и в дальний путь! Ну, а если нет - так и нет. Если им нужен именно Ключ, и только Ключ - он его все равно рано или поздно добудет. У него еще есть масса попыток. У него еще вся вечность впереди. А он очень не любит неоконченных дел. Он, как правило, все свои дела доводит до конца.
  
   "Вот же гад, стоит, как приклеенный. Видно почуял что-то, не иначе. Придется прорываться с боем. Делать нечего, вода-то все равно нужна. А здесь она самая чистая", - он тяжело вздохнул, и рука автоматически сжала щербатую рукоять большого резака. Утро было влажным, с неба сыпался мелкий осенний дождик. Туман затянул все вокруг белесой пеленой, шагах в тридцати уже ничего не было видно. Смрадные горы каких-то гниющих отбросов остались левее. Как все-таки хорошо, что на болотах есть эти серые камни. За ними легко можно спрятаться, а нюх у этого чудовища никудышный. Он осторожно высунулся из-за камня и глянул вперед. Да, этот гад слон был на месте, крутился себе вокруг своей оси, издавая гулкий вой, к которому добавлялись резкие шлепки от ударов по слоновьей туше трубкообразных отростков, отдаленно напоминающих рифленую кишку уродливой трубы, неопрятно торчащих из лоснящихся слоновьих боков. Так называемый хобот слона. "Почему именно слон? Что вообще это такое "слон"? В своем недавнем прошлом, о котором он и не подозревал, он легко дал бы развернутый ответ на этот простой вопрос. В том своем прошлом, где навсегда остались бухгалтерские счета, огромные очки, бесконечные кроссворды и нелепый, розовый шарф. Он все же получил свой второй шанс, даже несмотря на то, что оборвал свой жизненный путь, начертанный Великим Богом, по своей собственной воле, и по всем законам должен был отправиться в совсем иные места. Но этим он спас Единый Ключ Мироздания и, Великие Весы Справедливости, проводники воли Великого Бога и Высших Сил, в виде исключения дали ему второй шанс, а уж его он упускать был не намерен. Но сейчас рассуждать о своем везении и радоваться своему спасению было уже некогда. Резак в его руке огненным цветком разорвал серое унылое пространство. Пять секунд, и нарезанное дымящимися ломтями чудовище замолкло навсегда. Путь к коллектору был свободен. Он быстро преодолел расстояние от камня до полукруглого входа. Здесь можно было немного передохнуть. Хотя слоны редко ходят в одиночку и, скорее всего где-то близко бродят его собратья, в коллектор они входить почему-то боятся. Странно, всегда ошиваются рядом, но в сам коллектор не заходят никогда. Почему? Загадка, еще одна, из многих, подобный ей. Ладно, теперь можно отдышаться и проверить ручей. У людей в его родной деревне было полно воды, и дождевой, и той, что выпадает вместе с росой и туманами, но пить ее было нельзя. Но в такое мокрое утро маленький бассейн родника наверняка полон живительной влаги, так необходимой для жителей его родной деревушки. Он был уверен в этом так же, как был уверен в том, что люди ждут его там с нетерпением, зная, что он избранный, один из немногих, кто в состоянии перебороть свой страх перед этими исчадьями ада и принести им самое вкусное в мире питье - чистую питьевую воду. Он был уверен в этом так же, как был уверен в том, что та, которую он любит, поцелует его крепко и прижмется всем телом к его груди, и ему станет так спокойно и хорошо, и все ужасы минувшего дня сразу останутся где-то позади. Он был уверен в этом так же, как был уверен в своих силах, своих знаниях, своем опыте, уме, чутье и умении выживать. Он был уверен в себе, и какое же это было прекрасное чувство! Чувство уверенности. Да, наконец, и он узнал, что это такое.
  
   Оон-Маргх-Деаял, он же Мар, он же проводник воли Высших, он же затворник Больших болот, он же Сысой, сидел на большом сером камне, единственном, среди бескрайних болот, поросших коричневым, тихо шуршащим камышом. Сысой любил это место, такое тихое и спокойное. Он не боялся бродящей по болотам разнообразной нечисти, это нечисть всегда избегала встречи с ним. Но почему ему, всегда любившему горы и морской берег, с возрастом стали нравиться болота? Он не знал точного ответа на этот вопрос. Может быть, потому, что в отличие от прочего суетливого и быстротекущего мира, болота в этом мире никогда не меняются? Может быть, и так. А может потому, что ночами здесь всегда так тихо и так темно, и звезды на ночном небе кажутся такими большими, такими близкими и знакомыми? Сысой поднял голову. Миллионы звезд, целая галактика над головой! Со своими радостями и печалями, восторгами и тревогами, заботами и праздниками, бедами и победами, удачами и поражениями. Целая галактика, живущая своей собственной жизнью, цикл за циклом, эпоха за эпохой, век за веком, год за годом. Это была сама жизнь, жизнь, как он ее понимал, правильно отлаженный веками, простой, надежный, и в то же время непостижимый механизм. И пока этот механизм работал, Сысой знал, что его собственная жизнь имеет хоть какой-то смысл.
  
   декабрь 2010 - декабрь 2012
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"