В мастерской пахло скипидаром, масляными красками и сыростью. Васнецов сидел перед мольбертом, курил дешёвую "Приму" и тушил окурки в жестяную банку из-под зелёного горошка. На холсте застыл незаконченный пейзаж - чахлая берёза у болота, написанная вчера под впечатлением печальных событий. Вчера позвонила сестра Серёги и сипло сообщила: "Сережу в субботу хоронить будем. Отек мозга, говорят, отмучался".
Дождь стучал по жестяной крыше, капли сбегали по запотевшему стеклу, искажая вид на промзону. Вдруг - резкий звонок в дверь.
Варелик стоял на пороге, облепленный жёлтыми листьями. Его некогда мощная милицейская выправка расплылась в мешковатую полноту. Глаза у него были мутные, словно запотевшие оконные стёкла в подъезде.
- Ну, вот... Серёга, понимаешь, - хрипло выдохнул он, и от него пахнуло перегаром и дешёвым одеколоном "Саша".
Васнецов молча отступил. Варелик шаркнул ботинками, оставляя грязные следы, и плюхнулся на диван, который тут же жалобно скрипнул.
- Двести грамм есть? - спросил он, не глядя.
Васнецов кивнул и полез в старый шкаф, где между банками с кистями лежала плоская бутылка армянского коньяка - подарок Серёги на прошлый Новый год.
Пили молча. Варелик залпом опрокинул стопку, поморщился и вдруг зарылся в свою потрёпанную сумку.
- Где мои деньги, а? - забормотал он, выворачивая карманы. - Тыща была... Ты взял?
Васнецов только вздохнул. Он видел, как дрожат руки Варелика, как прыгает нерв на его обвисшей щеке.
- Да вот же они, - пробормотал Васнецов, указывая на выпавшую из кармана смятую купюру.
Варелик схватил деньги, прижал к груди и вдруг разрыдался:
- Максимка... Сына не вижу три года...
Потом полез в сумку снова - достал бутылку "Киндзмараули" с оторванной этикеткой. Откупорил зубами.
- Я же рассказы писал! - вдруг крикнул он, и слюна брызнула на стол. - Фантастику! Про космос! А теперь...
Он показал грязный шрам на ноге:
- Под Грозным ранен был!
Васнецов молчал. Он помнил, как Варелик сломал эту ногу, упав с лестницы в райотделе полиции после корпоратива.
К полуночи Васнецову удалось вытолкать его на улицу. Варелик шёл, пошатываясь, пинал пустые банки и орал:
- Я ещё могу! Я - герой!
На прощанье он обнял фонарный столб и поцеловал его и прослезился.
Васнецов вернулся в мастерскую. Сел перед холстом. Кисть дрожала в руке.
За окном дождь усиливался. Где-то далеко, за промзоной, гудел поезд.
Он вдруг понял, что не хочет заканчивать эту берёзу.