Аннотация: Это второй рассказ из серии "Простота хуже доброты".
Салат
Это было в самом начале восьмидесятых.
В армии обед - это святое. Можно задержать военнослужащему отпуск, лишить его ночного сна, многое с ним можно безнаказанно сотворить, но обед должен быть по расписанию. Курсанты четвёртого курса иногда пропускали завтрак, не всегда оставались в училище до ужина, но на обед они приходили в столовую почти всегда.
В этот раз за столиком, рассчитанным на четверых, был полный аншлаг: два Михаила, Коля Сиземский и Гаврила. Кормили тогда в столовой не слишком вкусно, но сытно. Кастрюлька с четырьмя порциями супа, в котором, приглядевшись, можно было обнаружить небольшие кусочки мяса; другая кастрюлька с картофельным пюре, поверх которого лежали четыре кубика варёного "мяса", практически целиком представленного салом и плохо выбритой шкурой; блюдце с грубо нарезанными ломтиками серого хлеба; стаканы с компотом. А в центре столика на маленьком фарфоровом блюдечке располагалась вкусняшка - небольшая кучка салата. Сейчас немного большие порции салата можно увидеть на раздачах в недорогих столовых, в которых предусмотрено самообслуживание. Это закуска, обычно употребляемая перед основным блюдом для возбуждения аппетита. И предназначена такая порция, разумеется, только для одного человека.
В нашем случае, кучка в центре блюдечка была рассчитана на четверых. И все четверо, неторопливо прихлёбывая суп, нет-нет, да и останавливали на ней свой взгляд. Дело в том, что аппетит у курсанта есть всегда. Его не требуется возбуждать специально. Курсант съест любую еду, как бы мало аппетитно она не выглядела. И великолепно переварит даже жареные гвозди. Но, если перед глазами имеется что-либо вкусненькое, то пусть оно лежит там подольше нетронутым, провоцируя выделение желудочного сока. Зато в самом конце обеда его можно не торопясь съесть, испытывая при этом все эмоции, присущие истинному гурману, запить компотом и покинуть столовую с чувством глубокого удовлетворения.
Так происходило уже не раз, но в тех случаях на месте Гаврилы сидел какой-либо другой однокурсник. Да и в этот день, вроде бы, ничто не предвещало трагедии. Курсанты почти одновременно расправились с супом (только Коля Сиземский, задумавшись, немного отстал от остальных) и начали раскладывать из кастрюльки второе.
Медленное, неторопливое движение руки Гаврилы, поднимающей со стола блюдечко с салатом, никого не насторожило. Отложит, мол, человек себе четвертую часть и поставит на место. Любой другой курсант на его месте именно так бы и поступил. Но Гаврила был не любой. Ох, не зря этот вежливый интеллигентный курсант, с чистым, располагающим к себе лицом и незамутненным взором, свободно разговаривающий по-английски и достаточно успешно самостоятельно изучающий японский язык, получил такую кличку.
В следующий момент события резко ускорились, а время замедлилось. Левая рука Гаврилы с зажатым в ней блюдечком салата замерла над его тарелкой. Правой рукой он занёс над блюдечком ложку.
- Ребята, - обратился он к сотрапезникам, одновременно совершая рукой с ложкой резкое движение, - если никто не будет салат, - рука с ложкой завершила очистку блюдечка и порция салата начала падение в тарелку, - то я его съем.
В то самое мгновение, когда Гаврила закончил произносить слово "съем", салат приземлился в его тарелку.
Звякнула о тарелку ложка, которую уронил Коля Сиземский. Оба Михаила сидели с открытыми ртами. За почти четыре года службы они уже очень многое успели повидать, но с такой откровенной наглостью оба встретились впервые. Между тем, Гаврила спокойно продолжил трапезу. С его точки зрения он не совершил ничего экстраординарного. Он ведь честно предупредил остальных о намерении взять себе весь салат, и никто против этого не возразил.