Странствующий монах
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Странствующий монах
фантазия на средневековую тему
Брошенный в костер сук оказался сырым, и огонь сердито зашипел, капризно поджимая тоненькие язычки-пальцы. Увидев это, монах сокрушенно покачал головой.
- Прости, братец, сейчас дам тебе пищу получше!
Достав новую ветку, он несколько раз переломил ее и аккуратно подложил в костер. Сухие еловые прутья пришлись огню по нраву, и он весело потянулся вверх, пытаясь лизнуть ладонь кормильца. Отдернув руку, монах погрозил шалуну пальцем.
- Аккуратней, дружище! Брат Феникс заботится о тебе, каждый вечер собирает ветки, ломает их, складывает для тебя в уютный шалашик. А как он будет это делать, если ты обожжешь ему ладони?
Пламя послушно опустилось вниз, и огненные язычки заплясали у основания сложенных пирамидой прутьев.
За время путешествия брат Феникс привык беседовать с огнем. Они действительно были друзьями. Дети разных стихий вместе коротали вечера, говорили каждый на своем языке и, как казалось, друг друга понимали. Наблюдая, как пламя деликатно облизывает ветки, он отказывался верить, что тот же самый огонь в одночасье способен поглощать целые города, истреблять сотни человеческих жизней.
-Быть может, это какое-то другое существо - свирепый брат или дальний родственник моего друга?
Но он понимал, что произойдет, если выпустить его приятеля на свободу. Позволь только огоньку выбраться из круга, добежать по сухой траве до валежника, и пламя взметнется выше деревьев. Обратившись в своего неистового сородича, огонь понесется по лесу, пожирая вместе с птенцами птичьи гнезда, уничтожая все на своем пути.
- Наверное, какая-то злая сила вселяется иногда в огонь, в воду, в ветер. А уж если она завладевает толпой людей, бед еще больше, чем при пожаре или наводнении...А, может быть, опасность не в злой силе, а в самой свободе? Огонь ласков и послушен в очаге или кострище. С речкой легко ужиться, пока она течет в своем русле. Народ трудолюбив и богобоязнен, если чувствует над собой руку государя. Пожалуй, только ветер всегда свободен. Но он по-другому просто не может, отними у него свободу, и он перестанет быть ветром...
Вопросы рождались один за другим. Казалось, весь мир вокруг соткан из больших и малых загадок. Великой и вечной тайной развернулось над головой звездное небо. Загадочно и тревожно звучали голоса ночного леса. Маленькие загадки обитали в темной траве и шуршали в дорожной котомке, если он забывал закрыть ее на ночь. Загадки посложнее крылись в словах и поступках людей. Много непонятного таилось в этом большом запутанном мире за монастырскими стенами, но видно не спроста отец-настоятель отправил его в долгое путешествие. Когда впереди и за спиной бесконечные версты, над головой луна сменяет солнце, а перед глазами каждый день новые лица, куда лучше познаешь Божье творение, чем в келейных размышлениях,
- А как же другие братья? Почему им предписано, не покидать монастырские стены? Может быть, настоятель верит в его стойкость к соблазнам. А может он надеется, что в дальних странствиях Феникс вспомнит хотя бы свое настоящее имя...
Размышление его прервал тихий шорох. Из травы в освещенный круг выглянула остроносая лукавая мордочка. Видимо лисенка привлек запах пищи из походной котомки. Звериным чутьем он угадал, что сидящий у костра зла ему не причинит, и на человека смотрел с веселым любопытством. Монах невольно улыбнулся:
- Ей братец, ты просто пришел меня проведать, или хочешь получить угощение?
В ответ лисенок наклонил голову, и умные глаза-пуговки весело сверкнули. Казалось, он тоже улыбается. Вздохнув, Феникс полез в котомку:
- Понимаю, понимаю! Ты бы поболтал со мной, но какая же беседа на пустой желудок.
Отрезав кусок вяленого мяса, монах осторожно подкинул его зверю. Тот ловко подхватил угощение и, заглатывая его на ходу, скрылся за освещенным кругом.
- Приходи завтра! Если миряне будут щедры, я обязательно с тобой поделюсь. - крикнул Феникс вслед убегающему зверю.
Из-за туч, словно большая монастырская сковородка, выплыла желтая луна. Только маленькая засечка на левой стороне указывала на то, что пока еще не полнолуние. Пора было ложиться спать. Подкинув в костер сухих сучьев, Феникс перебрался на заготовленное еще с вечера ложе. За время путешествия он научился быстро и ловко делать себе постель из сплетенных веток. Спать на этой лежанке было не хуже, чем на кровати в его келье. Он не знал, правильно ли поступает, потакая своей плоти, но создавать уют вокруг своего бивачного костра брат Феникс любил. Когда с неба опускалась ночная мгла, огороженный светом круг становился его маленьким домом. В походном котелке весело булькала похлебка. Рядом под рукой лежали аккуратно сложенные в стопку дрова. Пенек или ствол упавшего дерева обычно служили стулом. Подвинувшись ближе к огню, монах чувствовал приятное тепло и думал, что плоть иногда можно побаловать, а вот к аскетам Господь не так уж и благосклонен
- Взять к примеру брата Ираклия. Уж как усердствует, а ведь, похоже, все напрасно...
Этот молодой монах жил в соседней келье. Он был неистов в постах и молитве и иногда по ночам за стеной слышались удары бича и сдавленные стоны. Но плоть никак не хотела укрощаться, в этом Феникс убедился, когда их однажды вместе послали полоскать белье на речку. Прихрамывая на левую ногу, молодой монах шел впереди. Лицо его было сосредоточено и отрешенно. Казалось, он не замечает нежной зеленой травы под ногами, не видит, как играют лучи на листьях старого дуба, не слышит веселого щебетания птиц. Красота мира была лишь соблазном, отвлекающим от молитвы. Но оказалось, настоящие соблазны его только еще поджидают.
Шумная компания молодых служанок полоскала белье. Подоткнув юбки, девушки по колено зашли в воду. В загорелых руках мелькали простыни и скатерти с не отмытыми до конца разводами от графских застолий. Широкие рубахи, спадая вниз, обнажали то незагорелую полоску плеча, то белые пухлые округлости. Увидев монахов, служанки вышли на берег. Улыбаясь и перешептываясь, смотрели, как приближаются к ним две унылые фигуры в серых рясах. Вопреки здравому смыслу юбки не опустились, а поползли вверх, открывая уже не только колени. Феникс даже со спины увидел, как напрягся, превратившись в сухую жердь, Ираклий. А девушки пошептавшись, прыснули от смеха, и вперед вышла полногрудая черноволосая красотка. Юбка взлетела вверх и ослепительно белая стройная нога преградила дорогу. Ираклий задрожал и под новый взрыв смеха уронил с плеч корзину. Исправлять ситуацию пришлось напарнику.
- Сестренка, ты так хочешь, чтобы два бедных монаха отправились в преисподнюю? - улыбаясь, проговорил Феникс.
- Возьми и меня туда! С таким красавчиком хоть на рога к черту! - задорно ответила девица и тряхнула головой так, что по плечам рассыпались густые черные волосы.
-Не поминай нечистого! - строго произнес Феникс, погрозил пальцем, потом уже тише добавил -Я помолюсь за тебя, сестренка!
Не обращая больше внимания на соблазнительницу, он помог Ираклию собрать упавшее на траву белье. В тот момент Феникс действительно относился к этой бойкой красавице, как к глупенькой и непослушной младшей сестре. А, может быть, она действительно напомнила его сестер из той жизни, которую он никак не мог вспомнить...
Сны брат Феникс делил на обычные, загадочные и вещие. Обычные сновидения в искаженном виде обыгрывали события прошедших дней. Вещие сны предупреждали о грядущих переменах, и, как правило, сбывались. Загадочные тоже пытались донести что-то очень важное, но понять, что кроется за их огненными символами, Феникс не мог.
Одно из таких сновидений посетило его в эту ночь. Сначала Феникс увидел себя в бесконечных коридорам мрачного замка. Прорываясь сквозь толпы уродцев и карликов в шутовских костюмах, он куда-то бежал, пока в одной из комнат не обнаружил закрытый сундук, внутри которого что-то светилось. Лучи пробивались сквозь щели под крышкой и тонкими пучками разбегались в сумрак. Он не знал, что ищет, но абсурдная логика сна подсказала:
- Это здесь!
На каменном полу вокруг валялись обломки мечей и металлические прутья. С их помощью он попытался открыть крышку, но ржавый металл ломался, раня ладони. А сзади уже тянулись чьи-то липкие холодные пальцы. Он чувствовал, как кто-то наваливается на плечи и душит.
- Только бы успеть! - думал Феникс, но сундук так и не поддавался, а удушье уже становилось непереносимым. И вдруг на каменный пол легла широкая полоса света. От зарешеченного окна по световой дорожке к нему спускалась молодая женщина. Он сразу узнал этот наклон головы, канонизированные черты лица и улыбку. Вот только одета святая Магда была не по иконописным канонам. Широкий вырез оставлял открытой высокую полную грудь, а фривольное платье куртизанки обнажало при ходьбе стройную ногу. Подойдя ближе, святая протянула ему ладонь, и, взявшись за руки, они понеслись куда-то в голубое алмазное небо. Но, как это бывает во сне, декорации мгновенно сменились. Фигура святой превратилась в угольно-черную тень, и они уже не летели, а падали в пылающую преисподнюю. Только от пламени исходил не жар, а ледяной холод...
Проснувшись, Феникс уже наяву почувствовал, как утренняя прохлада пробирается сквозь одежду. Некоторое время он еще был под впечатлением сна, но холод заставил окончательно пробудиться.
Солнце уже поднялось над лесом, но еще не успело разогнать предрассветную сырость. По лугу рваными седыми клочьями полз туман. Ночной товарищ огонь давно улетел в свою далекую пылающую страну, и кострище подернулось пленкой холодного серого пепла. Рядом валялась на траве дорожная котомка. Похоже, что ночью кто-то стащил ее с бревна и пытался открыть. Феникс сразу же вспомнил лукавую мордочку лисенка и погрозил в придорожные кусты пальцем. Вернув котомку на место, он сделал несколько энергичных взмахов руками и несколько раз обошел вокруг кострища, разминая суставы и затекшие ноги. От движения кровь побежала быстрее. Сон окончательно ушел, а навеянная им тревога растворилась в красоте наступающего утра.
В этот рассветный час Божий мир был особенно прекрасен. На зеленых стеблях молодой травы сверкали алмазные росинки. Деревья играли с легким, еще прохладным ветерком и солнечными лучами. Пробуждающийся лес уже наполнился голосами птиц, и все вокруг казалось совершенным и умиротворенным, как в день своего создания.
Упав на колени, брат Феникс начал молитву. Простыми и искренними словами он восхвалял Творца за его труды, благодарил солнце, птиц, добрых людей, которых встречал и еще встретит на своем пути, благодарил отца -настоятеля за то, что тот послал его в это долгое путешествие.
Закончив молиться, он отправился к ручью. Осторожно, чтобы не замутить кристально чистую воду, умыл лицо и задержался над зеркальной гладью, рассматривая отражение. Видеть себя со стороны ему уже давно не приходилось. Устав строго запрещал зеркала в кельях. Монаху полагалось быть смиренным и безликим, но свое лицо у него все-таки было. Не особо красивое, но и не отталкивающее. Резко очерченные, словно вырезанные из дерева скулы, глубоко посаженные глаза, широкий лоб, обрамленный стриженными под горшок волосами.
- Кто же все-таки он? Кто его родители? Сколько ему лет: тридцать, сорок или еще больше?
Ответы на эти вопросы укрылись где-то на теневой стороне его памяти. И старый шрам на затылке крепко запечатал эту тайную кладовую.
Вздохнув, Феникс отправился обратно к костру разжигать огонь и готовить себе завтрак. Он уже почти смирился с тем, что у него нет прошлого, и жизнь началась десять лет назад, когда его нашли лежащим в беспамятстве на дороге.
В то утро, распродав накануне монастырский эль, братья Тук и Самуил возвращались с городской ярмарки. За благочестивой беседой, смакуя слившиеся на дно бочки остатки, они могли бы и не заметить лежащее на обочине тело. Но бедняге повезло. Еще раз ему повезло, когда в монастырь в тот же день пришел погостить старец Ароний , искуснейший в королевстве врачеватель телесных и душевных болезней.
Про этого человека ходило множество слухов. Как в таких случаях водится, приписывали колдовство и черную магию. Но когда кто-то серьезно заболевал, родные отправлялись искать старца, да он и сам часто внезапно появлялся на пороге дома тяжело больного. Так было и на этот раз. Незнакомца Ароний за две недели поставил на ноги, только вот память вернуть не смог. Больной не вспомнил даже своего настоящего имени, и с тех пор его звали братом Фениксом.
Монахи рассказали, что там, где его нашли, над обочиной дороги нависла толстая ветка. Кора в одном месте была ободрана, а внизу на земле отпечатались следы копыт. Судя по всему, он скакал куда-то в кромешной тьме и налетел на сук. Рана на голове подтверждала эту догадку. Беседуя с больным, Ароний пытался нарисовать эту картину. Но тот только испуганно тряс головой, не в силах ничего вспомнить. Видимо это задело профессиональную гордость лекаря. Уже потом, посещая монастырь, Ароний неизменно велел звать к нему брата Феникса. Иногда расспрашивал о монастырской жизни, но чаше просто молча смотрел на смущенного монаха. На высохшем морщинистом лице в глубоких провалах под надбровными дугами горели глаза, похожие на черные, но еще не остывшие угли. Под этим взглядом было неуютно и страшно. В очередной раз, поблагодарив своего спасителя, Феникс под любым предлогом спешил уйти. Последний визит Арония произошел не задолго до того, как отец-настоятель отправил Феникса собирать пожертвования. И почему-то монаха не оставляла мысль, что какая-то связь между этими событиями есть...
Аппетитно пахнущая дымком каша утолила утренний голод и придала силы. Тщательно вытерев котелок пучком травы, Феникс убрал его в котомку. Перекинув ее за плечи, он подтянул пояс, еще раз воздал хвалу Господу и отправился в путь. Солнышко к тому времени уже нагрело дорогу, и земля не холодила босые пятки. Идти было легко и весело. Даже привязанный к поясу короб не раздражал своими бесконечными прыжками и медным звоном. Пока короб был на две трети пуст, а когда он наполнится, нужно будет возвращаться обратно. Феникс не знал, хорошо это или плохо. Он уже немного тосковал по монастырю, вспоминал спокойную размеренную жизнь, вечерние трапезы, шутки брата Тука, серебристую ленту реки за стенами. Иногда он в мыслях своих видел, как, смыв с себя пыль странствий, войдет под своды часовни и упадет на колени перед любимой иконой. И святая Магда, склонив голову, будет слушать его молитву, понимая все, что монах не может высказать словами...
Но дрога по-прежнему звала в большой мир, уводя его все дальше и дальше от родных стен. Вокруг лежали серебристые от росы луга, на невысоких холмах шумели листвой березовые рощи, белые курчавые барашки облаков плыли по небу. И не хотелось больше думать ни о том, что ждет впереди, ни о том, что осталось за спиной. Хотелось жить одним мигом, радоваться погожему утру и чувствовать, как загорелое лицо обдувает свежий ветер.
Первую деревню он увидел уже ближе к полудню. Полтора десятка убогих домишек, прилепилось к солнечному склону невысокого холма. Из-за плетней торчали похожие на паучьи лапы ветки яблонь. Что-то зеленело на черных квадратиках грядок. Людей не было видно, однако Феникс знал, что за чужаком уже наблюдают как минимум несколько пар глаз. Сняв короб, он подтянул пояс, громко запел псалом и двинулся вдоль улицы. Как и ожидалось, жители вскоре обнаружили свое присутствие. Люди возникали на порогах своих лачуг и молча смотрели на монаха. Все они были похожи друг на друга. Выдубленные солнцем лица, спины сгорблены тяжелым трудом, недоверие и звериная настороженностью во взглядах. Впрочем, так выглядели и жители других деревень. Но иногда вдруг в глазах что-то оживало. Крестьяне звали странника, косноязычно расспрашивали, откуда он, на какие нужды собирает пожертвования, и потом новые медяки летели в его короб. Феникс от всего сердца благодарил этих добрых людей, и верил, что для Господа их скромная лепта ценнее дара иного богача. Но видно в этой деревне дела шли совсем плохо. Никто не подозвал к себе монаха и почему-то не оставляло ощущение, что в спину может полететь камень.
Пройдя улицу, Феникс понял, что на этот раз пополнить монастырскую казну ему не удастся. Вдохнув, он уже начал прилаживать короб к поясу, но тут услышал, что его зовут. Неприятного вида мужчина махал рукой с порога своего дома и просил странника подойти. Лицо его казалось слишком красным даже для сельского загара. Голос был грубым, хотя человек, явно фальшивя, пытался придать ему елейные нотки. Феникс сразу почувствовал подвох. Слишком уж неумело этот тип прятал на лице ухмылку. Но не подойти на зов монах не мог.
- На что собираем, святой отче? - поинтересовался хозяин, обдав странника запахом винного перегара и лука. Узнав о строительстве храма, он заявил, что тоже хочет внести лепту, и скрылся за порогом. Опустив глаза, Феникс ждал. Когда хозяин появился в дверях с большой костью похожей на свиной окорок, он решил что тот хочет внести пожертвования продуктами. Монах брал и такие подношения. Подаренная еда позволяла не тратить собранные медяки на свое личное пропитание. Он хотел было поблагодарить, но тут же почувствовал отвратительный запах. А хозяин уже с хохотом совал ему под самый нос кость из помойного ведра с гнилыми остатками мяса.
Он уходил прочь, а в спину еще летел пьяный хохот. В доме тоже кто-то смеялся, на более высоких женских нотах. А Феникс чувствовал, как внутри все клокочет от гнева, и, казалось, пальцы вот-вот переломят толстый дорожный посох. Но отец настоятель предупреждал, что в миру он не раз столкнется с подобным и принимать это надо со смирением. Стараясь дышать глубоко и спокойно, монах думал:
- Что толку гневаться на этого обиженного судьбой человека! Господь почему-то не наделил его ни добротой, ни разумом. А, может быть, бедняга растерял на жизненном пути все, что дано было от рождения, и стал подобен глупому животному. А можно ли обижаться на зверя?
Перед глазами встала лукавая мордочка лисенка, и в этот момент что-то больно ударило под лопатку. Оглянувшись, Феникс увидел рядом с ногой злополучную гнилую кость. А в это время шутник, приседая от хохота, радовался удачному броску. Рядом с ним, подперев толстые бока ладонями, смеялась неопрятная пьяная женщина.
И на этот раз гнев удалось сдержать, но Феникс чувствовал, как далек он в этот миг от истинного смирения. Это лисенку он может простить и воровство припасов из котомки, и даже ночные разбои в монастырском курятнике. А вот своему собрату-человеку прощать было куда тяжелее, и в этом противоречии пряталась какая-то изначальная тайна.
Постепенно мысли вошли в более спокойное русло. Негостеприимная деревня осталась за спиной, и больше он вряд ли когда уже туда вернется.
- Так стоит ли нести в себе обиду? Не лучше ли вспомнить о хороших и добрых людях, которых он на своем пути встречал гораздо чаще.
Феникс верил, что хорошие люди жили и в этой деревеньке, но вечная нужда покрыла их души заскорузлой коркой, довела до полузвериного существования. А, может быть, в этом Богом забытом селении верховодил пьяный весельчак, бросивший кость в монаха. Дом его явно был крепче и больше остальных лачуг, в сытом теле угадывалась недюжая сила. Так что, возможно, именно этот душевно убогий тип устанавливал здесь свои правила и порядки.
- Но почему Господь позволяет таким людям помыкать другими?...
К полудню солнце уже стало сильно припекать. Добравшись до первой попавшийся на пути речушки, Феникс решил остановиться на отдых. Свернув с мостика на еле заметную в траве тропинку, он прошел вверх по течению, и выбрал место, где можно было искупаться. Речка здесь растекалась в тихую заводь. У берега подрагивали редкие стебли камыша, а на гладкой темной поверхности воды плавали цветущие кувшинки. Скинув одежду, Феникс сначала вошел в речку по пояс, потом окунулся с головой и поплыл. После нескольких сильных гребков руки уткнулись в песчаное дно у противоположного берега. Оттолкнувшись, он поплыл назад, стараясь обогнуть заводь. Вода, казавшаяся поначалу прохладной, теперь нежно гладила кожу. Вместе с дорожной грязью река смывала усталость, забирала и растворяла обиду. Выходить на берег совершенно не хотелось, и он плавал кругами, разгоняя стайки мальков, тревожа сонных лентяев карасей в придонной тине.
После купания Феникс выстирал одежду, расстелил ее на солнышке, и улегся рядом в непристойном для монаха виде. Но никто не видел его здесь на берегу сонной камышовой заводи. Люди с их правилами, судом и насмешками остались где-то очень далеко. Феникс был один, но одиночества не чувствовал. Солнце гладило кожу теплыми золотыми лучами. Над кувшинками, зависая в полете, парили крупные стрекозы. Лягушки заливались квакающими трелями, а когда они замолкали, тут же вступал птичий хор из соседнего леса. И золотые солнечные потоки проливались на землю, разгоняли все темное и злое, не оставляя места обидам, насмешкам, жестокости.
Одежда так и не успела до конца просохнуть. Но Феникс, натянув на себя еще влажную рясу, снова отправился в дорогу. До вечера надо было пройти еще парочку деревень и успеть выбрать удобное место для ночлега. Голод он утолил, доев остатки мяса. Краюшку хлеба поделил между собой, птицами и стайкой пескарей, крутившейся на песчаной отмели. На ужин припасов уже не было, но Феникс верил, что добрые люди не оставят своими милостями странствующего монаха. Однако вышло так, что ему самому пришлось подавать милостыню.
У самого моста, поднимаясь вверх по тропинке, Феникс наткнулся на компанию слепых. Четверо мужчин, поднимая пыль кончиками палок, шли следом за мальчишкой поводырем. Как-то почувствовав приближение прохожего, они дружно загнусавили:
- Подайте убогим! Да прибудет с вами милость Господня!
Вздохнув, Феникс открыл короб. Собранное принадлежало не ему, но оставить без помощи несчастных монах не мог. Несколько медяков легли в ладонь поводыря. Мальчишка остался к этому совершенно безучастным. Голубые, ничего не выражающие глаза, смотрели куда-то вдаль. Лицо было худым и бледным, и, казалось, на этих щеках от самого рождения никогда не появлялся румянец. Монах перекрестил слепых и мальчишку, хотел идти дальше, и тут его схватили сзади за рясу. Вырвавшись, Феникс увидел, что четыре пары зрячих и жадных глаз пожирают взглядом висевшую на его поясе казну. Только мальчишка по-прежнему безучастно смотрел куда-то вдаль, и монах понял, что ребенок единственный настоящий слепой в этой компании.
- Господь велел делиться. Ты согласен, святой отец? - проговорил широкоплечий бородач и угрожающе двинулся на монаха. В такой ситуации Феникс оказался впервые. Правда, во время пребывания в монастыре ему уже приходилось участвовать в схватках с шайками солдат дезертиров. Но тогда Феникс сражался плечом к плечу с другими братьями, и рядом, заглушая вопли и ругань врагов, звучали громкие команды отца Гая. Сейчас же он был один против четверых, и никто не мог придти на помощь.
Чувствуя, что все это происходит не с ним, а с кем-то посторонним, монах испуганной скороговоркой попытался убедить грабителей не совершать тяжелого греха. Ответом на его увещевания был взрыв хохота. Он смотрел на изуродованные язвами и шрамами лица, веселые злые глаза, и с ужасом понимал, что этих людей преисподней не испугаешь. Ад их родина, которую они лишь на время покидают, чтобы погулять по Земле и набраться новых грехов. Земные законы беспощадны к этим выходцам нижнего мира, но и от них пощады ждать не надо.
- Хорошо проповедуешь, святой отец, - усмехаясь, произнес бородач, и его огромные ручищи вцепились в рясу. Но дальше случилось то, что совершенно не ожидали разбойники. Да и сам Феникс не подозревал, что так хорошо усвоились уроки отца Гая. Тело монаха стало податливым как вода и просто вытекло из цепких лап бородача. Освободившись, Феникс сделал резкий разворот, и дорожной посох, как выпущенный из катапульты снаряд, обрушился на челюсть разбойника. Здоровяк рухнул как подкошенный и со стоном схватился за разбитое лицо.
Пока остальные разбойники доставали ножи, Феникс успел отпрыгнуть назад. Сердце бешено заколотилось, но он выдохнул свой страх и послал его на кончик посоха. Узловатая палка, превратившись в змею, заплясала в руках.
- Осторожней, парни, это альбрехтанец! - крикнул бородач, выплевывая изо рта сгусток крови. Упоминание ордена святого Альбрехта сразу охладило пыл нападавших. Воспользовавшись их замешательством, Феникс перебежал на другую сторону мостика. Теперь его могли атаковать только поодиночке, но таких добровольцев не нашлось. Все знали, что монахи-альбрехтанцы издавна культивируют боевые искусства, и слывут лучшими драчунами в королевстве.
Потеряв всякий интерес к несостоявшейся жертве, грабители помогли подняться товарищу, и, снова превратившись в слепых, цепочкой двинулись по дороге. Пока они не скрылись из виду, Феникс стоял на мостике, сжимая в руках палку. Сердце постепенно входило в нормальный ритм, и он пытался осмыслить, что же произошло. Мир, еще недавно такой светлый и гармоничный, обернулся к нему какой-то другой темной и страшной стороной. Только что его могли ограбить, убить, изуродовать. Господь и уроки отца Гая на этот раз уберегли от беды. Но сколько людей уже стали и еще станут жертвами этих разбойников! Да и сам он чуть было не превратился в убийцу. Попади кончик посоха в висок, и бородач бы остался лежать на дороге.
- Почему же люди с таким упорством плодят вокруг себя страх и злобу и сами же становятся жертвами плодов дел своих?!
Но надо было идти дальше. Подобрав брошенную во время схватки котомку, Феникс быстро зашагал по дороге. Теперь он уже мечтал побыстрей наполнить казну и вернуться в монастырь. Там за надежными стенами ждала привычная спокойная жизнь, а большой мир слишком велик, жесток и непонятен для его неокрепшего духа.
Дорога сначала нырнула в лес. После полудня он казался уже не таким гостеприимным, как ранним утром. На тропе лежали холодные тени. Птичьи голоса умолкли. Верхушки елей зловеще поскрипывали где-то в вышине. И чудилось, что где-то рядом горбатая ведьма Лагума собирает ядовитые грибы и травы для колдовских зелий. Согнувшись до самой земли, старуха что-то бормочет себе под нос и этот ее шепот слышен в порывах ветра и скрипе деревьев. А красные точки среди веток кустов - это не шарики волчьих ягод, а ее злобный горящий взгляд.
Наконец ветки впереди раздвинулись, тропинка опять превратилась в дорогу и вывела на зеленый луг. Впереди снова была деревня, а слева на вершине невысокого холма торчала ветряная мельница. Дорога раздваивалась. Правая, более широкая, колея вела к деревне, другая поднималась наверх к хутору мельника. На развилке Феникс остановился, сомневаясь в какую сторону пойти, потом все-таки свернул налево. Из своего опыта он уже знал, что бедные люди порой бывают куда более щедры, но после недавнего холодного приема что-то подсказывало попытать счастья в богатом доме.
Оказавшись на широком дворе возле мельницы, Феникс сначала усомнился в правильности выбора. Никто не обращал внимания на гостя. Два батрака грузили на телегу мешки с мукой. Один, молодой и широкий в плечах, груз нес играючи и весело поглядывал по сторонам. Его напарник был постарше годами. Сгибаясь под тяжестью груза, он с ненавистью смотрел на молодого товарища, задающего тон в работе, и на праздно стоящего посреди двора монаха. А мешки со стуком падали на телегу, заставляя вздрагивать пегую лошаденку, которая, понурив голову, терпеливо ждала, когда настанет и ее черед отрабатывать хозяйский корм и заботу. Под ногами, собирая просыпанное зерно, деловито расхаживали куры. И, казалось, что пришлый чужак мешает им предаваться любимому занятию.
Феникс уже хотел уходить, когда на высоком крыльце дома появилась женщина. По одежде он понял, что это хозяйка. С первого взгляда она не показалось молодой, но, поймав взгляд женщины, Феникс сразу изменил мнение о ее возрасте. В черных глазах он вдруг увидел завораживающую глубину, словно там прятался целый мир, незнакомый и пугающий. Волосы хозяйки, черные под тон глаз, были гладко зачесаны назад, плечи покрывал большой цветастый платок. Роста она была невысокого. Фигура казалась несколько полноватой для сельской жительницы, но когда хозяйка пошла ближе, он сразу почувствовал в ее движениях мягкую кошачью грацию.
- Из каких краев к нам, святой отче?
Голос был приятный бархатистый, но тоже с какой-то пугающей глубиной. Их взгляды встретились, и Феникс вдруг увидел жгучее черное солнце, змеиные разводы трещин и огромные красные тюльпаны над сухой глиняной коркой пустыни.
Видение исчезло, но Феникс все еще не мог придти в себя. Видя это, хозяйка чуть заметно улыбалась краешками тонких красивых губ. Наконец, обретя дар речи, монах рассказал, откуда он пришел и на какие нужды собирает пожертвования. Он уже чувствовал, что на этот раз не уйдет без пополнения казны, но уйти ему хотелось быстрее.
- Мой муженек не особо щедр, но на храм всегда жертвует,- улыбаясь, произнесла женщина. При упоминании мужа послышались презрительные нотки, но монах попытался пропустить это мимо ушей. Брак для него был святым таинством. Он искренне верил, что, дав клятву верности перед алтарем, люди становятся одним неразрывным целым, а сальные шуточки и рассказы брата Тука всегда относил к нездоровой фантазии своего товарища.
- Время ужинать. Если разделите с нами трапезу, муж будет очень доволен.
Такого приглашения Феникс совершенно не ожидал. С куда большим удовольствием он бы провел этот вечер у костра, в компании своего приятеля огня и вороватого плутишки лисенка. Но отказываться было невежливо, и он пошел в дом следом за хозяйкой.
Ужинали они вчетвером в просторной кухне. Взрослая дочь хозяина от первого брака, сидела рядом с Фениксом. Она громко чавкала, и с набитым кашей ртом задавала гостю вопросы. Сам глава дома оказался низкорослым худощавым мужчиной. Сколько ему лет, понять было сложно. Он принадлежал к типу людей, которые уже на исходе юности выглядят не молодыми, но и не особо стареют с годами. Самодовольство и глупость были написаны на его лице, но в то же время чувствовалась хозяйская жилка. Гостя он подробно расспрашивал о том, как плодятся монастырские овцы, ловят ли братья рыбу только себе на еду или пускают на продажу, как идет торговля элем. Феникс старался отвечать как можно подробней, и мельнику это нравилось.
Молодая хозяйка сидела напротив. К еде она почти не притронулась, только подносила ко рту кружку с элем и смотрела на гостя черными пугающими глазами. Когда ужин закончился мельник послал дочь за шкатулкой . Пожертвование действительно было щедрым. Феникс от души благодарил хозяина, хотя и понимал, что мельник таким образом пытается купить себе местечко в Царстве Небесном.
- Но кто дал нам право судить! И бедных и богатых на этой Земле караулят беды. И те и другие обречены на болезни старость и смерть. Так почему же не дать хотя бы надежду...
Благословляя хозяина и всю его семью, Феникс уже собирался уходить. Но тут жена мельника с неожиданной твердостью заявила, что уже смеркается и нельзя отпускать гостя. Хозяину эта идея не очень понравилась. Но когда женщина сказала, что монах может расположиться на сеновале, он одобрительно закивал.
Впервые за много дней монах ночевал под крышей. Сено было мягким и душистым, но дощатый настил закрывал звезды и Феникс никак не мог заснуть. Дурманящие запахи вытаскивали откуда-то из закоулков памяти смутные видения. Перед глазами возникали и исчезали лица, жаркая волна разливалась по телу, вызывая забытые ощущения. Ворочаясь с боку на бок, монах чувствовал, что сон не собирается к нему приходить. Наконец устав бороться с причудами своего организма, Феникс скатился вниз и вышел из-под крыши.
Ночь выдалась беззвездная, зато луна уже вошла в полную силу. Огромным желтым кругом она висела над частоколом забора, и причудливо подсвечивало рваные полосы облаков. Высокое крыльцо дома отбрасывало на землю длинную холодную тень. Двор в этот полуночный час выглядел пугающе пустым, и только лохматый хозяйский пес, сидел у ворот и заворожено смотрел на луну. Задрав голову, Феникс тоже взирал на ночное небо и ловил себя на том, что чего-то ожидает от этой ночи. Он чувствовал, что судьба его стоит сейчас на невидимом для людских глаз перекрестке и выбирает дорогу. А тем временем колдовской свет луны открывал потайные тропы, где-то в лестных зарослях расцветал папоротник, и под земли, позвякивая ржавыми засовами, выползали сундуки со старинными кладами...
- В полнолуние всегда плохо спится - прозвучало откуда-то справа, и из тени вдвинулась в лунный свет женская фигура. Феникс вздрогнул от неожиданности, и вдруг понял, чего именно это он ждал всю бессонную ночь.
Во дворе было очень много места, но она встала на расстояние ладони. Феникс чувствовал тепло ее тела, видел пухлые округлости в широком вырезе ночной рубашки. И в тот миг где-то в глубине сознания словно прорвалась запруда, и бурлящий поток воспоминаний хлынул на свободу. Он увидел другой двор, более широкий и мощеный. Увидел, луну над зубчатой башней, белую женскую фигуру...
- Давно ты в монахах? - улыбаясь, спросила жена мельника. Феникс не ответил. А она встала еще ближе и положила руки на плечи. От этого мягкого прикосновения по телу пробежала огненная волна. Иной мир стремительно надвигался на него, засасывал в таинственные пугающие недра.
И тут за спиной со стороны дома послышался скрип открывающейся двери. Как ушат холодной воды обрушился гневный крик мельника. Спотыкаясь на ступеньках, хозяин сбегал с крыльца. Женщина пронзительно взвизгнула. Оттолкнув монаха, завопила, что тот покушался на ее добродетель. А Феникс понял, что ему нужно удирать и как можно быстрее.
Когда он перелезал через забор, хозяйский кобель вырвал клок рясы. Зубы полоснули и по ноге, но этого монах даже не заметил. Про казну он вспомнил, только оказавшись по другую сторону ограды. К счастью короб болтался на поясе и Феникс поблагодарил Бога за то, что тот надоумил его туго перетянуть крышку лентой.
Остаток ночи он провел под кустом на опушке леса. Спать на голой земле было куда хуже, чем на сеновале, но под самое утро сон все-таки посетил измученного монаха. Но с первыми лучами солнца Феникс был уже на дороге. Теперь он шел в обратном направлении. Пора было завершать путешествие, слишком тяжелым испытанием оно оказался. Ощущение гармонии с окружающим миром разбилось, разлетелось на мелкие осколки, и Феникс в смятении рвался обратно, надеясь, что в монастырских стенах оно к нему снова вернется. Весь день он шел не останавливаясь. Вечером лег спать, съев на ужин только несколько горстей недоспелых ягод. Под утро проснулся от голода, и, вытерев лицо намокшим от росы рукавом, снова отправился в путь.
Из-за синей полосы леса медленно выползало огромное оранжевое солнцу. Дорогу оно окрашивало в желтые тона, а на лугу лежали алые рассветные блики. Птицы еще не проснулись. Среди безмолвных лесов и полей одинокий путник шагал навстречу восходящему светилу. И на пустынной дороге его фигура казалась крохотной песчинкой, затерявшейся среди великой мировой пустыни.
Быстрая ходьба вернула телу бодрость. Ушел на какое-то время и голод. Но Феникс знал, что этот извечный спутник человеческой немощи скоро вернется, и молил о ниспослании хлеба насущного. И видимо Господь молитву услышал. Через пару часов, за поворотом дороги показалось деревня, и вскоре Феникс уже сидел за грубо сколоченным столом, деля завтрак с крестьянским семейством. Подкладывая ему в глиняную тарелку каши, хозяйка с улыбкой смотрела, как гость жадно отправляет в рот ложку за ложкой. На дальнем конце стола за гостем, раскрыв рты, наблюдала белоголовая детвора. Странствующий монах был для них кем-то вроде диковинного зверя, и чувствовалось, что в детских рассказах визит обрастет сказочными подробностями.
Поблагодарив добрых людей. Феникс снова отправился в путь. Пока он шел по деревне, казна пополнилась несколькими медяками. День явно начинался удачно и желание вернуться, стало уже не таким твердым. Он по-прежнему хотел в монастырь, но короб для пожертвований был еще не полон и он уже заранее представлял, как разгневается отец настоятель. Были и другие мысли. Вспоминая жену мельника, Феникс пытался представить, как бы повел на его месте кто-то другой, например брат Тук. Уж этот весельчак наверняка бы нашел способ хорошо провести ночку, а по утру ушел бы с котомкой домашних пирогов. И провожал бы его не собачий лай, а добрые напутствиями мельника и тайные вздохи молодой хозяйки. Хотя это в рассказах все получается ловко и гладко. В жизни всегда что-то пойдет не так. Будь ты трижды хитер и ловок, любая нелепая случайность в любой миг разрушит твои планы...
Думал Феникс и том, что бы произошло, если бы ночная нужда не заставила мельника в поздний час выйти во двор. Воображение рисовало соблазнительные картины, и ему казалось, что грех во всей его бесстыдной наготе входит в его жизнь. И пускай ничего пока не случилось, мысли уже пропитались греховным соблазном. Он чувствовал, что его разрывает на части. Одна половина рвалась обратно в монастырь, другая хотела остаться в миру. Казалось, кто-то невидимый нашептывал:
- Может быть, праведная жизнь всего лишь особая разновидность гордыни? Человек должен все испытать и прорваться в Царство Небесное сквозь жернова и пылающее горнило мира сего. А монастырская стезя - путь с черного хода, обман надежд господних...
Иногда мысли возвращались на десять лет назад к закрытому периоду жизни. Тогда он точно уж не был монахом. Но кем он был? Крестьянином, графским слугой? А может быть дворянином или разбойником?...
Мощеный двор замка и фигура молодой женщины в белом явно пришли оттуда из скрытого периода. И, казалось, другие воспоминания тоже стоят у порога, но пока еще не решаются войти.
В трех верстах от деревни, проложенная телегами колея пресекалась с мощеной дорогой, и Феникс повернул в сторону города. Одна из побудительных причин лежала на поверхности:
- Где, как ни на городском рынке, лучше всего пополнять монастырскую казну!
Но были и другие до конца неосознанные причины. Душа города, сплетенная из тысяч человеческих душ и судеб, манила его в свои сети. Широкие мощеные площади, узкие кривые улочки, тайны, живущие за оконными занавесками, веселый перестук молотков ремесленного квартала, ароматы свежевыпеченного хлеба - все это уже было знакомо по его другой жизни. Феникс до сих пор не мог вспомнить своего настоящего имени, но городские перекрестки он в своем воображении видел как наяву.
Охранявшие ворота стражники почему-то отнеслись к странствующему монаху с подозрением. Но, узнав название монастыря и имя отца настоятеля, пропустили в город, а капитан даже пожертвовал серебряную монетку.
Посмотрев на небо, словно боясь, что не увидит его больше за чертой городских стен, Феникс вступил на извилистую улочку. Небо действительно сжалось, превратившись в узкую синюю полоску над крышами. Но город принял чужака со спокойным радушием, как богач меценат, у которого по большим праздникам всегда найдется место за столом для человека любого рода и звания. Монах шел, в толпе незнакомых людей, оглядываясь на оконные витражи и причудливые лепные завитки на стенах. Теплые камни мостовой ласкали огрубевшие пятки, ноздри жадно вдыхали городские запахи, и откуда-то изнутри поднималась горячая волна ностальгии.
На центральной площади тянулись к небу башни ратуши, а у их каменного подножья шумел, суетился, источал сотни запахов городской рынок. Как не похож был этот людской муравейник на величественный мир природы! Но и здесь, в этом кладбище загубленной на потребу человека жизни была своя красота. Сверкала на солнце серебристая чешуя умирающих на лотках рыб. Красные развалы вареных раков соседствовали с корзинами, где шевелились похожие на змей болотно-зеленые угри. Яркое оперенье мертвых фазанов оттеняли серые тушки зайцев. С сытой ухмылкой смотрели на рыночную толпу, подвешенные на крюках свиные туши.
- И будет всякая тварь пищей тебе!
Следуя этому древнему завету Творца, его крохотные образы и подобия толкались в узких проходах между деревянными лавками, приценивались и торговались. Зазывающие голоса торговцев, смех и брань сливались в единый гул, в котором уже не различаешь отдельные голоса и звуки. Шум рынка чем-то напоминал балаганную музыку, громкую режущую слух, но не лишенную своеобразной гармонии.
Переходя от лавки к лавке, Феникс просил пожертвовать на храм, кто сколько может. Почти нигде ему не отказывали и одна две монеты опускались в казну. Иногда он ловил на себе женские взгляды. Странное было это ощущение встретить заинтересованный взгляд молодой женщины! В глазах незнакомых мужчин чаще всего видишь равнодушие, а иногда и вражду, подсознательное ожидание соперничества. А женский взгляд порой напоминает тоненький мостик между двумя мира. Но стоит подойти ближе произнести пару слов, и мостик рушится. Глухая стена вырастает там, где только что была приоткрытая дверь. Мужчина и женщина расходятся незнакомые и чужие, какими и были они за миг до того, как одна пара глаз повстречала другую...
Впрочем, одно предложение познакомиться поближе брат Феникс получил. Торговка рыбой - полная женщина неопределенного возраста с двойным подбородком и красными от холодной воды руками предложила монаху ночлег в ее доме. Она сразу без обиняков сообщила, что уже два года как вдова, и рада будет приютить под своей крышей такого представительного мужчину. Чтобы уж совсем не оставалось сомнений, она многообещающе подмигнула. Но Феникс скороговоркой поблагодарил женщину и поспешил затеряться в толпе.
С непривычки пара часов в рыночной толчее утомили монаха так, словно он проделал долгий переход. Короб на поясе отяжелел вдвое и Феникс с чистой совестью позволил себе сытный обед в таверне возле площади. Там было дымно и шумно. За соседними столами громко хохотали и сквернословили. Зато на блюде перед ним лежал покрытый золотистой корочкой цыпленок, и его горячий жир хорошо охлаждало темное густое пиво. Расправившись с птицей, Феникс заказал себе еще одну кружку и в приятном расслаблении наблюдал за молодой служанкой. Пышногрудая розовощекая девица, получая шлепки от подвыпивших гуляк, разносила по залу еду и выпивку. Заметив внимание монаха, она кокетливо стреляла в его сторону глазами. Феникс улыбался в ответ. Ему нравилась эта молчаливая игра взглядов, и он уже не видел в этом никакого греха, а воображение заводило его все дальше и дальше.
Народ в таверне собрался простой и грубый - торговцы, приезжие крестьяне, солдаты. То и дело звучали шутки, от которых даже у брата Тука завяли бы уши. Иногда вспыхивали ссоры, однако в драку не перерастали. Сначала Феникс среди этого сборища чувствовал себя неуютно, но постепенно освоился и воспринимал все как должное. Когда в распахнувшиеся двери вошли двое стражников во главе с капитаном, он никак на это не отреагировал. Осмотрев залу, они направились в его сторону. Внутри что-то неприятно шевельнулось, но Феникс постарался не обращать на них внимания. Но стражники остановились около его стола. Подняв глаза, Феникс встретил тяжелый взгляд капитана.
- Ты то нам и нужен, святой отец! Допивай пиво, пойдешь с нами.
Тон приказа не допускал никаких возражений. Опорожнив двумя большими глотками кружку, Феникс поспешил за стражниками. Приятное хмельное расслабление тут же сменилось страхом. Перед ним была сейчас людская власть вольная карать и миловать по своему человеческому произволу. В тот момент монах как-то забыл, что он также как и стражники находятся еще и под властью Божьей.
Его привели к башне размеры и мрачный облик которой не оставляли сомнения в предназначении этого здания. Феникс никогда не считал себя трусом, но сейчас душа ушла в пятки. Он не знал за собой вины. Но скольких же безвинных искалечило людское правосудие! Он часто встречал таких людей среди паломников. Жертвы ошибок карающей десницы приходили в монастырь поклониться святым, которые однажды уже не смогли их защитить. Еще на что-то надеясь, они просили возмездия обидчикам, а для своих искалеченных тел и душ немножечко человеческого счастья. Но монах видел, что если молитвы и доходят по назначению, справедливость воздается где-то в другом мире. Сейчас он тоже слабо верил, что Господь проявит немедленную заботу и защитит его от ошибки или чьего-то неправедного доноса.
В какой-то момент даже возникла мысль напасть на стражников. Не чувствуя никакой опасности они шли рядом на расстоянии вытянутой руки. Каски болтались на ремешках за спиною. Три быстрых и точных удара палкой и конвоиры упадут на мостовую, а он скроется в городских переулках, и пока не подняли тревогу, добежит до городских ворот.
- А там уже ищи ветра в поле! Бог дал человеку свободу, и только он вправе ее отнять.
Феникс сделал глубокий выдох. Тело снова стало податливым как вода, чтобы при ударе выплеснуть всю свою тяжесть на кончик посоха. Он уже примерил расстояние до головы капитана, но что-то все-таки мешало напасть первым. Стражники были всего лишь людьми, уязвимыми и смертными, но за их спинами маячила грозная тень государства. В недавнем столкновении с разбойниками все было гораздо проще. Сейчас же, нанеся удар, он своим оружием замахнется на власть, утвержденную в наказание за людские грехи самим Творцом.
Как ему поступить, Феникс сомневался до последнего. Когда перед ним раскрылась обшитая медными листами дверь, он остановился на пороге, сжимая в руках посох. Но потом, покорно наклонив голову, шагнул внутрь башни, надеясь теперь только на милость божью.
- Знаешь, зачем тебя позвали? - поинтересовался капитан. Феникс покачал головой.
- Ты нам нужен как служитель Господа. Одному негодяю завтра придется познакомиться с городским палачом. Как и всякий раб божий, он имеет права на последнее утешение. А наш кюре, как на грех, второй день лежит в горячке.
Феникс почувствовал, как с души свалился многопудовый груз. В первый момент он готов был обнять капитана - смелого защитника мирных и добрых людей. Но потом вдруг увидел на грубом и честном лице ухмылку. Капитан хорошо знал, что испытывает даже невиновный человек, пока его ведут к этой страшной башне, но молчал до последнего, чтобы лишний раз наладиться своей властью над другими.
Стражники ушли в город. Феникс представил как, закончив дозор, они отправятся в таверну выпить кружку пива, или сразу вернуться домой, к заботливо приготовленному ужину, горячим объятиям супруги. Так же и большинство людей мирно заканчивают сейчас дневные труды, предвкушая отдых и спокойный сон. И никто даже не думает, что совсем рядом в тюремной башне, живет по своим законом жестокий и уродливый мирок. Шагая вслед за сторожем по осклизлым ступеням, Феникс вдыхал запахи гнили, слышал хрипы и стоны из-за железных решеток.
- Достойны ли эти люди такого обращения? Может быть они и злодеи, но не большее ли злодейство на долгие годы лишать их света, свежего воздуха, свободы. И получается, что, борясь со злом, люди тут же порождают зло еще большее...
Дойдя до площадки на верхнем этаже, тюремщик долго гремел ключами. Открыв наконец дверь, он впустил монаха в полутемное помещение и безразличным голосом произнес:
-Когда закончишь, постучи.
Феникс вздрогнул от стука закрывшейся двери, а в углу зашевелилось, что-то бесформенное, смутно напоминающее контуры человеческого тела. Бормоча молитву, монах двинулся к узнику и тут его прервал хрипловатый и почему-то знакомый голос.
- Не знал, что еще раз свидимся!
Позвякивая цепями, узник поднялся и вышел на падающую из бойницы узкую полоску света. Феникс сразу узнал предводителя мнимых слепых, хотя половину лица бедняги теперь закрывал огромный ожог, а от бороды, как на обожженной свинье, осталась только горелая щетина.
- Зачем пожаловал, святой отец, опять будешь лупить меня палкой! - усмехаясь, произнес узник. Феникс хотел сказать, что пришел позаботиться о его душе, но вдруг почувствовал все лицемерие этой фразы. Отчитав молитву, он вернется в большой и веселый мир, а разбойник останется в зловонной каменной клетке, ожидать последний рассвет в своей жизни. Не монах, а этот несчастный должен отпускать грехи другим! И это у него надо просить замолвить словечко, там на Небесах...
- Ты, брат, прости меня! - неожиданно для самого себя произнес Феникс. Разбойник посмотрел на него с удивлением, а потом вдруг пододвинулся ближе и быстрым шепотом стал говорить. В нос ударил запах немытого тела, но Феникс уже не чувствовал вони. Слова обжигали его, а Небо и Преисподняя менялись местами:
- Ты хотел позаботиться о моей душе? Так спаси ее! Она еще хочет жить. Хочет видеть солнце, поля, реки. Я еще не доходил свой срок по этой Земле, не выпил свою чашу. Я не хочу туда, откуда не приходят...
Отшатнувшись, Феникс попятился назад
- Что ты от меня хочешь? Что я могу сделать?!
Разбойник схватил монаха за руку и заговорил еще быстрее:
- Ты крепкий и смелый парень, а здесь в башне всего три сторожа. Двое внизу играют в кости, один ждет за дверями. Оглуши и его, возьми ключи, сними с меня цепи. А с теми внизу мы быстро сладим. Пискнуть даже не успеют!
Видя смятение на лице монаха, разбойник продолжал, взывая теперь уже не только к жалости:
- Ты еще не стар, зачем тебе ряса! Поживи, погуляй всласть! В десяти верстах за городом возле постоялого двора мы припрятали казну. Парней моих стражники перебили, так что все осталось нам на двоих. Все наше...
Вторая часть монолога, несколько отрезвила Феникса. Пред ним снова был злодей и грабитель, заслуживший свою участь. Небо и Преисподняя водрузились на свои места, и в сознании уже стучались старые житейские истины:
- Льва можно жалеть, только если у клетки толстые прутья. Когда лечишь крыло коршуна, берешь ответственность за его когти...
Разбойник, наверное, понял эту перемену настроения. Замолчав, он убрал руку с плеча монаха. Взгляд его потух, и Феникс вдруг увидел, как сама смерть опускает на голову осужденного искрящееся ледяное покрывало...
Вечер Феникс встретил верстах в десяти от городских стен в придорожном постоялом дворе. Куда разумнее бы было остаться на ночь в таверне у рынка. Но не мог он спокойно спать рядом с площадью, где на утро должна была состояться казнь! С тех пор за спиной захлопнулась железная дверь башни, лицо узника стояло перед глазами. Он словно наяву видел, как во взгляде осужденного гаснет огонек надежды. Понимал, что именно он праведный монах, понесет всю тяжесть греха за эту смерть. Палач и стражники просто выполнят свой долг. Господь не дал им сострадания и потому не спросит с них строго. А Феникс понял всю боль и смертную тоску человеческой души, понял всю жестокость людского закона, и не сделал ничего, чтобы помочь. Даже слов утешения не смог сказать...
Весь остаток дня Феникс шел без оглядки, прочь от городских стен, от людей, от самого себя. Но, наконец, усталость взяла свое. Увидев впереди мерцающие огоньки харчевни, он вдруг понял, что нуждается сейчас в хорошем ужине и нормальном ночлеге.
Договорившись с хозяйкой, Феникс заказал себе бутылку крепкого вина и поросячью ногу. Хмель быстро ударил в голову. Вгрызаясь зубами в сочное мясо, монах чувствовал, как внутри просыпается что-то темное звериное. Вскоре Феникс уже не вспоминал про узника, про монастырь, про ночи у костра, когда он, глядя на звезды, размышлял о тайнах божьего творения. Ему вдруг захотелось стать мирянином не обремененным ни какими запретами. Захотелось, не задумываясь ни о чем, объедаться, бражничать, развратничать, сквернословить. И он ловил себя на мысли, что этот проснувшийся внутри зверь, как раз и был тем, что называется человеком...
Но иногда, сквозь хмельную пелену прорывались другие мысли: -
-Возможно, где-то недалеко отсюда разбойники спрятали награбленные деньги. Еще недавно, творя насилие, они тоже мечтали о радостях этой жизни. Где теперь их надежды, где они сами? Только холодные куски метала, где-нибудь под заросшим мхом камнем, равнодушно ждут нового хозяина.
Еду для гостей разносила сама хозяйка - высокая статная молодая женщина. К навязчивому мужскому вниманию она наверняка привыкла, однако, встречая тяжелый жадный взгляд Феникса, прятала глаза. Харчевня при постоялом дворе походила на прочие придорожные заведения. Скрещенные деревянные балки под потолком, столы из грубых досок, затянутые бычьим пузырем окна. Громкий шум пьяных голосов, а из кухонной пристройки расползаются запахи жаркого и чесночной подливы. Смоляные факелы тускло освещали замкнутое пространство, а головы и плечи посетителей отбрасывали на бревенчатые стены длинные и уродливые тени. И, кажется, что в искаженном мире теней тоже идет гулянка.
В другом конце шумно веселилась пьяная компания. Чужак явно вызывал у них нездоровый интерес, и то и дело громко звучали шуточки по поводу "серорясника" и святоши. Один из гуляк, решив развлечься, нетвердой походкой двинулся к столику монаха, но вдруг изменил маршрут и направился к выходу. Возможно, вовремя заметил на жилистой шее иконку святого Альбрехта и увесистый дорожный посох рядом с лавкой. Больше желающих поиздеваться над монахом не нашлось, и даже шуточки в его адрес как-то поутихли. И только из дальнего конца залы на Феникса, почти не отрывая глаз, смотрел какой-то человек. Занятый своими мыслями монах не обращал на него внимания, пока незнакомец сам не подошел к его столу. Судя по одежде, это был либо зажиточный горожанин, либо управляющий в имении какого-нибудь местного барона. Не высоко роста, в летах, он выглядел круглым и благообразным, только в глазах Феникс сразу заметил что-то нехорошее. Маленькие и маслянистые они воровато бегали из стороны в сторону, и в то же время во взгляде чувствовалась жесткость, и видно было, что этот человек своего не упустит.
- Позволите присесть, святой отец. - поинтересовался незнакомец. Голос у него был низкий басовитый, совершенно не под стать росту. Получив согласие, он сел напротив и тут же представился:
- Сибелиус, управляющий графа Горна.
Названные имена заставили Феникса вздрогнуть. Он снова почувствовал, как тени из прошлого собираются у закрытых дверей памяти. Правда, когда Сибелиус поставил перед монахом пустую кружку, появилась надежда, что этот человек просто рассчитывает на бесплатную выпивку. Подозвав хозяйку Феникс потребовал еще вина, и не скупясь налил и себе и соседу. Графский управляющий не возражал, хотя звание и весь его облик как-то не соответствовали образу трактирного попрошайки. Подняв кружки, они по монастырскому обычаю выпили за святого Альбрехта. Вино выплеснулось через край, и красные капли упали на стол, добавляя на посеревшую поверхность доски новые разводы. Управляющий допил до конца, и маленькие глазки стали совсем маслянистыми. Облокотившись на стол, он с прищуром посмотрел на монаха:
- Давно уже гляжу на тебя. Все думаю, он или нет. А вот сейчас понял. Точно, он!
- И кто же я по твоему? - поинтересовался Феникс. Голос его звучал грубо, даже угрожающе, но за этим прятался страх. Тени прошлого уже ломились в закрытую дверь, и она содрогалась под их ударами.
- Так ты меня не узнаешь? - вопросом на вопрос ответил управляющий. Монах покачал головой. Сибелиус посмотрел на него с подозрением:
- Странно, очень странно Анхель. В отличие от тебя, я за эти годы мало изменился.
Когда он произнес имя, оно вдруг обрело материальные контуры. Воображение перенесло монаха на мощеный двор замка и имя, словно нимб из черных завитков букв, повисло над его головой. А потом какая-то сила разделила их. Феникс оказался за закрытыми дверями, а слово "Анхель" так и осталось висеть посреди двора, опираясь на воздух.
- Давно ты в монастыре? - поинтересовался Сибелиус. Феникс сказал, что уже десять лет и рассказал историю о том, как его в беспамятстве нашли на дороге.
- Ну, тогда все ясно! - протянул управляющий и хотел встать из-за стола. Но Феникс силой усадил его обратно, налил до краев кружку и потребовал, чтобы тот рассказал все, что знает. Угрожающий тон Сибелиуса совершенно не испугал, но вино он выпил охотно. Затем, вытерев рукавом губы, стал рассказывать.
Странное это было ощущение. Феникс слышал чужую историю и в то же время уже знал, что эта его жизнь. А собственные воспоминания, словно насмехаясь, опять ушли куда-то вглубь памяти и только изредка выглядывали на свет, дополняя рассказ оживающими вдруг образами.
История если бы не трагический финал, была бы довольно проста. Молодой горожанин Анхель, родители которого постарались дать ему образование, рано осиротел и добывал себе пропитание, работая писцом в городской ратуше. Нрава юноша был кроткого, жизнь вел скромную и уединенную. И когда местному магнату графу Горну понадобился учитель для племянницы, ему порекомендовали Анхеля. Тот согласился, польстившись на высокое жалование. К тому времени Анхелю уже исполнилось двадцать пять, и пора было обзаводиться семьей. Оказавшись в замке, он постарался оправдать рекомендации. Ученица под его руководством делала успехи. Графу это нравилось, но, как человек в житейских делах опытный, он предвидел возможные последствия того, что девушка и молодых мужчина много времени проводят вместе. Анхеля он строго предупреждал, чтоб тот и не помышлял о чем-либо. Потупив глаза, молодой учитель заверял графа, что и думать не смеет о каких либо вольностях, но это уже было не правдой.
То, что неизбежно должно было случиться, случилось. Любовь вошла в их жизнь робко, с вороватой оглядкой, будто бы знала, что счастья не принесет. Капризное чувство то бросало их в объятья, то вновь разводило в холодные официальные отношения ученика и ученицы. Чем-то это походило на странную опасную игру, когда люди больше мучают, чем любят друг друга. Слушая рассказ управляющего, Феникс никак не мог вспомнить лицо девушки. Зато память вытаскивала из не бытия давно забытые ощущения сладости запретного плода вперемешку с горечью и страхом.
Когда графу стало известно об отношениях племянницы с учителем, наказание не замедлило свершиться. Девушку заперли где-то в верхних комнатах главной башни. Теперь ее ожидало временное заточение в женском монастыре, а потом замужество по выборы опекуна. С учителем обошлись куда более жестоко. Он тоже оказался в главной башне, но только в подвале. Слуги избили его, но этого показалась мало, и граф послал за деревенским коновалом, всерьез намереваясь оскопить оскорбителя семейной чести. Но каким-то чудом Анхелю удалось сбежать из под замка. Выбравшись из подвала, он пробрался на конюшню, как раз в то время когда графский сынок выводил из ворот жеребца. В короткой стычке в ход была пущена висевшая на столбе подкова. Удар пришелся в висок, и молодой барчук упал замертво. Во всяком случае, так утверждал Сибелиус. Сам Феникс уже смутно вспоминал, как толкает противника в грудь и тот, не удержавшись на ногах, падает прямо под копыта храпящей от страха лошади. А потом, вскочив на коня, он через открытые ворота скачет по опущенному мосту, вслед летят крики, а в лицо бьет теплый влажный ветер обретенной свободы...
По словам Сибелиуса, погоня вернулась ни с чем, а утром взмыленный конь без седока появился у ворот замка. Все решили, что судьба сама нашла способ покарать убийцу. Только граф не верил этому и даже назначил вознаграждение тому, кто найдет Анхеля. И даже сейчас он время от времени напоминает, что отложенные на " святое дело" червонцы ждут своего хозяина. Произнеся это, Сибелиус споткнулся на полуслове. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Управляющий, наверное, проклинал свой пьяный язык. А Феникс смотрел на сидящего перед ним человека и понимал, что тот обязательно побежит доносить. И не имело значение, что убийство было случайным, и главный виновник не несчастный учитель, а жесткий самодур, получивший от судьбы по заслугам. Доводы людской справедливости, и даже божьи заповеди теряли вес, когда на другую чашу ложился туго набитый червонцами кошелек...
Быстро оправившись от растерянности, Сибелиус попытался исправить оплошность. Взгляд его стал масленым, голос елейным...
- Бедняга Анхель! Сколько же тебе пришлось выстрадать. Я рад, что ты в добром здравии. Хотя рясу в твои годы надевать рановато, еще бы пожить, погулять всласть...
Наклонившись к уху собеседника, управляющий скороговоркой стал исповедоваться в том, как ненавидит своего хозяина. По его словам граф и раньше не отличался добрым нравом, а после смерти сына превратился в жестокое развратное чудовища. Показав на хозяйку харчевни, Сибелиус поведал историю о том, как убили ее мужа.
Примерно год назад в сопровождении нескольких мерзавцев из своей свиты граф наведался в придорожную харчевню. Компания потребовала вина и запеченного поросенка. Женщина помогала мужу обслуживать гостей и на беду свою приглянулась его светлости. Отказа своим желаниям граф не знал и тут же прямо в зале харчевни решил удовлетворить пьяную похоть. Мужа, который попытался заступиться, вывели во двор и забили до смерти, а гулянка еще продолжалась до глубокой ночи. Потом, как и ожидалось, королевский судья замял дело об убийстве, а овдовевшую женщину граф взял под свое покровительство...
Управляющий хотел еще, что-то рассказать, но в это время сама хозяйка подошла к их столу и поинтересовалась, не хотят ли гости еще чего-нибудь заказать. Голос у нее был грубоватый, в манерах чувствовалась уверенность женщины, привыкшей управляться с пьяными мужскими компаниями. Феникс почему-то подумал, что, не смотря на соблазнительные женственные формы, среди посетителей вряд ли находиться много желающих распускать руки. Каких-то следов пережитого горя на ее лице он тоже не увидел.
Сибелиус заказал еще вина, и когда хозяйка, покачивая бедрами, направилась в сторону кухни, подмигнул монаху:
- А у его светлости губа не дура!
В голосе уже не было и тени праведного возмущения. И Феникс подумал, что в тот злосчастный вечер управляющий, тоже входил в число "мерзавцев" из графской свиты.
- Схожу, полью кусты за домом - пьяно ухмыляясь, заявил Сибелиус. Пошатываясь, он двинулся к двери, а Феникс лихорадочно соображал, что ему делать дальше.
- Бежать прямо сейчас? К утру, если не собьется с дороги, можно будет добраться до монастыря. Но ведь его разыщут и там. И если настоятель не выдаст королевскому правосудию убийцу графского сына, на все братство св. Альбрехта могут обрушиться гонения.
Но бежать надо было в любом случая, и как можно быстрее. Однако, поразмыслив, Феникс решил, что сейчас лучше подождать пока управляющий окончательно напьется и уснет. Но тот почему-то не появлялся. Хозяйка принесла вина и поинтересовалась, где его приятель. Феникс сказал, что пойдет искать и, стараясь не привлекать ничьего внимания, тихонько выскользнул за дверь.
Оглядываясь по сторонам, он все еще надеялся, что его собутыльник спит сейчас, прислонившись к углу дома. Но когда луна, выйдя из-за облаков, осветила дорогу, он увидел вдалеке убегающую фигуру.
Человек бежал доносить на другого человека. Что двигала им? Желтые кругляшки метала? Душевная слепота, не позволявшая другом увидеть такого же человека с такими же страхами, болью и желанием жить? А может быть, он действительно верил, что помогает свершиться правосудию...
Подоткнув за пояс длинные полы рясы. Феникс пустился в погоню. Недавние застольные приятели - сытость и хмель тут же обернулись коварными врагами. Все выпитое и съеденное колыхалось в животе, отвратительным комком подкатывало к горлу. Но постепенно телу вернулись былая легкость и сила. Упруго отталкиваясь от твердого грунта, он неумолимо сокращал расстояние, и в душе просыпалась незнакомая злая радость погони. А сверху полная луна равнодушно смотрела на убегающего и преследователя, и длинные тени их переплетались на дороге.
Услышав, что его догоняют, управляющий начал оглядываться. Пытался бежать быстрее, но в итоге споткнулся и растянулся во весь рост. Какое-то время он лежал неподвижно, а когда приподнялся над землей, Феникс уже был совсем близко.
Даже не делая попытки встать, Сибелиус на коленях пополз навстречу преследователю. Протягивая к нему руки, он заговорил быстро и сумбурно. Говорил о том, что именно он помог Анхелю сбежать из темницы, что всегда относился к нему как к собственному сыну, а своих детей ему Бог не дал и только старая жена ждет дома его возвращения. И если с ним что-то случится, гибель единственного близкого человека будет для нее смертельным ударом.
Говорил управляющий вдохновенно. Мелкая подленькая душонка не хотела расставаться с телом и цеплялась за жизнь с куда большей силой, чем душа праведника стремится к благодати божьей. Феникс, чувствовал этот смертный страх, эту жажду живого оставаться живым, и уже был не в силах довершить задуманное. Но Сибелиус сам решил свою участь. Оказавшись рядом, он внезапно вытащил из сапога нож, и со звериным рычанием метнулся вперед. Дальше все произошло само собой. Монах отскочил назад, и лезвие задело только краешек рясы. Отпрыгивая еще дальше, он развернулся, посох, описав широкую дугу, обрушился на голову управляющего.
По звуку удара стало ясно, что пробит череп. Тело, уже равнодушное ко всем радостям и страхам этого мира, мешком рухнуло на дорогу. Двигаясь словно во сне, Феникс оттащил его подальше и закидал ветками. Вернувшись, он огляделся по сторонам. Дорога была пуста. Сверху смотрела холодная и равнодушная луна. Мертвая тишина опустилась на мир, и погребальными колоколами ударила в уши. Сделав несколько шагов, он еще раз оглянулся, а потом вдруг рухнул в дорожную пыль, сотрясаясь от рыданий.
- Где теперь человек, с которым они вместе пили вино в харчевне?! Где монах, который коротал вечера, беседую с огнем и плутишкой лисенком. Какой чудовищный вихрь втянул его в свою воронку, превратил в убийцу!?
Задыхаясь от рыданий, Феникс оплакивал свою судьбу, оплакивал судьбы всех тварей этого мира, которые отчаянно цепляются за свои жизни, но сами сеют вокруг смерть. И из самой глубины отчаяния вырастала ненависть, к той силе, что разъединяет все живое, заставляет убивать и пожирать друг друга...
Услышав голоса и стук копыт, Феникс метнулся в придорожные кусты. Мимо в сторону харчевни проскакало несколько всадников. Дождавшись, когда они скрылись за поворотом, Феникс покинул свое укрытие и двинулся следом. Сейчас разумнее всего было бежать от места преступления, но какая-то сила вела обратно, и он чувствовал, что в за эту ночь еще многое произойдет в его жизни.
У постоялого двора два человека водили по кругу еще не остывших после бега лошадей. Издали в свете луны Феникс видел смутные силуэты людей, вздрагивающие конские шеи. Из распахнутых дверей харчевни доносились громкие голоса. По всей видимости, кто-то из местных баронов заглянул на огонек повеселиться.
Свернув с дороги, Феникс обогнул дом и с заднего двора зашел в кухонную пристройку. Хозяйка даже не удивилась его появлению:
- Его светлость граф Горн пожаловали. На глаза его своре лучше не попадаться. Комнаты в гостевом доме они, наверное, тоже сегодня займут. Так что ты святой отец отправляйся, на сеновал.
Можно здесь пока посижу? - попросил Феникс. Хозяйка пожала плечами, и велела ему нарезать овощи для приправы к мясу. Монах взял пучки петрушки, лука и салата, перемешав, положил на столовую доску и, ловко орудую большим ножом, начал мелко нарезать зелень. Хозяйка посмотрела на него с удивлением:
- Умеешь управляться с кухонными делами?
Не отрывая взгляд от доски, Феникс ответил
- Нам все приходится делать! С огородом управляться, белье стирать, коз доить, пишу себе готовить.
Женщина усмехнулась:
- Но все равно, наверное, без баб тяжело?
Пропустив вопрос мимо ушей, Феникс закончил с нарезкой зелени, и принялся за репу. Хозяйка повернула вертел с поросенком и несколько капель жира с шипением упали в огонь. Потом, окинув на полу крышку люка, она взяла большой кувшин и спустилась за вином в погреб. А Феникс, продолжая заниматься овощами, прислушивался к голосам из залы.
Громче всех говорил один человек, и за вроде бы обычными словами и пьяными шутками, чувствовалась привычка повелевать. Феникс никогда не испытывал вражды к власти, хотя порою приходилось терпеть от нее притеснения. Настоятелю лучше было не попадаться под горячую руку. Отец Гай до седьмого пота гонял монахов, заставляя упражняться с мечом, копьем и палкой. Но во всем этом проявлялась отеческая забота. В этом же человеке утверждала себя совершенно другая власть - жестокая, дурная, идущая из темных глубин греховной людской природы.
Там на дороге монах уже ощутил дыхание некой злой силы. Теперь же она изливалась на мир в двух шагах от него, за приоткрытой дверью харчевни. И в душе снова поднялась волна ненависти...
Услышав, что граф собирается послать в деревню за женщинами, монах живо представлял, как все будет происходить. Графские холуи врываются в дома, молодых женщин и девушек поднимают с постели. Наспех одеваясь и поправляя волосы, они уходят в ночь, провожаемые детским плачем и бессильным молчанием мужчин.
-Почему же люди, так покорно терпят насилие? Ведь слуги зла так же смертны, как и их жертвы!
Как только он это подумал, пришло незнакомое раньше ощущение собственной власти над чужими жизнями:
- ...Ведь это совсем не сложно. Нужно только переступить черту, а он ее уже сегодня переступил.
Пьяные голоса звучали громко и уверенно. И никто из веселившихся даже не подозревал, что за стеной сейчас решается их судьба.
На связки травы под потолком, Феникс обратил внимание, когда еще только заходил на кухню. Пользуясь отлучкой хозяйки, он дотянулся, до одного пучка и размял в пальцах высушенный лист. В нос ударил знакомый дурманящий запах. В это время за спиной послышался голос:
- Это сонник, собираю его для монастыря св. Амалии.
Хозяйки поднималась из погреба и с удивлением смотрела на монаха:
- Настоятельница подмешивает в вечерние питье для сестер, чтобы по ночам меньше посещали греховные мысли. А тебе он зачем, святой отец?
- Бессонница второй день мучит.- стыдливо опустив глаза проговорил Феникс. Хозяйка усмехнулась, видимо истолковав все на свой лад.
- Возьми щепотку, хотя такому бугаю вряд ли поможет.
Воспользовавшись тем, что хозяйка подошла к очагу Феникс, сорвал несколько пучков. Пока женщина вращала вертел, он мелко нарезал траву и растереть ее пальцами. Ссыпав сонник в ладонь, монах подошел к хозяйке, одной рукой обнял за талию, другой бросил пригоршню порошка в стоявший рядом кувшин и сильно встряхнул его.
- Эй, отче, не слишком разбаловался ! - прикрикнула женщина и ударила его по ладони. Феникс тут же разжал объятия. А хозяйка, погрозив ему пальцем, понесла кувшин гостям. За время ее отсутствия Феникс успел приготовить еще две пригоршни порошка. Делая вид, что хочет загладить свою вольность, он вызвался слазить в погреб за следующим кувшином. Хозяйка после недолгого раздумья согласилась принять помощь, Правда предупредила, что будет наблюдать сверху, сколько он отхлебнет на дармовщину. В том, что это произойдет, она не сомневалась, но как раз наступал решающий момент в приготовлении поросенка. Надо было поливать бока стекающим жиром и посыпать еще не оформившуюся корочку душистой травой.
Через открытый люк свет из кухни падал прямо на бочку, и Феникс без труда нашел затычку. Перед тем как ее открыть, он засыпал в кувшин часть порошка, долив до половины, взболтал вино, кинул остатки сонника, после чего наполнил кувшин до краев.
Вскоре голоса в харчевне стали сбивчивыми и несвязанными. Правда, двух человек в деревню все-таки послали. Услышав, как хлопнула дверь, Феникс вышел из пристройки обогнул дом и, прячась в тени придорожных кустов, двинулся следом. Графские прислужники шли посредине дорогие, обнимая друг друга за плечи. Но видно опору они выбрали себе не очень надежную. На очередном повороте парочку сильно занесло, и они оба рухнули в придорожную канаву. Сначала послышалась ругань, потом все затихло. Немного подождав, Феникс подошел ближе и услышал храп. Когда шел обратно, в голове промелькнуло:
- Утром эти двое проснуться продрогшие и искусанные комарами. Вылезая из канавы, будут проклинать судьбу. И только чуть позже поймут, что Господь проявил к ним свою милость, уберег от беды куда более страшной...
Уже не скрываясь, Феникс вошел в харчевню со стороны внешнего двора. Компания в причудливых позах разлеглась на лавках. Графа он узнал по богатой одежде. Продолговатое худое лицо с заостренным крючковатым носом, пробудило смутные воспоминания, вытащило на свет старые страхи и ненависть. Но сейчас этот хозяин земельных угодий и людских судеб безмятежно спал, и выглядел совершенно мирно. Наблюдая за ним, Феникс подумал, что обманчивое впечатление создают закрытые глаза. Именно в человеческом взгляде зло обнаруживает свое присутствие. Взгляд и голос, сами по себе не обладают никакой телесной силой, но заставляют других чувствовать страх, повиноваться и исполнять чужую волю.
В какой-то момент Фениксу захотелось, чтобы граф проснулся, начал кричать, будить слуг. Но он знал, что как минимум до утра такого не произойдет. Собранный в разгар лета сонник трава крепкая. Количество порошка, которое он всыпал в кувшин, могло бы всех монахинь обители святой Аниты на целую неделю избавить от греховных мыслей. Будущие жертвы безмятежно спали, не собираясь сопротивлением своим облегчить его совесть.
Прочитав короткую молитву, Феникс постарался укрепиться в своей решимости. Потом, достав висевший на поясе графа кинжал, срезал кошелек, туго набитый золотыми монетами. Пронеся закаленное стальное лезвие около шеи его светлости, он подумал, не закончить ли все прямо сейчас. Граф нервно дернулся, видимо даже во сне почувствовав близость смертельной опасности. Поборов искушение монах отправился срезать кошельки у спящих прислужников. За этим занятием его и застала вошедшая в залу хозяйка.
Женский вопль смог бы разбудить любого. В тот момент Фениксу даже захотелось, чтобы это произошло, но жертвы продолжали спать. Встретив его взгляд, хозяйка замолчала на полуслове. Потом уже полушепотом произнесла:
- Ты не монах?
- Я ангел мести! - ответил Феникс, и в тот момент как он это произнес, чья-то чужая воля завладела его телом. Самого Феникса отодвинули в сторону, заставили забиться в уголок своего существа, откуда он испуганно наблюдал за происходящим. А кто-то другой, обрядившись в его одежду, довершал план который он задумал, но вряд ли бы смог довести до конца.
Когда подставленные бревна надежно заперли двери, он насыпал под окна сухого сена, приказал хозяйке отвязать лошадей и полез за огнивом. В последний момент рука замерла в воздухе, но он понял, что уже не может повернуть вспять. Срезанные кошельки, угроза мести, сообщница, которая теперь безропотно исполняла его приказы, заставляли довести задуманное до конца. Насилуя свою природу, бесконечно далекую от зла и жажды мести, Феникс ударил по огниву. Сноп искр упал на сухую траву. Старый ночной приятель, воскреснув из небытия, потянулся своими огненными язычками к рукам монаха, потом побежал дальше наверх к темным бревнам. Через несколько минут, обратившись в своего свирепого сородича, огонь уже плясал в проемах окон и рвал в клочья соломенную крышу. Из дома по-прежнему не раздавалась ни звука, граф и его свита продолжали спать мертвецким сном, последним сном в этой своей жизни.
Хозяйка постоялого двора стояла рядом и подвывала от страха. Когда Феникс на нее прикрикнул, женщина покорно умолкла. С минуту монах смотрел на огонь. Потом упал на колени и начал молится. Слова сами рождались на языке, а может быть приходили из каких-то темных глубин памяти. Эта была незнакомая и страшная молитва Богу Древнего Завета, неистовому в ярости, всегда готовому покарать и истребить свои непослушные чада.
Женщина снова начала подвывать, и вдруг Феникс сквозь рев пламени услышал знакомый голос. Старец Ароний, опираясь на сучковатую палку, подходил к горящему дому. Хозяйка постоялого двора испуганно отшатнулась в сторону. В первый момент и самому монаху показалось, что это древнезаветный Бог спустился с Неба. Глаза старца смотрели испепеляющее грозно, а пламя страшно высвечивало глубокие резко очерченные морщины.
- Ты отыскал свою память, брат Феникс?
Поднимаясь с колен, монах двинулся навстречу.
- Это ты посоветовал настоятелю отправить меня на сбор пожертвований?
- Да, я ему это велел!
- Зачем?!
- Уже пол века я врачую тела и души, и знаю, что надо для этого делать- В голосе старца звучала безграничная вера в свою правоту и непогрешимость, а Феникс чувствовал нарастающий гнев.
- Зачем мне такая память, такая судьба! Там в монастыре я был счастлив!
Презрительная гримаса исказила лицо старого лекаря.
- Неразумный! Только Господь решает, кому и когда быть счастливым, а я помогаю свершиться его воле.
В глазах Арония вспыхнул фанатичный огонь, и Феникс вдруг почувствовал, что зло, которое еще недавно хотел истребить, обмануло его. Только что сам Феникс был его прислужником, а теперь оно вселяется в этого старика, вообразившего себя проводником воли божьей. Занесенный кулак бессильно опустился. Не было больше ни гнева, ни желания кого-то наказать, только страшная усталость.
Отстегнув от пояса короб с пожертвованиями, Феникс протянул его старцу.
- Передай настоятелю. Скажи, что в монастырь я вряд ли больше вернусь.
Ароний кивнул. Беря короб, он вдруг сильно сгорбился. Куда-то исчезла надменная уверенность в своей правоте. Перед монахом теперь стоял древний старик, быть может, доживающий последние месяцы в этом мире.
- Спасибо за то, что спас меня, тогда десять лет назад - устало произнес Феникс. Потом, взял за руку сообщницу и потянул ее в темноту, прочь от пылающего дома. А со стороны деревни уже бежали люди с баграми и ведрами...
Пасмурный рассвет чем-то напоминал огромное небесное пепелище, и Феникс не мог отделаться от ощущения, что идет по остывающему пеплу. Но временами сквозь пелену облаков осторожно проглядывало солнце.
В такие минуты ему начинало казаться, что святая Магда смотрит с Небес и улыбается доброй всепрощающей улыбкой. И тогда все случившееся ночью уходило куда-то на задний план. Истерзанная кровоточащая совесть на время успокаивалась, а среди пепла и тлена ему вдруг приоткрывалась бесконечно далекая счастливая страна. И он начинал верить, что хотя безнадежно заблудился и сбился с пути, рано или поздно все равно туда вернется.
Идущая позади женщина смотрела на крепкую фигуру монаха и вспоминала остаток ночи, проведенный вместе в стогу сена. Ей все еще было страшно. Но мысли уже крутились вокруг того, что можно приготовить из прихваченных перед поджогом припасов. Не забывала она и о срезанных кошельках. И в хорошенькой голове, под копной светлых волос рождались планы на будущее.