Я дернулась и открыла глаза. Темнота надежно скрывала все вокруг, и в первое мгновение сознание пронзила паника: где я? Что я здесь делаю? Что происходило до того, как нечто резко вытолкнуло меня в это пространство? И главное - кто я? Не знаю, сколько времени продлилось мучительное состояние подвешенности в пустоте неизвестности, но я успела в полной мере ощутить весь ужас человека, внезапно потерявшего память - а значит, неотъемлемую часть себя. Одним махом исчезли и вся предыдущая жизнь, и знания о мире, и названия предметов, и привычная личность - остался лишь удесятеренный страх маленького ребенка, обнаружившегося себя без родителей в незнакомом и страшном окружении.
Пространство предстало в изначальном, не одетом в личины слов состоянии - и это состояние было нечеловечески жутким. Казалось, где-то глубоко подо мной неистово били копытами гигантские огненные кони, рвущиеся с привязи и хрипящие от ярости. Каждый удар отзывался болью в моем естестве, словно отдельные группы клеток то там, то сям, не выдержав напряжения, взрывались изнутри. Бешеный топот постепенно становился все более согласованным, а его ритм - все более завораживающим и устрашающим. Во мне - на уровне тела, а не сознания - забилось знание о том, что стоит этим адским звукам войти в полный резонанс, как произойдет что-то непоправимое. Мир трепетал на грани смерти, обреченно вслушиваясь в ее раскаты, подступающие все ближе и ближе. Это было больше чем буйство стихий - это была извечная, неодолимая энергия разрушения, а то, что ее сдерживало на протяжении миллиардов лет, стремительно ослабевало и сдавало позиции. Взбесившаяся океанская волна, сметающая все на своем пути, лесной пожар, мгновенно пожирающий тысячи кричащих от боли деревьев, землетрясение, вздыбливающее горные кряжи на месте густонаселенной равнины - все это были лишь слабые отголоски той чудовищной силы, пробуждение которой сотрясало сейчас все вокруг.
В горле был готов родиться вой - не стон, не вопль, а именно вой, превращенный в звук конденсированный животный ужас, пронзительный и безнадежный... но тут, словно обнаружив, что я вплотную приблизилась к грани, за которой клокотало безумие, включились спасительные механизмы подключения к привычной реальности. Во мне что-то дернулось, и огромный объем информации восстановился с чудовищной скоростью - а мои наивные коллег-физики до сих пор считают, что в нашем мире предельна скорость света. Какая чушь! Только что не было ни меня, ни мира, был только парализующий реликтовый страх, - и вот уже все на месте, и я, и мир, скачком, без всяких переходов. Никаких раскручивающихся ассоциативных цепочек, никакого последовательного восстановления причинно-следственных связей - знание свалилось на меня цельным куском, который при желании можно было рассматривать с разных сторон, вертеть так и эдак, извлекая при необходимости отдельные детали.
Ухватившись за эту возможность, как за соломинку, я принялась лихорадочно нагромождать вокруг себя груды подробностей и событий из прошлой жизни, изо всех сил стараясь вытеснить из сознания ощущение надвигающейся катастрофы, которое так никуда и не делось. Скажем, диван, на котором я сейчас сижу - сколько мне пришлось помучиться, укрощая его взбесившиеся пружины и проводя сложные дипломатические переговоры с этим своенравным предметом мебели... Воспоминание почему-то оказалось блеклым и невыразительным, да и сама концентрация внимания на диване явно была не слишком удачной идеей: сознание тут же уловило идущую снизу, из-под дивана вибрацию и снова начало погружаться куда-то в разрушительные глубины. Усилием воли я удержала его на поверхности, подавила возникшую тошноту и перевела глаза на едва различимые в темноте книжные полки. Книги на них, казалось, еще хранили прикосновения бывших владельцев, моих эмигрировавших в Америку друзей. Сколько эмоций было связано с их отъездом - почему же я никак не могу к ним подключиться?! Словно фильм о чужой жизни - отстраненный, никчемный, серый не имеющий ко мне никакого отношения. Может быть, попробовать восстановить что-нибудь не связанное с этой комнатой, будь она трижды неладна, попробовать вспомнить что-нибудь светлое и радостное?
Я нервно перебирала один эпизод жизни за другим, раз за разом убеждаясь, что все усилия бесполезны: мой воскресший будничный мир не мог скрыть той устрашающей реальности, которая зияла за ним, словно намехаясь над попытками замаскировать бутафорскими декорациями извержение настоящего вулкана. "Нет, так не пойдет, - решила я, отчаянно цепляясь за последние осколки здравого смысла. - Надо разобраться, что вообще со мной случилось. Отчетливо помню, что ложилась спать в совершенно нормальном состоянии. Какой же кошмар должен был присниться, чтобы меня так трясло и разрывало на части даже сейчас, почти полчаса спустя после пробуждения?!"
Увы, пока я разбиралась с привычной реальностью, от сна остались одни ошметки: яркие пятна света, почти неслышимая музыка, ощущение мягкого движения, пламя костра и очертания приближающейся человеческой фигуры... Солнечное сплетение мгновенно сжалось в тугой болезненный комок. Вот! Эта светящаяся, медленно подступающая фигура... В ней-то и было все дело! Эти тонкие пальцы, протянувшиеся к моему телу... И вспышка света, полоснувшая по глазам, и...
Лучше бы мне не вспоминать всего этого: неподконтрольная разуму тревога затопила меня волнами инфразвука, а тело начала сотрясать противная дрожь. Сидеть неподвижно было выше моих сил - я вскочила и начала быстро мерить шагами комнату, отчаянно надеясь, что безотказный доселе прием перевода нервного возбуждения в физическое движение сработает и сейчас. Ничуть не бывало. Ужас продолжал клубиться во мне и вокруг меня пульсирующим комком, дрожь превратилась в озноб, колотящий все тело, руки покрылись липким потом, а болезненные спазмы желудка, следовавшие по нарастающей, раз за разом проталкивали к горлу тошнотворную волну. Чувствуя, что меня сейчас вывернет наизнанку, я зажала рот ладонью и выскочила в коридор.
Из-под двери ванной тянулась узкая светящаяся полоска. Натолкнувшись на нее взглядом, я вздрогнула. Волна тошноты ухнула куда-то вниз, и я, уже не обращая внимания на слабость в подкашивающихся ногах, бросилась к спасительному источнику света. Как же я не подумала об этом раньше: мне позарез нужно было оказаться в обществе живых людей! Пусть даже принимающих среди ночи водные процедуры и не рассчитывающих на мое беспардонное вторжение. Сейчас я расскажу о своем кошмаре сидящему в ванне человеку, кем бы он ни был, и мы вместе посмеемся над его нелепостью, и мир снова станет безопасным, уютным, домашним! Я рванула дверную ручку, зажмурилась от яркого потока света, с трудом открыла глаза... и оцепенела от того, что увидела.
В ванне лежало длинное мужское тело - язык не поворачивался назвать это человеком, потому что люди, насколько мне известно, не ведут себя подобно погруженным в воду кипятильникам. С покрасневшей поверхности тела поднимались пузырьки - сотни, если не тысячи крошечных воздушных сфер пронизывали воду тонкими серебристыми нитями и с шипением лопались на ее поверхности. Казалось, что вода вот-вот закипит - да и сам обжигающий водяной пар, висевший в пространстве, не оставлял никаких сомнений в том, что температура давно перевалила за приемлемые для человеческого существа пределы. Едва возвышавшееся над поверхностью воды застывшее лицо шефа с плотно закрытыми глазами напоминало посмертную маску трупа, хотя вместо могильного холода оно дышало неестественным жаром.
Хуже всего было даже не то, что вместо нормального живого человека, вместо собрата по обычной жизни мне предстало вот это. Хуже всего было то, что это имело непосредственное отношение к ужасу, случившемуся со мной этой ночью - в тот момент я не смогла бы объяснить данный факт, но нисколько в нем не сомневалась. Типичная ванна в типичной девятиэтажке таинственным образом была связана с эпицентром невидимых огненных толчков. Разрушительная потусторонняя вибрация нашла выход в маленьком замкнутом пространстве нашей квартиры, просочилась в мой мир и медленно уничтожала его.
Смотреть на это было почти физически больно. Я снова зажмурилась - и увидела мысленным взором, как с бешеной скоростью испаряется закипевшая вода, как занимается огнем неподвижное тело шефа, вспыхивают и тут же сгорают висящие на стене полотенца, раскаляются добела никелированные краны, с треском лопается и летит на пол кафельная плитка... Картинка была столь реальной и осязаемой, что меня качнуло вперед, как сомнамбулу, и тело влетело бы прямо в смертельно опасную зону, если бы не моя правая рука, мертвой хваткой вцепившаяся в ручку двери.
Я дернулась и открыла глаза. Гулкие удары крови в висках почти совпадали по ритму с сокрушительными запредельными толчками. "Надо бежать отсюда", - шевельнулась в голове слабая мысль. Бежать? От этого?! Куда?! Я вдруг почувствовала себя жителем крохотного островка, на котором началось извержение вулкана. Стремительно распространявшиеся потоки лавы подбирались к береговой полосе, а искать спасение в океане было бессмысленно: его воды уже закипали под воздействием рвавшихся из подводных расщелин раскаленных струй магмы. Две несовместимые стихии, обычно надежно отделенные друг от друга толщей земли, готовились встретиться для последней битвы в той самой точке, где замерло распятое сознанием неизбежности происходящего человеческое тело... Но, может быть, еще не поздно позвать кого-нибудь на помощь? С усилием стряхнув с себя множащиеся наваждения, я отклеилась от пола и побежала в ближайшую комнату, каковой оказалась Наташина.
- Вставай скорее, - затрясла плечо, на ощупь найденное в темноте. - Просыпайся! У нас беда!
- А? Что?! - Наташа резко села на подстилке, заменявшей ей кровать, и уставилась на меня округлившимися глазами. Метнувшийся в них испуг напомнил мне собственное недавнее пробуждение - судя по всему, моя сестра по несчастью тоже не могла понять, где она находится, и что с ней происходит. Через некоторое время ее взгляд приобрел осмысленное выражение, зрачки сузились, и она спросила уже чуть спокойнее: - Ника, это ты? Что случилось? Ты чего кричишь?
- Я не кричу. Просто там... Там... - просипела я, тыча рукой в сторону ванной. - Идем скорее!
Моя способность членораздельно изъясняться уменьшилась практически до нуля, зато физические силы неожиданно приумножились, так что я почти выволокла бедную Наташу из комнаты и подтолкнула к открытой двери ванной. Я была готова к чему угодно: к тому, что она шарахнется от увиденного, или заверещит от ужаса, или даже прямо вот так, в чем мать родила, бросится бежать на улицу - но не к тому, что ее лицо вдруг станет сосредоточенно-одухотворенным, а потом она закроет глаза и начнет тихонько раскачиваться на пороге, как замирающий маятник. Не хватало мне ко всем кошмарам с раздирающей внутренности пульсацией и дымящимся в ванне телом только сумасшедшей девицы!
Я привалилась спиной к стене, медленно сползла на пол и тоже прикрыла глаза - чтобы не видеть покачивающуюся Наташу, озаренную желтоватым светом лампочки и окруженную выползавшими в коридор клубами пара. Сил на то, чтобы бежать и будить кого-нибудь еще, не осталось. Да и к чему?! Напрасно я надеялась, что в этой ситуации кто-нибудь может помочь: ширившееся в ванной комнате безумие, видимо, втягивало всех в свой водоворот. Мне вдруг стало совершенно все равно, что будет дальше. Оказалось, надежда умирает вместе с отчаянием, и когда я поняла, что надеяться больше не на что, все судорожные внутренние метания схлопнулись. И даже боль, по-прежнему пронизывающая желудок, превратилась из источника страданий, которые надлежало немедленно прекратить, в нечто обыденное и не имеющее никакого значения. Минута за минутой тянулись в оглушительной тишине, а потом Наташа внезапно начала низко и размеренно гудеть - так, словно мы находились на Игре и проводили один из тренингов по концентрации энергии и вхождению в резонанс. Сейчас гудение воспринималось более чем дико - но по неизвестной причине казалось более правильным, чем молчание, и через пару секунд я неожиданно для самой себя подключилась к издаваемым Наташей звукам.
Почему-то это принесло значительное облегчение: боль постепенно начала отпускать меня, а сотрясающий озноб сменился поднимающейся по спине вибрацией. Мысль о необходимости гудеть потише, чтобы не разбудить соседей, мелькнула и сразу погасла. Гудение в унисон с Наташей было в тот момент единственным осмысленным действием на земле, и я лишь с удивлением отмечала, как медленно отступает разлитая в воздухе тревога, трансформируясь нечто тонкое и звенящее, похожее на восторг стоящего у обрыва и распахнутого всем ветрам человека. Через некоторое время я перестала слышать Наташу, полностью погрузившись в собственные ощущения. Гудение происходило уже само по себе, без усилий и, похоже, даже без моего участия. Что-то кружило и несло меня сквозь неизвестные пространства, вложенные друг в друга, как матрешки - с той лишь разницей, что каждое вложенное пространство непостижимым образом оказывалось не меньше, а больше и как будто светлее предыдущего, и этому полету не было конца...
Громкий щелчок выключателя резко вернул меня обратно. Наташа, которую я успела счесть умалишенной, вела себя совершенно адекватно: спокойно и неторопливо ходила по залитой светом кухне, засыпала в чайник заварку и заливала его кипятком. А я, воплощенное благоразумие, сидела на полу в коридоре, скрючившись, запрокинув голову и издавая несусветные звуки! Пришлось подняться - ноги все еще предательски дрожали и подкашивались - и переместиться на кухонный табурет, попутно отметив, что пар из ванной больше не валит, а шеф перестал "кипеть" и опять походил на человека - распарено-красного, покрытого бисеринками пота, но все же человека. И даже, кажется, дышал.
Наташа посмотрела на меня с усмешкой и неожиданно подмигнула:
- Ну как, жива?
- Что... Что это было? - просипела я.
- Ничего особенного. Просто Петрович медитировал, - ответила она с таким видом, словно это было очевидно любому болвану.
Ничего себе, "медитировал"! Да я еще несколько минут назад могла дать голову на отсечение, что мы все вот-вот отправимся на тот свет!
- И часто он так... медитирует? - выдавила я из себя.
- Так - нечасто, - Наташа пододвинула ко мне дымящуюся чашку и села напротив. - Но на моей памяти раз пять уже было.
- И... ничего? То есть... Ничего страшного? - мои вопросы вызывали у нее явное недоумение, поэтому пришлось пояснить: - Насколько я понимаю, при такой температуре можно свариться заживо. Белок уже при сорока градусах коагулирует, а там все девяносто было...
- Это если ты в обычном состоянии находишься, свариться можно, - удивилась моему кретинизму Наташа. - А он же в "измененке" был. Там все свойства тела меняются.
Я отхлебнула чай и помолчала, пытаясь трансформировать клубившиеся в голове идиотские вопросы типа "А как он туда попал?", "Что он там делал?" и "Почему кипел, собственно?!" во что-нибудь более-менее умное. Наконец молчать стало неприлично, и я спросила:
- То есть для него... ну, для его тела последствий от таких медитаций не бывает?
- Последствия бывают скорее для окружающей среды, - хмыкнула Наташа. - Полотенце вот однажды загорелось. Хорошо, я вовремя проснулась и успела потушить. А один раз мне довелось его изо льда вытаскивать - вот там пришлось помучиться.
- То есть как это "изо льда"? - не поверила я.
- Примерно так же, как с кипением, только наоборот. Обычно он нагревается, а тогда охлаждался. Ну, вода и замерзла.
- Подожди... Он что, специально это делает? Перегревается, переохлаждается и все такое? Тренинги себе устраивает на выживание, что ли?
- Нет, просто когда он слишком глубоко в медитацию входит... ну, в пространстве начинает что-то меняться. А когда он полностью находится там, - она мотнула головой куда-то в сторону, - то, естественно, происходящее здесь перестает контролировать.
- Понятно, - пробормотала я, хотя ничего понятного в этом не было. - А что это ты делала... ну, когда на пороге раскачивалась и гудела?
- На связь выходила, - судя по выражению Наташиного лица, вопрос опять был тупейший. - Ты же разоралась: "Беда, беда!" Вот и пришлось проверить, все ли в порядке.
- Просто я с такими вещами никогда не сталкивалась, - извиняющимся тоном пояснила я. - Проснулась ночью, а он там лежит и... бр-р-р!
- Ничего, привыкнешь, - обнадежила девушка. - Это только сначала страшно.
В то, что к такому можно привыкнуть, верилось с трудом, однако ее хладнокровие внушало некоторый оптимизм. Кто знает, может, и я когда-нибудь научусь так хладнокровно на все реагировать?
- Слушай, а в чем заключается физика процесса? - как только со страшилками попустило, во мне проснулось естественнонаучное любопытство. Наташа вскинула на меня непонимающие глаза. - Ну... откуда он столько энергии берет? И каким образом ее в тепло трансформирует?
- Не знаю. Это ж ты у нас большой ученый, - саркастично улыбнулась она. - А я простая деревенская девка, и в ваших теориях не разбираюсь. Что-нибудь практически сделать - это пожалуйста.
Мне стало стыдно: "простая деревенская девка" только что повела себя в тысячу раз достойнее "большого ученого", который теперь, когда все уже позади, сидит тут в полной безопасности и пытается умничать!
- Вот Петрович вернется - с ним и побеседуешь, - успокоила меня Наташа.
- А он вернется? - я с подозрением покосилась в сторону ванной, из которой по-прежнему не доносилось ни единого звука.
- До сих пор всегда возвращался. Главное - его не теребить, пока он там. Не звать, не пытаться растормошить.
- Почему?
- Обычная техника безопасности. Я однажды вот так сдуру сунулась - током шарахнуло, будь здоров.
- Как же ты решилась сунуться? - я вспомнила собственную реакцию на "кипящего" шефа и удивилась Наташиной смелости.
- Да я же говорю: сдуру. Когда я первый раз это увидела, с нами тогда еще Римма была. Ну, предыдущая жена Петровича. И она так себя вела, как будто ничего особенного не происходит. Ну, типа рабочий момент, и все дела, нечего охать и ахать. Или это я так решила, что ничего особенного не происходит... В общем, неважно. А когда это опять случилось, мы одни в квартире были. А тут Оксана позвонила, у нее какой-то срочный вопрос к Петровичу был по поводу Программы. Я его позвала - не отвечает. Вот и решила за плечо потрясти, чтобы в чувство привести...
- И что?
- Он меня потом минут пять в чувство приводил, - Наташа рассказывала обо всем с таким видом, как будто речь шла об увлекательном приключении, а не о несчастном случае. - Сказал, что мне еще повезло - могла и на тот свет отправиться. И строго-настрого запретил его беспокоить, когда он ванной.
- Зачем же ты сегодня "на связь выходила", если его беспокоить нельзя?
- Так это совсем другое дело. Я же не влезаю в его пространство грубо как тогда - ну, как слон в посудную лавку. Я теперь вхожу тихонько, стучусь на входе, жду, пока впустят, - улыбнулась она. - Этому он меня сам научил, для экстренных ситуаций.
- После случая с горящим полотенцем, что ли? - догадалась я.
- Да полотенце - это пустяки. Когда он там, тут может что угодно случиться.
- Что, например?
- Например, твоя истерика.
- Тоже мне, экстренная ситуация! Моя истерика - это мои проблемы.
- Это так только кажется, - из расслабленно-добродушной Наташа вдруг стала жесткой и серьезной. - Мы слишком близко к Петровичу находимся. И когда он медитирует... это все равно, что стоять рядом с тоннелем, связывающим разные миры. Начинаешь трясти здесь - отзывается там, понимаешь?
- Не понимаю, - честно призналась я. - Пример какой-нибудь можешь привести?
- Пример?.. - она ненадолго задумалась. - Ну, скажем, в самом начале моего обучения, когда он еще только учил меня медитировать, со мной тоже однажды истерика случилась, вроде твоей.
- С тобой? - в отличие от меня, Наташа совсем не производила впечатления нервной особы. - Истерика?!
- Еще и какая! Дело было так: он привел меня в лес. Там была здоровенная делянка с вырубленными соснами - вот такие огромные пни, куда ни глянь, - она широко развела руки, демонстрируя диаметр пней. - А между ними только начали молодые сосенки пробиваться. Необычное такое место, насыщенное запахами смерти и рождения одновременно. Он велел мне выбрать свой пень и удобно на нем расположиться. Я долго мучилась, пока нашла: они все такие... какие-то тоскливые были, как будто до сих пор не смирились, что их срубили. А один был ничего - вполне умиротворенный. Петрович тогда еще пошутил, что это сосновый буддист. В, общем, забралась я на этот пень, Петрович себе другой выбрал, метрах в четырех от меня. Сели мы лицом друг другу, он сказал мне глаза расслабить и смотреть на него, не мигая. Ничего больше не делать, просто спокойно и молча смотреть, что бы ни происходило. А сам глаза закрыл, застыл - и все. Долго мы так сидели, у меня все тело ныть начало. Я еще подумала: сколько ж это будет продолжаться, надоело, все равно ровным счетом ничего не происходит. В желудке начало бурчать, в глазах резь появилась... Я не выдержала, моргнула - и тут он взял и исчез.
- Как исчез?! - рассказ помимо воли захватил мое воображение.
- Просто исчез, и все. Смотрю: был - и нет его. Пень пустой стоит. А до ближайших деревьев метров сто, кругом одни пни, спрятаться негде, понимаешь? Да и как бы он до деревьев добежать успел - сколько там времени прошло, пока я моргнула?!
- Страшно стало?
- Страшно?! - возмутилась Наташа. - А ты как думаешь?! Да я заорала от страха так, что меня, наверное, в деревне слышно было. И тут такое началось...
- Шеф взял и вернулся?
- Если бы! Не успела я заткнуться, как небо заволокли тучи - черные такие, грозовые, жуткие. А перед этим ни облачка не было, солнце светило, птички чирикали. Такое было чувство, как будто кто-то огромный над этой делянкой наклонился и на меня в упор смотрит. Похолодало резко, ветер подул такой, что меня чуть с пня не снесло. Ну, я подхватилась - и бежать в лес. Только успела метров на двадцать отбежать, как полоснула молния. Оборачиваюсь - пень, на котором я сидела, полыхает. И тут гром - шарах! И сразу - ливень сплошной стеной. А ветер уже такую силу набрал, что в ушах ревело. Не знаю, как я домой добралась. Бежала напролом, через пролесок, ободралась вся. Молнии, казалось, по пятам за мной гнались. В деревне потом говорили, что такого урагана даже старожилы не помнили. Крыши с домов посрывало. Деревьев много повалило. Речка наша, по жизни пересохшая, из берегов вышла и чуть трактор не смыла. В общем, наделала я делов...
- А ты-то тут при чем?
- То есть как это при чем? Ты что, так ничего и не поняла?! Он же сказал: сидеть тихо, молча и спокойно, чтобы ни происходило. А я начала орать, причем в самый момент его перехода отсюда туда. Вот и получила по всем местам сразу...
- М-да... А как он сам из лесу выбрался?
- Откуда ж я знаю? Прибежала - а он уже дома. С меня вода льет ручьями, а у него и одежда, и волосы совершенно сухие, как будто ничего и не было. Ох, и устроил он мне тогда выволочку... Сказал, что таким идиоткам, как я, не у него в учениках место, а на свиноферме. Меня с детства родители пугали: вот не выучишься, останешься дурой, будешь всю жизнь свиней пасти, - пояснила Наташа. - А я этих свиней просто терпеть не могла, так что в то время страшнее угрозы не было. А еще он сказал, что ему пришлось из-за меня перед своим Учителем отвечать. Ну, про ущерб, нанесенный родной деревне, я уже просто молчу, - улыбнулась она.
- А разве у шефа есть Учитель? - пропустив мимо ушей последнюю фразу, насторожилась я. - Он вроде сам всем гурам гуру.
- Понимаешь, - замялась Наташа, как будто я пробовала под шумок выведать у нее чужую тайну, - это такая тема, на которую он не очень любит распространяться. Я как-то начала выяснять: кто, да что, а он меня резко оборвал, сказал, что я до этого еще не доросла. Мол, у каждого мага, будь он хоть самый могущественный на свете, все равно есть тот, кто находится над ним. И у каждого Учителя, даже самого крутого, все равно есть свой Учитель. Но болтать об этом на каждом углу - все равно, что произносить всуе имя Господа своего. Ну, больше я с этими расспросами и не совалась... Если хочешь, сама у него спроси, может, тебе он и расскажет.
Желания нарваться на отповедь, подобную той, которую получила Наташа, у меня почему-то не возникло, и я - от греха подальше - переключилась на другую тему:
- В общем, после случая с лесом он и научил тебя на связь выходить?
- Ага.
- А как ты это делаешь?
- Ты же видела, - удивилась она.
- Нет, я не внешние проявления имею в виду: ну, раскачивалась, ну, гудела. Но при этом же что-то еще происходило?
- Настроилась на нужное состояние, вошла, пообщалась, вышла, - Наташа иронично пожала плечами. - Ничего такого.
- А как пообщалась? Или это тоже большой секрет?
- Да нет, не секрет, просто это сложно объяснить, если человек сам не пробовал. Ну, примерно так: я ему мысленно обрисовала ситуацию в квартире, а он мне мысленно ответил, что все в порядке, он уже в курсе.
- И все? - протянула я, разочарованная отсутствием спецэффектов.
- Ну, еще попросил чаю заварить к его возвращению. И все.
- И ты просто пошла заваривать чай?!
- Что ж еще было делать? - мои вопросы определенно потешали Наташу. - Он сказал, что все в порядке - значит, все в порядке.
- А почему именно чай? - не сдавалась я.
- Так у него это излюбленное средство для возвращения обратно в эту реальность. Его по утрам без чая из постели не вытащишь...
Фраза о постели произвела на меня странное действие: я вдруг вспомнила, что Наташа - не просто ученица, но и жена, то бишь любовница шефа, и это воспоминание мне почему-то не понравилось. То ли дело было в оргии, которую они однажды устроили в соседней комнате, заставив трепетать от громких охов и стонов мои барабанные перепонки и от возмущения непристойным поведением - мою нежную душу, то ли в чем-то еще более неприличном...
Я посмотрела на нее другими глазами и как будто только сейчас обнаружила, что она сидит совершенно голая, ничуть этого не смущаясь. До сих пор, учитывая экстремальность ситуации, это казалось вполне естественным, но теперь... Совершенно некстати всплыла мысль о том, что я потеряла Игоря не без участия хваленого секс-символа Программы, как ни в чем не бывало сидящего сейчас напротив, и во мне шевельнулась злая ревность. Раздетой я видела Наташу не раз - и дома, и в сауне, и на тренингах по подъему кундалини, поэтому знала, что фигура у нее далеко не идеальная - но сейчас, сквозь призму ревности, ее тело показалось мне почти безобразным. Рыхлое, ширококостное, с длинными голенастыми, как у кузнечика, ногами, несоразмерно широкими бедрами и обвисшей под собственной тяжестью грудью - спрашивается, что в нем находят мужчины?!
Как она умудряется не комплексовать - в отличие от меня, имеющей куда более пропорциональную фигуру - и не только не комплексовать, но даже гордиться собой? Как у нее получается маскировать все эти вопиющие недостатки - и не просто маскировать, а превращать их в достоинства в чужих глазах?
Разгоревшемуся чисто женскому злорадству все было нипочем: и недавно пережитый мной шок, и еще более шокирующий рассказ Наташи. Вот она, сермяжная правда жизни: дочери Евы и на краю пропасти не упустят возможность сравнить себя с товарками и от души порадоваться обнаруженным изъянам потенциальных соперниц! Хорошо, положим, я сейчас совершенно необъективна - но интересно, каким видят это неприглядное тело другие люди? Взять хоть того же шефа - неужели он находит его красивым?! Неужели ему нравится к такому телу прикасаться?! Разыгравшееся воображение живо нарисовало картинку протянувшейся к Наташиной груди руки шефа - и тут у меня в мозгах что-то щелкнуло.
Две подозрительно схожие картинки мелькнули и наложились одна на другую. Длинные тонкие пальцы, ласкающие тело Наташи. И те же - те же! - длинные тонкие пальцы, касающиеся моей груди. Тошнотворное секундное головокружение, ощущение молниеносного падения куда-то вниз - и злополучный сон, с которого все началось, преодолев мое отчаянное подсознательное сопротивление, восстановился во всех подробностях.
Продолжение последней Игры на освещенной костром вершине горы. Фантасмагорические персонажи вперемешку с обычными людьми. Две Наташи: коротко стриженая блондинка и длинноволосая брюнетка - неизвестно, которая из них настоящая. Ментальные тренинги и хоровое пение. Коллективное движение под музыку, почему-то напоминавшее мне мерцающие колебания атомов в кристаллической решетке. Безжизненная скала, на которой я - уже одна - исполняла ритуальный танец для каких-то исполинских фигур, скрытых бьющими по глазам прожекторами звезд. Отражающиеся от скалистой поверхности оглушительные звуки их голосов. Языки бездымного костра, лижущие темную чашу с магическим зельем. И светящееся облако с человеческими очертаниями, в котором я признала шефа лишь за мгновение до того, как наши тела готовы были слиться в одно!..
- Ты чего? - спросила Наташа, внимательно наблюдавшая за сменой выражений на моей физиономии.
- Нет, нет, ничего, - я очнулась и вытерла взмокший лоб. - Все нормально. Просто сон дурной вспомнился, не обращай внимания...
- А я уж думала: вторая серия истерики начинается, - усмехнулась она и зевнула. - Ну, раз все нормально, то я спать пошла. Мне вставать ни свет ни заря. Ты уж Петровича сама дождись, ладно? Нужно же будет ему чаю налить, - пояснила в ответ на мой немой вопрос. - И потом, тебе все равно с ним поговорить надо...
Я покорно кивнула, совершенно не представляя, как после всего случившегося во сне и наяву смотреть в глаза шефу и тем более с ним разговаривать. Но задерживать Наташу, уже и так не выспавшуюся по моей вине, было неловко. А находиться с ней в одной кухне - и просто опасно: кто знает, какие еще мерзкие мысли и непрошенные воспоминания посетят мою голову при таком соседстве?! Пусть себе идет, с шефом я как-нибудь разберусь. В крайнем случае, отдам ему чашку с чаем и тоже спать отправлюсь. Или мне впервой избегать малоприятных разговоров с далеко идущими последствиями?!
Я сходила в свою комнату за свитером - в кухне после ухода Наташи неожиданно стало зябко, - устроилась поудобнее на табурете и принялась ждать, ощущая себя заступившим на внеочередную вахту рядовым срочной службы. Хорошо бы, конечно, чтобы шеф пролежал в ванне до утра - а там, глядишь, проснется весь остальной народ, и за утренней суетой, беготней и разговорами поблекнут и потеряют значение события сегодняшней ночи... Но моим надеждам не суждено было сбыться: через некоторое время основательно остывшая вода вынудила-таки ВП вернуться в нашу реальность.
- Так что там с чаем? - раздался из ванной его негромкий голос.
Звучал он совершенно буднично, что не помешало мне вздрогнуть и так занервничать, что часть заварки пролилась на стол. Я сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться, потом прошла к шефу и молча сунула чашку в протянутую руку, стараясь быть максимально незаметной. Самое время было смыться к себе - но тут ВП открыл один глаз и уставился на меня, словно говоря: вот вас-то, барышня, нам и надо. Ничего такого он, конечно, не сказал, но я почему-то стушевалась, выскользнула из ванной и, вместо того уйти в свою комнату, опустилась обратно на табурет.
Шеф пожаловал на кухню минут через пятнадцать - бодрый, мокрый и голый.
- Спрашивай, - разрешил он, усаживаясь на свое излюбленное место, закидывая ногу на ногу и закуривая.
Я прекрасно помнила, чем чревато задавание ВП лишних или неуместных вопросов, но как было жить дальше, не разобравшись в случившемся?! К тому, же он сам напросился...
- Что это было? - я показала в сторону ванной.
- А что ты видела? - поинтересовался шеф.
- Ну... как вы собирались закипеть.
- И все?! - это было сказано таким тоном, как будто меня целый день водили по Диснейленду, а я исхитрилась заметить только невзрачный мусорный бак у входа. Падать в глазах ВП настолько низко не хотелось, поэтому пришлось рассказать о страшилках с топотом огненных коней и разрушительными потусторонними вибрациями.
- Уже ближе к теме, - кивнул он. - Это была стихия огня.
- Так просто?! А почему от нее такое жуткое впечатление? Я сколько раз у костра сидела - и ничего, вполне мирное существо, если так можно выразиться. Даже где-то близкое мне по духу.
- У костра, - презрительно фыркнул он, - каждый дурак родство с огнем почувствовать может, потому что там опасности нет никакой. Масштабы мизерные, да и затушить - раз плюнуть. Все полностью под контролем, вот человек обычно и позволяет себе расслабиться и пофилософствовать. С тем же успехом можно огненную стихию изучать, сидя возле свечки. А ты лесной пожар видела когда-нибудь?
- Только по телевизору... Завораживающее зрелище.
- Тебя небось и извержение вулкана завораживает, - усмехнулся ВП. - Если по телевизору.
- Всегда хотелось на такую красоту живьем посмотреть, - горестно вздохнула я: он ненароком зацепил мою так и нереализованную юношескую мечту увидеть вблизи потоки раскаленной лавы и фейерверки расплавленных брызг горных пород на фоне ночного неба. - Но как-то не случилось. Камчатка далеко, а поблизости вулканы не водятся...
- Посмотреть на красоту?! Да ты улепетывала бы оттуда сломя голову, забыв, как тебя зовут!
- Не факт, - во мне, как обычно во время бесед с шефом, проснулся бес противоречия. - Столько людей смотрят - и ничего, не улепетывают. Или вы думаете, что я самое трусливое существо на свете?!
- Может, и не самое, - задумчиво произнес он. - Но и храбрым человеком тебя назвать сложно. А люди, заметь, вообще особой смелостью не отличаются. И от вулканов не улепетывают, только если стоят на приличном расстоянии. Я же говорил: главное для всех вас - чувство безопасности. Какое уж тут взаимодействие с огненной стихией...
- А разве нельзя с чем-либо взаимодействовать, не подвергая себя опасности?
- Для тебя - нет.
- Почему?
- Потому что самый большой твой страх - это страх потери привычной формы.
Я изобразила искреннее недоумение на лице. Страхов у меня, конечно, аки звезд на небе, но при чем тут потеря формы?
- Больше всего на свете ты боишься перестать быть собой. Боишься слиться с чем бы то ни было, - пояснил шеф, и я тут же почувствовала, что щеки заливает жаркая волна стыда. Он явно намекал на мой последний сон, участником которого, если не главным действующим лицом, сам и являлся, - хотя как, к дьяволу, он мог об этом узнать?! Задать прямой вопрос я не решилась, а ВП не торопился раскрывать все карты: сидел и насмешливо наблюдал отчаянное смущение, которое я безуспешно пыталась скрыть.
"Если он все знает, - пронеслась в голове мысль, - тогда... Господи, тогда лучше всего - взять и повеситься со стыда! С одной стороны, конечно, это он меня во сне того... чуть не изнасиловал, а не я его. С другой стороны - отвечаю-то за свои сны все-таки я. Или... нет?"
Вопрос об ответственности за содержание снов оказался неожиданно сложным для моих оглушенных ночными происшествиями мозгов, и я не нашла ничего лучшего, чем малодушно переключиться на просчитывание более благоприятного варианта: а что если шеф ничего не знает - о снах и прочих безобразиях? А если шеф ничего не знает... То нужно, чтобы он ничего и не узнал! И чем дольше я буду тут сидеть, ерзать, краснеть и потеть, тем больше вероятность, что он что-нибудь заподозрит! Значит, нужно срочно чем-нибудь его отвлечь. И не чем попало, а каким-нибудь интересным и небанальным вопросом!
Задачка оказалась та еще: с формулировкой интересных и небанальных вопросов у меня и в нормальном-то состоянии сложности возникают, а уж в таком - и подавно... Натужные ментальные поиски закончились жалким результатом:
- Я все-таки не понимаю, за счет чего такой разогрев тела идет? Ну... при взаимодействии со стихией огня?
ВП в очередной раз снисходительно усмехнулся: никакой логической связи между его последней фразой и моим вопросом, естественно, не обнаруживалось, но все-таки снизошел до ответа:
- А ты разве не знаешь, как теплообменник устроен?
В голове у меня смутно забрезжили формулы из термодинамики, уравнение Фурье и даже несколько коэффициентов теплопроводности, но ясности это не прибавило:
- Это который передает тепло от более горячего тела более холодному, что ли? Да как угодно он может быть устроен. А при чем тут...
- Конкретный пример привести можешь? - перебил меня шеф.
- Конкретный пример? Ну... Любая среда, соединяющая два тела, может играть роль теплообменника. Воздух, например, или вода.
- Так я и знал - не можешь. А еще физик называется, - укоризненно произнес он. - Теплообменник - это не просто среда для теплообмена, это специальный аппарат для передачи тепла. Вот ты самогонный аппарат видела когда-нибудь?
- Настоящий? Только по телевизору, - призналась я и, чувствуя, что ВП вот-вот взорвется гомерическим хохотом, поспешила добавить: - Но я видела, как бабушка самогон варит. Правда, без аппарата - в кастрюльке. К ней сверху как-то хитро мисочка крепилась, что-то там на ее стенках скапливалось, и...
- Короче, не видела, - хмыкнул шеф. - Ты прям не человек, а реликтовый экземпляр какой-то. Нормальные люди жизнь проживают, а ты ее исключительно по книжкам изучала.
- Неправда! - возмутилась я.
- Ну да, еще по телевизору, - покладисто согласился он и продолжил: - Так вот, в любом приличном самогонном аппарате - хоть ты его и не видела - есть змеевик. Длинная такая витая стеклянная трубка. Как думаешь, зачем?
- Наверное, для отделения разных фракций спирта друг от друга, - глубокомысленно заметила я. - Кажется, в крекинге нефти тоже что-то подобное используется.
- Да при чем тут крекинг нефти?! - досадливо поморщился ВП. - Нет чтобы хоть в одном чем-нибудь до конца разобраться, так ты умудряешься еще с десяток непонятностей туда же приплести. И какие еще разные фракции спирта? Просто спирт закипает градусов на двадцать раньше, чем вода и все остальные составляющие браги, и переходит в газообразное состояние. И чтобы эти спиртовые пары от браги отделить, их просто надо в другом месте охладить, сконденсировать и собрать. Для этого змеевик и используется в качестве теплообменника, ясно?
- Не ясно, - огрызнулась я.
- Неужели не ясно, что когда горячие пары проходят через холодную трубку, они охлаждаются? - откровенно удивился он.
- Это, как ни странно, даже мне ясно, - я уже не могла разобраться, на что больше злюсь: на собственную непонятливость или на ехидство шефа. - Но тело тут при чем?!
- Какое тело?
- Да ваше тело, которое в ванне почти кипело, разве что не булькало!
- А ты до сих пор не поняла? Или я тебе про самогонный аппарат рассказывал, чтобы ты брагу перегонять научилась?!
- Вам виднее!
- Объясняю для чайников, - вздохнул он. - Человек, если ты помнишь, не только из физического тела состоит, но и из других, более тонких. И что, по-твоему, будет происходить, если тонкие тела вошли в контакт с... ну, скажем с некой чрезвычайно высокоэнергетичной субстанцией?
- Они начнут поглощать энергию этой субстанции, наверное...
- Ну, вроде того. А если этой энергии слишком много, больше, чем тонкие тела могут усвоить? - он сделал паузу, явно предоставляя мне простор для размышлений, но, так и не дождавшись моего ответа, продолжил сам: - Тогда ее излишек нужно куда-то деть. Другими словами, передать по теплообменнику в другую, низкоэнергетичную среду. Например, в ту реальность, которую ты называешь привычной. А что может выступить в роли такого теплообменника?
- Физическое тело, что ли?!
- Ну, наконец-то дошло! - ядовито ухмыльнулся ВП, а я даже не нашлась, что ответить. Объяснение, при всей его логичности, выглядело совершенно бредовым - но разве менее бредовым было зрелище, недавно открывшееся мне в ванной?!
- Это ж сколько там тысяч градусов? - отхлебнув остывшего чаю, не на шутку озаботилась я. - Пять? Десять?
- Я там, знаешь ли, обычно без градусника обхожусь, - сострил он. - Но где-то около того.
- И как у вас только теплообменник не перегревается? - я покосилась на голого шефа и тут же прыснула от смеха, сообразив, какую двусмысленную фразу ляпнула.
ВП недоуменно приподнял одну бровь, словно призывая меня к порядку, но это действие возымело обратный эффект: я развеселилась еще больше, и вскоре уже громко хохотала, забыв о мирно посапывающих за стеной домочадцах. Судя по физиономии шефа, со стороны мой смех звучал несколько истерически, но мне было не до его физиономии и уж тем более не до его оценок - я упивалась чувством внезапного освобождения от напряжения, накопившегося в мышцах, и наслаждалась неудержимой тряской всего тела, отодвигавшей все дальше и дальше от меня все ужасы этой растянувшейся ночи. Так мы и сидели: ВП пускал аккуратные кольца дыма и терпеливо дожидался, пока я угомонюсь, а я все смеялась, всхлипывала, повизгивала и, по-моему, даже похрюкивала от восторга.
Когда первая волна смеха пошла на убыль, шеф вдруг представился мне в виде змеевика - вытянутым в длинную трубку и закрученным причудливыми коленцами, о чем я не преминула ему сообщить (в ответ он только иронически улыбнулся - дескать, чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось). Картинка быстро обросла новыми деталями: воронка для раскаленных паров приходилась в аккурат на макушку головы, уши превратились в два полупрозрачных крепежных крючка... и совсем несложно догадаться, откуда в этой моей версии змеевика должен был капать самогон... В общем, новый взрыв хохота продолжался еще долго - до слез на глазах и колик в желудке.
- Шла бы ты спать, большой ученый, - воспользовавшись наступившим затишьем и почти сразу напавшей на меня зевотой, постановил шеф, - пока твою голову еще какие-нибудь "умные" мысли не посетили. Все равно объяснения ты сейчас воспринимать не в состоянии.
Я не стала дожидаться, пока он передумает, быстренько пожелала ему спокойной ночи (ха! Какой там ночи - за окном уже серело) и умчалась в свою комнату, почти счастливая.
"Надо же, как хорошо все закончилось!" - сказала я самой себе, укладываясь поудобнее и приготовившись провалиться в заслуженный всеми предыдущими мучениями, крепкий и здоровый сон. Но не тут-то было! Стоило голове коснуться подушки, сонливость как рукой сняло - вместе с зевотой и весельем, еще пару минут назад казавшимся таким искренним и неподдельным. "Над кем смеетесь?! Над собой смеетесь!" - всплыла откуда-то из школьно-литературных глубин укоризненная фраза, и только тут до меня дошло: а ведь правда, причин для смеха не было никаких. А для расслабленного и умиротворенного самодовольства - тем более. Я, по большому счету, так и не выяснила, что именно случилось этой ночью, почему еще пару часов назад у меня от ужаса зуб на зуб не попадал, а главное - чем, собственно, занимался шеф, пока его тело валялось в ванне и служило теплообменником. И ведь только что был реальный шанс во всем разобраться - так нет, я удовлетворилась туманными объяснениями о стихии огня и самогонном аппарате, похихикала вволю, как последняя дура, и решила, что все позади.
А на самом-то деле ничего никуда не делось - ни шеф с его зловещими и таинственными экспериментами, ни разбуженный им древний и неизбывный ужас, ни разрушительная вибрация неизвестного происхождения, ни мой злополучный сон - не с него ли все началось, кстати? Не случайно же мы пересеклись в этом сне именно сегодня ночью - почти пересеклись, но какая, в сущности, разница... А, может быть, истоки всего находятся раньше - в закончившейся накануне вечером Игре, в ток-шоу о богах и магах-хранителях планеты, в коллективном подъеме кундалини, сопровождавшемся ослепительными вспышками света? Или еще раньше - в загадочном происшествии с не подававшей признаков жизни Наташей, в историях с ключом и моим замерзанием в метели, в двойной космограмме ВП, в его новом рождении после, как он уверяет, смерти?
В бредовых разговорах о том, что он - наш шеф и патрон, президент благотворительного фонда и руководитель Программы личностного роста, гуру всех начинающих менеджеров города и области, целитель и мануальный терапевт, биофизик и резчик по дереву, изобретатель всея Руси и прочая и прочая, странный человек с невыразительной внешностью и заковыристым именем Вольдемар, - что именно он, обычный представитель рода человеческого о двух ногах и руках, в старомодных очках с толстыми линзами, в вечно-сером свитере и неизменных потертых джинсах, обильно посыпанных сигаретным пеплом, и есть Мефистофель, рука Божья и десница Его?!
И ведь я-то хороша: старательно делала вид, что эти заявления ничуть меня не коробят (словно всякие там разные Мефистофели - явление в моей жизни столь будничное и привычное, что я давно устала удивляться их появлению), не возмущают, не доводят до белого каления, не переворачивают с ног на голову весь мой мир. Я даже умудрялась поддерживать с нашим многоуважаемым шефом почти светские беседы на эту тему - в глубине души не веря ему ни на грош и просто соглашаясь недолго поиграть в его игру - пусть странную, но игру! Да мало ли кто кем себя считает в наше ненормальное время! Если верить все тому же телевизору (черт, и правда: куда ни плюнь, практически все сведения мной из этого ящика почерпнуты!), психушки у нас Наполеонами и Людовиками XIII переполнены. Наверняка, если порыться, и пара-тройка Мефистофелей там отыщется. Да что там Мефистофелей - не удивлюсь, если и сам Творец среди пациентов обнаружится, и не один! Не то чтобы я считала шефа потенциальным клиентом какой-нибудь "дурки" - скорее, относилась к его "мефистофельству" как мании величия среднего размера, необычной, но вполне безопасной для окружающих. К слову сказать, для излюбленных мной эзотерических кругов всякие "манечки" - дело вполне заурядное. Только какая-нибудь сиддха обломилась, как вороне кусочек сыра - и все, готов наикрутейший контактер с потусторонними силами, всеслышащий, всевидящий и всемогущий маг, трансформатор реальностей, создатель новых миров и так далее. На этом фоне шеф со своими претензиями на роль Мефистофеля выглядел более чем скромно - если, конечно, не принимать эти претензии всерьез, чем я и занималась. Да и какая там, собственно, роль: так, кличка просто. Запоминающаяся и оригинальная, но кличка. Кому-то нравится величать себя королем эльфов или предводителем хоббитов, а ВП, как человек старой формации, запал на классику. Хорошо еще, не вообразил себя библейским Иовом или Витязем в тигровой шкуре!
Так вот и отделывалась - хиханьками да хаханьками, задаванием ни к чему не обязывающих вопросов и выслушиванием ничего не меняющих ответов. А вопросы, оказывается, очень даже обязывали, не говоря уже о том, что ответы меняли все кардинально! Черт, неужели он сегодня ночью на самом деле погружался в кипящие глубины земли? Неужели он в действительно не просто не совсем обычный человек, а - как он сам говорит - вообще не человек?! Неужели все - все! - что он говорит - правда?! Меня прошиб холодный пот. Получается, не мифических огненных коней нужно было бояться, не какой-то там невидимой пульсации и вибрации, а вполне реального существа из плоти и крови, прямо в непроницаемое лицо которого я давеча смеялась, как полоумная! Как же меня угораздило, мама дорогая?!
А чего, собственно, удивляться? Хотела ярких проявлений Силы? Просила чудес? Думала, все невинными игрушками окончится? Заказывала Учителя уровня Будды? Так ведь Будды же, господи, а не... дьявола! Это ведь только звучит красиво: Мефистофель, а по сути - дьявол, черт, сатана, Князь тьмы... Стоило мне осознать этот очевидный факт, как откуда-то из недр подсознания толпами полезли чудовищные страхи, по сравнению с которыми даже пережитый несколько часов назад ужас казался мелким и несущественным. Чудовищный гоголевский Вий, глубоко поразивший мое воображение в раннем детстве. Натуралистически описанные в "Легенде об Уленшпигеле" пытки инквизиции вперемешку с не менее натуралистическими сценами соитий. Пепел сожженного на костре Клааса, стучавший в сердце Тилю. Поп в черных, как крылья ворона, одеяниях, предающий анафеме какого-то грешника. Сцены Страшного суда на фресках церкви, в которой меня когда-то крестили. Демоны и бесы - страшные, отталкивающие рожи, мерзкие тела, клекот вместо смеха, зловонные пасти, обжигающие холодом липкие прикосновения. Еретики, в изобилии повешенные, колесованные и четвертованные по всей Европе - часто за одно лишь то, что неосторожно обратили взор на проходившего мимо дьявола. А я-то ведь не просто взор обратила или мимо проходила - можно сказать, который месяц в самом главном логове нахожусь...
Меня трясло и знобило под теплым одеялом, а страхи множились, разрастались и пробирали до самых костей. В одну кучу смешались Алистер Кроули и сатанинские ритуалы жертвоприношения невинных младенцев, ведьмы с горящими глазами и упыри с окровавленными мордами, безжалостные колдуны вуду и произведенными ими зомби с остекленевшими глазами, христианский Вельзевул и мусульманский Иблис, бабай из моих детских страшилок и чудовищные эгрегоры из Андреевской "Розы мира", поклонявшийся Золотому Тельцу народ Моисея и размалеванный Оззи Осборн, кропящий своих фанатов кровью живьем разодранной на части курицы...
К тому времени, когда за окном окончательно рассвело, я успела почувствовать себя непорочным мучеником, попавшим по чьему-то недомыслию вместо обещанного рая прямиком в ад и обреченного вечно общаться с его малосимпатичными обитателями. Периодически всплывавший вопрос: "Что же теперь делать?" наполнял душу пронзительной тоской и ощущением глухого тупика, из которого уже не выбраться...
Закончилось мучение на удивление обыденно: в какой-то момент мой нос уловил плывущие из кухни запахи жареной картошки, и немедленно проснувшийся зверский голод умудрился быстро вытеснить все остальные чувства и эмоции. Может быть, перед смертью и не надышишься, но наесться вполне можно. Я подхватилась с дивана и отправилась навстречу самому дивному аромату на свете. И вопрос на ответ "Что делать?" родился сам собой: учиться, как известно, можно у кого угодно - хоть у друга, хоть у врага, хоть у черта, хоть у ангела, хоть у неодушевленной тумбочки или у чемодана без ручки. Стало быть, надо учиться - а там видно будет.