- Я прочитал. Я прочитал! - с этими, а не какими другими, как могут утверждать в селе, словами ворвался к нам Митяй. Он размахивал худенькими лапками, да так, что опрокинул трехлитровую банку с молоком; он вращал черными бусинками глаз и вид имел человека, узнавшего, что он вчера умер. - Я только что выловил в реке обрывок немецкого глянцевого журнала, а там написано, что мы стоим на китах.
- Каких таких китах? - не понял Колян, наш председатель и по совместительству муж местной красотки Лукерьи. - Чего ты там молотишь без передыху? Садись, отдышись и говори нормально.
Мы отставили (на небольшое расстояние, сантиметров так на семь - восемь) стаканы, полные самогоном, и уперли еще пока тверезые взгляды в Митяя. А тот несколько раз взмахнул лапками, плюхнулся на скамейку и, вновь вскочив на ноги, закричал:
- Земля, братцы, оказывается, плоская. Как блин.
- Какой еще блин? - осведомился Колян (к слову сказать, кому Колян, а кому и Николай Павлович). Бывает, что наш председатель вообще туго въезжает в разговоры на посторонние темы. На данный момент все темы, помимо спиртосодержащих и рыбацких, являлись для него посторонними. Поэтому наш председатель строго глянул на Митяя и, возможно, подумал, а не дать ли тому в глаз и продолжить пить?
- Ну, Лукерья твоя блины на масленицу жарит. Такие круглые.
- Ты только что говорил, плоские.
Глаза нашего председателя сдвинулись ближе к переносице. Мне показалось, что мысли о митяевом глазе все больше и больше его занимают.
- При чем здесь масленица? - добавил он, видимо решив, повременить с избиением нашего доморощенного гения.
- Да не при чем, в сущности. Я просто хотел, чтобы вы поняли.
- Налейте ему стаканчик.
Ванька, брат Коляна, налил гостю самогонки, тот, давясь и фыркая, осушил стакан и нетвердым голосом принялся объяснять:
- Мы с вами, братцы, всю сознательную жизнь считали, что Земля круглая. Даже в школе Марьпетровна рассказывала про Джордано Бруно, про "е равно эм це квадрат", про полеты в космос. И Петька Силин байки травил о том, что якобы в Америку ездил. Вот и верили мы, что земля - шар, ну, не шар, - эллипс. А тут в журнале такое пишут, пишут, что у нас в стране железный занавес, и мы всей правды не знаем, ничегошеньки не видим. А там...
Ему налили еще, и мы выпили вместе с ним.
- Все, что вы знаете про Землю - враки, враки, придуманные нашим правительством. Земля - плоская и стоит на трех китах: один синий и два зеленых.
- Не бывает зеленых китов, - вдруг ни с того, ни с сего возразил сидевший возле самого окна Петька Смирнов. Он в возбуждении не только не выпил вместе со всеми и отодвинул от себя стакан (более чем на пять сантиметров. Это надо ж до такой степени разволноваться, чтобы совершить подобное), но и одернул вторую руку от баяна, который хотел немного потерзать после возлияний. - Врешь ты, Митяй, не бывает зеленых китов.
- А ты видел, что не бывает? Ты вообще китов видел?
- По телеку.
- По телеку, - передразнил Митяй. - Телеки и газеты ваши делают из человеков зомби.
- Что еще за зомби такие? - в очередной раз не понял Колян. Он, вроде бы, слышал слово, произнесенное Митяем, но вот только не помнил, в разговорах про вырубку леса японскими суперсовременными механизмами или про бермудский треугольник.
- Это мертвецы такие, - объяснил Митяй, - которые ни черта не понимают. Только жрут и работают, работают и жрут. Вот таких мертвецов делает из нас телевизор, рассказывая, что Земля - круглая, а на самом деле она, как блин. И еще, что киты синие, а они бывают зелеными. И про детей говорят... а они на самом деле в капусте...
- Эгей, полегче о детях, - возмутился Петька Смирнов. Поморщив лоб, он вдруг изрек. - Дети из бабы вылазят. Я сам видел.
В селе он был единственным, кто присутствовал при родах. Два года назад он повез жену в город, потому что наша единственная акушерка баба Сима последний раз принимала роды лет эдак тридцать назад. В том году ей стукнуло ни много, ни мало девяносто восемь.
- Она же слепая, как мышь подвальная, - плакался нам Петька, запрягая лошадь. - Она же не отличит ребенка от огурца. Как мы с Маришкой можем ей довериться?..
В городе они со своей телегой, запряженной клячей, которой даже до известного всем Росинанта было, как до Китая ползком, дважды попали под автобус "ПАЗ", но не сильно; один раз свалились в яму (два на семь метров), но ненадолго; а потом мчались по мостовой, словно ветер... до первого перекрестка. Но все закончилось хорошо: родилась девочка весом два триста с голубыми глазками и крохотными ручонками, которыми она через неделю ухватила папку за нос. Вот радости было!
Поэтому Петька имел право возразить:
- Я сам видел.
Он сам видел, - передразнил Митяй, за что в очередной раз чуть было не был бит ногами. - Все, что ты якобы видел - фикция. Врачи ведь государственные служащие, так?
- Они не служащие.
- А кто? Рабочие?
- Нет, не рабочие... они...
Начался спор, посредством которого мы хотели выяснить, какой у врачей статус, но Митяй, видя, что тема разговора вошла в другое, не нужное ему, русло, с жаром перебил нас:
- Важно не то. Важно другое. Врачи навострились подменять детей. Вот глядишь ты - никого там нет, чихнул или отвернулся - он уже тут как тут, глазенками помаргивает да на тебя смотрит. Каждый из докторов настоящий Гудини своего дела.
- Дурак ты, Митяй.
- Давайте еще выпьем, - предложил Колян, и мы не смогли отказаться.
Миятй был странным парнем, если не сказать больше. Однако его безумные идеи не раз завораживали и увлекали односельчан, заставляли их совершать необдуманные поступки. А то, что практически все идеи были по-настоящему безумными и, как следствие того, пустыми, это откладывало отпечаток (кулаков) на лице и (подошв ботинок) на спине Митяя.
Вот, к примеру, в позапрошлом году он изобрел машину времени. "Ха, - скажете вы, - невозможно создать машину времени". И я так же скажу, а Митяй нам с вами возразит. "Можно, - возразит он с самым что ни на есть умным видом, - можно ее проклятую построить". И создаст из обрывков кабелей, выброшенных на свалку ламповых телевизоров и старых погнутых пластиковых бутылок нечто подрагивающее, повизгивающее и помаргивающее многочисленными лампочками.
Две недели он шастал по всему селу и хвастался насчет своего изобретения. Девки, прям, все заборы кипятком забрызгали. Ишь, в селе своя машина времени появилась - можно теперь на пару лет назад слетать и Ваньке Рябому морду начистить, за то, что сбежит потом с городской секретаршей... в будущем году. Наши девки, ух, как подкованы в вопросах временных парадоксов, не по разу смотрели "Назад в будущее" у деда Павла на стареньком видике, который тому сын привез, чтобы не выбрасывать на свалку.
А Митяй тем временем решил устроить пробный запуск своего агрегата. Взял взаймы у бабы Маши козу (кстати, обещался вернуть не позднее вечера), привел бедное животное к "М.В.", засунул ее в какую-то полую бочку и сделал так, что коза исчезла. Все село ахнуло, скорее для того, чтобы приободрить изобретателя. А чего, мы, как козы пропадают, не видели что ли? Пару лет назад у старухи Изергиль (по паспорту: Анна Ивановна Павлова, а в душе: сущая Изергиль) одна за другой исчезло восемь коз. Старуха грешила на соседа, да, как говорится, не пойман - не вор.
- Я отправил ее ровно на одну минуту в будущее, - Митяй во время запуска сиял, как лампочка Ильича, люди даже глаза прикрывали - так свет бил. А он, мне казалось, уже представлял себя в Швеции. Вот стоит Митяй в Стокгольме городе, в том самом зеле, где премии раздают, с иголочки одетый: пиджак, галстук красивый и кроссовки на босу ногу, - а Шведские мэны, одетые чуть похуже нашего, хлопают ему (уже все ладони отбили), а самый главный мэн, с величайшим уважением, написанным во взгляде, вручает ему Нобелевскую премию. Вместе с чеком на кругленькую сумму. И так ясно читалось это в его взгляде, что плакать от умиления хотелось.
Прошла минута, потом еще одна, подошел к концу час, а к вечеру Митяю по просьбе бабы Маши выбили два зуба. Машину времени, естественно, переоборудовали, и из нее получился прекрасный самогонный аппарат. А вот коза так и не нашлась. Митяй потом сокрушался, говорил, мол, ошибочка вышла, и коза отправилась не на минуту, а на год вперед. Или на два.
После этого наш местный Эйнштейн и Кулибин в одном лице не раз еще повергал общественность в шок: то он умудрился побороть гравитацию (как будто на руках, в случае Митяя, на лапках, боролись) и способен сделать любого человека, даже Савелия Михалыча (к сведению, С. М. Подгорный весит около ста восьмидесяти кило), легче перышка; то он научился скрещивать морковь обыкновенную с яблоней. Принародно божился, что в недалеком будущем морковь станет расти на деревьях.
- Представьте только, - вращал он зрачками при большом скоплении народа, - не надо выкапывать, не надо от земли отбивать, даже мыть не надо.
- Не надо! - верещала в ответ баба Маша, памятуя случай с козой, за которую Митяй до сих пор не рассчитался. - Не надо нам моркови высоко в небе! Как я стану доставать ее, родимую? Я же, в конце-то концов, не девочка.
- Мы сделаем вам ходули, мамаша, будете на ходулях ходить, - выдумке и остроумию Митяя не было границ. - Да мы...
Но местный самородок был прерван на полуслове:
- Какая я тебе мамаша? Да будь я твоей матерью, я бы не рожала тебя, я бы тебя своими руками задушила, а потом сказала, что в пуповине запутался.
- Злобой вы, мамаша, так и пышите, - сторонясь угрюмого вида старушки, замечал Митяй и тут же добавлял. - Но я прощаю вам все уколы.
А потом он расписывал перед односельчанами плюсы его сельскохозяйственной революции. Яблоки, в размерах не уступающие арбузам, горох, сам собой осыпающийся в специально заготовленные лунки, виктория...
Короче говоря, наш местный Кулибин после неудачной попытки вывести на огороде того самого ста восьмидесяти килограммового Савелия Михайловича новый сорт конопли размером с трехэтажный дом был бит палками и месяц на улицу носа не показывал. А тем временем в его голове зрели другие, не менее вредные для села и человечества, планы.
2
Однажды, прошло, наверное, с неделю после нашей попойки, на которую, как буря в пустыне, ворвался Митяй, приходит этот гений ко мне, приходит, естественно, не с пустыми руками (полтора литра бражки, батон хлеба и баночка маринованных огурцов).
- Сань, а Сань!
- Ну! - довольно грубо поприветствовал я Митяя.
- Сань, ты же не считаешь меня неудачником?
- Честно? Считаю. И все село считает.
- Но мои идеи...
- Всякий раз проваливались. Взять хотя бы вечный двигатель.
Он работал целых восемь дней, а, признай, что для вечного двигателя, созданного в глубинке, восемь дней - это определенный рекорд. Но мой новый проект... - я подозрительно покосился и успел заметить огонек, блеснувший в его глазах. Поняв, что огонь замечен, Митяй, дабы притупить мою бдительность, опустил веки (прям, Вий, и не иначе). - Санька, с краем мира я прав на все сто... или на сто двадцать процентов. Правительство делает из нас, из своего народа, послушных марионеток. А как оно это делает?
Я пожал плечами. Я сегодня навкалывался в поле и теперь хотел пойти к Польке. Кстати, она знала, что я приду и готовила что-то там вкусненькое. А поскольку в желудке у меня начинало урчать, я думал, как бы более демократично выкинуть надоедливого Митяя вместе с его выпивкой на улицу.
- С помощью тэ вэ, газет, как центральных, так и провинциальных, еще надо принять в расчет журналы и книги. Как ты не понимаешь, - Митяй аж, затрясся весь, видя, что мне, честно говоря, по барабану все его теории, - они же кормят нас сказками. Мол, инопланетян нет.
- Слышь, Митяй, а может, ты сам один из них? С Венеры, допустим.
- Не смешно. Вот, сказали тебе, что земля круглая, а ты и уши развесил.
- Но она - круглая. Это еще Джордано Бруно говорил. За что и поплатился.
- И несмотря ни на что она - плоская!
- Дурь это твоя. А если даже и так, то, помимо китов под землей должен еще быть слон... - показал я свои познания в мифологии, одновременно припоминая нашу недавнюю беседу.
- Слона не видел!
И тут Митяй поведал мне о том, как в прошлом году ходил за грибами. Ну, вы должны знать, как это делают настоящие грибники: берут ножик, полиэтиленовый пакет, надевают сапоги, плащ и заходят в лес. Митяй, почему-то взял с собой вилку и лукошко, надел майку и шлепанцы (хотя, я не удивлен, странно, почему он вообще не пошел за грибами голым да с березовым веником под мышкой?). В лесу Митяй, понятное дело, заблудился, потерял вилку, был нещадно искусан комарами да мухами. Так он проплутал три дня, а потом его нашли геологи. Я помнил тот случай. Митяя привезли в коляске мотоцикла в шоковом состоянии. На его голове красовалось потрепанное лукошко, а сам он твердил что-то о крае земли - но тогда мы его речам внимания не придали. А теперь он рассказывал мне, что во время хождений по лесу совершенно случайно набрел на край.
- Какой еще край? - спросил я, стараясь не показывать свое удивление.
- Земля там обрывается, пропасть страшенная, а под ней - океан без конца и края. Только волны кривыми линиями идут от горизонта к горизонту. И хвосты китовые: один синий и два зеленых.
И до того красиво все шельмец описал, что я даже сумел представить картинку целиком: и бескрайний океан голубого цвета, и три кита, от которых видно только хвосты, время от времени бьющие по воде, и солнечная блямба, поднимающаяся из-за горизонта, и коричнево-зеленый блин земли - нет, один лишь край этого блина.
Попытавшись отогнать от себя митяевские наваждения, я выглянул в окно, однако и там видел призрачный океан. И солнце, оно поднималось над верхушками деревьев.
Я уже начал погружаться в приятную негу... только успел спросить:
- А какой тебе толк от этого края?
Так это не мне, не для себя же я! - забормотал Митяй. - Это подарок всем влюбленным. Помнишь ведь: "Пойду с любимым на край света"... Пусть идут, пусть видят этот самый край. Эту красотищу.
Но мужики в селе еще долгое время сомневались, открыто называя Миятяя дебилом, а меня (из опаски) "немного поддавшимся" или "чуть-чуть поверившим". Мы же с Мияем пытались доказать всем и каждому, что край с его океаном и китами, и восходом - не вымысел. И он необходим всем нам.
- Его должен увидеть каждый, - верещал Митяй.
- Каждый влюбленный, - добавлял я, бросая счастливые взгляды на Польку, стоявшую в очереди за мылом.
Кстати, Полина отнеслась к нашей с Митяем (не подумайте, что я решил подмазаться к его славе, просто без меня его давно бы наши ребята приговорили к смертной казни через "клизму") идее с пониманием. Она даже спрашивать не стала, а кому он нужен, этот край, просто обняла меня и прошептала:
- Наверное, край света действительно необходим людям, Сашенька, и мне будет очень приятно, если найдешь его именно ты. Для меня и для других влюбленных.
- Ради тебя, ласточка моя любимая, я не только найду его, но и за шкирку приволоку к твоим ногам.
- К ногам не надо, милый. Если он действительно существует, ты отведешь меня к нему. Потом, когда вы вернетесь из экспедиции.
С месяц, наверное, мы готовились к экспедиции. Всего по предварительным подсчетам в ней должны были принять участие не более восьми человек. Но желающих увидеть очередное фиаско местного гения было намного больше. Мужики приходили записываться в экспедицию и спрашивали, можно ли им взять с собой ножичек, чтобы после казни вырезать на теле Митяя свои инициалы. Я, естественно, пресекал подобные настроения, мне не улыбалось заодно с Митяем оказаться растерзанным толпой.
В окончательном варианте количество участников было увеличено до пятнадцати человек, пятеро из которых (в том числе и Колян) основательно готовились к расправе, они предвкушали, как начнут пинать Митяя ногами, молотить руками и всем, что под эти руки попадется.
Как-то за неделю до выступления я конфиденциально сообщил о своих подозрениях гению, на что тот невозмутимо сказал:
- Все мы когда-нибудь умрем.
- Но не таким способом, не в лесу, не от кулаков односельчан.
- Всех когда-нибудь не понимают, не принимают.
- Ты, прям, Бруно, Джордано Бруно. Только более сумасшедший.
- Нет, я пытаюсь доказать обратное. Хотя, это не важно.
Накануне выступления мы с Митяем у меня в доме обсуждали план предстоящей экспедиции. Я боялся, что он неправильно начертит на карте наш путь и заведет мужиков в дебри.
- Все нормально, - заверил он меня, раскрывая карту.
Карта была порванная, облитая чаем и вином, некоторые названия совсем стерлись. Практически от центра, где махонькой точечкой Митяй обозначил родное село, тянулась кривая линия, должная показать весь маршрут нашего движения.
- Мы пойдем на запад, потом немного севернее, - объяснял Митяй, - а вот у этого дерева (высоченная сосна) свернем на восток, здесь будет поворот, разворот, топтание на месте, перекур, потом направо, еще раз направо...
- А почему нам не пойти по прямой? Так было бы быстрее.
- Потому что в тот раз я не шел по прямой. "Прямую" я не найду, - вдруг признался он, а я увидел страх, написанный в митяевских глазах.
- Не боись, - попытался я успокоить приятеля.
- Если бы смог, то не боялся бы. Страшно. Страшнее, чем с машиной времени.
3
Итак, после сбора урожая пятнадцать мужиков написали заявление на отпуск (Колян не привередничал, поскольку сам шел с нами, он только оставил за себя своего зама) и двинулись в путь на поиски края света. Мы вошли в лес под углом в сорок два градуса ("Именно так я входил в прошлый раз", - убеждал нас Митяй, но мужики по большей части усмехались), прошли километров сорок и сделали привал. Разложили рюкзаки, соорудили костер и сварили супец с тушенкой. Вскоре все ели из общего котла и хвалили Митяя за то, что вытащил нас всех в лес, мол, хороший воздух, прогулка и добрые товарищи рядом - что может быть лучше? Но я-то чувствовал фальшь в их голосах. Колян тот вообще все время прятал в рюкзаке нечто необычайно длинное, похожее по форме на кавалеристскую саблю, прятал и улыбался, сходя за лучшего друга.
В тот день мы прошли еще километров тридцать, после чего нашли удобную поляну, на которой решили остановиться на ночлег. Развели костер и до полуночи травили охотничьи байки. Хоть никто из мужиков охотником не был (только Петька Силин раз ходил на лису, да и то прострелил себе ногу, потерял ружье и вообще зарекся больше охотиться), каждый знал не меньше десятка историй, реальных и нет, про охоту. Вскоре Колян вытащил из потрепанного рюкзака завернутую в полотенце бутылку (первую, но не последнюю из наших общих запасов) с первачом, и разговор постепенно перетек в обычную пьянку.
Проснувшись на следующее утро, мы обнаружили, что пропала вся провизия и карта. Как позднее выяснилось, провизию слопал Никитка Узконос, слопал, не подумав о товарищах, не подавившись, в конце концов. Кое-кто из мужиков предложил прирезать Узконоса, мяса, мол, хватит на всю дорогу. Узконос каялся, потом закатывал рукава, показывая, какие у него худенькие ручки - в них и мяса-то нет, одни косточки, так, поглодать немножко.
А вот, карту найти так и не смогли. Поговаривали, что Митяй сам ее спрятал в дупле старого дерева, дабы завести мужиков в непроходимые дебри.
- Сусанин, - так и называли они его, - куда ты нас ведешь, падла?
- К самому краю света, - осторожно отвечал он, не на шутку встревожившись. Он нутром чуял, ляпни сейчас что-нибудь этакое, и можно загреметь костями по лесной тропинке.
- И как мы теперь найдем край твой?
- Я помню дорогу.
Ну-ну...
Вы читали в детстве сказки Толкиена? Я однажды прочел его трилогию о братстве кольца, но мне, честно говоря, не очень понравилось. Зато теперь в этом лесу, шагая след в след за Митяем и затылком чувствуя тяжелое дыхание тринадцати мужиков, я ощущал себя маленьким хоббитом Фродо.
"Попал в самое настоящее фэнтези, - думал я на привалах. - Кой черт дернул меня тащиться с Митяем? Все равно ни хрена мы не найдем в этом лесу, потому что не существует никакого края света, ну нет такого места с китовыми хвостами, с океаном от горизонта до горизонта. В конечном итоге наша экспедиция упрется в горную гряду или вонючее болото, а Митяй заявит, что сбился с дороги. Благо еще, если ему дадут возможность вернуться домой. А если обессилевшие и голодные мужики решат заняться каннибализмом. Тогда мне самому придется рвать когти и рвать их до самого дома... если найду обратную дорогу, в чем после всех этих митяевских "туда-сюда, плюс направо через левое плечо" я начал сомневаться.
Митяй же стал совершенно спокойным. Как-то ночью я подполз к нему и, высказав опасения, предложил бежать.
- Куда? - Митяй сделал глаза круглыми.
- От них, - довольно туманно сообщил я свою мысль. - Ты хочешь жить?
- Как любой другой.
- Ты псих, Митяй.
- Может быть, - не то согласился, не то просто решил потакать мне сельский гений. - Хотя, я не более сумасшедший, чем любой другой.
- Они убьют тебя. И меня заодно.
- Успокойся, Саня. Осталось совсем немного. Завтра мы выйдем к краю. И ты его увидишь, и все увидят. Только верь мне.
- Митяй, никто ничего не увидит, потому что нет никакого края, он - лишь в твоих фантазиях.
Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего. Его взгляд словно бы говорил: "Как это нет края Земли? Саня, все ли с тобой ладно? Край существует, он реальнее и тебя, и меня, и всего нашего мира". Так говорил его взгляд, а горло произнесло следующее:
- Зачем тогда мужики пошли за мной? - он даже закашлялся от возмущения. - Почему они не послали меня куда подальше и не остались дома, рядом с юбками жен, с горшками детей? Они же поверили в меня, и я их не подведу.
- Митяй, ты маленький? Они же только и ждут, чтобы расправиться с тобой.
- Такого не может быть! Это было бы слишком глупо.
Так я и не смог убедить гения в том, что он не прав. Оставалось поползти по земле в поисках Коляна. Нашел я председателя на краю поляны. Он, задрав голову, рассматривал звезды.
- Ты только глянь, Санька, сколь их там! - вместо приветствия сказал он. - Висят и смотрят вниз. Парадокс, а?! Мы их разглядываем, а они - нас.
- Я от кого-то это уже слышал... - неуверенно начал я.
- Кого-то из наших?
Не, из приезжих. Или в журнале каком читал.
- А хотел-то чего?
- Поговорить, Колян. Ты ведь меня хорошо знаешь, с самого, можно сказать, рождения.
- Еще скажи, что я акушером был при твоих родах.
- Колян, поверь, он заколдовал меня, он это умеет. И вас всех заколдовал. Он этот самый, как его там... гипнотизер долбанный.
- Я знаю.
- Знаешь... Правда, знаешь? А то, что никакого края света нет, тоже знаешь?
- Конечно. И все наши это знают.
- Какого хрена тогда вы тащитесь за этим обалдуем и молчите? Он ведь уже завел нас черт знает куда - без компаса не выбраться.
- Никуда он нас не завел, нет у него сусанинской жилки. Я тут день назад деревцо сломанное заметил, так мы через него уже четвертый раз проходим. Ты сам-то не видишь, Санька, мы же кружим около села.
- Это шутка такая?
- Нет, приятель, это жизнь такая, страшная и противная. Мы с мужиками так решили: Митяй в село не вернется. Несчастный случай или еще чего-нибудь. На грузде подорвался, лопухами объелся, в паутине запутался. Не нужен селу такой гений, не нужен и все тут.
Если быть до конца откровенным, я заранее чувствовал, в какое русло вольется разговор с председателем, но его слова все равно ошарашили меня. А если добавить, что он произнес их совершенно спокойным тоном...
- А почему вы не ... - я замялся, не в силах произнести то слово, которое подразумевалось. - Почему не сразу, не вчера, не позавчера, зачем ждать столько времени, идти, дышать ему в спину и изображать приятельские отношения?
- Пускай напоследок почувствует себя героем, спасителем села, человечества всего. Будем считать это его последней волей. Ха, как перед смертной казнью.
Ошеломленный, я начал движение к костру, понимая, что заснуть в эту ночь не смогу. Вслед мне донеслись слова председателя:
- Санька, ради твоей безопасности: как только почуешь что неладное, жмись ко мне - я тебя в обиду не дам. По старой дружбе.
Следующее утро началось с криков Митяя. Он расталкивал народ, заявляя, что сегодня мы дотопаем до самого края.
- Осталось совсем немного, - кричал он, носясь между просыпающимися мужиками. - Я уже чувствую ЕГО.
Нехотя мужики вставали, потягивались, разминали застывшие тела, на чем свет стоит костеря как Митяя, так и "его приспешника", а я затылком чувствовал полные ненависти взгляды, бросаемые в мою сторону.
Спустя час, во время которого мы позавтракали ягодами и листьями щавеля, которые нашли тут же на поляне ("Мы что, коровы или козы, жрать эти листья?!" - "Листья намного полезнее мяса...". - "Вот сам и жри их!" - "А я и ем. У, как вкусно!".), вереница недоспавших мужиков выстроилась вдоль траектории движения солнца. Шли мы с небольшими остановками весь день. Я напоминал себе того самого зомби, о котором недавно рассказывал Митяй: я уткнулся ему в затылок, я буравил его взглядом, я хотел, чтобы он узнал, как я его предал. И в то же самое время я боялся того, что правда может всплыть.
К концу дня Митяй стал нервным, он все чаще припадал к земле, нюхал траву и прислушивался к лесным звукам. Наконец он вывел нас на небольшую поляну, со всех сторон окруженную малинником и заявил:
- ЭТО здесь!
Он упал на колени и пополз к малиннику, с головой забрался в кусты и, матерясь, исчез из вида. Спустя минуты три, в течение которых до нас доносились лишь его стоны и проклятия, он появился на поляне, недоуменный и растерянный.
- Ты точно помнишь поляну? - поинтересовались у него.
- У меня феноменальная память.
И он начал буравить кусты с другой стороны. Так прошло полчаса. Митяй обследовал кусты: он заползал внутрь, рычал оттуда минут пять, после чего выползал к нам. Разводил руками и прикладывал ухо к земле, словно хотел услышать шум океана. Но, вероятно, кроме стрекота кузнечиков, ничего не слышал, и потому как-то виновато улыбался. Мы стояли, уперев руки в бока, и ждали, когда он закончит издеваться. Наконец он поднялся на ноги и пожал плечами:
- Я действительно мог ошибиться поляной. Или проход к краю света закрылся. Или его не было вовсе. Я ничего не понимаю, ребята.
- Его не было, - как эхо, отозвались мы, начиная медленно приближаться к Митяю.
- Надо будет еще немножко поискать вон в тех кустах. Или?..
- Или, - это был приговор.
Сказали так и повалили гения на траву. Когда одни уставали пинать Митяя, они отходили в сторону, освобождая места для других. Каждому хотелось приложить отпечаток своего ботинка к телу гениального человека. Я старался не хуже остальных, искоса замечая дружественные взгляды мужиков: я снова был в команде.
Колян тем временем отошел отлить. Ему надоело смотреть на то, как мы мутузим Митяя. Краем глаза я видел его фигуру, скрывшуюся в зарослях малины, краем уха слышал журчание струи в кустах. И вдруг все затихло, затихло, чтобы взорваться криком, примерно таким:
- О-о-о-у-у-а-а-б!
Мужики бросили Митяя и побежали смотреть, что же так поразило председателя, а я получил возможность упасть на траву и положить разбитую в щепки голову гения себе на колени.
- Прости, Митяй, я - Иуда, - мне оставалось плакать, и я действительно плакал.
- Все нормально, - Митяй попытался улыбнуться изуродованными губами. - Ты здесь ни при чем, это жизнь такая, поганая.
- Мы же просто-напросто боимся тебя, мы всегда боялись и будем бояться всех, кто думает не так, как все остальные, смотрит на мир под другим углом, слышит то, что не дано остальным. Ты даже представить себе не можешь этот страх.
- Нормально, Санька, страх пройдет. Страх всегда проходит.
- А что останется?
И я понял, что, когда страх исчезнет, подобно несчастной козе бабы Маши, в моей душе резко с хлопком образуется пустота, пустота, которую ничем нельзя будет заполнить, пустота, с которой жить и жить миллионы лет... или не жить.
Мужики вопили, как сумасшедшие, а Митяй тянул голову, покрытую кровоподтеками и синяками, пытаясь разглядеть, что творилось в кустах.
- Что там? - спрашивал он. - Что там происходит, Саня? Что они там нашли?
А я знал.
Мужики выскочили из кустов и остановились на краю пропасти, пропасти, резко уходящей вниз. Как шахта лифта пятидесятиэтажного здания. И увидели они, что Земля на самом деле - блин, точно такой же, какие жарит на постном масле Лукерья. И еще увидели они далеко внизу растянутое от горизонта до горизонта полотно океана, по которому ветер гонит светло-голубые волны. И еще яркая блямба солнца, медленно опускающаяся в воду...
Я знал, что не пройдет и двух дней, как мы с Полиной будем стоять на краю, и Полина скажет:
- Красотища, - моя любимая прижмется ко мне всем своим мягким и теплым телом и промурлычет. - И вся эта красотища для меня? Сашенька, ты правда нашел ее только для меня?
- Конечно, - после смущенного кашля останется произнести мне, произнести, опустив взгляд до самой земли, обрывающейся у наших ног, и еще дальше, дальше, дальше, до чернильного в лучах заката океана, и китов, от которых видны лишь хвосты: два синих и один зеленый.