- Приготовьтесь, пожалуйста. Вы следующий, - предупредил охранник и привычно застыл у дверей кабинета.
Решетов Андрей Иванович кивнул, поглаживая подлокотники мягкого кресла, чтобы вытереть вспотевшие ладони. "Надо же, - думал он, - как все оказалось обыденно".
Мягкий желтый свет разливался по небольшой приемной, но углы оставались затемненными. Это напомнило Андрею Ивановичу вселенную со всеми ее солнцами, галактиками и пустотами. Рядом с ним - в ряд - стояли еще три кресла, на первом сидел неприметный юноша, согнувшийся в три погибели и обхвативший плечи руками; на третьем с трудом помещался грузный мужичек, уставившийся в планшет, который он воткнул между складок на животе. "У этих ребят есть имена и фамилии, воспоминания и мечты, - подумал Решетов. - Но ненадолго". То, что должно было произойти с ними - пожалуй, хуже смерти: абсолютней.
Развременение.
Сидел ли кто на втором кресле Андрей Иванович уже не помнил.
Да, вечность оказалась не такой уж бесконечной. Эксперименты определили структуру времени, ученые смогли доказать - оно подходит к концу - стоило вспомнить знаменитый опыт о миллионе песчинок, когда каждой из них удалось искусственно привить богатое прошлое. То, что случилось за этим - пошатнуло все мироздание: начали пропадать люди, планеты, галактики. Но это была лишь грань: все песчинки развременовали, бедствия прекратились. И стало ясно, сколько времени осталось человечеству.
Решетов точно помнил, как пояснил о пределе бесконечности улыбающийся и, видимо, старающийся не допустить паники, профессор: "Попробуйте найти самое большое число, какое только сможете. Прибавляйте к нему числа куда большие, но помните, что рано или поздно вам настанет... эм... конец. Хе... Теперь представьте: самое последнее число вы все же сохранили, и считать продолжил ваш последователь. Но и он вскоре э-э... хе-хе... умрет. Когда-нибудь наступит день, и не останется ни одного человека. Кто продолжит счет? Вот здесь-то мы и получаем самую последнюю цифру. А теперь представьте: время, отведенное на решение нашей задачи, истекло. Не говорите об уравнениях, поймите: математика - абстрактная наука, мы, в самом деле, не смогли доказать, что линия бесконечна - это ак-си-о-ма; и она, смею заметить, может быть ошибочна. Достижение конца - дело времени, которое... к вящему сожалению, кончится раньше!.. Вот это я называю сарказм! Хе-хе! Но! НО! Время изменяемо. М-м... Представьте себе сосуд, доверху наполненный водой - прошедшим временем - и маслом - настоящим. Они не смешиваются! Если при помощи соломинки вылить воду, то останется достаточно места для других жидкостей. Нужно удалить лишнее, и мы знаем как!.."
Решетов скорчился от отвращения. Знают они! Только никого не предупредили, что в соломинку попадет немного масла. Совсем чуть-чуть, неизбежная жертва, на которую придется пойти.
Как оказалось процесс развременения больше похож на то, как если бы гриб вырвали из земли со всеми его мицелиями. Одним из грибов был Решетов, просто потому, что у его грибницы слишком мало органов размножения, и удаление ее практически не скажется на остальных. Андрей Иванович подумал: он сейчас та самая поганка, которая мешает жить. Хотя нет. Наоборот. Он сыроежка? Таких много. Тогда кто? Кто не годится вечности? Он не мог ответить.
Андрей Иванович через силу унял дрожь в коленях - затряслись губы. Черт подери, ведь знает же - ничего страшного. Не было тебя, парень! Нет, и не будет! Просуществуй последний час! А может... Решетов снова взглянул на такой же, как у остальных, планшет:
"22.1. Вы имеете право на двенадцать часов реального земного времени..."
Двенадцать часов! Целая жизнь! Сколько всего можно сделать за это время! Тем более, возможности ограничены лишь инструкцией. Черт знает почему, но существовал закон о последнем желании. "Желание, - гласил первый пункт, - есть результат, который мог быть достигнут за отобранное время". На его исполнение не скупились, позволялось практически все. Исключения - на планшете. "Интересно, - подумал Решетов, - откуда взялась эта традиция? С давних времен, наверное. Но с каких?". Он даже не помнил, что происходило в его детстве, куда уж там - древность. Достаточно знать: она была. Или не было? Андрей Иванович поднял мутный взгляд и задумался о том, что же ему больше хочется. Напиться? Нет, слишком просто. Может, побывать где-нибудь? Тоже нет. Увидеть кого-нибудь? Некого... Осуществить свою мечту? Не получится: слишком многое нужно создать, а оставить не разрешат: пункт 9: "Все материальные вещи, созданные Вами и/или для Вас, будут уничтожены по истечению желания".
- Уничтожены... - напряженно думал Решетов. - И ничего не оставить... Не оставить... Черт!
Должен быть какой-то выход? Какое-то желание, которое помешает убить его. Ведь всегда, везде... герои умудрялись выкручиваться. Просили - единственное, правильное. Может быть, уже кто-то выпутался? Только пустовало второе кресло. И самым страшным было полное незнание - сидел ли кто-нибудь на нем.
Андрей Иванович поймал себя на том, что смотрит на ласковый огонек светильника, разгоняющего мрак. Решетову это нравилось. Свет. Жизнь. Он уже и не помнил что там - за пределами приемной. Солнце? Земля? Чувство, что за белыми матовыми дверями ничего нет - перебарывало всякую логику. "А есть ли там кто-нибудь? - думал он. - Есть ли кто-нибудь кроме меня?". И не мог вспомнить. Это испугало его; барьер, за которым прятался ответ, накренился, взбух, но не поддался.
Охранник встрепенулся: из динамика, вставленного в ухо, донеслось жужжание; он выпрямил спину и четко произнес в полумрак приемной: "Решетов Андрей Иванович, просим вас".
Андрей Иванович разом позабыл про мысли, мучавшие его, вопрошающе посмотрел на охранника, как бы переспрашивая: "Решетов? Я?", хотя все расслышал, тяжело поднялся, кинул планшет на теплое кресло, выдохнул, прошел к двери, чувствуя, как по боку катится капелька пота. Охранник открыл дверь, сказал: "проходите" и виновато, шепотом добавил "вот"... Сидящие в приемной люди глядели на закрывшуюся дверь.
Кабинет оказался небольшим и пустым. Светильник был только один и стоял на столе в центре комнаты. За столом сидел мужчина, такого типа, про который говорят: без возраста. Если Решетов встретил бы его снова, то вряд ли б вспомнил. И была еще одна дверь за человеком. Андрей Иванович знал - туда уходили.
- Присаживайтесь, пожалуйста, - сказал мужчина бодрым, отрывистым голосом; чувствовалось, что он привык говорить с молчаливыми собеседниками, - присаживайтесь. Я - исполнитель. Желаний, - он улыбнулся. - Не волнуйтесь, сейчас мы будем с вами всего лишь выбирать желание. Ну, для начала. Вы хотите узнать какую-нибудь информацию?
- Да. Какой я по счету?
- Если честно, то не помню. Возможно тысячный. Возможно первый.
Решетов ужаснулся. Неужели они не знают, как давно отбирают время и жизни? И знает ли кто-нибудь? Какой смысл жить в постоянном забытьи?
- Еще что-нибудь? Вы прочитали правила?
- Нет. Вы можете прочитать мне их? - кажется, Решетов понял, почему ожидать своей очереди приходилось так долго.
- Разумеется. Желание... эм-м... есть результат...
Решетов подумал, слушая механически бодрый голос исполнителя, что участь этого человека гораздо хуже: ему приходилось забывать постоянно; он говорил то, что говорил, возможно, уже тысячи раз. И ни одного из них не помнил... Даже сам Андрей Иванович, который сейчас сидит в кресле перед ним - ничто. Его уже нет. Как нет исполнителя.
И тут его захватило и словно окунуло в бездну, в самую темноту; только сейчас он понял что произойдет. Все эти слова, жесты, движения, вещи, даже правила, в конце-то концов. Этого нет! Нет, и не было! Захотелось кричать, вырваться, бежать. Не даться черноте, только не раствориться, не пропасть.
- Не волнуйтесь. Давайте дослушаем. Согласно второй части... - нудил Исполнитель.
Тщетно. "Тебя нет, парень. Остальные есть, тебя - нет! - подумал Решетов и почему-то вспомнил пункт "9".
"Все материальные вещи, созданные Вами и/или для Вас".
Андрей Иванович почувствовал, как сходит с ума; по лицу его пробежала, словно рябь, нервная улыбка - он даже фыркнул. "Вами... для Вас, - думал он. - И так в каждом пункте. Но ведь меня нет". На секунду он захотел загадать что-то такое, что положит конец этим бесконечным убийствам. Что-то оригинальное. Сродни настоящему искусству. Превратиться в льдинку, которая разорвет трубку. Заставить их мучаться вечность. Вечность! "Вечность?"
И тут он понял.
- Стойте. Я знаю что хочу. Мое... желание.
- Что же?
- Вы должны сделать кое-что. И не для меня. Вы же забудете обо мне, верно? Кое-что, пустячок. Возьмите ручку и запишите. Да-да, на бумаге, не трогайте терминал. Пишите...
Микронов Евгений Александрович не ел с самого утра, хотя после того как ему сообщили о развременении, он находил утешение в пище и разросся до таких размеров, что с трудом умещался на стуле. Микронов волновался и чувствовал к себе отвращение, но слишком боялся, чтобы всерьез придать этому значение. Кроме того, желание было придумано. В воздухе ощутимо пахло потом. Когда он попытался привстать, то качнул стол в сторону исполнителя. Тот прервал чтение правил и продолжил:
- Итак. Давайте попробуем определить ваше желание.
- Я хочу город... планету! Чтоб женщины... много... Чтоб любили!.. Нельзя, да? - он как собака заглянул в глаза исполнителю. - Нельзя?
Исполнитель молчал, глядя перед собой. Толстяк заревел:
- Я все копил, хотел... этот вес... жир... убрать. На станции... там людей нет, я не думал, что толстый. Убрал - стал бы нужным, тогда... не успел... - он вдруг прекратил, затем пробормотал под нос: - Никому я не нужен, так? Вы отказываетесь от меня, выбрасываете, как ненужную вещь. Обо мне и не вспомнят. Отлично! - закричал он в порыве той самой гордости, которая часто перетекала в себялюбие. - Здорово! Ничего мне не нужно! Я спасаю человечество и, заметьте, не прошу ничего! Я отказываюсь от желания. Я - герой, о котором даже не вспомнят! И знаете что, - он приблизил свое лоснящееся от холодного пота лицо к исполнителю, - я вам нужен - понятно? Вам нужны такие как я.
Исполнитель продолжал сидеть с невозмутимым лицом, стараясь отбросить все, что не относилось к делу, как учили. "Что он заладил "я-я"? - подумал он". Но спросил:
- Вы отказываетесь от желания?
- Э-э... я... Да.
- Хорошо. Тогда ступайте. У вас есть еще час, выйдете через дверь позади меня.
Мужчина встал и, чуть не опрокинув стул, побрел в указанном направлении. Когда он скрылся за дверью, исполнитель сказал в микрофон:
- Исполнение, приступайте. Что? Микронов, да. Через пять минут нового. Как? Демьян Кириллович Лазер? Хорошо, отбой.
Он вынул наушник, чтоб дать уху отдохнуть. Внезапно его взгляд упал на скомканную бумажку. Он осторожно развернул ее и с трудом разобрал знакомый почерк:
"Друг мой!
Если вечность имеет конец, то и темная бездна в которую вы меня погрузили - выдохнется. Рано или поздно. С ней не имеет смысла бороться. Более того, вы сами загнали себя в ловушку. Если продолжать убивать, то, в конце концов, останется лишь один гриб, слепо барахтающийся в пустоте, что равносильно смерти. Позже не станет и его. Чтобы начать новую жизнь - придется уничтожить старую. Время человеческое подошло к концу. Чтобы начаться вновь. Не веришь? Тогда ответь: как много ты помнишь?
Песчинки не виноваты.
Просто живите".
Исполнитель сидел, ошарашено глядя в листок. Откуда? Ведь это его почерк? Как? И, судя по измятости бумаги, он читал его не в первый раз. "Песчинки не виноваты". Если это так, то...
В глазах исполнителя на секунду потемнело. Он отодвинул какую-то бумажку и задумался: в который раз тут сидит? Наверняка не в первый, впрочем, волнение все равно нарастало. Нужно успокоиться. Ему казалось, что он упустил нечто важное. Что же? "Не помню". Пришлось многое забыть, это простое беспокойство. Нервы.