Зима. Мороз тысячью острых игл вонзается в покрасневшую кожу. Кружась и падая в безумном танце, снежинки окрашивали всё вокруг в ослепительный белый цвет. Снег скрипит под ногами, когда я спешу домой, чтобы согреть окоченевшее тело.
Холодная ручка двери открывает вход в пространство, согретое дыханием уюта. Что ни говори, а всё же приятно после ледяного хаоса улицы оказаться в геометрически выверенном квадрате тепла. Горячий чай в железной кружке, удобное кресло и озябшее тело, закутанное в клетчатый плед,- всё это треугольником вписано в квадрат комнаты. Фигура кажется прочной и надёжной, но это обман: квадрат сначала медленно тает, затем кристаллизуется в помещение морга, которое наполнено мёртвенно-жёлтым светом, словно лицо покойника. На прямоугольных и круглых столах морга лежат туши человеческого мяса. Оно, мясо, выглядит довольно аппетитно, будто его только что вынули из наваристого борща. Весёлый патологоанатом, держа в одной руке нож, а в другой - вилку, готовится приступить к трапезе. Но тут он бросает случайный взгляд на соседний стол, где лежит завернутое в клетчатый плед тело. Патологоанатом подходит к телу и заносит над ним нож...
- И ты, Брут?! - вскрикнуло мясо.
Приступ страха прекратил кошмар. Видение осыпалось мишурой. Снова комната: мягкое кресло, дрожащее от испуга тело, разлитый на плед чай. Я осмотрелся вокруг, моё внимание привлекла железная кружка, что стояла теперь возле кресла. В ней появился сгусток свежей крови. Неожиданно обычная железная кружка превратилась в Священный Грааль. Но это ещё не всё: плед стал вдруг белым, как снег, саваном. Не успел я опомниться, как кресло подо мной трансформировалось в гроб. - Чёрт бы побрал эти метаморфозы,- прохрипел я надорванным голосом.
Но моё возмущение прервала резкая боль в горле. Обхватив его ладонями, я нащупал на шее ровную линию пореза, из которой сочилась кровь.
- Боже, да это же моя кровь! Неужели я умираю? - подумал я в ужасе.
В это время в комнату вошёл патологоанатом, но в руках у него были не вилка и нож, а линейка и циркуль. Присмотревшись, я узнал в нём геометра Евклида. Евклид сначала долго замерял на мне что-то линейкой, а потом вонзил в моё сердце жало циркуля, как осиновый кол в упыря, и начал, шепча какие-то формулы, очерчивать вокруг гроба магический круг. Силы покинули меня. Я провалился в темноту. Я ощутил, что меня замуровали внутри отвратительной мёртвой плоти, словно похоронили заживо. Потом стало легко и я полетел по длинному чёрному тоннелю навстречу маленькой точке света. Точка постепенно увеличивалась, пока не превратилась в ослепительный океан, который меня полностью поглотил. Но этот свет был необычным: он разговаривал со мной. Свет сказал:
- Я есм Великий Геометр. Теперь ты, сын мой, распавшись на сотни параллельных и непересекающихся линий, станешь очередным доказательством божественной аксиомы. А теперь посмотри на мир, что ты покинул.
И тут я увидел среди линий, квадратов, ромбов и других фигур сотни, тысячи электрических глаз, которые следят за каждым движением человека. А среди них был самый большой и самый страшный глаз. Страшен он был потому, что не он наблюдал за человеком, а человек смотрел на него, как загипнотизированный, и подчинял свои мысли и чувства влиянию большого глаза. Ужас охватил меня. "Сон это или явь, - воскликнул я, - Сон или явь? Или, может, одно и то же?".
Зима - белое, морозное, скрипучее. Снег скрипит под ногами, когда я спешу домой, чтобы согреться. Как всё же приятно после ледяного хаоса бессознательного оказаться в геометрически выверенном пространстве реальности. И снова...