Аннотация: Рассказ, написанный в соавторстве с Василием Беляевым, повествует о событиях, происходивших в Мире Царя Михаила (по версии Михаила Мухина http://militera.lib.ru/alt/muhin1.html). Воздушные бои над Австро-Венгрией. Русские победили, но какой ценой? Взгляд на Великую войну глазами двух противостоящих друг другу противников..
Бастион - Нико Лаич
(рассказ представлен в редакционном варианте Нико Лаича,
окончательную версию можно прочитать здесь http://sabokin.pochta.ru/)
На Кошицком направлении
Печек
Сегодняшнее патрулирование результатов не принесло. Железнодорожную станцию Сечовце, которую два дня подряд бомбили русские гиганты "Муромцы" прикрывали мы и ещё одно кеттэ* из Flik 1*, но русские так и не появились. Станция была практически разрушена и почти не функционировала. В назначенное время нас сменили Фениш и Хайфиц, а мы направились на аэродром. По пути назад нас обстреляли какие-то идиоты-пехотинцы из пулемётов. Моему самолёту крепко досталось, и я еле дотянул до дома.
На аэродроме нам сообщили печальную новость - погиб Циммерман. Его сбили при атаке на русский аэростат. Подробностей никто не знал. Не дождавшись механиков, я пошёл в штаб, необходимо было отчитаться о результатах вылета. Командира на месте не было, и я сделал доклад дежурному офицеру. В штабе меня ждал сюрприз - наконец-то доставили долгожданную почту - мне пришло целых два письма. Одно было от Луизы, второе - от моей сестры. Я ушёл в лес, и там в зелёной тиши вековых грабов принялся читать долгожданное письмо от любимой. В начале письма Луиза пылко клялась мне в любви и описывала горячую страсть ко мне. В середине письма тон сменялся и она уже начинала обвинять меня в том, что я как и все фронтовые офицеры провожу своё свободное время в пьянках и в общении с местными шлюхами. Я сперва не поверил своим глазам и начал перечитывать письмо заново. Сомнений быть не могло, весь текст письма был написан одной рукой - рукой Луизы. Горечь захлестнула мои чувства. Я постарался дочитать письмо до конца. Письмо заканчивалось обвинением меня во всех смертных грехах и в том, что я растоптал нашу любовь. Недоуменно покрутив письмо, и внимательно осмотрев конверт, я надеялся найти пояснение или приписку о том, что это всё шутка. Но ничего подобного я не обнаружил.
Стараясь успокоиться, я выкурил две папиросы, после чего вскрыл письмо от сестры. Анхен, как всегда была лаконична, её послание свободно разместилось на четвертинке писчего листа. Сестра в своей обычной манере бесцеремонно сообщала мне, что моя "ненаглядная медхен фюр аллес* окончательно изменила" мне, и в настоящий момент "подцепив семидесятилетнего старца - фабриканта из столицы", выходит за него замуж, "помолвка, кстати, состоялась в тот день, когда тебя сбили русские".
Я скомкал оба письма и сунул в карман брюк. Руки у меня тряслись так, что я с трудом подкурил от серных спичек папиросу. Я был оглушён полученными известиями, нервы мои не выдержали, и я заплакал. Упав на землю, я уткнулся лицом в траву и зарыдал навзрыд.
Сколько это продолжалось я не знаю. Мне казалось, что несколько часов. Я плакал от обиды на Луизино предательство, плакал от жалости к самому себе, плакал от несправедливости судьбы.
Когда слёзы иссякли, я поднялся, и отряхнувшись, выкурил ещё одну папиросу. Истерика излечила меня от переживаний, и я успокоился - выжег слезами свои растоптанные чувства. Я вытащил письма из кармана, и порвав их в клочья, сжёг. Мне стало легко и даже как-то весело. Носком ботинка я ударил по кучке пепла - плохие известия разлетелись в пыль. Я пошёл на аэродром.
Возле моего самолёта кипела работа. Группа солдат под руководством моего механика Отто Гайриша занималась ремонтом. Подойдя, я поинтересовался успехами. Гайриш, с которым у нас были практически дружеские отношения, не нарушавшие основных требований субодинации, ласково помянул всех святых мучеников и развёл руками.
- Герр фрегаттенлейтенант*, сегодня мы, скорее всего не закончим, а завтра тем более. В общем, раньше, чем через три дня " Барц" не взлетит. Вот такая суровая реальность нашего бытия.
До начала карьеры авиамеханика Отто успел поучиться на философском факультете Гейдельбергского университета, поэтому часто и не к месту козырял своей эрудицией перед господами офицерами. Некоторых это задевало, в результате чего периодически приводило Гайриша на гауптвахту. Гайриш шутил, что нахождение в тюремной камере способствует самосовершенствованию личности, и если бы не клопы, то все арестанты выходили бы из тюрьмы потенциальными философами.
И если собственный язык приносил Отто они беды, то руки его столь же часто его выручали. Мой механик прекрасно разбирался в самолётах, автомобилях, моторах, примусах, патефонах и всех остальных вещах, о которых бытует ошибочное представление, что они призваны облегчить жизнь человека. Когда в роте, к примеру, из строя выходила радиотелеграфная станция, то командир роты посылал не за специалистом в штаб армии, а за Гайришом, "загоравшим" на гарнизонной гауптвахте.
"Барцом" назывался наш с Гайришом аэроплан системы "Бранденбург". Для нас он был как родной человек. Я с " Барцом" ежедневно бывал в опасных переделках - мы сражались с врагами и не один раз выручали друг друга. Гайриш знал "Барца" как свои пальцы - бессчётное количество раз ремонтируя и латая его. Практически каждая деталь побывала в руках механика. И если " Барц" был для меня, как брат, то для Гайриша он был скорее всего как сын. С похожим чувством он относился и ко мне, хотя тщательно скрывал это.
А "Барцом" самолёт был назван в честь моего неаполитанского мастифа, оставшегося у родителей. Это имя для пса было придумано Луизой...
Хотя по регламенту на фюзеляжах и крыльях самолёта дозволялось наносить только опознавательные знаки национальной принадлежности*, это положение давно не соблюдалось. Сперва кто-то из первых асов* нарисовал на своём аэроплане изображение карточного туза, потом кто-то, страдая от несчастной любви, изобразил на самолёте сердце, пронзённое кинжалом и истекающее кровью... и пошло-поехало. По началу я осуждал это увлечение, но потом в одном из боёв столкнулся с русским асом, летавшим на истребителе с роскошным рисунком тигра на фюзеляже. Бой тогда закончился ничем - мы расстреляли все патроны и разошлись. Позже я узнал, что я встречался с одним из лучших лётчиков русской 8-й армии - подполковником дальневосточных казаков* Чертилиным.
Тогда я ещё удивился - откуда в России тигры*, но рисунок мне очень понравился. По возвращении домой я загорелся желанием обзавестись личным опознавательным знаком - на моём счету было уже шесть* сбитых самолётов, и я официально считался асом. По поводу темы рисунка раздумий не было - на аэроплане по имени " Барц" должен быть изображён именно Барц.
Вездесущий Гайриш нашёл во Вранове местного художника. За небольшое продовольственное вознаграждение непризнанный гений запечатлел с обеих сторон фюзеляжа морду моего пса. Художник рисовал с фотографической карточки красками, которые раздобыл для него всё тот же Гайриш. Вышло немного схематично, но - похоже. Благодаря Отто, и я, и художник остались довольны.
Диагноз Гайриша меня расстроил. Отто являлся профессионалом своего дела и ему можно было верить без сомнения. Если он сказал, что самолёт не будет отремонтирован раньше назначенного срока - значит так оно и будет.
- Ну, ладно, Отто, я пойду к себе. Если что, я на месте.
Предупредив механика, я пошёл в дом, который мы квартировали на пару с Циммерманом. Треволнения дня сказались на мне, и я не раздеваясь рухнул на кровать и мгновенно уснул.
Часа через два меня безжалостно разбудили.
- Франц, - в комнату вбежал Буннер: - тебя срочно вызывают к Линке-Крауфорду*! У него два офицера генштаба из Ставки - по твою душу.
Я чертыхнулся и, приведя свой внешний вид в порядок, отправился к командиру.
У командира действительно были гости - два лощенных франта с безупречной выправкой. Я доложил командиру о своём прибытии. Старший из генштабистов - седой оберстлейтенант*, умудрённый опытом армейской службы, младший - молодой гауптман с наглым и слегка бестолковым выражением лица. Франк с улыбочкой, которая как обычно скрывала его подлинные чувства, представил меня генштабистам:
- Господа офицеры, Вы видите перед собой лучшего аса русского фронта фрегаттенлейтенанта Франца Печека. На его счету сбитых 12 аэропланов и 1 аэростат. Именно он заставил приземлиться на нашем аэродроме вражеского лётчика, который сразу был взят в плен.
Затем он представил мне их.
- Представители штаба Верховного Главнокомандующего: оберстлейтенант Хецерих и гауптман Берль.
Оберстлейтенант молчал, заговорил гауптман: говорил он много и напыщенно.
- Герр фрегаттенлейтенант, Вам выпала высокая честь выполнить ответственное задание чрезвычайной секретности. Судьба будущего авиации находится в Ваших руках.
- Я весь во внимании, герр гауптман.
- Вам предстоит испытать новейшее секретное оружие. Вы готовы к этому серьёзному делу.
Я усмехнулся.
- Всегда готов, герр гауптман.
- Новейшее оружие, которое абсолютно изменит весь дальнейший ход воздушной войны, представляет собой патроны нового образца с зажигательными пулями. Для большего успеха первого испытания в боевых условиях принято решение в качестве самолёта-носителя использовать трофейный самолёт, захваченный Вами у русских.
- А если я откажусь, герр гауптман?
- По какой причине?
- По той причине, герр гауптман, что это не по-рыцарски - использовать разбойничьи уловки.
- А Вы рыцарь?
- Точно так. Я унаследовал титул риттера* от своего отца. Его заслужил мой прадед, сражавшийся с французами.
- Похвально. Но не разумно. В случае отказа Вы будете преданы военно-полевому суду за неповиновение.
Сказать, что я не испугался, было бы нечестно. Я прекрасно понимал, что угроза гауптмана вполне осуществима, а идти под суд мне не хотелось. Но одно дело, если бы судом мне угрожал кто-нибудь из боевых офицеров или генералов, в этом же случае, когда смертным приговором (за неповиновение грозил расстрел) мне угрожал штабной хлыщ, выслуживший свой чин и пару орденов, протирая штаны в канцелярии. Меня это взбесило.
- Я принимал участие в разработке планов многих военных операций.
- Вам приходилось убивать лично?
- Фрегаттенлейтенант, что за допрос? Нет, лично убивать мне не доводилось.
- А я отправил на тот свет больше двадцати человек. Десятки раз я был на волосок от смерти... И Вы угрожаете военно-полевым судом? А Вы сможете сами привести приговор в исполнение?
Гауптман налился краской и уже вскочил, чтобы что-то сказать, но его опередил командир. Но его опередил командир. Линке-Крауфорд закричал на меня:
- Молчать, герр фрегаттенлейтенант! Как Вы позволяете себе такое поведение в отношении к старшему в чине?!
Так ничего и неуспевший сказать штабист опустился обратно на стул. Командир продолжал бушевать. Для эффекта он стукнул кулаком по столу..
- Я Вас накажу, герр фрегаттенлейтенант! Я не оставлю Ваше бестактное поведение без наказания! Властью данной мне я объявляю Вам трое суток ареста.
Я открыл рот, но ничего не успел сказать. Линке-Крауфорд чуть ли не силой развернул меня к двери и скомандовал:
- Выйдите вон!
Я приложил руку к фуражке и чётко развернувшись, как на строевом занятии на плацу, вышел. На улице я перешёл на быстрый шаг. День выдался исключительно дурацким. За мной хлопнула
дверь и раздался окрик:
- Фрегаттенлейтенант, стойте!
Я недовольно обернулся. Ко мне, прихрамывая на левую ногу, спешил оберстлейтенант Хецерих.
- Подождите меня!
Подойдя ко мне ближе он спросил меня негромко.
- Вы не сильно торопитесь?
Мне стало неудобно перед ним, и я отставил своё вызывающее поведение.
- Никак нет, герр оберстлейтенант. Мой самолёт серьёзно повреждён, а после произошедшего
скандала меня наверняка вообще отстранят от полётов на какое-то время.
Оберстлейтенант усмехнулся и взяв меня под локоть, повёл прочь от дома, котором размещался
штаб.
- Как Вас зовут, Печек?
- Франц, - ответил я и зачем-то добавил: - отец называл Франтишеком.
- Я знал Вашего отца, Франц. Он был отличным офицером и добрым товарищем.
Я был приятно удивлён.
- Вы с ним служили?
- Да. Несколько лет во Втором полку Земельных стрелков, - подтвердил мой собеседник.
Остановившись он смущённо спросил:
- Франц, Вы курите?
- Да.
- Позвольте у Вас попросить папиросу. Я забыл портсигар на столе.
Я с готовностью достал из кармана папиросы и предложил их оберстлейтенанту.
- Пожалуйста.
Закурив, генштабист продолжил разговор.
- Глядя сейчас на Вас, я невольно вспоминаю себя в молодости. Я был такой же резкий и колючий.
Прервавшись для того, чтобы сделать очередную затяжку, он с грустью добавил:
- К сожалению, прожитые годы сильно изменили меня, при чём не в лучшую сторону.
На этом вводная часть разговора, тон оберстлейтенанта стал жёстким и он перешёл к главному.
- Франц, напрасно Вы повели себя таким образом с гауптманом Берлем. У него высокие покровители и он может Вам поломать судьбу серьёзнее, чем Вы можете себе это представить... Почему Вы отказываетесь лететь на русском аэроплане?
- Потому что это противоречит духу рыцарского ведения воздушной войны. Это подло: рядиться
волку в шкуру овчарки для того чтобы сожрать овцу.
- Ха-ха, милый Франц. Откуда Вы набрались такой ерунды?! Из рыцарских романов? Подлинная
история рыцарства гораздо непригляднее и подлее. Настоящие рыцари давно ушедших веков были настоящими разбойниками. Они не останавливались ни перед чем ради наживы. Вы оканчивали морское военное училище, и поэтому, наверное, слабо интересовались историей сухопутных войск Императора и Короля. История же полна примеров, когда рыцари нарушали данные ими же клятвы, прятались под чужими штандартами и обманом захватывали города и замки противника. Тем более это и не подлость, как Вы говорите, а военная хитрость. И эта военная хитрость успешно применялась и применяется армиями всех времён и народов. Русские, между прочим, тут тоже не исключение. Во время Северной войны русский генералиссиму Меньшиков таким вот образом обманул шведского короля Карла XII. Переодев два полка фузилёров в шведскую форму и подняв шведские знамёна. В результате этой хитрости была захвачена важная крепость Полтава.
Доводы оберстлейтенанта были столь убедительны, что я начинал соглашаться с его точкой
зрения. После получасового разговора с ним я дал согласие на то, что проведу испытания нового оружия. Затем мы вернулись в штаб, и я насупившись, подтвердил командиру своё намерение совершить вылет на трофейном самолёте для испытания секретных патронов.
Вечером мы встретились с Линке-Крауфордом на аэродроме. Он похлопал меня по плечу и сказал:
- Франц, своей горячностью, ты наживёшь себе врагов. Надо быть хитрее.
- Да брось, Франк, не надо меня воспитывать.
- Ты, уж меня извини, что накричал на тебя. Я видел, что ещё пару секунд и Берль бы взорвался, пришлось его опередить.
- Спасибо, Франк. Я догадался. Извини, что подвёл тебя.
- Всё нормально. Я тоже всё понимаю. Иди отдохни перед вылетом, дружище!
Я послушался командира и отправился отдыхать.
***
Первоцветов
Квартирьеры удачно подобрали место. Прямо за околицей начиналась поле - плантация хмеля. Выдернуть несколько шестов, и получится отличная стоянка для аэростата.
Нижние чины закончили расчистку поляны, расстелили брезент и под наблюдением прапорщика Лисовского начали раскатывать оболочку. Первоцветов подошел к группе солдат, суетившихся вокруг баллонов с водородом, подсоединявших резиновые шланги к коллектору. От коллектора, к месту, где раскатывали оболочку, уже тянулся толстый, но мягкий перкалевый рукав, серого цвета, лежащий пока спокойно и напоминающий узкую тропинку в лесу.
Через несколько минут по нему пойдет газ в оболочку, и он оживет.
День был солнечный, безветренный и начальник отделения - капитан Соловьев - решил не ставить щитов, которые могли бы понадобится на время наполнения оболочки, чтобы ветер не сдувал полунаполненный шар, обладавший довольно значительной парусностью.
Аэростат называли шаром скорее по традиции, так как на самом деле он имел вытянутую форму, напоминавшую скорее огурец или баклажан. Впрочем, в пехоте их чаще называли сосиской или колбасой или просто "пупырь".
Несколько солдат уже разносили по периметру полянки пудовые мешки с песком - балласт. По мере наполнения аэростата мешки будут привязывать к поясным веревкам, дабы наполненная оболочка не подалась по собственному почину в свободный полет.
Первоцветов болтался на площадке заправки собственно без дела, в обязанности артиллериста-наблюдателя не входило присутствие при наполнении шара, но Василию нравилось наблюдать, как из ничего получается воздушный корабль.
- Пристыковать аппендикс, - раздалась команда капитана Соловьева.
Два солдата подняли край рукава и вставили его в клапанное отверстие торцевой части оболочки аэростата.
- На баллонах! Отдать вентили!
Фельдфебель и два солдата начали быстро крутить маховички на баллонах с водородом.
Зашипело... пошел газ. Рукав зашевелился и, с открытием новых баллонов, стал округлятся, превращаясь из ленты в бревно. Заколыхалась и оболочка, сначала у клапана, потом и дальше, по поверхности стали появляться в некоторых местах пузыри. Пузыри сливались, и постепенно оболочка расправлялась, принимая форму гигантского кита.
Первоцветов пошел от площадки, отойдя метров на пятьдесят, достал папиросу. Водород - штука опасная, огня не любит - загорится - не погасишь. Папиросы у Василия были еще петроградские - "Ира", с длинным мундштуком, прикурив, он с удовольствием затянулся.
На поясных! Закрепить балласт! - донеслась команда.
"Ну вот", подумал Василий, "еще минут пятнадцать и закончим". Аэростат тем временем округлился, принял, наконец, свою "пупырную" форму. Докурив, Первоцветов пошел к лебедочникам, там же, где находились и повозка с корзиной аэростата и парашютами. Вокруг повозки с мотолебедкой суетились три солдата, что-то там подмазывая-подкручивая. Шестерка привычных ко всему артиллерийских лошадей, запряженных в повозку, стояла спокойно. То одна, то другая лошадь, вытягивая шею, пыталась дотянуться до неподщипанной еще травы, помахивая хвостами - отгоняли слепней.
- На баллонах! Закрыть вентили.
Ну что, пора корзину подавать. - обратился Василий к ездовому.
Тот взял вожжи.
- Но-о пошла! - повозка тронулась.
Первоцветов пошел рядом. Аэростат уже оторвался от земли и удерживался только балластными мешками. Такелажники разобрали веревки, подхватив корзину, быстро привязали. Василий закрепил свой парашют с правой стороны корзины, прапорщик Лисовский - с левой. Парашюты были французские, системы Жюкмеса, и хранились в упаковках похожих на африканские барабаны. Первоцветов уже прыгал с парашютом, еще в Гатчине, в учебном отряде - главное в этом деле не запутаться в лямках, надевая их в спешке.
- Пристегнуть лебедочный!
- Ну что? Все готово! - Обратился капитан Соловьев к Василию, - сейчас лебедочники заведутся и начнем.
- Я готов, - ответил Василий.
- Хорошо! Телефон подключим, надо обязательно связь проверить. Поднимем вас метров на 100 и спустим. Садись.
Василий залез в корзину, Лисовский влез с другой стороны.
- На лебедке!
- Есть на лебедке!
Фыркнул заведшийся мотор...
- Разобрать поясные. Отдать балласт.
Солдаты такелажной команды быстро отвязали мешки, удержив ая аэростат руками за поясные веревки.
- На лебедке! Высота 100 метров.
- От гондолы, отдать поясные!
Солдаты разом отпустили веревки, и аэростат дернулся вверх, выбирая слабину привязного троса. Закрутился барабан на лебедке...
Первоцветов и Лисовский смотрели вниз, снизу махали руками.
Василию нравился момент подъема, тем более в такую тихую и теплую погоду. Нравилось наблюдать, как расширяется горизонт, как уменьшаются люди. Это потом придет усталость, после нескольких часов болтанки наверху, когда от неудобной позы начнет ныть поясница, затекают руки от удерживания бинокля, двоится и плывет в глазах от бесконечной смены фокуса.
А пока - красота: ровные ряды хмеля, тянущиеся чуть не на версту; дальше - лента речушки серебрится и вспыхивает искорками солнечных бликов, а может и карасей или окуньков, охотящихся на комаров, упавших вводу. Вдоль берега, по дороге - две медленно ползущие телеги.
"Должно еду нам везут" - подумалось Первоцветову.
Дальше, верстах в пяти, линия фронта, ряды траншей, обозначающиеся непрерывной темной линией земли, выброшенной на брустверы...
По главной улице деревушки с почти русским названием Товарне, где они квартировали, и где был расположен штаб отряда, пылила стайка гусей, направляясь видимо к речке, пара деревенских псов лениво облаивали их. Лай на высоте был отчетливо слышен, казалось даже что и шипение гусака можно различить. Василий наслаждался спокойствием, - завтра уже боевой подъем - не до красот будет...
***
Из ведомостей полетов 8-го армейского воздухоплавательного отряда за август 1916 г.
... июля 1916 г. Полет N7.
Военный пилот прапорщик Лисовский, наблюдатель поручик Первоцветов.
Высота полета 1 200. Время 1 часа 45 мин.
Задание. Произвести разведку и фотографирование линий противника в районе Вранова над Топлей.
Выполнение задания.
1. Было сделано в общей сложности тринадцать снимков.
2. Около 15 ч 45 м были атакованы неприятельским самолетом, обстрелявшим наш аэростат из пулемета.
3. Австрийский самолет был отогнан прикрывающим нас самолетом Вуазен, завязавшим маневренный бой на разных высотах.
***
- Слышишь командир? А что у тебя за черная заплатка такая на правой скуле? Некрасиво! Как будто глаз подбили. - Первоцветов, вошедший в штабную хату, которая была по совместительству и их офицерской казармой, снял планшет, летную куртку - повесил все это на гвоздь, вбитый в стену.
- Да видать в Питере латали, заплатка, похоже, из другого материала, а может пропитка другая вот и почернела... - Соловьев сидел за столом, просматривал "Ведомость по приварочному окладу", ну вот - положено в сутки на офицера: "сала или масла 10 золотников", ты когда последний раз масло видел? А сало нормальное? То, что шлют, наверное, на складах флота лет пять провалялось - жрать невозможно...
- Погоди! Я про заплатку, давай я ее закрашу, тут у хозяина охра была... - Василий подсел за стол.
- Далась тебе эта заплатка! - крась, коль не лень... Соловьев вновь углубился в изучение ведомости - Нет! Ты посмотри - у них тут даже перец прописан! Интересно - в какой момент, и в каком месте он исчезает?
- Ладно, я пошел с хозяином насчет краски переговорю.
Через полчаса Первоцветов, приставив с парой солдат к аэростату лестницу, с вдохновением истинного художника что-то рисовал на оболочке...
- Василь Иваныч! - окликнул снизу Первоцветова солдат - Это у тебя солнце штоль будет?
- Нет! Сейчас дорисую - увидишь, - окуная кисть в ведро с краской, ответил Первоцветов.
- А! Понятно это цветок! - продолжил снизу солдат.
- Ну да! Это "превоцвет" - фамильный знак, оберег! Прими ведро. - Василий передал ведро солдату и спустился вниз. И отойдя шагов на двадцать, объявил: - Красота! А то с фингалом летать - австрияков смешить.
***
Печек
Я подошёл к самолёту. Механики уже устанавливали на верхнее крыло трофейного аэроплана контейнеры VKII, в которые были упакованы пулемёты " Шварлозе 07/12" с боекомплектом. В обиходе их называли, не без доли чёрного юмора, "гробиками". Рядом с механиками находился гауптман Берль.
Увидев меня, он спрыгнул на землю и, поздоровавшись, сказал:
- Вот видите, фрегаттенлейтенант, ставим два пулемёта. Думаю, шестьсот патронов Вам хватит поджечь аэростат.
Честно говоря, самоуверенность этого тылового хлыща меня покоробила. Но я старался не обращать на это внимание.
- А почему нельзя поставить пулемёты на фюзеляж? На крыле "гробики" ухудшат аэродинамику самолёта. К тому же расположение их вне поля зрения очень затруднит прицеливание.
Гауптман замялся, и сославшись на конструкционные особенности русского аэроплана, перевёл разговор на другую тему.
После того, как установку вооружения закончили, мы, проверив с Гайришом целостность пломб, расписались об этом в журнале Берля и начали готовить "Моска-Быстрицки" к полёту. Улучив момент, механик наклонился ко мне и сказал:
- Мне один из оружейников по секрету сказал, что контейнеры вообще-то и должны были на фюзеляже устанавливать. Но по вине гауптмана не взяли из мастерской ящик с синхронизаторами. А подготовили, кстати, на выбор: и "Призель", и "Бернацик"...
- Как же они забыли?
- Не говорят, наверное, и за собой вину чувствуют.
Я выругался, а что мне ещё оставалось делать.
***
Взлетев, я присоединился к кеттэ Саровски. Расположившись справа и слева от меня, ребята помахали руками и скорчили рожи. Наверняка, они даже отпускали по моему поводу шуточки, но к их счастью, я не слышал этого злословия.
По пути к линии фронта нам встретились два "авиатика". Увидев мой аэроплан, они на всякий случай подлетели к нам поближе. Успокоившись тем, что вокруг самолёта с русскими трехцветными кругами находится четыре аэроплана с "железными" крестами, "авиатики" продолжили свой путь домой.
Перед линией фронта парни меня "отпустили". Пролетая над линиями окопов, я был тут же обстрелян нашими солдатами. В ответ с русской стороны по ним открыла огонь артиллерия.
В километрах двух за линией русских окопов висел аэростат. Я взял направление на него. Обычно на оболочке аэростата не рисуют никаких знаков. На этом же был какой-то знак жёлтого цвета - стилизованное изображение цветка с пятью лепестками в форме сердец, направленных остриями к центру.
Я подлетел поближе к выбранной цели. Русские отнеслись беззаботно к моему появлению, введённые в заблуждение опознавательными знаками аэроплана. Я сделал большой круг вокруг аэростата, стараясь оценить обстановку на земле. Моё появление не насторожило русских. Неподалёку от тарантаса с лебёдкой, к которой от аэростата тянулась паутина верёвок и провода, мне удалось заметить в прикрытии трёхдюймовую зенитную пушку, расчёт которой разбрёлся по окрестностям. Пулемёты я не заметил, но как выяснилось позже, они просто были хорошо замаскированы.
Подлетев к аэростату, я пронесся с ним совсем рядом. Баллон качнуло волной воздуха. Развернувшись, я дал несколько предупредительных очередей. Огненные трассы прошли рядом с корзиной. Я хотел дать шанс русским спастись. И на земле и в воздухе поднялась суета. Бросились по местам пулемётные и орудийные расчёты. Торопливо надевали лямки парашютов аэростатчики. Наземная команда, осознав опасность, включила лебедку на максимальную скорость. Аэростат, резко клюнув, пошел вниз...
С земли раздались хлёсткие винтовочные выстрелы, затрещали пулемётные очереди. Дальнейшее промедление становилось опасным. Повернув самолёт, я приблизился к аэростату метров на сто и открыл огонь. Как только огненные трассы коснулись оболочки аэростата, он загорелся. Пламя вспыхнувшего водорода вырвалось на свободу и жарким языком огня дыхнуло в мою сторону. Я сделал крутою полубочку и ушёл вниз. У меня перехватило дыхание, настолько была впечатляюща картина этого катаклизма. По фанерной обшивке фюзеляжа забарабанили вражеские пули. Краем глаза я увидел, что одному из аэростатчиков удалось спасти - белым цветком раскрылся купол парашюта.
До линии фронта я добрался без проблем. Подлетая к кеттэ Сикорски, я покачал крыльями, на всякий случай, чтобы ребята не занервничали и не открыли огонь по моему самолёту. Они меня поняли и, покачав в ответ крыльями, расступились. Я подлетел к ним, и они, окружив меня, стали сопровождать домой.
Напряжение последних минут спало, и я счастливый и радостный начал горланить одну старинную морскую песенку, даже название которой состояло из одних нецензурных слов.
***
Первоцветов
Сегодняшнее задание на полет звучало коротко: визуальная разведка.
От артиллеристов получили новую карту с привязками ориентиров.
В общем, полет в удовольствие: смотри куда хочешь, замечай что увидишь, отмечай что интересно...
Подъем был ранний, что бы успеть засечь костры и по дымам - расположение полевых кухонь. Засекли передвижение в разных местах нескольких повозок. Около 10 часов заметили самолет с нашими опознавательными знаками, мы с Лисовским решили, что авиаторы, наконец, выделили нам аппарат для прикрытия. Я помахал рукой летчику. Он пронесся совсем рядом с нами - так, что воздушной волной качнуло аэростат, нас в корзине болтнуло. Лисовский погрозил летчику кулаком и покрутил у виска. Самолет, развернувшись, внезапно открыл огонь, светящиеся линии прошли рядом с нами.
" Мудак", - закричал Лисовкий. Я крикнул: "Это австрияк! У наших нет зажигалок!"
Наш моторист видимо тоже это понял и, не дожидаясь команды по телефону, включил лебедку на спуск. Гондола дернулась, и мы начали резко снижаться. Но австрияк дал еще одну очередь, и оболочка вспыхнула.
Я крикнул Лисовскому: "Парашют! Горим!". Сунул карту за пазуху, накинул лямки парашюта и оттолкнулся от корзины, парашют нормально раскрылся, но меня крутило... Горячим воздухом от оболочки парашют потянуло вверх. Лисовского видно не было. Наши снизу стреляли по австрияку, я подумал "меня бы не зацепили", но обошлось... Приземлился удачно, хотя и отнесло меня метров на 800 к линии наших окопов. Когда добрался до станции, мне рассказали, что Лисовский погиб. Видимо его парашют запутался в такелаже, и он рухнул с корзиной, а сверху его накрыло горящей оболочкой - в общем, не узнать, что осталось от человека... Ранены еще несколько солдат из пулеметного расчета и телефонист.
***
Рапорт
О представлении к награждению В. И. Первоцветова к Ордену Св. Владимира 4-ой ст. мечом и бантом ... июля 1916 г.
Прошу о награждении Орденом Св.Владимира 4-ой ст. мечом и бантом. " артиллериста -наблюдателя 8-го Армейского Воздухоплавательного Отряда поручика Василия Первоцветова, заслуживающего этот орден своею самоотверженной боевой работой и героизмом на фронте в течение настоящей кампании.
Находясь в отряде с июня месяца сего года, поручик Первоцветов совершил 17 выполненных боевых полетов, продолжительностью 36 часов 45 минут. За это время поручик награжден Орденом Св. Анны 4-ой степени с надписью "за храбрость".
... августа при проведении разведывательного полета аэростат с поручиком Первоцветовым был подожжен вражеским истребителем. Оный поручик выпрыгнул с парашютом и благополучно приземлился, сохранив при том карту с разведанными целями.
Генерал-адъютант....
Приказ
Начальника Штаба Верховного Главнокомандующего о награждении поручика В. И. Первоцветова Орденом Св. Владимира 4-ой ст. мечом и бантом
N ....
... июля 1916 г.
ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР Всемилостивейше соизволил в ...-й день сего августа, наградить Орденом Св. Владимира 4-ой ст. мечом и бантом артиллериста - наблюдателя поручика 8-го армейского воздухоплавательного отряда поручика Василия Первоцветова, за самоотверженную боевую работу и героизм в течении настоящей войны.
Вр.и .д. начальник штаба, генерал от кавалерии ....
***
Печек
После того, как я испытал новые патроны с зажигательными пулями, на трофейном самолёте больше не летал. Несмотря на памятный разговор с оберстлейтенантом мне всё равно казалось, что это недостойный метод ведения воздушной войны. В противоборстве авиации ещё сохранялись благородные традиции прошлого. Я стал снова вылетать на боевые задания на верном "Барце".
Зато русский самолёт облюбовал граф Шонборн-Челуби. Йозеф не терзался никакими нравственными проблемами в отношении применения "военных хитростей" и со спортивным азартом повышал личный счёт боевых успехов. Он не был плохим товарищем, но его всепоглощающее желание быть первым и лучшим иногда создавало ему проблемы в роте.
Восемнадцатого июля, через неделю после испытательного полёта, появился бюллетень с заметкой: "Фельдпилот* фрегаттенлейтенант Франц Печек награждён Второй Степенью Ордена Железной Короны с Военным Отличием. Он выполнил важное задание командования и сбил аэростат неприятеля". По этому поводу я закатил для друзей весёлую пирушку в небольшом ресторанчике. Уже когда мы возвращались в расположение роты, Вильгельм Винтер, самый старый из нас по возрасту - ему было двадцать восемь, приотстал со мной и, неожиданно остановив, сказал с трезвой искренностью:
- Франц, признаюсь честно, разрыв с девушкой пошёл тебе на пользу - ты стал прежним Печеком.
Я промямлил в ответ что-то невразумительное.
Винтер хлопнул меня по плечу и уже зло добавил:
- К чёрту, это бабское племя, камарад!
Всю дорогу до дома я думал, о том, что Винтер прав, как никогда. С этой мыслью я и заснул.
Утром мы узнали, что Болгария капитулировала, её представители подписали в Николаеве соответствующие документы. Впечатление от награды было смазано этим неприятным известием.
***
Первоцветов
Первоцветов снял бинокль и предал Соловьеву. Сам же, прижав трубку ухом к плечу, делал отметки на карте.
- Привет подпоручик. Это "Первоцвет-2" поручик Первоцветов. Готовы?
- Да!
- Смотри по карте. Видишь, где батарею 12 штабисты обозначили? Так вот она на две версты восточнее. Делай поправку. Считай установки.
- Есть! - в трубке некоторое время посопели, посопели, потом послышалась команда: "Четвертому, цель 122-я, тяжелая батарея, гранатой уровень 30-03, левее основного направления 0-23, прицел 169... Первоцветов, готов?
- Погоди, пилоту трубку отдам.
Забрав у капитана бинокль, навел резкость.
- Давай!
- Огонь! - отрепетовал Соловьёв.
Верстах в трех, где была позиция 3-ей батареи 20-того тяжелого дивизиона, раздался выстрел. Василий внимательно смотрел на австрийские позиции и засёк фонтанчик разрыва.
- Перелет, лево пятнадцать
Соловьев повторил наблюдение по телефону. Через некоторое сообщил Первоцветову:
- Выстрел!
Поручик поднёс бинокль к глазам. Снаряд упал, недолетев до орудийных двориков.
- Недолёт! Право пять!
- Недолёт! Право пять! - повторил пилот. Спустя несколько секунд он репетовал:
- Цель! - повторил Соловьёв и добавил: - Есть попадание!
Артиллеристы готовились дать залп. Наконец, Соловьёв предупредил Первоцветова:
- Очередь!
Русские снаряды кучно легли в районе цели. Первоцветов крикнул:
- Цель! Центр разрывов лево два! Разбегаются!
- Цель! Центр разрывов лево два! - эхом отозвался Соловьёв.
Батарея перешла на беглый огонь. Позиция австрийских артиллеристов скрылась в туче разрывов. Один из снарядов, по всей видимости, попал в ящики со снарядами и те, сдетонировав, взорвались, подняв большое облако земли. Внезапно всё стихло.
- Хорош пока... Владимир Сергеевич, понаблюдай, - Соловьев и Первоцветов снова поменялись биноклем и трубкой.
- Слышишь Николаичев? Тебя как зовут?
- Михаил, - раздалось в трубке.
- Хорошо стреляешь Михаил! Что заканчивал?
- Михайловское артиллерийское.
- Его не в твою честь назвали? - пошутил Первоцветов.
В трубке послышался смез..
- Нет, мы просто тезки с бывшим генерал-фельдцехмейстером... Что там дальше?
- Давай пощупаем перелесок от ориентира 15, лево двадцать четыре. Дымок там с утра шел, может кухня? - сказал Первоцветов, взглянув на карту.
- Слышишь, Миша?
- Да! - ответил Николаичев.
- А правда, что пушка стреляет по параболе? - Василий балагурил, ожидая пока на батарее сменят прицел.
- Правда!
- Так ежели ее на бок поставить, она за угол стрелять будет?
- Что? - Послышалось в трубке - А! Не-а..., по уставу не положено... Николаичев хохотнул, - Сей анекдотец еще господин бомбардир Петр Лексеич на ассамблее у Меньшикова изволил рассказывать государыне Екатерине Алексеевне... Так что: мы его подзабыли-с.
- Готов?
- Давай!
- Выстрел! - Право ноль пять. - Выстрел! - Есть попадание! - Выстрел!
- Улю-лю! - закричал Первоцветов, увидев, как над деревьями взвился столб пара, и на листьях появились ошметки чего-то белого: - оставили австрияков без обеда!
- Миша! От лица командования - выношу благодарность, от лица австрийцев - предупреждаю: "не попадайся - съедят"! - сказал Василий, вновь обменявшись с командиром биноклем и телефонной трубкой.
- Первоцветов?
- Да?
- А ты что заканчивал?
- Я то? Тоже - артиллерийское... Константиновское, - усмехнулся Первоцветов.
- Хорошо огонь корректируешь! А как в летуны попал?
- Я с двенадцатого года в Севастополе, в крепостной артиллерии, там и напросился в воздухоплаватели...
- А я в четырнадцатом только закончил, - сказал Николаичев.
- Так ты - салага!?
- А ты на самолете летал? - снова заговорил Михаил
- Да на кой хрен мне этот тарахтящий и воняющий гроб фанерный?
- На "пупыре" значит лучше? - съехидничал Николаичев.
- Деревня! А еще говорит "Михайловское закончил"! А сам даже не знает, что не "пупырь" это, а "дирижбандер", нет "тирижбабель", нет - это - "ирастат"! - Первоцветов веселился, Николаевичев хохотал в трубке.
- Пупырь - это тебе за параболу! Ну что там?
- Меняемся командир.
- Миша? Ты нас видишь? - спросил Соловьев.
- Вижу!
- Соединись с летчиками, пусть истребитель вышлют. К нам австрияк летит, конец связи! - И тут же, крутанув ручку телефона - Семенов! Давай вниз!
***
Печек
Увидев аэростат, я решил подальше залететь на вражескую территорию, и набрав максимальную высоту, атаковать противника со стороны солнца. Конечно, был риск - встретиться с многочисленными русскими истребителями - "но кто не рискует, тот не пьёт шампанского".
Я так и сделал, мне удалось подобраться к вражескому аэростату незамеченным практически до самого последнего момента. Дожав рукоятку вперёд, я резко бросил свой верный "Бранденбург" вниз и неожиданно заметил на оболочке баллона знакомый знак - жёлтый киссенпримэль* - цветок из пяти лепестков. Буквально доли секунды я затратил на удивление, но этого времени оказалось достаточным, чтобы проскочить выгодную для стрельбы дистанцию. Я бросил взгляд на корзину аэростата. Одна фигура мне показалась знакомой. Скорее всего, просто показалось.
С земли открыли огонь по самолёту, это спохватилось прикрыт ие аэростата. Но, на моё счастье, лай русского пулемёта вскоре резко оборвался - русские для станковых пулемётов использовали в основном матерчатые ленты, и следствием этого были частые перекосы патрона в патроннике.
Резко снизившись, я обстрелял прикрытие, заставив их разбежаться. Воспользовавшись возникшей паузой в обстреле, я снова приблизился к аэростату и обстрелял его метров с восьмидесяти. Все пули попали в баллон, но, к сожалению, в этот раз они были не зажигательные, и водород просто вытекал из пробоин в оболочке.
Наземный расчёт не успел включить лебёдку, и аэростат беспомощно висел на одном месте.
Я снова атаковал аэростат. Один из наблюдателей надел парашют, и прыгнул вниз. Второй же, напротив, не притрагиваясь к парашюту (по всей видимости, он был без парашюта) схватил ручной пулемёт, и направил в мою сторону. Выстрелов не последовало, русский офицер судорожно пытался исправить заклинивший механизм пулемёта, но безуспешно.
Я почему-то был уверен, что это мой старый знакомый с уничтоженного неделю назад аэростата. Я собирался обстрелять корзину, но передумал и выпустил очереди с обоих пулемётов в баллон.
Когда я зашёл в новую атаку на аэростат, русский офицер оставался в гондоле. Он отбросил неисправное оружие в сторону, и скрестив руки на груди, ждал моей атаки с невозмутимым видом.
Мужественное поведение противника восхитило меня. Я счёл необходимым воздать должное храбрости врага в духе рыцарских традиций. Я не стал стрелять, а качнув крыльями и отдав русскому офицеру честь, направился в сторону фронта.
***
Первоцветов
Из ведомостей полетов 8-го армейского воздухоплавательного отряда за август 1916 г.
... июля 1916 г. Полет N17.
Высота полета 1000. Время 2 часа 50 мин.
Военный пилот капитан Соловьев, наблюдатель поручик Первоцветов.
Задание. Корректирование стрельбы 3 батареи 20 тяжелого дивизиона.
Выполнение задания.
1. Пристреляна батарея 12 (она стоит на две версты) восточнее показанной на схеме инспектора артиллерии Израсходовано 6 шрапнелей и 12 гранат. Шрапнели давали клевки, поэтому не могли быть наблюдаемы. При прицеле 167 было два прямых попадания в блиндажи 2-го орудия, считая от левого фланга батареи противника. При прицеле 168 один перелет и одно прямое попадание в землянку телефонистов или офицеров. При прицеле 167 дана одна очередь на поражение...
2. В конце стрельбы появился австрийский самолет, с которым завязался бой, но пулемет отказал в действии, и стрелять пришлось из винтовки. Наземная команда также вела обстрел.
3. Ввиду явной опасности капитан Соловьев отдал приказ на парашютный прыжок, и покинул гондолу. Поручик Первоцветов, чей парашют был поврежден разрывными пулями самолета противника, остался в аэростате.
4. Аэростат был снижен до высоты 100 м, противник ушел в сторону фронта.
5. После осмотра в оболочке обнаружено 48 пулевых пробоин.
***
Первоцветов
Настроение у Первоцветова - уже который день - было поганое. Не так давно погиб Лисовский, вчера похоронили телефониста Семенова, несколько солдат из такелажной команды отправили в госпиталь. За три недели потеряли два аэростата; из отряда сообщили, что на второй станции тоже потери...
- Повадился какой-то австрияк жечь оболочки, и патроны-то у него специальные - зажигательные...
Василий смотрел на карту, но ничего не видел. Мысли текли бесконтрольно...
- Почты нет вторую неделю... Говорят, с самолета расстреляли почтовый фургон, и вся корреспонденция сгорела...
- А наши истребители этого гада прищучить не могут...
Первоцветов оторвался от карты и посмотрел в сторону огорода.
Там хозяйский пес, громко лая, гонял грачей, видимо получая от этого огромное удовольствие...
- Огурцы должно клюют - черви-то, по такой жаре, в землю, поди, закопались...
Взгляд остановился на огородном пугале, довольно смешном и совершенно не страшном - во всяком случае, грачи его не боялись: один из них уселся прямо на соломенную голову и чистил перья.
- Осталась одна старая, латаная - перелатаная оболочка, газ из нее уходит моментом, еще пара подъемов, и водорода не останется даже на дозаправку.
- Да и подниматься в одиночку придется - не потянет он двоих на нужную высоту.
- Еще и этот гад прилетит... Как бы ему шею свернуть?..
Открыла огонь австрийская батарея - послеобеденный налет, разрывы в неподвижном августовском воздухе были слышны очень хорошо.
"Вот бы австрияка подорвать..." - мелькнула мысль, после особенно близкого взрыва.
***
- Ну что, - спросил Соловьев, - готов наш волонтер к полету?
- Так точно, телефон работал! - ответил телефонист.
- Ну что ж, подъем... - Соловьев отошел и начал отдавать команды.
--
Oт гондолы! На лебедке 600 метров! Отдать поясные!
--
***
Печек
Дела на фронте шли неважно. Майские успехи наших войск в Италии были перечёркнуты неудачами наших союзников: Болгарии и Турции. Вслед за первой капитулировала и вторая, подписав восемнадцатого июля перемирие с русскими на Принцевых островах.
Ясно обозначалось превосходство в воздухе русской авиации. Особое значение приобретала борьба с бомбардировщиками противника и их аэростатами. Наши сухопутные товарищи ежедневно забрасывали нас своими заявками на противодействие корректировочным отрядам русских.
Лётчиков катастрофически не хватало. Меня временно назначили в одно кеттэ с Шонборн-Челуби. Командир поставил нам персональную задачу: уничтожать аэростаты противника. Граф, который довёл счёт по сбитым аэростатам до шести, объяснил мне свою тактику действий по уничтожению аэростатов. По его словам всё было очень просто: на низкой высоте он "подкрадывался" к вражескому аэростату со стороны их глубокого тыла и обстреливал наземную обслугу аэростата и расчёты пулемётов и пушек прикрытия, после чего неторопливо расстреливал сам аэростат. Таким образом, за последние две недели он сбил четыре аэростата.
***
Рано утром мы вылетели на задание. Линию фронта мы пересекли без проблем. Первым летел Шонборн-Челуби на русском аэроплане, я чуть позади, держа свой "Бранденбург" выше самолёта Йозефа. Всё шло по плану Шонборна-Челуби. Незаметно подобравшись на малой высоте к русскому аэростату, мы обстреляли противника на земле. Русские солдаты, даже не попытавшись нас обстрелять, скрылись в лесу. Мы поднялись вверх, причём я набрал большую высоту, чем Шонборн-Челуби и был выше даже аэростата. Я напряжённо наблюдал за воздухом, стараясь не просмотреть вражеские самолёты. В один из моментов я посмотрел на аэростат сбоку. На оболочке баллона был старательно прорисован знакомый мне жёлтый цветок.
Йозеф в это время приблизился к аэростату и стал расстреливать его из обоих пулемётов. Выпустив несколько очередей, он пронесся рядом с баллоном. Его манёвры вблизи такого огнеопасного объекта мне показались очень рискованными. Я постарался рассмотреть экипаж аэростата. Одна фигура неподвижно застыла, схватившись за верёвки, которыми корзина крепилась к оболочке. Шонборн-Челуби направил самолёт на второй заход. Обстреляв аэростат чуть ли не в упор, он прошёл практически рядом с баллоном. Что-то насторожило меня, но я сразу не понял, что именно. Я снизился и подлетел поближе к аэростату, и меня осенило - фигура русского была подозрительно неподвижна. И по бокам корзины не было барабанов с парашютами. В этом должен был быть какой-то подвох. Я пристально рассматривал человека в корзине - о, Боже...!. Я заорал Шонборн-Челуби, от волнения перейдя на родной чешский:
- Страшак, в гондоле! Осторожнее!
Он не мог меня услышать, это был крик отчаяния, и тут - прогремел взрыв.
На какое-то время свет померк в моих глазах. Я был оглушён. По моему лицу стекала кровь, заливая глаза. Я схватился за голову - шлема не было, его сорвало взрывом, от разорвавшегося ремешка саднило подбородок. Мне повезло - аэроплан не был повреждён, только из-за кратковременной утраты управления потерял высоту. Я восстановил власть над аппаратом и взмыл вверх.
Быстрого взгляда на место происшествия было достаточно - всё было кончено, догорающие остатки оболочки аэростата медленно планировали в воздухе. А аэроплан графа, развалившись на три части падал вниз. Обломки самолёта рухнули на фруктовый сад. В эту секунду по фюзеляжу моего "Бранденбурга" хлестанула вражеская, пулемётная очередь. Я обернулся - у меня на хвосте висел русский "Сикорский". Мне пришлось резко уходить из-под огня. Совершив несколько головокружительных манёвров, я оторвался от русского. Я заметил на хвосте противника череп и скрещённые кости - опознавательный знак русских истребителей. Мы с противником перевели дух и снова бросились в бой.
Противник мне попался серьёзный, мой самолёт был пробит уже в нескольких места. Мы крутились в смертельной карусели, перечёркиваемой пулемётным огнём. Внезапно я почувствовал, как завибрировали крылья аэроплана. Что это, последствия близкого взрыва и результат попаданий вражеских пуль? Нужно было покончить с врагом, как можно быстрее или мой "Бранденбург" мог развалиться от этих сумасшедших маневрирований. Я сделал полупетлю и, резко развернувшись, устремился на противника. Огонь мы открыли одновременно. Мне повезло, я оказался метким. Самолёт русского задымил, и он резко пошёл на снижение, уходя в сторону своего аэродрома.
Преследовать противника я не рискнул, мне казалось, что мой верный "Барц" вот-вот развалится. Окинув прощальным взглядом место падения Шонборна-Челуби, я отдал воинскую честь и начал планирование в сторону линии окопов, в отчаянной надежде, что самолет не рассыплется в воздухе и мне хватит высоты дотянуть до наших позиций...
***
Первоцветов
- Вот они!- закричал солдат из наблюдательной команды, - Из-за реки летят!
- Всем в рощу, - скомандовал Первоцветов. Крутанул ручку телефона и доложил
- Спасибо, все будет хорошо, - сказал Первоцветов и положив трубку, взял другой прибор.
Самолет с русскими опознавательными знаками нахально направился прямо на аэростат. Второй, поднялся выше и стал делать круговой манер.
"Прикрывает, гада" - пронеслось мысль у Первоцветова. - "Ну-ну".
Первый самолет открыл огонь метров с двухсот и, - не отворачивая, не прекращая стрельбы, - продолжил сближение с баллоном. Первоцветов с трудом сдержал себя. С первого захода баллон не загорелся, "гад" отвернул и развернувшись, пошел на второй заход. "Давай, ну же,... ближе!" - подбадривал австрияка Василий. Тот подлетел уже метров на двадцать, поливая оболочку зажигательными пулями, начал отворачивать.
"Пора!" - решил Первоцветов, и повернул рукоятку машинки.
Огородное пугало, одетое в русскую шинель, выбросило из корзины метров на тридцать.
"За Веру, Царя и Отечество" пал смертью героя фельдфебель Страшьяк Хродны*, словацкий доброволец! - подумал Первоцветов, наблюдая как разваливается в воздухе самолет австрияка.
"Так тебя! Падла!"
Шесть пудов динамита, размещенного в гондоле, и подорванные по проводам, дали такую ударную волну, что оба австрийских самолет аж подбросило. Притом тот, который, был с русской раскраской, почти остановился в воздухе, затем начал падать. Оболочка аэростата полыхнула. Тут подлетел русский истребитель, и сходу атаковал второго австрияка, который видимо еще находился под впечатлением взрыва. Они закрутили свою карусель.
***
Через полчаса пришел Соловьев, ходивший с группой солдат к месту падения австрийца.
И издалека начал кричать:
- Ты знаешь, кого завалил Первоцветов? - Челубея!
Василий не понял.
- Чего?
- Смотри, - сказал Соловьев, протягивая документы австрийского летчика
- Шонборн-Челуби - прочитал Первоцветов.
- Между прочим - граф, из благородных... - сказал Соловьев.
- Сука он поганая, - оборотень, а не граф!- Выругался Василий, - благородный человек не стал бы в чужую одежду одеваться.
- Да хрен с ним! - остановил Соловьев гневную тираду Первоцветова. - Ты пойми: он Челуби! А ты - Первоцветов!
***
К вечеру история о том, как Пересвет победил Челубея, облетела весь фронт. В этом все видели добрый знак.
А утром началось мощное наступление русского фронта, вошедшее в историю под именем Кошицкого прорыва.
Примечания:
" медхен фюр аллес"* - (нем.) девочка для всех
фрегаттен-лейтенант* - морской офицерский чин, соответствующий армейскому чину обер-лейтенанта (в русской армии: поручику)
Линке-Крауфорд* - реально существовавший ас автро-венгерской авиации обер-лейтенант Франк Линке-Крауфорд, командир 61-й истребительной авиароты, выходец из австро-британской семьи, имел двадцать семь официально подтверждённых побед, погиб в воздушном бою 31.07.1918 г.
опознавательные знаки национальной принадлежности* - на самолётах австро-венгерской авиации наносилось изображение черных прямых крестов (так называемых "железных"),
ас* - (франц.) туз, так назывались лётчики, сбившие от 5 и более самолётов (в начале ПМВ - от 2 и более).
подполковник дальневосточных казаков* - неточный перевод, на самом деле войсковой старшина уссурийских казаков.
тигры в России* - Печек ошибается, в России тигры (уссурийские) водятся на Дальнем Востоке.
Оберстлейтенант* - офицерский чин, соответствующий в русской армии армейскому чину подполковника,
кеттэ* - Kette (звено). Официально Kette подобно, английскому Flight, должно было состоять из 6 самолетов, а Jagd-Flik - из трех Kette, т.е. из 18 истребителей. Однако такого числа самолетов австрийские истребительные эскадрильи практически никогда не имели, и звеном обычно считалась минимальная группа истребителей, действующая совместно.
Flik 1* - (Fliegerkomgpanie, дословно "Авиарота" - основная тактическая единица австро-венгерской боевой авиации. "Авиароты" истребителей, разведчиков и бомбардировщиков имели разную штатную численость и примерно соответствовали немецким частям аналогичного назначения: разведывательным авиаотрядам (Flieger Abteilung), истребительным эскадрильям (Jagdstaffel) и бомбардировочным эскадрам (Geschwader).
Риттер* - ritter (нем.) рыцарский титул в системе дворянских титулов Австро-Венгрии.