Как хорошо ехать в метро и видеть свое отражение, слегка искривленное неровностью вагонных стекол. И вроде бы и нет никого, только ты и твое отражение, несущееся по изгибам кабеля. А потом вдруг резко врывается свет, станция, появляются люди, начинают вливаться и выливаться, заполняя пространство вагона словами, запахами, настроениями и суетой. И в нем нельзя больше находиться. Надо вырываться на волю, туда, где весна, туда, где люди болеют и умирают.
Наконец-то вырываешься: воздух, улица. С неба льет дождь. Какой-нибудь первый весенний дождь, почти снег, но все-таки уже дождь. Улица пустынна. Люди прячутся от весенней слякоти и веселого весеннего духа в каменных пещерах домов. А те кто на улице зарываются в воротники пальто и курток. Зарываются тогда, когда надо сбрасывать с себя одежду и впитывать пробуждающуюся жизнь всем телом.
Мало кто любит раннюю весну. Любят осень - она золотая и влажная. Любят зиму - она белая и живая. Любят лето - оно голубое и теплое. Но весну не любят. Она сырая и серая, тоскливая и почти мертвая. Но это обман. Именно весной просыпаются звери, именно весной появляются почки, именно весной оживает все живое и даже мертвое. Именно весной приходит любовь. Но пока это только мечты. Сейчас зима. И вагон продолжает ехать. А я просто задумался, замечтался...
Наконец-то станция. Ступеньки, толстое стекло дверей, коридор перехода, опять ступеньки и двери, и слепящий болезненный свет зимы. Кругом снег - белый, искрящийся. От него болят глаза и ноют веки. Местами подтаявший, посеревший и просевший он напоминает гнойные нарывы или сырое недопеченное тесто. И такого же цвета солнце, желтый импотент, тщетно пытающийся растопить своим бесплодным жаром снег. Как бывает иногда ненавистна зима, когда заползает холодным ветром за воротник, ледяной змеей пробирается в ноги, откусывает пальцы на руках морозными зубами. А внутри все разрывается от тоски, от тоски по весне, по жиденькому теплому солнцу. Мартин вышел из метро. Он рассеянно оглядывался по сторонам и бормотал что-то себе под нос. Он шел не глядя на дорогу, то и дело попадая в сугробы, увязая в них по колено. Но он не останавливался и продолжая шевелить губами двигался дальше. Он все шептал:
- Но где же она, почему она не приходит? Уже пора. Я и так слишком долго ждал... Взгляд его остановился на каком-то прохожем:
- Эй ты, сними пальто, сбрось с себя одежду, встречай весну, она уже в пути, встречайте - она идет, осталось совсем немного, уже скоро, скоро! Да! Уже скоро! Прохожий шарахнулся в сторону, лишь мельком увидев застывшие глаза Мартина и злую улыбку, не сходившую с его губ. Мартин, не глядя, как слепой нащупал пуговицы своего пальто, расстегнул его и попытался снять. Ничего не вышло. Отчаянно извиваясь, как будто за шиворот ему упал паук, Мартин выдернул наконец одну руку, потом другую и пальто упало в снег. Он все шептал:
- Теперь я готов, теперь я почти готов. И этого гноя больше не будет, - внезапно крикнул он и с отвращением посмотрел на снег, - да, - еще громче крикнул он, - не будет, теперь тебя не будет, скоро ты умрешь и превратишься в воду, ты умрешь и дашь траве и деревьям, и все будет зеленое, зеленое! Крик внезапно оборвался. Мутными глазами Мартин огляделся по сторонам. Он закрыл глаза и уже тихо сказал:
- Нет, еще рано, еще рано... Оглянувшись назад он увидел свое пальто, вернулся, поднял и сгорбившись пошел дальше. Очень скоро его силуэт пропал между домами...
Утро давно уступило свои права дню, когда Мартина разбудил настойчиво звонивший телефон. Высунув голову из-под подушки он взял трубку. Хриплым со сна голосом он сказал в трубку:
- Я занят, перезвоню и тут же ее повесил. Он перевернулся на спину и начал изучать потолок у себя над головой. Когда-то белый, но теперь серый от сырости и времени, потолок был покрыт паутиной из трещинок, самых разнообразных размеров и длинны. Телефон зазвонил снова. На пятом звонке Мартин не выдержал и снял трубку:
- Слушаю! - рявкнул он в трубку.
- Привет. Что это злишься с утра?
- Ничего, просто не выспался. Ну, что скажешь. Как дела?
- Неплохо. А ты как?
- Да вот, ты меня разбудила только что.
- Ты опять вчера пил?
- Нет. Я не пью уже почти неделю. Слушай, а какое сегодня число?
- Седьмое, пятница.
- А, так сегодня Рождество. Поздравляю.
- Спасибо. Так чем ты занимался, а? Я вчера звонила, хотела в гости пригласить, а тебя нет, к телефону никто не подходит. Так где ты был? Может ты мне изменял?
- Ну что ты, как я могу тебе изменять.
- Тогда говори где был?
- Да понимаешь человек один тарена достал, много. Спрашивается, зачем ему лежать. Ну мы и решили его оприходовать. Правда это было четвертого, а сегодня уже седьмое...
- Лучше бы ты изменял, чем эту химию глотать. Тебя, правда, не переделаешь. Но мне придется с тобой поговорить.
- Только не сейчас, пожалуйста!
- Хорошо. Приходи сегодня ко мне вечером, я тебя буду ждать. Пока.
- Увидимся. Целую. Пока. Мартин выполз из-под одеяла и цепляясь за стены, поплелся в ванную. "Она хотела со мной поговорить об этом. Она еще не видела меня". Он неопределенно полу улыбнулся, полу скривился. Он потратил почти все силы на разговор, пытаясь изображать бодрый голос. На самом деле чувствовал он себя очень плохо. Как будто по нему проехался асфальтоукладчик. Мартин стоял посреди ванной и пытался разглядеть свое отражение в зеркале, одновременно борясь с сильнейшим головокружением. Так и есть, по нему проехался как минимум один асфальтоукладчик: левый глаз заплыл и почти не открывался. Правая скула опухла, и на ней четко проступал огромный синяк. Голова поворачивалась с трудом, шею здорово заклинило. В общем, каждой части тела прилично досталось. Помочь могла только горячая ванна...
Мартин откисал в горячей воде почти два часа. Когда он вылез из ванной, спина болела уже не так сильно, шея почти поворачивалась, а руки и ноги наконец-то были на месте. Только вот левый глаз упорно не хотел открываться.
Вечером, около шести, Мартин звонил в дверь никиной
квартиры. Ника открыла дверь и несколько секунд изучала его лицо:
- Этот фингал под глазом тебе очень идет. А вообще, я думала ты будешь выглядеть гораздо хуже. Ладно, заходи. Родители уехали, радуйся, и будут только завтра.
Мартин вошел.
- Только ботинки свои ужасные сними, и надень тапочки. И давай свое пальто. Ника взяла пальто и встряхнула его, собираясь повесить на вешалку. Из кармана посыпались спички.
- А это что такое?
- Это? Это - спички.
- Ну, я вижу. А почему без коробка? Новая фенечка?
Мартин весело посмотрел на Нику:
- Да я понимаешь, иду по улице, а коробок полупустой. Иду, а спички трясутся в коробке, и такой неприятный звук, что прямо невозможно. Ну я и высыпал их в карман.
- Дурацкое объяснение! Ты меня пугаешь временами своими выходками. Я знаю тебя три года, и за это время нормальный
человек рядом с тобой уже свихнулся бы.
- Ну, вот видишь как хорошо. Я - сумасшедший, ты - тоже. Мы с тобой хорошая пара. Пора жениться, мне так кажется.
- Ну конечно! Что бы я всю жизнь терпела твои выходки, а потом попала в дурдом в итоге...
- А тебе очень идет это платье. Я только сейчас заметил.
- Новее ничего придумать не мог, да? Ты всегда это говоришь, когда разговор переходит на невыгодную для тебя сторону!
- Ой, да это все не важно! И не надо в меня искры метать! Обои могут загореться.
- Ничего, я потушу!
- Да?
- Да!
- Я так тебя люблю, Ника! Стой! Ничего не говори. Я... Это действительно, правда. И я не заговариваю тебе зубы, поверь!
- Я тоже тебя люблю. И да, знаешь в комнате намного удобней целоваться...
И она громко и звонко рассмеялась и потащила Мартина за руки в комнату, а ее смех звенел по квартире, и напоминал Мартину весну, которую он любил так же сильно, как и Нику...
Как беспризорный цветок
Как щенки под теплым
Брюхом матери
Как крысы в подвале,
Приходят сны:
Веселые, как небо
Грустные, как дождь
Страшные, как кровь
Мертвые, как резина.
Мартин слабо вскрикнул и проснулся. Вкрадчивый голос продолжал звучать в голове, повторяя одну и ту же фразу: Мертвые как резина, мертвые как резина, мертвые как резина, как резина, как резина, резина...
Ника пошевелилась у него на плече, и хриплым со сна
голосом спросила:
- Что случилось, ты чего Мартин?
- Ничего. Ровным счетом ничего. Спи. Мартин осторожно встал и тихо ступая, вышел на кухню.
"Опять началось", - думал он, закуривая сигарету, - “Опять этот город. Я уже успел забыть про него". Мартин называл это резиновым сном. Ему всегда снились такие сны после очередного пике с колесами. Сны проходили буквально за неделю. Но такая неделя была похожа на ад. В такие дни Мартин боялся ложиться спать, очень много курил, и от постоянного недосыпания становился раздражительным. Сон всегда был одним и тем же. Ему снился город. Просто город - без людей, машин, деревьев. Город, над которым разворачивался звук, одна, пронзительно звучащая нота, как будто кто-то давил на один регистр органа, давил бесконечно. Звук тянулся, тянулся на протяжении всего сна, тянулся как резина. И этот сон вызывал у Мартина безотчетный, животный страх. Он чувствовал себя крысой, загнанной в угол. И Мартин знал, откуда этот страх: город был мертвый, абсолютно мертвый, полностью... Но в этот раз было хуже. Во сне появился голос. На фоне звука он нашептывал какие-то слова, но Мартин не мог их разобрать. И только когда он просыпался, он отчетливо услышал последнюю фразу: "Мертвые как резина". Город во сне никогда не менялся. Иногда Мартину снились отдельные улицы, иногда весь город целиком. Он знал этот город почти наизусть. Но он все равно пугал его.
Ника незаметно зашла на кухню. И то, что она увидела немного ее испугало. Мартин сидел на стуле и раскачивался из стороны в сторону, уставившись остекленевшими глазами на стену. Он что-то бормотал про себя. Ника прислушалась:
- Весна, весна, скоро весна... Мертвые, как резина. Резина, мертвая, все мертвое, без весны нет жизни... Весна как Ника, Ника как весна...
- Мартин! Мартин, что с тобой?
Мартин вздрогнул и выпустил из рук сигарету. Сигарета упала на пол и продолжая дымиться, закатилась под стол. Мартин проводил ее взглядом и поднял глаза на Нику:
- Со мной? Ничего. Он резко встал со стула:
- Я пойду. Мне надо. Работа, мне сегодня на работу.
- Ты ведешь себя странно. Ты просыпаешься с криком, ты сидишь на кухне и выглядишь, как какой-то обдолбанный наркоман. А теперь ты заявляешь, что ты уходишь. Ты невыносим, Мартин. Вчера было все так чудесно, и...
- Ты понимаешь - мне плохо, мне сейчас очень плохо. Физически. Я не могу рассказать тебе в чем дело. Это все слишком похоже на сумасшествие, и ты вряд ли поймешь. Если ты не хочешь, что бы мы поссорились, я должен сейчас уйти. Так надо, так будет лучше.
- Ты никогда не слушал меня! Я столько раз просила тебя! Уходи Мартин! И, пожалуйста, не звони мне. Не звони, пока не... Ладно, иди, я не могу тебя сейчас видеть. Уходи!
- Ника, родная, не мучай себя! Через неделю все будет нормально. Я знаю, так уже было...
Одеваясь, внешне спокойный, Мартин еле сдерживал злость и раздражение: "Дура, не понимает как мне плохо! Лучше б она молчала! А еще лучше, что б ее... Мартин! Успокойся! С ней все
в порядке! Если бы не сон, ты бы так себя не вел. Успокойся!" Мартин уже уходил, когда его мысленный монолог прервала Ника. Закрывая за ним дверь она тихо сказала:
- Будь осторожен, - и быстро захлопнула дверь.
"Будь осторожен!" - эта фраза крутилась у Мартина в голове, пока он ехал в лифте, и когда вышел из парадного, зажмурив глаза от яркого света, и когда ехал в автобусе домой. "Будь осторожен. Можно подумать мне что-то угрожает. Это всего-навсего сон, какой-то сон, пусть даже и кошмар, но это сон. Что он мне может сделать? Что мне может сделать этот город? Он не настоящий. Все будет как обычно. Как в прошлые разы." Но он чувствовал, что в этот раз что-то не так. Голос. Его раньше не было. И как бы в подтверждение в голове у Мартина зазвучал тот самый голос: "С тобой ничего не случится. Ты просто умрешь". Голос прошептал это и замолк. Мартин испугался. К нему вернулись утренние ощущения. Как будто он только что проснулся. Перед глазами опять встал город. Такого никогда раньше не было. Он видел город во сне, но днем, когда он не спал, видение города стиралось, его черты расплывались, и Мартин не мог четко его представить. А сейчас город вырисовывался со всеми подробностями, как на фотографии. Мартин оглянулся по сторонам. Вокруг него стояли люди, они ехали куда-то по своим делам, и им совершенно не было никакого дела до Мартина. Мартин видел этих людей, но видел сквозь пелену города. Он никак не мог отогнать от себя это видение. Автобус остановился, и Мартин выскочил из него, перепрыгнув через ступеньки. Ему было, очень плохо. Он закурил, руки слегка дрожали. Увидев открытую дверь магазина, Мартин выбросил сигарету и направился туда. Вино водочный отдел был открыт, и, главное, была водка. Мартин торопливо достал деньги, кинул их на прилавок и схватил бутылку. Он был похож на алкоголика, спешащего опохмелиться. Но ему было плевать. Он хотел поскорее забыть этот голос, этот противный шепот. Мартин засунул бутылку в карман и почти побежал по улице. Через пять минут он был дома. Мартин привычно упал на кровать, не успев даже раздеться. Он подгонял сам себя, не давая возможности сосредоточиться на чем-либо. Он боялся. Одна только мысль крутилась в голове: "Никогда еще не напивался один", как заевшая пластинка повторялась снова и снова. Мартин открыл бутылку, даже не подумав про стакан. Он начал пить прямо из горлышка, глотая водку как воду, потом сделал маленькую передышку и, запрокинув голову, опять начал пить. Бутылка пуста. Мартин прислушался к своим ощущениям: горло немного жгло, неприятный привкус во рту. Но главное, город отошел на второй план. Он еще оставался перед глазами, но уже не такой четкий, очертания его расплывались, город таял в дымке.
Мартин немного посидел на одном месте, потом встал и, не застегнувшись, пошел на улицу. Цель была одна - купить еще бутылку. " Если уж пить, так по полной программе", подумал Мартин и зашел в магазин. Денег как раз хватало на водку и два пива - все, что требовалось. Выходя из магазина, Мартин слегка покачивался. Асфальт все время уходил куда-то в сторону, и приходилось сосредотачиваться на ходьбе. Чтобы удержать его под ногами. И у Мартина прошло то лихорадочное состояние, когда он бежал домой полчаса назад. Ему стало, спокойно, тепло и уютно. Все чувства притупились, Мартин был обложен ватой и погружен в теплую воду. Он плыл, плыл и, наконец, доплыл до своего парадного, до своей квартиры. В квартире уже было как-то по особенному, по пьяному, было весело и просторно, Мартин почувствовал это сразу же, как зашел. " Квартира пьет вместе со мной. Это мой каменный друг. Я знаю наизусть эти потолки, эти стены, эти окна. Здесь все - мои старые друзья". Мартину рисовалась радужная картина: как он завалится спать на целые сутки, и не будет никаких снов, как он проснется, залезет в теплую ванную с огромной чашкой кофе, или с бутылкой пива, будет блаженствовать час, два, а потом все будет нормально, все будет хорошо, и он поедет к Нике, и они снова будут любить друг друга, может быть даже целую ночь, и он опять не увидит снов, он не будет спать... От таких приятных мыслей город исчез совсем, и Мартин решил отметить это событие. Он нашел на кухне стакан, налил полный и в два глотка опорожнил его, открыл бутылку пива и приложился к ней. Пиво, свежее и холодное, потекло вслед за водкой. Мартин сел на стул. Потолок уплывал за пределы видимости. Мартину пришлось схватиться за край стола, чтоб не упасть. "Как все это быстро и прекрасно", - подумалось ему. Кухня уплывала, мерно покачиваясь на волнах невидимой реки. Рука автоматически потянулась за бутылкой, но та начала уворачиваться, и в итоге опрокинулась на стол. Из нее немного вытекло, ну совсем немного, так что стакан получился неполным. Но Мартин не огорчился. Он отправил пустую бутылку в свободный полет за окно, выпил содержимое стакана. Запил пивом, и затем с хитрым выражением лица поставил вторую бутылку пива в холодильник.
- Завтра пригодится, - сказал Мартин вслух.
Он побрел, шатаясь и цепляясь за стены, к себе в комнату, и добравшись, упал на кровать. Стало как-то скучно, и обидно, что водка так быстро закончилась. Мартину хотелось пить дальше. Он уже даже привстал, но вспомнил, что денег больше нет и лег обратно. Вдруг Мартину как-то дико и ясно, почти по трезвому, подумалось: "Я сейчас вскрою себе вены!" Идея вытеснила из головы все остальное. " Я сейчас вскрою себе вены!" Мысль перерастала в звуки. Мартин сказал:
- Я сейчас вскрою себе вены.
Он сказал это тихо, почти шепотом.
Потом громче:
- Я сейчас вскрою себе вены!
Мартин почти перешел на крик:
- Я сейчас вскрою себе вены!
Я сейчас вскрою себе вены!
Он уже захлебывался криком:
- Я сейчас вскрою себе вены!
Я сейчас вскрою себе вены!
Я сейчас вскрою себе вены!
Мартин бил руками и ногами по кровати, извиваясь всем телом, и хрипел сорванным голосом:
- Я сейчас вскрою себе вены!
Я сейчас вскрою себе вены!
Я сейчас вскрою себе вены!
Я сейчас вскрою себе вены!
Я сейчас вскрою себе вены!
А потом на Земле выключили свет, и Мартин провалился в темноту...
И все уходило, уходило.
Уходило далеко, в голубую даль.
Она вертелась, крутилась
Как пропеллер вертолета
Как вселенная
С миллиардом звезд,
И птицы кружили,
Кружили в небе,
И пели весну, пели весну
Пели траву, деревья,
И не было ничего, ничего,
И опять, как к звездам,
Как к небу, по трупам,
К лицу Бога, к смертельным
Играм трехмесячных детей
В опасные дни полнолунья,
Когда свет дня плавно переходит
В подслеповатую темноту ночи,
И на небо подвешивают
Желтый мячик Луны
Когда каменный город
Начинает дышать сатанизмом и ненавистью
Дышать всем телом,
Каждым кирпичиком, каждым окном, куском асфальта,
Каждым столбом и фонарем.
И только дерущиеся коты
Своими криками иногда нарушают
Обряд тишины
В священном храме города.
В городе умирает все.
Птицы, деревья, трава.
Город обезопасил себя от всего этого.
Птицы опасны: они вольнолюбивы, они приносят свободу. Деревья дают воздух и очищают его. А город хотел быть грязным и вонючим, чтобы по его улицам летала смерть и чума. И жили только крысы. И пыль оседала толстым слоем на стеклах окон и паутиной затягивало стены и потолки... Город хотел выглядеть мертвым, чтобы все ушли из него , и даже кошки не выдержали в нем, хотя пищи было предостаточно, крысы плодились без меры, но кошки ушли в один день, и утром город понял, что он добился своего, и было полнолуние, и город отслужил мессу самому себе, и его обветшавшие дома, покрытые плесенью, тряслись от беззвучного хохота, ведь город победил, победил окончательно, им полностью завладела смерть, он совершил грандиозное самоубийство и в честь этого на всех улицах горела резина, старые покрышки и прочая дрянь, и черный дым уходил в небо и копотью оседал на городе, а город тихо напевал :
Мертвый, как резина
Я мертвый, как резина
Я мертвый как резина
Как резина!
И даже крысы забились в самые глубокие щели, потому что им было страшно...
Мартин открыл глаза и понял, что он лежит на кровати. По его телу прошла судорога, он резко скатился к краю. Его рвало. В воздухе повис кисловатый запах рвоты вперемешку с пивным духом. Мартин одурело смотрел на свою блевотину. Он почти ничего не помнил. Его куда-то бросало, он видел птиц и паутину, он помнил писк крыс. И больше ничего. Почти ничего. Он только с какой-то странной уверенностью знал, что за всем этим стоит город.
"Еще один подарочек судьбы. Эта грязь и вонь будет преследовать меня всю жизнь. Я, наверное, никогда уже не смогу нормально спать... Да нет! Это все хуйня! Неделя - и я опять живой. Живой!"
Мартин представил себе Нику. Нику - веселую. "Я ведь люблю. Я люблю человека, который любит меня. Любовь не даст мне умереть. Моя смерть - слишком большое огорчение. Моя смерть - слишком большое огорчение для людей которые меня знают. Я должен выйти победителем из этой войны" От таких мыслей состояние Мартина немного улучшилось, он даже смог дойти до кухни и повиснуть на холодильнике. Со второй попытки ему удалось открыть дверцу. В почти пустом холодильнике красовались пол-литра холодного пива. Мартин открыл зубами бутылку и, обессиленный своими действиями, упал на стул. Руки дрожали, горлышко ударялось о зубы, но успел сделать два глотка перед тем как бутылка упала на пол и разбилась. Десять минут он сидел без движения, и только мелкая дрожь пробегала по его телу. Потом пиво сделало свое дело. Мартин сообразил, что нужно делать. Он осмотрел себя. Он был одет. Похлопал по карману. Ключи радостно звякнули в ответ.
- Можно идти, - сказал себе Мартин и пошел. Он спустился на два этажа ниже и позвонил в дверь, обитую черной блестящей кожей. Открыл Николай, старый школьный приятель Мартина.
- Опять?
- Да. Извини, но очень нужны деньги.
- Сколько?
- Сколько дашь. Очень плохо, так плохо никогда не было.
- Я вижу. Ты погибаешь от этого, Мартин, ты это знаешь? Ладно, держи, этого должно хватить...
- Спасибо. Я пойду пока.
Стены и потолок, чудовищно извиваясь, пытались сдавить Мартина, пока он спускался по лестнице. На улице было легче. Небо ясное и прозрачное, высоко в небе, подвешенный на веревочке болтался шарик Солнца. Снег блестел и искрился. Мартин зажмурился. "Хорошая погода, - со злостью подумал он, - хорошая, но не для меня". Почти не открывая глаз, он двигался по улице, стараясь не попадать в тень от домов. Мартин дошел до магазина и уже полез в карман за деньгами, когда увидел на дверях бумажку с надписью "переучет". Он даже не разозлился. "Теперь бы только хватило духу пройти еще два квартала. Там точно открыто". Мартин закрыл глаза и сделал шаг, еще один, потом еще... Когда Мартин открыл глаза, он стоял перед металлической дверью. Когда-то она просто вела в подвал. Теперь на ней красовалась вывеска "Вино водочные изделия. Круглосуточно". Местные самогонщики выкупили подвал и, держа на прилавке пару бутылок водки и вина, из-под прилавка продавали самогонку. И довольно неплохую. Мартин толкнул дверь и зашел.
- Привет, Петя. Как торговля? Пьет еще народ или нет?
- Да пьет, Мартин, пьет, ты не волнуйся, мы без денег не останемся!
- Это точно...
- А тебе чего: сахарки, пшеничной, картофельной, или, может, бурячихи?
- Бурячихи? Смеешься?! Я сегодня культурно. Мне б бутылочку портвейна...
- Да ты ж знаешь, что мы этого не продаем, это так, для понта.
- Да знаю, знаю. Но очень надо. Ну так как?
- Ладно. Как для тебя, так продам. Но десять штук сверху!
- Да ты вообще охуел, Петя? Что это за разговор такой?
- Так. Или ты берешь, Мартин, или пиздуешь отсюда на хуй. Ясно?
- Ладно, не дергайся. Давай сюда свою бутылку. И, так уж и быть, бутылку смаги в кредит.
- Ну, Мартин, мать твою... Чтоб к концу недели деньги были, понял?
- Хорошо, будут. Пока.
- Будь здоров.
Мартин вышел с бутылками и совершенно рассеянными мыслями. Он никак не мог придумать, куда ему пойти с этими двумя пузырями. До дома было далеко. Можно было, конечно, подъехать на автобусе, но как только Мартин представил себя зажатым в толпе, у него тут же подкатил комок к горлу.
" Надо где-то сесть, а то я не смогу пить из горлышка, как вчера". Неожиданно воздух вокруг Мартина потемнел. Он почувствовал, как к нему подбираются холод и страх. Мартин растерянно оглянулся. Холод усиливался, от страха у Мартина затряслись руки, и он побежал. Побежал быстро, задыхаясь. Ладони моментально вспотели, и Мартин на бегу попытался запихнуть бутылки в карманы. Это ему почти удалось. Он уже вынимал руки из карманов, и в этот момент споткнулся о большой кусок асфальта, невидимый под толстым слоем снега. Падая, Мартин закричал, закричал от уверенности, что сейчас его настигнет холод, и он умрет. Он упал лицом в снег и застыл. Дыхание хрипло вырывалось из груди, но Мартин не шевелился, он боялся пошевелиться, он пролежал там минут пять, пока не почувствовал, что снег начинает жечь лицо и ладони. Мартин перевернулся на спину и сел. Ничего. Ничего. Вокруг не было ничего, кроме снега, и Мартину на мгновение показалось, что он сидит посреди бескрайнего белого поля.
Мартин почувствовал такое одиночество и такую безысходность, что начал нервно всхлипывать, а потом слезы потекли из его глаз градом. Мартин дал волю чувствам, и разрыдался, как маленький ребенок. Даже в детстве он не плакал так сильно и так страшно, как сейчас. Через несколько минут Мартин опомнился. Как ни странно, ему немного полегчало. Он встал, и, размазывая по лицу сопли и слезы, пошел прямо по снегу. Пройдя несколько метров, он еле заметно вздрогнул, остановился и вернулся к тому месту, где он упал. Мартин поднял выпавшую бутылку портвейна, и двинулся обратно по своим следам. Пока он шел домой, в голове его крутились чьи-то голоса, обрывки разговоров. Истерика подействовала на Мартина успокаивающе, ему подумалось, что теперь уже все равно, чем закончится эта неделя, что теперь, после всего этого ему наплевать на резиновые сны и на все страхи, и Мартин даже увидел какой-то выход из всего этого. Он оставался за краем сознания и был похож на окно, за которым клубится летний утренний туман. Но видение быстро пропало, и Мартин решил, что подумает об этом завтра, когда он не будет пьян. "Завтра, все будет завтра, завтра будет легче, я чувствую, я просто уверен". "Ты просто неисправимый оптимист", - услышал он никин голос в голове. "да, я оптимист. И не мешай мне, пожалуйста. Я только-только достиг какого-то равновесия, а ты хочешь...". " Я ничего не хочу. Поступай, как знаешь. Иди, напейся, все забудь и выгляди как свинья, если тебе это нравится!" В Мартине закипала ярость: "пошла ты!.." Если бы Ника была рядом, он бы ее, наверное, ударил.
Занятый этими размышлениями, Мартин не заметил, как поднялся на свой этаж. Он долго извлекал из кармана ключи, злясь и раздражаясь все больше. Когда же он наконец открыл дверь, спокойствие и равновесие его окончательно улетучились. Мартин с такой силой захлопнул дверь, что с потолка посыпалась штукатурка. Но Мартин этого не увидел. У него было состояние быка, перед мордой которого размахивают красной тряпкой. В тупом ожесточении он несколько раз ударил кулаком по стене, и даже не почувствовал боли. В этот момент зазвонил телефон. Мартин схватил трубку и заорал: - Оставьте меня в покое!! - и ударил трубкой по стене. Раз, еще раз, еще раз и еще. Он бил и бил, в руке у него остался только обломок пластмассы, с каждым ударом на стене оставались кровавые следы. Он бил и кричал : - Оставьте меня в покое! Оставьте меня в покое! Оставьте меня в поко-о-е! Оставьте меня...Оставьте...
Все прекратилось внезапно. У Мартина потемнело в глазах, потолок завертелся как карусель, и он с глухим стоном упал на пол. Из разбитого кулака сочилась кровь, и через пару минут на полу образовалась маленькая лужица...
Мартин приходил в себя постепенно. Открыв глаза, он несколько минут разглядывал потолок, не понимая, где он находится. Вернулся страх. Мартин медленно встал, посмотрев мутными глазами по сторонам, увидел портвейн, взял бутылку и пошел к себе в комнату. Там было тепло, но Мартину показалось, что он задыхается. Он открыл окно и глубоко вздохнул. Мартин нашел на столе нож, открыл бутылку и сделал пару глотков, потом сел на кровать, отпил еще и закрыл глаза.
И увидел город. Он видел его с высоты птичьего полета. Мартину казалось, что он летит, поднимается все выше и выше, и чем больше он поднимается, тем больше город становится похожим на разинутую пасть с острыми грязно-желтыми зубами. В какой-то момент Мартин почувствовал, что лететь дальше он не может, его стало затягивать вниз, пасть приближалась, становилась все больше и больше. Мартин открыл глаза, отпил еще немного, и пересел за стол. Он взял несколько листов, ручку, и начал что-то писать. Иногда он шевелил губами, перечитывая написанное. Минут через десять Мартин закончил. Он встал, допил портвейн и бросил пустую бутылку на кроватью. Немного постоял, глядя на стены, увешанные плакатами, потом пожал плечами и вышел из комнаты. Потом пожал плечами и вышел из комнаты
Просто пожал плечами и вышел из комнаты
И тупо, тупо, тупо пошел по коридору
И громко захлопнул дверь
И пошел по лестнице
Испугавшись лифта
И выбросил ключи
Бесполезно звеневшие в кармане
И, выйдя из парадного,
Ничего не увидел
Все серое вокруг и бесформенное
И пошел прямо, просто прямо
Недалеко, до соседнего дома
Опять зашел в парадное
И по лестнице наверх, наверх, много-много ступенек
Потом просто по лестнице и на крышу
А кругом снег как в поле
Искрится, переливается на солнце
И ветер холодный, порывистый
Обнимает, целует и убегает.
И он подошел к краю крыши
Внизу, далеко-далеко, что-то
Похожее на землю.
И стоя на самом краю, Мартин закурил, несколько раз затянулся, бросил сигарету в снег, та зашипела. Но Мартин не слышал. Он прыгнул. Просто оттолкнулся ногами и прыгнул. Навстречу неслась земля, но в последнюю секунду она превратилась в пасть с огромными грязно-желтыми зубами. И, падая в нее, Мартин закричал, закричал, закричал...
Через открытое окно в комнату залетал снежок. Ветер шевелил тетрадные листки на столе. Шевелил и переворачивал, сбрасывая их на пол, и шевелил, и переворачивал...
...Птицы. Взмахнут крыльями и летят. В небо. Я лежу и улыбаюсь, куда-то, кому-то, туда, в сторону неба. Просто улыбаюсь. Навсегда. Нет больше домов. Я просто улыбаюсь. Навсегда. Нет больше. Меня нет больше. Птицы. Взмахнут крыльями и летят. И небо. Я полечу. Навсегда.