Меч был иззубрен, и я правил его оселком скорее от скуки, чем в надежде вернуть прежнюю остроту. За четыре дня ожидания все окрестности Храма были изучены на полмили, дичи и рыбы добыто на неделю вперёд, упряжь приведена в порядок. Варваров в последний раз видели в трёх днях пути отсюда и, кажется, они избегали этого места.
Как и все эльфийские храмы, когда-либо описанные путешественниками, этот возвышался на вершине холма. Одни источники предполагали, что места построек выбирались из соображений удобства обороны. Другие, как, например, достопочтенный Дростан из Стоунхенджа, утверждали, что храмы строились на возвышенностях для наблюдения за звёздами. Я не больно-то вникал во всю эту премудрость, но путешествовать с мастером Этельбертом и не наслушаться самых разных рассказов про эльфийскую древность было решительно невозможно.
В данном случае шансов выдержать долгую осаду у засевших на холме не было. Источники на склонах отсутствовали, и единственный небольшой ручеёк протекал у подножия. Там-то я и распорядился разбить лагерь.
С поднимающейся к Храму тропинки послышался шорох осыпающихся камешков. Я обернулся и увидел торопливо спускающегося Жийома.
- Наконец-то! - облегчённо выдохнул я, откладывая оселок, - Командуй сбор. Алан и Этьен пусть остаются следить за лагерем.
Всё, казавшееся необходимым - факелы, верёвки, крючья, кирки, лопаты - было уложено заранее, и теперь люди с готовностью расхватали приготовленное. Жийом выволок из шатра стёганку и хоуберк, подошёл и с непреклонным видом положил к моим ногам. Пришлось поблагодарить за заботу и облачиться в доспех.
Таранис тревожно заржал, когда я, уходя, легонько потрепал его по шее. В этом походе мне часто приходилось пожалеть, что я взял своего дестриэ. На марше тяжёлый рыцарский жеребец отстал бы даже от пехоты, подъёмы, бурелом и броды преодолевал с трудом, был очень требователен к фуражу, а противника ему под стать в степях не нашлось. Конечно, он легко сшибал и калечил любую местную лошадку, мог разметать восемь рядов тяжёлой пехоты, нёс доспех, делающий его неуязвимым для стрел - но лишь последнее качество часто удавалось оценить по достоинству - варвары никогда без крайней нужды не принимали ближнего боя.
Первые недели наш отряд двигался в пределах старых границ Империи. Ещё пару поколений назад о варварах здесь и не слышали. Теперь же повсюду грызлись какие-то юные королевства, а с восхода шли и шли всё новые народы. Печально было озирать картины всеобщего упадка. Поначалу удавалось избегать боя - когда угрозами, когда золотом, а когда обходя опасности окольными тропами. Сражение нам навязали во время переговоров о лодках для переправы через Борисфен. Тогда пал наш предводитель, сэр Галахонтин, а от полутора сотен воинов осталась едва ли половина Но лодки были захвачены, а главное - мастер Этельберт сохранил свою жизнь, а значит, сохранилась и надежда.
Именно мастер Этельберт, крупный чародей-теоретик, был инициатором нашего похода. Несколько лет назад он наткнулся в столичной пинакотеке на текст, в котором прочёл упоминание о Чаше Гнева. Там говорилось, что эльфы создали её, чтобы одержать победу в крупной войне. Однако, уже готовая, Чаша так и не была использована. Загоревшись идеей найти Чашу, мастер Этельберт оставил свою колдовскую практику и предался изысканиям. Одна из экспедиций дала ему указания на то, что Чаша была отлита в Лунном Храме. Легенды располагали Лунный Храм где-то в восходных странах. В мирное время, располагая столь скудными крупицами знаний, мастер Этельберт не посмел бы настаивать на организации похода. Но сейчас Империя находилась в отчаянном положении, и власть предержащие готовы были хвататься за любую соломинку.
После переправы через Борисфен началась дорога в неизвестность. Мы не знали ни местности, ни языка варваров, ни даже имён народов, через земли которых пробирались. Мы брали пленных, приводили их к шатру мастера Этельберта, и он показывал невежественным пастухам рисунки с изображениями известных в Империи развалин эльфийских храмов, размахивал руками, невпопад бросался всеми известными ему словами из варварских диалектов, наводил на пленников священный ужас, но так и не получал никаких внятных ответов. Мы уводили варваров подальше в степь, щадя тонкую натуру мастера, и там убивали, чтобы они не пустили по нашему следу своих сородичей. Так мы двигались месяц навстречу солнцу, теряя людей и надежду. Но вот, очередной допрашиваемый, увидев рисунок, повертел его в руках так и эдак, а потом долго лопотал и показывал на юго-восток. Мы поменяли направление и взяли степняка с собой. Через три дня он удрал, задушив часового, а ещё через неделю нас нагнало его племя. Мы выдержали тяжёлый бой, уйти после которого удалось лишь мне, Жийому, мастеру Этельберту да ещё семёрке арбалетчиков. Но судьба была благосклонна к отчаявшимся: мы отсиживались в каком-то овраге, когда посланный на разведку сержант Ги вернулся и рассказал об одиноком холме вдалеке, а на нём - каменном строении, которое могло быть только Храмом. Им оно и оказалось.
Мастер Этельберт не стал нас встречать, он был занят. Внешние ворота Храма стояли распахнутые. Мы проследовали через внутренний дворик и нашли мастера у дверей в центральное строение храмовой усадьбы. Он сосредоточенно выписывал на лист пергамента руны, которые угадывал в хитросплетениях трав, лоз и древесных ветвей, искусно вырезанных на каменных дверях. Ги жестами указал людям на окрестные строения, воины разбились на пары, прихватив с собой Жийома, и принялись исследовать постройки.
- Мне очень повезло, Ромуальд, мой мальчик, - мастер Этельберт потёр уставшие глаза и оторвался от работы, чтобы удовлетворить свою маленькую страсть, которые мы все с готовностью ему прощали: тщеславие.
- Видите ли, - голос мастера окреп, будто он выступал перед полусотней учёных слушателей, - до последнего момента я не мог быть уверенным, все ли руны я выписал, в верном ли порядке расположил, а главное - должным ли образом произнёс. Как и для любого мёртвого языка, для эльфийского почти вся фонетика носит сугубо предположительный характер. Но вот, после бесчисленных попыток, заклинание произнесено должным образом, и с внутренними дверями дело пойдёт гораздо быстрее, а когда мы вернёмся, мой доклад в Школе произведёт настоящую сенсацию.
- Только если нам повезёт, и Чаша Гнева действительно будет обретена, доклад вообще будет перед кем прочесть, - ответил я.
Учёный вернулся к реальности и со смешанным чувством предвкушения и тревоги оглядел здания.
- Нет, всё должно быть верно. Смотрите, Ромуальд, вон то строение, с узенькой разрушенной башенкой - это ведь не башенка, а труба, только невиданных размеров. Чаша - это совершенно точно - отливалась именно здесь, как об этом пишет неизвестный эльфийский мастер, вот, послушайте, этот свиток я вам ещё не читал.
Мастер Этельберт извлёк из футляра рулон фольги, будто бы золотой, и принялся медленно и неуверенно переводить вытравленные на металле письмена:
- Смерть и разрушения на головы наших врагов. Мой величайший труд в серебре завершён, и здесь, в Минас Итиле... если я верно понял, что лопотал наш сбежавший проводник, река, которая поблёскивает вон там, на горизонте, зовётся Итиль... отлита Чаша Гнева эльфов. Две луны остывать ей, прежде, чем подступятся к ней ювелиры. После заклинатели завершат труд, полная Луна отразится в Чаше... Нам повезло, завтра полнолуние - поистине, жест Судьбы. Ты веришь в Судьбу, Ромуальд?.. - я кивнул, не смея перебивать, - И с рассветом Земля освободится от... это "орк" в эльфийском, похоже, собирательное название для диких народов... Освободится от варваров, станет благословенна и чиста.
Пронзительное ржание, донёсшееся снизу, не дало мастеру закончить. Таранис! Я вскочил и бросился к воротам. Лагерь оттуда был виден, как на ладони, и там царила неразбериха. Дестриэ рвался с привязи, другие лошади испуганно ржали и жались к кустам. Через поляну пробежал кто-то, кажется, Алан, запнулся и упал.
- Варвары! - выкрикнул Ги - Они стреляют из леса!
Сержант скинул заплечный мешок и бросился бежать вниз, не дожидаясь приказа. Я сразу поверил бывалому арбалетчику и побежал следом, мысленно благодаря Жийома за насильно врученную мне кольчугу. Жийом отставал на пару шагов.
Мы ворвались в лагерь. Ги со своими людьми бросился к стойке с арбалетами, а я осторожно подошёл к Таранису спереди. Увидев меня, жеребец успокоился, я перерубил удерживающую его привязь и вскочил в седло. Меня чувствительно ударило в грудь, и перед глазами выросла застрявшая в доспехе короткая стрела. Я, не глядя, смахнул её и пригнул голову, защищая лицо. Таранис, послушный голосу, медленно брал разгон.
Перемахнув ручеёк там, где берег с обеих сторон был пологим, я направил жеребца вдоль ручья туда, где укрывались нападающие. Несколько стрел, выпущенных в упор, ударили Таранису в грудь, но это его только разъярило. Пару раз во время боя, когда противник успевал увернуться, мне приходилось доставать его мечом, но обычно конь справлялся сам. После того, как я проскакал сквозь варваров в третий раз, они выскочили из оказавшегося столь ненадёжным укрытия, и бросились на наш берег. Проклятье! Мне снова пришлось терять драгоценное время, объезжая по пологому месту.
К тому моменту, как я добрался до лагеря, арбалетчики отступали вверх по тропинке, теснимые тремя десятками варваров. Пришлось спешиться. Забежав в шатёр, я подхватил щит и нахлобучил шлем, правда, времени на затягивание подбородочного ремня уже не было.
Тяжело дыша и обливаясь потом, я догнал сражающихся уже на середине склона. Со шлема скользнула стрела, ещё две торчали в щите. Трое варваров с лёгкими щитами и палицами отвлеклись на меня . Приняв на щит несколько ударов, я подрубил ногу одному из варваров. Тот дико заверещал и рухнул мне в ноги. Я запнулся, и следующий удар, пришедшийся по шлему, уронил меня наземь. Не удержавшись на крутой тропинке, двое оставшихся рухнули сверху, роняя свои дубины. Один потянулся пальцами к моему горлу, другой постарался ухватить за руки. В его боку я оставил мизерикорд, а с последним оставшимся противником пришлось возиться ещё довольно долго. Преимущество в весе и силе было на моей стороне. Через некоторое время я оказался наверху и приложил его головой о камень.
Шлем укатился куда-то далеко вниз, щит я тоже не стал подбирать. Тяжело опираясь на меч, я добрался до ворот, встретив по дороге несколько тел варваров и, увы, четверых наших. Жийома я опознал только оттого, что он был в моих цветах - голова была размозжена ударом дубины.
Ворота были закрыты! Мастер Этельберт успел составить и произнести закрывающее заклинание, а значит, мы сдерживали врагов не зря.
Варвары - их осталось ещё много, слишком много - удивлённо обернулись ко мне. Робер и сержант Ги были им уже не опасны - в каждом из них, лежащих перед воротами, торчало не меньше дюжины стрел.
Я не стал издавать клича - берёг дыхание. Раскрутив меч над головой, я ринулся вперёд, не дожидаясь, пока лучники спустят тетиву. Ещё никогда я не дрался с такой лёгкостью на душе. Не всё ли равно, проиграю я бой или выиграю, ведь ворота закрыты, и мастер Этельберт внутри, он доберётся до Чаши Гнева, и полная Луна отразится в Чаше, и с рассветом земля освободится от орков, станет благословенна и чиста...
В трапезной, куда люди так и не успели заглянуть, две противоположные стены были украшены фресками. Одна изображала изготовившуюся к бою рать эльфов. Реяли знамёна, развевались одежды стройных воителей с длинными мечами, в глазах воинов стояла вековая грусть и непостижимая мудрость. С другой стены смотрели орки. Кольчуги, короткие мечи, торчащие из-под шлемов бороды, племенные значки, поднятые на шестах. Предводитель орков, без шлема, в одном хоуберке, указывал своим воинам вперёд, и вся ярость юного человеческого рода горела в его глазах.