|
|
||
События в Раю, происходящие с мужем, Адамом, имеют и для нас то же самое учительное и авторитетное значение, которое они имели для тех, кто прошёл путём земным впереди нас,- т.е. для предbдущих, или предков... То, что произошло с нами в Раю, повторяется и происходит всегда; и мы теперь те же, что и в Раю были; потому что в Писании сказывается наша вневременная сущность. | ||
СЛОВА ПРОПОВЕДНИКА
События в Раю, происходящие с человеком, а правильнее с мужем, Адамом, имеют и для нас то же самое учительное и авторитетное значение, которое они имели для тех, кто прошёл путём земным впереди нас,- т.е. для пред-идущих, или предков. Вы заметили, что я говорю: "происходящие", а не происходившие в прошлом; ибо то, что происходит в Начале, или а р х э, суще вне времени: оно есть всегда: и для всего совершающегося во времени эти события остаются организующим принципом, или а р х э , в смысле авторитетного образца, организующего наше понимание самих себя и всего, что о человеке, т.е. о нас с вами.
Сказанные события, как они отражены в первых Книгах Бытия, совершаются в рамках отношений Адама (мужа) с Хозяином Сада райского и с Евой (женой) и в определённых бытийных обстоятельствах, знаменуемых двумя деревьями: Древом Жизни и Древом Познания. Эти "деревья" означают два возможных для человека бытия, между которыми пролегает граница, определяемая авторитетом Хозяина Сада. По одну сторону границы лежат Жизнь, как непосредственно вкушаемая (плод древа жизни), ограничение разумного волеопределения (заповедь) и отношение почтительное к Хозяину Сада, в котором и находятся силы, нужные к соблюдению заповеди. По другую сторону границы лежат Смерть, пытливое знание, как источник волеопределения и отрицание авторитета Хозяина, или нарушение отношений почтительности к Нему. Собственно пытливое знание (ответы на вопросы о свойствах плодов и о причинах поведения Хозяина Сада) и является предметом запрещения к его использованию в качестве волеопределения.
По сю сторону Адам вкушает Жизнь, непосредственно получаемую в почтительности, и окормляет Еву (жену), и в плане господства, и в плане жизнедания. По ту же сторону Ева вкушает смерть и окормляет Адама, так что не муж питает жену и направляет её, а жена питает и направляет мужа. Ещё по сю сторону - Закон и уверенность в опоре на Хозяина. А по ту сторону - страх и рабствование знанию, изменчивому, как змея, которая и служит сему знаком.
СЛОВА ЛЮБОМУДРА
Многие частные практики в логическом мире сопряжены каждая со своей системой суждений, отнесённых к человеку как общему термину. Так, к примеру, для хирурга человек это одно, для зоолога - второе, для администратора - третье, правоведа - четвёртое, для портного - пятое, для политика - шестое, и т.д.
Среди всех этих практик, безусловно, выделяется практика служения /Богу/, трансцендирующая за область Причины и имеющая, в этом плане, дело с беспричинными явлениями в мире, или с "чудесами". С этой практикой сопряжена своя система суждений (в которой, в частности, обосновывается сама эта практика, в части её необходимости и важности). Эта система суждений основывается не на позитивном исследовании (и позитивных гипотезах), как причинные практики, а на традиционных авторитетных свидетельствах, имеющих трансцендентный источник (откровение Бога). Тем, кто делает трансцендирующую практику частью своего существования, эти свидетельства сообщаются авторитетным Учителем (Проповедником).
СЛОВА УЧИТЕЛЯ
То, что произошло с нами в Раю, повторяется и происходит всегда; и мы теперь те же, что и в Раю были; потому что в Писании сказывается наша вневременная сущность. И поэтому так важно, братия, глубоко вникнуть в своё прошлое-вечное-настоящее, чтобы знать себя истинных, живущих и сущих, в отличие от себя преходящих, бренных, неистинных; чтобы, образно говоря, понять, что не хвост машет собакой, а собака машет хвостом, и избегнуть таким образом пагубной относительности умозрения, не опирающегося на сверхумные начала.
СЛОВА ПРОПОВЕДНИКА
Сказал Моисей в Книге своей: сотворил Бог человека, двоих сотворил их, Адама и Еву, или мужа и жену во плоти единой.
Заметьте, что хотя из более ранних преданий взят пророком образ первой супружеской пары, как родоначальников человечества, в контексте Моисеева Завета речь идёт о "муже" и "жене" во плоти единой, то есть о раздвоенном "внутреннем" человека, вмещённом в одно тело, - неважно, женское оно или мужское по внешности; или о структуре того ментального целого, которое сопряжено не с телом, а с лицом. Ведь "жена" это не самка, и "муж" - не самец; но это понятия социально-психологические. Для чего же взят пророком образ традиционной супружеской пары? А для того, что в ролевом аспекте эта пара как раз являлась знаменованием сказанного ментального целого, а в практике отношений - часто и прямым выражением; она образовывала одно юридическое лицо - фамилию. То есть этот образ позволяет понять, что для различённостей ментального целого, именуемого человеком, характерны: субъектность, тесная связь и соподчинение.
Итак, кто же эти соподчинённые субъекты, в единстве образующие лицо? Один из них, именно муж, это слово, суд, право и господство; другой, именно жена, это пища (плоды дерева), половая сила (знаменуемая партнёрством со змеем) и страдательность относительно слова. То есть они суть ты и твоя душа.
И касательно этих двоих сказал Хозяин Сада: да будет жена во всём покорна мужу. Почему мы не говорим "Творец", а говорим "Хозяин"? Потому что творец просто устроил бы так, как должно, Хозяин же даёт повеление; то есть обращается со словом к тому, кто не только может или хочет, но, главным образом, согласен исполнять повеление. И этим повелением Хозяин Сада устанавливает "внутреннее" человека как господство, посредуемое законом в части разумной воли, или правильнее, может быть, сущее в части разумной воли, как закон (заповедь).
Мы привыкли под "первой заповедью", данной человеку в Начале, понимать запрет вкушения плодов Древа Познания, и упускаем из виду, что ранее этого прозвучало повеление: да будет жена во всём покорна мужу! Так происходит потому, что эти слова относятся нами к Творцу. Между тем, "покорность" и сопряжённая с нею на другой стороне власть это не свет, не твердь, не воды, т.е. не стихии,- это человеческие отношения, которые предполагают свободную волю (согласие на-, и признание авторитета). Поэтому, указанное слово Бога это не "творческое слово" но именно повеление, которое обращено к Адаму и своим отрицательным дополнением виртуально образует заповедь (запрет) самоволия Евы.
Таким образом, в Начале мы имеем две первых заповеди, которые на деле образуют единство, так как дополняют друг друга,- ибо одна обращена на "внутреннее" человека (его отношения со страдательной душой), а вторая - на "внешнее" человека (его способ быть в отношениях с другими центрами воли). И мы видим из библейского рассказа, что правильный внешний порядок, продолжаясь во внутреннее, образует и правильный внутренний порядок; и нарушение внешнего порядка (отношений с Хозяином) переворачивает и внутренний порядок. Так что не муж подаёт жене хлеб Жизни и питает её, а жена подаёт мужу яблоко знания и питает его, чем и ставит его в зависимость от себя,- а этого не должно быть, по заповеди Хозяина о покорности жены мужу.
Таким образом, а р х э о двух возможных человеку бытиях, между которыми он выбирает (в чём и состоит существо так наз. "первородного греха"), имеет также и ментальное измерение. Практически это означает, что мы можем познать собственную греховность также изнутри, что может быть для нас более весомо: ведь дело идёт о питании, то есть о жизненных силах, которые мы получаем и возобновляем.
И нарушение первого Закона (а вместе с тем и выход за область Права) даны нам в Свидетельстве Моисея не только внешним образом, как предпочтение запретного Древа, но и внутренне, как изменение ментальности, нарушение ментального порядка. Это мы видим из оправданий Адама пред лицом Хозяина: это, мол, не я, а моя жена сорвала плод и дала мне вкусить; то есть уже не жена покорна Адаму, а он послушен жене, что является нарушением первой Заповеди в её ментальном измерении.
СЛОВА ПРАВОВЕДА
Таким образом, в бытии по сю сторону определяемой Заповедью (законом), Адам пребывает в правовом пространстве, и содержание его разумной воли есть право, организующее континуум его отношений с Хозяином Сада и сущее в этих отношениях. (Заметим, кстати, возможность издания Заповеди из правового положения Хозяина, или собственника по отношению к пользователю.) В бытии же по ту сторону Адам находится в пространстве представления: пассивной душе, или "жене", причиняется страх, обольщение и или, говоря обобщённо, страдание.
Поскольку мы имеем дело с Начальной правовой ситуацией (архэ всего последующего права), постольку Заповедь Хозяина Сада есть первая Конституция. Как и следует ожидать, содержание первой конституции - это возможность самого существования права и необходимое условие его существования. То есть первая Заповедь есть запрет внеправового бытия, - возможного для человека наряду с правовым.
СЛОВА ПРОПОВЕДНИКА
Итак, Хозяин Сада издал запрет, которым определил порядок пользования Садом. (Его право собственности, из которого истекает и право установления порядка, обосновано тем, что, как сказано в Книге, Он "насадил сад на Востоце"). Имел ли Он целью только охранить свой сад и утвердить свой доминиум собственника,-
как думал о сём Адам? Это могло бы быть так, если бы за Хозяином не прятался Отец Адама, Отец человеков, который заинтересован в Адаме, чтобы сделать его своим наследником. Он взял его от земли, из всех обитателей Сада выбрал его, чтобы усыновить, и так, через Адама, соединить предвечный и присносущий мир Идей с преходящим и возвращающимся физическим миром в единый Космос.
Усыновить значит соединить земного человека со своим предвечным Сыном,- которого до времени породил с Супругой Своей, и который сущ вместе с Ними (Элохим) в единой предвечной Троице (Мать Отец Сын) соединить в одно существо, в котором соединились бы земная и небесная природы, и прешло бы то первоначальное разделение земли и неба, которое есть от начала Творения (В начале сотворили Они небо и землю), и этим завершилось бы божественное Домостроительство.
Сказанное соединение Адама и Сына, или физического человека и Идеи Человека, начинается посредством слова, ибо в слове идея получает доступное чувствам существование. Поэтому в тайной Священной Истории, фрагмент которой находим у евангелиста Иоанна, говорится: "в Начале было Слово". И Слову Отец передал всё, что об Адаме, ибо ему недоступна Идея иначе, чем в слове.
СЛОВА ПРАВОВЕДА
Идеальная, или Платонова (божественная ) л ю б о в ь, в которой и для которой существует личность, зовётся "любовью" потому, что образом ея, доставляющим язык выражения нашей мысли здесь, служит индивидуализирующий мир э р о с а . Но при этом данная аналогия обеспечивает нам только выделение объекта любви из массива среды, остальное же содержание нужного нам понятия заключено в слове личность (что упускается всеми известными мне толкователями христианства). Во-первых, это персона, маска на театре, изображающая духа, и значит нечто идеальное, причастное божеству, так как "бог дух есть"; во-вторых это лицо, или субъект права . Таким образом, соединяя, мы получаем содержание понятия личность : это субъект божественного Права. То есть личность, как сущее, определяется законом, исходящим от Бога, до всякого человеческого правоопределения, так что последнее должно исходить из априорного факта бытия личности, если оно (человеческое право) хочет иметь абсолютные основания.
Итак, первая Конституция, установленная в Раю и полагающая границу между двумя возможными для Адама бытиями, содержательно различает эти бытия, как личное и безличное. В самом деле, в первом Адам находится в отношениях с лицом и, вместе, с Богом, то есть с личностью. И значит, через эти отношения (в этих отношениях) сам определяется по меньшей мере как лицо (а в пределе, как личность). Во втором Адам находится в мире целей и ценностей и определяется как функция (число). То есть первая Конституция в своём раскрытии содержит в себе закон, восставляющий присутствие из предметности (вводящий, или возвращающий Адама в присутствие Бога в лице Хозяина Сада) и отрицательно представленный, как запрещающий опредмечивание и опричинивание (или замену "кто" на "что" и "как" на "почему"),- значит утверждающий личность, как неотменимый факт бытия и её неисповедимость, или свободу.
Таким образом в корпусе права, охраняющего и обеспечивающего личность, запечатлено наше а р х э (первособытие в Раю), которое и сообщает Биллю о Правах безусловный авторитет. Поэтому-то права личности не имеют в современной либеральной Конституции никакого гражданского обоснования, а является той правовой доминантой, наличие которой только и позволяет говорить о либеральной конституции. Но, опираясь на вышесказанное, мы можем теперь сказать и больше: что наличие этой правовой доминанты отличает богоугодную конституцию от всех прочих (возможных); и в особенности от тех, которые пытаются прятать человеческий произвол и анархию за большими числами, подменить Глас Божий гласом народа, абсолютный авторитет Хозяина авторитетом собрания. Но ведь именно союз верности с Хозяином сообщает абсолютность личности, тогда как авторитет собрания уничтожает личность в иерархии коллективов, - ведь один человек это самый маленький коллектив... И разве количество лиц, выбравших жизнь без Бога (трансцендентного Пастыря, Судьи и Господина), что-либо меняет в самом факте безбожия?
Отсюда заключаем, что, в конечном счете, выбор на политическом уровне между обществом-машиной, в котором господствует логическая принудительность знания, в котором законы подменены инструкциями, а лица - олицетворёнными функциями,- и обществом правовым, которое выстраивается соглашениями свободных лиц в рамках конституционного права, организуемого корпусом абсолютных прав личности, есть не вопрос социального строительства (инженерии) или реализации идеальной модели, или особенностей национального характера, исторического развития и т.п., но это вопрос религиозный: вопрос Верности (= веры) или отступничества, праведности или греховности, Царствия Божья или Геенны огненной.
Не давая имена вещам, - т.е. не создавая виртуальный предметный мир, в который изымается земная душа человека из мира телесно-чувственного, наличие и обнаружение которого теперь сокрыто и опосредовано сигнальной завесой, - Бог Субботы не смог бы изъяснить Адаму свою Волю, так как существенной стороной её содержания является отношение к земнородной воле Евы, от которой Адам должен отделиться в своём устремлении: не достигать того, чего жаждет Земля. Владение словом (которое в плане земнородности имеет вес сигнала, подаваемого вожаком стаи) позволяет Адаму владеть поставом (или помещением предмета в виртуальном пространстве; пред очи) и так обнаружить для себя волю Евы, устремлённую к внеположному (замещённому в данном случае сигналом), как нечто иное, отличное от него, как Слова (обращенного словом и в слове к-...). Он познаёт Еву, жену, и в этой дистантности познания (экспериментируя с возбуждением хотения помощью сигнала) он выделяется из тварной неразличённости андрогина (адама-евы), так как его информационно определяемая воля получает, благодаря вербальному языку, дополнительные содержания, вносимые общением с Хозяином Сада. Эти содержания формально обусловлены тем, что имена вещей, помимо соответствий желаниям, стоят ещё и в другом смысловом ряду, фундированном авторитарным отношением с Хозяином. (В самом деле, если бы Адам просто находил среди виртуальных предметов соответствия (объекты) желаниям Евы, то это не было бы познанием: это было бы его работой в составе единого существа. Именно наличие другого отношения к предметам (вещам), помимо их соответствий желаниям,- отношения, выстроенного волей Хозяина, - делает возможным Познание, как разделения желаний вместе с их объектами на классы в отнесении к тому порядку их, который определён вербализованной волей Хозяина). Так Адам отделяется от земнородной души, изымаясь из исключительности порядка внутреннего душевного причинения, и в ЭТОЙ ОТДЕЛЕННОСТИ становится к Еве во властное отношение Суда, законом которого является вербализованная воля Хозяина Сада. И этот суд есть область его свободы, ибо ему дан з а к о н суда, суд же (сентенцию) Адам износит сам: он сам решает: принадлежит ли вожделеемый Евой плод запретному Древу или нет. И здесь впервые в божественном Космосе является нравственное существование, которого нет в физическом космосе: Адам может произнести ложное суждение или, что то же самое, извратить закон, а это уже вопрос хранения верности в отсутствии Хозяина (который, как известно отлучился из Сада), в ситуации делегирования полномочий, доверия и ответственности.
Таким образом, у Адама появляется совершенно новый выбор (новая свобода), - что является необходимым признаком нового существования, но не достаточным. Если это просто формальный выбор между двумя возможными модами существования, тогда в нём нет момента становления, и нельзя говорить о чём-то новом. Необходимо, чтобы это был бытийный выбор, который бы уничтожал энергетическое безразличие логического многообразия. (То есть логически ведь возможны разные "законы" и между ними нет принципиального различия (логического), которое могло бы служить основанием предпочтения, - что и является соблазном ума). И такой выбор обеспечивают отношения с Хозяином, которые суть не только информационно-упорядочивающие (сообщение о запрете и рассказ о его последствиях), но и жизнедательные. Ибо только закон, данный для Адамова суда Хозяином, сопряжен с изливающейся от Хозяина витальной силой, тогда как любые другие законы, которые Адам может сконструировать чисто логически, не сопровождаются притоком силы и могут только заимствовать силу Евы, угождая ей.
Итак, новый выбор - остаться верным в уподоблении или своевольничать в надменном ревновании, будучи бытийным, есть выбор: быть ли Адаму судом, духовно некоррумпированным (здесь - независимым от Евы), и этим уподобиться Хозяину Сада, или быть причудливым придатком Евы, продолжающим её в мир слова, и этим только искривлённо отражать Хозяина.
Разумно предположить, что первый закон Суда утверждает существование самого суда. Именно такова первая Заповедь, данная Адаму в Раю. Она проводит границу между бытием Адама в качестве судьи и умиранием (небытием) его в этом качестве. Содержание этой заповеди таково, что с одной стороны она запрещает Адаму касаться дерева, растущего в центре Сада, тс есть запрещает касаться закона (ибо в данном контексте Сад есть Суд), а с другой стороны запрещает руководиться в суждении знанием того, что благо и что зло для Евы (земной души). / Т.е. примыкает к первой части Заповеди, которая запрещает от себя издавать законы, запрещая коррумпировать закон из угождения жене. /
Итак, сей Адам, который выделился из тварного человека, Андрогина, подобного Элохим, образовался Словом и в словесном общении с Наставником, обучавшим его речи и логосу; и сам он есть слово, ибо не телом обнаруживается, но словом, - и господин, и судья, и верный; сиречь он есть ч е л о в е к , не в биологическом, а в духовном смысле слова; о котором вся св. история Послетворения, о котором закон и пророки, вера и неверие, праведность и грех, смерть и бессмертие, временность и вечность, гибель и спасение. И первая заповедь в отношении сего Адама подобна слову первотворения, ибо в исполнении ея заключено его быть!, его жизнь и смерть.
СЛОВА ПРОПОВЕДНИКА
Да, таково начало усыновления Адамова, его становления в совершенного Человека, медиатора неба и земли. Он живёт в Саду, не знает Сына и не знает Отца. В лице Хозяина Сада он имеет наставника и воспитателя; в общении с ним (словесном общении) он существует в слове (в логических полях) так что словом окормляется его воля. Слово Хозяина есть слово Закона, и в этом Слове приходит к Адаму забота о нём предвечного Отца. Почему через Хозяина? Да потому, что авторитет хозяина ДОСТУПЕН И ПОНЯТЕН ЧУВСТВЕННОМУ ЧЕЛОВЕКУ; на этот авторитет, продолженный из телесного мира в мир слова, опирается правовой статус хозяина (через знак фактического владельца территории). В грядущем граде, который построит Каин, это будет Судья и Царь земный, прообразующие для становящегося в Сына Адама (здесь, человека вообще) небесного Судью и Царя, которых он прозреет в Сыне, приблизившемся к Адаму в лице Учителя Праведности, когда Адам в устремлениях свих, окормляемых словом, дозреет до уподобления Еноху праведному. Но здесь мы забегаем вперёд. Посему возвратимся в Сад, к содержанию а р х э , сопряжённому с первой заповедью.
Имея в виду сказанное выше об Отце, мы заключаем, что Отец (в лице Хозяина) не может предопределить выбор Адама, - т.к. выбор есть существенная часть его становления, - но он хочет, чтобы Адам предпочёл мир Права миру Знания. Первый мир - мир персонального присутствия, второй - мир предметов. В первом слово соединяет двоих, во втором слово только отражает одного, подобно зеркалу; это слово одиночества. Ясно также, что лицо любится, а предмет ценится Поэтому первый - это мир любви, а второй - это мир ценностей. Или мир благого и злого, так как последние суть имена двух основных классов ценностей: желанных или избегаемых. Закон ограждает мир любви: его соблюдение есть граница, ступая за которую, человек попадает в предметный мир целей и ценностей, в котором не существует к т о, но только - ч т о.
СЛОВА УЧИТЕЛЯ
Помните, что вы не можете держать всё, представляющееся вам значимым, под контролем. Поэтому стремиться к этому бессмысленно. Но это ещё и греховно, ибо для уверенности в себе вам, в таком случае, придётся принижать ближнего до такой степени ничтожности, чтобы не учитывать его независимого мнения. А это нарушает справедливость равенства в области духа, установленную Тем, Кто может устанавливать в этом Саду законы: и вы знаете, что это так, безо всяких доказательств.
Нигиляция значения свободной воли ближнего и его интересов (= не признание равенства его со мной) своим логическим концом имеет убийство. Именно так поступил Каин с Авелем, чтобы уничтожить его представление о служении Богу. Так не лучше ли признать неустранимое присутствие другого и право его быть для меня неподвластным мне фактором жизни? Не лучше ли признать закон и соблюдать его, а в остальном положиться на Того, кто всё именно так устроил и запретил допытываться, почему?
Поэтому, если вы слышите мнения, не спешите формулировать своё. Если у вас есть своё мнение, не спешите его высказывать. Ещё менее стремитесь утвердить его в собрании. Удалитесь от борьбы мнений в место, где царит суббота, в коей покоится Тот, Кто может (сделать) больше вас, и не делает. Почтите субботой своего Создателя, и отказом от мнения - Хозяина Сада.
Ваш ум, ваша теория, ваше представление никогда не вместят Света Божьего; ваше суждение никогда не вместит Суда Божьего над этим светом. Поэтому не полагайтесь на знание, которое создаёт иллюзию власти. И, как в физическом мире вы не устроитесь с помощью только знания,- которое убьёт вас, ибо вместе со знанием в мир пришло убийство; так и среди людей не можете устроиться исходя из своих пониманий, представлений, познаний, которые как будто отдают вам в руки ваше положение. На самом деле, наибольшее, чего вы добьётесь, это стать голым числом, функцией в составе машины: и при этом вы растеряете всё то человеческое, что ускользает от вашего знания и контроля. Ибо мир человеческий - вовсе не продукт человеческой хитрости; он часть Света Божия: и так же бездонен для познания, как и Природа, и, следовательно, так же неподвластен. (Не довольно ли примера Улисса, который думал, что ему довольно хитрости для осуществления его планов?) Потому оставьте самонадеянность и приблизьтесь к Хозяину Сада и Пастырю людей, заключите договор с Ним и исполняйте его,- так используйте свою свободу. В ней равенство Богу (как стороне договора). Чего же больше? Или вы хотите вытеснить Хозяина из Сада и заменить собой? И разве после этого вы не сатаны?
СЛОВА ПРОПОВЕДНИКА
Между мёртвым и живым словом различие таково, что мёртвое слово объявляет себя в логических построениях,- обосновывающих, объясняющих, разделяющих, открывающих путь к цели, ведущих за собой способность представления (и так созидающих предметный мир). "Истина" мёртвого слова - это истина страха и истина удовольствия. Его "правота" - в успехе (или постижении желаемого).
Живое Слово молчаливо: оно говорит не более того, что говорит Отец в Законе своём. Объявляет себя всеми составами человека, движущимися к восприемнику (слова) в потоке любви. Истина его - истина покоя вневременного. Правота его свидетельствуется Матерью Небесной: даётся непосредственно, бездоказательно, в разуме истины.
СЛОВА ЛЮБОМУДРА
Человек истинный, отрасль Жизни, и человек формальный, отрасль знания, где-то, на уровне отвлечённой (от конкретного партнёра) сообщительности, или публичности, могут казаться неразличимыми (в определённых формальных аспектах). Однако, вполне подобные друг другу культурные формы, принадлежащие этим разным (в оптическом смысле) человекам, будучи взятыми в целости существования (или в составе /единстве/ экзистенции), тут же обнаруживают свою разность.
Культурная форма, сущая и воспринятая в откровении истинного человека, всегда есть феномен, самость, открывающая себя, обнаружение сущности, обладающее жизненным смыслом, то есть несущее восприемнику жизненную силу (энергию, негэнтропию).
Культурная же форма, сущая в сообщительности формального человека (неистинного), есть образ: феноменально неподвижный, меняющийся только стилистически; он скрывает сущность, обладает смыслом только контекстуальным (логическим).
Соответственно, и традиция по-разному преломляется в культурах этих двух человеков: формальный прочитывает Писание как текст и понимает только текстуальный смысл; то есть, фактически, производит регрессивную операции декодирования - воссоздаёт в представлении ту инструментальную реальность, целостность которой отразилась в логической связности языка данного текста. Он поступает так потому, что в повседневной жизни привык к "обезьяньему" использованию языка, когда язык есть просто средство телекоммуникации для передачи информации о позитивной реальности тем сородичам, которым она непосредственно недоступна (по удаленности, в широком смысле слова). Но это - земная работа языка. На небе же он работает совсем иначе: здесь логическая форма сообщает совсем о другой реальности; инструментальная же реальность (или образ), послужившая созданию логической, языковой формы, должна быть совсем забыта; её воссоздание в представлении только затемнит откровение. Поэтому формальный человек, человек-образ оказывается в ловушке образа, который он принимает за смысл: вместо того, чтобы идти вперёд от логической формы, он идет назад - к образу, её фундирующему со стороны инструментальности и чувственности.
Так, например, формальный человек, принимающий авторитетность Писания за доказательство непременной осуществимости его образной текстуальной реальности (раз сказано в Писании, значит так и было! или так и есть!), прочитывает, что Бог восставил человека из глины Словом Своим и вдохнул в него дыхание жизни. И выводит отсюда ("веруя", так сказать), что можно слепить из глины человека (буквальным образом) и оживить его таинственным божьим словом, которое сокрыто от смертных, непосвящённых, - как и Имя Бога, - но которое можно узнать. /Вспомним в этой связи глиняных воробьев, которых слепил, а затем оживил мальчик Христос из Евангелия Детства/. Чтобы узнать волшебное слово, нужно, как он знает, "приблизиться к Богу", и он пытается сделать это, осуществляя созижденный в инструментальный способности образ праведника, и т.п.; то есть, подобно Каину, приносит Богу артефакт, думая этим понравиться Ему.
Истинный же человек, прочитывая тот же текст, не задерживается на образности его, которая "работает" в его восприятии наподобие модема или фильтра, - сквозь каковой фильтр почтительность к источнику Слова проводит его к мысленному переживанию своего опыта в логике Слова. Ключом этого переживания является общение с тем, кто произносит Слово для него. Получая слово в передаче (традиции) он сообщается с учителем (отцом), помогающим ему осознать себя истинного, или соединиться со словом, - и, значит, выступить в речевой сообщительности, вочеловечиться.
В неложной общественности его феномен включается в общую культурную форму, которая есть не панцирь, но - энтелехия или осуществление. Эта форма органична; она охватывает весь подлежащий мир и прослеживается сколь угодно глубоко - до самого центра земли, или до кончиков хвостов змееногих гигантов (вроде Фу-Си и Нюй-Ва)...
Не такова культурная форма, воплощающая текстуальный, или буквальный смысл; она поверхностна, мертва, наполнена содержанием чуждым, которое напрягает и грозит взорвать её, ибо она не господствует, но насилует и соблазняет.
Таким образом, в континууме ментальности текстуальный смысл образует (как бы) двусторонне-ориентированную поверхность, одна сторона которой смотрит от логоса в направлении объектной чувственности, так что разумеющий субъект волеет в этом направлении; другая же сторона смотрит сквозь логос в направлении открывающегося ему в данном логосе лица, так что разумеющий не волеет, но любит и внимает.
Отсюда ясно, что муж, движущийся (в своём волении) от этой поверхности, условно говоря, "вниз", бытийно регрессирует (в плане становления Человеком), тогда как движущийся, условно говоря, "вверх", исполняется в своём человечестве.
Если бы движение "вниз", при этом, заключалось только в погружении в чувственность, то, в конечном счете, слово показало бы свою ненужность, ибо, зачем имя чувства, когда есть само чувство, и зачем имя вещи, когда вещь действует в собственном своём бытии?
Однако, слово не исчезает, т.к. регрессирующее разумение имеет дело не с непосредственной чувственной реальностью физического космоса, а с таковой, опосредованной орудием (в первую голову рукой, как орудием), или с реальностью инструментальной. И если естество жизни, как оно есть само по себе, непричастно слову и неподвластно ему, то орудие, в качестве нового (неприродного) физического фактора подвластно слову. Посредством орудия слово становится вещью, которую можно определить, как продолжение логического бытия в бытие физическое. В качестве вещи слово вступает в тот порядок бытия, где "вещи наказывают друг друга за несправедливость", то есть может воздействовать на другую вещь или природное тело ощутимым образом, и в плане такового воздействия слово бытует как причина.
Слово-причина создаёт в природе артефакты или причинные тела, которые в общем порядке Природы суть нарушения этого порядка, и поэтому - неустойчивы и требуют эффекторного возобновления. Причиняемое орудием страдание какой-либо вещи, в общем порядке взаимодействия вещей, через чувства возвращается душе, образуя искусственную аффектацию, или страдание души, причиняемое логосом, и значит управляемое логосом. (Осознание этой власти слова над страданием приводит к философическому целеполаганию избавления от страданий). Разумеющий субъект, глаголящий слово-причину, овладевает управлением аффектацией и опытно выстраивает логическую машину для этого управления. Эта логическая машина, продолжающаяся через орудие в физический космос и создающая мир вещей, как нечто целое, именуется обычно причинным сознанием или причинной картиной мира. В совокупности с причиняемой логосом аффектацией (души) она образует неприродную причинную ментальность, которая не исчерпывает далеко всей психики человека, но сильно выпячивается, будучи энергетически насыщена, и чаще всего открывается в коммуникации, как (якобы) "душа человека" (= сосуд страдания). Движение этой ментальности (логоса в связке с аффектацией, посредуемой вещами) и есть жизнь падшего слова (или падшего человека, как слова)
Здесь, в погружённости в землю, нравственные категории доброго и злого претерпевают дальнейшую деградацию, т.к. в озабоченности причинным жизнеощущением они применяются для различения радующих и огорчающих, приятных и отвратных здоровых и болезненных переживаний, вызываемых причиняющим логосом. И поскольку в таком употреблении они утрачивают отношенческий и правовой смысл (т.к. функционируют вне всякой отнесённости к лицу и разграничиваются не правовым законом, а "законом" причинным, или математическим), то, тем самым, применяющий их логический субъект пребывает в области греха.
Тем не менее, корпус причинной ментальности, страдательно связанный с логосом, способен (поэтому) быть отражением духа в водах души, и так квазисубстантивировать (эмоционально поддерживая через образный ряд) логос, чья субстанция на деле лежит по другую сторону смысловой поверхности: который поэтому на стороне, обращенной к чувственности, исключительно формален.
СЛОВА ПРОПОВЕДНИКА
Итак, Адам сотворен Богом. Сотворен значит закончен,- это совершенное время. Так говорит Библия. Но закончен только отчасти, а именно, в своей физической части, погружённой в физический космос и неотделимой от него. И в тварности своей Адам не может ничего изменить. /"Не можете и волоса единого сделать белым или чёрным" - говорит по этому поводу Спаситель./ Он (Адам) таков, каков он есть, по плоти своей и душе плотской, или тварной. Далее, как и любая тварь, у которой есть детство, как время обучения, Адам вступает в область волн, или свободы, которую он должен освоить; содержанию которой должен обучиться.
И здесь мы можем справедливо ожидать, что содержание его свободы (или воли),- сиречь качества тех альтернатив, которые перед ним открываются в возможности,- адекватны его тварности; то есть имеют телесно-чувственное обнаружение. Однако, в Библии мы находим, что Бог, насадивший Сад и поселивший в нём Адама, вовсе не интересуется телесным человеком (который, собственно даже ещё не Адам, а Адам-Ева - некий нерасчленённый андрогин, из которого не выделен ещё муж, господин жены). Он изымает его из законченного физического Космоса, от почивших в Субботе Элохим(ов), и помещает в некий искусственный "сад", наполненный не тем, что Земля произвела по Слову Божию, а тем, что этот Хозяин Сада (за которым, кстати, угадывается халдейский Энки, - особенно в части его мелиоративных работ) сам насадил. Ясно, что Адам-Ева вовсе не может ориентироваться: в этом "саду", выросшем не из земли, а из ума, - ибо что же может означать "насадил сад на востоке", как не исполнение некоего замысла, предсуществующего в уме? Поэтому телесно-законченному сотворенному Адаму отводится лишь роль носильщика: он тащит на себе какого-то другого Адама,- которого Бог обучает речи. Этот Адам осваивает сад, давая имена всем вещам. Таким образом, Адам оказывается не среди телесно-чувственных произведений земли, а среди соотносящихся друг с другом имён, то есть в царстве Слова. И его свобода, или воля, определяется логически.
Итак, что мы видим? Мы видим, что сотворенный Адам вырван из почвы (как растение) и пересажен в искусственный огороженный Сад, где искусственно же выращен в какого-то другого Адама. В какого же? И как? А так, что одно только качество тварного Адама подверглось выращиванию в Саду, а именно, его способность к сигнальному сообщению с себе подобными.
Чтобы понять, чем замечательна эта способность, нужно заметить, что реальность, сопряжённая с телом, концентрирующаяся вокруг центра чувствами организованной воли, уникальна и закрыта для другого центра соматической воли, у которого своя реальность,- так что мир другого сопрягается с моим лишь на периферии сферы воления: он вторгается в мой мир лишь изменениями моих состояний, но при этом я никогда не могу поместиться в центре мира другого, не могу стать им и сопереживать ему вчуже. Таким образом я могу зависеть от другого: он может быть причиной моих страданий и т.д.,- но я никогда не могу с ним отождествиться: он не может открыться мне, как такой. И только сигнальное (а в развитии, знаковое) сообщение, будучи отвлечённым от конкретной телесности, в качестве переносимого отражения, позволяет такое отождествление. Ясно, что этим создаётся новый уровень общности вместе с возрастанием индивидуальной свободы. В самом деле, ведь при взаимном причинении (когда каждый действует в своём мирке, но при этом вторгается в мир другого, в силу единства Космоса) согласование воль является принудительным,- хотя каждый как будто свободен в своём мирке,- так что единение с ближним не может быть целью, предметом свободной воли. И только возможность отождествления (виртуального переноса себя в центр чужой воли) открывает возможность свободного единения и согласования воль. Снятие принудительности присутствия другого, неукоснительно утверждающей ценность бытия другого в глазах Бога Космократора, предоставляет моей воле новую свободу, чем и возвышает её в иерархии космических сил. Но одновременно это означает возможность греха, или злоупотребления символьным откровением другого мне. Того хуже, когда с помощью символьного моделирования я насильственно (т.е. без их согласия и намерения) открываю других для себя и через это подчиняю их себе. Это изменение сотворенного порядка взаимного причинения за счёт знания причины (логического отражения).
Но, несмотря на это возможное злоупотребление, Бог Субботы (Послетворения) позволяет Адаму создать логический образ сотворенного мира (называние Адамом имён). Ради того, чтобы мочь открыться ему в своих Промыслах и предложить ему стать Его общником, союзником, сотрудником и наследником. Это становление в Господина Космоса Адам должен испытать в мире слова и в словесном общении с Богом Субботы: испытать не пассивно, как то было с тварной его природой, - но активно и свободно (без принуждения) сообразуя свою волю с открытой ему Волей Хозяина Сада. Собственно только в этом становлении Адам является "адамом", или "человеком",- существом нетварным, но свободно уподобившемся в общении и откровении через слово. Сказанное становление, как мы знаем, должно завершиться Совершенным Человеком, или Сыном. И оно совершается в разумении и усвоении Воли Отца в свободном уподоблении и сознательном союзе с Ним.
Таким образом в Послетворении (Субботе) из тварного андрогина (нераздельности причинения и страдания) выделяется и становится Муж, Господин-Слово, властвующий над Женой, помощницей ему. И его история это уже не история творения, но - грехопадения. Ибо Бог Субботы уже не творит: Он произнёс Слово, но это уже не слово причинения, тут же имеющее действие, а слово закона; и исполнение сего слова - за Адамом. Так Бог Субботы делегирует Адаму Свои полномочия, обнажая этим Промысел Свой касательно него,- чтобы сделать его Сыном, Соправителем и Наследником, - о чём сообщается нам более открыто в новозаветном откровении о Совершенном Человеке.
СЛОВА ЛЮБОМУДРА
Согрешивший Адам, вкусивший от пищи, подаваемой Евой, ставший её помощником (против мысли Бога, который Еву сделал помощницей Адаму) в поисках благого, сокрытого от неё в словах, хотя и умирает для Бога и для Царствия Его, но продолжает призрачное существование в Земле, в царстве Плутона (земного плодородия, которым питается Ева), как тень прежнего Адама. И поскольку Адам есть Слово, постольку он есть слово и как призрак (совершенно подобно тому, как призрак телесного человека имеет вид тела) - слово не живое, но мёртвое, лишь формально движимое силами Евы. И хотя эти два бытия - одно истинное, а другое призрачное - существенно отличаются друг от друга, формально, на уровне текста, они могут казаться неразличимыми, (т.е. если воспринимать феномен человека как текст, обладающий формально-логическим смыслом). Неразличимым, потому что различить тексты по истине, т.е. энергийно-бытийственно, Адам, энергетически зависимый от Евы, не может, ибо жена, или страдательная душа, одинаково воспринимает слово и Слово, только как информацию о возможном причинении, как знание о благом или злом для неё.
Отсюда, таким образом, понятна роль Евы в бытии Адамовом. Ева это ресурс становления Адама: пока жива Ева (её земной срок) логическое тело Адама, хотя и неживое, но спящее, сохраняется, и Адам может быть воскрешён из мёртвых: ожить как Слово. Таковых-то мертвецов воскрешал (вызывал из гробов их) Христос Иисус, Слово Живое.
СЛОВА УЧИТЕЛЯ
Вы унаследовали беззаконие отцов, и оно лишило вас выбора. Отцы привили вас на Древе Познания доброго и злого: научили в сём мире взять, что получше, и избежать того, что похуже. И вам даже внушили, будто вы, стяжавшие благое, а ближнему оставившие злое, лучше прочих, будто бог призрел на вас и потому даровал вам благое, а тем, другим, что похуже вас, уделил злое. И вы обманулись иллюзией свободы: вы подумали,- и так вас научили,- будто свобода это выбор между добрым и злым, между благом и неблагом, и те, которые получили худшее, просто дурно воспользовались своей свободой: испугались труда, сопряжённого со стяжанием благого, и предпочли худшее, дающееся меньшим трудом. И вы разделили мир на лучшую и худшую части, и себя причислили к лучшей, в которой всё ваше благое, а иных - к худшей, из которой всё постигающее вас, против вашей воли, злое. И это соблазн и суд неправый. На деле вы положили себя вне пределов свободы, ибо вы уже выбрали. Отцы ваши выбрали прежде вас, и вы подтвердили их выбор. Правде Божьей вы предпочли преступная благая, ложь, разделение и вражду с братом. Но вы думали, что выбрали благо, и усилились оборонить своё благое, с которым соединились, и изгнать из своей жизни злое, от которого отделились. И вы подумали, что злое и несправедливое - это другие люди, которых если бы не было или были бы они подобны и равны вам, хорошим (ибо только благое вы к своему "Я" приписали), то было бы всё в порядке. Но Правда Божия не такова, и Она состоялась о вас, по сказанному в Писании. Согласно же Правде этой, "благое" и "злое" суть плоды одного дерева, и это дерево вашей жизни: их нельзя разделить. И нет свободы в выборе благого, но тех, кто тянется за благом, неизбежно постигает зло. Ибо здесь область судьбы, где "вещи наказывают друг друга за несправедливость". И поэтому тот из вас, кто хочет избыть злое, должен прежде отказаться от благого своего, что имеет от жизни сей. Тогда и злое его отойдёт от него. Если же сохраняет благое и изгоняет злое, богу же не хочет послужити, то в худший грех впадёт. И будет так, что зло победит, и отымется благое от него, и тогда смирится, или же сохранит благое, и злого избежит, но участие своё в Боге погубит, и не будет его доли в Царствии никакой. Третьего быть не может. Так установлено и проверено и нам сообщено, о чём и от себя свидетельствуем. Внимайте же сему и размыслите, и порадейте о том, чтобы услышанное к себе приложити.
СЛОВА ПРОПОВЕДНИКА
Если вы успели заметить, то в русском изводе Св. Писания, в книге бытия Адамова, говорится, буквально, не о "благе" и "зле", как плодах Древа Познания, а о добром и лукавом. Такое прочтение уже не оставляет места двусмысленности: "доброе" и "лукавое" нельзя спутать с "полезным" и "приятным" или "вредным" и "мучительным",- потому что это категории этические . Наверное, здесь переводчик не ошибся,- ведь нечестиво было бы думать, будто "приятное" и "неприятное" дали свои имена доброму и лукавому: ибо нет никакого развития от гедонизма к нравственности. Обратное же как раз соответствует представлению о выстраивании человеческого быта от Начал его. То, что речь идёт о нравственности ясно подтверждается и тем, что Адам прячется от Бога, потому что " н а г ". То есть ему не холодно и не жарко от его наготы, но стыдно.
Что же в таком случае означает запрет знать "доброе" и "лукавое"? Значит ли он, что Бог не хочет, чтобы человек был нравственным существом? Ведь Богу присуща нравственность, о чём Он и заявляет устами толковника, яко, зная добро и зло, Адам стал как один из Нас, т.е. богов. Всё дело здесь, как видно, в слове "как": Бог хочет большего для Адама, Он хочет, чтобы Адам обожился, стал не "как мы", а одним из Нас. Поэтому, напротив, Бог хочет, чтобы Адам стал нравственным существом, каким является Он Сам, но вопрос заключается в том, как им стать? каков должен быть подход к становлению нравственным существом? И оказывается, что нельзя стать нравственным, познав "доброе" и "лукавое", как предметы. То есть нельзя расклассифицировать поведенческие и отношенческие формы и распределить между ними ярлыки "доброго" и "лукавого", чтобы затем воспроизводить "доброе", как образ праведности. Ведь Бог не идёт по этому пути. Он не сообщает, в частности, Адаму, что "нагота" есть нравственно дурное. Поэтому Он и вопрошает Адама: откуда узнал, что ты наг? Но Бог даёт человеку закон. То есть Адам должен знать закон, по которому износится суд о том или о сём, как о "добром" и "лукавом". Именно такова нравственность "нового Адама", Иисуса Назаретянина, и поэтому она входит в конфликт с лженравственностью, в которой суд предвзят, ибо заранее известно, что хорошо и что плохо на уровне поведенческих форм (напр. работа в субботу, пол которой понимается уже не покой Божий, а день недели, и т.д.). Так же лженравственен и стыд наготы, о котором Ева узнала от Змея,- так как он обличает использование половой силы в культурном формотворчестве, наместо Силы Бога. Отсюда мы окончательно уясняем себе смысл Первой Заповеди, данной Адаму в Раю. Она говорит, что "доброе" и "лукавое" суть сентенции суда, износимые по Закону Божьему, которые нельзя узнать заранее. Попытка знать их сопряжена с умерщвлением своей нравственной сути, "ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрёшь" - сказал Бог Адаму. Заметьте, что не по прошествии лет, в дряхлости возраста, а "в день в который ты вкусишь"; то есть само опредмечивание нравственности есть умерщвление её. И значит человеку достойно есть знать закон, от которого право судить о добре и зле. Предвзятое же знание доброго и злого, рождающее мёртвый образ Бога, как нравственного существа, неугодное Ему.
"Нет закона, нет и греха",- так говорил св. Павел. И, разумеется, "первородный грех потому есть грех, что Адам нарушал закон. При этом я не говорю вам о так наз. "первой заповеди" на этот раз: но - о подлинном законе, обязательном для всякого правового поля, как деятельного правоотношения свободных лиц; это закон о соблюдении добровольно заключённого договора.
Отступая ненадолго от основной нити изложения, скажем, что о "первородном грехе" думают часто, будто это какое-то прирождённое несовершенство человеческой породы: животность, или земность человека; однако, это не так: земнородность не есть греховность,- ведь животные не ведают стыда, и пока Адам не согрешил, он также не ведал стада. Сказанный грех зовётся "первородным" потому, что он совершился в первом роду человеков и распространил своё действие в поколениях.
И грех этот, как уже сказано, заключился в нарушении договора. Если вы помните, то Хозяин Сада, поселив Адама в Раю и отдав ему в пользование всё, что изводит райская земля, обусловил это поселение и пользование соблюдением заповеди, касающейся духовной жизни человека: именно, запретил Адаму фальсифицировать нравственность на путях предметной рефлексии: запретил знать доброе и злое и, пользуясь этим знанием, мимикрировать под нравственное существо, но - озаботиться только правым .
Нарушение закона выводит Адама из правового поля и отдаёт его во власть Причины, Князя мира сего. (Сего значит лежащего по сю сторону храмовой завесы отделяющей святая святых, и которая раздирается теперь только крёстным жертвоприношением, выкупом за грех).
В царстве Причины Адам стяжает ложную свободу и ложную самостоятельность: он научается быть причиной, и тогда его страдательность компенсируется тем, что он сам причиняет страдания другим и себе: он становится причиной самого себя, своей собственной аффектации, и тем впадает в иллюзию господства: ему кажется, что если не что-то внешнее, а он сам причиняет себе страдание и сам является зиждителем своих переживаний, то значит он обрёл самость, или стал, как сущность, как истина. И он становится Демиургом, сыном Причины, и в этом качестве созидает многообразный эффекторный мир причинения: мир загадку, мир лабиринт, мир аттракцион, мир тренажёр, мир игру. Бодрствующий человек (по Шпенглеру) втягивается в этот мир, как в музыкальный инструмент, двигаясь в котором, он приводит в действие механизмы, трогающие струны его души; и многообразие переживаний, которые каждый, проходящий этим лабиринтом может выбирать и устраивать по своему усмотрению является его душевной жизнью, замещающей естественную жизнь души в природе, но, главное, и м и т и р у ю щ е й жизнь духа и выдаваемой за таковую. Опьянение этой аффектацией, одушевление игрой, способствует в затемнённом разуме образованию ложного понятия вечности (не всегда артикулируемого, но всегда сущего) в виде бесконечного возобновления и повторения тех же удовольствий, предвкушение которых позволяет желать наступления "завтра" и не желать конца времени, как прекращения эмоционального пира жизни.
Та же самая жажда, которая тем больше, чем сильнее душа стрессирована рабствованием слову, рождает и ложное понятие свободы, как анархии: "я хочу, чтобы мне не мешали выбирать свой путь в лабиринте Причины, который я сам опытно нахожу". И поэтому бодрствующий в предметном мире хочет освободиться от власти Садовника. Но, разрушая авторитарную парность, Адам перестаёт быть нравственным существом, так как категории нравственности неотделимы от союза с авторитетным лицом, и их невозможно фундировать "сочувствиями", "сопереживаниями", "отождествлениями", и т.п. Созерцаемое нами а р х э ясно свидетельствует, что человек определён как парное существо в двух ортогональных плоскостях: в "гендерной", как муж и жена, и в авторитарной, как тварь и Творец, как пользователь и Хозяин, как законополучатель и Законодатель, и, наконец, как Сын и Отец.
Там же мы находим, что авторитарная парность бытийно первенствует, оттесняя начальную гендерную парность в сферу тварности, позволяя ей лишь фундировать парность авторитарную, так что в становления Человека пара "муж-жена" обретает совсем другой смысл, нежели в творении: "да будет жена во всём покорна мужу" - это совсем не то, что "двоих сотворим их по подобию нашему".
Таким образом, мы заключаем, что авторитарная парность,- то есть бытие в союзе со Старшим, - есть существенное определение человека. Естественно (в смысле контекстуальной и системной логичности), что такое понятие о человеке мы получаем в авторитетной традиции. И эта традиция, пройдя через тысячелетия, не обновила понятие человека в этом аспекте: последний Адам, Иисус Христос, так же, как и первый, немыслим вне авторитарной парности: Отца и Сына, Господина и Верного (или Вассала).
Мы можем, конечно, измыслить иное понятие о человеке, анархическое, но при этом понятии наше самосознание оказывается несущественным (и опыт подтверждает это): оно, как дырявое сито, упускает самое главное, так что в своём разуме мы себя не находим, и самое важное о нас остаётся подверженным случайности. Ведь наше существо не меняется от ложного сознания, и, несмотря на то, что мы мыслим себя предметно, как часть операционной системы, управляющей причинением, ми остаёмся глубинно и тайно от себя связанными с Отцом, Учителем и Хозяином: и эта связь - неустранимая составляющая нашего бытия, в чём мы быстро убеждаемся, когда на путях ложной самостоятельности заходим всё дальше в дебри греха.
Парность человека, как существенный структурный принцип его ментальной сферы, влечёт за собой и другой, столь же важное для нас понятие об этой сфере. Именно, диалог. Ведь если брать "парность" со стороны л о г о с а , то мы видим логическую "часть души" осуществляющейся не в монологическом "мышлении", а в понимающем общении, или диалоге .
Ибо как ещё можно представить себе союз двоих в логическом плане, если они (эти двое) не числа, объединённые в одном уравнении, а лица, открывающиеся друг другу в слове, обращенном к-...? (Вспомним, что Слово, которое было в Начале, было словом, обращенным к-, то есть словом диалога (..."и Слово бе к Богу"). Откуда мы с уверенностью заключаем, что душевное человека - это обязательно диалог. Чему мы имеем подтверждение, как в истории первого Адама, который пребывал (и пребывает, как а р х э ) в диалоге с Хозяином Сада, до своего изгнания,- так и в истории последнего Адама, который пребывал и пребывает в диалоге с Отцом, как Главой божественной семьи, в которой и братья были Ему небесные, ученики Его.
СЛОВА ЛЮБОМУДРА
Во младенчестве, когда становление зиждется на растительных силах души, принцип удовольствия играет ведущую роль в существовании. И поэтому в этом первом возрастном "ашраме" ребёнок поручен няньке, которая блюдёт, чтобы становление не сорвалось бы в самом начале, лишившись поддержки этих растительных сил, и дитя не замкнулось бы в аутизме; и, конечно, чтобы оно не заболело и не погибло физически.
Отсюда с образом няньки соединяется первенствование страдательной души, как ведущего начала в волеопределении. Здесь душа естественно "стекает" к приятному от неприятного, а логос, как голос няньки, только информирует (поощряет, предостерегает) о добром и злом. Сама же нянька - это безусловная приятность, утешение, защита, убежище, которое всегда наготове.
В нормальном порядке воспитания нянька подчиняется матери, прекрасному существу, быть рядом с которым, быть любимым им - великое счастье. То есть мать - это уже не безликое тёплое лоно и покров; и влечёт к ней уже не "либидо", но Эрот, внимающий эстетике персонального. Мать исполнена любовью к отцу и почитанием его речений (папа сказал! папа велел!). Через мать в жизнь ребёнка входит авторитет отца. Мать посредует этот авторитет и подкрепляет его своей любовью. Её поясняющий логос внимательный к развитию логического человека в ребёнке, вовлекает в нравственное становление уже логические (разумеющие) силы души (составы).
В этой семье: Отец, Мать, младенец, Нянька,- как иерархической системе эротов: безличного, вакхического (нянька), персонального аполлонического (мать) и личностно-нравственного, платонического (отец),- выстраивается ментальность ребёнка, в которой представлены соподчинённые душеные силы, как ступени, позволяющие его воле возвыситься до господства. Такая семья есть социальная "матрица", непосредственно порождающая человека. В конечном итоге, ментально оформившийся человек есть "интериоризованная" семья, так что в своём ментальном "доме" (доме души) он, действующий, пребывает в диалоге, или, вернее, в диалогах: с нянькой, матерью, отцом. Каждому из этих диалогов отвечает свой логос, и они иерархированы так, что слово отца имеет наибольший вес, а слово няньки - наименьший. Нарушение этой иерархии, как задержка во младенчестве, состоит в том, что няньке придаётся авторитет, так что она смеет возражать отцу, оправдывая нарушение заповеди тем, что душа-то ведь просит, или тем, что будет больно, и т.п. /Социальное сиротство, отсутствие правильной семьи, когда у человека нет родителей, но только нянька: или извращенная семья, в которой отец не пользуется авторитетом, а мать есть фактически нянька, не позволяет человеку стать./
СЛОВА УЧИТЕЛЯ
Многие из нас нравственно неполноценны, потому что задержались во младенчестве, - отчасти невольно, ставши злой жертвою за грехи отцов, отчасти же лукавой волею; во младенчестве, где к доводам няньки ещё прислушиваются, где она смеет возражать родителям, стоя на страже здоровья и душевного равновесия младенца, изымая его из суровости отца и строгости матери кардинальным словом о малости ребёнка; о том, что ему больно, и что он заболеет. Идеология няньки - это покров тела и ублажение души. Её всепрощающий довод: ведь душенька-то просит! И разве не этот довод привёл Адам Отцу, когда сказал: жена моя (сиречь, душа) восхотела плода запретного и ела. То есть, если восхотела, и показался ей плод тот приятным и вожделенным: то как же ей отказать, ведь она огорчится?!. И добавил: ведь это Ты дал мне её. То есть, открыто отказался от господства над женою и обнажил своё желание следовать за ней (угождать душе). Ты, мол, её дал мне, так и сделай её такой, как тебе угодно, а мне предоставь соединяться с ней в радости ея. То есть предпочёл остаться в тварности. И если бы он просто был тварью, но он именно предпочёл, потому что аргументировал и остался с нянькой, отчуждившись от Отца. Он нашёл слишком суровым испытанием требование Отца побороться со страстью души перед лицом соблазна. Как же часто мы, подобно Исааку, не доверяем Отцу и тревожно озираемся, вопрошая: а где же жертва? И сбегаем от алтаря к тёплому лону матери, или, по настоянию её, отделываемся только знаком жертвоприношения - козлёнком. И тот, кто сбегает от алтаря и отца, приносящего в жертву младенца, чтобы стать ему (ожить) мужем, перестаёт бить Исааком, сыном Авраама, и становится Самуилом, сыном Агари, рабыни, - выбирает его судьбу. А его судьба - не иметь наследства в доме Отца, и быть изгнанным вместе с матерью. Это означает сиротство: потерю и отца и матери, так как мать существует только в отношениях с отцом (в отнесении себя к нему, в союзе с ним). В сиротстве же возможна только нянька.
Итак, тот, кто спрятался от отца в кусты, стал Самуилом, сыном изгнанной рабыни Агари, которая, будучи лишена руководства, может только опекать сына и потакать ему. Её цель выживание, поэтому она лишена нравственного начала. Соединившись с ней, Самуил также лишился нравственного начала.
Мы видим, как История Самуила и Агари прообразована в Раю, когда Хозяин выгоняет Адама из Сада вместе с его "нянькой", от имени которой он возражает Хозяину, оправдываясь похотением жены.
Урок всего этого таков: в присутствии Отца, или Учителя, приводящего сироту к Отцу, нянька должна молчать! А мать, если в ней нет любви к Отцу, и она многоречиво возражает Ему, вовсе не мать, но - Противник Отца в платьи матери.
СЛОВА ПРОПОВЕДНИКА
А р х э , или Начало, которое мы с вами до сих пор здесь рассматриваем, хотя и есть всегдашнее начало всякого человека, как взятого от земли, и так же действует в нас, как и в первых людях, почитается, тем не менее, Началом ветхого века (э о н а). То есть оно (это архэ) не универсально, и может быть исторически исчерпано, если получает своё развитие, что и доказывается тем, что мы с вами живём под знаком Нового века (зона), который организуется и Новым Началом (а р х э). Старое Начало при этом отнюдь не исчезает: оно так же действенно, - но действует оно в исполненности. Это означает, что то бытие, та человечность, которые развивались под этим Началом, завершились, или приняли законченную форму, и теперь служат основанием новому развитию под новым Началом, - причём, основанием неустранимым. /Об этом, как мы помним, говорил и Христос Иисус, когда сказал, что пришёл исполнить закон, и что ни одна йота не прейдёт из закона, хотя земля и небо прейдут; и также, когда спросил юношу, пожелавшего ступить в новый век, исполняет ли он закон?/
Таким образом, Новый век - это век совершенного человека, которым завершилось развитие человечности от первого Адама до последнего под знаком "ветхого" архэ Послетворения. Следовательно, Новый Век есть век бытия, тогда как ветхий был веком генезиса (= становления). Различие этих двух веков в отношениях человека к Богу знаменуется тем, что, если первый Адам - раб, возделывающий сад, то второй Адам - Сын, восседающий за столом Отца.
Чтобы нам увидеть сказанное развитие и тем самым осознать себя в плане нашего необходимого усовершения, вернёмся на "сцену", где разворачивается первособытие, памятование о котором входит в состав нашего базового сознания,- если мы мыслим себя принадлежащими к "исполненности", о которой сказали выше.
Там мы находим Адама, пребывающим в правоотношениях относительно пользования собственностью, притяжаемой творческим (производящим ценность) трудом. /Ведь мир его сотворен и благоустроен Хозяином: Адам живёт не в чистом поле, но - в Саду!/. То есть он живёт в правовом пространстве, которое структурно определено законами. Границей этого пространства также выступает закон: закон, как таковой, вообще закон, преступая который (любой) и не признавая преступления, а утверждаясь в ином волевом принципе (следование за женой), Адам полагает себя вне правового пространства - изгоняется из Сада.
Поскольку граничным при злостном нарушении является любой закон, постольку в свидетельстве об архэ приведен один из законов - о порядке пользования плодами сада,- который, в данном случае, выступает и как граничный. В результате его преступления Адам оказывается во тьме кромешной, где нет подлинного света разумения и где он вынужден пресмыкаться по земле, которая стала единственным источником его жизненной силы, - извиваясь, как змей, в своём логосе, ибо в нём не стало принципа, противостоящего Еве.
Теперь спросим себя: если бы всё ограничилось только изгнанием Адама и его смертью для Бога и о Боге, то, как бы возможно было нам говорить об усовершении, исполненности и Новом веке совершенного космоса? Очевидно, что для полноты нашего начального архэ недостаёт другого Адама, который не преступил закона, но который усовершился в законе, устанавливаясь в правоотношениях с ближними своими (братьями), испрашивая закон у Хозяина через святых, пророков и служителей Вышнего. Ясно, что в человечестве, как множестве, реализуются оба Адама, и памятование особое о согрешившем нужно нам как раз для того, чтобы стать в другого Адама, начальника праведного человечества, сообщающегося и соотносящегося отныне не только меж собою, но и с человечеством грешным, - сообщения, так же руководимого законом, как читаем об этом в Библии (относительно Каина и Ламеха, сына Мафусала).
Из свидетельств о начале Нового века мы видим, что и совершенное человечество имеет сообщение с человечеством грешным, и что в составе совершенной добродетели ( а р е т э ) находится и милость к павшим и забота о спасении грешных. И хотя грешные имеют Спасителя в лице совершенного человека, Сына Божия, и уповают на него, мы всё же видим, что Спасителю предшествует Креститель, который требует покаяния и возвращения в лоно закона, прежде узрения лика Спасителя. О том же говорит и Помазанник Божий, когда речет, яко никто же возможет войти в Царствие Божие, если не крестится водою и духом святым. То есть и Спаситель подтверждает, что невозможно сразу креститься Духом, не крестившись прежде водою, то есть, не воротившись в лоно закона, в правовое пространство. Поэтому Он не отменяет закона, но Он расчищает правовое поле, изымая людей из-под власти человеческих установлений и преданий старцев, которые не назначены к усовершению людей, но только охраняют привилегии немногих, и поэтому утратили справедливость в глазах Бога.
Напрасно, следовательно, думают иные возвыситься к Богу из ямы греха не на путях закона, а на путях какой-то экстатической "любви". Не получится. Но, если кто действительно ищет опоры в Боге и не знает, как приблизиться к Нему, пусть ищет закона Божия в своих отношениях с ближним, ибо только исполнение закона выгораживает в его персональном эгоцентрическом мире (микрокосме) место, где быть ближнему. (В каббалистическом умозрении этот акт описан как самоограничение Бога, "цим-цум", необходимое, чтобы дать место миру. Так же человек, если не потеснится, ограничивая себя, то заполнит собой всё, не давая никому быть иначе, чем на службе ему.
В этом самоограничении, рассматриваемом, как ценность, получающая цену не от притяжания, а от почтения к Старшему Другу, только и приоткрывается Любовь Отца к ближнему (и, значит, к человеку вообще). Ибо, через то, что Отец хочет от меня самоограничения в пользу ближнего, я заключаю, что мой товарищ так же ценен Ему. И нет другого пути осуществить Христову заповедь Любви, кроме как присоединиться к Любви Отца, открываемой в законе, ограничивающем меня в пользу брата моего.
Так что, невзирая на то, что в Начале Нового века мы находим нового Адама в гораздо большей близости к Богу, чем та, в которой пребывал первый Адам, - поскольку теперь он не раб, а сын; неверно было бы заключить отсюда, что в новом веке закон потерял своё значение ведущего начала нашей воли; и что архэ нового века состоит уже не в соблюдении закона, а в усыновления Богу через "любовь" - под каковой неизвестно, что понимать. Хотя не видно оснований, по которым мы должны взять себе в руководство последнее наставление Учителя ближайшим ученикам, таковыми вовсе не являясь. Такое впечатление, что мы ищем какую-нибудь простую заповедь, столь неясную и абстрактную, что она позволит нам жить по своему произволу. А между тем, мы - граждане нового Иерусалима, и Христос Иисус - наш царь. Он даёт нам закон и суд, который мы получаем от Него воскресшего (= живого), а не из скудных и противоречивых воспоминаний очевидцев его земного пути. Если же мы не общаемся с Ним вживе, то тогда у нас есть обновлённый договор с Ним. Не совершенно новый, не имеющий связи с прежним, а обновлённый. Поэтому мы не должны разрушить свою общественность и правовую систему, выросшую из прежнего завета (договора), но - обновить её в соответствии с новыми возможностями и обетованиями: с новым положением человека в Космосе, обновлённом воплощением Истины, или вочеловечением Бога.
В такой ситуации, разумеется, мы отдаём предпочтение обновлённому закону перед лицом ветхого. Однако, перед лицом беззакония. Хорош любой закон: и положения об отмене, якобы, старого закона новым, в этой позиции не имеют никакой силы. То есть: новый закон лучше старого, но старый лучше беззакония и произвола.
Сама по себе возможность спасения через Искупление жертвой Христа, не означает автоматического осуществления этой возможности. Никто не отменяет покаяния и исправления. Прежде чем думать об усыновлении Богу, каждому из нас должно вначале перестать быть "мудрейшим из зверей", и из состояния анархии воротиться в состояние правоспособности и правопотребности: т.е. в активно-нравственное состояние правильного господства над целеполаганием, целевлечением, целедостижением и самообнаружением в публичных отношениях; а это означает, вместе и в первую голову, воротиться в отношение почтительности и верности Авторитету, чьи законоположения, суждения и правоопределения доставляют содержательность нашему господству, в котором наше достоинство и свобода от причинения. Ключевым моментом здесь является переход от бытия в обстоятельствах к бытию в отношениях, от функциональности к нравственной позиции, от псевдосвободы выбора траектории к нравственной свободе: к тому, что подлинно наше, и где мы - у себя. Это означает, что нужно перестать соблазнять, запугивать, уговаривать и обманывать жену (сиречь, душу) и положиться на законодателя и судию, и правоту в глазах Его.
И ещё раз говорю вам, что наша жизнь это не сострадание вместе с женой, не переживание обстоятельств, успехов и неудач, не предвкушения и разочарования, но - доверие и почтительность к Тому, кто всё перечисленное запрещает: запрещает сидеть с женою у стены плача или на пиру благополучия, но велит искать правды Его, в которой и царство Его,- не только в смысле владычества, но и в смысле обители, невещественной, непричинной, в которой, однако, душа пребывает, - и не за гробом только, а теперь.
Это невещественное, независимое от тварных энергий, Царство совершенного человека, человека-бога, венчает собой иерархию царств, ставших до человека и именуемых "царствами природными", завершая этим становление единого Космоса. Царь Человека, венчающий своим царством пирамиду царств Природы, Помазанник Божий, является и одержителем всего Космоса (Космократором), источником Порядка (Высшим Логосом), в котором утишилось и прекратилось всё бывшее беспокойство и неустойчивость роста (становления). Все прежде явившиеся цари зверей и хозяева природных доменов соподчинены в этом Порядке. Новое качество завершённого Космоса: подчинение царей Природы Человеку-царю, наместо неопределённости и неустойчивости становления, выразившихся в разрушительности тварного человеческого мира (лже-божьего царства), надстроившегося над Природой, ознаменовано в Евангелии поклонением царей от Востока (т.е. от начала "дня Брамы", от начала Становления) младенцу Христу, или новому Царю, - чья новина по отношению к бывшему до него порядку ознаменована новой Звездой, которую, в свою очередь, заметили волхвы, т.е. гадатели, наблюдающие эволюцию божественного Космоса посредством небесных светил. В этом поклонении совершилось и прообразованное в истории Иосифа Прекрасного поклонение старших братьев младшему, когда старшие в порядке становления и самораскрытия Космоса боги приводятся Единым Отцом к поклонению самому младшему из богов, Человеку.
Как вы успели заметить, из сказанного совершенного Космоса исключены тварный мир и тварный человек вместе с "Князем сего мира", самовольным демиургом. Яко истинно свидетельствовал Иисус о Себе, как Царе человеков, говоря: "вот идёт Князь мира сего, и не найдёт во Мне ничего своего".
Исключены, ибо через природную душу, изъятую из-под ига творящего (причиняющего страдание) логоса и нашедшую успокоение в нетварной обители живого Бога, и через преображённое тело человеческое соединяется Царствие Божие с физическим космосом, органично увенчивая его до Совершенного, и минуя, таким образом, тварный мир, - который оказывается образованием акосмичным: чем-то вроде нарыва, спродуцированного лживым словом (логосом) на теле Природы.
Хотя, по сказанному выше, Царствие Божие непричастно тварному миру по существу, оно всё же обнаруживается в тварном мире по форме, - благодаря тому (сие возможно), что тварный мир причастен формальному логосу. И обнаруживается Оно принципиальной преходящестью тварного мира.
Я говорю теперь не об энтропийности этого мира, обусловленной его антагонизмом с Природой, а об его логически необходимой преходящести, как промежуточного состояния, которое существует лишь как "фаза" или "вспомогательная мода" определённого перехода. И эта переходность и вспомогательность тварного мира, конечно же обусловлена переходностью тварного человека, который есть не окончательно ставшее существо, но - нимфа, личинка, должная разрешиться бабочкой .
В этом плане т р а н с ф о р м а ц и и , которую лучше назвать преображением, духовная "преходящесть" - это не медленное и тотальное угасание во времени целого мира, наподобие исчезновения уходящего вдаль поезда, а скорее квантовое преолбразование в составляющих атомах. И этот "атом" - отдельная личность; потому что тварный мир, несмотря на коллективные и материальные "объективности", существует лишь вместе с тварным человеком, как субъективный мир этого человека, и суть совокупность субъективных миров. Поэтому, принципиальная и логически необходимая преходящесть - это исчезновение (прекращение быть) тварного мира в "точке" трансформации, или преображения человека: там и тогда, где и когда имярек избывает свою тварность; где разрывается логика образа, в пределе стремящегося к идеалу, - разрывается вопреки причиняющему (страдание) подкреплению этого образа. Последнее означает, что силу быть логосом и являть смыслонесущую форму этот имярек черпает не в причиняющем силовом поле, сопряжённом с логикой мира; что разум его получил трансцендентное основание. И, поскольку смыслы его самообнаружения понимаются в порядке человеческих взаимоотношений, в порядке человеческого единства, постольку мы заключаем отсюда, что это единство существенно отличается от единства, именуемого миром, совмещаясь с ним на формально-языковом уровне. Последнее - потому, что как раз нетварное Единство человеков, о котором здесь говорим, рождает язык и владеет им, тогда как мир всегда владеет только каким-то текстом или высказыванием, - тогда как другой текст на том же языке чужероден ему и означает другой мир или возможность другого мира.
Сказанное Единство, которому принадлежит имярек, прекративший свою тварность, и в котором имеет силу быть, вопреки силам мира тварного, есть Царство Божие. Оно, таким образом, обнаруживается в миру теми границами, на которых обрывается мирское единение человеков, но не прекращается их единение, как таковое; не прекращается человечество, а напротив, становится поистине. И эти границы суть проекция Божьего града, или Небесного Иерусалима, открывающийся в сторону тварности, как разум истины, правый суд и христова любовь к ближнему. Князь мира сего воинствует против небесного города, противопоставляя его обнаружению свой творческий идеал, о достижении которого своими творческими средствами он ревнует. И война его начинается, когда выходящие из тварного мира и входящие во Врата Царствия объявляют созидаемый идеал уже осуществлённым в них. Так именно и случилось, когда о пришествии Иисуса Назаретянина в Иерусалим было объявлено, как о свершившемся пришествии Мессии и состоявшемся Суде Божием.
СЛОВА ЛЮБОМУДРА
Произнося или слыша слово "человек", мы тут же разумеем "общность" или "коммунион", внутри которого происходят обмены порядком (негэнтропией), посредуемые словом. Причём это и внешнее человека: социальная структура связей, одним из терминалов которой является "Я"; и внутреннее человека: структура ментальности, как виртуального коммуниона: потенциальное (по отношению к внешним коммуникациям) бытие, как скрытое, внутреннее общение с другом, присутствующим в не-пространственном поле общения (чисто временном); который присутствует (есть) как партнёр общения, как сторона и терминал диалога, но отсутствует (не есть) как протяжённое тело или физическая особь, как физическое причинение.
И, фактически, мы не можем мыслить человека иначе, но иногда мы представляем его себе иначе - как особь. Но и тогда это посильное для визуализирующего представления понятие есть только "свёртка" и эмблема всего остального, что о человеке.
Также истинное слово есть слово общения (а не логическая функция управления и не сигнальное продолжение телесной причины), ибо только в этом случае оно несёт не силу пищи (которая бессловесна по сути), а силу того единства, которое с помощью этого слова и реализуется (т.е. в этом случае слово имеет бытие собственное).
Поэтому наш разум не должен противиться, когда из откровения об истинном Человеке мы узнаём, что Он есть Коммунион: во-первых Троица - Отец, Мать и Сын; во-вторых всё небесное воинство - старшие боги, ангелы; в третьих - расширенная богочеловеческая Семья, включающая братьев, рождённых Богу через жертву Сына Первенца; в четвёртых всё грешное человечество, в общении с которым Христос протягивает руку Спасения, как протянул её Петру, когда тонул тот в житейских водах.
И это чистый коммунион,- то есть без всякой примеси творения и тварности: Союз и общение в покое Субботы. Так что всякое "деяние" здесь не есть "делание", но нравственное движение исполнения морального закона (долга), возникающего и существующего только в общении. Поэтому совсем неуместны были обвинения законников в адрес Иисуса, которые чисто визуально и потому ошибочно воспринимали деятельное обнаружение Субботы (исполнение Им нравственного закона любви к ближнему), как нарушение субботы. И это, конечно, оттого, что сами они пребывали в безнравственности, в тварности, и блюли лишь образ субботы, запечатленный в тварности, - не понимая, что прекращение творчества есть освобождение места для любви. Помимо этого, сама возможность такой ошибки законников указывает на то, что в каком-то прочтении смысло-несущих обнаружений человеков тектонические (тварные) образы и феномены истинного человечества могут быть похожи или неразличимы. Однако, по существу они различны: тектонические формы (функционально-логические в бестелесности управления) образованы с помощью насилия (причинения), как над волей ближнего (в союзе), так и над природной душой. Организованность же феномена Человека (сущая и на уровне формы, сравнимой с тектонической) существует в порядке господства, в котором нет насилия ни над волей ближнего, ни над природной душой. Вместо этого там имеем признание свободы воли ближнего и добровольность, а в отношении души - претерпевание (терпение, утишающее страсть). В господстве природные силы не подавляются и не обращаются друг против друга в разделении, но вливаются в личную волю господина без противления, и бегства, делая его сущим не только в уме, но и во плоти, без насилия над нею. Таким образом в господстве снимается противоречие между натурой и культурой, как только формой: здесь культура становится сущей в общем порядке сущего. Её логос есть живой логос, который не крадёт силы бессловесной природы для своего формального осуществления, но имеет собственные силы в том высоком человеческом единстве, обнаружением порядка которого он является, и от которого негэнтропия нисходит в подлежащие порядки отныне неделимого Космоса. Сказанное высокое единство не является плоским, каким оно представало бы, если ограничиться только связующими обменами; в нём есть "вертикаль", верно знаменуемая ментальной "вертикалью" Троицы: Мать Сын Отец, - в которой, скажем, Мыть - сила устремления к Отцу, Отец - закон, Сын - суд. Ясно, что горизонтальная составляющая высокого единства, о котором теперь говорим, а именно: отношение к брату, немыслимо без вовлечения указанной "вертикали", так как брат, по определению, есть также сын, находящийся в отношениях с Матерью и Отцом. Так же и всякий человеческий союз, имеющий потенцию становления в Единство, пограничный миру, принадлежащий идеальному Граду, обязательно имеет своей идеей, своей Сутью, Троицу. Такой союз мы знаем: это союз учителя и ученика, - в рамках какового союза и выступал Христос Иисус в миру, вписываясь, таким образом, в хранимые миром формы Слова. Мы употребляем слова "учитель, ученик", заимствуя логический образ из тектонической сферы обучения, образования. Но союз, открывающийся в сторону Единства, это, прежде всего, нравственный союз, в котором человек осуществляется нравственно. Как мы знаем, неистребимая мода нравственного существования есть господство. И если союз учитель-ученик претендует на внутреннее движение в сторону совершенного человечества, то он обязательно имеет моду господства,- что мы и видим в Евангелии, свидетельствующем о таковом союзе, где Иисус выступает для своих учеников и Учителем и Господином: возрастая в логосе, они именуют его учителем, а реализуясь нравственно, помощью даваемого Им морального закона, называют его Господом. За пределами ученичества та же самая "вертикаль" опознаётся в отношениях Господь - Пророк - Верные (в терминах каковой описана вся израильская история). Эта именно "вертикаль" разрушается в Раю, когда Адам нарушает отношение верности Господину, Хозяину Сада, и уединяется в саморазвитии логоса на путях разрушения Космоса и соблазнения жены (сиречь, души). Поэтому возвращение в Рай (избытие первородного греха) - это обязательно возвращение к экзистенции авторитетной парности, то есть в признание присутствия Господа, доверие и верность ему выражающееся в готовности соблюдать его повеление; испрашивание закона и почтительность, как отнесённая к старшему форма самообладания, альтернативная трудовому созидательному бодрствованию.
В первых строках сей книги сказано, что "события, произошедшие с Адамом в Раю в Начале времён, имеют и для нас то же самое учительное значение", что и для тех людей, которые мыслили эти события Началом (или архэ) своего века (эона). Но могут ли эти сведения иметь учительное значение, если события, о которых свидетельствуют, уже не имеют для нас бытийного значения, то есть не являются нашим прошлым, прорастающим в настоящее: ни началом, определяющим последующее? Вопрос скорее риторический, и ответ на него ясен. Если сказанные события не имеют для нас бытийного значения, если они не суть наше начало , как существ исторических, то их интеллигибельное значение для нас может быть только занимательным (либо вообще терять какую-либо самостоятельность и силу, превращаясь в информационный фрагмент совершенно другого исторического знания) . Поэтому вопрос значения для нас Первой Книги Бытия есть вопрос экзистенциального выбора. То есть, причисляем ли мы себя к людям соответствующей традиции и тем самым относим и себя к сказанному Началу, или по-прежнему мыслим себя отнесёнными к новому человечеству с его новым историческим знанием, в котором проповедуемое нами здесь знание есть лишь свидетельство мечтательного (не рационального) сознания так наз. "первобытных людей". Разумеется, мы воспитаны в составе этого "нового человечества", и что же, в таком случае, может побудить нас принять авторитет традиции? - особенно если наша личная культура есть культура анархии? Только явственно ощущаемая нами ущербность нашей экзистенции (как в личном, так и в общественном планах) может увеличить для нас вес древнего мира и его людей, которым мы наследуем и с которыми так высокомерно порвали. То есть существование наше и нашего мира, и нас в мире, должно быть проблематичным. И оно, конечно, проблематично, даже если мы не хотим этого признавать. При этом я не имею в виду какую-то внешнюю проблематичность, которая является необходимой частью экзистенции и понимается, как вызовы, бросаемые нашей воле, или как озадачивание; я говорю о субстанциальной субъектной проблематичности, которую мы лучше поймём, если посмотрим на экзистенцию не со сторонней безразличной позиции, а с вовлечённой и активной стороны,- каковой мы и являемся, как субъекты. В этой позиции уже не может быть термина "существование", но работающим является термин осуществление себя и, вместе, мира, или себя в мире: осуществление должного, желаемого и запланированного, как самополагание разумной логической воли. Так вот, это осуществление субстанциально (или бытийно) ущербно,- каковую ущербность я назвал бы нехваткой души
Заметим в этой связи, что всякое существо на земле есть душа ж и в а я, - которая есть субстанциальное единство, имеющее силу быть и обнаруживающееся телом, или "целом", в имени какового отражён аспект целостности феномена души, - будь то физиологическое или поведенческое, или общественное, или вековое тело. (Именно такое, широкое понимание слова "тело", как целостного феномена некоей души, в котором она обязательно обнаруживается /помимо конкретности/ и как единство, или единица, "квант" бытия, позволяет нам понимать утверждение о том, что тело Христово есть Церковь, или Небесный Иерусалим.)
Человек, как существо земнородное, как представитель животного царства, тоже душа живая и тоже единица, обнаруживаемая его животным телом. Однако физическое тело человека, и ещё больше поведенческое тело его обнаруживает гетерогенность: присутствие какой-то другой души или душ, отличных от животной плотской. Кроме того, человек существо не одиночное, но общественное: его нет вне общества ему подобных. Следовательно, человек обладает общественным телом, которое своим феноменальным единством должно обнаруживать "общественную" же душу, осуществляющуюся не в индивидуальном движении, а в обменах внутри устойчивого конечного сообщества (семьи или клана). Однако, присматриваясь к общественному телу человека, мы находим, что оно не цело: что оно также гетерогенно. (Отчего и терпят крах все теории общественного блага и общественного договора, полагающие исчерпать человека только его общественностью).
И более того, если у животного его стадная душа субстанциально едина с его особной душой, а особное тело способно "растворяться" внутри популяции в обменах идентичностью, то в составах человека (в его феномене) мы обнаруживаем субъекта принципиально общественного, душа которого субстанциально отлична от особной души, что сразу же обнаруживается в феномене двух воль, когда этот принципиально общественный субъект пытается осуществляться в модусе особности. Легко догадаться, что мы говорим теперь о человеке-слове, осуществляющемся в речевых обменах, тело которого есть логическое сообщество беседы (спора, диспута, разговора), и другого он не имеет. (Его распространение в сторону плотского человека не простирается далее гортани, как органа речи, и этот орган, функционируя как речевой, как раз неорганичен и чужероден нормальному биологическому телу человека-обезьяны.)
Субстанциальная разнородность человека и необходимая общественность человека-слова приводят к тому, что этот человек соединён (в составах человека) с плотской душой не субстанциально, а коммуникативно: она /плотская душа/ дана ему, как жена, в составе нравственного союза, которому, как таковому, имманентно присущ третий член - нравственный авторитет. И так как жена взята из другого дома, и обладает своей волей, то она не последует послушно за человеком-словом. Согласно Книге Бытия, она дана Адаму в помощники на условии Завета (договора) с Хозяином Сада, т.е. нравственным авторитетом. Когда же этот Завет нарушается, жена проявляет своеволие; и Адаму, чтобы не лишиться её силы, приходится угождать (рабствовать) ей или соблазнять и обманывать и насиловать её, - что приводит к коррупции его словесной воли и к её энергетической ущербности. Эти сервильность и слабость воли (нехватка силы), которые мы испытываем, как субъекты словесной воли; разрыв между моралью и жизнью (который отчётливо обозначил Ницше, как сухость морали и аморальность полнокровной жизни) и являются проблемой нашего осуществления в состоянии греха. Выход из этого состояния и снятие проблемы нехватки души (или обретение души и избегание её потери; как то: "...весь мир обрящешь, а душу свою ощетишь") предлагает нам Христос Иисус, который вновь обращает нас к "первородному греху", чтобы, освободив нас из ловушки формального закона, очистить по существу и вернуть в источное для всякого закона и необходимое для его неформального, субстанциального осуществления, состояние нравственного союза с Отцом, свидетелем и представителем которого Христос Иисус выступает.
СЛОВА ПРОПОВЕДНИКА
Невзирая на то, что мы в нашей проповеди пользуемся языком "архэ", или упорядочивающего первоначала, и что свидетельство традиции передано нам в образах легендарной истории (событий начала времён), немудро было бы с нашей стороны прорываться сквозь эти образы к "реалиям" геологической, биологической и человеческой эволюции, думая, что тем самым мы сообщаем традиции какую-то особую достоверность, ложно именуемую "научной". Так любят делать материалисты, которые свой нравственный регресс к чувственности, свое отрицание идеального начала в человеке, выдают за "научный подход". Здесь нам едва ли уместно доказывать, что подлость имеет мало общего с духом учёности, достаточно указать на то, что инструментальное проникновение естественных наук сквозь "видимость", иллюзии, обманы чувств и неосновательные суждения, к инструментальной реальности, в которой возможно бытие технических устройств, совершенно неприменимо к феноменам духа, за которыми не следует, поэтому, искать "испарений мозга". Сюда же относятся и попытки подкрепить традицию какими-то "реальными событиями", которые она якобы описывает. Фактически это есть неверие, или отрицание традиции: разрушение самого её смысла, и, вместе, разрушение основы религиозности, как отношений доверия к авторитету. Так происходит, в частности, и потому, что религиозность усматривают не в самих этих отношениях, имеющих нравственные значение и силу, а в каких-то "знаниях", сообщаемых ЗНАТОКОМ. Это позиция т е к т о н а, ищущего знания для своего строительства. Но тектон (плотник), как мы знаем из той же традиции, не признаётся отцом Человека, поэтому не следует нам быть сыновьями тектона и прививаться на этой лозе.
Итак, возвращаясь к нашей теме, мы должны сказать, что, невзирая на легендарный, квази-исторический формат традиционного свидетельства, нам передаётся не сообщение о каких-то инструментально объективных событиях, а разумение. Существенное уразумение самих себя, достигнутое нашими духовными отцами в нравственном подвиге, они передают нам.
Всё это я говорю вам для того, чтобы вы убереглись от соблазна "эвгемеризма" при переходе нашем к рассмотрению а р х э нового Эона, знаменуемого воскресением Христа Иисуса. Ведь если сама легендарность (и, следовательно, неправдоподобность, в отнесении к инструментальной реальности) истории Адама довольно легко позволяет нам уяснить себе, что мы имеем дело не с историей, а с разумением, или фактом вербального сознания, то в случае со свидетельствами Евангелия, которые имеют конкретную историческую привязку, это уже не так легко. Опыт показывает, что здесь очень велик соблазн подменить веру, как верность завету, заключённому при крещении, - верой в то, что всё это "было на самом деле". Поэтому нам важно уяснить себе, что и здесь мы также имеем дело с разумением. Историческая же привязка здесь, будучи неотъемлемой частью свидетельства, указывает нам, что сказанное уразумение это не какое-то отвлечённое знание, но - практическое усмотрение в конкретных человеках, и в том, что о них, откровения Духа, сущего в себе, как совершенное Человечество, или Царствие Божие. И мы будем правы, если, руководясь этим новым научением, расценим ветхозаветное разумение также как практическое усмотрение в земнородном человечестве, - то есть в каждом новом поколении людей, изводимом землёю, - духовного начала, в его правильном соотношении с "тварностью", или "земнородностью" (последние суть не одно и то же, строго говоря, но об этом после).
Итак, поскольку евангельское свидетельство имеет формат исторического предания и, в качестве такового, - конкретную историческую привязку; постольку публичное обнаружение Дома Божьего свидетельствуемое в нём, должно соответствовать общественным реалиям данного исторического времени. Точно так же, впрочем, как свидетельство об Адаме в Раю отвечает ритуальной публичности древности, с её мифами и легендами о героях. И мы видим, действительно, что Дом Божий в начале нового Века обнаруживается в двух взаимосвязанных и исторически совместимых аспектах: а) как философская школа, или братский союз учеников в Учителе, как духовном отце (детей Учителя), и б) как общество следующих за Помазанником, уверовавших в то, что Иисус Назаретянин - Мессия израильский.
С этими публичными аспектами откровения связаны отражённые в Евангелиях судьба Учителя и судьба "политического Самозванца". Но, помимо публичного аспекта, существует ещё и приватный аспект, без которого, конечно, человеческий феномен неполон. И, если мы принимаем традиционную догму о полноте проявления Бога в человечестве Христа Иисуса, и о чистоте (т.е. беспримесности феномена, что равно догмату о непорочности Христа), то логично полагать, что полнота божества открывает себя в полноте человечества. (Последнее слово, кстати, нужно понимать не в смысле контингентности, а в смысле качества). Поэтому Евангелие свидетельствует нам также и о том, чему не может быть свидетелей: о личном, неизвестном никому, и о тайном, известном только узкому кругу посвященных (напр. Петру и братьям Зеведеевым). /Наличие такого свидетельства,- а вернее сообщения в формате свидетельства, ещё раз указывает нам на то, что мы имеем дело с передаваемым нам разумением, а не с исторической хроникой, о чём и говорилось выше./
В приватном аспекте, т.е. личном и тайном, живой Дом Божий обнаруживается как Семья Единого Отца богов (=духов) и человеков, как в-бога-становящихся. Общники этой Семьи суть ОТЕЦ - Источник живого Космоса, знаменуемого Древом Жизни, МАТЬ - Сила Бога живого (или Шехина), Она же Супруга Бога (или Ашера); старшие Сыновья, боги дочеловеческого Космоса, служащие младшему Сыну (подобно братьям Иосифа) ангелами; Сын младший, возлюбленный, рождённый в крещении Иоанновом на Иордане реке (помните: ты еси сын Мой возлюбленный, днесь родил Аз тебя!) и братья его, рассеянные в мире от родов избранных, которых Сын возлюбленный собирает, "как кокошь собирает под крыло птенцов своих"; и, наконец, Сатана, сын младший, восставший на Отца: Каин, не желающий раскаиваться, не признающий своей вины, строитель башни от земли до неба, на крылатом змее вознесённый на вершину высокой горы и с презрением взирающий оттуда на человеков, отрицающий земнородность свою, презирающий земность человеческую, возвеличившийся в слове и предающий брата своего за то, что "бросил слово в грязь".
Такова эта Семья, в составе которой, как Сына возлюбленного, показывает нам Евангелие Иисуса Назаретянина, через рассказ о личном и тайном его. И мы видим любовь Матери к нему, Которая берёт его за вихор и возносит на гору Фавор и преображает пред други его в Свете умном истинном. Мы также видим его в постоянном совете с Отцом и в покорности воле Его. Видим мы и старших братьев - богов, служащих ему, яко ангелы, восходящих и нисходящих к нему с небес. Видим братьев его человеческих, рассеянных в народе, которых приводит к нему Мать, и которых избавляет он от сиротства, открывая им путь к Отцу. Видим также и Сатану, искушающего и предающего его. Там же, в Евангелии, даётся нам и понятие о нём, как об Идее, или предвечном Сыне, сущем в лоне Отца своего, как ипостась Троицы. И тогда в Евангелии мы находим развитие этой Идеи, через нисхождение в мир и вновь вознесение, в котором былая слитность Троицы развёрнута теперь в Космократоре завершённого Космоса, восседающего на престоле Славы Божией, вместе с Отцом и Матерью, ставшей теперь Супругой, которая отныне есть Сила также и Сына.
В ключе этого Супружества, или Священного Брака (Иерогамии), и сам Христос Иисус разумеет земное своё ристалище, часто иносказуя ученикам их союз, как брачную церемонию и брачный пир, завершающийся единением с Супругой, Духом Святым, в жертвоприношении, знаменуемом пасхальной вечерей. / Не зря, заметим, православный чин бракосочетания есть чин пасхальной вечери./
Себя самого в этом контексте Иисус часто именует Женихом. В чине пасхальной вечери Жених приносится в жертву и умирает, чтобы воскреснуть Мужем, выйдя заутра из опочивальни (Гроба) в обновлении плоти.
Духовное содержание этого Брака, как сочетания с Небесной Матерью, и также ритуальная сила брачной церемонии, в ключе Пятидесятницы, приоткрывается нам в рассказе о "браке бедных" в Кане Галилейской, на который приглашены Христос с Матерью и ближайшие наперсники его, други Жениха, первые ученики. Ритуальное духовное опьянение, аналогичное пятидесятничному, знаменуется здесь превращением воды в вино, совершаемом Христом вместе с Матерью-Супругой. Нелишне, может быть, напомнить вам, что "бедными" прозывались члены первой христианской общины сводного брата Иисусова, Иакова; и в рассказе о браке в Кане описано их ритуальное Служение, в котором они стяжали Духа Свята, - в контексте Евангелия поданное как прообразующее событие, в котором, так же как и в пасхальной вечери, в символах прообразился истинный Брак крёстной смерти на земле и воскресения на небе, рада раскрытия пред учениками сокрытого духовного смысла событий, в которые они были вовлечены благодатию Божией и их собственным благоволением.
С брачного Пира (в чине пасхальной вечери) изгоняется Христом Сатана, в лице Иуды Искариота. /Этот последний в своём ослеплении не знает, что служит прославлению Сына Божия и собственной погибели./ А также изгоняется всякий, не имеющий на себе одеяний брачных, то есть всяк неготовый выступить в роли жениха и сочетаться с Духом Святым (сиречь нераскаявшийся, неочищенный водным крещением и не принявший Иисуса Христа, как первого вошедшего в Дом Божий через священный брак). Последнее указывает на эту церемонию, как на ритуал огненного крещения, если говорить о Св. Духе с метафорой огня.
СЛОВА УЧИТЕЛЯ
Это наука не для тех, кто пребывает в объятиях лже-Евы, или Змея ставшего "мудрейшим из зверей", благодаря соединению со Словом. Это есть знание, нужное для крещения, в котором побеждается первородный грех, в который впадают люди в каждом новом поколении, изводимом Землёй, - повторяя совершённое предками, история которых есть, поэтому, знание, помогающее человеку осознать себя и своё состояние в порядках бытия, и так войти в разум истины, чтобы быть в жизни, а не в смерти. Которая есть область теней, в которой слово не имеет собственной плоти, ибо плоть тени есть на самом деле плоть стены, на которую эта тень отброшена; сама же она есть лишь локальное отсутствие света.
Презрев Хозяина, нарушив заповедь, Адам утратил также и Еву, как жену, которую мог иметь в качестве супруги только в нравственном порядке, образуемом отношениями с Хозяином Сада; то есть он утратил душу. Вместо души он получил силу Змея, или плодородную силу Земли (от которой взят). С душою от него ушла и плоть сей души, которая осталась вместе с нею в безгрешных порядках Природы. Ему осталось лишь частичное изъятие тела из управления Природы (в поведенческом ряду, где есть свобода для этого) и взятие его здесь под управление слова. Эту малую власть, которую получил от Змея, Адам использует для создания искусственной плоти себе, как Слову,- за недостатком плоти натуральной. Слово, таким образом, получает тектоническую плоть (рождаемую поведенческим телом, снабжённым орудием), а изгнанный Адам рождается в Каина, строителя города. Но за свою тектоническую плоть, в которой слово находит себя вовне, пребывая таким способом у себя, Каин платит дорогую цену: он должен убить своего брата Авеля, ибо сила Змея, которой он пользуется, есть сила гона, или соперничества. Потеряв брата, он теряет слово-партнёра, оставаясь, вместо этого, наедине с мёртвым опредмеченным словом, застывшим в тектонике града - Печатью Змея. Это слово всё время дразнит меня, спрашивая: кто ты? - и повествует о "хорошем" и "плохом". Входя в это вселенское "граффити", как в сигнальную среду; взаимодействуя с нею, я получаю тот суррогат души, которую дарит мне град Каинов. Силу ярости и победы, страха и позора, услады и терзания.
Однако сила гона может быть только в стае. Молва города тысячеустна. И когда я пытаюсь строить в речи свой собственный град, полагая, что он обретает реальность от "истинных" оценок, сразу же обнаруживается его виртуальность, в отнесении именно к реальности стаи, которой нет у одиночки. Поэтому мой змеёныш хил и бесплотен. И вот тогда я обнаруживаю с очевидностью, что у меня, как у Слова, нет собственной души. Ибо та виртуальная душа, которую я амбициозно притяжаю, объективируя собственные оценки, на самом деле подвержена граду, следует печати Змея, страдательна и нестабильна, пуглива и больна.
Эта наука для тех, кто осознал это и ищет обрести душу.
СЛОВА ПРОПОВЕДНИКА
Человек надприроден, ибо всё, что производит Земля, отдал Господь Космократор, человеку в пользование и услужение. Он - не вне Природы, но над нею в составе Порядка, как завершение (или венец) последнего: горнее бытие горних существ, бестелесных духов, обнаруживающихся во плоти только Человеком говорящим, или Словом. /В классическом индуизме человек - сын Брамы и Речи/. Истинный, завершённый человек есть Сын Божий, а истинное и совершенное слово есть Слово Божие. Бог же дух есть. Слово, как явление Духа и Горнего Огня. /Языки пламени спустились с неба и почили на Апостолах, когда они благовествовали в Пятидесятницу/.
И слова Благой Вести, от Духа исходящие, к Духу же обращены (в согласии с верховным Началом Бытия, выраженным в логеме: "Слово бе к Богу"), ибо здесь плоть не пользует ничтоже" (Ап. Павел) И это общение духов, оформляемое в себе как вечеря с Богом и Град Небесный, или Царствие Божие, есть содержание горнего бытия, венчающего Космос (или Дом Божий). Его отношение к бытию подлежащему (и предшествующему в порядке Становления) есть господство, каковое (господство) и является содержанием предлога над- , когда мы говорим о "надприродности" человека.
Таким образом, христианская философия утверждает, что человеческая Природа и человеческая Субстанция - высшая в Космосе (как Иерархии), и выше её нет, и не будет, ибо Человеком завершено Творение, в основании которого лежит предвечный Человек, или Идея Человека, которая таким образом исполнилась и осуществилась в истинном Человеке, Космократоре. Значит в христианстве "божественность", как высшее начало, тождественна с "человечностью" или совершенной человечностью, а всё помышляемое в язычестве "высшее" и "сверхъестественное" помышляемо человеком и принадлежит его уму.
Сказанное важнейшее убеждение христианина позволяет ему искать и открыть божество не вовне, а в себе и ближнем, в человеческой конкретности. Конкретно же божественность человечества открыта нам Спасителем, как нравственный союз между мною, братом моим и Отцом, любящим равно каждого из нас.
Однако во времени Становления, когда Союз этот ещё не восуществился, и мы пребываем в рабстве Египетском, и отделены от братьев своих соперничеством в строительстве Башни, ожидаемой достать до неба, божественность существует в нас, как некий особый орган, какого нет у животного человека. Действие этого "органа" открывается нам в умном внутреннем слухе (сравни у ап. Павла, яко "вера - от слышания"); в каковой слух шепчет нам Отец о нашем грехе, вопрошая нас прячущихся: "Где ты, Адам? и кто сказал тебе, что ты наг?"; и он вопрошает нас о брате нашем Авеле, говоря: "Где брат твой", которому не дал ты правого суда?
СЛОВА ЛЮБОМУДРА
Принимая во внимание свидетельства науки о строительстве Дома Божия, которое на этапе до рождения Человека именуется "сотворением мира" (хотя справедливости ради нужно сказать, что в Библии именно такой квалификации нет), мы видим, что новые существа, образующие и населяющие новые этажи Дома Божия хотя и рождаются из ничего в своих исключительно новых качествах, которые никак не могут быть простым развитием качеств старых, тем не менее, демонстрируют информационную преемственность в развитии Порядка (Космоса), так что новые существа рождаются от старых, преобразованных под воздействием Творческого Начала, чтобы служить существам новым в новом порядке их Царства. Хотя относительно прошедших этапов развития Космоса у нас и нет бесспорных свидетельств сказанного выше, однако мы можем свидетельствовать о человеке, то есть о себе, как о существе новом, феномен которого, тем не менее, фундируется феноменом преображённой для служения новому качеству Жизни обезьяны. То есть в составах человека мы всегда обнаружим умелую общественную обезьяну. (Строго говоря, фундирование человека животным царством не ограничивается обезьяной, так как дрессированный крокодил, например, тоже принадлежит феномену человека, не говоря уже о собаке, а в нынешнее время и о приручённых элементарных частицах, - и всё же именно с обезьяной Homo Sapience мы связаны органично, а не только культурально.) Отсюда и возможность быть по жизни обезьЯной в большей степени, чем это нужно для связи с подлежащими порядками космоса (непрерывности порядка). Так что "грех", хотя и есть категория чисто нравственная, тем не менее, сопряжён с фундаментальной животностью человека. Это обусловлено тем, что когда новое качество Жизни (а в данном случае это именно нравственность) теряется, или новый этаж Дома разрушается, то обнажается фундамент, и старое качество Жизни возвращает себе свой вес в персональной экзистенции (в частности тем, что из "персональной" она больше становится "особной"). Конечно, приручённое Словом животное не виновато, что Господин сбежал или обленился, - оно просто обязано в таком случае жить по своим законам, так как у него нет иного выбора. Поэтому неверно говорить о прирождённом грехе, имея в виду животность человека.
Напротив, следует говорить о благоприятных качествах обезьяны Homo Sapience, позволяющих ей служить Слову. Эти свойства суть I) общественность и 2) умелость. Они позволяют слову существовать формально, когда оно теряет свою субстанциальность. Тогда формальное слово в существе бытует как стайный сигнал и как алгебраическая форма ручного (манипулятивного) мышления. И надо быть благодарным обезьяне, что слово не теряется вовсе, но остаётся существовать в слухе и через смыслы, превосходящие технологические, отсылает нас к утраченному эфирному биту, в котором родилась эта словесная форма. Да, в обезьяннике она бытует как ложь, но в том нет вины самой обезьяны.
СЛОВА ПРОПОВЕДНИКА
Человек с большой буквы, истинный и совершенный, открывшийся нам в Иисусе из Назарета, есть Начало "человека" в обычном понимании слова, человека смертного. Этими словами мы утверждаем, что именно присутствие вечного и совершенного начала и делает человека ч е л о в е к о м. Пресловутая двусоставность человека, утверждённая ныне в откровении о двойной, человеческой и божественной природе Христа существует для Адама в виде открытости его на два пространства: пространство города, или п р а в о в о е , и пространство чувства с соответствующими непересекающимися коммуникациями. И, поскольку чувственность человека, вырванная из природы, реализуется (т.е. находит свои предметы и цели) в городе, постольку земнородная воля подчиняется праву (ибо город есть правовая конструкция), и через право (закон) подвержена Христоначалию, каковое и осуществляется Адамом (сиречь мужем), как судьёй воли (равно бессловесной и логической) на предает её соответствия закону, исходящему из творимых Царём прецедентов. Таким образом, во Христе мы находим Богоначалие и отношение сыновства, по божеству, а по человечеству - царствование в человеках и отношение жертвенной любви. В Адаме же находим Христоначалие и отношение верности, по богопричастности, и господство в доме своём над женой и чадами её, по причастности земле. Таким образом послушная жена, верный Адам, Царь Помазанник божий, Сын и Бог Отец образуют лестницу от земли до неба, соединяющую небо и землю (которые разделены в Начале, ибо сказано: сотворил в начале Бог небо и землю) и завершающую этим божественное домостроительство.
Существо, открывающееся как лицо Троицы, есть подлинная личность; в отличие от маски или персоны, которая есть имитация личности, или формальная личность). Это новое существо венчает собой Гору Божию, каковой отныне и становится прежний Космос (поскольку теперь "высшее существо, или Бог, находится не вне космоса, а на вершине его, так что все подлежащие уровни порядка живых существ, обращенные к вершине и служащие вершине, теперь служат Богу).
К личности обращена любовь Христова, и от личности же исходит. Слово личности есть слово Евангелия, и ближний ей - брат во Святодухе.
СЛОВА ЛЮБОМУДРА
Выпадение человека из единого Космоса преодолено во Христе Иисусе. Тем самым доказана возможность возвращения в рай всеобщей гармонии сущего и указан путь этого возвращения.
Оставляя созидание богоподобия в образах его и рождаясь в Сына, в смерти тварного (и творящего!) человека, второй Адам начинает быть (становится) истинным подобием Отца по рождеству (ибо всяк рождающий рождает подобное себе, тогда как созидается лишь похожее, ибо созидается, необходимо, из "гюлэ", сиречь материи, которая хотя и жива сама по себе, мертва в приданной форме, так как эта форма не есть её собственная.
В сказанной смерти-рождении Адам преобразуется как логос: преображается из фараона в Моисея, т.е. престаёт быть творящим умом, аффицирующим душу логическими предметами (эйдолами), и становится разумом диалога: внимающим речи Господа и понимающим смысл её. Смысл этот, как и смысл проекта (замысла), находится в формах человеческого быта, но формы эти не порождаются различением доброго и злого, или желаемого и отвратного: они даются авторитетом, - ибо с Господином сообщается Моисей. Таким образом, в отличие от творца (тектона), Моисей пребывает не в одинокой анархии, а в авторитарной парности, или в отношениях старшинства и преданности (в паре с Аароном, как техническим авторитетом и в союзе с Богом отцов, как юридическим авторитетом); то есть в бытии нравственном, - формы какового Моисей противопоставляет планам и мыслимым нуждам фараона, как "законы исполнения долга".
В неподвижности закона, неколеблемого резонами стяжания блага и избегания зла, душа, - до того захваченная демиургом и мучимая им в работе созидания, - освобождается и обретает покой субботы. Таким образом, "суббота Господня" - это не просто безделье (праздник), но - труд удержания себя в неподвижности закона относительно причиняемых демиургом побуждений к движению погони за благом и бегства от зла; труд, существенно отличный от труда тектонического, ибо есть нравственный труд исполнения долга, почитания господина, хранения верности ему, доверия ему и, в том числе, полагания на него в части последствий (так наз. "кармы") волеопределений, принятых в послушание ему.
Таким образом, суббота Господня является именно Субботой, а не просто выходным днём, потому что дан закон субботы (и моё недеяние имеет положительное нравственное содержание соблюдения закона); и она "Господня", ибо своё нравственное содержание имеет в отношениях с господином и общении с ним (т.е. я соблюдаю закон не из страх или выгоды, или по прихоти, или от образа "Эго", но из признания старшинства, как формы существования, принятия господина и уважения к нему).
Нетрудно видеть, что всякое законопослушание содержит в себе субботу, как жертвование закону деяниями рационально полезными, благостяжательными и благосозидательными. Поэтому первый закон Моисеев есть закон субботы (см. Исх. 35, 1-2).
В мире тектоническом, напротив, законом является деятельность, непрерывное созидательное бодрствование, повеление к которому выступает как псевдонравственный императив (работай, работай, работай, делай норму кирпичей, - перед каковой нормой должна отступить и духовная потребность богослужения) и становится в исключающую параллель к труду почтительности.
Можно сказать, что в мире-мастерской (вспомним Базарова: "мир не храм, а мастерская, и человек в ней - работник") тоже есть авторитетное руководство, авторитетная парность. Они основаны на иерархии компетенции: старшинство менеджера, лестница функциональной ответственности... Но в том-то и дело, что эта парность выступает не как нечто существенное, а как преходящее, исчезающее и избываемое на путях усовершения работника, или прекращения предприятия. Ведь работник может (и должен!), обучаясь и усовершаясь, сравниться с мастером или менеджером, а затем и превзойти его в мастерстве. И это есть даже обязательная цель подмастерья - прийти в конце концов к самостоятельному, одинокому творчеству, избыть всякую ведомость. Так же, если предприятие окончено или прекращено, рассыпается и вся связанная с ним лестница подчинения.
Совершенно другое в случае нравственной парности: здесь нельзя пытаться вытеснить нравственный авторитет из поля своего волеопределения и стать задатчиком самому себе: пара "наставник-послушник" неизменна и неистребима из нравственного существования; она духовно продуктивна именно как пара; то есть как нравственное существо я есмь только в присутствии нравственного авторитета, к которому постоянно отношусь (отношу себя, и так бываю в этом отнесении): я его почитаю и уважаю и в том получаю силу, сопряжённую с достоинством свободы (от причинения). Эту силу можно поставить в исключающую параллель властной силе ответственного бодрствования, контролирующего причинение. (Сравни в Евангелии: да не будет ученик больше учителя).
Соблазн Адама, описанный в Книге Бытия, заключался как раз в том, что он подменил отношения нравственной авторитарности отношением творческого старшинства (старшинства созидания). Он воспринял Бога, как мастера, который знает, но утаивает свои знания (не хочет объяснить и обосновать заповеди разумно, т.е. не даёт привлечь к её исполнению Жену, с её сладкими силами). Поэтому он решил обрести знания и сравняться с Мастером, оперев закон своего поведения на "благо" и "зло". Здесь происходит подмена нравственного закона законом деятельного стяжания блага. Между тем, нравственный закон не является функцией (числом), ибо в нём форма вообще не является целью или заданием. Нравственный закон находит своё оправдание (бытийное) не во внешнем обнаружении в каких-то актах или формах поведения (которые имеют значение в порядке причинения), но - в самих отношениях с Учителем, как способе бытия: самосущем и потому первичном по отношению к своим обнаружениям в коммуникациях различного уровня. Поэтому в нравственности нет "кармы", но есть только "дхарма", которая существует только в сфере отношений с другом (как долг перед ним). Если попытаться изъять дхарму, сиречь верность и долг, из отношений с авторитетом как "супружником" = "йогином"* на уровне формы, то она тут же вырождается в цель, проект, - т.е. превращается в "карму", - а супружник - в сотрудника.
* слово "йога" означает ярмо или упряжь, отсюда супружник - тот, с кем ты совместно запряжён в горнем служении.
СЛОВА УЧИТЕЛЯ
Итак, душа бессмертная, эфирная, ниспадает с неба на землю, и должна вернуться, чтобы избавиться от страдания несобственного бытия и упокоиться в Отчем лоне и блаженстве горнего быта, ей присущего. Залогом такового возвращения является память о небесной отчизне, а противностью - забытье или замирание этой памяти, которую Учитель старается пробудить в учениках.
Душа падает вниз, потому что она тяжелеет от земной пищи, съеденной Адамом.
Что же означает для Адама питание земными плодами, если перевести это с образного языка метафизики на язык более адекватный? Если эфирное тело принадлежит нравственности, то питание земными плодами означает либо аморальность (т.е. полагание в основу поведения принципа удовольствия, целесообразности, профита и т.п.) либо моральную ложь (когда формально нравственным поступком движут не силы нравственного союза, а силы игры, имеющей целью совсем не нравственную красоту человеческого союза, а нечто другое - как правило, некое притяжание), так как нравственность не может быть феноменом энергий телесной пищи; также, хотя из основания нравственности не может быть изъят эротический принцип индивидуации, тем не менее простое "либидо" не может проявляться как нравственность (то, что в этом случае представляется нравственной формой, на самом деле есть форма тектоническая - продукт так наз. "сублимации" либидо Человеком Умелым (Homo Faber).
Поскольку нравственное общение фундируется пространством слуха ("акаша"), - которое включает в себя и пространство визуальное, структурированное сигналом, если сигнал визуальный (= жест, семафор), - постольку Слово подвергается опасности именно со стороны своего воздушного тела, так как игра также есть общение, опосредованное тем же сигнальным пространством слуха. Игра может существовать самостоятельно, на своих энергиях, однажды образовавшись с помощью слова. Слово же, сформировав игру, рискует остаться лишь частью игры, потеряв самостоятельное сущностное бытие, сохраняя лишь формальное.
Метафизики об этом говорят так: Слово, имеющее в речи тройную природу - наднебесного огня, небесного эфира и поднебесного воздуха, - будучи изнесенным, начинает существовать, помимо собственной стихии огня (сиречь энергии бытийного смысла), и в несобственной умной стихии эфира, (или формально-логического смысла); и также в воздушной сфере несущего сигнал звука.
Таким образом, будучи изнесённым, Слово-огонь духовный прежде существует в эфире, будучи помыслено, или актуализировано в логической системе языка; и затем в воздухе, как звуковое сигнальное тело. В качестве сигнального тела Слово колеблет влагу, или стихию воды. И обратно, гравитация воды и воздуха имеет результатом то, что волны вод могут рождать воздушное сигнальное тело, формально касающееся сферы эфира (то есть формально являющееся словом в лингвистическом смысле: ну, как, например, слово, произнесённое птицей). И здесь лежит источник бытийной лжи, когда Водяные через воздух проникают в эфир и водят там свои хороводы, замешавшись между Огненными Словами. Водяные слова слагаются в лунную речь; она вся пропитана влагой, и этим резко отличается от речи Солнечной, героической, из которой огонь выпаривает всякую влагу, и которая упруга эфирными волнами величий, выражающихся в славословиях.
Адам не был героем; Адам не Геракл, он не совершал подвигов. Он не прошёл далее первого испытания отрочества: послушания, - которого он не выдержал. Хотя в сфере эфира он прельстился героической участью Гильгамеша: захотел сравниться с богами, - но упал в воду страха и стыда; и его речи стали лунными, и сам он стал Луной, то есть стал рождаться и умирать, в череде всё новых Адамов...
Слово, упавшее в воду (неоформленной бессловесной воли, или абстрактного влечения) становится послушным стихиям воды и ветра. Оно уже даже не луна, притягивающая воды моря, а отражение луны на водах, волнение которых искажает его форму. Поэтому мудрецы говорят, что Слово, в звуковом, пространстве (слуха) должно остерегаться упругих энергий тёплой влаги, или пара, которые придают слову ложную силу, подменяющую силу эфирного тепла и христолюбивого Огня энергией подземного (Плутонического) Солнца, являющегося очагом всеобщей земной (плотской) любви.
В ключе самой общей парадигмы человеческой ментальности, выражаемой соотношением "мужское-женское", слово принадлежит мужскому, так как оно сопряжено с господством и властью, то есть с началами управляющими (господством - на нравственно-правовом поле, и властью - на поле созидательно-трудовом). Окормляя женское (в котором протекает основной энергетический поток), мужское начало образует то, что называется волей.
Господская воля - феноменальна, т.к. её форма являет её сущность, и внешнее есть продолжение внутреннего; или мужское и женское едины в господской воле (мужчина и женщина есть одно). Как говорит Ап. Фома Близнец, "когда вы сделаете двоих одним, и когда вы сделаете внешнюю сторону, как внутреннюю сторону, и внутреннюю сторону, как внешнюю сторону, /...../, и когда вы сделаете мужчину и женщину одним, -/......./ тогда вы войдёте в Царствие" (Ев. Фомы, 27).
Властная же воля - симулятивна, т.к. гетерогенна в соотношении формы и субстанции (её форма не феномен её субстанции).
Поэтому, если господская воля, вырастающая из слова Учителя, как из семени, прорастает весь Космос Древом Жизни, то властная (трудовая) воля, вырастающая логически (= причинно) из генерального Слова-Понятия, лежит на водах души отражением Древа Жизни, или Древом Познания: в расслаблении - послушно изгибаясь вслед волнам, в напряжении - сковывая их льдом.
СЛОВА УЧИТЕЛЯ
Никого не презирай. Следи за этим строго. Если застигнешь себя презирающим, тут же приноси покаяние. Ибо это большая вина. Презрительная мина, которую не замечаешь по-привычке, уже есть презрение в мыслях твоих.
Не держи обиды, не будь удручённым, не сетуй вслух и не жалуйся, - всё это - поведение ребёнка, который должен умереть во взрослом человеке.
Ни к какой вещи не относись с пренебрежением - будь то живой или неживой, в пространстве или в мыслях: не пинай её ногой своей. Ибо это - надмение, родная сестра презрения. Помни: нет ничего в мире недостойного твоего участия.
Но и не относи себя к миру в самооценке, думая: вот этого я достоин, или это меня достойно. В обладании нет достоинства, в нехватке нет недостойного. Посему, благам мира сего радуйся вчуже, - так весь мир обрящешь и душу не ощетишь.
Расставшись с ребёнком, войди в присутствие Старшего, который - не нянька, но наставник и желанный друг, доверие которого нужно завоевать. Войди в присутствие Старшего и пребудь там. Таково да будет твоё постоянное расположение; в котором - почтительность, хождение пред очами друга, готовность к исполнению (заповеди). Сюда твоё возвращение из распутства и самовольства, из хулы и насмешки, из зависти и злобы: сюда же твоё возвращение из страха и заботы выживания, из забвения игры и погони за преимуществом, из созидания благополучия и размышления о выгоде и потере. Здесь стыд, и стыдишься в возвращении.
Наставник - предстатель ближнего твоего и гарант договора твоего с ним. Тщательно держись правой стороны в путях земных своих: скрупулёзность не портит честности. Будучи оправданным в суде Божием, не побоишься человеческого суда.
Наставник - водитель твой в усовершении твоём: даёт тебе заповедь совершенства.
Первая заповедь есть суббота Господня. В Субботе - доверие Господину, Царю Вселенной. Суббота - покой почтительности. (В почтительности - достойное поведение и одержание себя, которое есть власть стояти над земнородным человеком: претерпевание страстей и хотений его в неподвижности Слова и пустоте его относительно сокровищ мирских. Из почтительности охранение устоев. Из почтительности уважение к закону). В Субботе нет цели и достижения её, нет представления и мечты, чтобы уйти в их дали, нет страха и нет заботы: нет поглощённости пищей любого рода.
Блюди Субботу, она обнимает всё последующее усовершение. Вне субботы нет спасения, и приближение к Богу - внутри Субботы. "Ищите прежде Царствия Божия и правды Его" - таково положительное содержание Субботы. В Субботе служение ближнему, и исполнение всякой правды в отношениях с ним.
Если удержишься в присутствии и сохранишь почтительность, не увлечёшься целью, не погрузишься в утехи, не займёшь себя важными делами, соблюдёшь молчание и пустоту Слова, то вскоре обретёшь друга в сердце твоём. Он напомнит тебе о законе, удержит от греха и лукавства, от нанесения вреда себе и ближнему. Благое твоё - в нём, ибо он знает, что угодно Богу, Отцу твоему. С ним станешь лицом Троицы, или личностью подлинной. С ним ты пройдёшь путь земный и сохранишь душу твою.
СЛОВА ЛЮБОМУДРА
Великие Учителя заметили, что проблема нашего существования заключается в страдании, как подчинённости души чему-то внешнему, отличному от моей личной воли и независимому от неё. Это равно отъятию души у меня, ибо вслед за душой и воля моя становится страдательной: я отчуждаю свою волю вовне, во внешнюю власть, чтобы получить от моей отъятой души что-то и для себя (какое-то дыхание жизни). Таким образом я становлюсь причиной самого себя, признавая и утверждая этим свою принципиальную страдательность.
Откуда же взялась эта проблема, неведомая никакому другому существу на земле (до тех пор, пока оно не соединится с человеком)? Как явилась в мир воля без души, заимствующая и крадущая душу у других? В завершённом физическом Космосе такому нет места, (и потому человек - изгой Природы); всякое животное есть душа, и его воля, обнаруженная телом, едина с душою, (вот почему тело без души есть только труп; и невозможно представить себе, чтобы душа одного животного имела бы тело другого). И только в становящемся, незавершённом бытии может найтись место бесплотному духу, или идее, которая должна затем одушевиться и воплотиться (т.е. в моменте творения, когда нечто существует ещё только в уме Творца, чтобы затем стать и быть). Значит, мы находим себя в длящемся акте творения? Книги Бытия отвечают на этот вопрос утвердительно, если мы прочитываем их в ключе Евангельском, - как то и надлежит нам.
В самом деле, ведь творение завершается человеком: человек - венец творения. Но разве человек завершён? А что же тогда означают всемирная и священная истории? развитие религии и культуры? Разве не напоминают они нам ту эволюцию, которую прежде нас испытывал и физический космос, о чём имеем свидетельства многих наук? Разве мы не видим воочию, как поколения не повторяют друг друга, но либо совершенствуются, либо деградируют? И, наконец, каждый из нас, не должен ли усовершиться и исполниться, уподобившись Христу Иисусу, о котором сказано, как о совершенном человеке; в котором мы видим воплощённый Дух и Идею человека, получившую полное осуществление? ("Свершилось!" - сказал Он на кресте, и "На Мне исполнится всё", и "Я пришёл, чтобы исполнить").
Теперь Творение действительно подошло к концу: Иисус Христос есть первый завершившийся истинный человек, за которым последует всё человечество; но в нас оно ещё не завершилось. Вот почему мы говорим о нашем (человеческом) существовании, как об усовершении и исполнении.
В ключе сказанного становления и завершающегося творения наша экзистенциальная проблема,- если говорить более конкретно, - есть проблема генезиса последнего из существ в порядке творения - Человека-Слова. (Мы говорим о человеке-слове, потому что человек-обезъяна уже завершён (научный факт!), и, следуя апостольскому поучению о завершённом Человеке Логосе). Ибо тот Образец, который окормляет нашу волю к усовершению, засвидетельствован пред нами, как Божье Слово (Логос), которое вочеловечилось (водушевилось и воплотилось).
Но не только из Евангелия, но и из опыта знаем мы себя как Слово, - ибо духовный человек, покрывающий животного человека-обезъяну как бы чехлом, обнаруживается и выражается исключительно в слове, превращая в речь всё, до чего коснётся и на что обратит свой взор (подобно царю Мидасу, обращавшему всё в золото; а если, при этом, вспомнить, что "речь - золото", то аналогия превращается в мифологему).
Чтобы ни делал человек, он всегда изрекает - и не только когда движет гортанью и языком, но и когда движет рукой или ногой; и молчанием; и когда перемещает камни и т.д., и т.п., - то есть говорит всегда, везде, во всём, и всеми доступными средствами, не умея ничего другого. Ибо то, что бессловесно или инстинктивно - уже не его, но принадлежит плоти, - и он при том - страдателен. Он чужой в мире плоти, и поэтому, будучи изгнанным из Рая, из своей бестелесной обители, Адам облекается в "ризы кожаны", или во плоть, как в темницу, в наказание.
Конечно, текстуальный смысл мифа, который здесь использован уподобительно, говорит об обретении тела душой, выходящей из Вырея, - оттого речь идёт о "кожаных ризах". Но когда мы говорим о Слове, то нужно разуметь, что "плоть", которую оно обретает на земле, есть ветер, волнующий "волны души". Эта парадигма облечения Слова плотию (заметьте: не воплощения, как в случае Христа, а облечения) зафиксирована в Книге Бытия: сотворение мира словом Демиурга начинается с того, что ветер ("руах") носится над водами. Так созидается тектонический мир Слова. (В этом всяк может убедиться на своём опыте, если внимательно проанализирует свою ментальность). Не таково Царствие Божие, в его отличии от созижденного мира. Об этом сказывается так, что Тектон, Иосиф, не Отец Иисуса Христа. В Царствии Божием Слово не Ветер, который, черпая энергию от волн морских, может какое-то время существовать в отрыве от живого эфирного тела. В Царстве Божьем Слово есть Царь, Космократор, который, восседая на троне в эфире, господствует всему Космосу, вплоть до Преисподней. (Вот почему говорится в Евангелии, что, по воцарении Своём, Христос спустился в Преисподняя земли).
В истине своей Слово принадлежит не воздуху, но эфиру, или "небу", которое обнаруживается в подлежащих уровнях Дома Божья, как Вечеря Любви (Учителя с учениками), как Град праведный, как мир души, здравие тела, и отсутствие смерти, как воли; эфиру, который проникает все составы жизни, так что через это проникновение Слово осуществляется во всех составах, в том числе и в душе. Заметьте, что на этот раз я говорю уже не о "водах души", а о самой душе. Ибо, что такое "воды"? Это нечто бесформенное само по себе, принимающее форму сосуда и увлекаемое внешним движением, - отчего и возможно волнение вод ветром. Но душа оформлена: она "кристаллична": похожа, скорее, на драгоценный камень, имеющий свою огранку. Ясно, что камень (алмаз) не может быть движим ветром, но он проницается светом (эфиром), который создаёт игру бликов, благодаря которой бриллиант есть бриллиант, а не стекло, - что, собственно, и делает камень драгоценным. Ясно поэтому, что хотя в Царствии Божьем Слово имеет также и воздушное тело, оно отнюдь не ветер, обменивающийся энергией с волнами, но - слух. (Как сказал Ап. Павел, "через слышание" обретаем веру и спасение). Ибо эфирное слово есть слово не причиняющее, но сообщительное: оно изрекается в чей-то слух.
Напротив, слово воздушное есть слово причинное: оно в конечном счёте должно быть не столько услышано и понято, сколько вызвать эффект в субстанции бессловесной (которая не рождает слова сама по себе: для которой слово - не форма её).
Следовательно, эфирное богатство души, превращающее её в драгоценность и истинное сокровище человека, из которого износятся благая ближним его, состоит в общении и сообщительном единстве, окормляемом нравственным союзом с Отцом Небесным, к которому приводит нас Христос Иисус воскресший.
Когда же сей союз нарушается нами, и сообщительное единство с братом разрушается преступлением против него, то мы теряем эфирное тело: и душа наша, не будучи отсель освещаема изнутри эфирным светом, погружается во тьму: и мы теряем её в этой тьме.
Оказавшись таким образом вне Неба, на плоской земле, покрытой водами, в которых постоянно тонем (и, возгоняя волну, пытаемся оседлать её), мы находим себя нищими, так как небесное сокровище мы потеряли, а в физическом космосе нет ничего нашего (но только данное нам в удел Хозяином Сада, которое оказалось отнятым, как только ми вышли из договора с Ним). Так что в мир животного человека Слово нисходит в нищете и сиротстве. Человек-слово здесь уже не первородный сын, а пасынок, которому природный отец, Род, предпочитает шерстистого, немого Исава. И чтобы получить что-либо от животного Отца, Человек-слово вынужден постыдно обматывать свои руки шерстью (шкурой), и так, обманом, входить в кладовые Рода. Потеряв свою жену, душу, единую с Евой, Матерью всех живых, он крадёт из дома Матери одну из ничтожных рабынь, служанок, прислуживающую на браках, и держит её в плену, и пользуется её силой. Но, поскольку эта служанка распоряжается в Доме только во время брака, Слово устраивает непрерывный брак (и этот брак есть сторона культуры, обращённая к животной природе человека). Недаром, Христос Иисус, когда впервые входит в мир, приходит на брак. Но на этом браке он не со служанкой, наложницей, - он там с Матерью; и он не нуждается в вине этого брака для поддержания своих сил, - он превращает в вино Воды, истекающие из лона Бога Живого, Отца Его.
СЛОВА ПРОПОВЕДНИКА
Первородный грех часто путают и смешивают с так называемым прирождённым "грехом", который правильнее было бы называть не "грехом", а врождённым пороком воли. Последний можно рассматривать, как потенцию греха, получаемую нами вместе с земным рождением.
Человек (который в идее есть Христос) имеет, как известно Церкви Его, две природы: божественную и человеческую, или небесную и земную. Евангелие открывает нам эту двойственность, как двойное зачатие Иисуса у двух матерей (небесной и земной) и два рождения: плотское и духовное.
Сам по себе "грех" принадлежит кругу нравственных категорий, хотя и отрицательным образом, как впадение в безнравственность; следовательно, грех есть принадлежность небеснородной воли. Однако, возможность греха получается нами благодаря наличию земнородной воли, ибо та область, в которую воля может выступить из пределов нравственного союза с Отцом, создаётся земнородной волей, которой небесная (словесная) воля может рабствовать на путях лжи. Таким образом, получается, что если бы человек был одной лишь природы, небесной, то не мог бы желать ничего иного, кроме небесного; но именно наличие второй природы, земной, позволяет ему желать и н о г о. А поскольку эту возможность (желать земного, помимо небесного) мы получаем вместе с земным рождением от земной матери, постольку этот порок воли, заключающий в себе потенцию греха, является прирождённым .
Но потенция греха ещё не означает обязательной её реализации, ибо грех доброволен: можно преступить, но не непреложно. Ведь у Адама не было принуждения. Но был выбор между соблазном и верностью. Реализация (или нет) потенции греха разделяет человечество на два рода: грешное и праведное, - которые в логике Начала (архэ) символизируются двумя первочеловеками, а в логике рода, двумя прародителями. Эти два первочеловека, два Адама, суть Адам Книг Бытия и второй Адам Евангелия, Иисус из Назарета. Если говорить о них, как о сыновьях Бога, то первый Сын, Иисус Христос, сохранил своё божество, оставшись послушен Отцу, вплоть до смерти, тогда как второй, Адам, согрешил, и утратил своё божество, став родоначальником грешного человечества. (Хотя в истории Иисус является вторым, мы говорим о Нём, как о первородном Сыне, так как второй не рождается непосредственно от Бога, но является в результате греха, совершённого Сыном. Так что Адам есть в этом смысле согрешивший Иисус). Будучи поставлены рядом, они манифестируют нравственную свободу человека: в них идея человека распадается надвое, что указывает на присутствие в этой идее момента свободы. Как говорил Ап. Павел, свобода есть в духе. Мы видим из Откровения, что и Адам и Христос, оба духовны: рождены от Духа Божия; но в истории Адама об этом сказано метафизически (вдунул в него Своё Дыхание), в истории же Иисуса более конкретно. Эта эмбриональная идентичность Адама и Иисуса принуждает нас обратиться к становлению, или усовершению человека, в ходе какового реализуется сказанная свобода, и является известное нам различие между Иисусом и Адамом. В логике развития это различие таково, что Иисус усовершился в полного, или совершенного человека, - о чём и возгласил на Кресте, сказавши: "свершилось!", - Адам же, не исполнился, так как сорвал своё становление истинное, и получил лишь тень развития в создании образа совершенного человека (заметим в этой связи, что противопоставление истины и образа праведности, истинного Мессии и подобия его, как раз составило драму земного пути Христа).
Таким образом, когда мы говорим о первородном грехе, мы разумеем первую копию идеи человека, как она открывается нам в истории Адама, - из какового откровения мы знаем о себе (копии идеи), как об имеющих свободу, предстоящую нам в виде возможности и сопряжённого с нею выбора (согрешить или нет). И это знание есть составляющая свободы в том ментальном плане нашей воли, который Платон именует "второй навигацией". Это уже не та свобода, которая была изначально, а послеопытная свобода, в которую преобразуется начальная свобода, когда мы в результате "греха" ментально переходим из области любви и послушания в область труда (откуда и "вторая навигация", как работа вёслами). Начальная же свобода заключается в непринудительности послушания и верности договору, т.е. в надстоянии над причинением. (Каковое надстояние мы тут же утрачиваем, если начинаем "питаться кровью", - что запрещено законом Моисея, образно раскрывающим Первую Заповедь. Питание кровью, или душою плоти, что необходимо означает страдательность, или зависимость от причинного тела души).
Однако, знание нашей идеи, получаемое из истории Адама, оказывается неполным. И в самом деле, зачем нам знание об уже совершённом выборе, если мы не можем его обратить? Евангельское откровение о первородном сыне делает наше знание идеи человека полным, так как продолжает нашу свободу в возможность прощения греха и возвращения в Рай, к Отцу. Таково содержание понятия "первородного греха".
Что же до прирождённого порока воли, благодаря которому мы так легко и с практической непреложностью оказываемся (или находим себя) в состоянии совершённого греха,- то этим мы обязаны земле, вовлечённой в составы человека, и силе земли, инвестируемой в ментальную экономию человека, (в случае Иисуса это его земная мать, Мария, супруга Тектона = плотника). Эта сила привлекается к формальному развитию Слова, как тектонической (логической) конструкции, но не может быть инвестирована в ту область ментальной экономии, где обращается абсолютное благо (поэтому, когда Иисус раздаёт собравшимся вкруг Него дары Духа, Его земная мать оказывается вне тесного круга, и Он не признаёт её за свою Мать). И, поскольку эти силы земли легко доступны нам через нашу животную половину (или природу), постольку мы незаметно для себя начинаем предпочитать страдательность нравственности (чем и опасны уединённые услады), когда моральный закон посягает на душевный и телесный комфорт.
И всё же главным фактором в этом саморазврате остаётся передача греха в поколениях (так что в этом плане имя "первородный грех" надо понимать буквально, как грех первого рода человеков, который передаётся последующим). Механизм этой передачи прост: в состоянии отчуждённости от Господина, которое является следствием греха, отсутствует субстанциальная нравственность, как плоть и кровь живого союза верности и любви, и мы пребываем в области трудовой воли, созидающей свой мир, как тектоническую конструкцию, обеспечивающую страдательное выживание. Здесь нравственный закон формален, он спроецирован в кибер-пространство, где существует как разновидность управляющей функции, то есть в формате страдания-причинения. Поэтому формальная нравственность не может предложить человеку альтернативной энергии живого нравственного союза (который разрушен в грехе), а лишь причиняет страдание, конкурирующее с другими причинениями-страданиями. В такой ситуации естественно для человека предпочитать сладость горечи, расслабленность усилию, жизнь смерти, и уединение присутствию старшего начальника (под именем отца), который созидает свой мир для своего комфорта, а меня встраивает в него как элемент, не взирая на отрицательность моего страдания в нём (на мой дискомфорт). Моральный закон выступает здесь в ряду прочих строительных правил и конкурирующих проектов (будешь так себя вести - будешь наказан, ничего не добьёшься в жизни и т.д. и т.п.), и поэтому пренебречь им - даже доблесть, - так как преодолеваешь при этом страх и заявляешь себя в мире, как самостоятельного "прораба миростроительства". Так, под воздействием формально-нравственного отца становящаяся личность рождается в преступлении и живёт в анархии и ложном, проективном бытовании Права, где последнее выступает в виде Правил игры, которые соблюдаются, в силу выгоды их соблюдать, и нарушаются, когда это невыгодно. Таким образом, греховное состояние общества продуцирует само себя, передаваясь в поколениях. Все самые лучшие намерения в такой передаче - забота о детях, о мире и т.д., - на деле коррумпированы, экзистенциально лживы; так как выступают в виде тектонической формы, не имеющей под собой нравственной субстанции, то есть живого нравственного союза. Эта форма существует на острие авторитарной воли, стремящейся утвердить в мироздании полюбившуюся ей форму.
СЛОВА ПРАВОВЕДА
Адам, или м у ж , господствует в своём душевном доме, как наместник Царя, прилагая к своему домостроительству власть царскую. Это означает, что помимо пространства Сада, в котором Адам бытийствует посредством своей жены (души), существует пространство Города, упорядоченное присутствием Царя, в вассальном отношении верности и минориальности к которому пребывает Адам.
Царь же есть верховный судья, суды которого являются право-образующими образцами (прецендентами), следуя которым Адам осуществляет свою личную судебную власть в своём душевном доме. Принципиально важно здесь закрепить то, что Христос не осуществляет над тобой прямой власти, не даёт прямых указаний, но своими судами, - обнаруживающимися в поступках, в дружеских и публичных отношениях, - создаёт прецеденты, окормляющие судопроизводство всякого верного мужа в дому его. Именно поэтому без жизнеописания Христа Благая Весть остаётся только обещанием, но не окормлением жизнедеятельности, так как его жизнь является источником прецедентного права, на основании которого всякий Адам, как верный Царя небесного, осуществляет судебную власть в своём ментальном доме. (Обратите внимание на то, как отличается таковая власть от известного "умного делания", воинствующего и строящего в душевном доме. Если это "делание" не прибегает неложно к Царю, как источнику права и силы, и не стяжает тем самым Его власть, по причастию, то оно остаётся целиком тектоническим, заимствующим у язычества теургические приёмы).
Таким образом, если Град Божий представляет собой, прежде всего, правовую конструкцию, которой подчинено всё остальное, то Град нечестия, в котором главное - это блага цивилизации, которыми должна соблазниться жена, - представляет собою артель по добыванию этих благ и гарем, как результат, в котором попраны правоотношения, восходящие к Царю небесному, и господствует наслаждение. Такому устройству необходимо присущ тиран, олицетворяющий "справедливость" распределения благ и удовольствий, - адова насмешка над Царством небесным. В контексте этой насмешки лежит и демонстрация величия артельного труда - строительство башни до неба, как альтернативы порушенной лестнице Иакова Праведного, и вызов общине праведных, ходящих с Богом. (Обожение человека не через усыновление Богу, а через отрицание существования Бога и провозглашение, поэтому, человека самовластным венцом самодостаточного космоса).
В Писании этому безумному предприятию предречён неизбежный крах, оттого что люди не согласятся между собой в отношении "справедливого" распределения, потому что тяготы труда входят в противоречие со стремлением наслаждаться плодами труда; и нет здесь равновесия, так как каждый стремится свести тяготы к минимуму и, в пределе, к нулю. Отсюда - труд подневольный, рабство египетское на строительстве башен.
СЛОВА ЛЮБОМУДРА
Свой язык (и вместе свою образность) христианская философия получает в наследство от так наз. "языческой" (или городской религии: от религии языков, или народов, которая названа так в отличие от вселенской религии Империи, в которую эти народы вошли). В свою очередь язычество опирается на до-городские, племенные культы, вбирает в себя их образность, которую затем транслирует во вселенскую религию, которая вырастает из городской. Поэтому, если не осознавать неистребимую метафоричность этого языка и его образов в отношении христианской истины, можно впасть в заблуждение.
Так, например, христианская философия оперирует такими понятиями, как Бог, или Податель; Гот, или Добро; Демиург, или Творец и т.п., - вкладывая в них несколько иное содержание, - если не совсем иное.
Так, в легенде о грехопадении первого человека, включённой христианством в корпус своей умной рефлексии, Хозяин Сада, Податель первой заповеди, прежде обнаруживает себя Одержителем животного Космоса. Его упорядочивающая власть сказывается в том, что Он каждому роду определяет местообитание (кому воду, кому землю, кому воздух, а человеку - Сад) и порядок питания; при этом определителем рода является пища, разрешённая и запретная к употреблению, о чём ясно сказано именно в отношении человека. С тем лишь отличием, что животным принудительно определён порядок питания, а человеку, как обладающему свободной волей, дан закон питания. То есть порядок, который Он устанавливает, есть тотемический: в нём себе-идентичностъ всякого рода создаётся и сберегается тотемом, или идеальным родом, которому причащаются через поедание его плоти (в каковом акте индивиду сообщается субстанция рода). По логике тотемического родства, ядущий тождествен пище, и потому дереву тождествен тот, кто ест плод этого дерева, по принципу: "я есмь тот, кого я ем". Таким образом, в этой логике, Адам поедающий плод дерева, есть также и само это дерево.
Согласно этому порядку, тотем Адама есть з н а н и е, так как пищей, запретной к употреблению для него, является плод Древа Познания. Таким образом, человек в этой (языческой) философии, использующей для выражения своих истин древнюю тотемическую логику, определён, как Ум. И сей УМ, как идеальное родовое человека, есть божество (ибо сказано, что, съевши плода знания, человеки "станут, яко Бози, знающи добро и зло"). То есть, в данном контексте, Ум, как божество, есть моральный Ум, способный определить волю человека в качестве благой. Отсюда ясно, что в ветхозаветном корпусе Первая Заповедь, как откровение о существе Адама, примыкает к Книгам Премудрости Соломоновой, и вполне соответствует философии греческого полиса. Однако философия Империи, каковой является философия христианская, открывает иное существо человека, в котором Человек творческий, мудрый, выступает как незавершённый и, в завершённости, должный стать подлежащим и служебным в составах совершенного человека, который прежде всего есть общник брату своему, и для него закон, уже не закон питания, а выражение права. Потому и суть империи есть Право, а не ремесло, не хитрость Улисса, как это было в полисе.
Мир, освещаемый солнцем есть физический мир, а Мир, освещаемый Богом, как светилом, есть нравственный мир ("мир" как лад и общность); и око, видящее в свете божьем, видит, что можно и чего нельзя делать (не по невозможности сделать это, а вследствие запрещения, исходящего от Царя помазанного) и это есть веда, или истинное знание. Знание же, сообщаемое Адаму своевольной женой о том, что хорошо и что плохо ей, есть ложное знание; и оно лукаво, ибо в нём нет прямоты, но обходит оно запрещение Божье.
Заметим, что Христос Иисус желал восставить Иерусалим, как Новый Вавилон, и Он вошёл во град, казалось бы приуготовленный к тому проповедью Иоанновой: вошёл как Помазанник Божий, мистериально; явил свои суды, к которым должен был обратиться теперь раскаявшийся, по Иоанну; призыв к каковому обращению звучал неприкровенно, как СЛЕДУЙ ЗА МНОЙ! И те, кто последовал, действительно образовали Новый Вавилон, или Небесный Иерусалим, в отражениях именуясь "христианами".
(В скобках можно отметить также, что постоянные обличения Вавилона, как вселенской блудницы, были бы совершенно бессмысленны, если бы этот град не предназначен был быть Вратами Божьими. Ибо "филиппики" в его адрес продиктованы были, конечно же, обманутыми ожиданиями и нравственными разочарованиями.)
Принявший Царя Иисуса и его суды в качестве претендентов для суда в собственном душевном доме дал место вознёсшемуся Христу (а именно, доставил Ему трон царский) в своём персональном граде духовном, который есть субстанция явленного Града Божия, гражданином которого он таким образом стал.
СЛОВА ЛЮБОМУДРА
Все живое, чувствующее и ощущающее друг друга, или всякую душу живую, обнаруживающуюся для подобной себе (открывающуюся другу) в схватываемых чувством формах, Боги произвели от Земли; произвели Словом, которое есть начало всякой чувственной формы. Слово же, будучи однажды запечатлено во плоти, утрачивает свою субстанцию (смысловую) и, вместе с нею, возможность логической трансформации; и, таким образом определяет вид животного, не могущий трансмутировать в другой вид. (Мудрость, которой открыта тайна творения, говорит о Слове, как начале всякой живой души, потому что только в сфере умопостигаемых смысло-несущих форм может пребывать в единстве всё многообразие не переходящих друг в друга форм чувственных).
Человека Боги также извели от Земли и определили словом, как животный вид. Но, сверх того, экземпляры этого вида Боги стали сопрягать совсем с иным существом - изведённым от Духа Божия. Слово Божие стали брачевать с душою земною, как с женой (именно, не в смысле соития, а в смысле супружества, или совместного прохождения жизненного пути, отчего в начале своём жена и определяется Словом Божьим как помощница). Об этом же в Писании сказано, яко сыны Божьи стали брать себе дочерей человеческих в жёны (Быт. 6,2).
Таким образом, "человек" не как вид, но как брачная пара: "двое, муж и жена во плоти единой" имеет две души; земную и небесную и соответственно - две воли и двух субъектов воли; каковые воли не пребывают в органическом единстве, но относительно независимы, автономны, и находятся в тех отношениях друг с другом, на которые взаимно со-изволяют, - на каковое изволение уповает и которое предрекает Бог, говоря, яко "не вечно Духу Моему быть пренебрегаему человеками" (Быт. 8,3).
Сказанным супружеством Боги (Элогим) соединили небо и землю и этим завершили домостроительство Своё, то есть создание живого Космоса.
Это в действительности свершается, если брак удаётся, если сказанные воли устанавливаются в правильном отношении друг к другу, и это правильное отношение есть отношение послушания. Но как же может принципиально бессловесная воля быть послушна Слову? Здесь явно не хватает посредника, (примерно или даже точно такого - ибо это он и есть - какого имеет душа прихожанина в тектонике и убранстве храма, в образах и гармонии песнопений); посредника транслирующего речь в эмоции и чувства.
Индуисты говорят, что в генезисе человека участвует Речь: что человек рождается от Брамы и Речи. В Библии мы находим то же самое - Адама образует Речь, ибо он становится в процессе называния вещей Вселенной, открывающейся чувствам. "И нарек человек имена всем скотам и птицам, и всем зверям полевым..." (Быт.2,20)
Понятно, что животная (земная) воля, ищущая чувственного наполнения, не может следовать за изволением Верности, обращенным к Небу, будучи прикованной к предметам чувств (к естественному пространству воли); прежде она должна быть отделена от предметов, извлечена из моря чувственности, как рыба. (Поэтому, между прочим, посредники между Сыном Божиим и человеками суть рыбари). Это извлечение животной души из воды и осуществляет муж-посредник, замещающий предметы чувств звуковыми формами речи, которые бифункциональны: с одной стороны, это сигналы стадной коммуникации, организующие коллективные поведения, а с другой стороны - логические конструкции, способные нести смыслы, обнаруживающие состояния духа и субъектов смысла. Так что образуется мост между общностями разного уровня, по восходящей: симбиоз, сигнальная стадная общность, орудийная общность (общество Башни), нравственно-правовая общность, или гражданская общественность, Град Божий во главе с Помазанником и, наконец, Семья Бога, или Сыны Божии во главе с Отцом, прославляемые Матерью (Супругой Бога, или Духом Святым Его). Этим мостом, сущим в человеках, и соединяется Земля с Небом. В аспектах такого Домостроительства Земля представляется яйцом Пеликана, энтелехия которого - птенец. Таким образом, Град и Градостроитель суть те посредники, которые приводят животную волю к послушанию мужу, служащему Царю Небесному. С одной стороны потому, что как раз во граде животная душа пребывает исключительно в условном сигнальном поле (пониманием и выражением какового принципа служит устранение из города всего естественного, так что природа допустима лишь в виде искусного подражания ей, - японский сад или версальский парк, например; с другой же стороны потому, что Бог обнаруживается в морали и праве, последние же суть функции отношений сотрудничества и со-потребления во граде. (Часто говорят о любви, как проявлении Бога, и даже противопоставляют любовь закону и морали. Однако, такие суждения весьма соблазнительны. Скорее, можно говорить о Любви Бога как субстанции права и морали).
Отсюда, может показаться, будто в легенде о грехопадении не хватает града; на самом же деле град там присутствует, ведь факт заповеди лежит в морально-правовой сфере, последняя же, как мы выяснили, базируется на деятельности, созидающей артефакты. И такая деятельность у Адама и Евы имеется - они возделывают Сад, пользуются плодами своей агрокультуры и пребывают в правовых отношениях с Хозяином Сада (договор аренды на началах раздела продукции: эти плоды вам, а эти только мне...). И хотя верно то, что в любви душа послушно следует за Ведущим (началом), так как имеет естественный объект своего воздыхания - чувственный (плотский) облик Возлюбленного, однако сам Возлюбленный, будучи в принципе бестелесным, обнаруживается всё таки в городе, т.е. в кристалле отношений, огранённом законом, ибо любят за доблесть (иначе это будет просто влечением), доблесть же сообщает красоту плоти.
Возделывается же прежде всего цветник души, как ближайшая часть Сада, и здесь происходит разделение: культивировать ли душу в идолопоклонстве или в почтительной преданности Отцу; отсюда и два разных града.
СЛОВА ПРОПОВЕДНИКА
И насадил Отец Сад цветущий вечно, орошаемый реками, истекающими из Лона Бога Живого; произращающий всякий плод во благо живущему, насельнику сего Сада; на земле тучной, неосквернённой, не тронутой никаким орудием; и поселил в Саду человека.
Что же это за Сад, дорогие мои, и как надлежит понимать нам эти слова Его о "Саде", сказанные через пророка и Учителя нашего Моисея?
Чтобы уразуметь это, вспомним, прежде всего, кто есть человек, насельник Сада, или, правильнее сказать, муж, ибо именно это означает имя Адам. На человека истинного и совершенного (и потому в полноте отвечающего содержанию имени "человек") указал нам Отец Небесный через Пилата, орудие промысла Божия, и Человек этот есть Христос, или Царь, царство которого не от мира сего. Последнее означает, что власть этого Царства не имеет в себе ничего от телесных причин, и подчинение ей не имеет в себе ничего от телесной страдательности. То есть и Царь и Царство целиком лежат в бестелесной, духовной сфере бытия персонального, и таким образом человек есть дух; но не вообще только дух, а рождённый в Духе Божием, и посему сам - бог; то есть существо высшее и духовное в порядках бытия, которому подчинены и служат энергии низших телесных начал. От Царя получает муж власть и силу для осуществления сего подчинения, яко человек истинный есть дух бестелесный и начало господствующее в составах воли человека, окормляющее движения земнородной души, как помощницы, отдающей силы свои в строение Града Божия.
Сказанному отвечает раскрытие человека, как Адама, или мужа, прилагающего власть домохозяина в доме своём душевном, у которого в подчинении пребывает жена, или душа земная, данная ему в помощники. Адам же, в истине, есть начало небесное, как изведённый от Дыхания Божия, которое Творец уделил брению, тогда как Ева есть изъявление плоти, как изведённая от плоти Адама, и есть земля культивируемая (или а д а м а), к плодородию которой прилагает труды Адам, сиречь "муж". Но прежде того, земля, в которую всажен Адам, как делатель, пользующийся плодами земли, есть Сад, насажденный Богом, который произрастает по Божьему благословлению, а не вследствие трудов Адама. Также и жену дал Адаму Бог, а не сам он её создал. Что, однако, не отменяет для Адама необходимости возделывать ростки семени Божьего в цветнике души своей.
Жена непорочная, послушная мужу, верному Господину его, и есть, собственно то главное, что уделилось Адаму от Сада Божия, произращающего плоды радости бытия, приносимые Адаму женой в пору субботнюю, свободную от тектонических усилий по извлечению плода земного. Сад Божий есть поэтому бытийное пространство непорочной земной души Адама верного Господину своему, Хозяину Сада.
Таким образом, Адам, как имеющий через жену свою корни в Саду Божием, сам разумеется как древо сего Сада, которое ветвями своими (кои сиречь руки его, воздетые к светилу, освещающему Сад, благодаря каковому свету и можно различать, что есть в Саду, - и Светило это есть Господин, Хозяин Сада, издающий закон пребывания в Саду Его. Каковой закон есть свет богоугодного разумения; и свет этот позволяет видеть разумным оком плод запретный и отличать его от других, разрешённых) возрастает к небу.
Итак, Адам верный, вкушающий плоды жизни, подаваемые непорочной и послушной женой его, разумеется древом жизни. Адам же грешный, презревший Господина и заповедь Его, в угоду жене произносящий суд лицеприятный, доверившийся ей в суждении о добром и лукавом, наместо закона Хозяйского; этот Адам разумеется древом познания доброго и лукавого. И познание сие есть ложное. Сказано о нём в Писании, яко "познал Адам жену свою", то есть жену познал на деле, знание же доброго и лукавого - у Бога. Познал и стал угождать, и жена стала строптива, и те плоды жизни, что ранее приносила, будучи послушна, теперь отдаёт за плату, и должен Адам трудиться, чтобы угодить ей и получить плод. И через то порушился человек, как он был задуман изначально, ибо слово бестелесное затрудняется теперь стать плотью. А ведь именно так стал Человек - читаем мы у Иоанна, - яко Слово, обращенное к Богу, стало плотию. Потому что слово мужа стало теперь пустое, т.к. душа (жена) послушно не следует за ним.
Стало быть, земля, в которой обитает ослушник заповеди, или почва душевная теперь неплодоносна, и растит ему тернии и волчцы. Таким образом разрушен оказывается союз духа и души, слова и плоти, - хотя, казалось, Адам хотел плотнее сблизиться с женой, угодить ей, и пренебрёг ради этого верностью Господину. Но при этом разрушению подвергся Град, сложенный камнями закона; град, который в истине зовётся Вавилон, или Врата Божьи, ибо только во граде может быть Царь, и Царём помазанником входит во Град Бог. Таким образом, разрушая город преступлением закона, человек разрушает свой брак с женой, теряет душу и плоть, становясь духом бесприютным, и вкушает смерть. Оттого-то и поучает Царь, говоря: "Пекитесь прежде о Царствии Божием, и остальное приложится вам".
В совершенном человеке, Иисусе, союз с женой не нарушен, потому что в целости Вавилон Его. И оттого мы не находим у Иисуса жены, как кого-то отдельного от него, и не женится Иисус, но - Андрогин есть, в котором мужское и женское слиты воедино. Потому же воскресение в духе, которое испытывает грешный человек, восставая в верности к Царю и восстанавливая этим град, есть одновременно брак с душою своею, женой; и через то - возвращение к жизни полно-кровной от призрачного существования тенью Аида бесплотною; каковой брак и знаменуется в Евангелии браком в Кане Галилейской.
Адам же, изгнанный из Рая, изгнан, заметим, со своей женой. То есть он в этом состоянии изгнания, под гневом, является отделённый от своей жены: то, что ранее являло одну плоть (муж и жена во плоти единой) является как две плоти: одна, плоть души есть, собственно, тело, и вторая, плоть духа, есть слово.
Следствием разрушения Града Праведного, Престола Помазанника; града бесплотного, обнаруживающегося в Праве (или Законе), и таким образом "града не от мира его", как говорил о нём Царь Иисус, - явилось созидание Града блудного, который строит грешный Адам, он же Каин. Град этот, в отличие от града праведного, плотен, так как имеет целью уловить сбегающую от него строптивую и неверную жену: соблазнить её, обмануть, снасильничать, и так вырвать у неё нужные для оживления слова сухого влажные силы жизни.
Но никакие услады познания жены не могут решить проблемы наследования, то есть продолжения жизни за гробом; потому что душа, жена, остаётся неплодна: она приносит плоды познания, но не приносит плода жизни. (Ведь деятельность доставляет энергии, стимулирующие деятельность, и только; жизнь же, которая есть дар Божий, деятельностью не добывается.) По смерти она поглощается землёй (что знаменуется выливанием крови на землю, как действия греховного; это кровь Авеля, кровь неправо казнённых галилеян и т.д.); дух же человеческий, являющийся началом личности, лишается души и не может более воплотиться, становясь бесплотным духом, разрушающейся "мыслеформой".
И вот, человек уже не горд, как прежде, но сломлен неудачами и готов ограничить своё самоволие, опирающееся на знание, в обмен на облегчение своей участи. Это самосознание мы находим у Абрама праведного. И Бог приходит к Абраму с предложением союза, договора, согласно которому Бог даст ему землю плодовитую, текущую молоком и мёдом, и жена его принесёт плод: у него появится сын, наследующий его личность, его дух, в котором он продлит свой век,- тогда как ранее рождается лишь чуждое ему (сын рабыни, Измаил, ибо жена его - рабыня, а не супруга, ибо он силой берёт от неё то, что хочет). Теперь Бог предлагает ему субботу и заповедь, которым он должен научить и потомков своих (ходить по закону), и Бог даст ему плод Земли. Это означает ограничение умной деятельности и открытию через это поля для деятельности Бога в его душевном доме, благодаря чему супруга принесёт ему плод в виде душевных сил здесь и воскресения там. В Писании это выражено так, что подчёркнуто неплодная Сара, уже не могущая рожать по естеству, зачинает и приносит Абраму сына, от которого должно произойти новое человечество, ходящее в законе Божьем и приуготовляемое к Спасению. Это грядое Спасение прообразуется здесь принесением Авраамом Богу в жертву сына своего Исаака. Ближайшим же образом, это жертвоприношение есть шаг, которым Авраам подтверждает свою безраздельную верность договору с Богом.
СЛОВА УЧИТЕЛЯ
И сказал Бог человеку: вот, владей словом, подобно Мне, и выражай им любовь твою ко Мне, Отцу твоему, и нареки имена всем душам живым, и всему, что изведёшь ты из пучины словом своим, подобно Мне; однако имени "доброго" или "злого" не давай ничему, ибо суд об этом - у Меня; имена же эти суть запретные для тебя; если нарушишь заповедь эту единую, то явится из пучины змей, Левиафан, и поглотит тебя, и во чреве его будешь спать, доколе не воскрешу тебя к жизни Словом Моим предвечным. И душу свою ты ощетишь, ибо соединится она со Змеем, ты же будешь в рабстве у них, и так умрёшь для жизни в Раю. Посему не нарушай заповеди Моей! Но словом почтения и любви соединяйся с Духом Моим, и так господствуй над душою своею, которая будет тебе послушна. Так сказал Бог и закончил наставление Своё Отчее, и оставил Адама одного в Раю.
И мы знаем, что Адам нарушил запрет, ослушался Отца и стал нарекать имена "доброго" и "злого" тому, что изводило слово его из пучины, и так взял себе суд, которого не вручал ему Отец. Разумеется, он не хотел этого, но по неопытности вверился жене и через неё узнал, что добро ему быти в Раю и возвышаться над тварью, и быть на равных с Богами, и возлюбил он себя как сына Божия, и через то вызвал к жизни демона гордыни. Этот коварный демон, дав ему порадоваться "глупостью" твари, обратился на него самого, когда склонился Адам над источником чистым, чтобы испить воды, сказал ему демон гордыни: воззри на себя, разве подобен ты Богу? не твоё ли это тело плоти? и не подобен ли ты руконогим лемурам, лазающим по деревьям? разве не видел ты, как душит лемура леопард, как разрывает плоть его и размалывает зубами кости его? И вот, нет его, и душу его поглотила земля. Не то же ли будет с тобою? Как же вознамерился ты жить вечно, будучи плотян? И не для того ли обманул тебя Бог, чтобы ты слушался его и был ему рабом, возделывал Сад Его?
От этих слов демона отверзлись очи Адамовы, и узрел он свою плоть, и познал он смерть, как з л о, и опечалился много. И когда услышал Глас Божий в Саду, приближающийся, спрятался в кустах, ибо возненавидел Отца своего. И Бог воззвал к нему: Адам, где ты, почто прячешься от Лица Моего? Выходи, да узрю тебя. И тогда сделал себе Адам препоясание листвяное, чтобы прикрыть плоть свою, которой устыдился, и вышел. Увидел же Бог одеяние Адамово и вопросил: кто сказал тебе стыдиться плоти своей? Адам же обуянный демоном гордыни вопросил Господа: почто обманул ты меня, назвав сыном своим, и вот все небожители смеются надо мной?
Однако не умрёшь, сказал ему Бог, - верь Мне. Адам же сказал: не верю тебе, ибо отверзлись очи мои, верю глазам своим. И в обиде на Отца удалился.
|