Аннотация: Древняя, как Русь, история в современном обрамлении: драка с применением вил на меже, с последующим решением конфликта в суде.
МЕЖА
Бог отцов и Господи милости устроил человека,
чтобы он владычествовал и управлял миром
свято и справедливо, и в правоте души проводил суд!
пр. Соломон
1
Лето 1997 года в наших средних широтах выдалось ветреным и дождливым. Особенно ненастным был август. Мощные циклоны, беспрерывно порождаемые где-то в просторах Атлантики, то и дело накатывались водоворотами своих дождевых вихрей на Западную Европу, стараясь смыть её на дно океана. Растрепав, измяв, приведя в нецивилизованный вид и утопив в потоках дождя и разливах рек все прибрежные страны, очередной циклон, в обход ставивших ему подножки Альп, перекатывался на причерноморские страны. Внеся дополнительную разруху на территорию бывшей Югославии, залив Болгарию, Румынию и Молдову, напугав Украину и погремев над Крымом, подуставший циклон ухватывал в свои объятия огромный ковш Чёрного моря. Заглотав в свою безразмерную утробу его тёплые испарения, опьяневший циклон валился всем огромным сырым телом на старый диван Северного Кавказа с продавленной лежанкой равнинного предгорья и изломанной спинкой Главного Кавказского хребта. И едва ли не каждый день огромные тучи, издали похожие на выходящих из-под земли атлантов, упирающихся в небо удлинёнными норманнскими головами в безразмерных кавказских фуражках, одна за другой приползали на постой к нашей предгорной станице.
Каждое из подползавших чудовищ непременно цеплялось своим отвислым брюхом, со свисавшими с него длинными шерстинками редкого рваного дождя, за высокий и крутой обрыв возвышавшегося рядом со станицей, вертикально срезанного речкой горного склона. Зацепившиеся шерстинки утолщались и натягивались; на помощь к ним, из задёргавшегося брюха чудовища, мгновенно вырастали и спешили вниз такие же; и - тоже безвозвратно цеплялись за камни, траву и росшие по верху склона кустарники. Медленно летевшее чудовище, плавно приостановившись, пыталось оторвать свою шерсть от тянувшей её к себе земли; но жадная к влаге земля одни из мокрых шерстинок торопливо впитывала, другие мгновенно скручивала в неразделимо-тугие косички стремительных ручьёв. Те, в свою очередь, неразличимо прятались в бурном течении мутной реки, безоглядно мчавшейся вдоль склона и жадно, вместе с кусками собственных берегов, проглатывавшей и утаскивавшей всё, до чего ей удавалось дотянуться хваткими ладонями своих бешеных бурунов.
Поняв, что так просто оторваться от привязавшейся к нему земли не удастся, тучное чудовище темнело от охватившего его мрачного гнева, распухало от переполнявшего сырого раздражения и всё выше, подобно вставшему на задние лапы медведю, пытающемуся устрашить противника своим ростом и силой, вздымалось над мешавшим ему препятствием. Вскоре из подзабрюшья тучи вылетал и тяжким катком прокатывался по земле мощный ветровой шквал, ломавший ветви деревьев и стебли кукурузы, разметавший стожки сена и сносивший шифер с крыш станичных домов и хат.
Но гора не выказывала страха; да и станица, хоть и всполашивалась детскими и женскими криками, также не двигалась с места. Тогда окончательно рассвирепевшее чудовище начинало беспорядочно швырять вниз яркие стрелы злых и стремительных молний. При каждом из яростных размашистых бросков в её утробе опрокидывались одна - две огромные железные бочки, в которых тащило оно свои запасы атлантической воды и крошку молотых айсбергов. Покатившиеся бочки сталкивались между собой и с другими бочками, и по всей округе разлетался ужасающий грохот, сравнимый разве что со звуками небывалой по силе артиллерийской канонады. Ещё несколько мгновений ужасающей артподготовки - и вот уже на станицу обрушился грозовой ливень, а то и беспощадный град.
Накуражившись вдоволь, туча, продолжая гневно грохотать и безудержно рыдать, начинала медленно заползать на горный склон. Свисавшая с её брюха шерсть делалась более густой и толстой, но туча упрямо ползла всё выше и выше. И только оказавшись на самом верху, на плоском горном плато, вдруг, словно ненужный хлам, обрывала и сбрасывала на землю все свои шерстинки. Затем туча неспешно уползала дальше; а тем временем к истерзанной станице подползало другое чудовище.
К концу августа наша станица, и, в целом, предгорья Кубани и Ставрополья выглядели как зона стихийного бедствия. Большинство огородов, полей и садов затоплено, дороги и улицы похожи на речки, дворы неотличимы от прудов, а подвалы - от колодцев, множество домов и прочих построек рухнуло или безнадёжно покосилось.
А самое плохое и опасное - реки словно сошли с ума. Равнинные реки, опьянев от избытка поглощённой ими воды, будто забыли путь к морю и, как упавший пьяный мужик, беззастенчиво разбрасывали по сторонам ленивые конечности своих заток и заливчиков, превратив многие населённые посёлки в населённые лужи. Горные реки, хуже того, от каждой ливневой инъекции приходили в неукротимый экстаз и начинали выплясывать дикую лезгинку, шарахаясь из стороны в сторону по всей сцене речной долины и при этом снося и уничтожая всё, что встречалось им на случайно выбранном пути - сады, посевы, дома и целые посёлки. Случалось, при этом гибли люди; а уж сколько потонуло всякой домашней живности, и посчитать невозможно.
Но вот, уже в конце лета, перед самым сентябрём небо наконец-то прояснилось. Соскучившееся по работе солнце принялось выпаривать застоявшиеся лужи и сушить перемокшую землю, а наши станичники выскочили из отсыревших домов и помчались на огороды - спасать кормилицу - картошку, которая к тому времени успела частью подгнить, а частью прорасти.
2
В тот день Юрий Михайлович вышел на огород пораньше, по утренней росе. Скосив вымахавший до пояса мышей, он сразу же унёс скошенное в сад, на просушку. Перенести траву позже, уже подсохшей, было бы легче; но без её сырого одеяла картофельные грядки протряхнут намного скорее, а уж после этого можно будет взяться и конкретно за выкапывание картошки из земли.
К концу его работы на свой огород вышел владелец соседнего участка Краснотов - тридцатипятилетний, крепкого сложения коренастый мужчина с безразлично-нагловатым взглядом тёмно - карих глаз. Соседи работали чуть ли ни плечом к плечу, разделяла их лишь условная черта межи, но оба трудились молча, не переговариваясь друг с другом и даже не поздоровавшись.
Вспоминая по порядку, нота взаимной неприязни прозвучала между ними уже во время первого знакомства. Произошло оно два с половиной года назад, ранней весной, вскоре после того, как Юрий Михайлович переехал сюда на жительство. Тогда Краснотов, стоя здесь же, на меже, хозяйственно осматривал свои владения, прикидывая, где и с чего начинать посадки. Юрий Михайлович подошёл к нему, поздоровался, представился, а потом предложил:
- Не хотите взять у меня во временное пользование половину огорода? А то мне в этом году некогда будет этим заниматься.
Краснотов, поведя задумчивым взглядом по соседнему участку, лениво спросил:
- А сколько дашь?
- Я же сказал: половину. По эту сторону от сада, ближнюю к вам. Но если хотите, можно и с той стороны какую-то часть взять.
- Я не про то. Сколько дашь за то, что мы будет за твоёй землёй ухаживать? В рублях.
- Вы, наверное, меня не поняли. Я не предлагаю Вам работу по найму, я предлагаю Вам половину своего участка в бесплатное пользование. Всё, что Вами на ней вырастет, будет вашим.
- Да я это понял, - хмыкнул Краснотов. - Но и ты пойми: если на земле ничего не сажать, она зарастёт бурьяном. А если бурьян ещё и семена бросит, на следующий год задолбаешься её полоть. А за прополку знаешь сколько берут?
Юрий промолчал, а сосед, с тою же косой ухмылкой взглянув ему в лицо, спросил:
- А сам чего не хочешь огородом заниматься?
- Других забот хватает. Дом ремонтировать надо, усадьбу в порядок приводить. Мать болеет, лечить, ухаживать надо.
Сосед опять хмыкнул.
- А у кого нету дома, усадьбы и стариков? Как-то ж справляемся. Скажи лучше: неохота да не привык. Небось, из города приехал? Кем там работал?
- Лётчиком гражданской авиации.
- А, понятно. Большие бабки зашибал, вот и привык ничего не делать. Как туда устроился?
- Окончил учебное заведение, и устроился.
- Небось, по блату учиться поступил? А то я как раз думаю, куда б сына после школы пристроить.
- Никакого блата. Окончил школу на пятёрки, и поступил, - суховато ответил Юрий Михайлович.
- Ой, куда ж там, пятёрочник он, - скривился сосед. - Чего ж тогда в городе не остался, если такой умный? Да и здесь... Всё развалено. А я, хоть дважды на второй год оставался и выше трояка никогда не получал, теперь лучше многих пятёрочников живу. И в школе меня все боялись и уважали. Даже учителей на место ставил. А девки - так вообще, пикнуть боялись, - расплылся он всем лицом от приятных воспоминаний. - Подъеду к концу танцев, замечу какую-нибудь дурру, что одна идёт, рыкну на неё: "Залезай в машину, а то..." Мигом лезет!
- А жена об этом знает? - негромко, но очень неприязненно спросил Юрий Михайлович.
- А чего ж не знает? Всё она знает. Я ж её четвёртой по счёту поймал, - ухмыльнулся своим воспоминаниям Краснотов. - А она, оказывается, подхватила. Её родители на меня да на моих родителей насели, давай тюрьмой грозить... Ну, и женился. А то будто не знаешь, как это делается. Ну, ладно; некогда мне болтать с тобой попусту. Пойду посоветуюсь, брать у тебя огород или нет, - повернулся Краснотов к своему дому; а затем, уже в полуоборот к соседу, небрежным тоном произнёс:
- Да чего там советоваться. Всё равно мне самому решать. Так сколько ты за уход за твоим огородом дашь?
-Я уже сказал: нисколько.
- Ну... ладно уж. Уступлю тебе по твоей бедности,- с видом большого одолжения пробурчал Краснотов. - Ты лучше честно скажи: чего в городе не остался? Там бы с огородом не пришлось возиться.
-На родину потянуло,- после некоторого молчания ответил Юрий Михайлович.
- Ох, что-то ты темнишь,- повернув голову и остро взглянув в неприятно-скучное лицо соседа, недоверчиво усмехнулся Краснотов. - Небось, нашустрил там чего, вот и дёрнул сюда?
3
В самом деле, очень было похоже на то, что новый сосед "темнил". Покупал он дом, в котором сейчас жил, ещё при советской власти. Приехал он тогда в станицу не один, с пятилетним сыном, но - без жены. Из нажитого в городе имущества он привёз только два чемодана; правда - больших и новых. Но в них, как видели помогавшие ему обустраиваться в доме люди, в основном - детские вещи. Прожил он тут около года, затем сдал дом и усадьбу в практически бесплатную аренду - и исчез в неизвестном направлении. Вернулся он в станицу через шесть лет, с уже подросшим одиннадцатилетним сыном и с теми же двумя чемоданами, теперь уж потёртыми и потрёпанными. И сразу же перевёз к себе старуху - мать, которую незадолго перед тем поразил инсульт. А затем откуда-то привёз и, с помощью нанятых грузчиков, затащил в дом тяжёлое, старое, ободранное пианино.
Вслед за тем его навестила бывшая жена, высокая, стройная и очень самоуверенная красавица. Днём её видели на приёмах у адвокатов, прокуроров и судей, вечерами она непрерывно и громко корила покорно молчавшего бывшего супруга за какие-то перед нею прегрешения. Суток через трое она навсегда уехала; но сына, вопреки прогнозам соседей, с собою не увезла. "Попечительский совет решил, что Алёшка должен остаться со мной", - скупо отвечал странный сосед на любые расспросы. "Может быть, и так, - судачили старушки, собравшись на какой-нибудь из приусадебных лавочек. - Да только совет - это не суд. Ну как это - отобрать ребёнка у матери? Дело, конечно, не наше; но что-то тут не то... и не так... Ну, ничего; мать этого дела так просто не оставит! Будет ещё, будет суд..."
Но мать мальчишки на суд так и не подала, да и сына не навещала. Пересуды стали понемногу стихать, но настороженно - недоверчивое отношение к странному соседу осталось.
Юрий Михайлович, будучи постоянно занят своими повседневными хлопотами, на улицу почти не выходил и о крутившихся вокруг него сплетнях и домыслах мог только догадываться. Практически единственными из соседей, с кем он систематически общался, были Краснотовы; обычно - мать семейства и двое её подрослых детей, сын и дочь. Общение обычно происходило на огороде, и чаше всего сводилось оно к одним и тем же вопросам и ответам.
- А где ж сын? Чего опять не помогает? - обычно спрашивала Краснотова-мать, неспешно ковыряясь на арендованной у Юрия Михайловича половине огорода.
- В школе, - отвечал Юрий Михайлович; или: - Делает домашние задания, - или: - Слышите? Отрабатывает урок по сольфеджио.
- Ой, тоже мне, дело! Какой от всего этого толк? Только время зря тратить. Лучше бы он на огороде поработал, - со снисходительно-участливой усмешкой наставляла его соседка. - Вот, как мои. Видишь: не оставляют мать одну, работают рядышком, помогают.
Юрий молча пожимал плечами, после чего по обе стороны условной черты вдоль середины огорода возобновлялась тихая кропотливая работа.
Глава семейства Краснотовых выходил на огород изредка и лишь под вечер. Он в то время работал водителем колхозного самосвала, а у колхозников, как известно, в тёплое время года свободного времени нет или очень мало. Раздав членам своей семьи матерные объяснения, как и что они сделали неправильно, Краснотов, с чувством честно и вовремя исполненного долга, степенной походкой отправлялся в дом, ужинать. Наталя (именно так, с ударением на последнем слоге, называл свою жену Краснотов; не потому, что звучало почти что по-французски, а просто так ему было удобнее кричать ей с усадьбы на огород) торопливо семенила на располневших варикозных ногах рядом с ним. Дети опасливо следовали поодаль.
Во время одного из таких переходов Юрий, отозвав главу семейства чуть в сторонку, негромко и вежливо попросил его не изъясняться матом; или, по крайней мере, делать это так, чтобы не было слышно посторонним. Если уж, конечно, считает, что такие слова и выражения можно употреблять при собственных детях.
- Ой, а то будто сами посторонние таких слов не знают! - недовольно скривился Краснотов.
- Если и знают, то зачем эти знания закреплять многократным повторением? Не такая уж это ценность, - возразил Юрий Михайлович. - Твоё дело, как ты воспитываешь своих детей, но я не хотел бы, чтобы мой сын учился мату. И не хотел бы, чтобы он привыкал воспринимать межполовые отношения как мерзость и грязь.
- Ой, куда ж там! Да сейчас дети лучше нас с тобой в этом разбираются! Мы в школе начинали, а они - в детском саду. Поздно ты спохватился, надо было прямо от сиськи хватать его, запирать, и пусть бы всю жизнь один в доме сидел. Тогда б уж точно ничего не знал, круглым дураком вырос. А я, чего ради, должен молчать? Я, значит, бросил своё хозяйство, чтоб тебе же помочь, и слова не могу сказать? Как умею, так и говорю! Не нравится, со следующего года занимайся своим огородом сам; мне он не так уж и нужен.
4
Объективности ради надо сказать, что забот и хлопот у семейства Краснотовых, помимо обработки арендованного у соседа огорода, было более чем достаточно. Достаточно было внимательно вслушаться в какофонию звуков, раздававшихся на усадьбе Краснотовых и вокруг неё, и всё было бы понятно.
В длинном кирпичном сарае мычали выращиваемые на мясо бычки, числом не менее десятка. В трёх вместительных сараях солидно хрюкали огромные свиньи и отчаянно визжали придавленные в толчее поросята. От стоявших во дворе зарешечённых клеток разносились по всей округе звонкие мелодии призывных песнопений самцов нутрий, сопровождаемые потрескиванием и похрумкиванием торопливо поедаемых кроликами веток. По улице, с утра до ночи, с непрекращающимся шипением и развязным гоготом разгуливала агрессивная и наглая сотня гусей. Рядом с гусями, красуясь перед многочисленными, хотя и скромно одетыми, но весьма аристократически поглядывавшими на них индюшками, растопыривали шикарные хвосты и крылья, надували красные зобы, трясли разорванными в предыдущих драках "соплями" на носу, то и дело бросались в драку на соперников либо на не понравившихся им чем-то прохожих воинственные индюки. Всюду, ловко уворачиваясь от щипков гусей и панически убегая от погнавшихся за ними индюков, шныряли в поисках червячков и недоклёванной травки бесчисленные куры и утки В воздухе то и дело кружила огромная стая полудиких голубей. Голуби с раннего утра улетали всей стаей на какие-то, заранее разведанные ими места кормёжек, но уже через час - два, затмевая солнце, дружными скоординированными кругами опускались на вознесённые над сараями насесты на отдых - до того момента, пока ими не овладевала коллективная идея подкормиться чем-нибудь ещё. В течение дня такая идея овладевала ими неоднократно; но к вечеру они обязательно возвращались на ночлег домой, зная, что там их ждёт небольшая по количеству, но очень для них вкусная подкормка.
Всю эту живность надо было вырастить, выкормить, убрать навоз и отходы; потом, когда придёт срок, изловить, тем или иным способом убить, обработать; шкуры и перья, рога и копыта - утилизировать, тушки и отдельные части - отвезти на рынок, продать... Что не продано - каким-то образом сохранить на будущее: завялить, закоптить, засолить, закрутить в банки, наварить супов и холодца...
Всё это - тяжёлый, повседневный, изнурительный, неприятный и, если оценивать в пересчёте на оплату услуг наёмных работников, весьма дорогостоящий труд. Особенно - труд убойщиков скота; мало того, что большие деньги требуют, так ещё и большущий шмат свежей убоины каждый раз, за каждую убитую скотину им подавай... Традиция, мол, такая... А то, мол, скот дохнуть будет...
А вот Краснотов очень ловко убивал весь домашний скот сам; и свой собственный, и пригласивших его заказчиков. И сына, как только тут чуть подрос, этому прибыльному делу научил. Работали они оба, надо признать, виртуозно. Только что громадный кабан безмятежно и самодовольно похрюкивал... Вдруг - удар длинным острым ножом точно в сердце - и громадное животное бьётся в конвульсиях, ужасающе хрипя и заливая землю пенящимися потоками быстро буреющей крови.
И - никаких расходов на посторонних специалистов, все денежки остаются дома. И так - по каждому виду работ. Всё - сами, всё - трудом и с трудом, отказывая себе в отдыхе и досуге ради достижения достойных результатов...
А результаты, и в самом деле, были достойны внимания. В гараже - две легковые автомашины; новенькая, для парадных выездов "Лада" десятой модели и повседневно-безотказная "четвёрка". Одежда на каждом из Краснотовых - крепкая, добротная и, в меру сельского понимания, модная. Технические достижения современной электроники также не обошли стороной их дом; не имелось разве что только компьютера; видимо, заниматься им Краснотовым было недосуг. К тому же, судя по внешнему виду, и здоровьем члены этой семьи обладали отменным: все хотя и среднего роста, но плотные, коренастые, упитанные и крепкие. Так что, если вдруг случится какой-нибудь катаклизм типа третьей мировой войны или всемирного экономического кризиса с обвалом производства и резким повышением цен на продовольствие, у Краснотовых перспектива на выживание окажется гораздо благоприятнее, чем у абсолютного большинства ныне живущего человечества.
5
Прошло первое лето возобновлённой станичной жизни Юрия Михайловича, наступила осень. К тому времени сын четы Краснотовых каким-то чудом поступил в педагогический вуз, расположенный в ближайшем городе. Впрочем, в распорядке его жизни мало что изменилось; он по-прежнему, под руководством матери, с утра до вечера хлопотал вместе с сестрой по хозяйству.
К середине сентября Краснотовы уже убрали весь урожай, выращенный ими на арендованном у Юрия Михайловича участке. Унося с поля последний неполный мешок картошки, глава их семейства подошёл к Юрию Михайловичу, занимавшемуся на своей половине огорода теми же работами, и, опустив мешок на землю, сказал:
- Ну что, сосед, радуйся. Больше ты моих матюков на своём огороде не услышишь.
- Что случилось? Горло заболело? - с усмешливым соболезнованием спросил Юрий Михайлович.
- Не переживай, с горлом у меня всё нормально. Просто - нахрена мне сдался твой огород. Толку от него. Мне и без огородов средств на жизнь хватает. Вот, на днях отвёз бычков и свиней в Дагестан, на мясокомбинат. Там принимают по цене в два раза большей, чем здесь. На огороде за всю жизнь столько бы не заработал.
- Аж в Дагестан возил?- удивился Юрий Михайлович.- Неужто через Чечню?
- Да ну, что я, дурак! В объезд, через Элисту.
- Так ты же только на дорогу уйму денег потратил, - опять удивился Юрий Михайлович. - То на то, наверное, и вышло. Не проще ли было бы где-нибудь ближе продать?
- А то будто я платил за перевозку. Что я, зря столько лет в колхозе шоферую?- снисходительно усмехнулся ему в ответ Краснотов. - Всё давно схвачено. Выписал у нашего преда служебную командировку, да с одним парнем на двух грузовиках и поехали. Ну, заодно пару председательских бычков отвезли. И мне, и ему выгода.
- Ах, вот как... По-ня-тно... - задумчиво протянул Юрий Михайлович.
- Ну, раз понятно, то ковыряйся теперь тут сам, а я пошёл. Пособи мешок поднять.
"Может быть, ты и в этом деле тоже - сам?" - тянуло Юрий Михайловича задать каверзный вопрос; но - интеллигентская закваска не позволила. Сдержался, утерпел, не спросил, пособил.
Во время обычной осенней вспашки Краснотовы, к которым приехал бесплатный для них колхозный трактор, о том, что, по правилам сельской куртуазности, надо бы вспахать и использованный прошедшим летом соседский участок, как-то не вспомнили. Юрий Михайлович напоминать им не стал, вспахал за свой счёт. Хотя с деньгами у него тогда было очень трудно.
Вспоминая в целом, вообще первый прожитый на этой усадьбе год для Юрия Михайловича и его домочадцев выдался очень трудным и тяжёлым. Прежде всего - из-за тяжкого инсульта, приключившегося с его матерью. Юрий Михайлович для того и переехал в станицу, чтобы иметь возможность её лечить и за нею ухаживать. В больницу её тогда не брали - мол, медсестёр и нянечек катастрофический недобор, а ей требуется непрерывный присмотр и уход. Кто будет это делать? Некому.
Нанять сиделку для ухода за нею на дому тоже не удалось; да Юрию Михайловичу, к тому же, казалось неправильным и стыдным перепоручать свои сыновние обязанности постороннему человеку. "Сырое, как его к себе ни прикладывай, останется сырым, а чужое - чужим", - помнил он старую казацкую поговорку...
Сразу после переезда в станицу для Юрия Михайловича и в доме, и во дворе начались бесконечные и нескончаемые хлопоты. Ежедневные стирки в старенькой стиральной машине с безнадёжно поломанной центрифугой. Бесконечное приготовление свежей пищи; никаких подозрительных, хотя бы чуть-чуть подкисших продуктов, простокваш, вчерашнего борща, несвежего компота и тому подобного - чтобы никакой инфекции не попало в организм больной старухи; у неё и без того пища почти не переваривалась. Четырёхразовое кормление в день разучившейся глотать матери - долго, терпеливо, с ложки. Шесть раз за сутки производимые уколы... обмывания, обтирания, уборка, мытьё полов... А также - огромное количество других повседневных забот и работ: нескончаемый ремонт старого дома, разваливавшейся мебели, неухоженного двора, пришедших в негодность изгородей и хозпостроек; кормление домашних животных и уход за ними - что приготовить, из чего, где взять, за что купить? Заботы о сыне, о его питании, воспитании, учёбе, досуге, одежде, обуви...
И при всём этом - безвыходное безденежье. Мать, ещё до поразившего её инсульта, годами не платила за коммунальные услуги. В те тяжкие девяностые годы ей не то что на оплату бешеных сумм за электричество и газ, но на питание и на лекарства пенсии не хватало; ведь цены росли поминутно, а пенсии - один раз за несколько месяцев. Теперь все эти долги, вместе с текущими оплатами тех же коммунальных услуг, пришлось выплачивать её сыну. И при этом рассчитывать суммы всех расходов, исходя только из размеров собственной пенсии: вся пенсия матери уходила на оплату её лекарств. А ведь за прошедшие годы с пенсионным обеспечением стало не лучше, а намного хуже...
Но вот в середине октября, когда обычно и ездят по станице предлагающие свои услуги "Беларуси" с трёхлемешными плугами, матери Юрия Михайловича, словно в награду за его терпение и неконфликтность, стало намного лучше. Взгляд наконец-то сделался осмысленным, она уже могла приподнимать голову, и даже пыталась самостоятельно подносить ложку ко рту. В ноябре она начала выговаривать кое-какие слова, простые, но жизненно важные: "Дать, убрать, пить, кашку, молоко, пюре, мяско, на бок, спа-си-бо". К концу года лексикон заново выученных ею или вспомнившихся ей слов увеличился в несколько раз, и одним из них было "посади". Кроме того, она уже могла более или менее контролировать естественные отправления. Сразу же стирки стало намного меньше, благодаря чему Юрий Михайлович мог уделять больше времени и сил другим заботам. Для него это, прежде всего, означало: то, что соседи отказались от использования его огорода, не хуже, а лучше. Теперь он сможет и сам управиться с огородом, так что питание членов его семьи будет более качественным и разнообразным.
Новый Год для всех троих членов этой маленькой разношерстной семьи оказался настоящим праздником; его они впервые встречали в полном составе и за общим столом. Юрий Михайлович и его сын Алёшка сидели на стульях, а мать (бабушку) устроили на диване, подоткнув её со всех сторон, для безопасности, одеялами и подушками. Во время боя курантов она уснула, и Юрий Михайлович отнёс её в постель: за время болезни без какого-то движения мускулы у неё в значительной степени атрофировались, и она сделалась совсем лёгкой.
В марте мать уже могла, придерживаясь за стены, столы и стулья, понемногу передвигаться по дому. Юрию Михайловичу это опять-таки давало кое-какие послабления в его трудах, что также было кстати: вплотную приблизился сезон сельскохозяйственных работ.
6
Весна выдалась тёплой, и Юрий Михайлович, как и многие односельчане, уже в конце марта взялся за посадку картофеля. В этом ему помогал подросший двенадцатилетний сын. Благодаря его участию Юрий Михайлович решился на дополнительное, кроме обработки всего огорода, увеличение трудовой нагрузки; и, по случаю, купил в апреле два улья с пчёлами. А вскоре приобрёл и двухмесячного козлёнка, козочку. Мол, козлёнок вырастет в козу, коза к следующей весне окотится и начнёт давать молоко, а уж козье-то молочко с медком - для здоровья и старых (матери), и малых (сына) будут куда как полезны. К тому же, чего уж греха таить, он и сам был любителем вкусненького и сладенького...
В том же апреле в станице произошло ещё одно событие, хотя и не замеченное Юрием Михайловичем, но оказавшее весьма значительное влияние на судьбу его ближайшего соседа; а затем уж, опосредованно, и на его собственную судьбу.
Из Краснодара в станицу приехала краевая комиссия с целью проверки жалоб на действия органов исполнительной власти и правопорядка. Вскоре несколько чиновников районного масштаба было уволено. Самой значимой фигурой среди них был начальник районной милиции, уличённый во взяточничестве, превышении полномочий и вынужденный написать срочный рапорт с просьбой об отставке. Рапорт был незамедлительно принят.
Подчинённым полковника повезло меньше. Несколько его заместителей и начальников отделов вынуждены были оставить свои должности и перебраться на периферию простыми участковыми. Правда, при этом погон и званий они не потеряли; но заметно потеряли и в зарплате, и в возможностях влиять на важные и выгодные решения.
Ещё меньше повезло гражданским лицам, уличённым тою же комиссией в занятиях неблаговидной деятельностью на выборных должностях. Их от исполнения возложенных на них обязанностей попросту отстранили, а на их места выбрали или назначили других людей. Само собою разумеется, что опосредованно, а то и впрямую все эти горизонтальные перемещения повредили множеству и других, более мелких лиц.
Одним из вечеров того же судьбоносного апреля к Юрию Михайловичу, трудившемуся на огороде близ восстановленной межи, направился от своего дома только что вернувшийся с работы Краснотов. Подойдя вплотную к меже, но не переступая через неё (чтобы сдержать данное им ранее обещание не материться на участке соседа), он негромко произнёс:
- Слушай, сосед. Хочу тебя по-соседски спросить; может, подскажешь. Случайно не знаешь, кто на меня кляузы строчит?
- Какие кляузы? - только сейчас заметив его присутствие, оторвался от дел и очнулся от мыслей Юрий Михайлович.
- Да что я колхозное зерно себе домой прошлым летом привозил, - вспыхнул тяжёлой ненавистью к неизвестным врагам Краснотов. - Недавно уже третью анонимку в краевую комиссию прислали. Хорошо, что все эти бумажки нашему преду на рассмотрение передают. а то бы наделали мне неприятностей... Тебя-то я не подозреваю, ты приехал уже после того, как начали писать. Да тебе со своего двора и не видно, что я в гараже делаю. А вот с той стороны улицы, из-за заборов, могли подсмотреть. Я-то, конечно, всем этим бабкам на ихней посиделке навтыкал матюков как следует. Но не мешало бы точно узнать, кто ж всё-таки подлючит, да уже по-настоящему на место поставить.
- А-а...- задумчиво протянул Юрий Михайлович.- Теперь понятно, чем ты столько живности кормишь...
- А чем ещё их кормить, как не зерном? - удивился его непонятливости Краснотов. - А как иначе? Работать в колхозе, иметь транспорт - и по дороге с поля на ток не заехать домой, чтобы хоть треть кузова отсыпать себе? Да это вообще... идиотом надо быть. Ты что, не знаешь, как живут в селе и работают в колхозе? Все всегда так жили, живут и жить будут.
До момента этого разговора Юрий Михайлович думал, что знает, как живут в селе и работают в колхозе. Его отец работал колхозным зоотехником, и также имел транспорт - двухколёсную одноконную бедарку. С раннего утра, когда маленький Юрик ещё спал, отец запрягал в бедарку рыжую кобылку и отправлялся объезжать колхозные фермы. Возвращался он уже перед закатом, а то и в темноте: ферм и скота на фермах тогда было много, а он - единственный зоотехник на весь колхоз. Юрик по вечерам, ожидая его приезда, частенько выходил на улицу и поглядывал вдаль: где там папа? И всегда, даже в темноте, из нескольких возвращавшихся с поля бедарок, узнавал отцовскую - по скорченной позе восседавшего на ней человека. Потому что при возвращении домой отец хотя и сидел, как обычно, на единственной в бедарке коротенькой поперечной лавочке, но ноги не опускал вниз, в специально для этой цели сооружённый короб, а поднимал вверх, ставя их подошвами на переднюю стенку бедарки, где по его кирзовым сапогам то и дело хлестал гонявший мух лошадиный хвост.
В коробе же он вёз домой ежедневную поклажу - свежескошенное сено, что будет жевать лошадка ночью. Потому и не ставил, как другие ездоки, туда свои ноги - чтобы трудяга-лошадка, до одури набегавшаяся по кривым и крутым просёлочным дорогам, не брезговала, а ела в полное удовольствие.
Сено это отец всегда косил сам; специально для этого прикреплял под коробом бедарки небольшую косу с укороченным держаком. Никогда не скашивал посевов, только выросшую на обочинах лесополос дикую траву, в основном - пырей. И уж тем более никогда не привозил зерна; хоть лошадка и колхозная, но всё же - лошадь, не корова; зерна и коровам не хватало.
Зато иной раз привозил малолетнему сыну самый дорогие для того подарки - пару корочек подсохшего хлебушка домашней выпечки от своего друга - зайчика, а то и мятый пирожок от знакомой лисички. Юрий Михайлович на всю жизнь запомнил: и хлебушек, и пирожок были необыкновенно вкусными; такой вкуснотищи он с тех пор ни разу даже не пробовал. И что с того, что внешне они ничем не отличались от того хлеба, что пекла его собственная мать в огромной русской печке, и от тех пирожков, что частенько жарила она по утрам? Юрик знал: это потому так, что мама училась печь хлеб у зайчика, а жарить пирожки - у лисички. Правда, пока что у неё так же вкусно не получается - зайчик и лисичка кладут в тесто какие-то особые, известные только им вкуснющие травки, но их человеческих названий маме не говорят, потому что сами не знают. Но, утешала его мама, когда Юрик вырастет, то выучится звериному языку, и тогда всё - всё узнает сам.
Мать Юрия Михайловича работала учительницей русского языка и литературы, причём - на две с половиной, а то и три ставки. Учителей в сельской местности тогда тоже не хватало, и даже намного больше, чем сейчас. Из школы мать тоже почти каждый раз приносила тяжеленную сумку с поклажей. Об общественном транспорте тогда и слыхом не слыхивали, вот и приходилось носить вручную.
В сумке у неё были кипы тетрадок. Мать быстренько готовила ужин, потом замешивала тесто на пирожки, что завтра утром возьмёт с собою на работу муж, после чего садилась за аккуратно вытертый и застеленный белоснежной скатертью стол - тот же, обеденный. Сколько времени она сидела там над проверяемыми ею тетрадками, когда ложилась спать и когда вставала, Юрик не знал, а потому думал, что она вообще не умеет спать.
Ещё он думал, что лошадка тоже не умеет и не любит спать, потому и будит отца среди ночи да пораньше увозит его на ферму; из-за чего ему ни разу не удалось проводить отца на работу. Зато, когда он начал ходить в школу, то всегда шёл туда вместе с мамой; она - с большой хозяйственной сумкой, заполненной кипами тетрадок, он - с настоящим полевым планшетом, предмету зависти всех его одноклассников. Планшет был очень красивым; его передняя стенка была сделана из прозрачной, желтоватой, очень прочной плёнки, а все остальные - из жёсткой и толстой, но хорошо выделанной кожи; и в него, точно по размеру, входили букварь и тетрадки. Никаких других ценностей либо дорогих вещей, кроме наград и неразлучного планшета, отец с войны не привёз.
- Не все. И не всегда, - сухо возразил Юрий Михайлович.
- Ой, а то будто ты лучше меня знаешь! - вспылил Краснотов. - А раз уже узнал, то теперь помалкивай. Понял?
- Соседушка, ты что, угрожаешь? Ты не перепутал меня с бабками? - игранув желваками, ласково спросил Юрий Михайлович.
- Ой, куда ж там! И не таких обламывали! - ещё больше разъярился Краснотов; но тут же круто развернулся и, шепча какие-то угрозы себе под нос, в тяжёлую раскачку отправился домой, на заслуженный ужин.
Через несколько дней стало известно, что руководитель местной сельхозартели, он же - бывший председатель бывшего колхоза, переименованного в "акционерное общество", уволен и, под угрозой тюрьмы, вернул в казну артели часть пропавших оттуда средств. Пропало намного больше; но те, что были возвращены, в своё время могли быть изъяты из стоявшего в его кабинете сейфа только им самим.
Возглавлять бедствующую сельхозартель поручили настоятельно рекомендованному краевым центром, но, к сожалению, никому в станице не известному "конкурсному управляющему". О котором, забегая вперёд, можно сообщить лишь то, что он схожими методами, но ещё более ускоренными темпами повёл "общество" именно туда, куда вёл его бывший председатель - к полному краху и безнадёжному развалу. "Общество" было объявлено банкротом, с последующей его приватизацией по частям; разумеется, самые лучшие части, прежде всего - техника и самые ценные строения, достались тем, кто руководил и распределял.
Но бывший председатель в этом лакомом деле уже не участвовал. Он, обидевшись на недопонявших его благие устремления артельщиков и не желая смущать своим близким присутствием слепую и забывчивую Фемиду, сжёг все компрометировавшие его бумаги, в том числе - и анонимки на Краснотова, и переехал на новое место жительства, в соседнее Ставрополье. Где, через какое-то, очень короткое время, организовал новое акционерное общество. Которое, кстати, тоже довольно быстро обанкротилось; но в его приватизации он поучаствовал.
На этот раз судьба, вознамерившаяся наказать Краснотова за какие-то перед ней провинности и направившая к нему с этой целью своих бумажных гарпий, промахнулась. Маленько не рассчитала, не учла особенностей того времени и прочностных характеристик использованных ею средств. Но уже через пару недель она повторила свою попытку; и на сей раз - с куда большим эффектом и заметным конечным результатом.
7
В тот день Юрий Михайлович наводил порядок у себя во дворе. Вдруг он услышал громкий крик и разноголосый хохот, доносившиеся из-за глухого забора, выстроенного из бывших в употреблении шиферных листов. Юрий Михайлович, не сдержав любопытства, подошёл вплотную к забору и, привстав на цыпочки, заглянул на другую сторону. Забор этот, метра на два примыкая к загону для кур Юрия Михайловича, во дворе Краснотовых окаймлял собою бетонированную площадку, на которой были установлены пять клеток с нутриями. Он увидел, что на этой площадке Краснотовы всей семьёй, старшие с вилами, младшие с тяпками, дружно и весело гоняют под клетками метавшуюся там и отчаянно визжавшую огромную крысу, стараясь загнать её в лежавшую у забора, закопчённую у одного из торцов толстую металлическую трубу примерно двухметровой длины.
Наконец крыса вскочила в приготовленную ей ловушку. Краснотовы - младшие с радостными криками ловко и натренированно прикрыли тяпками оба отверстия трубы, а глава семейства, шлёпая по бетону надетыми на голые ноги домашними тапочками, побежал в гараж. Через пару минут он вновь появился в загончике с пылающей паяльной лампой в руках. Приказав дочери убрать тяпку от ближнего к нему отверстия трубы, Краснотов направил туда струю бешено гудевшего пламени. Крыса, ужасно заверещав от боли и страха, бросилась в противоположный конец трубы. Отчаянно грызя крошившимися зубами сталь тяпки, удерживаемой хохочущим Краснотовым - сыном, она с визгом рвалась на волю, а Наталя, вдоль плоскости тяпки, с матерной руганью тыкала в неё остриями вил.
- Подымай свой конец трубы! Пусть ссовывается сюда! - со свирепым вожделением скомандовал глава семейства сыну.
Краснотова - дочь, подскочив к брату, перехватила тяпку из его рук, а он, с опаскою взявшись за конец трубы, резко вздёрнул его вверх. Труба застыла под наклоном к земле градусов в сорок пять; из трубы послышались звуки отчаянного царапания крысиных когтей по металлу, затем шорох ускорявшегося скольжения тела крысы вниз по трубе...
Вдруг раздался ужасный, отчаянный, пронзающий уши визг - и крыса, дымясь опалённой на ней шерстью, вывалилась из трубы. В тот же миг визг смолк: крыса, увидев поблизости ногу своего мучителя, изо всех оставшихся у неё сил вцепилась зубами в ступню Краснотова.
Краснотов, громко взвыв, упал на спину; выроненная им паяльная лампа покатилась, грозно вращая вокруг себя синим столбом бешеного пламени, под клетки с нутриями.
- Убейте её!- отчаянно взвыл Краснотов - старший. Но члены его семьи, испуганные и словно остолбенелые, не двигались с места: вид огромной крысы, свирепо терзавшей ногу главы семейства, разъяренной, обгорелой, со злобно и внимательно сверкавшими по сторонам глазками был неподдельно страшен, и никому из них не хотелось быть её следующей жертвой.
- Пожар!- вдруг вскрикнула младшая из Краснотовых, показывая пальцем на клетку с забегавшими и заверещавшими там нутриями; деревянная стенка клетки и в самом деле загорелась от пылавшей под ней паяльной лампы.
- Чего стоите, ... вашу мать? Воду несите! - закричала на детей Наталя и, забыв о муже, принялась выковыривать вилами паяльную лампу из-под стремительно разгоравшейся клетки. Сын и дочь, быстро и охотно подчинившись её приказу, помчались к расположенному у входа во двор колодезному бассейну.
- Вы куда? Сперва крысу убейте!- истошно взвыл Краснотов - отец. Сын, бежавший вторым, следом за сестрой, нерешительно остановился.
- Ты что, сам не можешь с ней справиться? - не отрываясь от неудачной борьбы с паяльной лампой, ещё громче и без всякого пиетета перед поверженным и беспомощным главою семейства вскричала Наталя. Паяльная лампа, крутившись при очередном неуклюжем прикосновении к ней вил, закатилась под другую клетку. Та тоже загорелась; Наталя зло матюкнулась, а потом, срывая досаду, сердито закричала: - Сам виноват! Нечего было ногу ей совать! Некогда нам! Что, не видишь? Пожар! Все шкурки у нутрий попалятся!
Краснотов-сын, встрепенувшись, возобновил бег к бассейну. Крыса, увидев, что на неё уже не обращают внимания, наконец-то отпустила ногу главы семейства и, шипя и щёлкая зубами, поволокла заднюю обгорелую лапу к приоткрытой калитке во двор. Едва она скрылась за калиткой, из двора донёсся испуганный взвизг Краснотовой - дочери, затем - глухой звук удара наполненного ведра о землю и шум быстро разливавшейся воды. Краснотов - отец, содрав с себя рубашку, обматывал ею искусанную крысой ногу, а при этом злобно материл крысу, нутрий, но больше всего - членов своего семейства.
Вскоре паяльная лампа была вытащена из-под клеток, клетки потушены, но у некоторых из нутрий шкурки оказались подгорелыми, с точки зрения продажного качества - подпорченными, что ужасно злило Наталю и заметно огорчало её дочь.
Краснотов, после этого события, около месяца находился на бюллетене - за счёт артели. В его заявлении сообщалось (и нашлись люди, подтвердившие эти сведения), что он пострадал от укуса собаки, охранявшей артельный ток. Собаку, во избежание повтора подобных инцидентов, в тот же день застрелили.
Но на этом производственные успехи Краснотова закончились. К его несчастью, в артели, которую к тому времени возглавлял конкурсный управляющий, началась реструктуризация. В процессе реструктуризации, целью которой было сокращение расходов и изыскание дополнительных доходов, несколько автомобилей, как легковых, так и грузовых, было продано в частные руки - само собой понятно, за весьма условную цену и тем, кто в момент принятия такого решения оказался поблизости. А что делать, если деньги срочно нужны? Лишившиеся баранок и должностей водители были переведены из гаража в полевую бригаду. В числе их оказался и бывший любимчик бывшего председателя Краснотов; тем паче что он, в тот момент, был нетрудоспособен.
Для него, как и для его семьи, это было огромным ударом. Основной и практически единственный, но казавшийся исключительно надёжным источник средств в одно мгновение иссяк.
8
В обанкротившемся семействе началась спешная реструктуризация, цели и задачи которой мало чем отличались от тех, что провозглашались в патронирующем акционерном обществе. Нужно было уменьшать расходы и искать другие источники доходов.
Расходы же к тому времени, напротив, резко возросли. Всё-таки в семье - сын-студент. Дочка в этом же году оканчивает школу, тоже надо устроить в какое-нибудь учебное заведение или замуж. Где искать средства? Кто будет их добывать или зарабатывать? Как, на кого и на что их тратить? Во дворе Краснотовых развернулись неумолчные дебаты - разумеется, в матерной форме. Соседям и уличным прохожим оставалось лишь удивляться количеству и качеству самых отвратительных извращений, которыми члены семейства, по их же собственным громогласным свидетельствам, постоянно и бескомпромиссно услаждали либо наказывали друг друга.
Особенно неприятно было выслушивать всю эту пикантную информацию Юрию Михайловичу. Его дом и двор находились в непосредственной близости к дому и двору Краснотовых, и крики соседей долетали к нему со всею лингвистической достоверностью и природной силой. И - не только к нему, но к сыну и к матери.
Вместе с тем он понимал, что пытаться их угомонить - бесполезно; это всё равно что подать заявку на вступление в основанное ими общество крикливых матерщинников. Не вызывать же милицию к взволнованным, но, в принципе, мирным соседям?
К слову сказать, подросшие дети Краснотовых и ранее всё чаще уснащали свою речь перенятыми у отца крепкими оборотами. Вначале - в спорах между собой по поводу того, кому какую работу делать; а потом - и в спорах по этому поводу с матерью, выдававшей каждому из них устные наряды. И вот теперь именно их молодые, задорные, натренировавшиеся в прежних стычках голоса были наиболее слышны; ведь, в конце концов, решалась именно их судьба.
Отвечала им, выкрикивала возмущённые доводы и изощрённые обвинения только мать. Стоило прозвучать голосу отца, как все трое ополчались на него, дружно напоминая ему, кто именно виноват во всех их бедах и несчастьях. Припоминали ему и крысу, которой он зачем-то сунул ногу в пасть; и соседский огород, от которого он, ни с кем не посоветовавшись, зачем-то отказался; и малый остаток зерна, которого он не удосужился привезти в прошлом году раза в два-три больше... А ведь все ему тогда говорили, все! Так что - пусть лучше молчит, и идёт полоть огород; всё равно от его полевой бригады дохода никакого.
Краснотов в таких случаях приходил в необыкновенное неистовство, страшно матюкался, размахивал кулаками, но возразить чем-то по существу не мог. Члены его семьи, при первых же признаках обуявшего его гнева поспешно разбегавшиеся в разные стороны, через какое-то время возобновляли горячую дискуссию в другом месте усадьбы, не забывая при этом сторожко поглядывать в его сторону и готовясь вновь разбежаться в случае его приближения. И ему ничего не оставалось, как, и в самом деле, брать в руки тяпку и отправляться на огород, срывая злобу на головах сорняков и изливая досаду в глухом сердитом бормотании.
Одновременно происходили заметные структурные изменения в принадлежавшем Краснотовым хозяйстве. Первыми пострадали бычки - уехали на мясокомбинат; но не в Махачкалу, и не на колхозном транспорте, а на двух нанятых Краснотовыми грузовиках. Затем туда же и таким же способом уехали почти все свиньи. Поголовье пернатой живности также начало стремительно сокращаться, а голуби всего лишь за неделю вывелись совсем. Птицей, как обработанными тушками, так и живым товаром, целыми днями торговала на рынке Наталя. Именно она теперь исполняла функции главы семьи; у кого деньги, тот и заказывает музыку; а её муж, тихий, злой и растерянный, целыми днями полол грядки на огороде. Дети выходили ему на помощь довольно редко; то ли взялись за ум и за учёбу, то ли сыскали альтернативные способы добывания хлеба насущного. Выражения лиц у всех представителей семейства Краснотовых сделались скучными и злыми, и все они почему-то стали поглядывать на нового соседа с досадой и, как минимум, с неодобрением; словно считая его виновным в обрушившихся на них бедах.
И - словно сглазили; в хозяйстве Юрия Михайловича также начали происходить довольно неприятные события.
Ближе к осени второго года своего проживания в станице он стал вдруг замечать, что ежедневно по нескольку цыплят, выпускаемых им, как и всеми соседями, попастись на уличной травке, к вечеру безвозвратно исчезают. Их уже и цыплятами-то назвать нельзя было, к тому сроку они уже выросли, превратились в молодых петушков и курочек.
Но один из особо шустрых петушков однажды вернулся. На глазах искавшего пропажу хозяина он вдруг опрометью выскочил из ворот краснотовского гаража, только что открытых приехавшим на "четвёрке" главою семейства.
Ворота эти, открывавшиеся прямо на улицу, обычно чуть ли не целыми днями были распахнуты настежь. Но иной раз, без видимых причин, на какое-то время торопливо прикрывались кем-то из членов семейства, после чего из гаража доносилась звуки торопливой и азартной возни. В тот день, уже при видимости подъезжавшей машины Краснотова - отца, ворота гаража опять были срочно прикрыты его сыном. Но подъехавший к дому отец был чем-то сильно рассержен и, потеряв бдительность, открыл ворота без обычной предварительной консультации по этому поводу с другими членами семьи; незамедлительно после чего петушок и выскочил на свободу.
"Случайность,- подумал тогда Юрий Михайлович. - Просто парень не заметил петушка, выбиравшего где-нибудь в уголке завалявшиеся зёрнышки". - И, взглянув внутрь только что открытого гаража, увидел: пол гаража, и в самом деле, усыпан пшеничным зерном, у выхода - редко, к дальней стенке - гуще, а посредине гаража, пряча что-то за спиной, стоит слегка растерянный Краснотов - младший.
С того дня выпускать своих кур на улицу Юрий Михайлович прекратил.
Вначале это помогло. Но через некоторое время каким-то странным способом появилась прореха в сеточной изгороди, отделявшей куриный загон от огорода Краснотовых. Странным - потому что проволока, до тех пор крепко стягивавшая эту прореху, была старательно распутана. Ни собственные куры Юрия Михайловича с этой стороны изгороди, ни, скажем, бродячая собака с той стороны не смогли бы этого сделать; с такой задачей могли справиться только человеческие руки, к тому же - руки крепкие, сильные, умеющие ловко обращаться с плоскогубцами.
Юрий Михайлович завязал прореху проволокою потолще. Но с того времени, и причём - по ночам, такие же прорехи стали то и дело возникать в разных местах изгороди. Чаще всего выглядело это так: несколько нижних витков сетки-рабицы оказывались расплетены, но при этом отдельные витки не расходились в стороны, но были аккуратно наложены один на другой, из-за чего создавалось впечатление, что изгородь цела. Но стоило какой-то из дотошных, от скуки беспрерывно снующих вдоль изгороди кур заметить мельчайшую щелочку, как она всовывала туда свою любопытную голову, прореха тут же раздвигалась, и кура выскакивала на соседскую территорию. А вслед за нею, через ту же прореху, выбегали и почти все остальные.
Куры, оказавшись на огороде Краснотовых, первым делом мчались к хозяйственным сараям, ковыряться в навозе, в изобилии стекавшем на землю через щели свиных сажков. Пока они гуляли по видимую Юрию сторону сажка, с ними ничего не происходило; но стоило им зайти за сажок, как оттуда они уже не возвращались.
-Не видели ли чего подозрительного? Может, ястреб шалит? Или хорёк?- иной раз спрашивал Юрий Михайлович у соседей. Краснотовы, улыбаясь с сочувственной издёвкой, лишь разводили в стороны руками. Почему-то ему не очень-то верилось в их искренность; но сказать об этом впрямую не позволяло интеллигентское воспитание.
Тогда Юрий Михайлович вкопал внутри загона, вплотную к сеточной изгороди, крупные обломки шифера и обрезки листового металла. Уж это-то сооружение курам было не проклевать и не раздвинуть. Но уже на следующее утро один из шиферных обломков оказался поваленным, а за ним вновь, по прежней технологии, образовалась прореха.
Юрий Михайлович изменил технологию; стал не только вкапывать свои защитные сооружения, но и прикручивать их проволокой к изгороди. Прорехи перестали возникать, но куры, совершенно необъяснимым образом, по-прежнему продолжали пропадать из загона. Еженедельно одна - две курицы бесследно исчезали. Юрий Михайлович, недели через две - три, приметил, что происходило эти странные исчезновения обычно по субботам, когда сам он уходил из дому прикупить что-нибудь на рынке, а сынишка убегал из двора, чтобы поиграть на улице с друзьями.
Но вот однажды Юрий Михайлович, уже начав движение на рынок, вдруг решил, что нужно сделать ещё одну, довольно дорогую покупку: купить сыну новые спортивные шаровары, поскольку старые уже изрядно истрепались. После чего вернулся домой за нужной ему суммой денег. Войдя во двор, он решил первым делом навестить кур: как там на сей раз? По пути к загону он услышал громкий встревоженный голос Краснотова - младшего, настойчиво и неоднократно призывавшего сестру что-то заканчивать и скорее возвращаться. А ещё через несколько секунд увидел удивившую его сцену.
Краснотова -младшая стояла по другую сторону его куриного загона, за изгородью со стороны своего двора, и увлечённым "цып-цып-цып" подзывала чужих кур к себе. Правая рука её была опущена через верх изгороди внутрь загона, в ладошке зажата аккуратно обтёсанная метровой длины палка, а с палки свисал прочный нейлоновый шнурок. Увидев Юрия Михайловича, девчонка, нисколько не смутившись, лениво взмахнула вверх палочкой, ловко поймала конец шнурка с какой-то приманкой и, обдав хозяина кур бесстыжим взглядом чёрных глаз, неспешно пошла вглубь своего двора.
Разговаривать об этом инциденте с Краснотовыми-родителями Юрий Михайлович не стал: что толку? Наверняка они всё знают или, как минимум, догадываются. В конце концов, едят же они добычу дочки, не выбрасывают. Вместо бесполезного и неприятного скандала он в тот же день соорудил другой загон, на противоположной от участка Краснотовых стороне своей усадьбы. С тех пор исчезновения кур прекратились.
Зато уже в следующую субботу, вернувшись с рынка, он обнаружил, что из усадьбы бесследно исчезла толстостенная, пятиметровой длины и пятнадцати сантиметров в диаметре алюминиевая труба. Труба эта служила во дворе для отвода дождевой воды с крыши дома, чтобы место слива было подальше от дома и хозяйственных построек.
"Какие-то наркоманы утащили, для сдачи во вторсырьё. Они сейчас по всей округе всё, что сделано из цветных металлов, воруют и сдают", - решил Юрий Михайлович; но в милицию заявлять не стал, из многочисленных рассказов друзей и знакомых зная, что милиционеры своих сил на поиски подобных мелочей не тратят, а пошёл к приёмщику цветных металлов. Тот охотно показал ему все свои сокровища: трубы на пункте приёма не оказалось.
А через месяц украденная труба появилась во дворе Краснотовых. У них она выполняла точно такую же функцию: отводила дождевую воду с крыши, но не во двор, а в колодезный бассейн. На сей раз Юрий Михайлович, будто бы в шутку, чтобы не оскорбить людей подозрением в воровстве, спросил:
- Соседи, это не моя ли труба у вас?
- А чего ей у нас делать? Это - наша! - возмущённым тоном возразил ему Краснотов.
- А где вы её взяли? - будучи уже научен наученный предыдущим опытом подобных расследований и решив на этот раз так просто не сдаваться, осведомился Юрий Михайлович.
- А какое твоё дело? Купили! - глядя ему в глаза бесстыжими чёрными глазами, громко и скандально ответил Краснотов.
- Алюминиевую трубу - купили? Да где её сейчас можно купить? Сейчас ничего алюминиевого днём с огнём не сыщешь, всё в утильсырьё сдают! - не поверил ему Юрий Михайлович.
- Где, где! Но базаре! Подошёл такой вот, как ты, и продал. Не веришь - обращайся в милицию! А я тебе доказывать не обязан! Рекс, сторожи! - приказал Краснотов порыкивавшей во дворе собаке и, громко хлопнув за собой калиткой, направился в свой дом.
И опять Юрий Михайлович, ошеломлённый этой откровенной наглостью, не пошёл на открытый конфликт. Призывами к совести, видел он, Краснотовых не проймёшь, а затевать из-за трубы препирательство, тратить время на долгие милицейские разборки или, того хуже, учинять мордобой ему казалось занятием некрасивым и даже унизительным. Унизительным не для Краснотовых - он понял, что их ничем не проймёшь; унизительным для себя, для своего самоуважения.
"Ладно уж, поверю им в последний раз. Мало ли какие чудеса бывают. Может быть, и в самом деле купили; и даже не исключено, что, по незнанию, купили украденную у меня трубу. Что ж теперь, из-за какой-то трубы окончательно ссориться с соседями? Всю жизнь ведь придётся рядом с ними жить. Никакая труба мирной жизни не стоит".
Решив так, Юрий Михайлович молча развернулся и, борясь с упрямо не исчезавшей досадой, пошёл домой.
"Ага, побоялся со мной связываться, - поглаживая громадного серого Рекса, самодовольно усмехался Краснотов. - Понял, что его дело - труба... Я этих пятёрочников хорошо знаю... Ничего, милок, это только начало... Всю жизнь придётся рядом жить..."
9
Первым убедился в неправильности своей оценки возникшей ситуации Юрий Михайлович. В ноябре начали лить бесконечные обильные дожди, почти с тою же интенсивностью продолжались они и в декабре; и за неделю до Нового Года хозяйственный сарай рухнул. Раньше, когда алюминиевая труба была на месте, дождевые потоки с крыши дома отводились ею в сторону от сарая; теперь же вся вода лилась именно под сарай. Как Юрий Михайлович ни пытался, роя отводные канавы, осушать собиравшиеся у сарая лужи, ничто не помогло: нижний слой саманной стены размок, и сарай повалился набок. Хорошо хоть, что повалился он медленно, удалось спасти козу и нескольких оставшихся кур; но сделанные для них на зиму припасы, сено и кукурузные початки, оказались под завалами, измазались и размокли.
Пришлось переселить козу в небольшой сарай, стоявший над погребом. Конечно, нехорошо; прежде всего тем, что - негигиенично. Но - не убивать же козу, вместе с не рождённым ещё ею козлёнком. Или - не держать же её в любую погоду под открытым небом. Ведь ни коза, ни её будущий потомок в пропаже трубы не виновны.
А вот курам укрытого места не нашлось. Так что новогодний стол был украшен многочисленными блюдами из курятины. После чего возобновился долгий пост, далеко и безнадёжно перешагнувший за рамки рождественского.
После окончания торжеств, каникул и административной раскачки по поводу встречи Нового Года и Рождества, а затем - проводов Старого года, Юрий Михайлович отправился в странствие по чиновничьим кабинетам с целью получения разрешения на строительство нового хозяйственного сарая. Через пару недель этих мытарств выяснилось, что заветное строительство может быть начато только после того, как девушка из конструкторского бюро начертит на плане участка соответствующий прямоугольничек.
Но для этого нужно было иметь план участка. План участка, переданный ему, среди прочих документов и множества всякого мелкого имущества бывшими владельцами усадьбы, у Юрия Михайловича имелся; но, как оказалось, он был неправильным. На этом плане тою же либо такою же девушкой боковые границы земельного участка, то есть - межи с соседями слева и справа, были начерчены, словно по клеточкам в тетрадке по арифметике: строго перпендикулярными к улице. В реальности же и улицы предгорной, зажатой между двумя извилистыми речками станицы были кривыми, и кварталы геометрически бесформенными, и межи между участками чаще всего косыми.
Для составления правильного плана нужно было, чтобы участок Юрия Михайловича, а также примыкавшие к этому участку соседние владения были обмерены землемером. Для этого нужно было, чтобы, во-первых, владельцы всех соседних участков не возражали против обмера, и, во вторых, чтобы все они, в назначенный землемером день, находились у себя дома и могли присутствовать при обмере.
Получив согласие на обмер у всех соседей, пришёл Юрий Михайлович на поклон к Краснотовым.
- Ты смотри, и вправду межа у нас косая,- став на стыке уличных заборов, задумчиво произнёс Краснотов. - А они говорят, положено, чтоб - прямая?
- Говорят, - устало кивнул головой Юрий Михайлович.
- Если - прямая, то треть твоего огорода моей будет, - с ещё большей задумчивостью сказал Краснотов.
- Эт точно, - не понимая, куда клонит сосед, и думая, что тот подшучивает над составителями нелепого плана, не слишком весело усмехнулся Юрий Михайлович. - Да ещё и с половиной колодца в придачу.
- У-гу,- неспешно кивнул головой Краснотов.- А у меня что-то вода из качалки стала плохо поступать.
-А чего ж молчал? Бери из моего колодца. Там струя мощная, всем хватит, - пожал плечами Юрий Михайлович.
- И у меня ещё один проезд на огород будет... А то раньше от угла дома какого-то метра не хватало, чтоб машина или трактор могли проехать...
"Будет торговаться за этот метр. Да отдам я тебе этот метр, и больше отдам, если тебе так уж надо",- подумал Юрий Михайлович; но сказать не успел. Краснотов, наведя на него тяжёлый взгляд, отчётливо проговорил:
- А ты, значит, хочешь, чтобы я отказался от того, что само ко мне в руки лезет... Что, за дурака меня принимаешь?
- Ты что, шутишь?- удивился и даже немного растерялся Юрий Михайлович; а Краснотов, не отвечая, круто развернулся и, чавкая по талому снегу измазанными в свином навозе кирзовыми сапогами, неспешно зашагал вдоль высокой глухой ограды к своей калитке.
- Ты что, совсем совесть потерял?- удивлённо спросил у него Юрий Михайлович.
- Да пошёл ты со своей совестью. Держись за неё ты, а мне она и ... не нужна, - грубо выругался Краснотов и, резко толкнув калитку, исчез в провале своего двора.
Юрию Михайловичу захотелось крикнуть в ответ что-нибудь не менее же злое и обидное, но он смог сдержаться и подавить вспышку гнева. И, вместо глупого скандала, отправился к землемеру, чтобы по-умному объяснить ему, что, хотя один из соседей возражает против обмера, но сосед этот, Краснотов, сейчас целыми днями дома, и во время проведения обмера можно будет его позвать. Не захочет придти - его дело; почему другие должны страдать из-за чьего-то зловредного упрямства? К тому же - соседи со стороны торца усадьбы отлично знают, к какому столбу их ограды ведёт межа между участками Юрия Михайловича и четы Краснотовых, если надо - покажут. Впрочем, межа сама себя покажет. Огороды осенью вспаханы, и тот, и другой - разными тракторами, и каждый - в строгих пределах своих участков. Не вспаханной осталась лишь межа. Там и специалист не нужен, чтобы разобраться.
- Знаю я этого Краснотова... Наглый, крикливый... - угрюмо пробурчал землемер.
- За дополнительные трудности - дополнительная оплата, - ободрил его Юрий Михайлович.
- Ну, ладно... Ждите завтра, к девяти утра. Может, к десяти. Или, если с утра не получится, часам к трём.
Но ни завтрашним днём, ни в какой-то из других последовательно назначаемых им дней землемер так и не пришёл. После пятой или шестой несостоявшейся встречи Юрий Михайлович взялся за строительство нового сарайчика. Такого, чтобы на его сооружение хватило пригодных к использованию остатков рухнувшего сарая. Маленького, низенького, скромного строеньица на два небольших отделения - для козы и будущих кур. Тогда и коза да цыплята - куры будут обогреты - сыты, и время да деньги целы, не потрачены практически впустую, а теоретически - себе же во вред. А если вдруг к факту незаконного существования сарая возникнут официальные претензии, то таковое строение не жаль и развалить.
10
Наступила ранняя весна третьего года проживания Юрия Михайловича по соседству с Краснотовыми. Уже в середине марта погода позволила начать посадку картофеля: солнышко светило ярко, воздух был горяч, как в начале лета, земля курилась истомлённым, соскучившимся по зелёному убранству паром. Юрий Михайлович, вооружившись лопатой и парою вёдер с посадочной картошкой, вышел на огород. И увидел: в землю его огорода воткнуто множество невысоких колышков, обозначавших, по всей видимости, линию новой, назначенной Краснотовыми межи. Линия, составленная из этих колышков, начиналась от изгороди между дворами, но от последнего столба изгороди круто сворачивала вглубь огорода Юрия Михайловича.
Юрий Михайлович молча переставил колышки вдоль линии прежней межи и принялся за посадку картошки. Не успел прокопать он и десятка лунок, как на огород выбежали Наталя и её дочь. Женщины молча и суетливо переставили последний колышек на пару метров вглубь территории Юрия Михайловича - "хоть шерсти клок" - и принялись демонстративно и с весьма агрессивным видом сажать свои клубни в лунки, только что выкопанные соседом.
- Наташа, - поморщился Юрий Михайлович,- как вам не стыдно?
- А чего это нам стыдно должно быть?- распрямившись и демонстративно подбоченясь, вскипела праведным негодованием Наталя.- Мы же не для себя, а вот для них,- кивнула она головой в сторону дочки,- для детей стараемся! Им вон скоро замуж да жениться, надо же подумать, что есть будут! А тебе зачем? Сам говорил, что столько не надо, просил, чтоб мы взяли!
"В мире уже не осталось такой подлости, которая не была бы сделана ради детей",- вспомнилось Юрию Михайловичу известное изречение.
- Тогда просил, сейчас не прошу. К тому же - у меня тоже дитё подрастает,- негромко сказал он.
- То - твоё дитё. А это - наши, - с неподдельным негодованием по поводу услышанной несусветной глупости отрезала Наталя.
На звуки её нервного голоса над сплошным забором, отделявшим краснотовский двор от огорода, приподнялись головы Краснотовых - мужчин. И - застыли в недоумении: "Пора в атаку? Или - рано, нужно ещё посидеть в засаде?"
"Эге, да у них операция спланирована, как у профессиональных террористов, - подумал Юрий Михайлович. - Вначале выпускаются женщины, по-женски беззащитные и по-женски же несдержанные и эмоциональные; а потом, когда уже непонятно и даже неважно, как и из-за чего всё "это" началось, появляются с автоматами и бомбами их благородные и мужественные защитники. Даже интересно: а вот эти "защитники" - с голыми кулаками, или запаслись чем-то более существенным?"
Женщины умчались за новыми клубнями, а Юрий, вынув из лунок уже присыпанные ими несколько картофелин, положил их на меже, а затем посадил в те же лунки свою картошку. Когда он делал это, на огород, из засады, выскочили Краснотовские мужчины, но, недолго потоптавшись невдалеке от двора, вернулись обратно.
С этого дня межа превратилась в линию фронта. Как и в любой воинской кампании, бывали и затишья, но перемирия - никогда. Любой предлог использовался Краснотовыми для возобновления боёв, производимых с одной нескрываемой целью: довести противника до полного нервного изнурения и, как следствие, приучить его к мысли, что лучший способ избавиться от угрозы очередного нападения - безоговорочная капитуляция.
- Ты почему не срубил деревья, выросшие в начале межи?
- Но ведь они растут с вашей стороны; на своей стороне я всё вырубил.
- Они тень на твой участок бросают? На твой! Значит, это твоя забота!
"И в самом деле,- подумал Юрий Михайлович,- в тени мои же посевы чахнут; да и очень уж много сеянных и корневых отпрысков плодят эти акации да клёны".
Срубил.
- Как ты посмел без спросу срубить деревья на меже?
- Да вы же сами требовали.
- А мы уже передумали! Нам они не мешают! А вот как ты посмел наступить на нашу территорию?
- А как бы я тогда рубил?
- Надо было спросить разрешения, рубить или не рубить! Ты на целых полметра залез на наш участок! И затоптал нашу клубнику!
- Я-то как раз на неё ни разу не наступил. А вот вы сейчас всей семьёй по ней топчетесь.
- А это наше дело! Ты нам не указывай, где нам на своей территории топтаться, мы и сами знаем!
И так - громко, крикливо, долго, не отвлекаясь на обычные споры между собой, а - дружно, согласованно, всей сплотившейся ради общей цели голосистой семьёй. Непременно - женщины впереди, мужчины чуть сзади. Но и после окончания этого шумного спектакля действие продолжается. Краснотов остаётся в партере, то бишь у себя во дворе, и, талантливо исполняя роль театрального клакера, громко выкрикивает всяческие обвинения в адрес нехорошего соседа. Наталя отправляется на улицу, на демонстрацию протеста, дабы излить "наболевшее на сердце" соседкам и всем прохожим. Семья успешно применяет современный, научно обоснованный подход: что за психологическая война без активно проводимой пиар-кампании?
Но вот уже весна и большая часть лета пролетели, как один суматошно-изнурительный день в трудовом лагере с развлекательными прогулками в сумасшедшем доме. Закончились описанные в начале повествования августовские дожди; подсохли очищенные от зарослей бурьяна грядки; пришло время выкапывать кормилицу из земли.
Утро дня, намеченного Юрием Михайловичем для осуществления заготовительных работ, началось, как всегда, с ухода за матерью: уборка в комнате, протирание лица и всего тела поочерёдно влажными и сухими полотенцами, смена постельного белья. Тем временем сын кормил собаку, кота и стайку подросших за лето цыплят, живших в сарайчике, заново построенном Юрием Михайловичем. Затем он и вывел в сад и подоил там козу.
"Вот и помощник мой подрос да маленько окреп, - улыбнулся Юрий Михайлович, взглянув сквозь занавеску на довольно высокого для своих четырнадцати лет стройного широкоплечего подростка, нёсшего через двор накрытую марлей кастрюлю со свежим козьим молоком. - Всё-таки деревенская пища есть деревенская пища".
Окончив санобработку в комнате матери, Юрий Михайлович тщательно помыл руки и взялся за приготовление завтрака. Сжарив нежный омлет и сварив манную кашу, то и другое - на козьем молоке, он отправился кормить с ложки мать; ей в последнее время почему-то стало заметно хуже, и она уже два месяца не могла есть сама и более месяца не вставала с постели.
Но мать даже не открыла рот; это обычно служило сигналом "Я сыта". Юрий Михайлович слегка удивился: он, по долгому опыту ежедневных кормлений, знал, что по утрам у неё, наоборот, усиленный аппетит. Отставив тарелку с отвергнутым омлетом в сторонку, он предложил матери манную кашу. Но она в ответ, не открывая рта, медленно и устало закрыла веками глаза. Юрий Михайлович, прикоснувшись губами к её лбу, проверил, нет ли у неё температуры; лоб, показалось ему, был даже холоднее, чем обычно. Подумав, что она, видимо, просто хочет спать, он решил, что, пока она бодрствует, нужно сделать ей назначенные врачом уколы общеукрепляющих препаратов.
Осторожно перевернув мать на живот, он стал протирать ваткой со спиртом место будущих уколов. И в который уже раз с удовлетворением отметил, что, хотя покрасневшие места на коже спины и есть, но пролежней, тьфу-тьфу-тьфу, благодаря ежедневным протираниям спины спиртом либо, если не удавалось его купить, крепкой самогонкой - за более чем два с половиной года лежачей болезни так и не появилось.
С трудом найдя не исколотые иглами места, Юрий Михайлович сделал два новых укола. Мать, как всегда, не выявила ни малейших признаков неудовольствия или боли, а её сын, в который уже раз, удивился её неиссякаемому и безмолвному терпению. Осторожно перевернув больную на спину, опять подтянул её повыше на подушку: время приёма таблеток. Положив в слегка приоткрывшийся рот матери две назначенные врачом таблетки, он поднёс к её губам стакан с парным козьим молоком. Небольшая порция молока залилась в рот; мать, не сделав даже попытки глотательного движения, слабо закашлялась, но таблетки продолжали недвижно лежать на её вялом языке.
Юрий Михайлович испугался и встревожился: такою безразличной и безвольной он её ещё не видел; уж чем-чем, а стойкостью и несгибаемостью духа она отличалась всегда. Внимательно всматриваясь в её лицо, он пару минут постоял у кровати, затем, аккуратно подоткнув одеяло, пошёл на кухню.
Молча позавтракав вдвоём с сыном, Юрий Михайлович опять заглянул к матери. Она тихо спала; и он, несколько успокоившись, отправился посмотреть, сохнет ли земля на обкошенных им вчера грядках картофеля.
Едва выйдя на свой участок, он увидел лежавшие вдоль межи груды бурьяна, преимущественно громадные растения вызревшей амброзии, скошенные на соседнем участке и переброшенные на его грядки. Он даже удивился: такого хамства он не ожидал даже от Краснотовых.
"Понятно,- подумал он, - мои милые соседи намерены вскоре после уборки урожая взять власть над моим участком в свои руки. Или - не "после", а "до"? А потому кучами бурьяна столбят территорию, на которой будут убирать плоды моих трудов в свои закрома. Но, в любом случае, сейчас происходит демонстрация ими своей силы. Так сказать, разведка боем. Что ж; значит, время односторонних уступок прошло. Бесконечными уступками жадность и наглость не остановить. От уступок жадность только наглеет, а наглость - жаднеет".
Сходив в сарай за вилами, Юрий Михайлович за полчаса работы перебросал обратно через межу сваленный на его грядки чужой, обильно сеющий семена бурьян. Вернувшись затем в дом, он первым делом зашёл в комнату матери; та по-прежнему спала. Тогда он принялся за привычную ежедневную работу: стирку грязного постельного белья, в течение вчерашнего дня простыня за простынёй снятого с постели матери. При этом сын Алёша, по просьбе отца, чистил картошку: мягкое картофельное пюре, с расплавленными в нём сливочным маслом, козьим сыром и куриными яйцами мать всегда ела с удовольствием. Может быть, надеялся Юрий Михайлович, и на этот раз она захочет пообедать этим блюдом; ведь осталась без завтрака.
Приближалось время обеда. Сваренная и растолчённая сыном картошка уже превратилась в пюре, а Юрий Михайлович ещё не закончил стирку. Сына к этой работе, даже к наиболее простой и лёгкой её части, к развешиванию выстиранного белья, он никогда не привлекал. Работа эта очень грязная и неприятная; а Алёшка всё-таки ещё ребёнок и, как все дети, брезглив; к тому же - зачем оставлять у него в памяти те впечатления, что, став со временем ассоциативными воспоминаниями о бабушке, будут ему неприятны? Пусть лучше уж поможет в чём-то другом...
- Лёша, извини, моя очередь доить козу, но - зашиваюсь. Подои, пожалуйста, опять ты. Справишься?
- Запросто! - воскликнул парнишка. Юрий Михайлович невольно усмехнулся: с козой "запросто" не получится. Коза у них вредная, её надо не просто держать во время дойки, а всем телом придавливать к стене или к дереву. Никаким иным способом её не убедить стоять на месте, а потом сама же будет мучиться и непрерывным беканием просить, чтобы её подоили. И даже притиснутую к чему-либо, казалось бы, надёжно застывшую строптивицу приходится доить всего лишь одной рукой, а второй держать кастрюлю на весу. Не то она в самый неожиданный момент изловчится, резко рванёт наутёк, а при этом собьёт кастрюлю или наступит в неё ногой.
Да и в жизни у мальчишки всё происходило и происходит далеко не просто. Мать фактически от него отказалась, подбросила отцу, не забыв при этом истребовать с того алименты и прочие материальные блага; но в редких письмах сыну настойчиво и старательно валит вину за свои решения и действия именно на отца. Мол, когда я хотела и могла взять тебя к себе, он не дал... И вообще он такой, сякой и вон какой...А теперь, из-за тяжёлых жизненных условий и бедности, взять тебя к себе я уже не могу и очень от этого страдаю....
Мальчишке разобраться в горе этой клеветы очень непросто, многого он, в силу возраста, не может понять и оттого страдает и переживает. Но Юрий Михайлович всё равно уверен: всё с ним будет нормально. Паренёк растёт здоровым, неглупым, разносторонне развитым. Характер у него добродушный, весёлый и независтливый. За три года, что осталось ему учиться в школе, он ещё подтянется, окрепнет, в какой-то мере повзрослеет, а уж потом постепенно со всем разберётся и, смотришь, со многим в жизни сможет запросто справиться.
- Пап, там дядя Краснотов велел Вам передать, чтобы Вы на огород к нему вышли, - сказал сын, входя в дом с кастрюлькой, накрытой четырёхкратно сложенным куском промоченной молоком марли.
- Ох. Опять они что-то придумали,- тяжко вздохнул Юрий Михайлович. - Ладно, пойду. Всё равно не отстанут. - И, впрыгнув в свои босоножки , он медленно и устало побрёл на огород.
11
- Чего хотел? - не дойдя нескольких метров до полусогнутого Краснотова, с вилами в руках напряжённо работавшего на меже, негромко произнёс Юрий Михайлович. Краснотов наколол на вилы большую охапку бурьяна, затем сильным взмахом швырнул её через межу прямо к ногам соседа и угрожающе прорычал:
- Как ты посмел положить обратно то, что я тут положил?
Юрий Михайлович взглянул по сторонам. Весь бурьян, что он утром вернул на участок Краснотовых, вновь лежал на его огороде.
Тем временем Краснотов, с размаху воткнув вилы в только что брошенную им кучу бурьяна, тремя быстрыми шагами приблизился к соседу - и вдруг по-боксёрски запустил правый кулак ему в лицо. Юрий Михайлович, даже не успев подумать, привычно-тренированным и инстинктивно-быстрым движением левой руки поймал на подлёте запястье правой руки Краснотова; и, удерживая запястье в своей ладони, сильно сжал вокруг него свои пальцы.
Краснотов дёрнул правую руку к себе, но не вырвал, после чего сильно ударил снизу левым кулаком, опять целясь в лицо соседа; и опять Юрий Михайлович смог перехватить запястье левой руки Краснотова своей правой ладонью. Но достаточно сильно сжать её кольцом всех пяти пальцев он не смог - кулак Краснотова выбил из сустава большой палец его правой ладони.
Краснотов дёрнул обе свои руки к себе, но вырваться не смог. В его глазах отразился охвативший его животный страх; такой силы в противнике он не предполагал. Изо всех сил и всем телом крутнулся ужаснувшийся агрессор влево, где, как он почувствовал, сжатие ладони Юрия Михайловича было слабее. И - вывернул своё левое запястье из-под не работавшего большого пальца противника. После чего, развернувшись спиной к противнику, он ухватился левой рукой за древко воткнутых им в бурьян вил, а одновременно резким движением вырвал из сжимавших пальцев и свою правую руку.
- Убью!- хватаясь в наклоне правой рукой за древко у самого железа вил и прицельно косясь на Юрия Михайловича, рвавшимся из живота рёвом прорычал Краснотов. И, выдёргивая вилы из кучи бурьяна, взмахнул перед собою древком вперёд - вверх, чтобы потом с размаху всадить вилы в живот или в грудь стоявшего позади него человека.
Но Юрий Михайлович, быстро шагнув к Краснотову, успел, в самом начале обратного смертельного полёта вил, толкнуть его в согнутую спину вниз, к земле. Краснотов, не отпуская из рук на смерть зажатых вил, повалился всем телом на кучу брошенного им же бурьяна.
"Ударить его ногой под рёбра? Или прыгнуть сразу двум ногами на спину?" - короткими вспышками мелькнули в мозгу Юрия Михайловича зомбирующие штампы из заполонивших телеэфир криминальных боевиков; но то, что мысль: "Жалко, тоже ведь живой человек", оказалась и сильнее, и быстрее, он понял, уже падая грудью на начавшую приподниматься спину Краснотова.
- Ты что делаешь, гад! - разнёсся по огороду истошный крик. От краснотовского свинарника, волоча за край держака тяжёлую, облепленную свежим коровяком лопату, неуклюжими грузными шагами топала к месту схватки Наталя. - Брось его, а то щас лопатой как у...!
Лопата, зацепившись за мощный куст крыжовника, вырвалась из её рук. Наталя, пробежав по инерции несколько шагов, развернулась и, выдернув лопату из куста, устремилась в прежнем направлении.
- Я ничего ему не делаю! - держа рычавшего под ним Краснотова за руки и всем телом прижимая его к земле, прокричал Юрий Михайлович Натале. - Я его только держу, чтоб успокоился!
Через пару шагов Натали лопата, зацепившись за другой куст, вновь вырвалась из её рук. Наталя попыталась было затормозить, но едва не упала и, не останавливаясь и лишь громко выругавшись, помчалась дальше.
Подбежав вплотную к лежавшим у межи мужчинам, она, не слушая объяснений Юрия Михайловича, вцепилась ногтями в его левое плечо и изо всех сил рванула его вверх, а затем потащила в сторону.
Едва Краснотов почувствовал, что сдерживавшие его тиски ослабли, он тут же оттолкнулся от земли держаком не выпускаемых из рук вил и вскочил на корточки. Во время подъёма, ещё как следует не разогнувшись, он в проём своей левой подмышки увидел стоявшего на коленях, грудью к нему, ненавистного соседа. И далее уже не думал, что и как делать, просто доводил до конца то, на чём его прервали: очередным сильным махом, одновременно с мощным разгибанием согнутого тела, замахнулся вилами для последующего удара.
Юрий Михайлович видел этот смертельный замах, но что-то сделать для своего спасения, попытаться избежать участи быть проткнутым четырьмя острыми грязными штырями - уклониться, откатиться или отскочить в сторону - у него не было возможности. Стоявшая позади него Наталя, навалившись на него всем своим грузным телом, цепкими и по-крестьянски сильными руками притиснула его плечи к своему липкому, обляпанному коровяком животу. За то мгновение, что ему оставалось для жизни, вывернуться из-под неё было не успеть; оставалось расслабиться и кратким импульсом обречённой мысли взмолиться к Богу, чтобы не было слишком уж жестоких мучений, чтобы всё закончилось быстро.
По-звериному свирепый хрипящий вдох Краснотова резко стих, что для намеченной им жертвы означало: широченный, мощный, ничем и никем не сдерживаемый замах достиг своего апогея, сейчас горизонтально удерживаемые руками Краснотова вилы полетят по обратной дуге, а затем... Уж Краснотов-то знает, куда бить в живое существо, чтобы наверняка его убить, навыки у него отработаны до автоматизма, и руки крепки; он не промахнётся...