Я совсем забыла сообщить о важном обстоятельстве Мишкиной жизни, из-за которого он с энтузиазмом Павки Корчагина и рвался устроиться работать хоть куда-нибудь. Дело в том, что ему, как и всей его славной семье, "светил" отъезд в Америку. На ПМЖ. В составе многочисленной делегации всевозможных родственников. Со всяческими льготами. На уже насиженное и обустроенное уехавшими ранее родственниками место. В общем, по общесоциальным меркам, не перспектива - мечта. Мишка ехать не хотел панически. Бросить родную страну?! И насквозь пропитавшийся эзотерикой (эх, славное было времечко!) любимый город?! И нашу милую сердцу тусовку искателей того-что-не-купишь-ни-за-какие-деньги?! И работать в бездушном капиталистическом раю от рассвета до заката каким-нибудь несчастным программером (вот клятi эксплуататоры, как они называют наших программистов!) с годовым доходом в шестьдесят тысяч "зеленых"?! Фу!!! На это он согласиться никак не мог, поэтому с отчаянием утопающего хватался за любую соломинку, которая помогла бы ему остаться в родных пенатах. Соломинки регулярно обламывались. Надо ли говорить, что вся следующая неделя была у Миши заполнена с трудом сдерживаемым нетерпением? Естественно, он надеялся на долгожданную перемену участи.
У меня за ту же неделю неожиданно произошла серьезная перемена в личной жизни. Безнадежно влюбленный в меня бой-френд, с которым мы прожили два с половиной года почти что душа в душу (его даже не смущало отсутствие пылкой страсти с моей стороны, не говоря уже о моем отнюдь не ангельском характере), вдруг сходил "налево", да так удачно, что решил продолжить этот волнующий опыт, не прекращая, впрочем, устоявшихся отношений со мной. Это был хороший мальчик, бесхитростный и искренний, поэтому первым человеком, с которым он решил поделиться сногсшибательной новостью, оказалась, естественно, именно я. В ответ я собрала свои вещички, разбросанные там и сям по его берлоге, вернула начинающему донжуану ключи от входной двери и гордо удалилась, с трудом удержавшись от патетического: "Прощай навсегда!"
Событие задело меня больше, чем я рассчитывала. Потерять в одночасье сексуального партнера, хорошего друга (друзьями мы все-таки остались, но выяснилось это намного позже), привычное времяпрепровождение и маленький, но стабильный источник дохода (у него был крохотный бизнес, в который я как-то вложила часть своих "соросовских" денег) - это впечатляло. Хуже всего было то, что у меня вылез на поверхность страх перед одиночеством, который некогда доводил меня до продолжительных депрессий, и о котором я за последнюю пару лет успела забыть. Отключало это премерзкое состояние только присутствие в моей жизни мужчины. Никакие другие противоядия не действовали. И вот - на тебе!
В общем, маховик судьбы со скрипом сдвинулся с места и вдруг завертелся с нарастающей скоростью. А я никак не могла сказать, что мне это нравится...
Но вернемся к эпопее с устройством на работу. Конечно же, прав оказался Мишка, а не я. Опыта участия во всевозможных тренингах, семинарах и медитативных кэмпах у нас было хоть отбавляй. Особенно у меня. В этом плане мы могли дать фору любому дипломированному психологу (ну, не любому, конечно, среди них попадаются очень даже продвинутые ребята - лично встречала, но большинству из них - это точно).
К началу описываемых событий я успела нахвататься всяких экстрасенсорных штучек, повариться в ошовской тусовке, позаниматься и даже немного поработать в одной конторе, занимавшейся превращением бывших неудачников в кузнецов своего счастья (именно там мы впервые пересеклись с Мишей и Витой), освоить "Огненный Цветок" Игоря Калинаускаса и эзотерический массаж Авессалома Подводного, проштудировать от корки до корки Кастанеду и начать регулярно выполнять его "Тенсегрити", получить первую ступеньку Рэйки, а также влезть в одну из ветвей буддизма Алмазного Пути и побывать на семидневной Бхове, посвященной осознанному умиранию. Любого из этих направлений с лихвой хватило бы на целую жизнь, займись я этим всерьез. Но я не хотела ни к чему привязываться, считая, что ограничит мою свободу и сузит возможности. Результатом было отношение к каждой из мировоззренческих систем, с которыми меня сталкивала жизнь, всего лишь как одной из научных концепций. Я погружалась в них на некоторое время, доходила до отметки, которая вызывала у меня протест, - и с облегчением выныривала обратно. Чувство собственной важности и глубины неуклонно нарастало, каша в голове - тоже.
На Мишкином счету было несколько лет в Академии йоги (насколько я могла судить, помимо того, что эти занятия чуть не привели к распаду их с Витой семьи, они же поселили в нем смутное чувство собственной неполноценности: то визуализация получалась не такая яркая, как у всех остальных, то тело в мудреную асану гнуться не хотело, то еще чего-нибудь происходило не по правилам), толстые стопки изученных вдоль и поперек всевозможных книг на эзотерическую тематику, звание инструктора вышеупомянутой конторы перековки недотеп в удачных людей, вера в силы Света и готовность свернуть горы ради изменения судьбы человечества к лучшему.
Должно быть, мы представляли собой ту еще парочку: я, ростом метр с кепкой, в широких джинсах, тяжеленных ботинках и теплом свитере почти по колено (стоял ноябрь уж у двора), и Мишка - выше меня на голову и с внешностью типичного советского барда (для полноты картины не хватало только рюкзака за спиной и старенькой гитары в руках). Видимо, решив, что такие странные создания водятся в природе только парами, нас сразу приняли за супругов, чем немало повеселили...
В означенный день мы прибыли в оговоренное место строго к назначенному сроку. Кроме нас с Мишкой, в вытянутой комнате с паркетным полом и пародией на сцену, размещавшейся справа от входной двери, собралось еще восемь человек: коренастый мужчина лет сорока с лицом, руками и лексиконом механизатора, представившийся почему-то практикующим психологом, а также разнообразные мальчики и девочки примерно студенческого возраста и все как на подбор - довольно закомплексованные.
Мы расселись на заранее расставленные по кругу стулья и принялись ждать. Это сомнительное занятие растянулось минут на двадцать - видимо, организаторы никак не могли решить, на кого же возложить честь проводить с нами первую Игру. Наконец, появилась чем-то рассерженная девушка лет двадцати, представилась Партизанкой и сообщила, что сегодня нам придется иметь дело именно с ней. Я рассматривала ее с явным недоумением. Мой предыдущий опыт общения с групп-лидерами и ведущими семинаров сразу возопил о том, что это слишком юное существо не может претендовать на причисление к сонму Учителей и Гуру. Помимо довольно странной внешности (круглое лицо и узкие глаза наводили на мысль о монголо-татарском нашествии, а волосы разнообразной длины, варьировавшейся по непонятному закону от пяти до тридцати пяти сантиметров - о том, что над ней проводил эксперименты какой-то начинающий парикмахер) и слишком жесткого для ее трепетного возраста взгляда, ничто в ней не напоминало человека, который сможет управлять пусть небольшой, но довольно разношерстной группой людей.
Партизанку мои сомнения нисколько не трогали. Они предложила нам представиться, что мы послушно и сделали, выбрать себе прозвища на эту Игру и приготовить тетрадки с ручками. Принесенные из дому канцтовары (об этом нас предупреждали заранее) тут же заняли свои места на по-ученически сдвинутых коленках, а вот с прозвищами вышла заминка. Судя по всему, большинство присутствующих относилось к себе с той же смертельной долей серьезности, что и я, поэтому процесс отбора наиболее подходящего псевдонима (это вам не хухры-мухры: себя, любимого, назвать так, чтобы не ударить лицом в грязь!) занял минут десять. Наконец мы разродились. Я назвалась Скептиком, Мишка - Ищущим, все остальные придумали нечто столь же несусветное, и Игра началась.
Партизанка сообщила, что сейчас мы проведем небольшой тренинг, который поможет нам запомнить прозвища друг друга и почувствовать себя более раскованно. Я приготовилась к тому, что нас вот-вот познакомят с какой-нибудь уникальной техникой психофизического регулирования - одним из ноу-хау тренинговой программы личностного роста, социального успеха и еще чего-то там (в дальнейшем для удобства я буду ее величать просто Программой), в которую мы пришли. Дыхание в зобу от радостного предчувствия, правда, не сперло, но тело все же напряглось в предвкушении. О чем думали прочие участники первой Игры, я могу только догадываться, но Мишку, судя по всему, одолевали мысли, сходные с моими. Не моргнув глазом, Партизанка (она же, как потом выяснилось - главный тренер Программы, собиравшийся уходить с работы незнамо куда; именно на ее пост мы с Мишей и крестьянским психологом баллотировались) предложила кому-нибудь из присутствующих выйти в центр круга.
Один из взлохмаченных юношей исполнительно поднялся со стула и сделал шаг вперед.
- Задача того, кто находится в центре круга, - все так же невозмутимо сказала Партизанка, - занять свободный стул. Стоящий юноша воззрился на нее с недоумением и попытался сделать шаг обратно. - Задача остальных - помешать ему в этом, - юноша дернулся и замер на месте. - Сделать это очень просто. Человек, справа от которого освободился стул, должен успеть хлопнуть по нему рукой и назвать прозвище одного из сидящих. Названный человек перемещается на свободный стул, а его место соответственно освобождается. Если вы не успели этого сделать, и стоящий в центре человек умудрился сесть на свободный стул, вам придется встать и занять его место в центре. И так далее. Все понятно?
Видимо, проблесков понимания на наших лицах было немного, поэтому Партизанка смоделировала ситуацию, разыграв ее в лицах. Правила игры прояснились, но легче от этого не стало. В такие игры я в последний раз играла... ну да, еще в детском саду. За кого они тут нас принимают, в самом деле?!
Сконденсироваться в возмущение зреющее во мне недоумение не успело: "тренинг" начался. Сначала насторожено и скованно, а потом все с большим азартом взрослые дяди и тети принялись подпрыгивать на стульях, пересаживаться с места на место и звонко выкрикивать прозвища друг друга. Первое же "Эй, ну как тебя там, ты, ты, я же на тебя смотрю!", сопровождавшееся мучительной гримасой, иллюстрировавшей непростой процесс выуживания из памяти идиотских прозвищ, вызвало бурный взрыв хохота. И - пошло, поехало. Минуту спустя мы напоминали то ли остановившихся в своем развитии на отметке "пять лет" уникумов, то ли обитателей известной больницы, по недоразумению выпущенных погулять по городу, то ли встречу выпускников ясельной группы в родной песочнице. Куда подевалась зажатость и серьезность! Боюсь даже предположить, чем бы это все закончилось, если минут через десять Партизанка (кстати, стоявшая чуть поодаль и иронично наблюдавшая за нами со стороны) не прекратила разраставшийся дебош. Раскрасневшиеся, взъерошенные и смущенные, мы снова чинно расселись по своим местам и воззрились на нее, как бы говоря: "Мы ни при чем! Ты сама нас в это втянула!!!" Партизанка не стала нас журить и вместо этого попросила записать в тетрадках отчет о только что закончившемся тренинга. Десять ручек быстро заскрипели в десяти тетрадках, и вскоре мы уже по очереди озвучивали свои гениальные мысли. Как на подбор, они сводились к сентенциям типа "Сначала стеснялся, потом было здорово, и вообще, как жаль, что взрослые не играют в такие веселые и подвижные игры!"
- Это поверхностные впечатления, а не отчет, - безапелляционно заявила Партизанка. - Неужели вы ничего не отслеживали во время тренинга? Ведь это была не просто игра, эта была модель непривычной для вас ситуации, и у вас была возможность выяснить, как вы себя в такой ситуации ведете!
Пристыженные, мы все как один молчали.
- Ладно, - смилостивилась ведущая. - Сейчас мы проведем следующий тренинг. Постарайтесь, чтобы отчет о нем был более подробным и дельным.
Десять голов синхронно кивнули, словно принося торжественное обещание больше никогда не заигрываться, хорошо себя вести и бдительно следить за своим поведением.
Следующий тренинг был не в пример круче предыдущего. На сей раз это была игра, до которой снизошли бы и десятилетние детишки - известный всем с детства квач. Для тех, кто каким-то чудом никогда с ней не сталкивался или просто успел забыть о ее существовании, напоминаю ее немудреные правила. Один человек - квач, он же водящий - старается изловить любого из окружающих его игроков. Те, в свою очередь, стремятся такой участи всячески избежать. Изловленная жертва сама становится квачом, и продолжаться этот процесс может до бесконечности. Скромные размеры помещения вкупе с солидными размерами игроков, несколько отличающихся габаритами от дюймовочек и эльфов, придали игре определенную пикантность. Десять человек то резво табунились по комнате, изредка повизгивая от азарта, то брали себя в руки и пытались что-нибудь в себе отслеживать...
Через некоторое время мы все же наигрались. Отвязались за долгие годы скованного сидения в детских садах, школах, институтах и прочих присутственных местах. Выдохлись. Расселись по местам. С испугом уставились на свои почти девственно чистые тетради: безжалостная Партизанка снова требовала отчета. Проявив чудеса изобретательности и находчивости, некоторые из нас умудрились-таки выловить некоторые закономерности происходившего безобразия и соотнести их с обычными событиями своей жизни. В тетрадках начали проблескивать откровения: "Оказывается, я предпочитаю находиться на периферии событий, чтобы избежать опасности", "Я заметил, что специально подставляюсь квачу - так проще перехватить инициативу" и прочие судьбоносные наблюдения.
Зачитав свои отчеты и выслушав остальных, мы с Мишкой переглянулись. Судя по блуждавшей по его лицу задумчиво-ироничной улыбке, думал он примерно то же, что и я. Работать тренерами-психологами в этой странной конторе, ясен перец, было не сложнее, чем ковыряться в носу. Единственная трудность, которая могла подстерегать нас на новом многообещающем поприще, - это ограниченное количество детских игр в нашем профессиональном багаже. Но настоящего воина, как известно, такая мелочь смутить не может. На свете есть библиотеки, интернет, и просто живые дети, в конце концов, которые всегда смогут поделиться с нами новейшими достижениями "тренинговой" технологии.
Наша радость была преждевременной, что выяснилось буквально через пять минут. Прыгать и бегать больше не пришлось. Вместо этого нам было предложено символически изобразить: себя любимых, свои представления об идеальной работе и свое место в социуме. Такого удара от Партизанки никто не ожидал. Конечно, за время хаотичных совместных перемещений по комнате мы успели не только познакомиться друг с другом, но и в некотором смысле сблизиться, - но не настолько же, что бы начать сообщать интимные сведения о себе, да еще и в графической форме! Наши жалкие заявления о полном отсутствии художественного таланта были, естественного, хладнокровно проигнорированы. В комнате повисла напряженная тишина, прерываемая то тяжкими вздохами, то сосредоточенным сопением, то шелестом страниц и скрипом ручек.
Получившиеся каракули были вполне под стать тому на диво сознательному и одухотворенному поведению, которое мы продемонстрировали во время подвижных тренингов. Часть из нас оказалась художниками-примитивистами, прочие же - крутыми абстракционистами. Наибольшее впечатление на меня произвели рисунки юного верзилы с каменным выражением лица, удосужившегося за весь день улыбнуться только раз, да и то собственной шутке: на листе бумаги в строгом порядке располагались разномастные прямоугольники, соединенные между собой стрелками и сопровождаемые крупными пояснительными надписями. Некоторое время я даже посвятила размышлениям о том, является ли такое лаконичное устройство внутреннего и внешнего мира следствием некоторой ограниченности или, напротив, свидетельствует о большой работе, проделанной над собой.
Мои рисунки со стороны выглядели, наверное, немногим лучше. На одном из них парил в пространстве ушастый слон с двумя ногами-присосками, огромными глазами-блюдцами в обрамлении кокетливых ресниц и подобием спиралевидной антенны на голове (адекватно изобразила себя, ничего не скажешь). На другом - над несколькими волнистыми линиями, призванными обозначить морскую стихию, закорюкой нависала одинокая скала, за крутые изломы которой цеплялась корнями не менее одинокая сосна (ну, любила я в детстве Лермонтова, ничего не поделаешь). На третьем - крохотная человеческая фигурка стояла на усыпанной цветами поверхности неопознанного небесного тела и с помощью банальной кисточки раскрашивала окружающее пространство (так, если вы еще не догадались, выглядела в моем представлении интересная и творческая работа). С другой стороны, это все-таки было несколько художественнее, чем схемы, напоминавшие приснопамятную формулу "товар-деньги-товар", разместившуюся в криво начертанных лектором квадратах и ярко демонстрировавшую всю мощь марксистско-ленинской мысли.
По всем правилам жанра, узрев столь неслабое творческое начало, Партизанка должна была наконец успокоиться и заняться чем-нибудь более человеческим. Например, устроить перерыв на обед. Но не тут-то было. Осмотрев плоды народной самодеятельности, она тут же предложила нам дать определение работе, задокументировав свои умные мысли самым неукоснительным образом. Это уж совсем ни в какие ворота не лезло! Ведь одно дело - нести какую-нибудь отсебятину вслух, и совсем другое - осквернять ею бумагу и оставлять такую память потомкам. И потом, что за нелепые задания? Любой дурак знает, что работа - это... Это... Ну, то, за что деньги платят! В странах развитого капитализма. А для многих людей в нашей стране работа - это место, куда бесплатно ходят по привычке, поскольку больше ходить некуда. Отмазка не прошла. Более того, подивившись теоретической непросвещенности участников Игры в основных вопросах бытия, Партизанка предложила нам разобраться, чем работа отличается от труда, а заодно уж и дать определение самого труда.
Эх, был бы под рукой хоть какой завалящий словарь, хоть тот же незабвенный С.И. Ожегов, через слово определяющий неизвестное через непонятное - да мы бы в пять секунд уложили умничающую ведущую на лопатки! Но словаря под рукой, естественно, не было (можете вообразить себе духовного искателя, которые идет на тренинги с толстым словарем под мышкой?!), и нам пришлось всерьез шевелить мозгами. С непривычки это оказалось совсем непросто. Не то чтобы мы все как подбор оказались непроходимыми тупицами, чьи немногочисленные извилины изнывали от тоски и безделья в гулкой тишине черепной коробки. Признаться честно, до знакомства с Мефистофелем я вообще искренне считала, что название homo sapiens подходит всем людям без исключения, так как процесс мышления - наша неотъемлемая видовая черта. Но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что это, деликатно выражаясь, некоторое заблуждение. Начало жизни человека обычно посвящено впихиванию в долговременную память всяческой белиберды, а все последующие годы - выуживанию этих бесценных сведений обратно во всевозможных комбинациях. Собственно, именно этот нехитрый процесс чаще всего почему-то и считают мышлением. Способность выдавать на-гора собственные умозаключения у типичных представителей нашего замечательного вида - большая редкость. В чем мы и имели возможность убедиться самым непосредственным образом, слушая натужный скрип своих мозгов в попытке дать определения простеньким и знакомым с раннего детства словам. Наши обиженные в лучших чувствах биокомпьютеры пытались определять труд то как главный инструмент извлечения водных позвоночных из искусственных водоемов, то как средство превращения обросших шерстью высших приматов в обладающих разумом, а потому выбритых общественных существ. В памяти всплывали колышущиеся над толпой транспаранты с лозунгами "Мир, труд, май!", грозное предупреждение "Кто не работает, тот не ест", а также формула из школьного учебника физики для расчета работы, совершенной действующей в определенном направлении силой. Убив примерно час на пространную дискуссию, мы выяснили, что народный фольклор на заданную тему неисчерпаем почти как атом; что ходить на работу никому не хочется, но все равно надо; а также что труд и работа - примерно одинаковые по противности понятия, различия между которыми покрыты совершенно мистическим мраком.
Сам тренинг, предложившая его Партизанка, а также меркнущая перспектива работы в этой странной фирме начала вызывать у меня глухое раздражение. То есть, конечно, всегда приятно узнать правду о своих умственных способностях, но не в таких же размерах! Остальные участники Игры, судя по всему, испытывали аналогичные чувства. То ли опасаясь взрыва социального гнева, то ли потому, что и впрямь пришла пора подкрепить мозг свежей порцией глюкозы, Партизанка объявила перерыв. Достав принесенные из дома бутерброды и прочую радующую глаз снедь, мы выложили ее на стол, расселись вокруг него и принялись в торжественной тишине поглощать импровизированный обед. Принятие пищи и небольшая сиеста подействовали на присутствующих самым благоприятным образом, а последующая разминка, в течение которой нам пришлось не только размахивать конечностями, но и таскать друга на спине, и вовсе изрядно взбодрила. Посвежевшие и воспрянувшие духом, мы вернулись к прерванному рабоче-трудовому тренингу и таки сумели осилить эти преисполненные философской глубины понятия. Сообщать рожденные в муках определения я не стану - ленивые могут посмотреть в справочниках канонические дефиниции, а для любознательных их самостоятельный поиск станет неплохой гимнастикой для ума.
Забегая вперед, скажу, что со временем я попривыкла к столь неприглядным поначалу ментальным тренингам (с самой простенькой разновидностью которых мы столкнулись в первый день Игры), и даже начала относиться к ним с определенной долей симпатии. Поразмышлять над системозадающими понятиями нашей реальности, а потом еще и блеснуть интеллектом перед восхищенными соратниками по нелегкому ментальному труду - в этом есть особая прелесть, недоступная - страшно подумать! - большинству простых смертных.
Впрочем, я все время отвлекаюсь, а торопливый читатель, бегло просматривающий страницу за страницей в промежутках между жеванием бутерброда и ожиданием очередного сериала по телеку, должно быть, уже в изнемог в ожидании: ну когда же, наконец, появится обещанный Мефистофель?! Выбирая из двух зол (довести читателя до белого каления или опустить некоторые моменты Игры, длившейся, к слову сказать, двенадцать часов) меньшее, я перехожу прямо к вечеру того незабываемого дня, когда все и началось.
К стыду своему, должна признаться, что всемирно известное произведение Гете я на тот момент не читала. Сказать, что я вообще не знала о его существовании, было бы, конечно, преувеличением, но отрывочные сведения об этом литературном шедевре, гнездившиеся в моей голове, имели лишь справочно-информативный характер. Впрочем, я думаю, что даже доскональное знание "Фауста" вряд ли могло бы натолкнуть меня на какую-нибудь догадку в тот далекий осенний день, пронизанный стылым ветром и слегка освещенный лишь последними ярко-желтыми листьями кленов, прилепившимися к мокрым от дождя стеклам.
Ни предварительного появления черного пса (ладно, пусть не пуделя, пусть хотя бы какой-нибудь завалящей дворняжки!), ни всевозможных фокусов с пентаграммой, ни эффектной материализации Мефистофеля из дымного облака, как вы догадываетесь, не последовало. Вошедший в зал высокий и очень худой, несколько сутулый мужчина с сильно потрепанной временем шевелюрой был почти совершенно монохромен, а именно, весь реализован в серо-черной гамме: остатки тронутых сединой волос цеплялись за внушительных размеров лысину, такого же цвета борода покрывала впалые щеки, темно-серые джинсы плавно перетекали в серый же свитер с графитовыми геометрическими узорами. Казалось, он специально делал все возможное, дабы выглядеть максимально незаметно, сливаться с фоном до полного исчезновения из поля зрения, и это ему почти удавалось. Мешали только два "но": странный взгляд невыразительных глаз из-за толстых стекол очков отчего-то заставлял внутренне съеживаться, да и атмосфера в помещении при его появлении как-то неуловимо изменилась, тоже не способствуя раскованности и расслабленности. Задумайся я тогда над прозвищем для новоявленного персонажа Игры, оно родилось бы в одну секунду: Серый Кардинал. Впрочем, очень может быть, что я задним числом окрашиваю первое впечатление, которое произвел на меня Мефистофель, в простонародье обычно величаемый Петровичем, флером разнообразных событий, которые последовали за нашим знакомством, и оттого сильно сгущаю краски. Впечатлений в тот слишком длинный день у меня набралось под завязку, и появление мужчины, тихо возникшего за спиной Партизанки ближе к вечеру, молча выслушавшего наши ответы на ее вопросы и так же незаметно растворившегося в дверном проеме, было лишь одним из них. И отнюдь не самый ярким.