Евграф Христофорович Донатьев, полицейский надзиратель сыскного отделения уездного города N. сошёл с пролетки у дома номер десять на Заречном переулке, что у Второй мануфактурной линии. Сошед с пролётки, Евграф Христофорович поправил элегантную широкополую шляпу и огляделся. Переулок населяли люди зажиточные: мещане, купцы, да промышленники мануфактурные - в основном по ткацкому делу, но были и владельцы мукомолен, лесной биржи, судовладельцы и хозяева кожевенных производств. Скорняков Евграф Христофорович не любил. Он держался прогрессивных взглядов относительно участи животных, живо интересовался движением за права братьев меньших и щедро донатировал благотворительные фонды защиты живой природы. Начальство таким вольнодумством полицейского надзирателя было крайне недовольно, но вынужденно с ним мирилось по двум причинам:
первой - конституционной;
и
второй - профессиональной.
Имелась ещё и третья причина - Евграф Христофорович происходил из древнего боярского рода, далёкие предки которого, сидючи в Старой Ладоге, отправляли посольство к варягам, приглашая их на княжение. Справедливости ради следует упомянуть, что к моменту появления Евграфа Христофоровича на свет, род сей сильно захирел и уже не мог похвастаться ничем, кроме своего славного прошлого и небольших накоплений, позволяющих жить отпрыску Донатьевых безбедно, но относительно прочих дворянских семейств, населяющих уездный город N. - скромно.
К Донатьеву благоволил генерал-губернатор, генерал-лейтенант граф Благоволин. Здесь намекнём конфиденциально - это обстоятельство являлось единственной и главной причиной, объясняющей необъяснимый либерализм начальства относительно нахождения Е.Х. Донатьева в рядах доблестной уездной полиции.
Одет полицейский надзиратель был сдержанно-элегантно. Строгий костюм-тройка серый в тонкую полоску, черные, начищенные до зеркального блеска штиблеты, тёмно-серый однотонный галстук, широкополая, серого фетра, шляпа, чёрные, тонкой кожи перчатки. В руке Евграф Христофорович держал трость красного дерева с простым круглым набалдашником, изготовленным из мамонтова бивня. Трость сия обладала примечательной особенностью - она скрывала в себе шпагу. Кроме того, во внутреннем кармане пиджака полицейского надзирателя прятался самозарядный пистолет Браунинга с магазином на семь патронов.
Дом номер десять принадлежал зажиточному городскому обывателю Владимиру Фёдоровичу Алпатьеву, разбогатевшему нечаянным образом после смерти сарапульской тётушки Марфы Терентьевны Колывановой, отписавшей вдруг своему N-скому племяннику весьма значительную сумму, хранившуюся в Русско-Голландской банковской фактории. До сего знаменательного события Владимир Фёдорович занимался мелкой торговлей, держа скобяную лавку и не помышляя ни о каком богатстве, зная, что на состояние Марфы Терентьевны точат зубы тетушкины детки - две дочери и сын - фигуры склочные, жадные до денег и завистливые.
Непутёвые детушки, видимо, настолько опротивели маменьке, что она самым решительным образом возжелала наказать отпрысков, лишив их большей части наследства. Месть Марфе Терентьевне вполне удалась, а вот Владимир Фёдорович обрёл нешуточные проблемы - обманутые в своих ожиданиях наследники подали на Алпатьева в суд, требуя признать завещание ничтожным в части передачи ему банковского вклада. Владимир Фёдорович процесс выиграл, но скольких нервов победа ему стоила - об этом знают только его родные и адвокаты.
Удивительно, но большие деньги не сделали Владимира Фёдоровича безрассудно расточительным. Он не бросил семью, не уехал в Висбаден, не вложился опрометчиво в золотую концессию, не бросился сорить ассигнациями, пропивая и проедая их в дорогих ресторанах, проигрывая на скачках, не завёл молодую любовницу, не уехал на Нижегородскую ярмарку и не приобрел дорогую недвижимость.
Владимир Фёдорович остался жить в своём купеческом доме, нижний этаж которого был сложен из кирпича, а верхний - бревенчатый. Внутренний дворик отделялся от улицы высоким глухим забором, попадали в него через кирпичную арку, закрываемую коваными ажурными воротами с проделанной в них калиткой.
Евграф Христофорович закурил душистую пахитоску, подкинул и ловко поймал трость, взмахнул ею легкомысленно и прошёл под аркой к входной двери дома. Дверь охранялась околоточным надзирателем Пафнутьевым.
Увидя подходящего Донатьева, околоточный надзиратель вскинул руку к фуражке:
- Здравия желаю, ваше благородие!
- Здорово, брат Пафнутьев, - отвечал Евграф Христофорович, - дежуришь?
- Что там? - спросил он, заворачивая окурок в бумажную салфетку.
- Убийство, ваше благородие.
- Конечно, - пробормотал полицейский надзиратель, - что же ещё?! - Он засунул бумажный комок в жилетный карман. - Ладно, Пафнутьев, служи.
- Так точно, ваше благородие, - околоточный снял фуражку и вытер лоб несвежим носовым платком. - Жарко, - пожаловался Пафнутьев. - Дождя бы.
- Дождя нам бы не помешало, - согласился Донатьев.
Он поднялся на второй этаж. В гостиной находился участковый пристав Данилов, старший помощник пристава и судебный врач Петроний Аркадьевич Муранов. У обеденного стола лежал, лицом в пол и раскинувши руки, труп мужчины. Судебный врач, сидя на стуле подле трупа, заполнял бумаги. На диване у окна рыдала, уткнувшись в рукав платья, молодая девушка. Данилов неумело утешал её, старший помощник, равнодушный к истерическим слезам девицы, невозмутимо занимался описанием обстановки гостиной.
- Доб.., - начал было Донатьев, но сразу же исправился и сказал. - Здравствуйте, господа.
Пристав, взявши платок, осторожно присел рядом с рыдающей девушкой, робко протянул ей донатьевский батистовый носовой платок.
Донатьев обернулся к судебному врачу.
- День, добрый господин Муранов.
Петроний Аркадьевич, прекративши писать, быстро взглянул на полицейского надзирателя.
- Пожалуй, день сегодня и вправду добрый, Евграф Христофорович.
- Н-да?! - удивлённо хмыкнул Донатьев.
- Извольте видеть сами, - судебный врач подбородком указал на труп.
- Можно перевернуть? - спросил Донатьев.
- Вполне, - сказал Муранов, - труп осмотрен, описан, сфотографирован.
- Угу, - Евграф Христофорович, наклонившись, перевернул труп на спину и изумлённо присвистнул.
- Васька Басаргин, по кличке Басурман!
- Именно, - подтвердил Петроний Аркадьевич, - Басурман и есть.
- Известный каин. Душегуб отменный, в живых никого не оставлял. К тому же, неуловимый, чёрт...
- До сего момента, Евграф Христофорович, до сего момента.
- Кто же его упокоил-то?
- Вот здесь и начинается самое интересное, господин Донатьев. По-всему получается, - убила Ваську Басурмана девица Алпатьева.
- Не может быть, - усомнился Донатьев, глядя на хрупкую, невысокую девушку. - Не может такого быть, Петроний Аркадьевич. Откуда сие вам известно?
- От гувернантки, мадемуазель Лефош. Допросить вам её тотчас не удастся, - сразу предупредил полицейского надзирателя Муранов. Мадемуазель находится в больнице, она получила несколько серьёзных ушибов. Но до того, как её увезла карета скорой помощи, мадемуазель успела рассказать, что Басурман, проникнувши в дом после того, как родители Алпатьевы уехали, ударил её кулаком, после чего мадемуазель потеряла сознание, а когда пришла в себя, увидела девицу Алпатьеву, стоявшую над телом Басаргина.
- Значит, сам момент убийства она пропустила.
- Да. О том, как барышне удалось приголубить насмерть эдакого громилу, могла бы поведать сама барышня, но, вам её сегодня допросить тоже не доведётся.
- Увы мне, - сказал Евграф Христофорович и сразу же поинтересовался. - Куда был нанесён смертельный удар? И что послужило орудием, эм-м-м-м, заслуженного воздаяния?
- Басурману проломили висок. Предположительно вот этим, - Муранов показал на резную статуэтку сидящего ангела.
Донатьев долгим взглядом пристально посмотрел на малахитовую фигурку.
- Тихий ангел прилетел, - прошептал он. - Видать, есть высшая сила и божья справедливость на свете.