Аннотация: Роды у обеих были тяжёлые, поэтому младенцев поместили в отделение для новорождённых. Подружки тайком бегали курить в туалет, в вентиляцию, там и созрел «преступный умысел»: они поменялись бирками на ножках своих мальчиков.
Ляля проснулась среди ночи оттого, что захотела в туалет. По-крупному. Очень-очень по-крупному. Будто изнутри постучали — сначала деликатно, робко, как бы прислушиваясь. Потом всё уверенней. Под конец — упорно, хамски, плебейски.
Надо встать и пойти мимо спальни дочери. Дверь туалета скрипит, вода низвергается с грохотом водопада... Дочка по природе сова, спит очень чутко и строго выговаривает матери, что разбудила до одиннадцати утра. Какие же громы и молнии обрушатся на Лялю среди ночи?!
И что будет спустя десяток лет, когда среди ночи матери потребуется судно?! Ляля, с её чистоплотностью и брезгливостью, физически не сможет ходить в подгузник. Вот так готовится большая старость.
Дочка по образованию психолог. Она не повышает голоса. Её принцип: главное не ЧТО говоришь, а КАК говоришь. Мягкое слово железо ломит. Слова должны быть мягки, а аргументы твёрды. Мягким и тихим голосом дочка говорит такие вещи, что лучше бы кричала.
Ляля смотрит в потолок, стиснув зубы. Суточный режим нарушился, организм начал путать день и ночь. На часах 3. 30 утра. Время младенцев, которым, ни жить ни быть, приспичило «а-а». Выходит, это правда, что человек, описав круг, к старости возвращается в исходную точку? В детство, а потом и в новорождённое, вегетативное состояние.
Сначала перестраивается память. То, что случилось минуту назад — тут же покрывает густой мрак. Тонет в чёрном колодце. Зато отлично припоминаются подробности сорокалетней давности.
Вдруг видится комната с тараканами в общаге, где живут они, четыре абитуриентки. Крупным планом - тюбики зубной пасты на тумбочках. У красотки, воображалы Ленки - «Жемчуг», у неё и зубки круглые и мелкие, как жемчужинки. От скромной Аси пахнет пастой «Мэри». Смуглая Фира чистит зубы розовой детской «Ягодкой». Она, Лялька — «Поморином», от которого сильно холодит во рту.
Зачем?! С какой стати на ум приходят такие ничтожные, бессмысленные мелочи? К чему? Как будто в мозгу бродит лучик прожектора и выборочно, по своей тайной прихоти высвечивает тёмные, забытые, никому не нужные закоулки сознания.
Да... А Лялина большая проблема никуда не делась, настойчиво напоминает о себе... К кряхтящему младенцу встанут, поменяют подгузник и умилятся, чмокнут... В семьдесят лет никто за «а-а» умиляться и чмокать не будет. Остаётся приучать организм терпеть, стиснув зубы. И думать и ругать себя, что ах не нужно было продавать родную квартирку и переселяться к дочери в расширенную трёшку.
А ведь Ляля всё так хорошо, мудро рассчитала. Пока есть здоровье — помогать поднимать внучку Альку. Печь пирожки. Вытирать пыль. Дочь оценит материнские старания и подаст в старости стакан воды.
В противном случае, если бы мать отрепала крылышки и притащилась к дверям дочери («злой тоской удручена»), та бы сказала: «Ты всё пела? Это дело! Так пойди же, попляши!» Другими словами: когда ты мне была нужна — ты веселилась с подружками, бурно справляла золотой возраст. А припёрло — явилась не запылилась за своим стаканом воды. Раз ты эгоистка, то и я буду эгоистка! Так скажет дочь. А если не скажет, то подумает.
Повезло мужу, что не дожил до этого времени. Благоразумно, тихо удалился, избежав разборок. Лежит под мраморным камнем, который Ляля с любовью моет и украшает цветами: искусственными - зимой, живыми - летом.
Умирая, попросил: «Будешь хоронить - включи мою любимую. Не выдержу, встряхнусь, из гроба встану и подпою. Пусть это будет последнее, что услышу на земле». Ляля, пачкая колени в глине, поднесла магнитофон к цементно-серому мужнину уху. Включила, с мистическим ужасом ожидая чуда.
Ты проснёшься на рассвете.
Мы с тобою вместе встретим
День рождения зари.
Как прекрасен этот мир, посмотри!
На Лялю смотрели снисходительно, с сочувствием. Блажит вдова, с горя крыша сдвинулась.
Чуда не случилось. Не встал. Не подпел.
***
Да… И вот на подходе время того самого стакана воды — а что-то не видно, что его подадут с радостью. Впрочем, без радости тоже. О, никогда, никогда не расставайтесь с со своим углом, пусть самым крохотным. Пока хоть на четвереньках ползаете — обслуживайте себя сами.
С другой стороны… Не будь рядом дочки — не было бы Альки с её сладким мяконьким молочным запахом. И никто бы Лялю не подстёгивал, не тормошил. Каждую неделю дочь покупает кроссворды. «Мама, тренируй память».
Ляля вздевает очки, покусывает кончик карандаша. Японский воин-самоубийца. Ниндзя? Самурай? Да кикабидзе же! И по буквам подходит. Но не по смыслу. Внучка хохочет: Кикабидзе — это который Мимино. Который «по аэродрому, по аэродрому». И «мои года — моё богатство». В Грузии может быть и богатство. А у нас — ноша, которая с годами давит всё тяжелее.
Алька, прижавшись тёплым тельцем, дыша апельсиновой жвачкой, подсказывает: «Камикадзе же, бабуль!» Современные ребята играют в японские стрелялки, смотрят глазастые японские мультики — просто готовые японоведы.
Недавно дочь закачала в компьютер уроки английского: «Учи, мама, гимнастика для мозга». Да не для мозга, а для языка! Вывихнешь, пока выговоришь. До чего непричёсанный, неприбранный, небрежный этот американский английский.