Эта история произошла семидесятые годы. Мы тогда жили под бравурные марши и непрерывные победные рапорты об установленных впечатляющих рекордах в освоении космоса и массовых достижениях в народном хозяйстве, спорте и искусстве, гордились своей непобедимой армией, но особенно восхищались выдающимся полководцем и гениальным писателем, и искренне были убеждены, что все у нас в СССР хорошо. И даже лавина недостатков, с которыми мы сталкивались в повседневной жизни, но которые назывались почему-то отдельными, нисколько не умаляли в нас этой гордой уверенности.
В это по своему счастливое и славное время в одном маленьком районном городке на берегу Волги жил учитель физики Петр Федорович Уточкин. Это был высокий худой мужчина с угрюмым лицом и седыми волосами. Говорил он короткими фразами, тихо и мягко. Не смотря на суровую внешность, ученики школы- интерната, где он работал, Петра Федоровича любили. Любили они и уроки физики, что вполне естественно, так как для школьников учитель не отделим от предмета, который он преподает. По традиции заведенной во всех школах, Петр Федорович имел прозвище. В его прозвище было что-то шаловливое, несерьезное и в то же время доверительное и отческое. Ученики школы интерната звали его " Петя- Федя". Уточкин знал о своем прозвище и не обижался.
И так, Уточкин учил детей, честно изо дня в день, выполняя свой тяжкий и неблагодарный педагогический долг, а годы шли и шли. Незаметно приблизилось его шестидесятилетие. Это событие занимало Уточкина не только как юбилейная дата, а потому, что с достижением этого возраста ему, как и всем нормальным людям, предстояло уйти на пенсию.
За год до этого события, может быть немного раньше, коллеги- учителя стали замечать на лице Уточкина какую-то грусть. И с каждым днем лицо Петра Федоровича становилось все задумчивее, мрачнее и мрачнее. Она стал раздражительным и рассеянным. На одном из уроков Уточкин закон Ома назвал законом Архимеда, а на другом великого ученого Ньютона русским механиком самоучкой. Пошли разговоры. Сначала шепотом, потом все громче. Так долго продолжаться не могло, и вот однажды Уточкина вызвал к себе директор - интерната Шумилов.
Надо сказать, Шумилов был молодым преуспевающим директором. Начальство его ценило, подчиненные, если и не любили, то злобно не завидовали и относились со сдержанным уважением. Единственным его недостатком, если конечно это можно было считать недостатком, была полнота и близорукость.
Петр Федорович встревожился и одновременно обрадовался вызову. Она сам хотел обратиться к Шумилову, но по природной застенчивости не решался.
- Николай Сергеевич,- поборов стеснение, выслушав доброжелательные замечания директора, ответил ему Уточкин,- у меня действительно на душе не спокойно. Вы молодой человек и Вам еще до пенсии далеко, но и вы, при вашем уме и душевности, должны меня понять. Здесь голос Уточкина непроизвольно вздрогнул,- Я сорок лент отдал школе. Из них последние семнадцать лет интернату. А пенсия у меня выходит крохотная. И последний год остался.
- Я, признаться, уже думал о Вас, Петр Федорович, - ответил ему серьезно Шумилов, - пенсия- дело святое. Поможем, обязательно поможем. Часов Вам добавим, чтобы зарплата вышла.
- Я мог бы уроки черчения вести, рисование, - затаив дыхание, предложил Уточкин, - а если их нельзя, то труд.
- Нет, Петр Федорович, - остановил его Шумилов, близоруко щуря глаза под толстыми стеклами очков, - часов здесь немного, а вот разговоров может быть... Я решил, Вы поведете уроки химии. А вот Елене Васильевне дадим в этом году черчение и рисование. А чтобы она не обиделась, еще класс для внеклассного руководства. Вот и решено. А Вас попрошу на уроках быть внимательнее, собраннее, а то неудобно.
- Большое Вам спасибо, Николай Сергеевич,- лицо Уточкина засветилось признательностью, - Большое Вам спасибо. Вы меня поняли и помогли.
Нет, нет, Петр Федорович, это еще не все. Вы наш ветеран. Человек заслуженный, всеми уважаемый, - полное тело Шумилова при этих словах торжественно заколыхалось,- воевали, ордена и медали имеете, депутатом однажды избирались, народным заседателем тоже. Думаю поставить вопрос о назначении Вам персональной пенсии. Местного значения.
Уточкин от неожиданности стал было отнекиваться, но затем согласился. С этого дня Петр Ф
едорович изменился. Больше его никто грустным или рассеянным не видел, и на уроках он был как никогда профессионален.
Между тем месяцы летели незаметно. Директор Шумилов был человеком слова и ничего просто так не обещал. Он собрал все необходимые документы для назначения Уточкину персональной пенсии и направил их к заврайоно товарищу Серегину. Серегин был на десять лент старше Шумилова, но выглядел одногодком. Высокий, стройный, акуку3ратно подстриженный и побритый, всегда детый в строгий дорогой костюм, Серегин умел произвести впечатление на всех, с кем общался. Он редко проявлял свой командный административный характер, но когда это было необходимо в интересах района или ему лично, был неумолим.
Заврайоно Серегину предложение Шумилова о назначении Уточкину персональной пенсии понравилось. Он обещал содействие, забрал документы и со своим ходатайством отправил в область. Примерно через месяц ему намекнули, что у него в районе будет персональный пенсионер из учителей. Серегин тут же позвонил об этом Шумилову, а тот, естественно, передал новость Уточкину.
А еще через месяц Шумилова срочно вызвал к себе в районо Серегин. Встретил он директора школы- интерната сухо, сумрачно глядел из - под мохнатых бровей и барабанил пальцами правой руки по столу. Шумилов тоже молчал. Он хорошо знал Серегина, считался его другом и видел, что тот чем-то серьезно озабочен.
-Во что Николай, - прервав молчание, доверительно заговорил Серегин, - с твоим Уточкиным я поторопился. Ты ему уже обещал?
- Да. Он уже и поздравления от учителей принимает. А что случилось?
-Случилось. Вот из области прислали. На персональную пенсию нам предложено представить женщину.
- Что?!- удивился и возмутился одновременно Шумилов, - ведь Уточкин...
- Правильно,- перебил его Серегин, - он мужчина. И к тому же не директор школы. А в документе сказано: женщина, высшее образование, директор школы. И еще что-то, не помню... И у нас в районе, между прочим, две кандидатуры подходят. Барсукова из девятой школы и Дондукова из колхоза " Ленинский путь". Вот такова, петрушка.
И, между прочим, за Барсукову первый высказался. Думаю, что под нее и разнарядка пришла. Вот так.
Правда, мне твой Уточкин как-то сразу не понравился. Уж больно простоват. И вот дети его " Петя- Федя" про меж себя зовут.
- А кого они как-нибудь не зовут? Меня вот " Фукидидом" прозвали, - вяло возразил Шумилов, - ну и что?
- Хватит про Фукидида.- резко прервал Шумилова Серегин,- лучше скажи, что делать будем?
- Надо объяснить там,- Шумилов кивнул головой на потолок, - что нельзя так. Мы же люди.
-Я уже пытался, - с раздражением ответил ему Серегин, - Бесполезно, и слушать не хотят. Оказывается, что все не так просто у них. На самом высоком уровне решается. И хватит об этом. Я уже, - Серегин похлопал себя внушительно по шее, - из-за этого Уточкина получил. Больше спорить не хочу.
-Ну, хорошо, а что я Уточкину скажу, что учителям?- толстое тело Шумилова гневно задергалось на стуле, от волнения он снял очки и смотрел на Серегина сквозь тонкие щели маленьких оплывших глаз, - Как людям объяснить?
- Ничего и никому объяснять не надо,- жестко произнес Серегин, сделаешь так, чтобы все всем стало ясно. Да и Уточкин понял, что не может он быть персональным пенсионером. Ну, а остальное все ему надо обеспечить. И не тяни. Это мой приказ.
Серегин поднялся с места подошел к Шумилову, - Я и чисто по человечески прошу, сделай это Николай.
Шумилов обреченно наклонил голову в знак согласия, и яркий стыдливый румянец выступил на его влажной коже.
- Сделаю,- чуть слышно выдохнул он.
- Да, хочу посоветоваться, - присев рядом с Шумиловым на стул, доверительно, ровным спокойным голосом проговорил Серегин, - вот на персональную пенсию хочу готовить директора девятой школы Анну Сергеевну Барсукову. Ты, одобряешь?
- Готовь кого хочешь, - глухо отозвался Шумилов, тяжело поднимаясь со стула, - Я свободен?
- Свободен, - сухо ответил Серегин, поднимаясь вслед за ним, - И ты пойми, что не все от меня зависит, понимаешь, не все. Я даже, что с Барсуковой все пройдет гладко, не уверен.
В школу - интернат Шумилов из районо вернулся как черт злой. В коридоре отчитал за беспорядок дежурных техничек, набросился на пожилую учительницу истории за шум в классе, где она была классным руководителем, хотя шум был не больше чем в других классах и вполне обычный. Потом Шумилов закрылся у себя в кабинете и никого не принимал и на телефонные звонки не отвечал.
На следующее утро он вызвал к себе завуча Шустрикову, добродушную женщину лет сорока и пригласил ее на урок химии к Уточкину. В кабинете химии они сели за последней партой у задней стены. Приходу Шумилова и Шустриковой на урок Уточкин удивился, но ничего опасного для себя в этом визите не увидел. Такие случаи внезапного посещения руководством уроков были нередки и учителя к ним привыкли.
Урок начался как обычно. Темой урока было повторение материала о свойствах кислорода. Ученики на вопросы отвечали бойко, но допускали и неточности. Шумилов слушал учеников, делал себе пометки по ходу их ответов и хмурился. Уточкин заметил такое странное поведение директора и недоумевал, так как сам был ходом урока доволен.
Наконец Уточкин вызвал к доске ученицу и предложил ей провести известный опыт и наглядно доказать, что кислород поддерживает горение. Девчушка довольно уверенно его начав, затем допустила небрежность и медлительность, а потому, когда опустила фитиль в колбу с кислородом, которого там уже не было, то он не разгорелся, а потух. Уточкин, не ожидавший такого исхода опыта, хотел было другому ученику предложить его повторить, но в это время в ход урока вмешался Шумилов.
- Скажите,- неожиданно резво встав со стула, спросил он незадачливую ученицу,- какой вывод вы сделали из того, что показали нам сейчас?
- Кислород не поддерживает горение, - не чувствуя подвоха в вопросе, простодушно ответила девочка, - потому что пламя, опущенное в кислород потухло.
Вот пример неумелого обращения с приборами и полного не понимания темы занятия в результате слабого преподавания, - заключил Шумилов и, не глядя на Уточкина, тяжело переступая ногами по проходу между партами, вышел из кабинета.
Бледный и окончательно растерявшийся Уточкин пытался что-то объяснить Шустриковой, но та беспомощно развела руками и торопливо ушла вслед за директором.
На следующий день срочно созвался педсовет, Единственный вопрос вынесенный на его обсуждение касался качества преподавания химии Уточкиным. Сам Петр Федорович внезапно осунувшийся растерянно сидел в углу, пряча от коллег глаза. От предоставленного слова для объяснения он отказался. Первой неубедительно и слабовразумительно выступила завуч Шустрикова, после нее слово взял директор. Шумилов умел и любил говорить. И сейчас рассказывая об уроке химии, не извратив ни одного факта, ничего не добавив от себя, все нарисовал такую картину, что присутствующим было неловко за Уточкина. Многим было жаль его, но никто брать его под защиту не решался, да и не считал нужным. Закончил свое выступление Шумилов так.
- Все сказанное мной не умаляет мое личное уважение к Петру Федоровичу. Это действительно лучший и опытнейший наш педагог, человек, несомненно, заслуженный, но давайте признаемся честно, что выдвижение Уточкина на персональную пенсию было всеми нами недостаточно продумано. И эту, впервую очередь мою ошибку, нам надлежит исправить. И я думаю, что у Петра Федоровича достанет мужества согласиться с таким мнением коллектива.
На следующий день Уточкин в школу не пришел. Родственники сообщили, что он заболел. Врачи определили нервное истощение и считали положение серьезным. Однако вопреки прогнозам, Петр Федорович поправился и довольно скоро, и сразу же вышел на работу. Однако от уроков химии Уточкин решительно отказался. Через некоторое время директор Шумилов попросил Уточкина зайти к нему. Петр Федорович послушно пришел, молча сел на предложенный стул и, не проронив ни слова, долго слушал полуизвинения, полуоправдывания Шумилова. Когда директор кончил говорить, он также молча вышел из кабинета. Ушел Петр Федорович на пенсию на общих основаниях. Проводили его торжественно. Были приглашены почти со всех его выпусков ученики. В адрес Уточкина говорилось много теплых слов, было много подарков и цветов. И все же в зале и на банкете чувствовалась какая-то недосказанность. Никто из учителей смотреть в глаза Уточкину не мог.
На пенсии Петр Федорович замкнулся, сторонился своих бывших товарищей и коллег по работе в школе- интернате и никогда к ним с никакой просьбой не обращался, а от предложенной помощи отказывался.
Прошел год. История эта забылась, но однажды за Уточкиным из районо прикатила " Волга", посланная самим Серегиным.
Заврайоно Серегин встретил Уточкина на лестничной клетке и бережно проводил в свой кабинет, сам усадил за мягкое кресло. В присутствии большого числа ответственных работников городка, представителей из области, Серегин торжественно объявил ничего не понимающему Уточкину, что допущенная по отношению к нему несправедливость исправлена и по прямому указанию из самой Москвы дело его пересмотрено и решено назначить ему персональную пенсию. При этом Серегин особо подчеркнул участие в его деле первого секретаря райкома и заведующего облано.
Затем Серегин попросил у Уточкина прощения за случившееся и добавил, что за бездушное отношение к заслуженным ветеранам бывший директор Шумилов освобожден от должности и наказан в партийном порядке. Петру Федоровичу вручили почетный диплом, ценный подарок и отвезли домой на той же легковой машине. Уточкин был растроган и счастлив, на глазах его блестели слезы благодарности.
А еще через неделю в районном ресторане состоялся банкет по случаю назначению Уточкину персональной пенсии местного значения. Среди приглашенных на банкет директора Шумилова не было, и о нем в этот день никто и не вспоминал.
В то самое время, когда поднимались бокалы и говорились тосты в честь Уточкина, теперь уже бывший директор школы- интерната Шумилов ехал по-новому назначению в небольшой поселок в заволжской степи, где ему предстояло возглавить школу восьмилетку.
Через два года Уточкин умер. Ему так и не суждено было узнать, что именно Шумилов выяснил про его боевую службу в знаменитой 18 армии и о случае с персональной пенсией написал в Москву.
Хоронил Уточкина почти весь город. На траурной митинге с трогательной речью выступил заврайоно Серегин. Он тоже собрался уезжать из городка, так как получил новое назначение в областной центр.