Аннотация: История о необычном Маяке и его гостях.
GIF87a��w�!юSoftware: Microsoft Office�,������?яяя���
"?Лн{Р'ґ��;
Ну, значит, так. На краю света стоит высокая-превысокая гора, поглядишь, так дух захватывает. Черная как сажа и гладкая как шелк. Её склоны отвесно падают в бездну, а вокруг вершины парят облака.
Туве Янссон.
история первая.Край света.
Прежде, чем стать Хранителем маяка, я пас серебряные луны на бескрайних солнечных полях. Я очень любил свое дело и сейчас воспоминания о тех днях наполняют моё сердце радостью. Мы не придерживались определенного маршрута, бродили, подобно дождевым облакам или ветру, полагаясь лишь на собственное чутье. Выбор был так велик: города и деревни, такие разные по характеру, но все хранящие живое тепло в сердце, золотые поля, сверкающие и переливающиеся, берега рек, поросшие желтолистными березами, древние сады, в которых круглый год плодоносят яблони. Там, куда мы приходили, все становилось иным, ненадолго, на день-два, меняли очертания дома, цвета под серебристым сиянием лун принимали невиданные оттенки, любимые люди виделись с новых сторон, а враги становились понятнее, увидевшие сияние лун забывали о слове скука, о том, что дни могут быть серыми. Забывали надолго, почти до следующей нашей встречи.
Но как-то я слишком долго следовал за осенним солнцем, зная, как оно обманчиво. Трава постепенно теряла золотой цвет, все слабее светилась по ночам, и так я узнал, что ночью может быть темно. Позже я понял, сновидения здесь не приходят днем просто поговорить, а во время сна на них можно только смотреть, как сквозь толстое стекло, не пропускающее звуки. Луны мирно паслись, и трудно было понять, удивляет их окружающее или нет, в конце концов, им хватало самих себя и собранных за годы воспоминаний.
Дни становились короче, ночи темнее, а путь солнца вел нас дальше. Со дня на день я ожидал снега, уповая на то, что с его приходом вокруг сделается светлее. И это сбылось, но в день, когда упали первые снежинки, я увидел край света.
Солнце уходило, величественно и устало, за древнюю скальную гряду, стеной преградившую нам путь. Все сияние нашего мира, казалось, отражается от скал, ослепительным теплым потоком откатываясь обратно. Я прикрыл рукой глаза, любуясь солнечными волнами и лунами, танцующими в их приливе. И тут я увидел, что на стене сидит человек-птица, крылатый и длинноволосый, он, казалось, впитывал солнечные лучи. В его руках были зажаты несколько цветков, но они не светились. Вообще. И он тоже не светился, он казался голодным деревцем, стоящим на границе дождя и радующимся хотя бы паре капель, упавших в землю около корней. Или свечей, всего лишь отражающей свет поднесенной спички. Наконец, согревшись, человек-птица поднялся в воздух, окутанный взмахами пшеничных волос и по-ястребиному пестрых крыльев, и я видел, что поднявшаяся преграда из лучей не дает ему приблизиться ко мне. Но он был счастлив, когда улетал прочь, это я тоже видел.
С тех пор я остался жить здесь. Сам того не ведая, человек - птица показал мне путь на древний маяк, кем-то построенный на скале, с уютным, хоть и одичавшим залом, хозяйственными кладовыми и милым крылечком, с яркой лампой наверху, свет которой рассеивается далеко на ту сторону края света. Конечно, никто не заставляет меня зажигать лампу, но мне кажется, это важно. Луны немного рассердились, узнав о моем решении, впрочем, мы скоро помирились, теперь они вольны сами путешествовать, если ощутят, что где-то нужны. К нам порой приходят гости, такие же пастыри лун, боги времен года и стихий, одинокие бродяги, а один раз - целый заблудившийся пикник.
Но я все жду, что однажды с темной стороны неба снова спустится человек-птица.
история вторая .Сердце зимы.
Я засыпал в тронутом морозцем белом мире, где даже сухое полено во дворе или бельевая веревка делались еще уникальнее от узоров изморози, а проснулся в сырое утро, расплакавшееся прежде, чем нашлась причина для слез. Два месяца холодов и снега перечеркнуло за ночь внезапное потепление. Мне даже показалось, оно шло куда-то и попало сюда заблудившись, а после село и разрыдалось.
С ведра капли падали в колодец, с неба они летели в ведро и за ворот плаща, пробегая липкими лапками по спине. Это было невыносимо, потому что бессмысленно, такие дни подходят для начала осени, когда всё скучает по печали низких облаков и неярким тонам. Но сейчас, когда еще неделю можно не убирать новогоднее дерево и не снимать венки с дверей?
-Зимний бог, - я поднял голову к небу, не особо надеясь, впрочем, что он станет проводить время в такой сырости,- Ты ничего не спутал там, а? Сейчас же сердце зимы, а не начало октября. Прости уж, но может, стоило подарить тебе календарь на праздники?
Конечно, ответом мне была лишь здоровенная капля на нос. Я набрал воды, принес дров и вычистил главную лампу маяка. А потом разжег огонь в камине, чтоб прогнать забравшуюся за ночь сырость. На приоткрытое окно садились птички, грелись в теплых отблесках пламени. Конечно, и в такой погоде есть красота, подумал я, помешивая какао в кастрюльке. Вокруг промозгло, а в зале жарко натоплено, пламя камина по трубе взлетает к лампе, расходится полосами света по окрестным землям, питая их и давая отдых от беспощадных холодов...
-Понимаешь теперь, почему это и есть самое сердце зимы?- спросил Зимний бог, ловко отбирая чашку со сладким напитком.
история третья.Гость.
Видно было, он пришел издалека, и, хоть он тоже ничего не знал о человеке - птице, история гостя поразила меня в самое сердце. Он искал чудесный храм, стоящий на границе ночи и дня, соединяющий тьму со светом, в алтаре храма пылает чудесный огонь, дарующий исцеление и радость. Всем находится место в этом гостеприимном жилище: странникам, перелетным птицам, дождю, ветрам, даже ящерицам и насекомым. Многие стремятся туда, но храм так тяжело найти,- рассказывал гость с глубокой печалью, которой и я не мог не проникнуться, - Сто тысяч галок за всю жизнь не налетают расстояния, отделяющего храм от моей родины...
Он провел у меня ночь и ушел до восхода. Я искренне пожелал ему найти свой храм, потом поднялся наверх, чтоб потушить на день лампу и вычистить её. По дороге я думал, как же хорошо, что сюда постоянно приходят гости, знакомятся между собой и часто пришедший в одиночку находит на маяке друзей. Вот только крыша течет, сколько не чини, весело резвятся маленькие сквозняки, такие забавные, что рука не поднимается заделать щели. И сверчки досаждают, я в который раз вытянул стрекочущее создание из уха, а еще приготовь завтрак каждой перелетной галке, а их сидело вокруг никак не менее ста тысяч.
история четвертая.Луна.
Ну и странный же мир лежит на темной стороне! Я расспрашиваю о нем всех своих гостей, но до сих пор с трудом верю, что такое может существовать на самом деле. Правда, это просто удивительно, невероятно! Впрочем, не более невероятно, чем человек-птица...
Начать с того, что на той стороне не лунные стада, а одна-единственная луна, одна на всех. Светит бедняга то во всю силу, то убывает, то растет, то на несколько ночей вовсе убегает с неба, возможно, ходит в гости к нашим лунам, кто их, серебристых хитрюг, поймет. Там не приходится ждать пастыря, чтоб взглянуть на обновленный мир, если с тобой что-то неладно, только этим преимуществом пользуются далеко не все. Многим там вообще все равно, лунный свет, солнечный... Может, поэтому их луна и уходит?
история пятая.Какао.
Бывают на свете дни, когда обычные дела словно сходят с ума и начинают хулиганить вовсю. И по всему судя, сегодня как раз такой день. Я просто пытался сварить вкусный сладкий напиток, и что же? Вот что...
Вода вскипела, я достал пачку какао и уже собрался высыпать три ложки в кастрюльку, как вдруг в воде показались чьи-то укоризненные синие глаза, - Какие вы, люди, неуважительные! Можно было хотя бы спросить, что Я хотела бы, чтоб на мне приготовили? Я не желаю твое какао, я хочу персиковый чай!
С водой не стоит спорить, уж поверьте, поэтому я послушно достал упаковку пакетиков и опустил пару в кастрюльку со столь гневливым кипятком. Пришлось взять другую, менее вместительную посуду, а заодно захватить бутыль с молоком. Но и теперь всё пошло не так, под руку просунул шею, откуда- то взявшийся гусь, опрокинул порошок какао да еще потребовал молока, потому что ему, горемыке перелетному, через час двигаться дальше, надо пополнить силы. А я все равно на маяке сижу как лягушка в болоте, куда мне столь питательную пищу. Со вздохом я отдал птице молоко, перед этим подогрев в маленькой кастрюле, теплое полезнее, ему же лететь через ветер и вьюгу. Третий раз какао закипело, ничто не предвещало новых проблем... Пока в гуще какао не произошло нечто, подобное взрыву и я не увидел настоящее чудо: миллионы звездных скоплений, парящих внутри жестяной посудины. Может, я всё-таки злоупотребляю сахаром?
У меня остались только турка, маленькая турка на две чашечки кофе и столовая ложка какао . Чтоб успокоить нервы я бросил в нее пару кусочков шоколада и порошок корицы, поставил на плиту... И тут раздался крик, полный неподдельного отчаяния. Глупый гусь решил хлебнуть из кастрюльки с галактикой. С горем, причитаниями гуся и недовольным гулом вселенной я, наконец, вытряс из глотки птицы последнюю звезду. Я хотел отдохнуть и уже ничего более. Около плиты стоял Зимний бог с чашкой в руках,- У тебя отлично выходят согревающие напитки, друг,- улыбнулся он всей своей фигурой, только на самом донышке глаз дрожало марево полярного холода.
-Сам знаю, - обреченно вздохнул я, протягивая руку к кастрюле с персиковым чаем.
история шестая.Колыбельный кот.
Его оставила мне очень миловидная девушка, честно говоря, мне было сложно отказать девушке с низким голосом, непроглядно черными глазами и мрачноватым чувством юмора.
-У тебя тут места много, хватит поминки королю справить,- начала она и я не особо понял, к чему идет разговор, - Я должна уехать и, боюсь, надолго. Ты не будешь таким лапушкой, не присмотришь за котиком?
-Э-э... А можно на него сперва посмотреть?- очень уж не хотелось получить в прямом смысле 'кота в мешке', капризного или со вздорным характером, не способного ужиться с прочими обитателями маяка. Лучше сразу отказать, чем после мучиться всем вместе.
-Не вопрос,- девушка расстегнула полосатый чемодан, и оттуда выбрался самый очаровательный котик из всех, что мне доводилось встречать. Коричнево - черный шарик с подрагивающим роскошным ершиком хвоста, лапки в белых носочках беззвучно ступали по полу, их легкая кривизна придавала походке странную уютность, травянисто-зеленые глаза смотрели открыто, доверчиво и лукаво. Котик, к нему ну никак ни шло иное слово, тут же прыгнул мне на колени, покрутился, щекоча щеку хвостом, и, свернувшись, запел песенку,- Мыррр... мыррр... мыррр...
Я провел ладонью по приятной, как любимый зимний свитер, шерстке и сказал, - За таким котом я готов смотреть хоть до смерти!
- Обычно так и делается, поэтому тяжело найти ему достойного опекуна на хоть сколько-то долгий срок,- пошутила девушка, - Но ты не пожалеешь, что помог нам, обещаю. Ты только очень его не балуй, а то этого увальня с рук не сгонишь.
Прошло две недели, котик оказался покладистым и добродушным, все обитатели маяка его полюбили, каждый за свое. Молодой семейной паре он убаюкивал ребеночка, старушке-путешественнице грел колени, спасая от артрита, распутывал закутившиеся узлом шнурки, мышам... мышам помогал не выходить из спортивной формы. Я гладил его иногда по вечерам, но, признаться, общего восторга не разделял, очень - очень милый пушной кот, да, но не больше.
В конце января я, как обычно, заболел. Это происходило столько, сколько я себя помню, и облегчить жестокую простуду могли только луны, но их не было поблизости. Все крутились вокруг меня, и я был благодарен каждому, но ощутимого облегчения не принесли ни молоко с медом, ни травы старушки, привезенные из далеких краев, ни взбитые с сахаром яйца. Хотелось спать, но сон не шел, было жарко, но от прохлады делалось еще хуже, может, помог бы кто-то из богов, да только всю жизнь же не будешь их сторожить и упрашивать.
-Мыррр... мыррр... мыррр... Кто не хочет спать?
- Хранитель маяка, только не хочет, а не может. Может он сейчас лишь чихать и кашлять, как ни печально.
- Мыррр... мыррр... мыррр...
Котик уселся на мою грудь, поверх старушкиного лоскутного одеяла и принялся мурчать так громко, что затряслась кровать. Удивительно домашние, приятные звуки чуточку отличались от мурлыканья других котов. Его песня уводила куда-то за пределы земель света и тьмы, несла вслед за облаками, вместе с которыми летели обрывки ярко-синего живого неба, не пожелавшие остаться на привычном месте, вечно ищущие нового. Их осуждали знакомые места и, может быть, сами небеса, но лазурным лоскуткам уже было ведомо, что придет день и осуждающие сами отправятся в дорогу с облаками, неизвестно лишь, охваченные ли радостью продолжения пути или страхом. Я видел внизу большие города и щетину лесов, розоватые горные цепи и поймы рек, как ожерелья. А над всем - синие клочки, разрастающиеся и готовые сложиться в дорогу, ведущую дальше и дальше...
- Мыррр... мыррр... мыррр... Хватит, - я упал с невероятных высот, натолкнувшись на какую-то пушистую преграду, потянулся, обнял котика... И заснул.
***
- Я же вроде чувствовал, ты болеешь, спешил помочь,- почти обиженно протянул Зимний бог, разглядывая мое лицо, словно в поисках какой-нибудь еще болезни.
- Я в порядке, меня вылечил котик, говорят, такое часто происходит,- я почесал котика за ухом, надеясь на очередное мыррр, но кот промолчал.
- Котик? - Зимний бог внимательно посмотрел на животное, хотел сказать что-то серьезное, даже пальцы покрылись легким инеем, как бывало всегда, если бог нервничал, но произнес лишь, - Ты только его не балуй особо, а то этого увальня с рук не сгонишь...
история седьмая. Человек-птица.
Откуда только пришло это жестокое ненастье и куда подевались боги? Неужели произошло что-то очень плохое? Или они понадеялись, что я справлюсь сам? Но я не справлюсь, при всем желании, скоро кончится еда для гостей и сотен зверюшек, птиц прячущихся здесь от смертоносного холода и тьмы. Даже мои луны, как назло, недавно откочевали к югу, так что даже на них нет особой надежды. Маяк занесен снегом почти до половины, через дверь не выйти, поэтому приходится впускать новых гостей через неудобное окно с колкими резными украшениями, беженцев делалось больше и больше, а ведь маяк не резиновый. И вселенная в кастрюле скоро замерзнет насмерть, как ни укутывай её теплыми полотенцами. По ночам порывистый ветер норовил выбить стекла и, самое худшее, потушить лампу. Что же это такое, спрашивал я себя и не находил ответа. А гостям ни к чему видеть мой страх.
Снежное безумие длилось уже неделю. Я открыл последний ящик консервов, сделал на всех горячий напиток из сгущенного молока и остатков кофе, потом решил подняться в самую верхнюю кладовую, там вроде бы лежал пакет сухарей. Идти по обледеневшей лестнице все равно, что забираться на детскую горку зимой, хорошо хоть никто не швыряет снежками, но, когда сверху послышался жалобный тонкий звон разбитого стекла, я взлетел по скользким ступеням на липких крыльях страха. Потому что лампа погасла.
Меня подвели поспешность и страх, я не подумал, что верхняя площадка маяка так же закована в прозрачный панцирь, как и лестница. Бросившись к едва тлеющим обломкам лампы, я выпустил перила из рук и, проскользив до края площадки, сорвался вниз.
Я кружился в ветреной снежной бездне, в пустоте без теней, без света и тьмы, не понимая даже, вверх ли я двигаюсь или вниз. Каждый порыв ветра вырывал из меня воспоминания о тепле очага, серебре лун, черноте ночи, смехе, каплях росы на оконных рамах.
Морозный вздох и прочь умчалась память о коварной речке, на берегу которой я жил в детстве.
Порыв ветра как взмах кнута сбросил в ничто Праздник яблок на котором я получил в дар лунное стадо.
Еще несколько обжигающих пощечин и в памяти остался последний образ, его трудно было вырвать навсегда, как можно забыть того, о ком ничего не знаешь?
Я ожидал удара о промерзшие скалы, но было лишь прикосновение к коже чего-то мягкого, вовсе не схожего со снегом и порывы ветра, пахнущие теплыми гренками, яблочным компотом и только что поглаженным бельем, отгоняющие холод прочь.