Пангоды - большой даже по современным меркам северный поселок. Основа жизни - газовое месторождение 'Медвежье', которое в свое время осваивал весь Советский Союз. Впрочем, некоторые регионы в освоении лидировали, поэтому со временем сложились определенные пропорции преобладающих, в количественном смысле, национальностей в составе местного населения: русские, украинцы, татары (затем, во времена рыночного начала, прибавились азербайджанцы). Однако последние годы смутили прежнюю пропорциональную гармонию, отчетливую и понятную, прибавив в названный ассортимент разнообразнейшего народу со всех просторов некогда единой страны, 'бессистемно' ринувшегося на российские севера в поисках лучшей доли. Самый действенный способ зреть этот 'интернационал' - посетить переговорный пункт, где можно услышать всякую речь, экзотические названия городов и весей, а также, в минуты ностальгического минора, легко найти земляка и спросить, не знакомясь: 'Вы давно оттуда? Ну, как там?..'
...Вечером - льготный тариф. Поэтому к полуночи в переговорном пункте, в дневное время пустынном, толкутся человек пятнадцать-двадцать. Сегодня то же самое. Делаю заказ. 'Ждите'. Жду. Рассматриваю все, что вокруг.
В широких окнах - привычное для северного марта: зима. Надоевший к весеннему месяцу пейзаж. В этом конкретном окне - лишь часть его: освещенная ртутными фонарями улица, белизна накатанного снега, черные остовы невысоких зданий, из которых выделяется угрюмая котельная, упирающаяся трубой в подчеркнутую искусственным светом вечную темень. Картину локальности и отдаленности от цивилизации поселкового мирка оживляют подъезжающие и паркующиеся возле переговорного пункта легковые машины.
Заходят несколько азербайджанцев, им некогда (бизнесмены), они не ждут 'по льготному', пытаются дозвониться из таксофона. Раньше их смуглой братии здесь было мало, и они при этом разговаривали громко, не обращая внимания на окружающих, заполняя любое помещение гортанной речью. Сейчас их много, но ведут они себя гораздо тише, они стали как все.
В углу слышна скороговорка малоросской речи. Это вполголоса, несколько стесняясь того, что им нужно пообщаться на своем языке, - который здесь уже давно не в ходу, даже среди этнических украинцев, вырастивших на Севере вполне русских детей, - разговаривают граждане Украины, контрактники, гастарбайтеры, иностранцы, - зовите как угодно.
'Скажите, а код Ташкента не изменился?' - это спрашивает у телефонистки молодой высокий блондин. Характерный выговор русских слов в 'восточном' оформлении, несколько похожий на классический жаргон 'новых русских', выдает в нем уроженца солнечного Узбекистана с далеко не тюркской фамилией: например, Иванов или Коваленко.
По таксофону, аппарат которого висит не в кабинке, а прямо в зале, звонит на родину молодой татарин, поздравляет девушку, нежно называет татарское имя, сложное для запоминания, но, в том числе и по этой причине, необычайно певучее. Отвернувшись от всех, насколько возможно, он глушит голос и, втягивая голову в плечи, бережно прикрывает телом то далекое и одновременно близкое для него имя, которое произносит.
Обрывки объявлений из скрипучего динамика: Омск... Молдова...Чувашия... Москва.
По ногам веет холодом: люди заходят и выходят. Из проема двери, вместе с клубами морозного пара, с удовольствием отряхиваясь, в зал ожидания вплывает огромная рыжая псина. За ней неверной походкой появляется невысокий мужичишка, критически оглядывает зал и со словами 'Майкл, ко мне!..' - вонзается задом в свободное кресло. К окошку проходят две дамы, очень похожие одна на другую. По обрывкам фраз становится понятно, что одна из них является женой пьяного мужичка, другая, несложно вычислить, - сестрой жены.
- Хохлы позорные, - вздыхая, говорит пьяный мужичок, ни к кому не обращаясь, видимо завершая монолог, начатый еще на улице, а может быть и того раньше. - Проиграли...
- Не знаю, кто там у вас что проиграл, но собаку вы, пожалуйста, уберите.
Последние слова принадлежат крупной, вызывающе интеллигентной даме в лебяжьей шапке и норковой шубе, которая оказалась сидящей по правую руку от мужичка и которая сейчас, насколько возможно, старательно от него отстранилась.
Мужичок повернулся на голос, видимо обдал соседку острыми запахами, так что она, надув щеки, показывая, что ей трудно дышать, отвернулась.
- А вы что, животных не любите? Вы здесь, на Севере, наверное, очень недавно. Интеллигенция... А раньше, между прочим, здесь собак было - как людей. В столовых, на почте, в аэропорту - одни собаки. Ик!.. И хохлы.
- У меня аллергия, - вымученно улыбаясь, при этом морщась и зажимая нос, гнусаво объяснила женщина.
Для мужичка, по всей видимости, справедливость - важный аргумент, потому что он, неожиданно для его самоуверенного состояния, командует своему питомцу, развалившемуся у ног хозяина:
- Майкл! Ты слышал? Пшол вон отсюда! Подожди на улице, бессовестный. Разлегся, иж ты! На улицу! Ждать!
Майкл нехотя повиновался: поднялся и действительно вышел вон. На лице мужичка читалась гордость дрессировщика. Когда хвост собаки исчез за дверью, мужичок опять критически оглядел зал.
- Вот это школа! - похвалил он, видимо, сам себя. - А не то что у этих, салоедов! Ну, хохлы позорные, ну надо же так проиграть! А? И кому?.. - здесь последовало несколько крепких выражений.
Все присутствующие женщины отвернулись, мужчины - кто вяло улыбнулся, кто потупил взор. Мужичок продолжил монолог с применением стандартных оборотов из ненормативной лексики. Наверное, ему уже нравилось, что он повергает всех в неудобное состояние. Во всяком случае, мне так показалось. Поэтому я решил прервать это глумление и, поймав его плавающий взгляд из-под тяжелых, наполовину опущенных век, сказал, как можно спокойнее, обыденнее, решив, впрочем, что в данной ситуации имею право обратится к этому экспонату на 'ты':
- Ты чего разошелся?
- Не понял? - он явно не ожидал такой по отношению к себе 'агрессии'.
- Ты зачем так много материшься? Здесь ведь женщины, в конце концов.
Он отпарировал неожиданно быстро, показывая на тех, с кем пришел:
- Но это ведь мои женщины.
- Не только, - я показал глазами на других.
Мужичок оглядел зал, зафиксировал пару 'не своих' женщин, этого оказалось достаточно для того, чтобы опять решающим в его поведении оказалась справедливость.
- Действительно, извиняюсь, - он даже кивнул головой в сторону соседки, обозначая извинительный поклон. Соседка неопределенно хмыкнула.
Повисла не совсем уютная пауза. Признаться, я гораздо комфортнее бы себя чувствовал без этой блиц-победы, свершившейся на глазах у очень мирной публики, частью которой являюсь. Видно, и мужичка, при всем его уважении к справедливости, мало устраивала роль поверженного. Поэтому он старается зайти с другого фланга, наверняка, с намерением представить дело так, что это и есть тот фронт, окончательная победа на котором компенсирует временные неудачи. Наконец, он был с дамами, которые, впрочем, вполголоса переговариваясь, старательно делали вид, что все, что происходит с их мужчиной, к ним не имеет никакого отношения.
- И все-таки! - он обращался ко мне. - Все-таки: хохлы - позорные! Правильно? - Здесь он обвел зал победным взором, призывая народ в судьи: - Трудно не согласиться. Ведь проиграли? А сколько людей за них болели!.. Я, как дурак, полтора часа на них потратил... - Он опять посмотрел на меня снизу-вверх, при этом прищурился и склонил голову набок: - Ну?
Неожиданный вопрос. Очень ответственный, можно сказать, дипломатический момент. Я ответил, вспоминая выражение лица и голос нашего министра иностранных дел. Ответил, на мой взгляд, примирительно, хотя, возможно, несколько многословно (скрывал небольшое волнение):
- Можно и так сказать. Куда денешься, - говорят. Если проиграли. Как и русские, - про них тоже вполне можно сказать 'позорные', когда проигрывают. Я сам слышал. На стадионе.
- Ну, да, - опять вынужденно согласился мужичишка, морщась, - но... Но хохлы - вдвойне.
- Почему? - мне стало действительно смешно и я, вместе с несколькими другими мужчинами, пассивными наблюдателями, рассмеялся.
Мужик махнул рукой на смеявшихся:
- Да потому что они сами по себе 'хохлы позорные', а тут еще и проиграли!
Тут уже облегченно рассмеялся весь переговорный пункт: и русские, и украинцы, и татары, и азербайджанцы.
К мужичку на выручку спешат его дамы. Выручка заключается в том, что они, наклонившись к нему, что-то возбужденно шепчут на оба уха, видимо, пристыживают.
- А, - отмахивается воспитуемый, показывает глазами на телефонные кабины, - вы там со своей любимой маменькой лучше разберитесь, без меня, кстати. А я с футболистами как-нибудь сам разберусь! Без вас!
Женщины, демонстрируя достоинство, отошли (видно, обычная ситуация). Но как раз в эту минуту в помещение обратно вплыл Майкл и, не дожидаясь команды, равнодушно развалился посреди зала.
Мужик зыркнул глазами по сторонам, кашлянул.
- Майкл! Все-таки ты... - он боролся с желанием покрепче обозвать бестолкового воспитанника, но совладал с собой. - Позорник ты, Майкл, и, главное, меня позоришь перед... - его лицо вдруг просветлело, как от удачной находки, голос возвысился, фразы зазвучали отчетливее, весомее: - Надо было тебя хохлом назвать. Совести у тебя не-е-т. Кормишь тебя, кормишь!.. А от тебя... одна аллергия, говорят. - Следующие слова уже совершенно явно предназначались не для Майкла: - Все мы вот здесь, - он описал перед собой окружность, - газ наш природный качаем туда за здорово живешь. Уренгой, понимаешь, Помары-Ужгород. Но, Майкл, запомни, сколько хохла ни корми, - он все в НАТО смотрит!
Его дамы заскочили в кабину, он же, - непонятно: специально или случайно, - решительным шагом, выбрасывая ноги впереди туловища, покинул зал ожидания. Пёс солидарно, правда, несколько понуро, пошел следом.
'Зрители', переглядываясь, улыбались, безмолвно оценивая только что завершившуюся сцену. Вышли из кабины женщины с пунцовыми лицами, уходя, они уже были похожи друг на друга как близняшки.
Подал голос пожилой бородатый мужчина в авиационной куртке и унтах, кивая на дверь, как бы глуша неуютное эхо, нехарактерное для данного помещения:
- Переживает как за своих, поэтому и ругает. А представьте, если бы выиграли. Что бы он тогда тут говорил? Да радовался бы и говорил: ай да хохлы, сукины дети, надо же - выиграли! Знай наших, англичане позорные!.. - или как их там.
В дверном проеме показалось уже знакомое всем лицо, - хорошего человека вспомнить нельзя. Сейчас глаза были широко раскрыты, губы в табачных крошках. В голосе неподдельная тревога:
- Хохлы! Там машина чья-то горит! Чья машина?
Несколько человек ломятся к выходу, некоторые, в том числе азербайджанцы, побросав телефонные трубки, выскакивают из кабинок. Остальные льнут к окну: интересно. Потом все быстро возвращаются, качая головами, но даже не ругаясь. Все нормально, такая шутка. Мужик, воспользовавшись сотворенной суматохой, исчез и больше не появлялся. Впрочем, кто его знает: мне дали мой город, я быстро поговорил и ушел.