Аннотация: Недавно мне рассказали историю о человеке, которого прищемило дверью в метро. Вернее, показали - необычное происшествие это было снято на камеру мобильного телефона.
* * *
Недавно мне рассказали историю о человеке, которого прищемило дверью в метро. Вернее, показали - необычное происшествие это было снято на камеру мобильного телефона.
Человеку, как это порой бывает, вдруг вздумалось выскочить из вагона на словах "...двери закрываются". И он оказался крепко сжат тяжёлыми металлическими дверями, и, как это обычно бывает, никакая тревожная кнопка в кабине машиниста отчего-то не зажглась и никакой ограничитель почему-то не сработал. А ведь человек был виноват только в том, что был недостаточно осторожен. Да и то - только к своему телу. Поезд мерно тронулся...
... Никто. Никто из стоящих на перроне не стал размахивать руками и бежать... куда? Не знаю... К машинисту, к эскалаторной будке, за милиционерами... Да и успели бы что-то изменить? Человек, прищемлённый каким-то нелепым, неловким образом - туловище наполовину там, а одна нога, рука, плечо и голова - тут уже покрылся потом и своим диким ужасом в глазах заставил весь вагон замолчать. По крайней мере, тех пассажиров, которые заметили это странное происшествие и оторвали взгляд от газет и сна. Поезд набирал скорость. Пассажирами набитый вагон - молча! - зашевелился.
И панику, вернее, тревогу - такую нужную в этот момент! - забила никто иная, как та самая тётка, которая вечно давится по дороге домой в общественном транспорте и, найдя какую-либо проплешину в упорядоченной системе обыденности - например, сильный локтевой толчок пробирающейся к выходу бой-бабы или в серых наушниках тинейджеров, кидающих огрызки от яблок в окно, целующуюся напролёт парочку или очередное повышение стоимости проезда - начинает возбуждать общественное возмущение, ненавязчиво перетекающее в простой уличный скандал. И вот эта самая тётя начала тормошить сонное царство вагона метро - при этом особо закалённые в давках люди (как та дама с розовой книжечкой или старичок со спортивной газетой) продолжали своё чтение.
Глаза человека, прищемлённые ситуацией, выражали ужас, агонию. И в этот момент, мне показалось его зрачки резко расширились. В повисшей тишине все услышали неожиданно робкое, младенческое: "мама..." - и больше губы человека не шевелились...
...Нет ничего на свете тяжелее взгляда умирающего такой смертью, с которой он не может смириться. Я вот смотрю на экране на борцов сумо, на рекордсмена-штангиста - нет, братцы - это ерунда. Это всё легко как пух в сравнении с этим взглядом, способным прожечь на сердце зарубку, которую всегда будешь чувствовать, стоит только вздохнуть о чём покрепче...
Не прошло и минуты, как поезд набрал скорость и там, снаружи, ошмётки плеча и ноги человека начали забрызгивать мытый с утра вагон фаршем мяса с кровью, брызгая чем-то жёлто-алым на стёкла прицепленных сзади вагонов, к огромному удивлению их пассажиров...
В рамках этой минуты орущая тётка успела расшевелить одного чуть более решительного, чем другие, мужика и тот обнаружил кнопку связи с машинистом. Может, ещё не было поздно? В салон через радиопровода донёсся глухой гул какой-то дикой бесноватой музыки и через динамик положительно ничего невозможно было расслышать, как и что-либо донести: машинист, парень тридцати лет, на всю громкость включил в своей кабине музыку, которую любовно и со вкусом обозначал за пивом с друзьями как "фаш-фарш".
У каждого, кто был внутри вагона, пересохло во рту. Человек крутил шеей - взирал на левую от себя часть вагона - пауза - потом судорожным движением - вправо - пауза - влево... Или не взирал вовсе - крутило его так, мотало голову. Уже давно лицо ничего не выражало - только гримаса боли. И во взгляде его тоже как-то пересохло...
А тот мальчик, который вечно слушает в новеньких шумоподавляющих наушниках свеженький R"n"B и хранящий извечную верность примостившейся за щекой жвачке, который, помимо прочего, ездит по этому маршруту каждый день на учёбу и обратно - он всё это снимал на мобильный телефон. Оставим вопрос его хладнокровия на его совести, а сейчас - взгляд человека падает на этого мальчика. И если бы мальчик ответил на этот взгляд - этот миг показался бы ему вечностью - миг, когда бы встретились их глаза, которые, вот, не встретились... Мальчик не смотрел в лицо человеку - он смотрел на всю картину в перспективе, в узкую щёлку дисплея новенького блестящего сотового. Потом, на компьютере, мы сможем оценить высокое качество его мобильной камеры и один из юзеров в комментариях к этому видео, заметив, что даже летящие куда-то назад куски сдирающейся мотками с человека одежды будут вполне различимы, напечатает: "отличное качество съёмки у новых лыж ". А в тот страшный момент в глазах человека можно было увидеть вот что: боль. Боль не только физическую - боль насквозь всего человека, если можно так выразиться... И вопрос.
Да, вот ещё что - всё это время человек тоже молчал. И во рту у него, как и в глазах, как и у всех - тоже пересохло. Встал такой ком, что не мог издать ни стона, ни звука. Ещё один миг он смотрел прямо в объектив камеры телефона, глазами стреляя то в камеру, то в мальчика - и... Шея обмякла и начала бездушно мотаться взад-вперёд: это произошло, когда поезд на всём ходу нырнул внутрь небольшого моста и там, на стыке моста и подземного туннеля, торчала откуда-то арматура, или просто какие-то металлические конструкции - в тот момент тело человека было разорвано ещё одним жутким ударом. В каком-то другом, прицелённом спереди вагоне сын спросил папу: "Па, а какая скорость у метро?" - "Приличная сын, километров девяносто-сто будет...".
Если бы предложить всем этим людям, прокатившимся тогда в метро с этим человеком, прожить неделю - просто прожить неделю - эта неделя показалась бы им много скоротечнее тех трёх-четырёх минут от станции до станции. И любой бы из этих людей охотно согласился бы отбатрачить, отпахать (даже если он на работе и не пашет) лишнюю неделю, может, даже месяц (может, даже за бесплатно) - только бы не очутиться в этот день, в это время в роковом вагоне. Ну, разве что только тот мальчик на этой же неделе, на выходных, преспокойно наведался с сексуальным визитом к своей кукле, у которой, как это бывает, родители свалили на дачу.
А вот та тётя ещё два месяца была угрюма среди своих коллег-кондитерш, да и молчалива не в пример, настолько молчалива, что только где-то по наступлению третьего месяца с того злосчастного дня на её лице выступил, пусть и не так густо как прежде, привычный румянец и она снова с кем-то повздорила - в маршрутном такси. А старик тот, с газетой (это заметило всё его немалочисленное семейство) за какие-то два дня вдруг стал совсем седым - а у него ведь, к началу поездки от станции метро A до станции метро O, только полголовы была седой. Ну а, возвращаясь к мальчику, замечу только, что он проспал всю ночь под четыре бутылки крепкого пива, но всё-таки нашёл в себе силы дойти к четвёртой паре в институт. Вернее, добраться по маршруту, которые и без того случая уже успел ему опостылеть. Ну и вечером следующего дня выложил такое видео в недра паутины...
Никто. Никто из пассажиров того вагона за всё время той поездки не нашёл в себе силы взглянуть в глаза тому человеку. Как и тогда, когда никто не смог кинуть в неё камень. Быть может, его душа, также как и тело, зажатая в тиски, только и просила этого - росы взгляда, полного участия? Хотя бы мимолётного? Но и тогда не нашлось даже хотя бы маленького камушка, брошенного в неё. И, как это всегда бывает, когда уходят от человека все, после минуты пустыни, после минуты жгучего последнего искушения, тогда, когда уже закончилось ВСЁ терпение - к человеку приходит Бог.
Я видел всё это по интернету. Мне кажется - я там был...