Полдень. Солнце высоко, дома напротив дрожат и плывут в мареве раскалённого июльского воздуха, и я почти слышу, как съёживаются на земле коричневато-серые стебли беззащитной придорожной травы. Безжалостное синее небо отражается в моих зрачках. Время от времени его перечерчивают стремительные траектории умирающих от городского дыма ласточек.
Лето. И цикады.
Даже шум не столь далёкой автострады не может перебить этого стрёкота - привычного, и всё же давящего на уши, как бормотание радио на стене или гудение люминесцентных ламп. Белая стена дома через дорогу почти светится - так, что больно глазам.
Ты стоишь у стола и ешь арбуз, зачерпывая ложкой розовую мякоть. Отложил ложку, взял нож, с едва слышным хрустом отрезал кусок и с удовольствием вонзил в него острые, неровные зубки. Сок брызнул, потёк по подбородку, я не смотрю на тебя, это всё краем глаза, это он, проклятый.... Функционирует как будто отдельно от меня - я могу заставить себя не смотреть на тебя, но не могу приказать ему не видеть, как розоватая капля медленно ползёт по твоей шее вниз, оставляя за собой кристаллики сахара, за воротник вчерашней, несвежей белой рубашки. Ты тоже не смотришь на меня. И это не требует от тебя никаких усилий. Ты меня даже не видишь.
Ты смотришь на лениво дымящуюся под бесцветными лучами дорогу. Не выдержав, поворачиваю голову, ввинчивая просящий взгляд в твоё невыносимо нежное лицо. Тёмные, печальные, какие-то бархатные после бессонной ночи глаза задумчиво гладят оконное стекло. Мне интересно, о чём ты думаешь. Наверное, если вскрыть тебе череп, внутри окажется книжка с картинками, и я смогу листать тебя, узнавая больше, чем сейчас, чем когда-либо я смогу узнать, чего кто-либо сможет узнать... а сам ты никогда не говоришь мне, а я никогда не спрашиваю.
- Детка...
- Не сейчас, - вытер липкие пальцы о рубаху, повернулся, ушёл, шлёпая по полу босыми ступнями. С трудом поднимаюсь на ноги, это моя роль - настаивать, требовать, умолять, так должно быть.
- Нет, сейчас.
Останавливаешься, оборачиваешься с усмешкой - это невозможно терпеть, непереносимо, - идеальной формы бровь в лучших традициях снисходительной иронии взметнулась вверх, я сейчас умру, сию секунду, изогнутые губы кривятся в жестокой ухмылке. Шаг. Ещё шаг.
Впечатываюсь поясницей в высокий стол, от боли темнеет в глазах... Или нет, мне показалось, это не от боли, это от твоего поцелуя - стремительного, жадного, размазывающего мои губы по моим же зубам. В нём всё - твоё презрение ко мне, власть надо мной, злость на меня за то, что ты всё-таки хочешь, за то, что ты делаешь так, как прошу я, как скажу я.
- Ну какого...
Раздражённо, грубо, дерзко. И - в ответ - быстрый взгляд твоих моментально ставших колючими глаз. Узкие жёсткие ладони на моих бёдрах, нажми чуть сильнее - и останутся синяки. Они у меня не сходят неделями. Быстро - чтоб не передумать, не взять себя в руки, - разворачиваешь к себе спиной, широкие твёрдые костяшки пальцев толкают между лопаток, и вслед за ними тяжесть твоего тела, опрокидывающая меня лицом на стол, едва я успеваю разметать в стороны арбузные корочки. Но я и сам знаю, что и как мне с тобой делать, не в первый же раз. Успел изучить. Странно... всегда, когда это происходит между нами - неуклюжее, грязное, липкое, и чудесное, чудесное, - я думаю о совершенно других вещах. Отстранённо, как будто это не со мной происходит, как будто не я этого так страстно желаю. Чёрт, неудобно, стол слишком высокий... и на кой нам такой здоровенный стол?
Нам. Привык думать о нас как о "нас" - хотя никаких "нас" нет и никогда не было.
Есть только ты, и всё, что хочешь ты, и всё, что делаю я для того, чтоб исполнить то, что ты хочешь. Вот так непросто...
Прижавшись щекой к сладкому от арбузного сока столу, я стараюсь приподнять таз, чтоб тебе было удобней. В общем-то, это не потому, что я стараюсь оберегать тебя от всяких неудобств и проблем, а просто по привычке. Интересно, ты начнёшь сразу или...? ооооЙёёёёооо!!
Мне хочется кричать в синее-синее небо о том, как бессмысленно, как безнадёжно я влюблён в тебя, но язык меня не слушается, заплетается и сворачивается в узел, остаётся только мычать, истекая слюной в подставленную тобой ладонь, пока ты елозишь по моей спине взмокшим под рубахой животом. Мне больше нравится, когда ты не трахаешь меня выпрямившись, как совершенно безразличный тебе кусок мяса, а наклоняешься надо мной, прижимаешься ко мне - так, чтоб я слышал, как хлюпает пот, стекающий с тебя мне на спину, как ты тяжело дышишь мне в затылок, и я проявляю чудеса акробатической гибкости, извиваясь под тобой, и даже не стараюсь подавлять всхлипы боли. Ну или удовольствия. С тобой одно без другого никак.
И знаешь, мне даже не хочется немедленно помыться - вот как тебе, когда ты, едва отдышавшись, отталкиваешься от меня, вытягивая обмякший член, вслед за которым толчками выливается горячее семя, дурное семя, неестественное, потраченное впустую. Точно так же, как несколько минут назад, шлёпаешь по полу, отодвигаешь ширму-дверь (шуршание дерева перекатывается по моим барабанным перепонкам, как будто стадо коней проносится), и исчезаешь в шуме льющейся воды. Ничто так не разделяет двух людей, как шум воды в ванной. Мерзкий шум, ненавижу его.
Прислушиваясь к звукам снова ставшего чужим тебя, сам не заметил, как опустился на колени возле стола, сел, не подтягивая пижамных штанов, а то запачкаются - и так пол мыть, под задницей липкая лужа. Ах, как же чертовски хочется пойти и поскрестись к тебе, войти, щурясь, вслепую шаг за шагом в тумане горячей водяной пыли, вытянуть вперёд руки и запястьем одной из них (левой? правой? которая из них станет счастливицей?) почувствовать твои сильные мокрые пальцы, и в следующие полсекунды оказаться прижатым к такой же мокрой груди и глупо и счастливо смеяться, отфыркиваясь от попадающей в нос воды.
Конечно же, никаких "нас" нет. Просто иногда я ловлю на себе твой взгляд, если ночью ты снова будешь бояться темноты и скуки. Не знаю, почему именно я... хотя почему бы и нет? Я твой друг, я тебе доверяю, и меня уж точно не надо уговаривать - вот он я, только продай мне за медный грошик свою улыбку, и мои непокорённые крепости руинами у твоих ног спустя четверть секунды. Никогда ты не подпустишь меня к себе ближе, чем на расстояние вдох-выдох через спутанные волосы в затылок. Но зато вряд ли прогонишь насовсем.
Ласточка нервно прочертила кусок неба, который мне виден из-под стола. Я остаюсь на месте, щурясь на обжигающее глаза солнце.
Скоро лето кончится, и всё станет на свои места.