- Ну все, подключаемся? Все проверено?

- Да, все будет хорошо. Я лично проверял этот энергоблок последнюю тысячу лет, так что проблем возникнуть не должно.

- Тысячу маловато конечно. Но затягивать уже некуда, включаем. Пабамммм!

***

Не хотелось ничего. Вообще ничего, просто лежать, закрыв глаза и чувствуя каждой частичкой своего тела такое теплое и ласковое светило в небесах. Мне часто казалось, что, когда люди говорят о том, что Господь видит все, знает все и готов все простить - они имеют в виду именно это ощущение от удовольствия лежать под солнцем летным деньком и ничегошеньки не хотеть делать.

Находиться под божественном взором и впитывать в себя лучи его любви было действительно приятно, что и говорить. Разве мог я тогда знать, что это был последний день обычной жизни и уже завтра все на свете изменится навсегда.

Впрочем, разве у кого-то было иначе? Разве кого-либо из вас жизнь готовит к тому, что случится завтра?

А назавтра папенька познакомил меня со своим другом Кристианом Нефе, известным композитором и органистом, а также, как выяснилось потом, по совместительству еще Магистром тайной и очень секретной гильдии. Поначалу же, по требованию своего отца, я просто обучался у знаменитого музыканта игре на органе и на скрипке.

Музыка давалась мне легко, благо слух у меня был идеальный, и музыку я слышал всегда и во всем. Наивно полагать, что мелодия приходит в этот мир только через посредничество трубы или скрипки, деревенского рожка или органа, совсем нет. Музыка - она всегда с нами, она слышится в шелесте листьев и плеске волн, в далеком цоканье копыт по мостовой Бонна и в кашле моего деда Людвига, в чью честь, кстати, меня и назвали. А уж какая совершенная и бесконечно прекрасная музыка звучит в полной тишине!

Дядя Кристиан был добр ко мне и, как мне казалось, действительно был вполне доволен моими успехами в учебе. Он не запрещал мне небольшие музыкальные шалости и не лупил палкой по рукам, когда я начинал играть разные вариации на тему разучиваемых маршей.

Солнце теперь я видел все реже, ведь приходилось все больше времени уделять учебе и работе. Ну вы же понимаете, что в 12 лет мужчина уже не может быть бездельником, поэтому я, как и полагалось, вносил в наш семейный бюджет свою скромную лепту. Лепта эта состояла из небольшой платы за работу помощником органиста, ничего особо сложного - но зато я мог наблюдать за священным актом подчинения музыки человеку.

И это было поразительно и воистину волшебно, как музыка, сочащаяся из собой природы - обретала форму и стройность в руках мастера, начинала подчиняться и искрить по воле человека. Именно в такие минуты в мою голову закрадывались даже настолько богохульные мысли, что человек, сумевший подчинить себе музыку - однажды поработит и само солнце. Впрочем, не будем об этом...

***

Так продолжалось три года, а потом в нашей семье остался всего один Людвиг - я. Мой дедушка умер, и как будто бы музыки в этом мире стало чуточку меньше. А день похорон я запомнил на всю оставшуюся жизнь. В тот день мой учитель дядя Кристиан был особенно суров и мрачен. Несмотря на то, что он пришел проститься с дедом, казалось, что он ищет встречи именно со мной и хочет сказать нечто особенное, но в домашней суматохе этого сделать было никак нельзя, и потому, не дожидаясь прихода пастора, мой учитель чуть ли не силой вытолкал меня на задний двор и сказал:

- Теперь, Людвиг, тебе придется занять место своего деда в нашей Гильдии и узнать много всего нового. А еще больше придется сделать. Но прежде всего ты должен покинуть твой дом навсегда. Они уже скоро придут за тобой.

- Кто они?

- Пастор и его люди. Им уже сообщили, что на теле твоего деда были найдены знаки нашей Гильдии, и они спешат уничтожить и сжечь все, что нам с тобой дорого. Спеши же!

С этими словами он сунул мне кошелек с несколькими монетами и почти внезапно растворился в утреннем тумане. Причем, я готов был поклясться, что в момент его ухода я отчетливо услышал звук лопнувшей струны.

Тррыньк, и вся моя прошлая жизнь закончилась, как музыкальная пьеса Гайдна. И вот уже надо было начинать играть что-то другое, или вставать и уходить насовсем, бросив свой музыкальный инструмент под названием Жизнь. Я решил попробовать сымпровизировать на заданную Учителем тему, как уже давно и привык это делать. Просто импровизировать сейчас нужно было не с органом, а с собственной жизнью.

И я побежал. Я даже не стал оглядываться, чтобы убедиться, заполыхало ли далеко позади зарево, не давая себе подумать о некой тайной Гильдии и знаках на теле моего деда, не позволяя уму праздно шататься вокруг той новой информации. Которую он все равно был не в состоянии постигнуть. Я просто начал движение вперед, надеясь, что нужные знаки найдут меня сами. Нужно лишь было держать заданный темп и следовать законам гармонии.

***

Тук-тук-тук-тук. Затем еще раз, громче и отчетливей. Я открыл глаза. Честно говоря, я и не спал толком - кровать на этом постоялом дворе была настолько жесткой и некомфортной, что мое тело никак не сумело органично встроиться в этот предмет и хоть немного отдохнуть.

Кто тут стучит? - стараясь максимально попасть в ритм услышанного ранее стука, спросил я. Создавать гармонию во всем и продолжать вести мелодию жизни было для меня привычкой, подстраивать каждое свое действие под происходящее так, чтобы не испортить музыку самой жизни - это собственно все, что я умел делать на свете.

- Я из Гильдии переводчиков. Откройте, Людвиг, я принес Вам первый знак.

Знак! Этот человек явно знал меня или моего деда, а также, по всей видимости, мог хоть немного добавить мне понимание всего происходящего со мной последние несколько месяцев бесцельных скитаний. Так в проеме двери и в моей жизни появился человек по прозвищу Сурок. Просто Сурок, ни имени, ни титула, ни даже цвета глаз - только странное прозвище. Именно от него я и узнал, что такое Гильдия и почему у нас есть сильные и могущественные враги.

- Бог имеет множество имен - это знают все, нов сем его имен не знает никто. Так вот, одно из них, неизвестное простым смертным, знаем мы, члены Гильдии - и звучит оно Минор-Тавр. Именно это имя и должно быть вырезано на твоей груди, так как теперь всю жизнь ты будешь говорить только от его имени и его словами, переводя его мысль на язык простых смертных.

- Минор-Тавр? Я буду вещать от имени самого бога? А как я узнаю, какие слова нужно будет говорить?

Сурок рассмеялся. Смех у него был очень резкий, режущий слух. Как будто бы каждое новое "ха" отрезало от слушателя лезвием кусок за куском его плоти. Так, что после пятого или шестого "ха" мне стало так невыносимо больно, и я почти вскричал:

- Как же я буду переводить людям, если я сам не знаю божественного языка?

- О, ты знаешь, лучше, чем кто-либо знаешь божественный язык. Кристиан выделил тебя из сотни талантливых мальчиков и долго обучал искусству перевода.

- Да нет же, он просто учил меня скрипке, клавесину...

В ответ я получил еще несколько заточенных как бритва "ха-ха", после чего, насладившись произведенным на меня эффектом, Сурок продолжил:

- Бог не состоит из плоти, крови и костей. Он - существо другого порядка и существует совсем иначе, непостижимо для нас. И язык его звучит не как слова, фразы или предложения, его язык - это музыка. Священное Писание начинается с "вначале было слово", но на самом деле слово это прозвучало не как вульгарное и человеческое, но как божественная мелодия, от которой содрогнулись сами основы мироздания и частицы реальности завибрировали в такт раз и навсегда установленной изначально мелодии, и вибрируют по сей день. Воплощая и описывая своего Создателя, восхваляя своего Творца в каждый миг своего бытия. По сути все, что может этот мир - это звучать хвалебной песней Минор-тавру или навсегда умолкнуть, растворившись в тишине, которая и есть небытие.

- Но я? Почему я?

- Ты один из тех, кто все еще слышит божественную музыку. Раньше таких было много, но грехи, заботы, страсти и повседневная суета навлекли на многих людей глухоту. Они слышат друг друга, слышать скрипы и стоны, но перестали различать в них Слово Божие; а ты все еще слышишь, и более того, делаешь эту мелодию громче, чище и ярче с помощью своих инструментов. Ты переводчик, ты посредник между изначальной мелодией бытия - и тем, что еще способны услышать и воспринять люди. Но однажды и твоих усилий станет недостаточно: люди перестанут вибрировать в такт даже твоему переводу. И тогда мир просто заглохнет раз и навсегда, так как его симфония прекратится, и все заглохнет.

- Тогда почему за мной гонятся и желают мне зла?

- Иметь статус посредника между Богом и человеком очень опасно - слишком много людей бьются за это право. Церковь считает, что лишь она одна может транслировать божественную волю в мир, но она сама оглохла, давно и неисправимо оглохла. Она играет лживую мелодию, перестав слышать симфонию самого мира, она выпала из вселенского хора, но продолжает упрямо звучать в людских сердцах, создавая какофонию и разрушая все, что так долго создавал Минор-тавр. Впрочем, к делу, я же должен вручить тебе первый знак, - и с этими словами Сурок достал огромный нож.

***

Ах Вена! Невозможно словами описывать этот замечательный город, ведь слова слишком убоги. Два-три, максимум четыре слога и крупицы смысла, из которых, как из песка, нужно будет воссоздать всю прелесть этого города в уме слушателя - нет, у меня просто не получится, никогда в жизни. Чтобы понять, что такое Вена - слушайте музыку и только музыку, или приезжайте сами, и не верьте никаким словам!

В Вене я встретился с Моцартом - вот еще одна фраза, где за серыми блеклыми словами никак не передать весь тот фейерверк чувств, эмоций и восхищенных взглядов толпы, когда я сыграл ему одну из своих импровизаций, и он сразу все понял. Он понял, что я не просто так стучу пальцами по клавишам, развлекая досужую публику, а что я и есть Переводчик - и вручил мне второй тайный знак - золотой кулон в виде скрипичного ключа.

Теперь мне было дозволено официально писать Переводы, то есть фиксировать Божье слово в доступных человеку звуках, которые способны проникать в самое сердце и заставлять слушателя плакать или смеяться, очищая его душу. Теперь я стал настоящим евангелистом - тем, кто способен непосредственно передавать весть от Минор-тавра всем простым смертным.

Музыка - это поистине универсальный язык, ведь меня понимали и французы, и англичане, мной заслушивались арабы и даже славяне, и все, все без исключения - мгновенно и в самую глубь своей души получали божественное послание с небес. То послание, которое стучалось к ним ежедневно, но они не могли уже его услышать без моей помощи и поддержки. Не скрою, в те дни в Вене, выступая перед самой разношерстной аудиторией - я очень гордился собой, я возвысился, я бесконечно радовался своей миссии в этом мире и своему звучанию в общей симфонии мирозданья. И я забыл об опасности.

***

Они настигли меня. И я оглох. Не сразу конечно, это было бы слишком просто - но день за днем, что было гораздо мучительнее, ведь прощание с самой музыкой было для меня невыносимой пыткой. Год за годом я все хуже слышал музыку этого мира, я переставал ощущать ежедневное присутствие мелодии во вселенной, сам Бог переставал говорить со мной, все сильнее сливаясь в неразборчивый шум.

Не помню, как это случилось, в голове сумбурные обрывки воспоминаний: они скрутили меня и что-то влили мне в уши, покарав таким образом за всю мою гордыню и самовозвышение. Уж лучше бы они убили меня сразу!

Теперь все, что мне хотелось - это убежать и спрятаться от всех людей, скрыться с глаз самого Минор-тавра и навсегда превратить себя в тишину. Я, на которого было обращено столь много взоров и надежд, с каждым днем все хуже слышал первоначальный глас, который требовалось потом доносить до людей. И я рыдал, рыдал, кажется, бесконечно, дни и ночи напролет. Кажется, все было кончено. Но однажды я второй раз в жизни услышал стук: Там-Там, тамтам.

Это был Сурок. Опять. Как он меня всегда находил - уму непостижимо?

- Сегодня ты захватил с собой нож? - уже не стараясь импровизировать в такт его стуку, зло спросил я.

- Зачем, ведь ты уже получил все три знака, достигнув высшей степени посвящения в нашей Гильдии переводчиков. Я лишь пришел узнать, как у тебя дела, - вежливо ответит он.

- О нет, не три!!! Я получил всего два знака: тайное имя нашего Господа на теле и кулон с благословением Моцарта. Видимо, третьего знака я недостоин, а виной всему тот проклятый пастор из Бонна...

- Ты не понял. Он с нами. Он один из нас, и он помог тебе.

- Помог? Ты издеваешься? Твои шутки режут все большее с каждым годом! Да я почти оглох! Я почти не слышу этого мира!!! - с отчаянием и гневом набросился я на него.

- Нужно ли слышать мир тому, кто хочет слышать одного лишь Бога? Твоя надвигающаяся глухота и есть третий Знак. Теперь ты учишься отбрасывать всю суету мирских звуков, чтобы стать идеальным инструментом, совершенным органом, на котором станет бесконечно играть сам Минор-тавр.

- Но я не понял...

- Открой свой разум, впусти в него ту мелодию, которая уже давно звучит внутри тебя. Это не шелест травы и не ругань торговцев на рынке, согласен. Это не пальба пушек и даже не крик рождающегося в этот мир младенца. Эта музыка изначальна, она лежит вне нашего мира, и теперь ты будешь черпать ее прямо оттуда.

И я задумался и умолк. Я молчал день, и другой, и третий. Сурок молча подавал мне пищу, не говоря не слова. А я вслушивался внутрь себя, пытаясь в тишине услышать самую прекрасную мелодию из всех. Наверное, вам покажется это глупым: искать самый яркий свет в самой темной комнате. Да, на словах это забавно, ну так на то они и слова, что неспособны отразить настоящее устройство этого мира. И то, что на словах кажется невозможным или нелепым, срабатывает в этой вселенной просто потому, что вселенная не состоит из слов. Она - лишь танец под божественную музыку Минор-тавра, бесконечный вихрь безудержной пляски во славу нашего Творца.

И потому на третий день я стал им - идеально настроенным и совершенным божественным органом, за который не стыдно было сесть самому Минор-Тавру и сыграть свою мелодию для всех людей на свете: живущих и уже умерших. И я зазвучал изнутри, зазвучал весь и сразу, в мгновенье переполнившись пульсирующим внутри меня светом.

Я звучал как надвигающийся шторм и как взгляд возлюбленной. Я гремел как пышущий вулкан и рычал как сто тысяч львов. Я заставлял содрогаться весь мир и не оставлял черствым ни одно человеческое сердце, потому что во мне больше не было меня - я стал лишь бестелесной божественной музыкой, стал ей навечно.

С тех пор я не знаю, что стало с моим телом. Наверное, оно уже умерло, по крайней мере это было бы логично. Впрочем, не важно, я давно выбрался за пределы своего тела, за рамки слов, за границы этого мира. Я стал совершенным переводчиком Божественной воли и благодаря мне весь наш мир все еще балансирует на грани пропасти в небытие и вечную тишину. Я среди вас каждый день, я звучу повсюду и проникаю в каждый дом - разве мог бы я сделать то же, оставаясь в человеческом теле? Только избавившись из неудобного костюма из плоти, я наконец отбрел свое истинное предназначенье. Я - Бетховен!

***

- Ну что, думаю, эксперимент можно признать неудачным. Отключаем?

- Постойте, но такая стоимость разработки, затем внедрения, неужели все зря?

- Уважаемый МНТР, амплитуда колебаний так и не вышла на заявленную мощность, даже несмотря на все ваши усилия, несмотря на все уникальные технологии - ваш энергоблок так ни разу и не выдал пиковой нагрузки, а энергии нам нужно все больше и больше. Значит будем пробовать другие методики. Я, например, давно предлагаю просто по старинке сжигать всю биомассу в котле - дешево и сердито.

- Нет-нет, давайте я еще попробую поиграть с частотами и модуляциями, тут должно что-то быть.

- Сколько еще вас ждать? Результат нам нужен уже сейчас, нам нужны точные гарантии бесперебойной поставки энергии на накопитель.

- Хорошо, вот давайте я прямо сейчас здесь при вас попробую два варианта под названиями "рок" и "транс". Если это не получится - отправляйте в котел.

- Ну что, думаю - пару столетий мы еще можем подождать, буквально до обеда. Показывайте, что там у вас...