Незванов Андрей Семенович. Солнце Правды над Горизонтом Закона

0x01 graphic

Sol Veritatis

"Античная философия права ставила перед собой проблему: является ли право продуктом природы (physei) или продуктом искусства (thesei или nomo)? - пишет социолог Фердинанд Тённис. - "Ответ современной теории сводится, по его словам, к следующему: всё, что проистекает из человеческой воли, и всё, что она создает, является одновременно и естественным, и искусственным".

О какой именно теории идёт речь, Тённис не уточняет.

Право - достояние цивилизации; то есть общества, непрерывно производящего себя в качестве артефакта. Отсюда и право "как порождение человеческого, мыслящего духа" есть вещь скорее искусственная, - хотя Фердинанд и говорит не о сотворении, а о "порождении", и даже выделяет последнее слово курсивом.

Тем не менее, он сам спешит оправдать такое видение, отмечая, что "искусственное в своем развитии перерастает естественное по мере того, как специфически человеческая и, в частности, ментальная сила воли приобретает все большее значение и объем, пока не достигает, наконец, относительной независимости от своего природного базиса, так что может быть противопоставлена ему".

Тем не менее, практика показывает, что Право как артефакт, "как система идей, правил и положений", быстро превращается в свою противоположность, воспроизводясь чисто формально, казуистически, если не поддерживается чем-то живым, моральным, превращающим приверженность следованию закону в высшую ценность; и так питающим правдивое (нелживое) правосознание.

Эта моральная "протоплазма права", по выражению Тённиса, "предполагающая естественное и необходимое существование человечества и связей между людьми", рассматривается (видимо, той самой современной теорией) "в качестве изначального и необходимого продукта их совместной жизни...".

"Именно в этом смысле следует понимать учение, гласившее, что существует право, в котором Природа выступает наставником всех живых существ и которое поэтому свойственно всему человечеству" - утверждает Фердинанд.

Обычное наблюдение показывает, что у всех общественных животных существует коммуникативная регуляция взаимного поведения. Аналогичная регуляция есть и внутри популяции - у растений, например. Биология делает значительный шаг вперёд, когда переходит от теоретической модели индивидуума во внешней среде к представлению о сообществах живых существ, организуемых внутренним общением.

Но можно ли именовать такую естественную коммуникативную регуляцию "Правом"?

Думается, право появляется и работает среди людей как раз там и тогда, где и когда естественная коммуникативная регуляция взаимоотношений внутри локальной общности даёт сбой. А именно, некто имярек не опознаётся как "свой" и выглядит как "чужой", вызывая агрессию самосохранения сообщества (что типично для деревни, например). Тут-то и вступает в силу закон, защищающий этого "неестественного" члена общества от агрессии "своячков". То есть, Право как конвенциальный институт является протезом, нивелирующим хромоту естественной самоорганизации.

Можно ли на этом основании считать его полностью искусственным продуктом? Едва ли. Скорее, Право опирается на более широкую общность: такую, скажем, как всех "разумных существ" Иммануила Канта.

Фердинанд подтверждает наше видение, когда обуславливает господство права в обществе взаимоотчуждением прежде своих, даже очень близких людей в качестве самодеятельных индустриалов.

Он пишет, в частности:

"В такой, всё время расширяющейся области искусственных субъектов, они (близкие) теряют друг друга, и друг от друга отъединяются, пока наконец сын не начинает как равный индивидуум противостоять отцу, жена -- мужу, слуга -- господину, и наоборот, пока друг с другом не начинают соприкасаться самые далекие, равнодушные, а по своей живосущей воле даже враждебные друг другу (sic!) продавцы товаров, с напускным дружелюбием заключающие между собой обменные контракты. И тогда эта свобода, позволяющая им собираться вместе, легкость, с какой заключаются сделки, и равенство разумных людей кажутся им (да и действительно являются для них) чем-то естественным".

Это новое поверхностное естество есть "привычка". Её роль в функционировании права Фердинанд описывает так, что ... "всякое общностное право/.../ можно сравнить с неким органом или произведением, возникающим благодаря соответствующей, многократно повторяющейся деятельности, благодаря упражнению...".

То есть, праву и законосообразному поведению учатся, как и всякому другому умению, из числа нужных для житья в цивилизованном мире.

На этом разговор о Праве можно было бы завершить, если бы индустриальный мегаполис был конечной целью Творца или вершиной развития Жизни.

Учёные люди так и думают. А "религиозные сказки" о Заповедях или Законах Бога относят к разряду пропедевтической и психологической помощи в деле создания ценности права для индивидуума (искусственной морали цивилизации) и выработки привычки и потребности к законосообразному поведению. Но главную ставку они, конечно же делают на разум: то есть, на формирование у гражданина утилитарного рационального правосознания; сиречь понимания необходимости и полезности права для городской жизни.

Таким образом живое начало в сфере права исходит от земли, то есть от плоти человека - почему это живое Тённис и называет "естественным", или "натуральным". Что же касается духа, то для науки не существует живого Духа. Этим словом учёные люди называют всё, что связано с мышлением или разумением. В их числе Фердинанд, который характеризует право как "порождение человеческого мыслящего духа: как систему идей, правил и положений, которую можно сравнить с неким органом или произведением, возникающим благодаря соответствующей, многократно повторяющейся деятельности...".

Однако жизнь этому "органу" придаёт не "мыслящий дух", а то целое, к которому он принадлежит: целое, предполагающее естественное и необходимое существование человечества и связей между людьми...".

"Орган" Права сам является своей целью и развивается "в направлении от всеобщего к особенному" - пишет Фердинанд.

Ясно, что такое развитие ведёт только ко всё более тонкой функциональности Права, как рационального защитника чужих от своих, странных от обычных, уродливых от нормальных, etc.

Именно это развитие Права мы и наблюдаем в современной цивилизации Постмодерна. Идеологи правового общества находят всё новых и новых "чужих", теперь уже не только представителей других рас, но также уродов и извращенцев, которые, как некогда евреи, нуждаются в законной защите от традиционных сообществ внутри цивилизации как формы сотрудничества чужих друг другу людей.

Другая линия совершенствования права как институционального артефакта - добиться исключительно персональной идентификации субъекта права. Поскольку правовые нормы регулируют только взаимодействия масок в ходе пьесы. Если суд под ролевой маской видит и узнаёт физиономию реального плотского человека, и такое узнавание влияет на решение суда, это считается коррупцией законоправства, или правосудия. Средством достижения такого совершенства гражданское общество Постмодернити считает всеобщее безусловное равенство всех физических субъектов права, независимо от пола, расы, национальности, вероисповедания, уродств, болезней, и т.д.

Фердинанд Тённис провозглашает такое равенство в качестве необходимого условия действительности Права как сценического действа.

Он пишет:

"... в качестве естественных личностей все люди равны друг другу".

Очевидно, что такое "равенство" есть игнорирование родовых и культурных особенностей естественного лица и, значит, вырывание его из всех онтогенетических общественных связей, изъятие из потестарных отношений, отчуждение его от ближних. Последнее декларируется как "свобода":

"Каждый наделен неограниченной свободой ставить перед собой любые цели, применять любые средства. Каждый тут господин себе самому и ни один -- не господин другому. Они друг от друга независимы".

Такой человек - типичный пролетарий, или индустриальный работник, чья жизненная задача приводить в движение машину, получая взамен средства для поддержания своих физических и "скукоженных" психических сил.

Этот процесс ментализации человека индустриального общества Тённис фиксирует, говоря, что "искусственное в своем развитии перерастает естественное, по мере того как специфически человеческая, и в частности ментальная, сила воли приобретает все большее значение...".

В результате "естественный человек" Руссо только эксплуатируется, но не живёт полной жизнью, - нехватка каковой компенсируется наркотизацией.

Сила этого пролетария и есть то "естественное" (= живое), что работает в сфере научно-атеистически мыслимого, созидаемого и практикуемого права, в котором "существенным является то, что все люди могут вступать между собой в деловые отношения, если только захотят, и что вне сферы по собственной воле возложенных на себя обязательств, заключенных договоров и связующих взаимоотношений каждый обладает и пользуется совершенной свободой".

Всё как будто так, и всё же чего-то не хватает в этой картинке. Мораль естественной личности, движущей махину права, как-то не помещается в утилитарные рамки "добра" как удовольствия и "зла" как боли. Ну, чего ему ещё надо?! Даёшь ему жратвы, водки, бабу, а он, как напьётся, начинает бурчать что-то о Правде, Грехе, Справедливости, Высшем Суде и т.п... Странно как-то!

Ну не хочет упорно мыслящий дух его довольствоваться научно обоснованными резонами для бесспорно общеполезных действий (?). И всегда среди пролетариев духа находится имярек, который вопреки всем доводам рассудка держится каких-то дурацких пережитков, заповедей..., и хранит за пазухой грамоту с решениями Высшего Суда.

"И где же этот Суд?" -- спрашивается. Оказывается, что "на Небе". Не на том, в котором самолёты, а на том, что простирается над живой плотью, именуемой "Землёй", и соединяется с нею.

В этом Небе ходит Солнце Правды, освещая линию Горизонта, соединяющую Небо и Землю. Оно восходит из Земли над Горизонтом, и заходит за Горизонт, опускаясь в глубину Земли, аж до Преисподней, где томятся души грешников.

Горизонт этот есть Закон Божий, которым сходятся, соприкасаясь, земное и небесное в человеке, или плотское и духовное. Выше Горизонта - жизнь Духа, или Дыхание Божье; ниже горизонта - жизнь плоти и смерть Духа. Блюдёшь Закон - ходишь по тверди; нарушаешь - проваливаешься вглубь.

Всё как будто ясно..., но не до конца.

Дело в том, что в этой перспективе Горизонт выглядит только как поверхность или черта разделительная. Но человек един. Значит должно быть что-то однородное в двух полусферах бытия, сшиваемое Законом до неразличимости шва (?). Или что-то сквозное, не замечающее границы, свободно проходящее сквозь неё в обоих направлениях?

Оказывается, в самом деле есть такое сквозное бытие - это детство! Дети суть странники, свободно ходящие от Земли к Небу и обратно сквозь горизонт Закона. Их пропуск - невинность. Они равны Адаму и Еве до грехопадения.

"Не препятствуйте детям приходить ко Мне!" - велел Царь Небесный вочеловеченный рабам своим.

И "Будьте как дети!" - наставлял Учитель Закона учеников своих.

А что же взрослые? - спросите вы - есть ли в душах их какая-то "соединительная ткань", помощью которой срастаются воедино Земля Плоти и Небо Духа сквозь сферу права?

Ответ может быть только положительным. Конечно есть! Это потестарные отношения старшего и младшего, отца и сына.

Жизнь Духа Святого проходит в почтительном послушании Сына Божьего своему Отцу Небесному. Именно от Отца получает Он заповеди, предохраняющие души соблазнённых человеков от окончательной гибели, подобно тому, как получил их первый человек Адам.

Эти заповеди Он сообщает людям как Учитель и утверждает их как Царь в качестве Закона, - не конвенциального, регулятивного, а авторитетного, повелительного.

На основе данного Ему откровенного Знания границ Богопомазанный Царь вершит Суд, или Правду. Почему и зовётся Солнцем Правды, освещающим паутину права, сплетённую людьми на земной поверхности.

Однако, Сын Божий Иисус, рождённый в человеках от земной матери Марии, не был бы способен практиковать Послушания Небесному Отцу после своего Рождения в Духе, если бы не научился этому, возрастая в плотской семье, от приёмного отца своего Иосифа Тектона.

Таким образом, имение отца и признание его власти образует в конечном итоге лестницу, по которой имярек может подняться над горизонтом созижденного права. Без такой лестницы открывается путь только вниз - в хитрую беззаконную плоть, чреватую смертью. Чем и страшны сиротство и безотцовщина.

Указанное значение потестарных отношений вообще и власти отца в частности косвенно подтверждается Фердинандом Тённисом, когда он указывает, что свободе нравственного пролетария, или "голого индивидуума, скинувшего с себя свои многообразные гражданские одеяния" в античности "противостоял не только такой институт, как служение, но и отцовская власть, и все те законы, которые в конкретном городе, например в Риме, ставили коренного жителя и его собственность в привилегированное положение по сравнению с чужаком".

Возвращаясь к вопросу о происхождении права, поставленному Тённисом в начале, можем отметить, что чисто образная "протоплазма права", рассматриваемая им в качестве изначального и необходимого продукта совместной жизни людей приобретает, в свете сказанного, черты конкретного этоса первичных общностей. А именно, потестарных (= властных) отношений старших и младших; и, в особенности, - отца и сына.

Что же касается права как инструмента управления коллективным производством искусственной среды обитания индустриальных людей, необходимо помнить: чтобы оставаться живым и действующим право вынуждено эксплуатировать совесть и моральное сознание имярека. Это вовлечение живой морали в мёртвое право входит в противоречие с утилитарной функцией права как регулирования общественных обменов к выгоде определённого политэкономического класса.

Иными словами, Правда, укоренённая в общественном естестве людей, даёт праву как артефакту живую силу, - это с одной стороны. А с другой - та же правда мешает достижению посредством закона максимальной выгоды как цели управления общественным производством.

Это внутренне противоречие права умные, но безбожные законодатели смягчают на пути двусмысленности закона. Что позволяет в суде посредством казуистики и подкупа судей получать решения, нужные выгодополучателям, не разрывая при этом окончательно связи права с совестью людей.

В отличие от этого формального машиноподобного неоднозначного суда, правда - всегда одна. Потому закон, составление которого вдохновлено правдой, максимально ясен и однозначен. Наши современные законы - не таковы. Они носят лишь маску Правды, обманывая людей, и лишая их главного, чего они ждут от государства - Правосудия!

Но государства нет. Есть глобальная экономика и её бенефициары, спонсирующие управляющую систему, заодно изображающую собой "государство".

Ибо, "чем чаще люди собираются вместе как "люди вообще" или, (что то же самое) чем чаще собираются вместе люди всякого роду и племени, признающие друг друга разумными или равными, тем с большей вероятностью, а в конце концов и с необходимостью учреждается среди них универсальное общество и универсальный порядок".

Начало универсальному обществу положил, по словам Тённиса, Рим, -- не случайно называемый "вечным городом", поскольку под ним теперь разумеется "aeterna veritas - некая мыслимая вещь или идеал, который с одинаковым успехом мог бы быть помещен в бесконечную даль как будущего, так и прошлого".

Именно "господство Рима над orbis terrarum, которое само основывается на материальном базисе повседневных дел и забот, сближает все остальные города с одним городом, собирает на форуме всех сознательных, богатых, торгующихся друг с другом индивидуумов, всё господское сословие неизмеримой империи, стирает всякое различие и неравенство между ними, придает всем лицам одинаковое выражение, заставляет всех говорить на одном языке, с одним и тем же акцентом, пользоваться одинаковыми деньгами, получать одинаковое образование, делает всех одинаково алчными, одинаково любопытными", - пишет Фердинанд Тённис. - "Тут изобретается и конструируется абстрактный человек -- самая искусственная, самая отлаженная и самая рафинированная из всех машин, -- и выглядит он, как привидение, явившееся среди трезвой и ясной действительности дня".

Однако, машина эта (персона, личина, маска) приводится в движение плотским животным природным человеком, и тут перед "универсальным обществом" встаёт задача унификации этого человека, - с тем чтобы тот мог приводить в заданное движение любую личину, независимо от своих личных психических особенностей.

Как это сделать?

Уничтожить личность без умерщвления человека невозможно. Однако можно искусственно снизить многообразие его активности. Для этого нужно вырвать его из первичных общностей - подавляя тем самым экспрессию этих целых, за отсутствием энергетической "подпитки" её общением, - и оставить лишь реактивность организма на внешние воздействия, опосредованные маской.

Таким способом человек редуцируется до простейших организмов. То есть, унифицируется путём крайней психической примитивизации.

Практически это достигается идеологией индивидуации, включающей в себя правовую охрану индивидуума от любого вмешательства со стороны семьи или общины, и передачу души в ведение медицины под именем "психики"; медицины, дающей экспериментальный материал индивидуалистической психологии, внушающей имяреку ложные идеи о нём самом, как о созидаемом, бесконечно совершенствуемом персонаже.

И тогда в дело вступает искусственный отбор. Системная ролевая игра, именуемая "гражданским обществом", необходимо отбирает на ведущие роли наиболее абстрактных людей, как максимально пластичных для плотного прилегания маски к душе.

Максимальная пластичность означает абсолютную беспринципность, сопровождаемую совершенной имитацией моральности, честности, принципиальности, etc.

Чтобы такая имитация удалась, необходима максимальная неопределённость, неоднозначность норм и правил общежития, с доминированием идеи личной свободы, и максимально казуистичное законодательство, открывающее простор для крючкотворной "правоты".

И тем не менее общественная природа человека никуда не исчезает, поскольку иначе карнавальное общество масок также не сможет состояться. Однако естественная общественность, в смысле Руссо, деструктурируется, редуцируясь до сборища, стада, толпы. Подавленный авторитет отца заменяется инстинктом подражания - быть как все; и тогда в силу вступает принцип большинства, столь любимый демократией.

При этом большинство вовсе не обладает авторитетом - для принципиального исключения которого оно тщательно квантифицируется, путём равенства членов собрания и принципа: одна персона - один голос. Так что правит цифра. Вследствие чего, по мнению Тённиса, число членов собрания - для способности к принятию решений - должно быть нечётным.

Большинству приписывают власть, но на деле у него есть только сила солидарного действия. Психологическая функция большинства иная, чем у власти - прямо противная ей; а именно, каждый конкретный имярек прячет за спинами множества других - которые сильнее, потому что их больше - своё хамство и предательство отца, представленного в душе Совестью.

Правящее театром большинство персонифицируется, но - чисто фиктивно. В отличие от конкретного имярека за маской собрания нет живой плоти, - только коллективное орудийное действие. В этом отношении Персона Собрания не равна персоне человеческого индивидуума. Она бестелесна, абстрактна. Но существует информационно-кибернетически, как головная часть сигнального управления коллективным действом.

Соответственно, бестелесен и Сатана, притворяющийся Ангелом. Отсюда исходит такой упор христианского вероучения на ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ, или "вочеловечение" и "воплощение" Бога. Этим как раз подчёркивается его отличие от Дьявола, носящего маску божества.

В отличие от его соблазнов и стимулов, Голос Совести всякий раз сообщает нам Правду, то есть Суд Отца всех людей, общение с Которым даёт жизнь.

Для воскресения из мёртвых, или пробуждения от смертного сна, нам нужно возвращать себе умение слышать этот голос и следовать ему. Для этого нужно избавиться от хамства, или непочтительности по отношению к старшим; верить в Отца Небесного и учиться пребывать в Его незримом присутствии. И так, с Его помощью избавиться от культа отвязности ("свободы"), насаждаемого демократией, под лозунгом "прав абстрактного человека"; сиречь, механической куклы, управляемой кукловодом.

Не случайно, ведь, Уполномоченный по "Правам человека" при Президенте РФ горделиво заявлял в беседе с вашим покорным слугой, что для него не существует авторитета старших. А жаль!

В целом, в деле правосообразного поведения, или честной жизни, важно изменить установку (аттитюд): нужно искать Правды, а не оправдания своим поступкам. И, здесь, лучше молчать и прислушиваться, нежели говорить и перебивать речь друга.

В соединении со знанием того, что "рацио" не является источником права, и умные резоны не могут быть оправданиями правонарушений или доказательствами правоты, почтительное молчание помогает прекратить участие в Соблазне, или самоблазнение, и разорвать через это союз с Супостатом.

Через следование Судам Бога-Отца всех людей утверждается "действительный миропорядок, а не мыслимый как средство к разумной жизни, которое должен себе полагать и утверждать тот, кто мыслит" себя субъектом разумной воли.

"Действительный, или реальный" в данном контексте означает "живой", или "естественный", в терминологии иллюминатов; не сотворённый людьми. В любой логической модели мира "реальный миропорядок" выступает как априорная данность. Потому осознание его в культуре - не рациональное, а религиозное.

Фердинанд Тённис указывает, что "естественное право", сопряжённое с несотворённым людьми порядком, "есть, одновременно, право священное и божественное, и стоит под священническим началом".

Последнее означает, что "естественное право", обнаруживаемое натурфилософами также у животных, бытийно не завершается ролью поставщика энергии для работы универсального права цивилизации, но проходит сквозь последнее по вертикали Космоса в Небо, где соединяется с Божественным Судом.

Не случайно главная молитва христианства - религии Римской Империи, охватившей цивилизованную античную ойкумену, - представляет коммуникативную актуализацию помянутой Вертикали, соединяющей "видимые сферы" с "невидимыми". А именно, она начинается обращением к Богу-Отцу: "Отец наш, сущий на Небесах...".

Возникновение такой религии и такой молитвы свидетельствует об осознанной потребности универсальной цивилизации в Высшем вселенском нравственном Суде, способном противостоять утилитарной дегуманизации вселенского гражданского права - вследствие того, что локальные племенные морали утратили свою силу в смешении народов на политэкономических просторах Империи.

Таким образом, "гражданское право" (в истине - не право, а управляющая система), регулирующее взаимоотношения и взаимодействия персон "мира-как-театра", или отлаживающее системную взаимность функциональных ролей "мира-как-предприятия и рынка", необходимо должно, согласно Тённису, иметь две онтогенетические "пуповины", соединяющие его, одна - с "Землёй"; и другая - с "Небом".

Разрыв как той, так и другой, рано или поздно приводит общество к дроблению и Хаосу.

В силу того, что Модерн, отделив Церковь от Государства, уже институциально перерезал Пуповину, связывающую Правосудие с Небом, Тённис как постмодернист не рассматривает теоретически возможные последствия этой хирургической операции, принимая получившийся результат как эмпирическую данность социологии.

Зато, в качестве исторического наследника идеологии Просвещения, он - вполне ожидаемо - рассматривает разрыв пуповины, связывающей гражданское право, с условной "Землей", выступающей здесь как "естественное право", прирождённое человеку. О котором римский судебный оратор Цицерон говорил, что "закон этот не писаный, а врожденный: закон, который мы не выучиваем, не принимаем на веру, не вычитываем откуда-нибудь, а приемлем, черпаем и запечатлеваем в себе из самой природы; нас ведет к нему не наставление, а наш собственный склад; не образованность, а одаренность", -- гласит риторическое изречение Цицерона (см. Речь в защиту Милона. Гл.Х).

В это расширенное человеческое "естество" Тённис вмещает и Богоустановленный Порядок, или Космос, посредством эпитета "всеобщее" прилагаемым к "естественному праву". Всеобщность здесь означает общность всех живых существ, а не распространение цивилизации на всю ойкумену.

Упомянутый Цицероном "закон" Фердинанд, со своей стороны, описывает "как такой порядок, который ни в коем случае не является объектом произвола и познания, но обитает в человеческом сердце как чутье к надлежащему и благому, как отвращение к злодеянию, т.е. как закон совести".

Нехватку такого закона в гражданской жизни Римской Империи Тённис описывает двумя линиями развития, начатыми отрывом универсального гражданского права от этнокультурно окрашенного "естественного права":

"с одной стороны, это формирование, мобилизация, универсализация права, заканчивающаяся его систематизацией и кодификацией, с другой -- упадок жизни и нравов при внешнем блеске государственного образования и великолепии мирной администрации, в условиях скорого, надежного и свободомыслящего судопроизводства".

Этим кажущимся парадоксом мы обязаны той невидимой пока нами необходимости, согласно которой, "когда в недрах гражданского права перерезается пуповина, связывавшая его с общим правом, по природе своей более ранним и по отношению к нему как бы материнским; когда "аналогия гражданского права распространяется на неограниченную сферу, превращаясь во всемирное право", тогда собственно "гражданское право [bu:rgerliches Recht] становится лишь случайным ограничением, которое налагает на себя сохранившаяся, эмпирически действительная свобода человека; налагает и удерживает, а может и устранить, подобно тому как два участника договора могут отменить то, что их связывает. Всякий особый порядок случаен (sic!): необходим только порядок вообще, миропорядок; однако и он необходим не как действительность, а как средство к разумной жизни, которое должен себе полагать и утверждать тот, кто мыслит".

Характерная черта этого "порядка" - полное отчуждение живых людей друг от друга; людей, полностью проглоченных их ролевыми масками (= личинами), которые играют взаимоувязанные роли по конвенциональным правилам, могущим быть изменёнными. Устойчивость карнавалу придаёт только его общая идея, поэтический или интеллектуальный миф, а говоря политологически, -- ИДЕОЛОГИЯ: например, Либерализм или Коммунизм, etc. О ней Фердинанд говорит здесь, как о "порядке вообще", или "мыслимом миропорядке".

В результате "право", сохраняя своё имя, остаётся таковым чисто номинально, а по сути трансформируется в правила ad hoc, подчинённые идеологии, выгодной представителям класса, занимающего ведущие позиции в политэкономической системе.

Для того, чтобы эти правила, позволяющие разрешать возникающие в социуме коллизии, успешно и без сбоев работали, как раз и нужен помянутый Тённисом выше "абстрактный человек", лишённый семьи, пола, национальности, истории, морали, веры, etc., и готовый стать кем угодно - мужчиной, женщиной, гермафродитом, русским, немцем, марсианином, роботом или просто набором цифр.

Не случайно в поп-культуре индустриального мира так распространён сюжет колонизации Земли инопланетянами трансформерами. Последние как раз изображают собой современных людей, проглоченных и переваренных монстром технологической революции: превращённых, на выходе, в функционально программируемых биороботов.

В "изготовлении" такого абстрактного общечеловека "перерезание пуповины", связующей гражданское право с правом естественным, играет существенную роль.

Эта операция совершенно необходима обществу "Постмодернити" вследствие того, что устранение религии из социум-образующих культурных кодов не решает проблему божественной космичности человека: не уничтожает Представительство Небесного Отца в совести имярека, выросшего в конкретной семье конкретного народа. Такой "нормальный традиционный" имярек всё равно получает Вести с Неба, хотя и не именует Вестников "Ангелами". Откуда следует, что "научный атеизм", легший в основание утилитаризма, должен быть дополнен стиранием всякой идентичности имярека, связанной с первичными общностями его онтогенеза, и закрытием (тем самым) всех психических "валентностей", открытых традиционному общению и личным связям.

"В общественной реальности - пишет Ф. Тённис, - рациональное, научное и свободное право стало возможным лишь благодаря действительной эмансипации индивидуумов от всех семейных, территориальных и городских уз, от предрассудков и верований, от унаследованных традиционных форм, привычек и обязанностей".

Такое освобождение человека от собственной человечности породило политикум, в котором "свободный произвол (индивидуума) и деспотический произвол (цезаря или государства) уже не противоречат друг другу, но суть лишь различные проявления одного и того же состояния. Внутри которого они могут оспаривать друг у друга первенство, оставаясь по природе союзниками".

"Следствием стала победа эгоизма, дерзости, лжи и притворства, торжество сребролюбия, честолюбия и тяги к наслаждению, но, кроме того, также и несомненная победа созерцательной, ясной и трезвой сознательности, благодаря которой ученые и образованные слои отваживались вмешиваться в дела божественные и человеческие".

"Отваживались" - добавим, - в силу подъёма общественной значимости творческой инженерной "прослойки", как следствия промышленной (= технологической) революции. Свой псевдо-авторитет (а на деле востребованность знатоков индустриальных технологий, для овладения которыми требовалось значительное время жизни и большие личные усилия) инженеры необоснованно распространили на сферу морали, права, политики и образования, - превращая их, тем самым, в отрасли общественного производства, связываемого воедино рыночными обменами.

"Вождей, ведь, нынче нету, и не нужно:
каждый чем хочет, тем и живёт..." - пишет поэт Михаил Балда.

И он же пророчествует:

"Когда мы напридумаем законов,
а мир не станет вдруг им подчиняться,
мы станем с ним бороться,
с этим миром.
Трагичности не будет и конца.
Но мужественны мы до самой смерти...
Когда весь мир сойдёт с ума,
какой-то Высшей Силе
придётся позаботиться о нём...".

Заботе этой Высшей силе о нас, по мнению Ф. Тённиса, мы обязаны, в том числе, и принадлежащим нам "естественным правом", что следует из следующих его слов:

"Понятое как идея Справедливости, естественное право представляет собой вечное и неотъемлемое владение человеческого духа".

Противоречие, содержащееся в этом утверждении, трудно не заметить. Ясно, что это уже не "природный дар", о котором говорил Цицерон, но "философское, рационалистическое естественное право Нового Времени", сиречь, не "одарённость", а "образованность".

Из контекста ясно, что "дух человеческий" Фердинанд связывает с мышлением, то есть с логическим конструированием, или теоретической орудийной деятельностью, и глагол "понятое", здесь, означает потенциально созданное в форме знания "know how". Но, в таком случае, сложносочинённый эпитет "вечное и неотъемлемое" выглядит чисто декларативным. Ведь, неотъемлемым никакое понимание не может быть в принципе, ибо в качестве логического конструкта уязвимо со стороны резонов, подвержено разрушению и перестройке. Тем более, оно не может быть вечным. И если мы настаиваем на вечности идеи, это означает, что мы подразумеваем под ней Платоновскую Идею, или вечное Божество. Однако, в последнем случае, она не может приравниваться к пониманию или осознанию "закона совести", но должна рассматриваться как Источник его.

В рамках позитивизма из этого тупика нет выхода. Коллизия разрешается только помощью трансценденции - если обращаемся к Богооткровенному Знанию и под Духом понимаем живое Дыхание Бога-Отца, получаемое в личном общении с Ним. Такое общение может состояться по нашей воле только внутри потестарных отношений с Небесным Отцом как Господином, или с "Господом Богом", как принято говорить.

Актуализация таких отношений с позиции Раба Божьего требует от нас соответствующего аттитюда, или установки, эмпирически освоенной нами в процессе онтогенеза в отношениях с нашим земным отцом. И здесь, возможно, нам придётся пожалеть об отмене рабства в имперском Риме, где, по словам Тённиса, "старая система домашней службы исчезла или расстроилась, а формальное рабство было делом довольно-таки безразличным и не ведущим ни к каким последствиям; как, по всей видимости, и формальная свобода...".

А ведь первые христиане ещё имели представление об отношении "господин - раб"; и потому их самоидентификация как "рабов Божьих" была не только освобождением от мирских зависимостей, но была также вполне конкретной: нравственно и психически наполненной - в отличие от подобного современного, чисто номинального самоопределения.

Возвращаясь к "достоянию человеческого духа" у Фердинанда Тённиса, можем заметить, в свете теперь сказанного, что потенция обретения Живого Дыхания Отца Небесного действительно неотъемлема у человека, - каковая неотъемлемость атрибутируется Личности Господа как Его милость, или милосердие. И Жизнь. даваемая этим Дыханием, действительно вечна, в силу вечности Бога.

Из того же Богооткровенного Знания нам известно, что условием обретения Жизни является послушание Господу Богу, соблюдение Его Заповедей, которые можем получать от Вестников Его, чьи сообщения в моральной философии называют "голосом совести".

Альтернатива - Смерть, или кажущаяся "жизнь" личины, творимой умелым человеком: движимой куклы, паразитирующей на "брюхе", или животном естестве человека, и быстро истощающей его природные силы.

Готовность к исполнению Закона Божия, в проекции на мир (= полис) как образ Царства Небесного проективно существует как готовность к исполнению мирских законов, в сознании ценности права, проистекающей из ценности всякого человека как цели, не могущей претвориться в средство ни при каких обстоятельствах. Эта готовность вырабатывается у себя имяреком в публичной жизни и служит психической "почвой" для получения и приятия Судов Божьих в житейских делах. Стояние в них и исполнение делает имярека безусловно ПРАВЫМ. Можно выиграть своё дело во всех существующих мирских судах и быть формально правым, и оставаться при этом неправым в Суде Божьем; и так лишиться Жизни, ибо наказание за грех - Смерть.

Можно, напротив, проиграть в мирском суде, стать формально неправым, но оставаться правым поистине.

Ясно, что для обретения Правды Божией имяреку нужно искать правду, и только правду. Априори не может быть истинно правым тот, кто ищет в деле не правды, а своего выигрыша (или проигрыша конкурента). Только ищущий Правды может быть оправдан в Суде Божием, независимо от решений мирских судов.

Таково необходимое моральное сознание гражданина универсального города, без которого всеобщая эмансипация неумолимо ведёт к "прогрессирующей дезинтеграции общества".

Заметьте, мы говорим не о морали - невозможной для имярека, освобождённого от всех "первичных общностей" и, значит, от себя нравственного, - но о философском моральном сознании, возможном для тех личностей, для которых помянутое освобождение явилось, по словам Тённиса, "победой созерцательной, ясной и трезвой сознательности".

В этой сознательности, если она действительно ясна, место Первой Заповеди занимает созерцательно обоснованный рациональный запрет: нельзя подходить к закону исключительно как к утилитарному целесообразному технологическому правилу, ценность или важность которого определяется результатом его применения в деле общественного строительства.

Необходимо сознавать и ценить дух рождающую животворную способность законочтимого связывания собственной воли в потестарном отношении со Старшим, виртуально присутствующим в поле нашей свободы. А с другой стороны, давать себе отчёт в душевно мертвящем эффекте сиротства, продуцируемого неуважением к Отцу, выказываемым нашим потребительским отношением к закону.

Оставить комментарий © Copyright Незванов Андрей Семенович (artosgen@rambler.ru) Размещен: 19/05/2021, изменен: 28/05/2021. 39k. Статистика. Очерк: Философия Иллюстрации/приложения: 1 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: На тему Права написаны миллионы страниц текста. Тем не менее, в философии природа Права так и осталась невыясненной до конца. Очевидно, сил одного лишь разума для этого недостаточно.

Незванов Андрей Семенович : другие произведения.

Солнце Правды над Горизонтом Закона