Аннотация: Посоветовала бы при прочтении слушать "Wilder Wein" Rammstein. Для прочувствования атмосферы...
Ночь. Еще одна ночь из тысяч подобных ночей, которые уже укрывали однажды этот город и которым только предстояло это сделать.
Поток холодного ветра нес легкий туман по узким улицам, и его частички оседали на каменных скульптурах, на стенах домов, на решетках окон и балконов. Весь мир казался черно-белым, потому что ночь поглотила яркие краски дня. И лишь чьи-то багровых блестящие глаза мрачно мерцали в угольной темноте под карнизом, словно два рубина на черном бархате.
Небо постепенно затягивалось тяжелыми душными серыми облаками, вот-вот должна была разразиться сильная гроза. Тучи посверкивали белым светом и глухо рокотали, предвещая беду...
Загадочный наблюдатель устремил свой взгляд на противоположную сторону улицы, на такую же черную стену напротив, в единственное окно, где горел красноватый свет. Тусклый слабый огонь нескольких свечей дрожал от сквозняка. Это окно было распахнуто настежь, несмотря на ночной холод и сильный ветер.
У окна за деревянным столом сидел молодой мужчина. Его лица не было видно, потому что он уронил голову на руки, сложенные на столе. Темные локоны спадали на плечи, которые немного подрагивали от нескрываемого нервного напряжения. Под распластанной на темной шершавой столешнице красивой рукой белел листок бумаги, исписанный тонким аккуратным почерком.
Он поднял голову лишь через полчаса, на его довольно красивом лице была усталость. Светло-бирюзовые глаза были полны слез, но ни одна из них не скатилась по сухим горячим щекам. Он откинул волосы с лица и взял письмо в руку. Этот человек, теперь походивший на безумца, опустил тонкий листок в пламя одной из свечей и позволил ему немного погреться в огне. Однако листок вспыхнул почти мгновенно, неожиданно сильно, так, что едва не обжег пальцы. Он запоздало отдернул руку. Но было ли это важно теперь? Его полубезумный взгляд устремился в никуда, он смотрел на стену, но видел лишь пустоту и безысходность.
Он всегда говорил, что ремесло воина - совсем не подходящее занятие для хрупкой на вид девушки, которую он так любил. И до сих пор любит. Вот только она всегда смеялась ему в лицо, озорно поигрывая своим мечом, который она любила больше, чем его. И продолжала считать войну делом своей жизни. А теперь ее больше нет. Она больше не вернется в его уютный дом, который он строил сам, только для нее одной, пока она сражалась за свое проклятое королевство. Неужели он больше не увидит ее улыбки?..
Наблюдавший за ним не мог прочитать его мысли, не мог почувствовать черную боль, терзавшую это бедное сердце, зато он отлично видел выражение его лица: обреченную пустоту в глазах, губы, сурово сжатые от бессильной злобы. Отблески пламени, в котором догорало проклятое письмо освещали его тонкие черты лица, темные волнистые волосы отсвечивали загадочными алыми отблесками. Бледные пальцы в бессилии прикасались к пеплу на столе - всему, что осталось от письма - и царапали грубую столешницу с такой безумной силой, что из-под коротких ногтей начинала струиться кровь. Человек, сидевший за столом качал головой, словно не понимал, что с ним происходит. Создавалось впечатление, что у него в голове засело что-то тяжелое, острое, и он всеми силами желает избавиться от этого... Глаза широко распахнулись, и губы сжались так, что сравнялись по цвету с почти белой кожей лица, аккуратные брови сначала нахмурились, потом вновь расслабились, изменив выражение на этом странном лице. Оставаясь красивым, оно мертвело на глазах, приобретая новые, едва заметные черты, которые появляются на страшных лицах сумасшедших. По стройному телу изредка пробегала конвульсивная дрожь, бледная рука, лежащая на столе, судорожно раскрывала ладонь, словно жила своей независимой от остального тела жизнью. Тогда веки человека мученически закрывались, а синевшие губы шептали какие-то отрывистые слова. Порывы резкого ветра из окна заставляли его волосы блуждать по плечам, по лицу, виться змеями вокруг оголенной шеи и забиваться в складки белой рубашки.
Красные недобрые глаза продолжали неотрывно следить за человеком, который потихоньку сходил с ума то горя. Иногда они угасали под закрывающимися на мгновение веками, но их внимание ничем невозможно было отвлечь от окна, горевшего таким теплым светом.
Редкие крупные капли дождя тревожно забарабанили по камням мощеной улицы, и первый громкий раскат грома потряс небо. Он оглушил случайных ночных прохожих, вспугнул стаю дремавших птиц, заставил проснувшихся людей выглянуть в окна и поплотнее закрыть тяжелые ставни. Часы на городской башне пробили час ночи, и гулкое эхо этого звона вихрем закружилось в ближайших переулках.
Человек в окне вздрогнул. Бешеные искры, метавшиеся в его светлых глазах, исчезли. Он испуганно посмотрел на открытое окно, но все же не сделал ни одного движения, чтобы встать и закрыть его. Просто ему нужно было еще многое понять и осмыслить, а гроза не была этому помехой. Ему всегда нравилось слушать рев бури за окном и осознавать, как человечеству удается выжить посреди этой сумасшедшей стихии, которая любого может уничтожить почти мгновенно. Впрочем, те, кого она не смела сразу, вполне могут позавидовать этим последним, потому что эта же сила жестоко мучает тех, кого захватывает в свой страшный плен. Ну неужели не несчастен тот, кого судьба покинула посреди бушующей, стремительно поднимающейся воды на крохотном островке, который с непостижимой для обреченного скоростью исчезает в глубине? Клянусь, что эти минуты перед смертью покажутся ему самыми страшными в его жалкой жизни!
Гроза на несколько минут отвлекла сидевшего от собственных тяжелых мыслей. Он задумчиво смотрел в темную стену дождя, отгородившую его комнату от внешнего мира. Холодная капля дождя попала ему на ладонь, и он вторично пришел в себя. В глубине его глаз засела невыносимая печаль, не заметить которую мог лишь тот, кто никогда не смотрит другому в глаза. В распахнутое окно заползала сырость, и темнота становилась настолько осязаемой, что пальцы сами тянулись ее пощупать... Неукротимая стихия грозила человеку, рвалась в его жилище, стремилась раздавить его своей силой, предвещала гибель...
"Гибель? Ах, да, конечно, гибель... Почему я так боюсь этого слова? Всегда боялся, сколько себя помню. Наверно потому, что предчувствовал ее для себя самого и для нее... Почему? Почему я ничего не понимаю? Где я в этом мире? Зачем я нужен тут, если она покинула меня. Я же знаю, что она зовет меня за собой, я слышу ее голос у себя за спиной..."
Человек устало прикрыл глаза, в которых снова начало плескаться безумие... Ну откуда ему было знать, кто зовет его сегодня? В такую ненастную ночь только Бог мог знать это... Хотя Богу нечего было делать в этом городе этой ночью. Тут мог быть только Дьявол. И его приспешники. Безумец чутко почувствовал за собой дыхание обоих - безумия... и смерти...
Его безумному сознанию показалось, что оно нашло выход. Единственный верный, возможный выход. Человек, который становился все меньше похож на человека, легко вскочил прямо на стол и сделал один шаг по направлению к окну. Босые ступни ощутили под собой мокрый и холодный подоконник. Дождь превратился в настоящий ливень, и струи чистой воды потоком лились по столу, смывая серые полосы пепла.
Ветер бросал тяжелые капли в лицо безумцу, и вспышки молний бросали фантастические отсветы на его тонкую фигуру. Сейчас можно было четко увидеть, что этот человек был довольно высоким и худым. Его можно было бы назвать слабым на вид, однако только один взгляд в его горящие огнем глаза сметал все сомнения по поводу его силы. Совершенно мокрая одежда словно застыла на его теле под силой ветра, он пока еще держался руками за распахнутые в воздух ставни, которые скрипели от его веса. Пряди темных волос казались совершенно черными, с них также текли ручейки воды. Вся фигура блестела в свете молний, которые пронзали небо ежесекундно. Ненастье было воистину дьявольским, такой бури он не смог бы припомнить, даже если бы был в более подходящем для воспоминаний состоянии. А сейчас ему было все равно. В его голове была пустота, которую он один мог почувствовать. Он отпустил одну руку, и протянул ее навстречу тучам, зажмурив глаза от дождя. Ноги его скользили по подоконнику все ближе к краю, и он не хотел противиться этому.
Глаза на противоположной стене загорелись огнем вожделения и радости. Они словно тянули безумца к себе, зная, что тому достаточно сделать лишь один шаг... Сердце наблюдателя забилось часто и взволнованно.
Человек в раскрытом окне сделал неуловимое движение к этим пылающим углям, которые он только сейчас заметил, и в тот же момент, ободрав кожу на руке, соскользнул вниз. Он на мгновение застыл на самом краю, раскрыв руки навстречу ветру и дождю, а потом упал с тихим стоном, который был заглушен громовым раскатом. Стремительный полет... глухой удар о мостовую. И все...
Огромный ворон с пылающими рубиновыми глазами оставил свое укрытие и перелетел на мокрый подоконник на противоположной стороне улицы... Его огненный взгляд упал на светлый силуэт внизу. А потом он посмотрел в небо. Гроза быстро успокаивалась, словно довольная тем, что получила еще одну жертву. Ее рокот уже напоминал мурлыканье большой серой кошки, уютно свернувшейся на небосклоне. Ворон расправил широкие сильные крылья... и вскоре его уже не было видно. Часы на башне побили дважды, и чистый звук разогнал остатки грозы.
Человек, лежавший на мостовой, в последний раз повернул лицо к небу. На белой ткани его рубашки показалась кровь. В бирюзе его глаз отразились исчезавшие темные тучи, его лицо стало спокойным и внезапно просветлело. Веки опустились, и на приоткрытые губы сползла по щеке блестящая капля. Если бы он мог, он бы почувствовал, что на вкус она соленая...