...Все, кто разрушал Храм, следующую весну уже не встретили! Было ли это совпадением или случайностью, но, по крайней мере, проклятие той молодой девушки, с истово-бледным лицом и глубокими тенями под глазами, как у Морозовой из знаменитой картины, сбылось полностью.
Церковь называлась Рождество Пресвятой Богородицы, но в округе все ее называли уважительно-просто Храм.
Никто не знал, откуда приходила она к Храму, но ее всегда видели у церкви на родительские дни. Девушка была одета под монашку, но, несмотря на это, было все-таки видно, что она еще очень молода -- на вид не больше восемнадцати.
Имени ее также никто не ведал. Правда, девяностолетняя бабушка Чудиниха -- Чудинова, как-то внимательно вглядевшись в лицо девушки, проговорила, - ну, вылитая Палагеюшка в молодости, уж не внучка ли случаем?.. Матушку Палагеюшку-то с Настоятелем, здесь у Храма, похоронили, я помню.
-- А, вроде, как похожа, -- кивнула из-под руки Караниха - Каранова которой было тогда то же лет эдак под восемьдесят пять.
Мало кто сейчас в селе помнит не только массивный каменный забор церковной ограды, но и сам Храм. И тем более не предполагают даже, что у бывшей церкви похоронены Настоятель прихода -- отец Димитрий и супруга его -- матушка Палагея.
Вспоминают, правда, иногда, что, производя планировку под клуб, бульдозер выворотил надгробную плиту со старославянской вязью букв...
Дикая бригада кавказцев, сгоряча взявшая подряд на снос всей церкви, смогла с большим трудом сбросить только колокольню с крышей и продолжать работу отказалась. Соединение кирпичей было замешано на куриных яйцах с выдержанной без доступа воздуха известью и белой глиной. В результате, легче было разрушить камень или сам кирпич, чем разъединить их. Не брал ни один лом.
Если бы эта бригада знала, она бы отказалась намного раньше. Но ребята весело смеялись тогда, на ее роковое предречение и кричали сверху, -
-- у нас, дэвушка, совсем другой бог и мы вашего не боымся.
Им бы постучать о дерево тогда, казанками пальцев!
...Через пару месяцев, протопив печь углем в общежитии, где жили эти строители, бригадир по неосторожности прикрыл на ночь вьюшку трубы. К утру в живых остался только он один, так как спал у двери и от нее поступал небольшой приток свежего воздуха. Остальные так и не очнулись от угара.
Парализованного бригадира увезли в районную больницу, где он и скончался на следующий день.
Прошло уже немало лет с того времени, но, проходя мимо этого места глухой ночью, у старых местных жителей порой пробегает холодок по спине.
Взрывать церковь не решились -- вблизи стояли дома. И тогда подключили технику. Храм растаскивали двумя тяжелыми гусеничными тракторами, зацепив тросами за углы. Тросы рвались -- мужики ругались, но продолжали выполнять распоряжение своего начальства...
Потом тракторист Белоглазов Егор, попьяне, сорвался на том тракторе с деревянного моста в речку Чумляк, когда зимой поехал за каким-то грузом на станцию. Лед не выдержит удара стальных гусениц. Егор не успел выбраться из кабины.
Второй тракторист -- Бурсин Степан, получит на покосе укус клеща, зараженного энцефалитом. У Степана попытались взять для анализа пункцию спинного мозга, но неудачно. Он умер в последний день зимы, от тяжелого паралича.
...Когда к церкви подъехал на служебном автомобиле "Москвич" парторг, который, кстати, и был автором этой акции вандализма, как будто в селе не было другой площади, чтобы построить клуб, -- эта девушка неистовствовала у Храма.
Парторг, убежденный теоретик-коммунист, попытался ее утихомирить и с упоением обрисовал сияющие чертоги будущего клуба. Он объяснил ей, что это была его идея снести церковь и что ему удалось даже переубедить председателя колхоза, который поначалу был категорически против этого. Парторг умолчал, правда, что нажать на председателя ему удалось не без помощи районного начальства. Но она, грозя ему сухим кулаком, и глядя, как рушат монолитные стены, неистово убеждала, что нельзя ломать Душу народа, чтобы на этом месте построить что-то новое, пусть даже и красивое.
Парторг мало-помалу начал распаляться и пуганул ее статьей за агитацию. Тогда эта девушка, перекрестив Храм и указав перстом на парторга, грозно предрекла, - антихрист, ты на месте красоты убитой, сам не живой лежать будешь, а храм твой новый, как и этот, то же разрушен будет.
Парторг посмеялся тогда над блаженной, но в райцентр позвонил, чтобы проверили у агитаторши документы. Однако милицейский наряд до села не доехал. На крутом Покойницком повороте, как его обычно все называли из-за часто случающихся здесь аварий, УАЗ-ик повело и он "поцеловав" березу, лег на бок. К счастью, на этот раз обошлось без жертв.
...В день, когда открывали новый сияющий клуб, по дороге из райцентра домой, скончался парторг. Его пригласили в район на совещание, после которого он заехал в гости к родственникам. Там выпили. К вечеру стал покрапывать дождик, и парторг, несмотря на уговоры остаться до утра, заторопился домой. Где-то уже на половине пути полил сильный дождь и его "Москвич" стащило с дамбы. По воле рока, у него не оказалось с собой запаса ампул с инсулином, а он был диабетиком...
Парторга обнаружили утром. Он не дошел всего каких-нибудь метров сто, до крайних домов.
...Обитый красным кумачом, гроб парторга установили для прощания в клубе.
Да! Ее проклятие сбылось полностью. Уже с середины девяностых Мартыновский сельский клуб стоял с размороженной системой отопления, с выбитыми стеклами и перекошенными дверями.
А ведь когда-то этот клуб гремел на весь район. Здесь была лучшая художественная самодеятельность. Каждый праздник концерты, а молодежь расходилась по домам обычно уже за полночь. На индийские фильмы собирались почти все жители деревни. Но все прошло. Трудно теперь сказать почему. Может, из-за того, что уволили прежнего заведующего клубом, который хотя и выпивал, был человеком талантливым и фанатично преданным своему делу, может, из-за нехватки денег на содержание здания. Может, по какой другой причине, кто знает. Да и не важно это уже теперь...
Как-то бывший председатель колхоза, который находился уже на пенсии, решил съездить с внуком в Челябинск, чтобы окрестить мальчонку в церкви. Когда уже после крещения они выходили из ворот церковной ограды, бывшего председателя будто холодом по спине - та девушка! Вернее, женщина уже. Удивительно, но она не изменилась почти, хотя столько лет прошло с того времени. Лишь, тени под синими, словно глубокий омут, глазами, стали резче, на этом истово-бледном, как у Морозовой из той картины, лице.
Она вышла из черной "Волги" с молодой девушкой, очень похожей на нее, видимо, дочерью, и они, повязав на головы темные платки, направились к церкви. Здесь их знали: нищие и богомолки, здороваясь, кланялись им.
Бывший председатель колхоза долго смотрел им вслед. Он понял вдруг, что, возможно, был в силах тогда спасти от разрушения свой Родной Храм, который помнил еще пацаном. От его слова, может быть, тогда зависела судьба церкви.
Старый председатель медленно вынул из кармана деньги, на которые собирался купить себе новый костюм к свадьбе младшей дочери, и вернувшись к паперти, раздал их блаженным и нищим. На помин своего родного распятого Храма.
Глава I
Огонь
сгоревших звёзд
...Адмирал, сидя на белой бурке, которую он положил прямо на июньскую траву, неотрывно и устало смотрел в ночное прозрачное небо. Большая Медведица. А вот там -- Полярная звезда! Когда-то на севере она горела прямо над его головой...
Как давно это было и как жаль, что нельзя вернуть прошедшие годы,
даже на миг. Нет такого корабля, на котором можно было бы уйти по ночному небу туда, где нет ни красных, ни белых, ни зеленых...
Адмирал, вздохнув тяжело, поднялся и прошел в палатку, которая находилась на пригорке, возле молодой раскидистой березки. Внизу чернело полузаросшее камышом озеро. Поистине волшебный вид! На фоне далеких, ярко горящих звезд.
Если бы не война.
...Адмирал положил руку на плечо безмятежно спавшего девятилетнего мальчика. Это был сын офицера, недавно погибшего в одном из боев с красными.
-- Всякое может случиться, Коля, -- говорил вполголоса Адмирал, глядя на свечи, догорающие в литом серебряном настольном канделябре -- но я не хочу, чтобы и ты сгинул в этой мясорубке. Ведь кто-то должен остаться из нас. Здесь у себя, я уже не всем доверяю, а дело касается твоей жизни, в первую очередь, ну и не большой части казны с оружием. Местный священник честный человек и ты, пока останешься у него. Но про казну, не должна знать ни одна живая душа, только ты один.
-- Я с вами, -- умоляюще поднял глаза на Адмирала мальчик.
-- Не... сейчас, -- с трудом проговорил Адмирал, сглотнув сухой комок, застрявший в горле. -- Я заберу тебя, потом и мы уедем, далеко-далеко. Ты учиться будешь, на морского офицера.
Адмирал постарался улыбнуться.
-- Нет, я геологом буду, -- снова поднял на него глаза, мальчик.
Но тот, погладив его ладонью по голове, устало подошел к настольному серебряному канделябру, и вынув из ножен кинжал с лезвием из дамасской стали, несильно полоснул по вензелю, формой, напоминающий завитой лепесток. Тот беззвучно упал рядом, словно кусок масла.
-- Коля, если я, ну вдруг, не смогу за тобой сам приехать, то человека пришлю, и он тебе вот это передаст. Тогда можешь доверять ему, как мне. И еще... если захочешь отомстить за отца, мсти им, а не России. Она ведь у нас одна. На всех.
Глава II
Диакон
К первой платформе Челябинского вокзала подошёл скорый из столицы.
Из купейного вагона одним из последних не спеша сошёл молодой высокий человек, с худощавым бледным лицом и не большой русой вьющейся бородкой. Одет он был по последнему слову моды. Из-под слегка нагнутого поля щегольской шляпы уверенно и немного даже нагло, смотрели тёмные пронзительные глаза.
Опустив на платформу красивый кожаный чемодан и оглядевшись, он медленно вынул из кармана блестящий портсигар, открыл его и... взяв несколько конфеток монпансье, захлопнул крышку и отправил его обратно в глубину кармана. После этого, подняв чемодан, он направился к дверям каменного железнодорожного вокзала.
На первый взгляд, этого человека можно было бы принять за инженера какого-нибудь крупного завода или же, к примеру, за музыканта. Но и в то же время он запросто мог сойти и за марафетчика, валютчика, щипача, фармазонщика. В общем, за жулика и жулика пошиба крупного.
Но все эти предположения рассыпались бы в пыль, узнай кто-нибудь из посторонних, кем этот человек был на самом деле. Человек этот, как ни странно, принадлежал к людям духовного звания и в подтверждение этому у него во внутреннем кармане пиджака находился диплом об отличном окончании Загорской духовной семинарии и направление в один из районов Уральской области, где ещё сохранилась действующая церковь. Шёл двадцать девятый...
Год, когда духовные и материальные оплоты православной веры разрушали по всей России. Их разрушали те люди, родители, деды и прадеды которых, когда то не жалели живота своего, за торжество Православной веры и Руси...
Молодой человек между тем вежливо о чём-то поинтересовался у девушки, сидевшей в билетной кассе, а затем взглянув на циферблат своих массивных карманных часов, снова вышел на воздух. Немного подумав он и направился в сторону ресторана, но вдруг остановился. Его внимание привлёк верзила, бежавший с большой сумкой через пути, к лесопосадкам. На платформе плакала девушка, крепко прижав ладони к лицу. Этот молодой человек, с необычайной прытью кинулся за убегавшим. Догнав верзилу уже в лесопосадках за путями, он с силой ударил его в спину. Тот упал, но тут же резво поднявшись, выхватил "финак". Но его руку обхватила железная ладонь догонявшего и сжала с такой силой, что у верзилы захрустели кости. Через минуту тот уже лежал на земле со сломанной рукой, а молодой человек с сумкой в руке и финским ножом в кармане, шагал в сторону платформы...
-- Я вам очень благодарна, ведь здесь все мои вещи. Я уже думала, всё! Он ко мне подбежал, сам такой большой, и как только вы с ним справились?!
-- Ну, это для меня не проблема. - Я мастер по гирям, поэтому не только руку, но и подкову сломать могу.
Девушка недоверчиво посмотрела на человека, способного сломать подкову. По её представлениям, он, видимо, должен был иметь, как минимум, сажень в плечах и огромные по размеру бицепсы. По деревенским меркам, на Геркулеса он не походил.
-- А знаете что, таинственная незнакомка, пойдёмте отсюда, куда-нибудь. В ресторане посидим, чаю попьем что ли, а то нас милиция может "повязать". Похитителя то, я, видимо, прилично зацепил.
"Уральские пельмени" -- ресторан. Если вы не против, то приглашаю. Кстати, меня Андреем звать.
Взглянул на девушку своими пронзительными тёмными глазами и в эту минуту, действительно на миг став похожим на разбойника, молодой человек.
-- А меня Тамара, -- тихо проговорила девушка, бросая беспокойные взгляды на ресторан.
-- Царица Тамара - знаменитое имя, -- заметил Андрей, ещё раз внимательно взглянув на девушку.
У неё была чисто российская долговечная красота. - Среднего роста, с мягкими чертами лица, пышной косой и формами, она видимо без особого напряжения справлялась с не лёгким домашним трудом деревенской девушки. Ну, а в том, что она из деревни, молодой человек почему-то не сомневался, хотя было видно, что его знакомка старается всё-таки одеваться с претензией под город, так сказать.
-- А я в ресторане никогда раньше не была, неудобно как-то, -- нерешительно остановилась перед стеклянными дверями Тамара.
-- Неудобно только Бурёнку, на морозе доить. Ничего, хотя бы раз разрешается и в ресторане побывать, -- наставительно проговорил Андрей...
Заказав две порции пельменей, запеканку, картофеля, салат и чай, а также полграфина водки, Андрей внимательно выслушивал свою немного смущающуюся собеседницу.
Минут через пятнадцать он уже знал, что Тамара сама из деревни, учится в Троицке, в педагогическом училище и что у неё есть сестрёнка и брат. И вообще, больше всего на свете она любит учить и воспитывать детей. Из-за этого и поступила в педагогическое училище.
-- А вы, Андрей, где работаете, -- поинтересовалась вдруг девушка.
Тот в ответ проделал неопределённый жест рукой, выпивая очередную рюмку водки.
-- А я недавно книгу читала, так вы там на одного героя похожи.
Андрей только грустно как то усмехнулся и проговорил, -
--скорее всего, на преступника какого-нибудь? Девушка опустила глаза и покраснела. Было видно, что Андрей был недалёк от истины.
-- По ресторанам видно часто ходите, Андрюша, -- снова подняла на Андрея глаза девушка.
-- Приходилось иногда, в столице, -- негромко ответил тот.
-- Так вы москви-и-ич, -- протянула Тамара, интересом провинциалки к столичному жителю.
-- Не совсем - с Подольска.
-- А родители у вас, -- с чисто деревенским любопытством, вновь поинтересовалась девушка.
-- Дед священник, был... отец хирург. Ну, а мама, в общем, её работа с музыкой связана, -- эти слова Андрей проговорил с какой-то скрытой тоской и болью.
-- И вы тоже, музыкант, -- определила Тамара.
-- Я уж скорее тогда не музыкант, а певец, по роду своей профессии. Хотя немного жаль, что не музыкант. Возможно, сейчас в Москве бы жил, хотя я на судьбу не в обиде, что сюда приехал. Зато с вами вот познакомился, давайте, за дружбу, -- поднял рюмку Андрей.
Через полчаса они стояли на перроне. Тамара, глядя на Андрея снизу вверх уже доверчивыми глазами, тараторила, -- нет, правда. Вы, Андрей, если вдруг в Троицке будете, То... может быть... зайдёте к нам в училище. Спросите Тамару Алексееву. Так мы вас с девочками будем ждать. Нет, правда.
Её знакомец, грустно взглянув куда-то за самый горизонт, негромко проговорил, -- да я бы и сейчас с удовольствием умчался бы с вами куда-нибудь, но, к сожалению, мне необходимо ехать в другую сторону. Но я приеду. Правда! -- улыбнулся все-таки, наконец, Андрей. -- Кстати, я вам сейчас свой новый адрес напишу. Может быть, вы мне напишите, хотя бы пару строчек. Я буду очень ждать.
Андрей извлёк из кармана блестящий портсигар, в котором вместо папирос находились конфеты-монпасье, и на внутренней стороне крышки что-то вывел небольшим карандашом.
-- Возьмите, в поезде прочтёте. А это вам, для самозащиты -- пришлёпал Андрей на ладонь девушки реквизированный финский нож с удивительно красивой рукоятью, исполненной с немалой художественной фантазией, которая сделала бы честь даже для художника-чеканщика.
-- Подарки у вас, страшные какие-то.
-- Зато от чистого сердца. Ну, прощайте, -- и Андрей, наклонившись, поцеловал девушку в щеку.
-- До свидания, -- успела проговорить Тамара.
...Когда поезд набрал скорость, Тамара открыла портсигар и от удивления её брови "поползли" вверх. Девушка несколько раз прочла адрес, написанный красивым каллиграфическим почерком:
Уральская область,
Ялано-Катайский район,
Село Мартыновка,
Церковь Рождества Пресвятой Богородицы,
Священник (диакон) Целярицкий Андрей.
Глава III
Церковный
редут
- Церковь наша называется Церковь Рождества Пресвятой Богородицы. А вас, значит, звать Андрем Петровичем?
- Да, - Целярицкий. Учился в Загорске и к вам, диаконом.
Настоятель тяжело вздохнул. -- Да! Жизнь наша грешная.
Уже старый, с белой, как лунь головой, отец Димитрий с оттенком жалости смотрел на молодого, ещё неженатого, не совсем похожего на духовную особу, диакона.
-- Что вы так на меня смотрите, отец Димитрий? Почувствовал себя неуютно и неуверенно под взглядом настоятеля Андрей.
-- Да, вспомнил вот, когда и я впервые так же. Ещё при Александре. Но тогда времена были другие. Духовные времена.
Тяжёлые, кованые двери церкви приоткрылись, и в них показался среднего роста крепкий на вид юноша лет девятнадцати, со светлыми, как лён, волосами.
-- Пойдём ужинать, дед. Ждём же, -- нетерпеливо обратился он к отцу Димитрию.
-- Сейчас-сейчас, Колюшка. Придём, скажи бабушке -- пусть готовит на четверых. Мы с диаконом Андреем, подойдём сейчас.
Юноша, резко повернувшись и громко скрипнув своими начищенными хромовыми сапогами, буркнул:
-- Ладно!
...В метрах ста от церкви, стояли два добротных особняка. Один из фиолетового кирпича. В нём жила семья отца Димитрия, в другом -- деревянном, раньше проживал прежний диакон. Теперь он пустовал.
Матушка Палагея, между тем уже приготовила рыбный пирог, картошку с яйцами, принесла из погреба солёных груздей и много ещё чего, названия которому Андрей даже и не знал.
Матушка на вид казалась намного моложе своего мужа -- Настоятеля Димитрия. Это было, видимо, следствием её не политизированных женски - философских умозрений на современную жизнь.
Отец Димитрий хотя внешне и жил ровно, внутренне же все изменения, которые начались с семнадцатого, психологически как бы пропускал через себя...
В виде исключения, за столом отец Димитрий разрешил себе выпить чарку, настоянную на лечебных травах -- наливки, изготовленной, кстати, по особому рецепту, лично матушкой Палагеей. Вообще, настоятель в последнее время пил очень редко -- прихватывало сердце.
За трапезой просидели добрых часа два. За разговорами и воспоминаниями о прежней жизни время прошло незаметно. Но, в конце концов, настоятель тяжело поднялся из-за стола и обратился к внуку:
-- Коля, возьми ключи -- покажи диакону Андрею дом, а я отдохну немного.
Когда Настоятель скрылся в спальне, Николай с новым служителем церкви отправился принимать особняк.
-- Прежний-то диакон уехал полгода назад, но обстановку всю здесь оставил. Торопился. С местной властью у него не пошло. А дед мой, уже старый, с комиссарами не спорит.
Николай подпрыгнул и как-то по мальчишески ловко "приземлился" в кресло, обитое кожей.
-- Я-то только позавчера приехал. В Челябинске учусь. На инженера. Третий курс уже закончил.
Андрей всего года на три был старше Николая, и у них сразу же сложились дружеские отношения на "ты".
Он же, между тем, осторожно сел в кресло напротив и взглянул через окна на темнеющие силуэты Храма.
-- А церковь-то, видно, у вас давно не обновлялась. Купола облезли, штукатурка обвалилась.
-- Денег "нема"! -- нехотя отозвался Николай. -- Вернее, деньги были, но в Совете кто-то из прихожан их "засветил", ну их и... В общем, долго рассказывать. Из-за этого прежний диакон с властями и скандал закатил, а уполномоченный его чуть на Колыму не укатал.
-- Слышь!? -- обратился он вдруг к Андрею. -- А ты чего, холостой что ли? Тогда придётся тебе здесь подыскать невесту. По канонам-то, диакону жену положено иметь.
Андрей, пожав плечами, нехотя пояснил:
-- Да всё как-то некогда было. А послушай, Микола, -- ненавязчиво сменил он тему. -- Давай приезд мой отметим. Да и ты третий курс закончил всё-таки. Я в ресторане бутылку коньяка прихватил.
-- Ну! Чтобы церковь тыщу лет простояла! И вера чтобы тыщу лет!
Подняли стопки. На улице темнело. Послышалось щёлканье кнута. Гнали табун.
-- Крепкий коньячок! Не причастие. -- Отпивая из рюмки, оценил напиток Николай.
От обильной трапезы и наливки с коньяком, стало немного жарко. Андрей расстегнул несколько верхних пуговиц своей "толстовки", сшитой из тонкого дорогого сукна.
-- Этот подсвечник-то мой, я прежнему диакону на время давал. -- Зажигая свечи в серебряном литом настольном канделябре, проговорил Николай. -- Я ему толковал -- не так надо! Ты, говорю, если хочешь добиться... -- повернулся к Андрею Николай и вдруг умолк, глядя на открытый ворот диакона Андрея, который подливал себе в рюмку коньяк -- на груди у диакона покоился массивный кованый серебряный крест, на серебряной же цепи.
Но Николай смотрел не на Распятие, а на тускло поблескивающий завитой вензель -- на золоченом гайтане, который был, видимо, когда-то изготовлен из офицерского аксельбанта.
-- Талисман? -- После довольно продолжительного молчания глухо спросил Николай, взглянув в самые зрачки диякона Андрея.
-- Скорее память, -- не сразу ответил тот. -- Это отца моего. Когда за ним пришли, он мне почему-то адрес именно вашего прихода успел шепнуть. Ну, а вензель, он мне, примерно за неделю до своего ареста благословил. Предполагал уже, наверное. Его ведь перед этим несколько раз в органы вызывали. А ведь когда-то мама со слезами отца за кордон уговаривала. Не поехал!
И диакон Андрей, подняв рюмку с коньяком, залпом осушил её.
-- А взглянуть не дашь? -- протянул руку Николай.
Андрей вопросительно поднял глаза на собеседника, но ни слова не говоря, поставил на стол рюмку и, сняв золочёный гайтан с вензелем, подал его Николаю. Тот бережно взял его в ладонь и медленно подошел к литому канделябру...
-- А может быть.. Ну, слова какие-нибудь, ну, может, сказал чего? -- с трудом сглотнув застрявший в горле комок и прикладывая вензель к подсвечнику, который точно пришелся к срезанному краю, тихо спросил Николай.
-- Успел сказать, чтобы простил их. Чтобы не мстил... -- не сводя взгляда с рук Николая, который держал вензель у подсвечника, с расстановкой проговорил диакон Андрей. -- Только вот не знаю, кому передать и... простить за что...
Переведя взгляд в окно, за которым уже совсем стемнело, Николай прошептал:
-- Адмирал добрый был. Он может, и простил бы. А я не могу! Рад бы, да не могу. Я им за отца и адмирала...
Глава IV
Дела мирские
Подняв младенца из купели, отец Димитрий торжественно посмотрел на мать ребёнка.
-- Ну вот, Наталья! Теперь твоему Савелию никакие болезни не страшны, его ангелы оберегать будут.
Женщина с благодарностью подняла взор на Настоятеля.
-- Спасибо вам, батюшка. А то он у нас слабеньким родился. Только вот, просьба к вам большая. Не сообщать... Я ведь учительница.
Настоятель, глубоко вздохнув, понимающе кивнул головой.
-- Вообще-то, нам "власти" велят отчитываться. Ну, да ничего.
Мать грудного Савелия, еще раз с благодарностью посмотрела на Настоятеля.
-- Спасибо вам ещё раз, большое. И... не откажите нам. В субботу старшая дочь замуж выходит, за Ивана Дубинина. Так вы, батюшка, пожалуйста, уж приходите, благословите молодых. И вас, диакон Андрей, то же милости просим на свадьбу...
--Горько! Горько! Горько!!! За молодых. Чтобы детей дюжина. Чтобы тёща зятя не ругала. Чтобы муж жене обновы дарил. За родню...
Пили все. До дна. И сразу же наливали ещё. По полной. Через край.
Вишнёвка по вкусу напоминала обыкновенный сок. Была душиста и приятна на редкость, ну а по крепости превосходила любую бражку. С первой же чарки "ударяла" в голову и ноги. На столе тренькали стаканы -- наяривали плясовую.
Кто-то горланил частушки, одновременно выплясывая пируэты "Барыни".
...Самолёт летит, колеса вертятся,
А танцевать с тобой мине не терпится...
Компания, сидевшая напротив диакона за столом, под аккомпанимент двухрядки выводила -- "Шумел камыш".
...Э, гнулись,
А н-н-ночка тё-о-омная-а-а была-а-а
О-о-одна возлюбленная па-а-ара
Э да всю н-н-н...
Свадьба, что называется, достигла своего апогея.
Диакон Андрей с затаённой завистью глядел на веселящихся. Сам он, чтобы не ударить в грязь лицом и держать профессиональный фасон, выпил всего лишь пару чарок наливки. Ему было немного обидно от того, что он не может так же, как все, напиться -- расслабиться и сбацать, например, "Цыганочку" с выходом. Что-что, а плясать он умел классически.
-- А вы что же, батюшка-диакон? Совсем не пьёте? Оскоромиться боитесь? -- с улыбкой обратилась вдруг к Андрею молодая, очень миловидная с пышными формами женщина, подсевшая к нему.
-- В одиночестве не пью, тем более, что пить мне запрещает синод, -- но, всё-таки наливая из графина себе и женщине, ответил диакон.
-- Ну, что же. Давайте с вами, за знакомство. Андрей. Женщина, перед тем как выпить, слегка кокетничая, проговорила:
-- Ну, а я прихожанка Наталья... -- Поставив стопку на стол, Наталья вновь лукаво взглянула на своего "духовного" соседа.
-- А что же вы, Андрюша, с вашей-то внешностью, в военные не пошли или в лётчики, например?..
-- Я ведь человек благочестивый. Да и к тому же видение мне было, -- пристально глядя прямо в самые зрачки своей собеседницы, "объяснил" своё желание идти в священники, Андрей.
-- Говорите одно, а сами смотрите так. Ещё подумают чего, -- невольно опустила женщина взгляд.
-- Так мне можно так смотреть. У меня ведь только благостное на уме -- безгрешное, -- вновь взялся за графин с наливкой Андрей...
-- Голова, что-то закружилась. Пойду-ка я проветрюсь, на улице так хорошо сегодня. Вы не проводите меня? -- приложила Наталья белую холёную руку себе на лоб.
-- А ваш муж... -- усмехнулся Андрей.
-- Да ему уже не до этого. Вон он с вашим коллегой на философские темы беседует.
Действительно, в конце стола сидел мужчина лет пятидесяти на вид, лысоватый и располневший. Он, размахивая руками, что-то страстно доказывал Настоятелю. Муж Натальи был и вправду похож чем-то на философа.
-- Мы ведь из города, -- отвечая на немой вопрос Андрея, пояснила Наталья. -- По партийной линии мужа направили. А я, заведую маслозаводом сейчас. Хотя, если говорить честно, в этой работе почти ничего не смыслю.
Кто-то крикнул:
-- Горько!
Со стола упала и разбилась расписная фарфоровая кружка.
-- На счастье!!!
Глава V
Шумел камыш
Густые высокие камыши как будто тихо наигрывали с помощью ветра своеобразную мистическую музыку. Очень возможно, что молодому лешему, который коротал, ночь с юной же русалочкой, в таинственном ночном озере. С западной стороны задувал мягкий тёплый ветерок, а с бездонного неба лился почти осязаемым дождём, серебристый свет.
-- А вам нельзя чёрта вспоминать, вы ведь священник -- прошептала Наталья, глядя снизу вверх на "отца" Андрея. Тот же, казалось, забыв обо всём на свете, молча слушал трели сверчков, всплески рыб и те особые ночные звуки, которые особенно завораживают слух у ночных же озёр.
-- Вот видишь, куда я тебя завела, Андрюша. Андрей, очнувшись и вновь взглянув в бесконечно-бездонное небо, проговорил:
-- Утопить, наверное, меня хочешь, Наталья, в этом озере. Ради борьбы с религией.
-- Нет. Я хочу тебя просто задушить, -- прошептала женщина, прижимаясь к "святому" Андрею.
-- Ты ведь мне, что-то про отпущение грехов говорила, -- "напомнил" Андрей.
-- Отпусти мне, Андрюша, грехи, -- крепко целуя диакона, бормотала Наталья. -- Если бы ты знал, Андрюша, какая я грешная...
Диакон Андрей тихо подошёл к дому Настоятеля. Влажная травка-конопатка сильно скрадывала шум шагов. В зарослях акаций были слышны приглушенные голоса:
-- Я пойду. А то мама волноваться будет.
-- Ну, тогда, Валя, жду тебя завтра.
-- Хорошо, приду.
По небу промчалась комета, на миг прочертив по микроскопической части Вселенной свой огненный след.
-- Вот жизнь наступила. Даже желание загадать не знаешь какое. Может, исполнилось бы, -- как-то равнодушно подумал Андрей, в который уже раз глядя на усыпанное звёздами небо. Он ещё постоял минут пять, прислушиваясь к звуку трёхрядки со стороны гуляющей свадьбы и сделав несколько шагов к своему дому, столкнулся "нос к носу" с Николаем.
-- Ну, ты прямо как дух святой, -- сердито проговорил тот, вздрогнув от неожиданности. -- Даже шагов неслыхать. Ты, Андрей, уже со свадьбы, что ли?
Тот в ответ неопределённо пожал плечами:
-- Да, скучно, знаешь, стало. Познакомился, правда, там с одной...
Николай между тем, глядя куда-то в темноту и думая, видимо, о чём-то своём -- затаённом, неожиданно, вроде бы совсем не в тему, обратился к диакону:
-- Послушай, Андрей. У меня к тебе дело есть. Ты вот, например, как думаешь, золото в земле для чего закопанным лежит?
Диакон вопросительно посмотрел на Николая и неуверенно ответил:
-- Ну, может быть для того, чтобы людям помочь в тяжелое время.
Николай некоторое время стоял молча, а потом медленно проговорил:
-- Вот и я думаю. Только ведь помочь-то можно не только людям, но и Храмам, например! -- вдруг встрепенувшись, горячечно проговорил Николай. -- Вот если церковь нашу отреставрировать. Ну, чтобы купола золотом покрыть, фрески обновить. Она тогда ведь будет, как исторический памятник считаться.
-- И Храм уже не закроют, -- закончил за него мысль Андрей. -- Идея в принципе верная. В крайнем случае, жизнь Храма намного продлилась бы. Но ведь...
-- Я знаю, где взять деньги, -- опередил его Николай. -- В трёх-четырёх верстах отсюда озерцо есть. Рядом березнячок. Так вот, говорят, что каждую ночь на праздник Ивана Купалы в лесу этом папертники расцветают. А там, где они цветут, естественно зарыты сокровища.
-- Хорошо бы! Церковь специальным покрытием оштукатурить, обновить... -- размечтался диакон Андрей.
-- А давай проверим, -- предложил Николай. -- Сейчас полнолуние. Всё почти, как днём, видно.
Диакон, в упор взглянув на Николая, глухо проговорил:
-- Хорошо! Я не против взглянуть на то, как цветут папоротники... и на золото, если таковое имеется.
Глава VI
Поляна серебряных туманов
Стоя по колено в раскидистом, словно случайно залетевшим в этот берёзовый колок из доисторических времён -- папоротнике, Николай объяснил:
-- В самую ночь на Ивана Купалу, русалки эти выходят из озера на берег. И как раз в эту ночь расцветает папоротник. А когда луна...
-- Да! Месяц сегодня сияет вовсю. Даже как-то странно. Словно днём. Вон видишь поляну, на пригорке, где берёза? Взгляни, как будто серебром усыпали, -- восхищённо осматривался Андрей, не слушая друга.
-- Ну, ты, лес впервые, что ли ночью увидел? Лучше на тот белый валун обрати внимание. Папоротник-то возле него цвёл. Значит и золото здесь должно быть. Ты разве не хочешь, чтобы Православная вера и наш Храм как можно дольше сохранились? -- проговорил Николай.
-- Мне то хотелось бы, чтобы Вера и Храмы были всегда, -- повернулся к Николаю диакон Андрей. -- Но и в тоже время я с трудом верю, что здесь могут быть россыпи золота. Да если бы и были. С какой стати ты стал бы их "светить", как говорится, первому встречному.
-- Ты не первый встречный! -- глухо проронил Николай.
Минут десять он стоял молча, глядя на огромную берёзу на пригорке, который обрывистым берегом возвышался над озером. Потом медленно поднял голову и посмотрел на сияющий полный месяц.
-- Мой отец погиб, когда я ещё пацаном был, и мне его человек один заменил -- Адмирал, Мы даже собирались с ним уехать. Далеко-далеко. Сам он уже больше никогда не сможет за мной прийти. Но Адмирал через столько лет через тебя вот весть мне передал.
Диакон крепко сжал губы и пронзительно сузил глаза на Николая
-- Вензель? Но ведь его отец, наверное, мой должен был сюда привезти, -- вопросительно посмотрел на друга диакон Андрей.
-- Адмирал, когда уходил, то сказал: кто этот знак передаст тебе, то можешь доверять этому человеку. Доверять словно ему самому, -- глядя на белый в тусклом свете валун, негромко, словно кому-то бесплотному, прошептал Николай...
...Через полчаса активного труда белый кварцевый валун-галька был сдвинут, и из полумертвой глубины были извлечены две коробки из-под пулемётных лент и плоский ящик, сколоченный из реек морёного дуба.
-- А ты говорил деньги, золото, -- проворчал диакон Андрей, когда Николай вынул из поржавевших коробок два промасленных маузера с запасными обоймами.
-- Здесь что, склад оружия? -- Николай, вытирая рукавом маузер и на миг взглянув на Андрея, негромко пояснил:
-- Здесь шли когда-то бои. Ну, а мы с тобой комиссарам мстить будем. А то ведь они обнаглели совсем. Церкви ломают. Серебро в нашем Храме реквизировать собираются. Мужиков из деревни выселять начали. В ГПУ разговор короткий. Или шлёпнут, или на Колыму. А может, сдашь меня? -- снова сузил Николай глаза на диакона Андрея.
-- За кого ты меня принимаешь? -- обиделся тот. -- Да к тому же, у меня ведь счеты с ними. Отец под расстрелом, может, и маму взяли уже. А за веру православную -- если мы не заступимся... а да, что там, -- в сердцах махнул рукой Андрей.
Николай, виновато буркнул, - ладно, я пошутил. А золото в слитках здесь в ящике. Видишь знак Государственного Банка, -- кивнул на ящик с едва просматриваемыми орлами Николай.
-- Да нас же сразу заметут. Ты что собираешься, слитки на куски пилить и продавать, -- округлил глаза диакон Андрей.
-- У Швецова обменяем, на червонцы бумажные. Бывший купец местный. Ему во как сейчас втихаря капитал в золото перегнать нужно, -- полоснул себя ребром ладони по горлу Николай, -- мы три кирпича золотых возьмём, а остальное обратно спрячем. И ты, кстати, поосторожнее с маузером-то.
Глядя, как Андрей, взяв в руку оружие, стал целиться в берёзу на пригорке, поопасился Николай.
-- У него знаешь, какая убойная... -- начал он и вдруг застыл вместе с диаконом Андреем, глядя на берёзу на пригорке. Та светилась каким-то неестественным, ярко-серебристым цветом.
В зеленовато-серебристом полурасплывчатом тумане, возникла тёмным контуром палатка. Из неё, в белой бурке и папахе, вышел Адмирал.
Время сдвинулось. Ударила молния, и будто зелёные волны по лесу...
Гром шандарахнул так, что вздрогнули и закачались верхушки деревьев, от внезапно налетевшего вихря. На друзей посыпались крупные, тёплые капли дождя.