В те благословенные времена, когда Земля была юна и наивна, когда дожди выпадали исключительно из любви к искусству, а солнце вставало лишь потому, что стыдно было спать дольше всех, жил да был Казимир Бобров - поэт, философ и, по злой иронии судьбы, охранник.
Он стоял на страже у входа в докембрийские глубины, где из первобытного бульона выползали первые многоклеточные, ещё не подозревавшие, что жизнь - это не подарок, а скорее недоразумение. В руках у Казимира была дубинка из окаменелого папоротника, а в глазах - тоска существа, вынужденного объяснять правила существам без мозгов.
- Ваш биологический вид? - спрашивал он у трилобита, неуклюже ковыляющего к проходной.
- Тогда идите лесом, - произносил Казимир и махал дубинкой в сторону болот, где трилобита тут же засасывало в трясину под одобрительные хлюпающие звуки местных бактерий.
И Казимир, вздыхая, записывал в глиняный журнал: "Опять нарушитель. Вид - глупый. Настроение - докембрийское."
Поэтический дар и его жертвы
По вечерам, когда древний океан покрывался плёнкой первых в мире цианобактерий (которые, кстати, вели себя наглее нынешних аристократов), Казимир садился на свой любимый валун и изливал душу в стихах.
"О, время! Ты - студень безвкусный,
Где плавают тени существ.
Одни - уже чуть-чуть искусственные,
Другие - пока что just... sludge."
Он мечтал о признании, но вокруг не было ни одного критика. Черви не понимали метафор, медузы хлопали щупальцами без разбора, а водоросли просто тихо пукали кислородом.
Однажды он прочёл свои стихи строматолиту.
- Ну и? - булькнул тот.
- Как "ну и"? Это же поэзия!
- По-моему, это просто колебания воды.
Казимир задумался. Может, он гений? А может, просто первый графоман в истории?
Конфликт с начальством, или "Пропуск в никуда"
Его начальник, строматолит Феофан, был существом принципиальным. Он состоял из слоёв бактерий и гордости, причём последней - значительно больше.
- Бобров! - булькал он. - Вы опять впустили без пропуска!
- Но это же первые хордовые! Они даже не знают, что им нужно пропуска!
- А я знаю! - Феофан дрожал от возмущения. - Без пропуска - никого! Иначе какой смысл в эволюции?
Казимир хотел возразить, но тут мимо проплыла первая в мире рыба, посмотрела на него с презрением и скрылась в глубинах.
"Да... скоро здесь будет цивилизация..."- подумал он с грустью.
Финал, или "Окаменевшая метафора"
Шли эпохи. Казимир всё реже писал стихи. Всё чаще он просто сидел на своём камне, наблюдая, как мир меняется без его участия.
Однажды утром Феофан обнаружил его неподвижным.
- Бобров! На пост!
Но Казимир молчал. Он окаменел.
Так и простоял он миллионы лет, пока в один прекрасный день его не откопали странные двуногие существа.
- О! Ископаемое! - воскликнул один.
- Смотри, у него в руках глиняная табличка!
Они прочли последнее стихотворение Казимира:
"Прощай, докембрий, век простой,
Где нет ни кабаков, ни дам.
Я так и не стал тут звездой...
Зато - я первый графоман!"
Учёные переглянулись.
- Ну и бред...
- Выбросим?
- Нет, положим в музей. Пусть будет "первобытный арт".
Так Казимир Бобров всё-таки добился признания.
Мораль: Если ты поэт в мире, где нет читателей, лучше сразу стань ископаемым. Хоть в музей возьмут.