Глава первая, в которой в обсерваторию берут нового сторожа
В обсерваторию имени академика Козырева требовался сторож. Желательно - трезвый, вменяемый и без склонности к воровству медных проводов.
- Возьмём поэта, - сказал заведующий лабораторией хроноаномалий, доктор Пупков, разглядывая тощую фигуру Казимира Боброва. - У них мозги всё равно не приспособлены для реальной работы, зато воруют редко.
Казимир Бобров, поэт-неудачник, автор сборника "Луна в депрессии", продававшегося в киосках хуже, чем календари с котиками, кивнул:
- Я согласен. Но только если мне разрешат писать стихи в служебное время.
- Пишите, - вздохнул Пупков. - Только не трогайте зеркала.
Глава вторая, в которой поэт обнаруживает странности
Зеркала Козырева стояли в углу лаборатории, напоминая гигантские консервные банки, из которых кто-то выковырял тушёнку.
- Это что, искусство? - спросил Бобров, тыча пальцем в спирали.
- Нет, - ответил лаборант Федя. - Это наука.
- А в чём разница?
Федя задумался.
Ночью, совершая обход, Бобров заглянул внутрь одного из зеркал.
- О, - сказал он. - Пустота. Как в моей поэзии.
Но тут зеркало мигнуло.
Глава третья, в которой время начинает вести себя неприлично
Наутро Бобров явился к Пупкову с докладом:
- Ваши зеркала - хулиганы. Ночью одно из них показало мне 1993 год.
- Что именно?
- Меня, пьющего портвейн "777" в подъезде.
Пупков нахмурился:
- Это не хроноаномалия. Это посттравматический синдром.
Но вскоре странности участились. Часы в лаборатории то убегали вперёд, то пятились назад, как пьяные. Однажды кофе в кружке Пупкова ещё не закипел, хотя уже остыл.
- Время течёт криво, - заключил Бобров. - Как мои стихи.
Глава четвёртая, в которой поэт становится учёным
- Я разгадал тайну! - объявил Бобров на планерке. - Ваши зеркала не отражают время. Они отражают нашу глупость.
- Это гениально, - сказал Пупков. - Но где доказательства?
- Вот.
Бобров сунул ему листок со стихотворением "Ода спирали времени".
Пупков прочитал и зарыдал.
- Это еще хуже, чем теория струн...
Глава пятая, в которой всё возвращается на круги своя
В конце концов, зеркала демонтировали.
- Они не работали, - признался Пупков.
- Как и моя поэзия, - вздохнул Бобров.
Его уволили за "несоответствие высокому званию сторожа". Но в последний день он залез в агрегат и исчез.
Как утверждают спириты и ясновидцы, иногда Боброва видят в 1993 году - он сидит в том же подъезде, пьёт тот же портвейн и пишет стихи про машины времени.
А зеркала Козырева теперь пылятся в подвале, рядом с нераспроданными сборниками "Луна в депрессии".
Конец.
Дополнение
Ода спирали времени
(Из сборника "Луна в депрессии". 2016)
Спираль, затянувшая воронкой
прах комет, любовь и ворованный мед,
ты - улитка на стекле Вселенной,
где Бог, чиркая спичкой, жжёт небосвод.
Время - не стрела, не конь ретивый,
а бродяга, что шатается взад-вперёд,
то вчерашним дымом сизым, то ленивым
завтра, что ещё не родилось, но вот -
уже стучится в дверь, уже смеётся,
уже бросает тень на этот пустой
коридор, где я, поэт и охранник,
цежу одеколон "Тройной" под луной.
О спираль! Ты - пленка в магнитофоне
мироздания. Мы - шум, кассетный брак.
Кто-то перематывает. Кто-то хоронит.
Кто-то ставит на паузу - и вот так
застыл я в зеркале Козырева,
меж "было" и "будет", как гвоздь в стене.
А мир - всего лишь кривой стакан,
где пьют из будущего. Всё - во мне.
Но если вдруг спираль порвётся,
и хлынет тьма, и вспыхнет свет,
я выйду, отряхнусь, и спрошу:
"Где тут, простите, выход? Или нет?"