По улицам и заледеневшим каналам гуляла февральская поземка. Пропитанный ледяной сыростью ветер превращал в суровое испытание даже обычные для российской зимы семь градусов ниже нуля. Возвращаясь после выписки из больницы, Арнольд зябко кутался в тоненькую осеннюю куртку. Мать не смогла его встретить. В последние месяцы она с трудом выходила из дома, но к приходу сына постаралась накрыть праздничный стол. До наступления темноты они пили на кухне чай. Мать ласково и грустно смотрела на любимого сынулю, а он время от времени бросал испуганный взгляд на соседний дом. Три окна над аркой торчали, как черные пустые глазницы.
В середине марта, когда зима, огрызаясь метелями, не хотела покидать город, матери не стало. Похороны помог организовать дальний родственник. Во время печального мероприятия Арнольд встретился и с кузиной. В черном траурном платке Аня выглядела строгой и повзрослевшей. В это время ее мать и соседка тетя Клава собирали стол для поминок. По окончанию их женщины помогли вымыть посуду и, еще раз выразив соболезнования, ушли. И в тот момент Арнольд до конца прочувствовал окружившую его пустоту.
К счастью, родственник не оставил троюродного племянника без поддержки и помог оформить инвалидность с правом работы. В начале мая Арнольд устроился продавцом в книжный магазин. По иронии судьбы, тот самый, что несколько месяцев назад перепутал с оружейной лавкой. Тихая размеренная жизнь и непыльная работа в двух шагах от дома показались бы иному инвалиду-пенсионеру очень не плохим вариантом. Но каково было молодому человеку, еще недавно мечтавшему о блестящей карьере! Смириться с этим, помогали только препараты, которые теперь принимал строго по предписанию врача.
А город, как и всю страну, било в нервной лихорадке. В начале лета Мишель позвал на митинг. Арнольд долго сомневался, но все-таки приглашение принял. На главной парадной площади перед бывшим императорским дворцом он не был, наверное, целую вечность. Народу там собралось много, хотя размеры площади позволяли вместить и гораздо больше. Крупные белые чайки барражировали над дворцом, величественным обелиском и головами возбужденной толпы. Плакаты и ораторы с микрофонами призывали свергать тиранию и бороться за свободу. На площади собралась вся компания, включая Сашку Боцмана. Тот сильно располнел, был плохо подстрижен, и действительно походил теперь на взъерошенного разжиревшего кота.
Арнольду крепко жали руку. Спрашивали, как дела. Но рассказывать особенно было нечего. Да и в царившем вокруг шуме его вряд ли бы кто-нибудь расслышал. Вскоре, про бывшего однокурсника забыли, а Арнольд начал чувствовать страх. Казалось, толпа вот-вот кинется на штурм дворца, а оттуда людей начнут косить пулеметы. Ушел он по-английски, и вряд ли кто-нибудь из компании о нем вспомнил. Больше Арнольд на митинги не ходил. А в судьбоносные для страны дни слушал по телевизору "Лебединое озеро".
С началом объявленной свободы стали задерживать пособие по инвалидности. Зарплату в магазине либо не платили вообще, либо выдавали книжной продукцией. Сбывать разумное доброе вечное Арнольд ходил на главный проспект. В скверике вокруг памятника великой императрице обосновалось большое количество таких "коммерсантов". Торговали, кто чем мог, от импортного женского белья до детского питания. Среди завсегдатаев рынка со страхом произносилось новомодное словечко рэкет. И однажды Арнольд увидел, как вдоль импровизированного торгового ряда неспешно двигаются двое атлетически сложных мужчин в спортивных костюмах. В одном из них он узнал Глеба. Проходя мимо притихших торговцев, представители новой элиты скептически их рассматривали. Видимо прикидывали можно ли с этой жалкой публики чего-то взять. Когда они ушли, Арнольд быстро собрал непроданные книги, отправился домой, и больше в сквере не появлялся. Иногда по выходным выходил со своим товаром на набережную канала. Торговля там шла совсем плохо, но и рэкетиры пока не появлялись.
К одиночеству он привык достаточно быстро. Впрочем, оно и не было тотальным. Соседка тетя Клава заходила помогать по хозяйству. Она причитали по поводу так рано ушедшей матери, рассказывала последние новости и слухи. Наблюдая, за изменением ее взглядов, можно было отслеживать, как восторг по поводу крушения тирании, быстро трансформируются в ненависть к новой власти. Эти пошлые мещанские настроения сильно раздражали Арнольда. И все же, беседы хоть как-то помогали скрашивать пустые одинокие вечера. Но однажды соседка намекнула, что он бы мог прописать в квартиру ее племянника из сельской глубинки. Естественно, что в долгу ее родственники не останутся. А сама она продолжит оказывать соседу бескорыстную помощь.
Слушая ее ласковую скороговорку Арнольд, почти воочию видел, как облетают последние декорации, обнажая хищный волчий оскал мира. Отвечать на столь выгодные предложения он не стал. Клава, кажется, все поняла и больше свою помощь не навязывала. А сталкиваясь с другими соседями, Арнольд вдруг стал ощущать холодок отчуждения. Видимо про него начали распускать сплетни. Вечера он теперь проводил в полном одиночестве с чашкой чая на кухне. Пустота выползала из всех углов. Висела под высокими потолками квартиры. Обволакивала сумраком последнюю еще горевшую лампочку люстры. В открытые окно с противоположной стороны улицы иногда залетали звуки перфораторов, вперемешку с ними незлобливая матерная брань и белорусский говор. В квартире Ирмы уже много месяцев подряд делали капитальный ремонт.
И все же мир не хотел окончательно превращаться в уродливую стальную конструкции, где никакому человеческому участию больше нет места. Отец Ани периодически звонил. Спрашивал, как дела, и предлагал свою помощь. Однако, когда Арнольд спрашивал про его дочь, ограничивался общими словами и переводил разговор на другую тему. А через несколько лет после крушения тирании объявился Петька Колыванов. Он потолстел и возмужал. Окончил институт и работал в какой-то строительной фирме. Золотых гор не имел, но на ногах стоял крепко. Этого и можно было ожидать. Но удивил бывший одноклассник другим. Когда Арнольд, пряча улыбку, поинтересовался, как у Петьки с творчеством, тот, смутившись, полез в сумку и протянул журнал в яркой глянцевой обложке.
Вряд ли можно утверждать, что не бывает бывших поэтов. Многие, повзрослев, со стыдом вспоминают написанные в пылкой юности строки. А кто-то, не утратив с годами тягу творчеству, обращается к смиренной прозе. Так случилось и с Петькой. Молодежный журнал публиковал его фантастический рассказ, вернее сказку на современную тему. Пробежав глазами страницы, Арнольд отметил хорошее качество иллюстраций. Подписанный автором экземпляр он поставил на полку рядом со сборником Достоевского. Но, проводив приятеля, переместил журнал на полочку в туалете. По прямому назначению жесткую журнальную бумагу он использовать не собирался. А для развлекательного чтения в "кабинке уединения" Петькино творчество вполне могло сгодиться.
По предписанию врачей Арнольд продолжал принимать тяжелые психотропные препараты. О фантастических событиях, якобы имевших место в его жизни, он старался не вспоминать. Но как-то в вечерних городских новостях увидел репортаж о недавно установленном памятнике "чижику". Причем место установки и сама легендарная птичка выглядели точно так, как ему однажды привиделось. Нечто пророческое в его безумии все-таки было!