Аннотация: Ночь. Улица. Почти как у Блока. Фонарей тоже в избытке, только аптеки не видно. Стою на мосту и рассматриваю бегущий речной поток. Красиво. Ночные огни отражаются в темной воде, создавая мерцающую звездную тропу...
Ночь. Улица. Почти как у Блока. Фонарей тоже в избытке, только аптеки не видно. Стою на мосту и рассматриваю бегущий речной поток. Красиво. Ночные огни отражаются в темной воде, создавая мерцающую звездную тропу...
- Парень, ты чего? - услышал я над ухом мужской голос, щедро сдобренный перегаром.
- Ты это... даже не думай! - рядом со мной стоял парнишка, примерно моего возраста. Он слегка покачивался от выпитого, однако в его голосе чувствовалось беспокойство. Беспокойство за незнакомого человека. И после этого наше поколение обвиняют в бессердечности?
- Да все в порядке, - поспешил успокоить я его. - Я просто поэт, - с этими словами я даже выдавил подобие улыбки.
- Внатуре поэт? - недоверчиво уставился на меня парень. Судя по его изучающему взгляду, он успел запеленговать мой потрепанный блокнот в руках, покусанный карандаш и недопитую бутылку винишка, стоящую возле моих ног. На его лице явственно выступила облегчение и успокоение, а значит недостающие пазлы сошли в его мозгу. Обидно с одной стороны. Как будто если поэт надумает сигануть ночью с моста, то и фиг с ним.
Однако мой знакомый явно не собирался слать меня нафиг. Скорее наоборот.
- Прочитай что-нибудь свое, - почти потребовал он, присасываясь к моей бутылке.
"Я читаю стихи проституткам и с бандюгами жарю спирт", - пронеслись в мозгу строки Есенина. На проститутку знакомый был не похож, а до бандюги явно не дорос еще. Но я действительно начал читать. Сначала строчки шли коряво, каждым словом царапая горло. Я не привык читать стихи кому-то, однако после допитого вина, стихи пошли легче. Как будто они только и ждали момента вырваться наружу.
Остаток ночи мы провели в ближайшем дворике, накупив еще алкоголя. Мы обсуждали друзей, которые оказались на деле просто знакомыми. Обсуждали женщин. Даже нравственные проблемы молодежи. Между этими разговорами мы умудрились познакомиться. Моим собутыльником на это вечер оказался программист Сережа. Больше я о нем ничего не знал. Да и не надо было.
Я вообще заметил, что под алкоголем разговоры становятся задушевными и откровенными. Особая прелесть в распитии со "случайными попутчиками" в том, что вы не знаете друг друга. Вам незачем врать, а потому вы можете быть откровенными. Мы говорили о том, что не всегда рассказывают даже лучшим друзьям.
- А я вот разводиться думаю, - сказал Серега, комкая очередную банку из-под пива, и точным броском запуская ее в урну.
- А чего так? - живо отозвался я, протягивая очередную банку из упаковки пива, которым мы предусмотрительно запаслись.
- Устал, Макс, - Серега нервно закурил. - Сначала все хорошо было, а теперь будто не на ней женился. И дома вечный кавардак, да и в голове ее также.
- Не любишь жену? - сразу спросил я о сути.
- Любил раньше, а теперь хрен знает.
- Знаешь, Серег, ты б не торопился.
- Сам-то женат?
- Был, - слукавил я. На самом деле до ЗАГСа мы с ней так и не дошли, но разве это меняет дело? - Когда я свою встретил, я сразу влюбился в ее глаза. Искрящиеся, живые. Никогда не забуду ее первое появление у нас в офисе. Зашла такая растерянная, улыбалась как бы извиняясь за свое опоздание. И тут меня как током ударило. Она и все тут. Уводил ее от парня, ухаживал. Гуляли с ней ночами. Как школьники на лавочках мерзли. А вот сейчас вспоминаю, да и не особо холодно было.
- Столько всего прошли, прежде чем жить вместе начали. И ругались тоже. Жестко, с криками и битьем посуды. Но знаешь, самое тупое, что приходя домой с работы, я был безумно рад тому, что она меня ждет дома. Неважно было, приготовила она или нет, да и вообще ничего не имело значение. Обнять ее и все. Остальное даже по боку.
- А потом?
- А потом мы устали. Каждый погрузился в свою работу и в свои обиды. В общей сложности прожили мы почти три года, а потом разошлись. Как друзья, разумеется. Помог ей вещи перевезти, да и вообще ни в чем не отказывал. Я даже отношения новые завел. Женщина отличная, более спокойная и меня любила до одури. Неделю прожили, а потом попросил ее съехать. Но не получилось.
- А что так?
- Не смог полюбить наверное, - уклончиво ответил я.
Как рассказать тому, кто не знал мою бывшую девушку, сколько всего можно было увидеть в ее глазах? Как объяснить, какое это блаженство прикоснуться к любимому телу, вдохнуть любимый аромат, а главное в очередной раз убедиться, что эта женщина выбрала меня. Она со мной. Укрывать ее ночью, прижимать ее к себе и сходить с ума от невозможности своего счастья.
Как объяснить, как неприятны чужие прикосновения на своем теле. Как руки другой женщины кажется навязчивыми, неправильными. Ложишься рядом, вдыхаешь аромат, и понимаешь, что не то. Все не так. Не так целует, не так обнимает. Не так ласкает.
Коснувшись своих неотболевших воспоминаний, я резко потерял интерес и к собеседнику, да и к разговору вообще.
- Любишь бывшую что ль? - уточнил Серега.
- Люблю. Странно это все. Пока жили вместе - бесился аж. Орал, что-то типа "ты же взрослая женщина, выключи на хрен свое детство! Хватит!", а теперь полжизни бы отдал, что бы вернуться в то время.
- А она что?
- Видеть меня не хочет, - признал я. Точнее, видеть-то видит. Иногда даже пиво вместе пьем. Но не коснуться ее, не поцеловать. Все под запретом. А я с ума схожу. Ночами снится. Ни с кем себя не вижу, кроме как с ней.
Серега понимающе кивнул.
- Не пробовал с той, другой, еще раз попробовать? Которая тебя любит.
- Не хочу даже, - пришла моя очередь скомкать банку. - С ней-то все могло получится. Мне только позвать ее надо. Пишет мне, мол, люблю и все тут. Фотки шлет. Но фото полуголая, только руками прикрывается. Ну, а я-то нормальный мужик. Реакция естественно есть. Пишу мол, супер и все такое. А потом понимаю, что перед глазами обнаженная фигура, но другая. А той, которую сам люблю. Вот и чувствую себя тварью и козлом. А женщина-то старается - фотка в ванной, грудь открыла, фотка в новом нижнем белье и тут же без него - все для тебя дорогой. А мне не от нее это надо, понимаешь?
Серега странно на меня смотрел. Не знаю, много ли лишнего я наболтал, но взгляд моего собутыльника стал отстраненным.
- Пойду, чувак, - сказал он, поднимаясь с лавочки. - Мириться пойду. Может и правда, наладиться все еще.
Мы пожали друг другу руки. Вряд ли мои пьяные речи могли так подействовать на него. Хотя, кто знает. Буду считать, что помог в сохранении семьи. Если только его жена не огреет пьяного мужа сковородкой по голове, не дав ничего сказать.
Я сам не заметил, как поднялся с лавочки и тоже медленно зашагал. Куда я шел, я не понимал. Да и не задумывался над этим. Покуривая сигаретку и резко трезвея, я с полным для себя удивлением обнаружил, что стою возле ее подъезда. Милая моя девочка, ну куда же я от тебя, если даже сейчас ноги сами несут к тебе.
Аккуратно поднявшись по лестнице, я прижался к ее двери. Как обидно, что лист этой жестянки меня отделяет от моего счастья. Бессилие и безысходность накатило дикой волной. Я не знаю, плакал я или нет, скатываясь по двери.
Когда гребанная жестянка стала медленно открываться, я не сразу понял, что произошло. Я потерял равновесие и рухнул на холодный пол подъезда. Вокруг все плыло и кружилось.
- Максим? - ее голос, прозвучавший откуда-то сверху, я бы узнал из тысячи других голосов. И только он мог привести меня в чувство в этот момент.
Она стояла передо мной в домашних тапочках, с растрепанными волосами и самым милым сонным личиком, какое мне только приходилось видеть.
- Леся, прости, - тут же отозвался я. - Я мудак, козел и урод. Только дай мне остаться. Позволь все исправить.
Это были единственные слова, на которые хватило моих сил. Я не соображал, как ее хрупкие и нежные ручки смогли поднять меня с пола. Как она довела меня до ванной. Как уложила спать.
***
Просыпаться в квартире любимой женщины - это высшее блаженство. Я ощущал ее запах, ее незримое присутствие. То, что я проснулся у Леси, я понял сразу. Диван, заботливо расправленный для меня в зале, был знаком мне до одури. Я помнил здесь все: начиная со старенького телевизора в углу, заканчивая подаренной мною рамкой для фотографии, которая по-прежнему оставалась пустой.
- Проснулся? - тихо спросила Леся, присаживаясь на край дивана.
Она тут. Похмелье как рукой сняло. Ее голос - ласковый, нежный и такой родной. В нем больше не холодных ноток, нет разочарования или наигранно-веселых интонаций. Она снова стала такой, какой я ее знал, какой полюбил.
- Леся, девочка моя, - зашептал я, обнимая ее так, словно опасаясь того, что она исчезнет.
Мы не говорили о будущем, не обсуждали прошлое. Мы, обнимая друг друга, лежали на диване и рассматривали город через огромное окошко.
- Это все наше, - зашептала Леся мне на ухо, еще сильнее прижимаясь ко мне своим обнаженным телом. - Весь мир к нашим услугам.
И я действительно чувствовал, что это так, ведь в моих руках было самое дорогое его сокровище.
Эпилог.
- Петр Ильич, он улыбается, - почти испуганно прошептала молоденькая медсестричка, впервые зайдя в палату.
- Неужели, - недоверчиво откликнулся врач, походя ближе. - Действительно улыбается, впервые за последние месяцы.
Максим улыбался, рассматривая невидящим взглядом белую стену перед собой. Лиля недоверчиво рассматривала красивое, но изможденное лицо молодого парня.
- А он долго так? - осторожно спросила девушка, ставя парню капельницу с физраствором и успокоительным.
- Лилечка, он уже три года в таком состоянии, - печально отозвался Петр Ильич. - Сначала улыбался, разговаривал с кем-то. Потом крушил все и плакал, а потом затих. А сейчас, значит, улыбается. Видимо, состояние можно считать стабильным. Лиля, завтра можете убавлять долю успокоительного.
- Красивый такой, молодой совсем, - прошептала она, легким касанием убирая с его лица непослушную челку. - Я к тебе еще приду, сказала Лиля, отходя от кровати.
Максим никак не отреагировал. Он по-прежнему лежал на кровати, а его лицо озаряла самая счастливая улыбка. Он не слышал, как Петр Ильич и Лиля тихонько вышли из палаты, оставив его в полумраке комнаты без окон.