Аннотация: Умная, добрая, преданная, она украсила нашу жизнь.
С собратьями Норка вела себя вздорно.
Я думаю, расчёт был на то, что в случае чего, мы её в обиду не дадим, выручим.
В городе она всегда задирала собак, которых вели на поводках ей навстречу.
Заходилась в лае до сипоты.
Большие добродушные колли, кинув снисходительный взгляд, молча проходили мимо.
Одни собаки съёживались.
Другие - угрожающе собирали верхнюю губу в гармошку и показывали острые клыки. Но иногда, не выдержав её нахальства, собаки бросались на Норку.
Не приученная припадать к земле и опрокидываться на спину, изображая смирение при встрече с более сильной собакой, Норка стремительно удирала и где -то там вдали, раздавался её жалобный визг.
Тут уж гневно вмешивалась я: " Вы что же не следите за своей собакой?
Она же крупнее и сильнее. Она же её покусает!"
Подобные уроки почему - то не шли Норке на пользу.
Она продолжала задирать собак.
Видно, вера в моё всемогущество была беспредельна.
Надежды на помощь Норки при необходимости не было.
Фёдор говорил соседям: "До десяти вечера Норка настороже. А с десяти спит до утра, а мы её охраняем.
" Это что за собака!" - осуждали соседи.
Но мы заблуждались.
Телёнок, решив испробовать на деле свои проклюнувшиеся рожки, игриво боднул Фёдора сзади.
Через секунду, испуганно задрав хвост, он улепётывал от разъярённой Норки.
Других испытаний храбростью жизнь, похоже, ей не предоставила.
Она жила в неге, любви и покое.
Единственной заботой Норки было, усыпив нашу бдительность, вырваться на улицу одной.
Она носилась, радостно облаивая всех проходящих, возникала в своре собак.
Они все куда-то стремительно мчались, исчезали, появлялись в поле зрения, но на наш зов Норка не шла.
С подобных прогулок она и приносила нам щенков.
Не думаю, что она умела разбираться в кавалерах, но щенки неизменно были очаровательными, и мы их легко пристраивали.
Я Норку жалела.
Щенки, расползаясь, теряли мать из вида, и принимались жалобно пищать.
Норка беспомощно озиралась, и я собирала щенков в кучу.
Припав к её тёплому животу, они успокаивались.
Норка тоже.
Идиллия!
И так до следующего раза.
Однажды, устав, я сказала: "Сама, Нора, сама."
Щенки пищали, Норка принялась было жалобно скулить, но я выдержала характер. Ничего, справилась. И больше на помощь меня не звали.
Норка приносила щенков исправно дважды в год.
С ними было интересно и весело.
Пузатые, неуклюжие, с расползающимися лапами, они быстро росли.
Забавные щенячьи игры, звонкие попытки лая.
Много радости дарили они нам.
Но, пристраивая их в "люди", расставались мы с ними легко.
С нами была наша любимая Норка, нам её одной вполне хватало.
Деревянный домик с огромным участком появился у нас год назад.
Это мы так говорили : деревенский.
На самом деле, купили мы его, чтобы удобно было добираться сюда электричкой, у бабки, живущей на крупной узловой станции.
В центре были нормальные кирпичные многоэтажные дома, а на окраине, обращённой к сосновой и берёзовой рощам - деревянные избы с большими огородами.
А дальше в пятистах метрах - речка.
В общем, рай земной!
Из - за огородно - садовых хлопот в центр, на базар, на электричку выбирались мы нечасто. Времени у меня хронически не хватало.
Премудрости крестьянской жизни постигала я впервые.
Даже картошку прежде мне не доводилось сажать.
И помогала мне советами моя новая подружка Марина.
В поисках своего сына она забрела к нам.
Её Серёжка пришёл в гости к моему внуку.
Мы разговорились с Мариной.
Она принесла рассаду, семена, и, ощутив мою беспомощность, сама распланировала мой участок.
Но на следующий год я появилась на даче во всеоружии.
Я выписала журнал "Приусадебный участок", скупила по объявлениям журналы за предыдущие годы, и не стало для меня чтива увлекательнее этого.
Я привезла с собой помимо обычных, семена экзотичных для нашей деревеньки культур: физалиса, кориандра, базилика и революционную идею - перепланировать огород по - Миттлайдеру.
Марину последовать моему примеру я убедила легко.
У неё была авантюристская жилка, да и жизнь у неё была трудная.
Трое детей, больная мать и пьющий муж.
Практически весь дом был на ней.
В общем, перспектива облегчить труд её увлекла.
У Марины была корова и две тёлочки, так что удобрения были.
" Для хорошего человека и г...а не жалко!" - хохотала неунывающая Марина.
Мы изрезали наши огороды траншеями, оставив между ними широкие пустые междурядья.
Густо засеяли одну из траншей семенами одного из сортов помидор, вторую - другими, а уж потом распикировали в другие траншеи.
Натаскали на участок дырявые железные бочки, благо паровозное депо их частенько выкидывало.
Заполнили их всяким хламом, а поверх землёй и посадили огурцы.
Какие у нас с Мариной стали ухоженные огороды!
Огурцы свисали с бочек до земли на длинных плетях, зелёные пупырчатые - все они были на виду.
Помидорные кусты поддерживались стенками траншей.
Надобность в подвязке отпала.
Помидор в кусте видимо - невидимо.
Сорняки нипочём!
Прошлась быстро (ничего же не мешает) тяпкой по незасаженным междурядьям - и ...всё!
С одного и того же участка сняли два урожая: картошки и фасоли.
Но это потом, осенью.
"А весной -хохотала Марина - соседки крутили пальцем у виска. -
" Что же ты, Марина, делаешь? Нашла кого слушать. Она сама ничего не умеет и тебя сбивает с толку."
Хорошо, у Марины характер лёгкий; отшучивалась.
Устав от своей многочисленной семьи , Марина сбегала ко мне.
Обнимет за шею Норку, которую обожала, и мы болтаем с нею на самые разные темы.
"Хочу щеночка похожего на Норку; такого же рыженького- сказала однажды Марина - Ты такого никому не обещай!"
" Да, конечно".
В этом помёте было два щенка, серенький и рыженький.
Марине не терпелось рыженьким завладеть.
" Возьму!" - сказала Марина.
"Да он ещё сосёт!" - возразила я .
"Ничего. Нарда только кончила кормить щенят, выкормит и Рыжика.".
Взяла.
Через два дня несёт обратно.
Нарда только делает вид, что кормит. А у самой молока нет.
Она потёрла щенка о Норкину спину, и Норка признала щенка за своего.
Вскоре Рыжик опять перекочевал к Марине, а мы остались с Норкой и Диком.
У меня был фартук из 2 лоскутов.
Завязки одного обнимали талию, другой лоскут удерживался петлёй за шею.
Сунув Дика за верхний лоскут в уютное логово, я ранним утром уходила на огород сажать, полоть, копать.
Норку привязывала неподалёку к забору и, когда фронт работ приближался к Норке, беседовала с ней.
Дика я временами выпускала побегать и он радостно носился по огороду, задорно подкидывая задик.
Норка отчаянно завидовала его свободе.
Но выпускать её было нельзя. Она тут же куда-то бы "завихрилась", а я переживай! Однажды после "самоволки" она прибежала вся в мазуте.
Или её кто-то столкнул в яму, или сама по неосторожности попала.
Я её оттирала, отбросив все дачные дела.
Она, очевидно, и сама пыталась очиститься.
Потом долго и трудно болела.
Я лечила её, и мы в конце концов болезнь одолели.
Но Норку я потом стерегла ещё тщательнее.
Дик ходил за мной, как хвостик, заигрывал.
Дёрнет за кустик фасоли и бежит от меня с ним в зубах, увёртывается от хворостинки.
Собираю вишню в таз. Таз на земле, а я "сдаиваю" в него обеими руками вишню с нижних веток, наклонённых к земле , как у плакучей ивы.
Дик тут как тут, ворует вишню из таза. Ему на ветках, видишь, мало.
Радостно ждёт, когда я, наконец, " возмущусь", предлагает поиграть.
"Ах ты!" - топаю на него ногами.
Дик удовлетворён.
Звонко лает в ответ и носится вокруг меня кругами, постепенно сужая их.
Схватив другую порцию вишни из таза, убегает, предлагая пуститься вдогонку.
Кормила я их во дворе.
Миски у них были отдельные.
К своей Норка его не подпускала.
Рычала, обнажая клыки.
Я была этим шокирована.
Норка, моя деликатная и доброжелательная Норка так относится к своему детёнышу. Я стыдила её.
Она виновато наклоняла голову, уводила глаза, но продолжала "гнуть" своё.
Мало того, я обнаружила однажды, как пёсик подтаскивал к Норке кости, а она кость принимала, а на него рычит, отгоняет.
"Вот, дурачок, думаю.
Норка , ведь, привязана.
Поешь в сторонке.
Норка тебя не достанет.
Нет, не унаследовал ты Норкин ум. Глупый ты пёс.
Папашка, видно, дурень был."
Как вдруг обнаружила , что кости-то не те, что я им давала.
Привязанная Норка учила его охотиться, приносить добычу и охранять её. Он и таскался по помойкам и чужим дворам.
А я, балда, вмешивалась, корила Норку.
Что думала она обо мне?
Наверно, не очень лестное.
Любила она нас очень, а вот, уважала ли, спорно.
Мы многого, ведь, по её разумению, не умели.
Однажды зацепившись нечаянно поводком за куст в нашем густом саду, на наши отчаянные призывы Норка приветливо вертела хвостом и не отзывалась.
Было темно. Вдруг я увидела белый кончик её пушистого рыжего хвоста.
"Я же здесь - недоумевала Норка. - Что же ты об этом не догадываешься? Я, ведь, узнаю, что ты едешь домой в трамвае, хотя сижу на шестом этаже за сотней дверей, а вы не догадываетесь, что я здесь, рядом."
Она была потрясающе сообразительна; сразу понимала, что от неё хотят.