Казимир Бобров проснулся в гробу. Это было тем более досадно, что он точно помнил: вчера вечером он просто лёг спать после штофа калужского бренди и чтения томика Гнедича. Но вот теперь - теснота, запах ладана и дощатая крышка над головой.
- Чёрт возьми, - пробормотал Казимир, - опять похоронили заживо. В третий раз за год.
Он постучал по крышке гроба. Снаружи раздался возмущённый голос дьячка Фёдора:
- Опять этот Бобров! Ну сколько можно? В прошлый раз вылез - скандал на весь уезд, бабы в обморок падали, отец Пётр отслужил молебен о нечистой силе...
- Фёдор, откройте, ей-богу, я живой! - завопил Бобров.
- Ага, живой! - фыркнул дьячок. - А кто тогда вчера в кабаке всем рассказывал, что у него "кровоточащая душа поэта бьется в оковах провинциальной тоски"? Живые разве так не выражаются?!
Тем не менее, крышку приподняли. Бобров выбрался, отряхнул сюртук и спросил:
- Кто, собственно, решил, что я умер?
Оказалось, что накануне аптекарь Зельцер, известный в городе как "доктор", поставил диагноз "поэтическое истощение" и констатировал смерть. Основанием послужило то, что Бобров три дня не появлялся в трактире и не писал эпиграмм на городничего.
- Но я же просто новый стих сочинял! - возмутился Бобров.
- Ну вот, - вздохнул дьячок, - а мы уж думали, наконец-то в городе тихо будет.
На радостях Бобров зашёл в трактир "У святого угодника", где его встретили как воскресшего Лазаря.
- Казимир Степанович! - ахнул половой Гаврила. - А мы уж счётик ваш списали!
- Какой счёт?
- Ну, который... вы перед смертью изволили выкушать на двадцать три рубля с копейками...
Бобров задумался, потом махнул рукой:
- Ладно, запишите ещё десять. Раз уж воскрес - надо отметить.
В углу сидел аптекарь Зельцер и угрюмо пил ром. Бобров подошёл к нему:
- Доктор, а ведь вы могли бы извиниться.
- За что? - удивился Зельцер. - Диагноз был точный. Вы действительно страдали поэтическим истощением.
- Но я жив!
- Временная ремиссия, - пожал плечами аптекарь. - Кстати, у меня для вас новое лекарство - мышьяк с сиропом. Отлично лечит вдохновение.
К вечеру весь город знал, что Бобров воскрес. Городничий даже прислал записку: "Если уж вернулся - зайдите за жалованьем. Вы же у нас по совместительству ещё и фонарный сторож".
А ночью Бобров сидел у себя в каморке и писал стихи. На клочке бумаги вывел: