В самом сердце христианского благовестия, за сиянием Воскресения и обетованием вечной жизни, лежит тайна, одновременно притягательная и пугающая - тайна Креста. И не просто Креста как символа страдания, но Креста как точки максимального Божественного кенозиса, кульминацией которого становится крик богооставленности: "Боже Мой, Боже Мой! почему Ты Меня оставил?" (Мк. 15:34). Этот момент, часто интерпретируемый в рамках человеческого опыта Христа, несет в себе гораздо более глубокий, онтологический смысл, формируя парадигму всего христианского пути к преображению и спасению.
Крестная смерть Иисуса и Его переживание богооставленности - это не уникальное, замкнутое в себе историческое событие, а архетипическая матрица, определяющая логику духовного восхождения. Христианский путь, если он стремится к подлинности, а не к имитации благочестия, неизбежно пролегает через Голгофу - личную Голгофу каждого, кто отваживается следовать за Христом. И эта Голгофа неотделима от опыта покинутости, от той "темной ночи души", когда привычные духовные ориентиры меркнут, молитва кажется бесплодной, а Бог - бесконечно далеким или даже отсутствующим. Это не свидетельство духовного упадка или божественного неблаговоления, но интегральная, необходимая фаза на пути к более глубокому и подлинному единению с Богом. Подобно тому, как зерно должно умереть, чтобы принести плод, так и ветхий человек должен пройти через опыт своей оставленности, чтобы открыться для новой жизни.
Следовательно, искупление, спасение и Воскресение не являются результатом постепенного морального совершенствования или накопления заслуг в рамках комфортного, духовно обеспеченного существования. Они предполагают радикальный разрыв с прежним, прохождение через точку экзистенциального минимума, через опыт смерти - не только физической в перспективе, но и духовной, метафизической смерти здесь и сейчас. И здесь ключевым становится понимание богооставленности не как субъективного эмоционального переживания, психологического кризиса или временного уныния, а как бытийного, онтологического состояния. Это опыт, когда сама реальность Бога, Его присутствие и участие в жизни индивида и мира ставится под вопрос на самом фундаментальном уровне бытия. Это столкновение с Ничто, с абсурдом существования, с пронзительным ощущением онтологического сиротства.
Христианин, идущий путем спасения, не может миновать эту пустыню, ибо именно в ней, в отказе от всех ложных опор и иллюзий, происходит подлинная встреча с Богом - или, по крайней мере, создается пространство для такой встречи.
Здесь мы подходим к критически важному аспекту этой парадигмы - к вопросу о первичности. Не является ли богооставленность необходимым условием, своего рода прелюдией к той "совершенной смерти", которая только и может привести к полноте Воскресения? Если смерть осенена явным присутствием и поддержкой Божественной благодати, она перестает быть полным погружением в человеческую трагедию отчуждения, в ту тьму, которую Христос взял на Себя. Такая "смягченная" смерть не достигает той радикальной глубины, которая необходима для тотального преображения.
Богооставленность, таким образом, предшествует и обуславливает ту смерть, которая становится "смертью смерти". Именно она, лишая душу последних иллюзий и опор, делает смерть по-настоящему "смертной", доводя ее до точки абсолютного обнуления. Это полное "выгорание" ветхого Адама, после которого не остается ничего, за что можно было бы уцепиться, кроме обнаженной воли к Богу или погружения в небытие. И только из этой точки онтологической пустоты, из этой совершенной, тотальной смерти, где самость распадается, может произойти подлинное чудо Воскресения - не как реанимация прежнего, а как рождение абсолютно нового творения, новой жизни во Христе.
Эта кенотическая парадигма - нисхождение через богооставленность к смерти ради восхождения к новой жизни - должна иметь фундаментальное значение для христианского самосознания. Она выводит христианство из сферы благочестивых упражнений и психологического комфорта в пространство экзистенциального риска, где вера испытывается на пределе, а надежда граничит с абсурдом. Это послание о том, что путь к Богу лежит не через избегание страдания и тьмы, а через их принятие и преображение в горниле личного соучастия в Крестном пути Христа.
В этом свете, христианская весть - это не столько обещание безоблачного счастья, сколько призыв к мужественному прохождению через собственную пустыню богооставленности, через собственную смерть для мира и для себя. Ибо только так, умерев с Христом, можно с Ним и воскреснуть, обретая не просто продление существования, а полноту Бытия, причастность к той вечной Жизни, которая победила смерть и тление. Это путь, требующий не столько интеллектуального согласия, сколько тотальной отдачи и готовности потерять все, чтобы обрести Всё.