Чиж Нина : другие произведения.

Моя Одесса. Моя любовь. Часть 1. Молодость

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Одесса 1960-1961 гг. Первая любовь, одесский юмор, верные друзья, одесские улочки и дворики. И трагедии, меняющие судьб людей. Одессе посвящается.
   1.
  Дед сидел у стола на деревянном стуле на террасе, поджав ноги в вязанных шерстяных носках. На дворе стояла теплынь, но дедовы кости мерзли даже в жару. Шмыгая простуженным носом, он гнусаво и громко читал:
  - Конститу...цио-нальная психопа-тия - вид психического расстройства!
  
  Дед оторвался от большой потрепанной медицинской энциклопедии тридцать восьмого года издания, задумчиво пожевал губами, подозрительным взглядом окинул бабушку, поправил на своем орлином носу очки на потемневшей резинке, трубно отсморкнулся в мятый платок, и продолжил:
  
  - Психопат - это ненормальная личность, которая страдает сама! Ага! - Слышь, сама! - дед укоризненно покачал головой, потом кивнул ею в сторону жены. - И! Главное вот! Слышь! Заставляет страдать других! О как!
  
  Бабушка не замечала или делала вид, что не замечает супружника, занудность которого превосходила все дозволенные границы.
  
  - Столб соляной, а не женщина! - начинал расходиться дед. Ему явно хотелось задеть жену. - Молчит! Все время молчит! Ну, дык, я докопаюсь! Выясню все про тебя! Вот уж тогда и все разрешится!
  
  От злости у деда всегда выпячивалась челюсть вперед. Когда он ругался, начинал шепелявить и брызгать слюной. Виной тому был зубной протез, который держался плохо, доставляя мучения деду, особенно когда тот ел мясо, вернее сказать, пытался есть. Преодолевая боль, он отгрызал куски отварной говядины, перетирал их вставными зубами, поднывая и поскуливая при этом, как больная собака. Смотреть на такие страдания было невыносимо, а потому я старалась не садиться с дедом за стол, если замечала в его тарелке мясные куски.
  Дед плюнул на палец, перевернул страницу и прошепелявил:
  
  - Мать моя Рахиль плакала: пожалеефь, Яков, ох пожалеефь!
  
  Бабушка и бровью не повела на выпады старого кровопийцы и продолжала спокойно чистить рыбу. Дед вновь склонился над энциклопедией, как над Торой, и продолжил маниакально выискивать заболевания, подходящие, по его разумению, жене.
  
  Моя фамилия по отцу Чижова. Папа был русским, а вот по венам моей матери текла кровь ортодоксальных евреев и вольных казаков. Мой дед, Яков Штумберг - отец моей матери, являлся ярким представителем еврейского народа, а бабушка Анна Ивановна, в девичестве Шаповалова, была прямым потомком казачьего рода. Родилась моя красавица-бабуля в станице Милютинская Донецкого округа у лихого казачьего атамана Федора Петровича Шаповалова. Прадед мой, как выяснилось совсем недавно, в далекий семнадцатый год прошлого века, воевал на стороне белой гвардии против красных. В Одессе бывал несколько раз: город захватывали то красные, то белые, то немцы, то румыны. В Одессе Федора Петровича ранили, да так, что два месяца он не узнавал никого вокруг. Как только пришел в себя, послал весть домой. Жена его, Евдокия, приехала к нему с их единственной дочерью Аннушкой семнадцати лет. Обратно в станицу вернуться семья уже не смогла: Милютинскую сожгли красные, мстили за мужиков, вставших на сторону белых.
  
  Говоря откровенно, история появления бабушки в Одессе меня не так сильно интересовала, и только история знакомства Якова Штумберга с Анной Шаповаловой и последующей их женитьбы, меня приводила в замешательство по многим причинам. Главная причина - это личность самого Якова Штумберга. Мне казалось невозможным, что он мог кого-то когда-то любить, но еще более непостижимым для меня было то, что моя бабуля, горделивая красавица-казачка, могла полюбить деда. Я неоднократно приставала к бабушке с этим вопросом, и один раз сделала заход в сторону самого деда. Бабушка только пожимала плечами, мол, ничего тут интересного, все как у всех, а дед моему вопросу удивился страшно, но ничего вразумительного ответить так и не смог. Лишь однажды мне мама рассказала, что на самом деле дед был хорошим и работящим мужчиной, за которого многие девушки мечтали выйти замуж, а он был околдован красавицей Аннушкой. Деду пришлось идти против своей матери, считавшей, что любая, даже самая бестолковая и некрасивая еврейка, будет во сто крат лучше русской. Бабушка моя за всю свою жизнь ни одного худого слова не произнесла в сторону свекрови, хотя, подозреваю я, моя прабабка изрядно попила у нее крови.
  
  Все ли было так, как поведала мне моя мама, до точности не известно. Скорее всего, да. Мама помнила своего отца немногословным, добрым человеком, хоть и вспыльчивым подчас. Десять лет назад произошло несчастье: дед упал со стремянки и раскроил себе череп. С тех пор он изменился до неузнаваемости, а я, по сути, другим его и не знала. Глядя на деда и вспоминая мамины слова, я все время думала: дед и правда стал другим, или он, наконец, стал самим собой?
  
  Дед мог часами измываться над бабушкой, но лишь до тех пор, пока ей это не надоедало. Однако ж он сразу смекал, что у жены лопнуло терпение, если она, выгнув правую бровь, медленно расправляла плечи, чуть задирала подбородок и направлялась в его сторону своей горделивой плавной походкой. Замолкал он мгновенно, втягивал тонкие губы, отчего лицо деда начинало походить на сдувшийся резиновый мячик.
  
  - Ты, Яков, примолкни. Не выводи меня из себя, - тихо говорила бабушка и широкой ладонью поправляла свои роскошные волосы, скрученные на затылке жгутом.
  
  Тщедушный дед в эти мгновения становился еще меньше и еще худее. Сейчас же он еще чувствовал себя хозяином положения, оттого смело выискивал своим близоруким прищуром очередные 'подходящие' диагнозы и с явным удовольствием их цитировал.
  
  Я тогда была подростком, и все, что происходило в моем доме, мне казалось обыденным, поднадоевшим, как старые мамины босоножки, которые она хранила в облезлом сундуке. А потому я быстрее чем бабушка выходила из себя и заявляла деду:
  
  - Деда, хватит! Отстань от бабушки! Надоел...
  
  Дед вздрагивал, вытягивал тонкую морщинистую шею, поправлял очки и начинал орать, брызжа слюной:
  - Шо? Ты мне? Ах, скопчиха! Разтрынькалась как на рынке! Пущу по миру!
  
  Я и в этот раз, не выдержав, поддела деда:
  
  - Деда, ты, видно, уже сам заболевание подцепил от этой книженции. Давай, завязывай со своими диагнозами, а то получишь нагоняй!
  
  От прилетевшего оскорбления дед уронил очки на свою впалую грудь, и, выпучив глаза, завопил:
  
  - У-у-ух! Скопчиха! Вот же ж я тебе устрою! Старуха, слыхала? Шумовку дай! Дай, сказал!
  
  Дед легко впадал в бешенство. Раньше я его побаивалась, сейчас же мне было смешно.
  
  - Ладно, я пошла! Буду в десять, - бросила я бабушке, и не обращая на дедовы окрики, выпрыгнула за порог, раздумывая меж тем, как быстрее добраться до своих друзей.
  
  В нашем дворе во всю кипела жизнь. Двор хоть был и небольшим, но выглядел уютным и чистым. Хлам у нас не собирали, выбрасывали, самодельные чуланы красили, скамейки мыли. За порядком зорко смотрел сосед дядя Мойша Розенталь - портной, чья клиентура вызывала зависть у других портных нашего квартала. Он частенько устраивал субботники, заставляя всех без исключения, вносить свой посильный вклад в облагораживание двора. Моя мама, к примеру, сажала цветы, кустарники, смотрела за самодельной клумбой, а все остальное лежало на совести других жильцов. Иногда к нам заходил настоящий дворник Сеня, лениво махал метлой раз пять, поднимал положенную пыль, затем долго курил, бросал окурок под дерево, и уходил, чем бесконечно выводил из себя дядю Мойшу.
  
  - Сеня, ви зачем сюда ходите? Ви хочете распугать мою клиентуру? Будьте любезны, забудьте за наш двор! Иначе я не отвечаю за себя и однажды пришью вам руки к вашему тухесу!
  
  Пробегая через двор, я громко крикнула всем 'здравствуйте' и в ответ моментально получила разные комментарии и напутствия. Притормозила я только у арки, за которой тоже кипела жизнь, но другого рода. Я поправила застежки на туфлях, взбила руками волосы и оглянулась: все соседи, кто бы чем занимался, нашли время, чтобы проводить меня глазами.
  
  Тем летом, в июне, мне едва исполнилось шестнадцать. Мама после долгих уговоров, скандалов и нытья, наконец-то разрешила мне укоротить волосы. Мои светлые от природы локоны слегка завивались, и этот факт вызывал явное раздражение у лиц женского пола и вполне себе заслуженные комплименты у мужчин. Тюбик с красной помадой, купленный втайне от родни, лежал у меня в кармане белого сарафана, сшитого умелыми мамиными руками. В белых туфлях-лодочках, приобретенных на Новом рынке у известной спекулянтки Фисы Форштельман, я легко шагала по Дерибаске, высматривая своих подруг.
  
  Июньский вечер был изумителен. Солнце красными закатными лучами отражалось от окон домов, и даже полуразвалившиеся балконы, висящие так низко, что рукой можно было дотронуться до щиколотки стоящего на таком балконе человека, окрашивались в нежные розовые тона и не казались такими ужасными, как днем. Толпа людей плавно текла по узким тротуарам, тонкими струйками уходя в переулки. Расслабленные после обеденного зноя жители и приезжие с удовольствием оседали в кафешках, располагались на лавочках или бесцельно слонялись по улицам уютного приморского городка, попивая зельтерскую воду.
  
  Огульный запах роз, одеколонов, морского бриза и привкус чего-то непознанного и дразнящего - все это смешивалось в невиданный коктейль чувств, заставляющих мою кровь радостно бежать по венам. Я была красива, беззаботна, и легка на подъем. Мои подруги были под стать мне, а потому каждый наш выход привлекал к себе внимание мужчин всех возрастов.
  
  Стайка ярких девчонок стояла на повороте на улицу Карла Маркса. Еще издалека я увидела копну Изкиных каштановых волос. Изка - сокращенное от Изольда, была моей любимой и верной подругой с раннего детства. Ее отец Адам Натанович Шварц - профессор Института Водного Транспорта, обожал свою дочь, но держал ее в чрезвычайной строгости, и потому, каждый вечер, не смотря ни на какие обстоятельства, Адам Натанович самолично встречал дочь и сопровождал ее домой. Изка, конечно, высказывала отцу свое 'фи', но тот лишь терпеливо выслушивал упреки, не возражал, и повторял, что ее безопасность дороже ему чем собственная жизнь.
  
  Надо сказать, что небезосновательно Адам Натанович так пекся о своей дочери. По улицам города шастала не только обыкновенная шпана, много и другого дрянного люда заносило сюда южным ветром: фарцовщиков, воров, контрабандистов, картежников, мошенников, проституток. В Одессе и своих криминальных элементов хватало в избытке. Ни милиция, ни местные криминалы не могли остановить поток разнокалиберного хулиганья из Москвы, Ленинграда, Еревана, да и бог весть еще откуда. Разборки происходили часто. Вечерами передвигаться было небезопасно, потому мы, девчонки, старались гулять с хорошо знакомыми ребятами.
  
  Изка в тот день была особенно активна. Стрельнув у проходящих парней сигаретки, она протянула мне одну:
  
  - На, Нинка, кури!
  - Что курим?
  - 'Ява'! - Изка криво улыбнулась и затянулась сигаретой, - Ну ничего, Олег скоро портвейн принесет! У меня есть час, потом все, отбой!
  
  Тут Олег нырнул в нашу девчачью компанию, держа в руках две бутылки 'Массандры'.
  
  - Достал у барыг! Гуляем, принцессы! У Соборки Валерка занял лавочку, так что айда!
  На площади яблоку негде было упасть. Галдеж, взрывы смеха, свист - шум стоял плотной стеной.
  - Как на Привозе в выходной! - заметил Олег, откупоривая бутылку. - Готовьте посуду!
  
  На всех было два маленьких стеклянных стаканчика, заботливо приготовленных Валеркой. Пили по очереди.
  Я бросила тюбик помады в руки подруги.
  
  - Изка, накрась мне губы!
  
  Изка ловко запрокинула мне голову и, деловито щуря лоб, принялась за дело.
  
  - Готово! Смотри только у дома не забудь стереть, или попроси кого-нибудь! - подруга подмигнула и расхохоталась.
  - Дура ты, Изка! Кого тут просить?
  - Кого-кого... Да хоть кого! Да хоть того же Олега! - Изка ткнула пальцем в сидящего парня, - Олежек, будь добр, проводи сегодня Нину. У нее помада новая...
  
  Олег посмотрел на меня и взгляд его стал серьезным, но потом широко и искренне улыбнулся:
  
  - Всегда готов!
  
  Девчонки - Машка Руднева, Катька Сазонова и Светка Мальцева, уже приплясывали от нетерпения, когда Валерка, щедро разливая по стеклянным стаканчикам вино, наконец-то произнес:
  
  - Значит так, все делаем быстро, Изке скоро домой. А потому формула такая: наливаем - выпиваем - наливаем - выпиваем! Очередь соблюдаем строго, граждане!
  
  Все возбужденно засмеялись. Я сделала глоток. Сладкая жидкость чуть обожгла язык и заставила меня зажмуриться. Пить я не умела.
  
  Открыв глаза, я увидела перед собой лицо незнакомого молодого человека.
  
  - Мишка! Кротов Мишка! Мишка-американец! - завопил Валерка и схватил парня за руку.
  
  Новоявленный Мишка был высок, строен и красив. Серые глаза в обрамлении по девичьи длинных темных ресниц мгновенно приковывали взгляд; темные аккуратные брови, нос с небольшой горбинкой делали Мишку похожим на древнегреческого бога. Завороженная, я смотрела на его лицо не отрываясь, однако, как только он посмотрел на меня - тут же отвернулась. Света и Катя стали задавать ему разные глупые вопросы, откровенно кокетничая, а Изка, сузив глаза, склонилась к моему уху:
  
  - Этот Мишка Кротов либо мой, либо твой. Думай, подруга!
  - Изка, ты серьезно? Я его в первый раз вижу!
  - Конечно, в первый раз! Таких как он сюда еще не заносило.
  
  Когда выпили и вторую бутылку, настало время для Изкиных проводов. До Пушкинской улицы, где она жила, идти было не долго, и все, легко сорвавшись, направились дружною толпой на встречу ее отцу. Адам Натанович увидев нас, сделал легкий поклон и, сверкнув редкозубьем, произнес на распев:
  - Изольда, голубушка моя, припозднилась ты сегодня!
  
  Изка схватила меня за руку.
  
  - Нинка! Завтра приходи ко мне в обед! Придешь?
  - Приду!
  
  Подруга, махнув всем рукой на прощанье, пошла впереди отца в свой двор, сердито стуча каблучками.
  
  - Строгий папаша, - заметила Катька, у которой отца не было, - но хорошо, что есть. Правда, никакой жизни Изка из-за него не видит.
  - А ты, Катя, много видишь этой жизни? - усмехнулся Олег. - Отец хоть из нее человека сделает. Правильно делает, что следит за дочкой. Изка после школы поступит в институт, нормального парня найдет, выйдет замуж.
  - Ой, Олег, можно подумать, чтобы выйти замуж, нужно учиться? Да я хоть завтра могу женой стать! Только пока не нашла подходящего в мужья. Хотя, если бы ты позвал, я бы подумала...
  - Сначала надо работу найти, - хрипло бросила Света, затягиваясь сигаретой. - Прокормиться нужно уметь в первую очередь.
  
  Все молча посмотрели на Светлану - единственный работающий человек в нашей компании, а потому ее мнение было для нас авторитетно. Заметив, что на нее все смотрят, она лишь сузила глаза, выдохнула струю сигаретного дыма и сипло подытожила:
  
  - Ладно, пошли, мне завтра рано вставать.
  
  Света в школу ходить перестала уже как год, устроилась продавцом на рынке. Прошлой весной у нее умерла мать, тетя Марина. Отец - бывший фронтовик, вернувшийся с войны без правой ноги, поначалу еще как-то помогал семье зарабатывать на хлеб, но после смерти жены стал пить по-черному и гонять детей, смешно и страшно прыгая на уцелевшей ноге в одних трусах по лачуге, которая с каждым годом все больше и больше походила на землянку. Двое близнецов пяти лет Гришка и Сашка сидели с отцом целыми днями, пока Света батрачила на рынке. Торговала она свежей рыбой и икрой. Два здоровенных мужика, работавших на китобойном заводе, каждое утро притаскивали на рынок бочки с живой рыбой, а вечером приходили за выручкой. Света заработанные деньги тратила на отца и братьев, а что оставалось - копила. Если кому-то из нас требовалось перебиться по мелочи, обращались к ней. Она никогда и никому не отказывала, не спрашивала зачем. Спокойно доставала своими натруженными красными пальцами из черного тряпичного кошелька нужную сумму, и лишь пожимала плечами, когда слышала слова благодарности.
  
  Мы еще немного помотались по вечерним улицам, посмеялись над историями про странных покупателей, имевшихся в достатке у Светки, и стали расходиться по домам. Валерка взял на себя проводы Светы, Машки и Катерины, все они жили на Преображенке; со мной остались Олег и этот новый Мишка. Мишка пока что больше молчал, улыбался грубоватым рассказам Светы - и только.
  
  - Ну что, Нина, пойдем, - предложил Олег.
  Я болтала о всякой ерунде, в основном общаясь с Олегом. Частенько я бросала взгляд и на Мишку, стараясь рассмотреть его получше. Наконец, не выдержав, я решила обратиться и к нему:
  
  - Миша, а ты и правда американец?
  
  Мишка неожиданно рассмеялся громким задорным смехом.
  
  - Нет, Нина, я не американец, но могу им стать.
  - Как это?
  - Отец у меня дипломат, недавно его перевели в американское посольство.
  - Ты был в Америке?
  - Был, целый месяц у отца провел. Вчера только вернулся, но через полгода я уеду к нему надолго. Я надеюсь.
  
  Вот это да! Среди моих друзей и знакомых не было тех, кто выезжал бы дальше Одессы. Знать, что существуют другие города и страны - далекие-далекие, - это одно, а вот общаться с человеком, который видел все не на карте, а по-настоящему, своими глазами - это совершенно другое. Да, многие видели и Берлин, и Вену и много других городов и стран. Но это были взрослые люди, и в их рассказах всегда была смерть. Всегда. А тут парень, чуть старше меня, а уже побывал в Америке! А в Америке негры, потрясающие танцы, умопомрачительные платья, джаз! Мне было любопытно всё-всё, и я уже было открыла рот, чтобы засыпать вопросами этого Мишку, но тут же передумала, когда посмотрела на Олега: расстроенный, он нарочно отстал и шел чуть позади нас, засунув руки в карманы брюк. Я только сейчас заметила его белую чистую наглаженную рубашку, ладно сидящие брюки, и поняла, для кого он так сегодня постарался.
  
  Олег Борцов на пару лет был старше меня, этим летом он собирался поступать в судостроительный институт на инженера. Хороший, честный парнишка, с открытым взглядом, был по сердцу многим жителям нашего квартала. Его многие любили и часто обращались к нему за помощью, а то и просто хотели пообщаться. Он был надежным и верным другом всем нам; не было случая, чтобы Олег подвел кого-нибудь или вел себя недостойно. Мне захотелось подбодрить его.
  
  - Ну и что в этой Америке хорошего? Чем она лучше нашей страны? - сказала я с вызовом и каким-то не своим голосом, подхватила Олега под руку и заговорщически подмигнула; тот улыбнулся и положил свою горячую ладонь на мои пальцы.
  
  - Америка, Нина, ничем не лучше, но и не хуже нашей, это просто другая страна, - только и ответил Мишка.
  Этим ответом, достойным дипломата, Мишка меня покорил, а мягкий тембр теплого голоса заставил мое сердце дернуться и застучать быстро-быстро. Я закусила губу и вопросов больше не задавала.
  
  Вскоре мы оказались у моего дома: небольшого серого здания с высокой аркой. Две старые акации, как два стража, охраняли вход в арку, за которой прятался небольшой дворик, увитый диким виноградом. С самого детства мне казалась, что наш дом словно зажат со всех сторон другими домами. На моей родной улице Карла Либкнехта, в прошлом Греческой, таких 'зажатых' домов было несколько, но именно мой дом был, как мне казалось, самым пострадавшим.
  
  Остановившись около арки, я сделала шуточный реверанс и собиралась уже уйти, но тут произошло событие из ряда вон: Мишка подхватил мою правую руку, склонился над ней, слегка дотронулся губами до тыльной стороны ладони, и пристально посмотрел мне в глаза. От удивления я забыла, как дышать; в растерянности я перевела взгляд на Олега и увидела, что он был поражен не меньше моего. В нашей округе так не принято прощаться.
  
  - Рад был знакомству, Нина!
  
  Я рассеянно кивнула, и, не говоря ни слова, круто развернулась и направилась во двор. Оглянувшись, я увидела Олега и Мишку, провожающих меня взглядами.
  
  Моя семья жила на первом этаже, и это было невероятным преимуществом. Отец самовольно пристроил добротную террасу: летом туда выносился обеденный стол, стулья и цветы в кадках, а зимой бабушка использовала ее для сушки белья: натягивала веревки и крепила их на вбитые в стены крючки. На летней террасе мы с удовольствием прохлаждались по утрам, а по вечерам собирались все вместе ужинать. Дед с издевкой в голосе называл террасу 'дворянским гнездом', желая насолить моему отцу, туманно намекая на его отнюдь не рабоче-крестьянское происхождение. Перед террасой мама разбила клумбу с цветами и высадила кусты сирени, которые разрослись до невероятных размеров и каждый год буйно зацветали в начале мая. Словно дорогими духами наполнялись наши комнаты одуряющим сладким ароматом. Я уверенна по сей день, что нет запаха прекраснее, чем душного благоухания медовой сирени.
  
  Миновав арку, я остановилась по середине двора и огляделась. Было темно и тихо, до меня доносились приглушенные голоса с террасы и поскрипывание стульев. Слабый свет еле пробивался сквозь густые виноградные листья и крученные ветви. Дикий виноград достиг уже крыши и зеленой стеной отгораживал нашу террасу от остального мира. Частенько это являлось причиной скандалов с соседями, утверждающих, что мыши и крысы по ветвям проникают к ним в дом на второй этаж и грызут все подряд, а в скором времени эти животные сожрут и их самих. Я была бы не против, если честно.
  
  Родители о чем-то мирно беседовали, абажур, висевший над столом, слегка покачивался. Мама сама его смастерила: она обтянула каркас, найденный ею на одном из развалов, желтой тканью, уверяя нас всех, что желтый цвет отпугивает комаров. Но комары об этом ничего не знали и с удовольствием пили нашу кровь. Летний вечер был теплым, убаюкивающая атмосфера которого благотворно сказалась даже на дедушке Якове: он сидел тихо чуть в стороне, шамкал тонкими губами, и макал в чай сухарь.
  
  Пока меня никто не заметил, я принялась с любопытством рассматривать свою правую кисть: с ней случилось нечто такое, чего не случалось еще со мной. Меня никто из парней еще ни разу не целовал, а мою руку сегодня удостоили такой чести. Я рассмеялась, и какая-то внезапная необъяснимая радость напрочь лишила памяти, потому как я, забыв о накрашенных губах, протиснулась к веранде и встала напротив стола.
  
  - Чай пьете? - спросила я и широко улыбнулась.
  
  Все разом взглянули на меня.
  
  - Смотрите, Нина пришла! - воскликнула обрадованная мама. - Давай за стол, мы тебя ждали!
  Я, продолжая улыбаться, скользнула взглядом по лицу деда и невольно отшатнулась, увидев хищный прищур на его лице. Несколько секунд дед не двигался, потом резко поддался своим сушеным телом в мою сторону и проворно натянул на орлиный нос очки, до этого момента спокойно висевшие на его груди.
  
  - А! - гаркнул он, как подбитая ворона, и направил на меня свой кривой артритный указательный палец. - Гляньте! Она губы себе намазала!
  
  С минуту все молчали, а потом поднялся крик, и вздрогнул мирно готовящийся ко сну двор. Началась свара. Все единогласно требовали немедленно подняться к ним, предъявить свои губы к осмотру. Я рванула в сторону, стараясь не порвать виноградные ветви, прикидывая, куда мне бежать. Олег с Мишкой еще далеко не ушли и могли в полной мере увидеть мои унижения, а заодно познакомиться с моим семейством. Представить даже на мгновение такую картину было страшно. Если бежать к Изке 'сквозняками', ну можно, конечно, но потом-то все равно придется возвращаться, только уже в сопровождении Адама Натановича. Пока я решалась на побег, каждый из присутствующих на террасе затянул свое соло на любимый манер. Мама удрученно качала головой и говорила, что нет-нет, такого быть не может, ее дочь на такое не способна, отец гневно восклицал что-то про честь и совесть, стуча ладонью по столу, отчего чашки с блюдцами громко бряцали, разливая чай на белую скатерть. Однако громче всех в этой какофонии выделялся дед: он орал, брызжа слюной, сквернословил и сильно шепелявил. Упиваясь моим бесстыдством, он грозился:
  
  - Фумовку мне! Фумовку! Я вот ей уфтрою, курвисе поханой, я ей покафу! У-у-у! Иф-ты, выскоська! Меня! Якова Фтумберха пожорит! А-ну, поди сюда! Поди!
  
  Распалив сам себя до крайней стадии, дед вскочил, очки упали ему на грудь, и праведный гнев буквально сотряс его тщедушное тельце. Он размахивал мосластыми руками и продолжал требовать шумовку. Дед разошелся до того, что бабушке пришлось силой посадить его обратно на стул, но усмирить его даже она была не в силах. Мама бросила ругать меня и попыталась урезонить своего отца, а вот мой отец неожиданно встал на мою защиту, требуя какой-то справедливости. Само собой, из соседского окна на втором этаже вылезла голова тети Шуры, к ней присоединилась голова ее тридцатилетней незамужней дочки Розочки, следом за которыми повисла и третья голова - лысый череп Савелия - супруга Шуры. Им явно нравилось представление, потому как тетя Шура поначалу охала и ахала, но потом-таки не выдержала и зычным голосом стала вопрошать:
  
  - Нинка, а ты шо? Губы накрасила? Ты ж не прошмандовка последняя! Моя Розочка-то не красит до сих пор! А, может, ты ишо и пьешь? Твои-то подружки, поди, усугубляють...
  
  Ее слова упали на благодатную почву, вспаханную дедом, отчего тот возвопил еще больше. Его верещания уже долетели до соседнего дома. Залаяли собаки, кто-то стал сыпать проклятиями, послышались угрозы, но деда было не остановить, и он продолжал самозабвенно выть:
  
  - А-и! Тофьно пьет! Тафкается, як жабулдыха, со своими подруфками! А я их на дух не перенофу! Кофелки! Курвисы поханые!
  Отвернувшись ото всех, я стала судорожно стирать помаду рукой, одновременно заталкивая в рот молодые листья винограда, надеясь перебить запах вина и сигарет.
  
  - А ну иди! Дыхни! - не успокаивался кровожадный дед. - Дыхни, я скажал! У-у-у...
  
  Мама выскочила из дома и подбежала ко мне.
  
  - Нина! Как ты могла? Зачем ты все это устроила? Ты что, правда пила?
  
  Она подошла ко мне вплотную, глаза ее сверкали.
  
  - Дыхни! Живо!
  - Мам, ну мам! Знакомый один с самой Америки приехал, всех угощал. Мы выпили совсем немного, честное слово!
  - А откуда помада у тебя? Как смела ты губы накрасить? - это волновало маму, видимо, намного больше, чем выпивка.
  
  Я залилась слезами, если честно, я испугалась, что она меня сейчас ударит. Мама меня никогда не била, но однажды я получила пощечину за вранье. Было очень стыдно и больно. И теперь, стоя перед ней, я мечтала раствориться в воздухе. Я хотела было уже соврать, но вспомнив ту неприятную сцену, я молча вытащила из своего кармана тюбик и вложила ей в ладонь.
  
  - Как ты могла? - процедила мама.
  - Ну мам...
  - Деньги где взяла?
  - У Мальцевой Светки... недавно отдала... Сдачи собирала...
  
  Мама нервно оглянулась на деда - он все еще верещал и плевался, при моем упоминании и вспоминая моих подруг.
  
  - Я сколько раз говорила! Если что-то нужно - подходишь ко мне. Помада, вино - чтоб не смела больше. Поняла?
  
  Я кивнула, размазывая слезы по щекам.
  
  Распрямив плечи, мама пошла обратно в дом. Отец уже с террасы ушел, видимо, не выдержал дедовых криков. Бабушка, нахмурившись, не спеша убирала со стола. Появившись на террасе, мама, нарочито громким голосом сказала, обращаясь прежде всего к тете Шуре и ее семье:
  
  - Отец, успокойся! У тебя уже с глазами плохо стало, я завтра же тебя отведу к врачу! Нина губы не красила, тебе показалось. И не пила, тебе ясно?
  - Шо? Ясно мне? Ты мне голову не морось! Да пусть только эта скопсиха подойдет, я тебе все предъявлю!
  - Нина, спать! - крикнула мне мать.
  
  Я быстро поднялась по ступенькам на террасу и юркнула в комнату, которую делила с бабушкой. Дед еще что-то ядовито шипел, но вскоре угомонился. Бабушка уложила его на узкую кровать в углу проходной комнаты, рядом со старым темным буфетом, доставшимся деду в наследство от его матери. Поверх шерстяных носков бабушка одела еще одни, чтобы тот не простудился. Дед долго кряхтел, звал свою мать Рахиль, жаловался ей, но через четверть часа засопел. Странное дело, дед никогда не храпел, а именно, сопел.
  Бабушка вошла в нашу комнату и спокойно сказала:
  
  - Нина, иди умойся, полотенце оставила на стуле.
  - Спасибо, ба!
  - Иди, иди.
  
  Той ночью я спала плохо, мешали бесконечные несвязные мысли. Лунный свет просачивался сквозь листья сирени и неровно ложился на мою кровать причудливыми узорами. Под утро я все-таки заснула, и снилась мне... нет, не Америка и Мишка Кротов, а моя губная помада и дед с шумовкой.
  
   2.
  
  Изка была дома одна, и по такому случаю она накрасила губы алой помадой. Выглядела подруга роскошно, впрочем, как и всегда. Каштановые блестящие волосы, пышным каскадом закрывавшие спину, делали Изку похожей на Венеру Боттичелли, ну не один в один, конечно, но все же сходство было. Картина с этой синьорой висела и Изки в комнате. Подруга клялась, что картина принадлежала самому Иосифу де Рибасу. Венера мне очень нравилась, и я часто рассматривала обнаженную красавицу, когда приходила к Изке домой. Что-то такое же притягательное было и в подруге: в ее горделивой посадке головы, в темных умных глазах, в белозубой улыбке, в движениях, присущих только ей одной.
  
  Увидев меня, Изка радостно затараторила о разной чепухе. Я вторила ей, умолчав только о поцелуе моей руки Мишкой. Рассказала в красках о вчерашнем скандале, поведала про сон, над которым мы хохотали до спазмов в животах. Изка знала моего деда столько же, сколько и меня, не боялась его, с удовольствием слушала истории про дедовские безумные выходки, и от души смеялась. Издалека дед казался безобидным чудаком, но жить с ним было тяжело. Изо дня в день слушать его крики чертовски надоедало. Изка тоже поделилась скандалом, приключившимся у соседей рано утром.
  
  Бывший моряк Жора, страдая похмельем, с утра пораньше принялся браниться на свою жену за то, что та на кой-то черт купила бусы у греков. Он орал и бил по столу и по стене кулаком так громко, что все соседи проснулись, выскочили из постелей и бросились на кухню. Жена его, тетя Маша, рыдала в голос, пыталась образумить супруга, но тот слышать ничего не хотел. Крепкими словами охаживал свою жену Жора, такими крепкими, что даже Аркашка, щупловатый парень, состоявший в группировке у новоявленного бандита Анатолия Фикстулы, не выдержал подобных высказываний и грозно посоветовал Жоре 'зашухериться и завалить ботало'. Но Жора, хоть и бывший, но моряк, не потерпел подобного к себе обращения и озверел еще больше. Он и так на дух не переносил Аркашку, а тут и вовсе случай подвернулся, не стал сдерживаться: схватил своими ручищами деревянный стол, на котором стояла кастрюля с кашей, поднял его над головой, и со всей силы швырнул в сторону ненавистного соседа. Стол пролетел у того над головой и врезался в дверь. Дверь удар выдержала, но образовалась дырка насквозь. Аркашка оказался не из пугливых, и бросился на Жору в рукопашную, да с такими словечками и выражениями, что Жорино выступление поблекло на их фоне. В общем, все соседи бросились разнимать дерущихся. Пока разнимали, перевернули кастрюли с чьей-то едой, тазы с бельем, разгромили доски с посудой, а под занавес сорвали злосчастные бусы с шеи тети Маши, и красные бусины разлетелись в разные стороны по всей кухне. Буянов удалось растащить по своим комнатам, после чего женщины стали наводить порядок. Адам Натанович наказал Изке и своей матери - Рафе Давидовне, сегодня поменьше ходить по дому, а побольше сидеть в своих комнатах. Отец с матерью ушли в институт, а после пришлось уйти и бабушке. К ним прибежал мальчишка в рваных штанах и передал послание: умер дядя Мендель - их дальний родственник, и нужно было оказать помощь, скорее больше моральную и материальную, так как Рафа Давидовна была маленькая, худющая и на вид совсем старая, и вряд ли чем-то другим могла им помочь. Облачившись во все черное, она взяла в руку свой посох - палку, выструганную однажды по доброте душевной пьяницей Жорой, и отправилась в горестный путь. Рафа Давидовна была святым человеком, а потому, уходя, оставила деньги внучке, так, на всякий случай. Изка ни разу не расстроилась из-за усопшего дяди Менделя, а вот деньги были очень кстати: вечером мы собирались прошвырнуться по Воровской улице. Там, в одном из подвалов, делал фотографии дядя Ося Фельдсман. Мы давно мечтали сделать фото вдвоем, и сегодня, благодаря ушедшему в мир иной дяде Менделю, мечта имела все шансы воплотиться в реальность.
  
  Изка потащила меня на кухню показать дырку в двери, там же на полу нашли одинокую красную бусину тети Маши.
  
  - Изка, и зачем тетя Маша живет с мужем? Он орет на нее, руки распускает, к тому же еще и алкаш...
  - Не знаю зачем, но она любит своего Жору, трясется прям над ним. А он ее любит, вроде. Поэтому и ревнует. Думает, что она для кого-то другого наряжается.
  - Страшно представить, чтобы он с ней сделал, если бы не любил.
  - Убил бы, скорее всего.
  - Странная любовь.
  
  Изка развела руки в стороны, а потом, подхватив спички, потянула меня на балкон. В этом доме балконы были настоящие с сохранившимися балюстрадами, правда, изрядно потемневшими от времени, и высокими белыми колонами. Здание построили еще в начале прошлого века по проекту неизвестного архитектора. Тем не менее, благодаря его мастерству дом получился славный: комнаты были здесь огромные, потолки высокие, имелось пять балконов, выходящих во внутрь двора. Мы устроились на скамейке: привалившись к мешкам, забитым всяким хозяйским хламом, забросили ноги на перила, задрали платья и, весело обсуждая разные новости, закурили. Солнце залило ярким светом все вокруг, на небе было ни облачка, и мы договорились, что с завтрашнего дня будем ходить на море, будем загорать и купаться, а на обратном пути иногда сможем забегать к Сашке-греку - тридцатилетнему темноволосому мужчине, промышляющему на углу Степашинского переулка торговлей специями. А еще он варил вкуснейший кофе по всей округе. Варил он свой кофе в турке важно, не торопясь, смакуя процесс приготовления напитка, потом разливал его по маленьким белоснежным чашечкам, а чашечки ставил на миниатюрные блюдца. После того, как кофе выпивалось, он резким движением переворачивал чашечку, и кофейная гуща цвета темного шоколада медленно начинала просачиваться между краями чашечки и поверхностью блюдца. Через несколько минут Сашка-грек брал чашечку в руки и говорил тому, кто пил этот кофе то, что увидел на дне. Мы ходили к нему прошлым летом всего два раза. Уходили от него довольные, так как ничего плохого нам Сашка-грек не говорил. Обещал нам жизнь интересную и долгую. Мы, смущаясь, спрашивали про любовь, мол, когда придет она. В ответ Сашка-грек ласково нам улыбался и примирительно говорил:
  
  - Вы пока молоденькие, еще рано на любовь гадать. Не беспокойтесь, девчонки, все у вас будет хорошо, и любовь будет, и удача...
  
  Выкурив сигарету, Изка вдруг спросила:
  
  - Нин, как думаешь, а может этот Мишка стать чьей-нибудь любовью? Твоей или моей?
  Я прищурилась и внимательно посмотрела на подругу. Изка тронула кончик носа средним пальцем, она всегда так делала, когда думала о чем-то важном. Я пожала плечами.
  
  - Откуда ж мне знать? Я не Сашка-грек. Гадать не умею.
  - Но он тебе понравился, так ведь? - Изка уставилась на меня в упор.
  - Ну понравился, - нехотя ответила я.
  - Сильно? - не унималась Изка.
  
  Я поняла, что данная тема очень ее интересует. Свой нос в чужие дела Изка совать особо не любила.
  
  - Не знаю, - зачем-то соврала я.
  - Не знаешь?
  
  Почему-то мне показалось, что Мишка моя добыча, а Изка хочет его отнять. Если начну его расхваливать - добавлю ему привлекательности, и тогда Изка может, нутром чую, может влюбить его в себя. Я стала сравнивать себя с ней: рост у нас одинаковый, только я стройнее, зато у Изки большая грудь и крутые бедра, у меня светлые волосы, у Изки - темно-каштановые, у меня зеленые глаза, у Изки глаза переспелой вишни. Изка была стопроцентная еврейка, у меня отец русский, от кого я и унаследовала светлые волосы. Внешне мы были абсолютно не похожими, да и на многие вещи смотрели под разным углом зрения. Тем не менее, это не мешало нам дружить, мы интуитивно дополняли друг друга, всегда находили общие темы как для споров, так и для хулиганских выходок.
  
  - Изка, а тебе, как я вижу, Мишка тоже понравился?
  - Да, понравился.
  
  От такого прямого и уверенного ответа в моей душе шевельнулось что-то тяжелое, и мне стало не по себе.
  
  - И что делать будем, не знаешь? - спросила я и прикрыла рукой глаза от солнца, чтобы получше разглядеть лицо подруги.
  - А ничего! Пусть сам выбирает! - подмигнула мне Изка, и расхохоталась своим красивым смехом.
  
  Перед самым уходом мы наткнулись на Аркашку. Его разбитая губа после утреннего сражения опухла и кровоточила, правый глаз заплыл, но держался он как всегда уверенно и нагловато. Увидев нас, принарядившихся, Аркашка ухмыльнулся и, растягивая слова, произнес:
  
  - И куды такие крали направляются? Конвоир вам, часом, не нужен?
  
  Изка отмахнулась:
  
  - Брось, Аркадий, какие мы тебе крали? Ты лучше не бузи сегодня. Вон, дверь сломали!
  - Фраеру морскому лучше донеси, шоб с якоря не снимался.
  - Ладно, мы ушли.
  - На Молдаванку сегодня не суйтесь, - вслед бросил нам Аркашка.
  - Почему же? - спросили мы с Изкой хором.
  - Сегодня там представление будет.
  - Спасибо, что предупредил.
  
  Только мы вышли за порог дома, Изка, сузив глаза, тихо процедила:
  
  - И когда ж вас всех пересажают.
  
  Фотограф Ося Фельдсман встретил нас радушно. В его конуре было чисто, и где только возможно и уместно лежали вязанные салфетки. Воротничок у Оси, кстати, тоже был вязаным. Выражение его добродушного лица было всегда как-будто немного удивленным, а движения суетливыми. Застывал Ося лишь тогда, когда смотрел в объектив. Фотографироваться он предложил нам стоя. Посовещавшись, мы решили, что это он хорошо придумал и долго примерялись, кто и где встанет. Было решено, что я встану слева от объектива, Изка справа. Как только Ося скомандовал замереть, мы прыснули от смеха и долго не могли успокоиться. Пришлось делать второй снимок.
  
  Тем временем наступил вечер, и мы помчались с Изкой на Соборку. Сегодня Валерка обещал танцы в доме одного его друга и нам хотелось прибыть туда первыми, чтобы произвести впечатления на парней. Несколько недель подряд мы разучивали твист, громко напевая невероятно модные в ту пору мелодии. Молодежь сходила с ума от твиста и рок-н-ролла. В парках и на танцплощадках такие танцы не приветствовались, их исполняли только самые смелые и то под надзором милиции и дружинников. Но в подворотнях, отдельных комнатах и домиках, было все иначе. Иностранные пластинки, добытые непростым путем, были самым ценным приобретением, как, собственно, и приёмник 'Спидола', чьи возможности нам казались безграничными, давали нам возможность услышать музыку и песни далеких враждебных стран. Парни и девчонки, сбиваясь в стайки, с упоением танцевали фантастические ритмы и заучивали слова 'заморских' песен. Тогда нам всем казалось, что невозможно придумать еще что-то лучше, чем твист и рок-н-ролл, и что всегда в моде будут дамские перчатки, сводящие с ума девчонок: длинные и короткие, нейлоновые и замшевые, атласные и кожаные! Это был шик! Перчатки были для нас, неопытных модниц, заветной мечтой. Однажды мы с Изкой увидели белые лайковые перчатки на руках у Анечки по кличке Маевка. Анечка шла по улице в этих самых белых длинных перчатках. Не являясь эталоном красоты: немного полновата, нос картошкой, в перчатках Анечка превратилась в королеву. Я просила маму сшить нам с Изкой такие же, но получила категорический отказ. Она сказала, что не время еще выходить в подобных нарядах.
  
  Валерка, Олег, Катька и Светка уже были на месте, Машка опаздывала. Светлана уже была подшофе. Она что-то громко объясняла Валерке, задорно смеялась. Между затяжками сигареты, как бы невзначай, спросила:
  - Валер, а Мишка будет?
  
  Мы с Изкой уставились на Светку, потом переглянулись. Вот так. А когда мы увидели опоздавшую запыхавшуюся Машку в новом платье лимонного цвета и желтых туфлях на каблучках, стало понятно, что вся наша девичья компания сегодня собралась ради одного человека - Мишки-американца.
  Вскоре перед нашими очами предстал сам Мишка, и тут уж ахнули все: цветная рубашка на выпуск, непривычной формы воротник, узкие штаны - Мишка походил на стиляг, которых гоняла милиция в Горсаду. Он был чертовски привлекателен. 'Дюже амерыканьский', - прошептала Машка, а мы молча согласились. Правда, он своим новомодным нарядом не кичился, общался со всеми просто, и восхищение им достигло апогея.
  
  В тот вечер мы танцевали, как никогда прежде. Зажигательные танцы захватили нас всех. Никто не мог остаться в стороне. С удивлением я обнаружила, что не только мы с Изкой тренировали пресловутые движения твиста. Машка и Катька не уступали нам в отточенном мастерстве, а Света и вовсе нас утерла нам носы - она еще и подпевала на английском! Наши парни Олег и Валерка отплясывали так, что дух захватывало. Мы хлопали им в ладоши, побуждая их превзойти самих себя. И это было здорово! Вспоминая тот вечер, я почти уверенна, что он состоялся благодаря Мишке, чья персона действовала на всех как игристое вино. Мишка танцевал, пел в полный голос, делал комплименты, кружил девчонок, но все же он казался нам каким-то нездешним. Чужая страна добавила ему шарма, окутала ореолом загадочности, оттого-то все девчонки дружно, не сговариваясь, возвели Мишку на пьедестал и с обожанием взирали на него, как на кумира.
  
  После танцев Изка предложила прогуляться. Помню, мы много смеялись, искрили остротами, слушали чьи-то стихи, пели все вместе песни. Нам было хорошо. Когда настал момент расходиться по домам, мы впервые за долгое время решили проводить всех толпой.
  
  Первыми мы проводили Катьку и Машку. Девчонки жили в одном доме, только на разных этажах. Их дом под номером тринадцать находился возле старого парка, который, говорят, помнил прогулки и Пушкина, и Гоголя, и Чайковского. Возможно и гуляли эти достойнейшие личности под кронами теперь уже узловатых, дряхлых деревьев, а может, и не было ничего из этого, просто кто-то однажды сочинил истории так, для красного словца. К дому-землянке Светы подходить близко не решились из-за ее отца. Изку мы проводили до начала Пушкинской. Адам Натанович, как всегда, уже стоял на боевом посту. Увидев нас, он снял шляпу, прижал ее к груди и слегка кивнул в знак приветствия своей седовласой пушистой головой. Мы крепко обнялись с Изкой, расцеловались и договорились о завтрашней встрече на Ланжероне. Адам Натанович пожелал нам хорошего вечера и поспешил следом за убежавшей вперед Изольдой.
  
  Я и трое парней двинулись дальше по направлению к моему дому. Мы шли и беспрестанно смеялась. Мне было радостно от всего: от людей, проходивших мимо, от пламенеющих даже в темноте кустов роз, от своих спутников, то и дело отпускавших шуточки, иногда не совсем приличные, от Мишки, и от его теплого и внимательно взгляда.
  
  У моего дома мы остановились, и я, нисколько не сомневаясь в правильности своих действий, сама протянула Мишке руку для поцелуя. Я хотела повторить то, что произошло вчера. Я хотела испытать чувство уверенности, что я не ошиблась в нем, в своих ощущениях: это только мое, и только для меня. Я молча смотрела на Мишку во все глаза, требуя этого подтверждения. И Мишка подтвердил: он, как и вчера, взял мою руку, склонился над ней и прижался губами к коже. Вчера это был ожег, сегодня же я прочувствовала все: его дыхание, мягкость горячих губ, и неожиданная нежность его пальцев. Торжественно и медленно я высвободила руку и как победительница направилась к дому. Сообразив, что я никому не сказала ни слова, обернулась, произнесла 'до завтра', и ушла.
  
  Ночью, слушая шепот листьев сирени и пение цикад, я поняла, что влюбилась. Сильно, до одури и, как мне казалось, навсегда.
  
   3.
  
  Утром я проснулась от громкого мяуканья котов, больше похожего на плач младенцев. Кошачий крик стоял такой силы, что даже бабушка не выдержала и принялась поливать неприятелей водой. Наконец, коты разбрелись в разные стороны, зло поглядывая друг на друга, а я, окончательно проснувшаяся, направилась на террасу выпить чай.
  
  За столом сидела наша соседка Мария Степановна. Я в очередной раз восхитилась этой стареющей дамой. Лет ей было примерно столько же, как и моей бабушке, под семьдесят, но слово 'бабушка' в отношении Марии Степановны было не применимо. Длинные седые волосы она собирала на затылке с помощью шпилек, небольшие серьги с рубинами выглядели какими-то старомодными, но шли Марии Степановне невероятно. Она носила вышедшие из моды платья и одну и ту же брошь, которую прикалывала чуть ниже воротничка. Однажды, когда мне было лет десять, я попросила Марию Степановну показать поближе ее любимое украшение. Соседка отстегнула брошь и бережно положила ее на мою ладошку:
  
  - Эту вещицу мне подарил мой покойный муж на годовщину нашей свадьбы, с тех пор я ее не снимаю.
  
  Я не увидела ничего примечательного в подарке - белый овальный камушек, на котором высечен женский профиль.
  
  - Тут какая-то женщина. - произнесла я, и, потеряв к броши интерес, вернула ее обратно.
  
  Мария Степановна чуть улыбнулась, заметив мое разочарование.
  
  - Это я, мой профиль на камне.
  
  Я, помню, очень удивилась услышанному:
  
  - Ваш профиль? И вы с тех пор носите ее, не снимая?
  - Да, уже более сорока лет...
  - А где ваш муж?
  - Погиб давно. Эта брошка - память о муже и о той жизни, которой уже не будет никогда. Я очень любила своего супруга, скучаю по нему по сей день. Все говорят, что время лечит, нет, не лечит, поверь мне, Нина. Время учит жить тебя с потерей, а еще учит ценить жизнь. И я продолжаю любить мужа и продолжаю ценить жизнь.
  
  После этого разговора я впервые задумалась: что есть любовь, что есть жизнь, что есть смерть, и что есть верность. Тогда я, конечно, не нашла ответы. Правда, не могу сказать однозначно, что и теперь знаю их.
  
  Мария Степановна давала частные уроки по игре на пианино детям. К ней приводили ребят со всей Одессы. Даже Толя Мустафа - известный авторитет, присылал к нашей соседке свою толстую неповоротливую дочь Люсю. Когда Толя Мустафа сталкивался на улице с Марией Степановной, то он почтительно здоровался с учительницей, справлялся о прилежании дочурки и интересовался, не нужна ли Марии Степановне его помощь.
  
  Черный старый немецкий инструмент занимал в ее комнате практически все пространство, но Марию Степановну это не смущало. Из ее открытого окна часто можно было слышать незатейливые пассы учеников, а когда Мария Степановна сама садилась за свое фортепиано и начинала играть, замирал весь двор. Бывало, что и с улицы к нам заходили люди, чтобы послушать льющуюся из открытого окна музыку. Исполнительница была действительно талантлива; после ее выступлений у людей лица становились светлее, добрее. 'Цель музыки - трогать сердца' - эту фразу немецкого композитора Баха Мария Степановна претворяла в жизнь ежедневно через свое исполнение и кропотливую работу с учениками.
  
  Меня Мария Степановна обучала бесплатно, по-соседски. Я была хорошая ученица, но крайне неорганизованная, частенько забывала прийти в назначенное время. Мария Степановна терпеливо объясняла важность наших уроков. Учителем она была строгим, и все же к ней тянулись многие дети и взрослые. Один мой дед недолюбливал ее, что не являлось чем-то необычным, зная его тяжелый характер. Мария Степановна очень тепло относилась к моей бабушке, хотя между ними на первый взгляд не было ничего общего. Тем не менее, они друг другу симпатизировали, всегда были рады увидеться, и бабушка часто приглашала в гости соседку.
  
  Мария Степановна рассказала мне, что у нее появились новые ученики, спросила, как у меня дела и немного пожурила:
  
  - Нина, сейчас каникулы у тебя, а ты все никак не найдешь время позаниматься игрой на фортепиано.
  - Исправлюсь! Торжественно клянусь и обещаю, - ответила я и улыбнулась.
  
  Мария Степановна посмотрела на меня пристально:
  
  - Как разберешься со своими делами, приходи, я с удовольствием поиграю с тобой в четыре руки.
  Мы пили чай, беседовали о том, о сём, и потом Мария Степановна принялась описывать свой утренний поход за продуктами.
  - Я, Нина, сегодня встала пораньше, чтобы на рынок сходить. Жара стоит с самого утра. Так вот, купила я овощей, зелени, яиц, и уже думала уходить, как вдруг слышу, как кто-то предлагает приобрести свежую рыбку. Я на голос этот и пошла. И не зря! Выбор оказался роскошный, рыба вся свежая... Я, знаешь ли, не сразу узнала подругу твою. Светланой, кажется, ее зовут...
  
  Мария Степановна замолчала, но у меня почему-то екнуло сердце. Я ведь знала, просто так моя соседка ничего говорить не будет. Пустые сплетни она не собирала и не разносила. Значит, что-то серьезное.
  
  - Знаешь, Нина. У каждого человека в жизни бывают тяжелые времена. И хорошо, если кто-то будет рядом и поможет. Или просто подскажет. Каждый может оступиться, Нина. Каждый.
  
  Мария Степановна строго посмотрела на меня.
  
  - Нина, Свете нужно помочь.
  
  Я растерялась.
  
  - Что-то случилось? Я ничего не знаю, вроде все как обычно...
  - Вам нужно уговорить ее бросить рынок.
  - Ах, это? - я с облегчением выдохнула. - Не бросит Света рынок, деньги ей нужны.
  - А надо бы.
  - Мария Степановна, работать на рынке - это по-вашему оступиться? Я так лично не думаю.
  - А я разве сказала, что быть продавцом зазорно? Я про другое. Света пьет.
  - Я не замечала...
  
  И прикусила язык. Я не то что не замечала, нет, просто я не обращала на нее внимания. Мы не так близки со Светой, как с Изкой, но общаемся часто, гуляем вместе. В памяти встали всплывать все наши прогулки, и я с ужасом поняла, что выпивает Света почти каждый день. Я посмотрела на Марию Степановну, но не выдержав строгого взгляда, закрыла лицо руками.
  
  - Нина, ей надо учиться, она успеет еще заработать деньги. Пойми, что всю жизнь работать на рынке - это не для нее. Да и пьют там, будь здоров! Хорошая торговля - пьют, плохая - тем более пьют. Погубит себя Светлана.
  - Вы, наверное, знаете, что отец ее не работает, он инвалид и он пьет.
  - Поговорите с ней.
  - А если Света не послушает? Она упрямая...
  Мария Степановна слегка склонила голову набок.
  
  - Тогда идите к отцу.
  
  Мария Степановна, попрощавшись, отправилась к себе домой, а я продолжала сидеть. Тут нужно было хорошо подумать, как подойти к этому делу. Мне искренне было жаль подругу, я вовсе не хотела, чтобы Света спилась. Ей и так по жизни не очень-то везло. Не все родители заботились о своих чадах, как, например, мои родители, или родители Изки. А здесь и вовсе: она сама себе и мать, и отец.
  
  Пока я пыталась придумать слова, с помощью которых можно было бы уговорить Свету вернуться в школу или пойти в училище, наш сосед - дядя Савелий, муж тети Шуры, вышел во двор. Он достал из бумажной пачки папиросу, вставил ее меж зубов, зажег спичку и уже собирался прикурить, как из окна сверху раздался вопль его жены Шуры, от которого вздрогнула я и еще полдома:
  
  - Сава, ты шо, опять полотенцем вытирал рот и руки после яичницы?
  Дядя Савелий крякнул и от неожиданности выронил из рук спичку, а изо рта папиросу. Он задрал голову наверх, потряс кулаком и гаркнул в ответ:
  - Вот дура! А чем же мне еще вытирать?
  - Тряпкой! Я сколько раз говорила вытирать свой грязный рот и свои жирные руки тряпкой! Я тебе ее каждый день показывала, а ты шо - глухой? Или мозги последние скурил? Еще раз утрешься не тем чем надо - будешь висеть и вонять! Ты понял? Поперек горла у меня твои жирные грязные руки!
  
  Дядя Савелий плюнул, выругался и рванул к арке на выход. Вслед ему скороговоркой понеслись разные напутствия, смысл которых, если описать в общих чертах, сводился к следующему - чтобы дядя Савелий сегодня скоропостижно скончался, и не где-нибудь, а желательно в сточной канаве.
  
  На встречу убегающему Савелию шла соседка тетя Ася с двумя огромными авоськами. Она остановилась по середине двора, опустила на землю сумки, смахнула пот со лба, и участливо поглядела вслед соседу. Потом, уперев руки в бока, тетя Ася крикнула тете Шуре, совершенно не заботясь о том, что ее слышат все жильцы:
  
  - Шура, а шо такое! Гляди он у тебя какой стал нервозный! Не здоровается даже! Будто и не знает меня вовсе! И это как понимать, Шура? Шо он себе там думает? Или он не здоров? Так проверять мужей надо! Вон, врач Грицко есть у том дворе, так своди же своего Саву, наконец! Шо ж он так мучается, скаженный.
  - Ася, а я вас за вашего Яшу не спрашивала, потому как интереса к нему не испытываю. Так шо не нужно так волноваться на счет Савы. Мы с ним, дай бог каждому, живем душа в душу. И все у нас было хорошо, пока вы тут не влезли со своими церемониями! Не поздоровался, видите ли! Ишь, фифа нашлась!
  - Я со своими церемониями влезла после того, как получила целую кучу неуважения!
  Тут в окне на первом этаже показался дядя Яша - муж тети Аси, и попросил гнусавым голосом:
  - Ася, иди уже домой, хватит скандалить!
  
  Тетя Ася развернулась к нему лицом и замахала руками:
  
  - Шо Ася, шо Ася! Яша, над твоей женой издеваются ее же соседи, а ты все Ася да Ася! Разве можно так жить? Где справедливость, Яша, куда она делась! Шо б ты знал, я не намерена терпеть такие мерзости!
  - Ася, какие мерзости! Иди уже домой!
  Тетя Ася, кляня теперь дядю Яшу, подхватила сумки и резво потрусила домой.
  
  Тетя Шура прикрикнула ей вслед:
  
  - Во-во! Яше своему и устраивай церемонии! Фифа!
  
  Море еще не прогрелось как следует, но мы с Изкой все равно решили открыть купальный сезон. Волны были маленькие, и мы устраивали синхронные заплывы до буйков. Загорать сегодня старались поменьше, боялись сгореть, а потому большую часть времени проводили в воде. Когда выходили из моря, шли к молу. Там смотрели на стаи чаек, на судна, проплывающие мимо и на загорающих людей, издалека больше похожих на тюленей. К обеду солнце уже стало припекать сильнее, а раскаленный песок начал жечь наши ступни так, что нам приходилось скакать от моря до своего покрывала, визжа на весь пляж. Тогда мы решили, что для первого дня достаточно и можно просто прогуляться по набережной.
  
  Я рассказала Изке про визит Марии Степановны и ее умозаключения на счет Светы. Изка мою соседку называла не иначе как 'княжной'.
  
  - Да, твоя княжна никогда не ошибается.
  - Ты думаешь?
  - Нина, она к тебе с ерундой не приходит, это даже я знаю.
  - Да, но как она поняла, что Светка пьет? Неужели видно?
  - Не знаю, может, твоя княжна и сама что-то увидела.
  - Возможно. Надо теперь подумать, что мы скажем Свете, как начнем разговор.
  - Попробуем сегодня поговорить с ней, но думаю, она нас и слушать не станет.
  - Не станет, это как пить дать. Мария Степановна посоветовала обратиться к ее отцу. Дядя Витя и сам пьет, вряд ли он поможет.
  
  Изка задумалась.
  
  - А права твоя княжна! Отец-то нам ее и нужен!
  Я недоверчиво посмотрела на подругу.
  - Отец?
  - Ну конечно, Нина! Ты права, он сам пьет, а потому, во-первых, не хотел бы он такой же судьбы и для своей дочки, а во-вторых, дядя Витя Свету очень любит.
  - И что с того? Родители все любят своих детей.
  
  Изка посмотрела на меня и усмехнулась.
  
  - Да ее мать даже так не любила.
  - А ты откуда знаешь?
  - Света со мной однажды поделилась. Тетя Марина мальчишек больше любила. Причины, правда, тому есть.
  - Какие причины?
  - Разные, - уклончиво ответила Изка.
  - Это что, секретная информация?
  - Вроде того.
  
  Иногда меня бесило умение Изки смотреть какие-то события и вещи глубже, чем я. Она интуитивно верно схватывала суть. Я на ее фоне сама себе казалась поверхностной и легкомысленной. Бывало, я расстраивалась из-за этого, но быстро отходила. Жизнелюбивый характер подруги примерял меня с ее исключительностью, до которой мне было невозможно дотянуться. Но то, что Изка хранит в себе тайны других людей и ничего не говорит, ранило меня. Я была всегда открыта для подруги, рассказывала ей все, что знала, думала, чувствовала. Ну, или почти все. Теперь я даже порадовалась тому, что не поделилась с ней про Мишкины целования моих рук, между прочим, целых два раза! Пусть у меня тоже будет секрет.
  
  Мы шли по каштановой аллее, каждая погруженная в свои мысли. Вдруг Изка схватила меня за руку и потянула в обратную сторону.
  
  - Изка, ты что? Куда мы?
  - Пойдем к Сашке-греку! Быстрее!
  
   4.
  
  Приятная прохлада уютной комнатушки, запах пряных специй и вареного кофе, белые тканевые занавески, горящие в каждом углу лампадки - все это создавало особую колоритную атмосферу. Люди охотно сюда приходили и с удовольствием что-нибудь приобретали. Пока Сашка-грек варил нам кофе, мы заняли маленький столик у окна и смотрели на снующих мимо людей. Аромат кофе будоражил нас, и мы то и дело, поглядывали на хозяина, мысленно подгоняя его.
  
  Когда перед нами оказались две маленькие чашечки с божественным напитком, я и Изка одновременно склонились над ними и вдохнули волшебный запах.
  
  - Жаль, что нет кофейных духов.
  - Да, действительно жаль.
  
  Сашка-грек засмеялся:
  
  - Пейте, девочки, не торопясь. Думайте о хорошем и пейте.
  
  Медленно, жмурясь от удовольствия и наслаждаясь вкусом, мы пили кофе и посматривали друг на друга.
  Я думала про Мишку, Светку и сидящую рядом Изку. Воскресив в своей памяти вчерашнее прощание, я покраснела от восторга, вспыхивающего фейерверком внутри меня. Радость моя взмывала вверх и мне казалось, что я становлюсь невесомой. Изка подозрительно зыркала на меня своими темными глазищами, а я стоически молчала. Когда Сашка-грек перевернул наши чашечки и отошел, оставив нас одних, Изка спросила:
  - И почему ты мне не рассказала, что Мишка два дня подряд целует твои руки на прощание?
  
  Я опешила и мое хорошее настроение куда-то улетучилось. Кто-то все уже рассказал Изке. И скорее всего этим 'кто-то' был Олег.
  
  - Борцов донес, да?
  
  Изка от возмущения сделалась пунцовой.
  
  - Что значит 'донес'? С каких пор у нас стали заниматься доносами? Нинка, ты соображаешь, что говоришь?
  Я поняла, что перегнула палку и примирительно проговорила, немного смущаясь.
  
  - Из, я не про то... не так выразилась. Просто я не думала, что это так интересно.
  - Да? - Изка прищурила глаза. - И с каких пор ты стала так думать?
  
  Я не знала, что ответить.
  
  - Из, ну не злись. Я до сих пор сама н знаю, что это значит.
  
  Изка дружелюбно улыбнулась.
  
  - Ладно, так и скажи, что просто не хотела делиться личным. И, про между прочим, напомню: там, где людей больше чем двое, секретам не место.
  
  Я насупилась, а Изка, как ни в чем не бывало, завела разговор про Свету. И только когда Сашка-грек подошел к нам, чтобы поведать наше будущее, она резко наклонилась ко мне и прошептала:
  
  - А на счет Мишки мы же с тобой решили: пусть выбирает сам.
  
  Вечером, как обычно, вся наша компания собралась на Соборке. Мишка был в приподнятом настроении, постоянно шутил, а Валерка ему вторил. Олег стоял чуть в стороне, наблюдая за всеми нами. Светка сегодня была какая-то уставшая, дымила как паровоз, но на Мишку по прежнем смотрела с интересом. С Изкой мы условились, что сегодня опять пойдем все вместе провожать девчонок, а действовать со Светой будем по ситуации.
  
  Катька и Машка притащили ведро клубники. Проставлялась Мария. Выяснилось, что она забрала документы со школы и отнесла их в швейное училище.
  
  - Девчонки, научусь шить, буду вас всех обшивать!
  
  Мы все радостно поддержали ее: что ж, быть портнихой или швеей в наше время - мысль отличная. То, что продавалось в магазинах, нам, молодым девчонкам, совершенно не нравилось. Да и как она могла понравится, если одежда была пошита на несуществующих людей со странными фигурами. Расцветки и узоры словно пахли нафталином: безлико и скучно смотрелись платья, сшитые из подобных тканей. В Одессе у каждой уважающей себя женщины была знакомая портниха, которая шила одежду на заказ. Правда, это тоже было роскошью. Все стоило денег, а уж пошив красивой, модной одежды ценился и был не дешев. Наш сосед-портной дядя Мойша зарабатывал шитьем приличные деньги, 'баснословные' со слов тети Шуры. Мне в некотором смысле повезло: моя мама, хоть и была самоучкой, но шила хорошо, если могла достать красивую и недорогую ткань.
  
  - Маша - портниха наша!
  - Мне бы быстрее выучиться. Буду деньги зарабатывать, как Света!
  
  Светка ухмыльнулась и затянулась очередной сигареткой. Мы с Изкой переглянулись.
  
  - Мария, ты, главное, учись! - начала Изка громко. - Успеешь еще деньги свои заработать!
  - Конечно, - подхватила я. - Нужно получить образование и профессию.
  
  Машка поспешила согласиться:
  - Хорошо-хорошо! Буду учиться! - и рассмеялась довольным смехом. - Но зато потом ко мне очередь будет стоять из желающих нашить себе платья, юбки, кофты. Вот увидите! А вы будете у меня вне очереди. Понятно?
  - Тогда давай быстрее учись!
  - Я раньше думал, что ерунда все это - образование, обучение, - неожиданно вклинился Мишка и все сразу замолчали. - Отца своего не слушал. Так было до тех пор, пока не увидел другой мир. Вот тогда я осознал, что учиться нужно. Обязательно. Для себя я уже все решил - после школы буду поступать в институт.
  - В Америке? - спросила я.
  - Если выучу язык настолько хорошо, то да, в Америке. Ну а если не получится в Америке - приеду в Москву. Буду там поступать.
  - А что, в Одессе нет институтов? - разочаровано спросила я.
  - Конечно есть, но только в Москве есть МГИМО, где можно выучиться на консула или дипломата. В Одессе такого, увы, нет.
  
  Я примолкла. Значит, учеба у парня на первом месте. Н-да, таких как он сюда и правда не заносило.
  
  - Как известно, лучшее образование дают в Кембридже и Гарварде, - услышала я уверенный голос Изки.
  - Согласен, тут ты точно подметила, - Мишка покачал головой. - Только образование там платное - это, во-первых...
  - А во-вторых, из страны Советов там никого не ждут.
  - Абсолютно права.
  
  Я вытаращила глаза от удивления. А я и не знала, что моя любимая подруга разбирается в таких вещах как образование и политика! Со мной такие беседы не велись, со мной разговоры попроще.
  
  Тем временем Мишка встал рядом с ней и принялся толковать о политическом устройстве Англии. Ну надо же... Я отвернулась, изо всех сил стараясь не показать, как меня разозлила Изка. Я вспомнила ее слова, которые она мне прошептала, когда мы были у Сашки-грека, мол пусть Мишка выбирает сам. Могла бы и точнее сказать, что она ему поможет этот выбор сделать. Когда я исподлобья взглянула на них, сердце мое упало: Мишка улыбался Изке той самой теплой улыбкой, от которой у меня слабеют ноги. Надо было что-то делать. Я нервно подхватила из ведра пару ягод и подошла к Олегу.
  
  - Угощайся, - сказала я настойчиво и протянула на ладони несколько штук спелой клубники.
  
  Олег посмотрел мне в глаза и весь мой запал сошел на нет, я смутилась. В самом деле, он что, собачка дрессированная.
  
  - Ладно, не хочешь, не ешь, - я повернулась, чтобы уйти.
  
  Олег легко схватил мою ладонь с клубникой и развернул меня лицом к себе, руки его немного дрожали.
  
  - Ты же знаешь, Нина, с твоих рук я бы и яд выпил, - улыбнулся Олег и губами собрал с моей ладони ягоды.
  
  Я совсем растерялась.
  
  - Не надо так шутить!
  - А я и не шучу.
  
  Я отошла в сторону. Олег наблюдал за мной, а я за Мишкой. Я страдала. Мне жутко хотелось плакать. Эти двое увлеченно беседовали, и не замечали ничего и никого вокруг. Я, сделав над собой невероятное усилие, заставила себя подойти к Машке и принялась расспрашивать о ее будущей учебе.
  
  Провожать девчонок мы, как и было задумано, пошли все вместе, как вчера. Но разница со вчерашними проводами была весьма ощутима. Мне даже не верилось, что буквально сутки назад я была так счастлива, а сейчас абсолютно несчастна.
  
  Я была расстроена, Олег был сам не свой, Светка тоже молчала, будто в рот воды набрала, Валерка безостановочно травил анекдоты и только двоим голубкам было замечательно друг с другом. Мы проводили до дома Машку и Катьку, а потом направились к дому Светы. Хоть я и была зла на Изку, но дело у нас с ней было общее. Мы уже шли по переулку, который вел нас прямо к Светкиному дому, когда Изка, наконец-то, догнала меня и, повернувшись ко всем, сказала:
  
  - Ребята, постойте! Вы тут нас подождите немного, нам надо поговорить наедине.
  
  Изка подхватила Свету за руку с одной стороны, я с другой, и все вместе перешли дорогу.
  
  - Что вы хотите? Что надо-то? - возмутилась Светка и стала вырываться, пришлось держать ее крепче.
  
  Остановились мы у старого колодца. Уже смеркалось, в воздухе пахло приближающимся дождем и морем. Светка выдернула свои руки и зло посмотрела на нас.
  
  - Что, Нинка, твоя соседка настучать успела! Она сегодня приходила на рынок, рыбу у меня покупала!
  - Света, при чем тут соседка моя?
  - Ой, не надо мне тут стоять и комедию ломать! Шибко умные, да? Правильные такие, что аж скулы сводит! Ну и пусть! Пусть видела!
  
  Ее начала бить дрожь.
  
  - Видела что? - спросила Изка.
  - Как что? Как меня угощают мужики! Как я сидела у одного из них на коленях! Да и так, по мелочи.
  - Мальцева, ты чего, - я растерялась. - Ничего подобного Мария Степановна мне не рассказывала...
  - Да? Странно! - Светкин голос стал звучать угрожающе. - Так я сама вам сейчас все расскажу!
  
  Все, что я услышала, меня напугало. Передо мной стояла не девчонка, которую я знала десять лет, а незнакомая страшная женщина: рот ее скривился, узкие глаза превратились в щелочки, на щеках выступили красные пятна. Она не говорила, она выплевывала слова. Бурный поток несвязанных фраз словно проплывал мимо меня. Потому что это не могло быть правдой. Не могло. Она было девчонкой, такой же как я, как любая другая нашего возраста. Да, были в городе подстилки местного пошиба, но к нам они не имели никакого отношения. Грязь, существовавшая за пределами нашего круга, была и до нас. И да, мы жили все рядом, ходили по одним улицам, дышали одним воздухом, но ни одной секунды мы и представить себе не могли, что порок проникнет в наше окружение и начнет беззаконно творить свои черные дела. Света говорила с каждой секундой все громче, она уже практически перешла на крик, но я как зачарованная смотрела на нее и не могла оторваться. Задохнувшись от своего же крика, она бросила нам в лицо:
  
  - Что? Не нравится? Уходите! С такими как я не знаются! Это стыдно!
  - Света, хватит, - я протянула руку, чтобы дотронуться до нее, пусть замолчит.
  - Не надо! Не трогай меня! - заорала Света так, что ребята, ожидавшие нас неподалеку, повернулись в нашу сторону.
  
  Из глаз Светки брызнули слезы.
  
  - И пусть! Пусть так! Мне все равно не видать ничего хорошего, я это год назад поняла, как только за прилавок встала! - Света смахнула крупные слезинки. - Я тут как дура размечталась, когда увидела Мишку, но куда там! Я ему не ровня! Я никому из вас не ровня!
  - Света, - мой голос задрожал, - у нас уже давно равенство, - я несла чушь, но ничего больше в мою голову не приходило, - Сейчас никто на это не смотрит!
  - Да причем тут это!
  
  Светка заплакала сильнее, а Изка, не произнося ни слова, схватила подругу за плечи и стиснула так, что та обмякла и заревела в голос как маленькая девочка, и потащила ее на скамью. Не расцепляя рук, они так и сели. Я подошла к Свете сзади, обняла ее за шею и прижалась к ней щекой. Света плакала долго, всхлипывала и по-детски спрашивала 'а вы что, не знали?', 'не видели?', 'вам никто на сказал?'.
  
  Когда Света, обессиленная, поднялась, чтобы идти домой, Изка произнесла четким, уверенным голосом:
  
  - Ты на рынок завтра не ходи. Жди нас с Ниной утром.
  
  К моему удивлению, Света послушно кивнула.
  
  Мы с Изкой проводили ее до самого дома. Она шла как уставшая старая женщина, спотыкаясь и еле волоча ноги. В дом Света входила согнувшись.
  
  Молча, не глядя друг на друга, мы вернулись к нашим ребятам. Никто ничего не спрашивал и лишь Олег посмотрел мне в глаза долгим взглядом.
  
  Потрясенная услышанным, я не заметила, как мы добрались до начала Пушкинской улицы. Адам Натанович уже заждался дочь, но сделать внушение ей не решился, увидев ее расстроенное лицо. И, как я заметила, он сильно удивился, когда Изка вцепилась ему в руку. Впервые за долгое время они пошли домой вместе, негромко о чем-то беседуя.
  
  Я смотрела им вслед и подумала обо всех нас. От дальнейших провожаний я категорически отказалась. Мне не хотелось сегодня смотреть на Мишку, с кем-то прощаться, что-то говорить. Я хотела побыть одна. Убедив всех, что со мной все будет в порядке, я махнула на прощанье рукой и отправилась домой.
  
  Я шла и тихо плакала, вспоминая слова Светы. Светка, Светка... Почему она не поделилась с нами раньше всем этим кошмаром? Почему заставляла себя каждый день ходить на рынок и каждый день чувствовать себя дешевкой? Почему не обратилась к отцу за помощью? Ответ пришел сам собой, и он был прост. Света была одинока: ни ее отец, ни мы, хваленые подруги, не вызывали у нее доверия. Один пил и ему было ни до кого, а другие просто не замечали, что она несчастна.
  
  Остановившись у колонки, я села на корточки, подставила лицо под кран и нажала на рычаг. Холодная вода брызнула мощной струей и облила меня всю с головы до ног, но стало чуть легче. Я поднялась и огляделась. Ветер стих, на небе появилась полная луна и щедро осветила близ лежащие окрестности. Мне хотелось идти не торопясь, разглядывать дома, балконы, цветы на окнах, болтающиеся занавески. Все вокруг казалось каким-то своим, и в то же время, все было чужим и незнакомым. В голову пришла мысль, что жизнь похожа на двойное уравнение. Если что-то произойдет плохое, обязательно случится и хорошее, и наоборот. Конечно, людям хочется, чтобы всегда случалось одно хорошее, но вряд ли такое возможно.
  
   5.
  
  Утром меня разбудила Изка, прибежавшая к нам домой ни свет, ни заря. Приказным тоном она отдала распоряжение, чтобы я сразу надела купальник и приготовила покрывало для пляжа. Спорить я не стала, молча сделала все, что мне велели. Бабушка напоила нас чаем с оладьями, и мы отправились домой к Свете. По дороге разговаривали мало. Я еще дулась на подругу, а Изка была сама сосредоточенность. Перед Светкиным домом Изка меня остановила:
  
  - Сейчас Свету надо уговорить пойти на море, ты выйдешь с ней, а я останусь. Немного поговорю с дядей Витей.
  
  Я поняла, что у Изки план действий готов, только меня вводить в курс она не собиралась. Я кивнула.
  - Если нужна моя помощь - маякни.
  
  В конце концов, самое главное - помочь Свете. Если Изка знает, что делать - пусть делает.
  
  Своим ранним вторжением мы удивили всех. Дядя Витя - отец Светы, увидев нас, даже забыл поздороваться. Он стоял перед нами, качаясь на единственной ноге, и беспокойно переводил взгляд с моего лица на Изкино. Глаза его слезились, руки дрожали, он то и дело хватался за стенку, чтобы не упасть. Смотреть на него было тяжело.
  
  Сашка и Гришка встретили нас радостными криками и потащили в крохотную кухоньку.
  
  Окна были открыты настежь, но вся комната была в дыму: густой пар валил из большой кастрюли.
  
  - Борщ варю, - пояснила Света. - Через пять минут все готово будет.
  
  Мы с Изкой пристроились у окна. Пока Света мыла в тазу посуду, Сашка подошел к нам и радостно объявил:
  
  - А Светка наша сегодня на работу не пойдет!
  - И правильно! - Изка улыбнулась и потрепала Сашку по рыжеватым вихрам. - У меня есть предложение для тебя и Гришки! Гриш, иди сюда.
  
  На зов прибежал Гришка и встал рядом с Сашкой. Я никогда не видела их вместе так близко. Сашка был вылитый отец, дядя Витя, а Гришка пошел в мать, в тетю Марину, умершую в прошлом году от затяжной болезни. Я взглянула на Свету - она не была не похожа ни на одного из родителей, да и на братьев тоже.
  
  - Парни, на море хотите?
  
  Сашка и Гришка чуть с ума не сошли от счастья: начали скакать, голосить и на радостях отпускать тумаки друг дружке. Только Светкин командный голос привел ребят в чувство и заставил их успокоиться. Она прошла к отцу в комнату, а через минуту вышла. Выглядела подруга подавленной.
  - Девчонки, я с вами не пойду - нет купальника. Если пацанов возьмете - спасибо, если нет, не страшно. Им не привыкать...
  - У меня дома есть еще один купальник. - сказала я. - Забежим ко мне и на море сразу.
  - Значит, так и сделаем, - Изка ободряюще улыбнулась Светке. - Идите к Нине домой, а я вас догоню.
  Света, будто сомневаясь в правильности решения, стала собираться медленно, без охоты. Затолкав в сумку самое необходимое для детей, она тяжело села на стул и понуро склонила голову.
  - Мне не хорошо.
  - Ничего, на море отпустит. Там знаешь какая вода? Все как рукой снимет! - сказала я и заставила ее подняться.
  
  На улице нас уже ждали истомившиеся Сашка с Гришкой, и их звонкие радостные голоса разносились по всему переулку. Изка осталась, а мы отправились ко мне домой. Света меня ни о чем не спрашивала, ей будто было безразлично все вокруг.
  
  Утренняя прохлада растворилась, но в тени идти было все еще хорошо. Светка держала за руку Сашку, я Гришку. У старушек, сидящих в тени навеса рядом с питейным заведением 'Два Карла' мы купили клубнику, черешню, и пару леденцов на палочке. Мальчишки от нахлынувшего восторга орали, щипали друг друга и рассказывали всем окружающим, что они идут на море, будут купаться, загорать и есть клубнику и черешню.
  У меня дома мы пробыли недолго. Детей оставили на террасе с бабушкой. Там был еще и дед, но он, взглянув на Сашку и Гришку, нацепил очки на нос и стал ревностно следить за каждым их движением. Я утащила Светку в свою комнату, чтобы она смогла сразу переодеться. Мой второй купальник в этом году стал маловат, а на худющую Светку сел отлично. Подруга криво улыбнулась:
  
  - Смотри, а я еще ничего!
  - Что значит 'ничего'? Ты красивая!
  
  Света неуверенно тронула меня за руку.
  
  - Нина, ты и Изка... Зачем я вам? Я ведь вчера все как есть рассказала...
  
  Я посмотрела ей в глаза. Опустошение после вчерашних слез и признаний лишило ее сил. Я была уверенна, что все это случилось лишь для того, чтобы она смогла выбросить все старое и не нужное из своей жизни. Я, сама того не осознавая, повторила слова Марии Степановны:
  
  - Все имеют право на ошибку, и все могут оступиться. Главное, чтобы рядом был человек, который тебе подскажет и поможет.
  
  Света помолчала, потом надтреснутым голосом произнесла:
  
  - Видишь, как у меня получилось: подсказала твоя Мария Степановна, а вы помогаете.
  
  На террасе Сашка спокойно наблюдал как бабушка укладывает в большую авоську еду, которую она приготовила для нас на пляж. А вот Гришка удивил меня несказанно. Мальчишка склонился над дедовской медицинской энциклопедией и читал по буквам мудреные слова, потом поворачивался к деду и спрашивал их значение. Дед вздрагивал, поднимал свою птичью голову вверх, хмурился и пытался простыми словами растолковать то или иное слово. Правда, удавалось ему это плохо, так как и сам не знал, что они обозначают.
  Когда я позвала Гришку, дед резко притянул к себе книгу, громко ее захлопнул и зло посмотрел на меня. Гришка перед уходом попросил у деда разрешения еще раз к нему прийти, почитать 'книжечку со странными словами'. Дед кивнул ему, как учитель кивает ученику, показывая свое расположение. От удивления, мы с бабушкой переглянулись, пряча улыбки.
  
  Марию Степановну мы встретили во дворе, когда уже выдвинулись в путь. Она лишь поздоровалась с нами и пожелала хорошего отдыха. Света до самого моря молчала, только изредка прикрикивала на расшалившихся братьев.
  
  На Ланжероновском пляже, который на тот момент назывался Комсомольским, уже было многолюдно, но мы нашли недалеко от воды место для нашей большой компании и стали располагаться. Мальчишки скинули шорты и понеслись к морю. Я побежала за ними, стараясь не отставать. Вода сегодня была намного теплее, и пока ребята рядились, кто первый окунется, я с разбега бросилась в море. За мной последовали и братья. Визгам и восторженным воплям не было конца. Вдоволь наигравшись и накупавшись, мы вернулись на наше место и увидели, что Света спит, а рядом с ней сидит Изка.
  Мы накрыли Свету своей одеждой, чтобы она не обгорела. Я прилегла рядом погреться и позагорать, а Изка, схватив ребят за руки, потащила их обратно в море. Те шутливо брыкались и выворачивались, но были только рады побеситься в воде.
  
  Чуть позже проснулась Света и пошла купаться сама. Сашку и Гришку мы посадили на покрывало погреться, нацепили им на головы пилотки из газет, чтобы не напекло, разложили перед ними еду, собранную нам бабушкой. Ребята уже проголодались и с жадность набросились на отварную картошку, яйца и помидоры. Клубнику и черешню они сами оставили на потом. Мы с Изкой отправились за водой к дальней колонке.
  
  - Из, рассказывай!
  
  Изка вздохнула и прищурилась.
  
  - С дядей Витей поговорила. Сказала ему, чтобы он разобрался с барыгами. Пусть оставят Светку в покое.
  - Это те мужики, на которых она работает?
  - Ну конечно, с кем еще.
  - А как они жить-то будут? Денег-то у них не будет.
  - Не будет, если дядя Витя работать не начнет.
  - Он же пьет.
  - Пусть не пьет.
  - Из, как же он это сделает? Он же привык пить.
  
  Тут Изка взорвалась:
  
  - Я вот так ему сказала! Хорош водку глушить, дядя Витя! Дочь загибается, уже скоро по рукам пойдет! Тошнит, я ему говорю, с души воротит у нее с этого рынка! Ей учиться надо! Или вы ее уже списали! Или она вам не дочь? Ей профессию нужно получить, нормальную! Замуж надо, детей рожать! А вы ее упекли на этот рынок, где из нее подстилку хотят сделать.
  
  Я в ужасе посмотрела на Изку: глаза ее сверкали из-под сдвинутых на переносице бровей.
  
  - И что? Что он сказал?
  - Что сказал? А разозлился! Стал орать, что всех порешает.
  - А потом?
  - А потом я ему сказала, что она - девчонка, не должна мужиков кормить. Она у вас одна осталась, это вы ее защищать должны, а не она вас спасать. Он вспомнил войну, мол, я там всех защищал, чтобы она жила и все жили. Сказал, что ему осталось мало уже, скоро сдохнет. Начал плакать... Тогда я ему ответила, что пока вы живы, оставьте это время для дочки. Пусть выучится хотя бы, потому как, если что - ей еще и братьев поднимать придется. И вообще, как же так, вы врага уничтожали, вон сколько побед одержали, вся грудь в орденах, а с водкой справиться не можете...
  
  Изка выдохнула, а я с уважением посмотрела на подругу. Смелости ей не занимать.
  
  - Потом приехали два амбала с рынка, под два метра роста. Дядя Витя вышел к ним на разговор. Я хотела остаться, но он меня прогнал.
  - Из, как думаешь, что будет?
  - Не знаю. Думаю, если дядя Витя с барыгами не справится, придется Аркашку подключать.
  
  Я рассмеялась. И откуда такая барышня взялась? Выросла в интеллигентной еврейской семье, а если нужно разобраться и навести порядок - знает на какие кнопки надо давить.
  
  Изка недовольно пробурчала:
  
  - И что смешного?
  
  Моя обида на Изку из-за Мишки улетучилась. Все это мелочно и не достойно нашей с ней дружбы. Я всегда знала, что Изка - редкий человек. Не бросит, подставит плечо, останется рядом, даже если ты никогда об этом не попросишь. А Мишка, ну что Мишка...
  
  - Я тебя обожаю! - сказала я Изке.
  - Да? Что-то я не заметила. Ходишь, надутая, как мышь на крупу, того гляди и лопнешь!
  - Ладно, Из, хватит!
  - Знаешь, что я тебе, подруга, скажу, - повернулась ко мне Изка и схватила за руку. - Таких Мишек будет еще миллион. А мы с тобой должны остаться навсегда. Поняла?
  
  Я кивнула и во мне все растворилось от любви к Изке.
  
  - Поняла.
  - Ну вот и хорошо. А теперь у нас с тобой главная задача - Светка.
  В обед, когда солнце стало жарить, мы перебрались под деревья. До моря идти было далековато, но зато здесь можно было спокойно поговорить и отдохнуть.
  
  Сашка с Гришкой сбегали за мороженым, пока бежали обратно - Сашка упал, разбил коленку и локоть на правой руке. Все сразу занялись делами: бросились искать подорожник, промывать водой ранки, успокаивать и задабривать ревущего пацана. Гришка пожалел брата, отдал тому свою порцию мороженого, за что и был награжден деньгами на лимонад.
  
  Я про себя отметила, что Свету пацаны любили и слушались. Потеряв мать, они переключились на старшую сестру. Пару раз Гришка, забывшись, назвал Светку мамой. Она его не поправляла, только бледнела. Ей тоже не хватало матери. В свои шестнадцать лет она стала взрослой. Я не могла припомнить от нее ни одной жалобы, ни одного дурного слова в адрес отца или кого-либо вообще. В то время мерилом дружбы был вопрос: 'А ты бы взял этого человека в разведку?'. Однозначно, да. И Света и Изка - подруги, к которым не страшно повернуться спиной или доверить свою жизнь. Глядя на них, сидящих на покрывале под деревом, я почувствовала себя сильнее и увереннее. И если я их подруга - значит, я тоже обладаю какими-то важными качествами.
  
  После обеда мы опять перетащили свои вещи к морю. Поплавали от души, построили замки из песка, съели клубнику и черешню. Светка немного пришла в себя, стала улыбаться и даже рассказала одну историю про тетку, которая каждый день приходила на рынок и воровала плавники у рыб. Вернее, она их незаметно отрывала, складывала в газетку и уносила домой. Как-то раз Света не выдержала, предложила этой тетке взять у нее небольшую рыбку бесплатно, на что та, оскорбившись, заявила, что матери известного щипача Сени с Арнаутской не гоже побираться, она сама себе зарабатывать может, и не хуже сына!
  
  Изка предложила нам всем вместе сходить к Сашке-греку. Светка согласилась и заметно приободрилась. Решено было это сделать вечером, перед прогулкой. Когда стали собираться домой, столкнулись с резким сопротивлением братьев: они вопили и плакали, отказываясь уходить с пляжа. Нам пришлось пообещать, что теперь мы каждый день будем вместе ходить на море, но самое главное - они выцыганили для себя еще один визит ко мне домой сегодня вечером. Я дала согласие и мальчишки быстро собрались.
  
  Мы с Изкой решили проводить подругу с ребятами до их дома. По дороге Изка коротко рассказала про ее утренний разговор с дядей Витей. Света только молча кивала, но идти стала медленнее. Во дворе она остановилась, отправила ребят одних домой, а сама замялась. Так мы и стояли перед дверью, пока не услышали стук. Обернувшись, увидели дядю Витю. Он ковылял на костылях, взмокший, взъерошенный, но трезвый. Старая одежда на нем болталась, он сильно похудел за последний год. Правая штанина была укорочена до культи, разбитый сапог на левой ноге был в пыли, и тем не менее сейчас он был больше похож на прежнего человека, которого мы все знали. Света, увидев его, побледнела.
  
  - Дочь, помоги мне сесть.
  
  Света подхватила протянутые ей костыли и пристроилась к нему под руку. Дядя Витя допрыгал до скамьи и упал на нее, кряхтя от усталости. Света присела рядом.
  
  - Год на костыли не вставал. Сегодня пришлось, - сказал дядя Витя и выразительно посмотрел на Изку.
  
  Света отвернулась, слезы закапали из ее глаз.
  
  - Вот, сходил к Юрию Стацько на мебельную фабрику. Завтра, слышь, на работу выхожу. А ты, Свет, это... пока с мальчишками дома побудь.
  
  Дядя Витя стал разминать культю и поморщился от боли.
  
  - Вот разнылась, зараза, к дождю, что ли.
  - Кем работать-то будешь? - глухо спросила Света.
  - Плотником. Я же по профессии плотник. Забыла, дочь?
  - Угу.
  Я толкнула Изку, нам пора было уходить.
  
  - Света, мы пошли. Вечером ждем тебя с ребятами в гости.
  
  Подруга молча кивнула. Когда мы отошли подальше, я не выдержала и обернулась: Светка, уткнувшись в плечо отца, плакала. Плакал и дядя Витя.
  
  Вечером ровно в шесть к нам домой пришла Света с Сашкой и Гришкой. Гришку интересовал только мой дед, который утащился к врачу, чтобы в очередной раз пожаловаться на зубной протез. Пока деда не было, бабушка положила перед ним на стол энциклопедию и Гришка принялся за дело. Осторожно открыв книгу, он с восхищением просмотрел страницу и только после этого стал читать, смешно шевеля бровями.
  
  - Откуда он так наловчился, Свет?
  - А не знаю. Сам, видимо. Газеты все дома собирает и читает. Нравится ему очень.
  - Ученым будет, не иначе, - улыбнулась бабушка и посмотрела на Сашку. - Ну а тебе что нравится?
  - Я люблю самолеты, танки!
  - Велосипеды любишь?
  - А то! Только у нас лесапедов не было никогда.
  
  Бабушка нахмурилась, потом спустилась во двор и оттуда уже позвала:
  
  - Саша, а ну пойдем со мной.
  
  Сашка словно резиновый мячик попрыгал через ступеньки. Бабушка повела его в чулан. Я вспомнила, что там пылится мой велосипед 'Ветерок'. Его мне его подарил папин друг дядя Леня, который жил в Харькове и работал на велосипедном заводе. Правда, когда он мне подарил, я уже была большая барышня десяти лет, и кататься на трехколесном коне мне было не удобно. При желании, его можно было переделать в двухколесный, но я рисковала быть осмеянной товарищами по играм, а потому мой 'Ветерок' так и стоял не обкатанный в нашем чулане.
  
  Сначала мы услышали победный вопль, а потом увидели, как Сашка на себе тащит мой велосипед.
  
  - Смотри, Саша, его сначала нужно наладить, протереть. Потом будешь кататься.
  
  Сашка с довольным видом кивал, надувал щеки и щупал резину на колесах.
  
  - Во! Настоящий мужчина! Сразу знает за шо хвататься! Колеса - это ж главное, - услышали мы трубный голос тети Шуры сверху. - Сава, а ну-ка, дай парню инструменты, нужно транспорт в порядок привести, - расщедрилась вездесущая соседка.
  
  Про способность теть Шуры быть вездесущей было известно всем. 'У нее на заднице глаз', - как-то сказала соседка тетя Ася про тетю Шуру, не согласиться с этим высказыванием было невозможно.
  
  Дядя Савелий действительно вскоре спустился к Сашке. В руках его была железная банка и какие-то ключи. Он разложил все эти сокровища на полу, потом прикурил и с папиросой в зубах стал объяснять мальчишке, у которого от восторга загорелись глаза, что нужно делать. Дядя Савелий работал крановщиком в порту и неплохо разбирался в различных механизмах, а потому давал дельные советы.
  
  Я попросила бабушку присмотреть за ребятами часа два, та только кивнула и стала накрывать на стол, чтобы покормить гостей.
  
  Света этим вечером была не накрашенная, глаза от слез словно очистились и посветлели, я давно такой ее не видела. Голубые глаза с постоянным прищуром, темные брови, курносый нос, аккуратные губы - она была миловидной, и, на первый взгляд, беззащитной. Однако подруга вполне способна была и в нос двинуть соседу по парте и залепить подзатыльник какому-нибудь хулигану. За себя она всегда могла постоять, не давала в обиду и подруг.
  
  - Как ты? - спросила я, пока мы шли к Изке.
  
  Света пожала плечами.
  
  - Нормально вроде.
  - Дядя Витя тебя не ругал?
  - Нет. Не ругал... Только сказал, чтобы на рынок я больше одна не ходила.
  - Он вроде трезвый был...
  
  Светка выдохнула:
  
  - Посмотрим, что будет дальше. Обещал мне, что пить больше не будет. Прощение даже просил...
  - Думаешь, сможет не пить?
  На глазах Светы выступили слезы, я поспешила успокоить ее.
  - Вот кто нам поможет, так это Сашка-грек.
  В тот момент я даже представить себе не могла, насколько я оказалась права.
  
  Сашка-грек, принял нас радушно, свой кофе готовил, как всегда щепетильно и с удовольствием.
  
  В прошлый раз, когда мы были с Изкой у Сашки-грека, он Изке сказал, что сейчас все у нее хорошо, а вот через год нужно быть осторожной и избегать незнакомых людей.
  
  - А тебе хочу сказать вот что, - он внимательно посмотрел в мои глаза. - Есть человек со смертью на плече. Он уже рядом.
  - Кто это? Ты его знаешь?
  - Нет, не знаю, пришлый он. Будь внимательна. Как увидишь его - убегай.
  
  Сейчас же мы ждали, что Сашка-грек скажет подруге, но он попросил нас отойти. Просьба показалась нам странной, но спорить не стали. Мы с Изкой вышли на улицу и уже через окно наблюдали за ними. Мягкое выражение лица Сашки-грека нас успокоило, а вот лицо Светки вспыхивало каждый раз, когда она поднимала на него глаза, и мы делали предположения, от хороших новостей она так волнуется или от плохих.
  На улице тем временем вечерело. Южное темнеющее небо медленно опускалось на город. Зажглись фонари и в магазинчик грека потянулись люди. Пахло морем, ушедшим зноем и чайными розами. Света вскоре вышла, и мы тут же бросились к ней. Ничего толком нам она не сказала, только глаза ее поблескивали в сумеречном свете.
  
  - Саша сказал, что все у меня будет хорошо. Тьма прошла. Впереди солнце.
  Мы с Изкой переглянулись, выпытывать подробности не стали. Появилась надежда, а это главное.
  
  Своих друзей мы нашли на Соборке. Катька с Марией едва завидев нас, подбежали к нам и чуть ли не волоком потащили к лавочке, уговаривая при этом наведаться в Горсад. Там сегодня какой-то самодельный концерт и предполагалось, что будут танцы. Оставался час свободного времени и мы, не мешкая, отправились на улицу Карла Маркса.
  
  Никто про вчерашнее не намекал и ни о чем не спрашивал. Машка и Катюха, возможно, что-то и подозревали, но вопросов не задавали. Света сегодня иногда смеялась, и мы рады были слышать ее смех.
  
  На площади уже толпился народ. Оркестр играл какой-то вальс и парочки медленно и томно кружились вокруг фонтана. Кто-то обнял меня за талию и подхватил правую руку. Развернувшись, я увидела Олега.
  
  - Разрешите, мадам.
  - Разрешаю, - улыбнулась я и кокетливо захлопала ресницами.
  
  Олег притянул меня к себе, и мы начали двигаться. Он смотрел на меня весь танец не отрываясь. Мой же взгляд блуждал по танцующему народу. Я увидела Валерку со Светланой. Валерка - хохмач, что-то смешное и явно не совсем приличное рассказывал Свете, та, откинув голову, громко смеялась и часто останавливалась. Их танцевальный темп сбивался, но это им нисколько не мешало. В какой-то момент Светка уткнулась головой ему в грудь и ее плечи задрожали от нового приступа смеха. Наблюдая за ними, мне самой стало весело, и я рассмеялась. Когда же в поле моего зрения попали Изка с Мишкой, радость моя потускнела. Пришлось признать очевидное - выглядели эти двое вместе сногсшибательно. Они улыбались друг другу, а у меня заныло сердце.
  
  В растерянности я перевела взгляд на Олега: он смотрел на меня внимательно и серьезно.
  
  - Ревнуешь? - спросил Олег.
  - Кого? О чем ты?
  - Я о Мишке и Изке.
  - Не понимаю...
  - А я ревную. - сказал Олег и стиснул зубы.
  Мое сегодняшнее решение больше не думать о Мишке, разбилось в дребезги. Я не могла не думать о нем. Вернее сказать, я не смогла. Но что поделать: он был увлечен Изкой, это было понятно. Мне стало грустно.
  После вальса заиграла музыка и мужской голос, старающийся походить интонациями на Утесова, запел песню 'У Чёрного моря'. Олег отпустил меня и передо мной неожиданно возник Мишка.
  
  - Нина, приглашаю тебя на танец, - он учтиво склонил голову и протянул руку.
  
  Во мне все перевернулось. Не спеша и уверенно, он придвинул меня к себе и прошептал:
  
  - Мечтал об этом, как только увидел тебя...
  - Мечтал о чем? - спросила я севшим голосом.
  - Ты очень красивая, Нина. Я мечтал обнять тебя.
  
  По рукам моим пронеслась дрожь. Скорее всего, Мишка это почувствовал, и крепче прижал меня к себе. Я была счастлива, и на какие-то мгновения забыла про все на свете. Я только ощущала теплоту рук Мишки и его горячую кожу под тонкой тканью рубашки. Увидев танцующих вместе Изку и Олега, я словно отрезвела. Они о чем-то переговаривались; лицо у Олега было непроницаемым, а Изка вся светилась. В этот момент она казалась мне прекрасной.
  
  - Изка тоже красивая. - сказала я и посмотрела Мишке прямо в глаза.
  - Красивая, - согласился Мишка и прижал меня к себе сильнее. - Но я думаю о тебе.
  
  Это были первые в моей жизни слова, вознесшие меня над землей. Я не знала, что ответить, лишь почувствовала, как мое тело меняется под его руками. Стало жарко и щеки мои запылали. Пронзительное ощущение счастья, от которого почему-то хочется плакать и перехватывает горло, лишило меня способности говорить.
  
  Песня стихла, я оторвалась от Мишки и огляделась. Все наши уже собрались у выхода и ждали только нас. Мишка схватил меня за руку и повел за собой. Так вместе мы и подошли.
  
  - Мне пора. - сказала Света. - Ребят надо забрать.
  
  Я освободилась от Мишкиной руки, в ладони осталось только его тепло.
  
  - Пойдем, Света. - сказала я и вопросительно посмотрела на Изку.
  - Идите, девчонки. Я полчаса еще погуляю. До завтра!
  
  Распрощавшись со всеми, мы со Светой отправились домой. Мне очень не хотелось уходить, но и бросить Свету я не могла. Мы шли по темным аллеям, я вспоминала Мишку, его красивые глаза и теплоту его рук, его признание. Я никак не могла поверить в свалившееся на меня счастье. Неужели я и правда настолько красивая? Неужели я смогла влюбить в себя такого парня как Мишка? Я посмотрела на идущую рядом подругу и решилась:
  
  - Света, можно я тебе задам вопрос?
  - Зачем спрашиваешь? Конечно, задавай.
  - Как думаешь, я могу нравится парням?
  
  Светка хохотнула в свойственной ей манере, хрипло и резко.
  
  - А ты им и нравишься. Не заметила, что ли?
  - Заметила... Но как-то не верится...
  - Они все по тебе сохнут.
  - Все? А кто эти 'все'?
  
  Светка остановилась и посмотрела мне в глаза.
  
  - Нина, ты что - слепая? Олег год по тебе с ума сходит, боится близко подойди, а новый Мишка только и спрашивает всех про тебя. Ну и так, еще парочка бедолаг наберется.
  - Удивительно, - подумав, сказала я.
  - Ты очень красивая и этим многих удивляешь.
  Я готова была расцеловать Светку за чудесные слова. И тут я вспомнила про Изку.
  - А Изка? Она ведь тоже красивая.
  - Красивая, - согласилась Светка, - а выбирают тебя.
  
   6.
  
  Утро следующего дня началось с выволочки от отца. Мое абсолютное безделье, видимо, здорово надоело деду, и он в свойственной ему манере донес до отца свое недовольство. Обычно папа терпимо относился ко мне. А тут то ли дед красочно расписал мою вольную жизнь, то ли недавняя история с помадой и выпивкой еще не выветрилась с его головы, но он стал ругать меня и требовать внимания к домашним делам. Мы сидели с ним за столом, дед сидел на отшибе на своем любимом стуле.
  
  - Ты перестала даже за продуктами ходить! Не допросишься! Дома перестала убирать! Почему бабушке на помогаешь? Только и делаешь, что гуляешь не понятно где! - сердито выговаривал мне отец.
  - У меня каникулы, - слабо защищалась я.
  - Ишь, каникулы у нее, - проскрипел дед.
  - И что, Нина? Теперь палец о палец ударить не можешь? - продолжал отец.
  - Могу, - угрюмо ответила я и посмотрела на деда: тот явно был доволен происходящим.
  - Ну если так, значит, и помогай! Неужели сложно помочь бабушке? Я сколько раз тебе говорил: сначала работа, потом все остальное. Понятно тебе или нет?
  - Понятно.
  - С сегодняшнего дня начинай опять заниматься уроками с Марией Степановной. Она к нам вчера вечером заходила, сказала, что ждет тебя в любое время.
  
  Я обреченно кивнула и опять взглянула на деда: он занятий не одобрял, называя их 'барскими выкрутасами', а потому наморщился и демонстративно отвернулся.
  
  Отец чуть погодя успокоился и, уходя на работу, погладил меня по голове:
  
  - Нина, ты у меня умница, выросла вон как! Я за справедливость, дочь. Все должны что-то делать, к чему-то стремиться. Я и мама - работать, растить тебя, бабушка - вести хозяйство, ты - помогать бабушке...
  - А дед? - я вскинула голову и посмотрела ему в лицо.
  - А дед, - тут отец склонил голову набок и его губы стала морщить еле заметная улыбка, - А дед - учить нас терпению.
  
  Дед, будто подтверждая слова отца, прошлепал по коридору с энциклопедией в руках, сокрушенно вздыхая и бормоча себе под нос про чью-то украденную каракулевую шапку.
  
  До обеда я, как заведенная, драила полы во всем доме и мыла окна. Потом замочила занавески в тазу, и отпросилась у бабушки на пляж на пару часов.
  
  Изка со Светой и ребятами расположились сегодня у самой воды. Я, стащив с себя сарафан, тут же бросилась в море, отплыла подальше, и перевернулась на спину. Голубое небо казалось бездонным и я, покачиваясь на легких волнах, погружалась в него и парила там, как парят птицы над землей. Мои мысли тоже парили. Они летали к Мишке, возвращались и опять уносились к нему. Даже в воде я чувствовала, как взмываю вверх, в это безоблачное небо. Очнулась лишь тогда, когда вода стала заливать нос.
  
  Я вышла из моря и сразу улеглась на расстеленное покрывало. Девчонки пошли купаться, оставив меня приглядеть за мальчишками. Гришка тут же стал расспрашивать про деда, а Сашка с гордостью рассказал, что 'лесапед' его очень понравился папе.
  
  - А Гришке понравился твой велосипед? Ты брату давал кататься? - спросила я.
  
  Сашка и Гришка насупились.
  
  - Нет, не давал, - тихо произнес Сашка.
  
  Гришка угрюмо посмотрел на брата и швырнул горсть песка в сторону Сашки.
  
  - А почему? Ты жадина, да?
  - Я не жадина! - крикнул Сашка. - Не жадина я! Он вон какой, буквы читать умеет, а у меня пусть будет лесапед!
  
  Я рассмеялась:
  
  - Чудные вы! Саша, а хочешь я тебя научу читать?
  - Хочу!
  - Тогда давай договоримся: ты делишься велосипедом с братом, а я учу тебя читать.
  Сашка закивал головой и уже благосклоннее взглянул на Гришку.
  
  - Гриш, вот домой придем - я тебе сразу дам лесапед.
  - Саша, а-ну, повторяй за мной: ве-ло-си-пед! - не выдержала я.
  - Зря время теряешь, - услышала я голос Светы. - Я ему вчера и сегодня раз сто уже сказала, как правильно говорить. Он, по-моему, нарочно не выговаривает.
  - А ничего и не нарочно! - обиделся Сашка.
  
  Я улыбнулась: Светка сегодня выглядела на много лучше.
  
  - А где Изка?
  - Решила за водой сходить.
  - Странно, почему меня не позвала, - удивилась я.
  
  Света слегка нахмурилась, потом пожала плечами. Я поднялась.
  - Пойду, догоню ее.
  
  Изка шла с пустой банкой в руках к дальней колонке. Я нагнала ее на полпути.
  
  - Из! И почему это ты меня не взяла с собой?
  
  Изка неопределенно повела рукой:
  
  - А что такого? Сама решила сходить.
  - Как вы вчера погуляли без нас?
  - Неплохо... Знаешь, а мне вчера Мишка на прощание тоже руку поцеловал.
  
  Моему разочарованию не было конца. Как так? Я же ему нравлюсь, зачем он руки-то всем целует? Украдкой я покосилась на правую Изкину руку, как будто там остался след от Мишкиного неверного поцелуя. А если Изка сочиняет?
  
  - И как? - спросила я.
  - Что как?
  
  Я смутилась, не зная, как задать вопрос. И тут мне в голову пришла мысль, неприятно удивившая меня: раньше я не думала, что нужно подбирать слова в разговоре с самой близкой подругой. Такого не было никогда. Мы были честны и открыты друг с другом, легко могли обсудить все личное, не стесняясь. А что сейчас? Мне стало горько. Мишка Мишкой, но наша дружба может рассыпаться.
  
  - Изка, стой! - приказала я.
  
  Изка повернулась ко мне и по ее взгляду стало понятно, что она расстроена не меньше меня.
  
  - Давай, выкладывай, Из. Что произошло?
  - Сама знаешь.
  - Я знаю?
  - Мишка тебе вчера сказал, что ты ему нравишься.
  - Откуда знаешь?
  - Ха! Можно подумать я тебя в первый раз вижу! Ты вчера выдала себя с головой так, что Олег сразу ушел, после того, как ты и Светка домой отправились.
  - И ты на меня обиделась?
  - Глупо на это обижаться, тебе не кажется?
  - Но ты обиделась.
  
  Изка помолчала, потом сказала:
  
  - А я не на тебя обиделась.
  
  Я согласно мотнула головой, мол, с меня взятки гладки.
  
  - Все дело в том, что он мне вчера сказал то же, что и тебе, - Изка ехидно улыбнулась.
  
  Мы посмотрели друг на друга.
  - Значит, мы ему обе нравимся? - спросила я растерянно.
  - Да, но пока ты ему нравишься больше.
  
  Что-то тут было не так.
  
  - Изка, ерунда какая-то.
  - Почему ерунда? Так бывает. Тебе же нравятся два парня: один больше, другой меньше. Это жизнь, - назидательно произнесла Изка.
  - Ты имеешь в виду Мишку и Олега?
  - Ну...если есть варианты, о которых я не знаю...
  
  Меня начал злить Изкин тон.
  
  - Хватит! Все ты знаешь! Но Мишка! Он что, и нашим и вашим?
  - Возможно да, а возможно и нет. Не знаю. Но точно знаю одно - таких как он мы еще с тобой не встречали.
  Я забрала банку из рук Изки, и мы двинулись дальше.
  
  - Действительно, не встречали. И это меня беспокоит.
  
  На обратном пути я спросила Изку:
  
  - Изка, а если этот Кротов обыкновенный бабник?
  - Пока мы этого не знаем.
  - Но точно знаем, что мы с тобой подруги!
  
  Изка выхватила у меня из рук банку полную воды и плеснула ею в меня:
  
  - Не разлей вода!
  
   ***
  
  Жизнь в то лето в Одессе кипела, хотя внешне город казался спокойным. Пусть и канули в прошлое талоны на муку, сахар и масло, многие продукты все же были в дефиците. Но было и хорошее: люди массово переселялись из разбитых и сырых подвалов и замызганных бараков в свои комнаты, а кто-то и в свои дома. Улицы стали чище, обновлялись парки, ликвидировались развалы, открывались большие магазины с промышленными товарами. Рестораны радушно принимали гостей, имеющих средства для их посещения. Молодежь же предпочитала винные погребки, называемые 'винарками' или 'бадегами'. Летом заседать в питейных заведениях нужды не было, так как при желании усугубить можно было везде. Одесса старалась идти в ногу со временем, но унаследованная патриархальность большей части населения, не давало новому времени развернуться и почувствовать себя здесь полноценным хозяином. В этом и была главная прелесть южного провинциального городка, мечтавшего стать портовым флагманом.
  
  Так сложилось, что лето 1960 года принесло много открытий и стало трамплином в далекое будущее. Именно тогда мы стали по-настоящему взрослеть. Мы совершали ошибки, страдали, радовались своим победам, дружили, любили, презирали. Мы были молоды и наивны, и в этом была наша сила и наша слабость.
  
  Полетели недели одна за другой. Мое расписание выстроилось само собой: утром я помогала бабушке по дому, в обед в припрыжку бежала на пляж, домой я возвращалась на троллейбусе, так было быстрее, и шла на занятия к Марии Степановне. Потом забегала домой, чтобы переодеться к вечернему променаду и пулей неслась на встречу к друзьям.
  
  Ежедневное пребывание на солнце и купание в море положительно сказались на моей внешности: кожа стала гладкой, ровный красивый загар придавал мне свежий и здоровый вид; волосы выгорели под летним солнцем, и я заметила, что мужчины стали уделять мне больше внимания, чем обычно. Безусловно, меня это радовало. Не радовался только Олег, наблюдая, как во время наших прогулок ко мне то и дело подходят ребята, чтобы познакомиться.
  
  В тот период Олег стал понемногу отдаляться от нашей честной компании. Иногда уходил домой раньше всех, стал больше общаться с Катей и Машкой, практически перестал обращаться ко мне и Изке. Я замечала все изменения, происходившие с ним, но сделать ничего не могла. Только однажды он, глядя куда-то поверх меня, спросил, не хочу ли я сходить с ним в кино. Я ответила, что подумаю, потому как кино нужно было обсудить с родителями, а точнее сказать, с отцом. Папа прежде чем давать добро, уточнял, на какой фильм я собираюсь. Я тогда не понимала критериев, по которым он принимал решение в пользу той или иной картины, но теперь могу сказать точно, что кинофильмы про революцию я смотрела крайне редко именно благодаря ему. Олег по не понятной мне причине за ответом не пришел и больше про поход в кино не вспоминал.
  
  Света ежедневно присоединялась к нам с Изкой на Ланжероновском пляже. Своих братьев она устроила в открывшийся недалеко от дома детский сад, поэтому только по выходным Света брала их с собой на море. Дядя Витя работал, не пил, стал даже выходить с сыновьями в город на прогулки. Один раз он сводил ребят в цирк, но после этого заявил, что больше он туда не ступит своей единственной ногой из-за паскудного обращения с животными.
  
  Наши с Изкой страдания, связанные с Мишкой, все не проходили. Один вечер Мишка был особенно мил и внимателен со мной, другой вечер с Изкой. Спросить прямо о его странном на наш взгляд поведении, мы не решались, и с каждым днем влюблялись в него все сильнее и сильнее. А ветреность его натуры только распаляла желание доказать другим и себе свою исключительность и неповторимость.
  
  Как-то раз в один из вечеров, мы, гуляя по Воронцовскому скверу, встретили Шурку Стопкину, местную, как говорила моя бабушка, 'профурсетку'. Обладая неплохой фигурой, Шурка имела лишь один недостаток - выдвинутая далеко вперед нижняя челюсть. Тем не менее, она частенько прогуливалась то с одним, то с другим кавалером, не смущаясь того факта, что все в округе знают, чем закончится ее сегодняшний променад.
  Увидев нас, Шурка лишь вздернула свой острый подбородок, и прошла мимо с очередным дружком. Дружок ее был далеко не трезв, однако бутылку в руках держал крепко.
  
  Машка, заметившая Шурку, повернулась к нам с Изкой.
  
  - Не хотела вам говорить, девчонки, но несколько дня два тому назад я рано утром провожала маму до остановки, помогала ей тащить мешок с сахаром. Бабушка варенье варить начала, вот мы с мамой и корячились. Ну так вот. На обратной дороге я решила пойти вдоль восьмого дома, где живет Шурка. И знаете, кого я там увидела?
  - Ну и кого?
  - Мишку нашего.
  - Мишку Кротова?
  - Да, его.
  - Ну и что? Что с того?
  - А уходил Мишка от Шурки.
  - И как же ты поняла, что он именно от Шурки вышел, там же много кто еще живет.
  
  Машка посмотрела на нас и в глазах ее промелькнуло что-то похожее на сочувствие.
  
  - Шурка выбежала вслед за Мишкой, он что-то у нее забыл. Она его окликнула и в руки ему всучила какую-то вещь. Не разглядела я, что это было.
  
  Меня словно гром поразил.
  
  - А Мишка тебя видел?
  - Не знаю, кажется, нет. Он очень торопился, особо по сторонам не смотрел.
  
  Мы, не сговариваясь, посмотрели на Мишку, стоящего недалеко от нас: он что-то объяснял Валерке, рисуя по воздуху пальцами круги. Выглядел он при этом как всегда замечательно: красивое лицо, отличная фигура, модная одежда. Одним словом, мечта. Стоит ему пальцами щелкнуть, к нему сразу любая прибежит. Даже такая как я или Изка, хорошие девочки из приличных семей. Что уж тогда говорить о других. Взглянув на Изку, я поняла, что моя подруга думает о том же самом.
  
  - Противно, - произнесла я.
  - Мерзко, - дополнила Изка.
  
  Той ночью я плакала от обиды. Я долго не могла понять, чем же так сильно задела меня история, рассказанная Машкой. Мы не были глупыми, и какие-то вещи уже понимали. И тем не менее... Если бы речь шла о ком-то другом, например, о Валерке Глотове, я бы поняла. А скорее всего, не стала бы задумываться зачем и для чего. А тут другое.
  
  Мне тяжело и неприятно было признаться самой себе, что Мишка Кротов - далеко не идеал, как казалось мне с самого начала, и тот факт, что он может общаться с легкодоступными женщинами, удручал меня на столько, что я стала иначе на него смотреть. Меня поразило то, что после всех его улыбочек, умных слов, приятных ухаживаний, признаний, он мог спокойно, даже хладнокровно, совершенно не испытывая никаких чувств к человеку, использовать его для удовлетворения своих желаний, а на следующий день мог также спокойно сделать вид, что не заметил того, с кем переспал прошлой ночью. Мишка ведь даже не поздоровался с ней! И пусть Шурка известная дрянь, и все же... Мне казалось дикостью, что такое возможно.
  
  Я страдала так, будто предали меня. Однако самое смешное во всем этом было то, что я продолжала жаждать его внимания и каждый раз, когда он обращался ко мне по имени, таяла. Изка тоже переживала, я это видела. Впрочем, Изка продолжала в своей манере кадрить Мишку и хохотать над его шутками. Я же вскоре перестала стараться перетягивать внимание на себя и просто наблюдала со стороны за происходящим. Теперь я смотрела на его красивое лицо и думала, что у него в голове на самом деле? Сердце мое сжималось, когда я представляла, как Мишка дотрагивается до тела Шурки, целует ее в губы. В такие моменты я переставала с кем-либо общаться и погружалась в свои переживания. Я чаще стала выглядеть задумчивой, когда все веселились. Мишка однажды заметил:
  
  - Нина стала похожа на Снежную королеву. Красивая и грустная. И от этого еще больше красивая.
  
  Я ответила:
  
  - Разве Снежная королева может быть грустной? У нее же сердце из льда.
  - Может, потому что ее ледяное сердце разбито.
  - Интересно, и кто разбил ее сердце?
  - Король, кто же еще?
  
  Неделю спустя Валерка пригласил всю нашу компанию в дом одного парня по фамилии Коваленко. Отец парня оказался известным живописцем не только в городе, но и далеко за его пределами. Сын, как выяснилось, и сам разбирался в живописи не хуже своего известного родителя. Угостив нас молодым вином, он устроил занимательную экскурсию по дому, похожему больше на мастерскую, чем на жилье. Меня поразил и сам парень, и творчество именитого художника, но самое главное меня заворожила атмосфера дома. Я решила познакомиться поближе с хозяином дома-мастерской и подошла к нему, чтобы представиться. Каково же было мое изумление, когда парень, назвавший себя Иваном, проделал тот же номер, что и Мишка в первый день нашего знакомства. Иван галантно поднес мою руку к своим губам и поцеловал ее. И весь вечер я не сводила с него глаз, но вовсе не потому, что он мне сильно понравился. Я задумалась, а что если не сам Мишка произвел на меня впечатление, а его неотразимые манеры?
  
   7.
  
  У меня есть особенность: я очень плохо запоминаю даты и цифры. Иногда могу запросто перепутать цифры в номере своей квартиры, в цене на продукт, в своем возрасте. Был случай, когда одному врачу пришлось три раза задавать мне вопрос, сколько мне лет, и все три раза я, не моргнув глазом, называла совершенно разные числа. И только дата 15 июля 1960 года запомнилась без каких-либо усилий с моей стороны.
  
  Вечером упомянутого дня на Соборку прибежала возбужденная Светка, от радостных криков которой шарахались прохожие.
  
  - Все! Нам выделили две комнаты! Переезжаем в субботу!
  
  Мы бросились поздравлять подругу. Ну наконец-то! Светка была вне себя от радости, она даже не смогла прикурить: руки от волнения ходили ходуном.
  
  - А куда вы переезжаете?
  - На Тираспольскую.
  - Дядя Витя как?
  - Уже поковылял в новый дом окна вставлять.
  
  Мы искренне обрадовались услышанной новости. Решили, что в субботу все вместе будем помогать ей с переездом. На днях Света подала документы в ПТУ на технолога общественного питания, и нам всем казалось, что теперь жизнь у подруги резко изменится в лучшую сторону.
  
  Оглядываясь далеко назад, я могу сказать только одно - тот вечер стал поворотным для меня. Правда, это выяснится несколько позже. А пока что ничего не предвещало таких глубоких перемен: Валерка по-прежнему травил анекдоты; Света прибывала в отличном настроении и тоже смешила всех историями из жизни рыночных продавцов; Мария с Катюхой были как всегда веселы и бодры и с готовностью смеялись над любой шуткой; Изка пыталась завоевать Мишку, я же продолжала прибывать в растерянности. Мишка же в тот вечер был немногословен, выглядел утомленным и слегка рассеянным. Олега с нами не было, он устроился на работу на судостроительную верфь и теперь мы виделись еще реже. Кто-то из ребят подал идею прошвырнуться по Дерибасовской улице. И мы, конечно же, пошли.
  
  Дерибаска была как всегда полна людей. Проходя мимо гостиницы 'Большая Московская', я заметила бандитского главаря по кличке Алмаз. На самом деле он был Николаем Плотниковым, а свою кличку он заработал неординарной способностью создавать искусственные драгоценные камни. Его друзья сбывали произведенные им сокровища по баснословным ценам мастерам и бригадирам шахтеров и коксохимических заводов, получавших в тот период огромные деньги. Они легко разводили прибывших в Одессу румынов, поляков и тайно пробравшихся эмигрантов на покупку картин, икон, украшений. Особенно в те времена ценились иконостасы, картины русских художников и ювелирные изделия, произведенные в царской России. Все это мне рассказывала Изка. Осведомитель Аркашка конечно же дозировал информацию, но нам ее хватало, чтобы представить масштаб творящегося беззакония.
  
  Алмаз имел внешность очень притягательную для женского пола. Да и что говорить, когда двухметровый, широкоплечий, холеный, красиво одетый мужчина шел по улице, женщины от мала до велика выворачивали шеи, чтобы хорошо разглядеть такой экземпляр. Если мужчины относились к нему с опаской, то девицы млели при его появлении. Я не была исключением, но зная о его темных делишках, смотрела на него скорее с любопытством, чем с восхищением.
  
  Алмаз стоял у входа в гостиницу, непринужденно беседовал со швейцаром, курил и радовал проходящих мимо женщин своей шикарной фактурой. На удивление он был без свиты. Чаще всего его можно было увидеть или в окружении красивых женщин или с дружками-подельниками. Я взглянула на него мельком и хотела было повернуться к Изке, как передо мной словно из-под земли вырос небольшого роста парень в кепке. Расставив широко ноги, он резким движением вскинул обе руки вперед и застыл, как изваяние. Черный металл блеснул в его пальцах и на моем загривке волосы встали дыбом. Дальше все стало развиваться стремительно и страшно. Я до сих пор помню ощущение, похожее на то, когда ты погружаешься в воду с головой. У меня в ушах появился странный гул, все предметы стали терять свои очертания и таять, окружающий мир заволокло дымкой. Я четко видела только стоящего передо мной человека. Мышцы на его правой руке напряглись, из-под рукава выглядывала наколка старухи-смерти с косой. Он был так близко от меня, что мне казалось, что я чувствую его запах: запах зверя, готового вскрыть глотку своей жертве. Я пошатнулась от злобы, исходящей от него волнами и проследила взглядом траекторию, ведущей к мишени. Алмаз, учуяв опасность, поднял глаза и все сразу понял. Я видела абсолютно ясно, как бледнеет его лицо, как напрягается тело и как загораются глаза. Еще я видела, как на него обрушилось осознание того, что сейчас его убьют, и он стал сжиматься в пружину, готовясь к прыжку, отчаянно надеясь успеть убить противника раньше, чем тот его. Что случилось со мной в тот момент, я не знаю. Горячая волна окатила меня с головы до ног, превратив меня в сталь: я оторвалась от Изки и в следующее мгновение, собрав пальцы правой руки в сжатый кулак, хладнокровно и выверено двинула парня в правую скулу. Последнее, что я увидела, это его дернувшаяся голова и хлопок где-то рядом с моим правым ухом.
  
  А дальше все рассыпалось по фрагментам. Какие-то незнакомые люди, склонившиеся надо мной, шум в голове, боль в спине, жжение в виске, и тихий мужской шепот 'держись, держись'.
  
  - Нина, ты как? - услышала я знакомый голос.
  
  Это была Изка, она была где-то рядом, но я ее не видела, расплывчатые силуэты закрывали надо мной небо.
  
  - Что случилось?
  
  Голос мой был звенящий и какой-то далекий.
  
  - Тебя сильно ударили.
  - Кто?
  
  Ответа я не услышала, Изкин голос утонул. Мне стало страшно.
  
  - Кто ударил? Кто?
  
  В тот момент мне было все равно, кто ударил, я задавала вопросы, чтобы слышать себя и не упасть в страшную пустоту.
  
  - Нина, тебе больно? Сейчас врачи уже вот-вот будут, потерпи.
  - Врачи? - переспросила я и тут все опять куда-то провалилось.
  
  Очнулась я в палате. Первое, что я почувствовала, это была боль. Плохо соображая, я стала шарить руками по телу. Трясущимися пальцами я дотронулась до головы, она была туго забинтована. Какая-то молодая женщина, по всей видимости медсестра, собиралась делать мне укол в руку. Страшно хотелось пить. В воздухе пахло спиртом и лекарствами.
  
  - Пить, пожалуйста, пить.
  Медсестра осторожно подняла мою голову и поднесла к губам маленькую кружку с водой. Я сделала несколько глотков, и меня тут же замутило. Сообразив, что сейчас начнется рвота, девушка повернула меня набок и удерживая от падения с кровати мое тело, подтолкнула ногой таз для рвотных масс.
  Спазмы шли волнами одна за другой, не прекращаясь; воздух перестал проходить в мои легкие, я стала задыхаться и захрипела.
  
  - Дыши! - приказала мне медсестра. - Втяни воздух в ноздри! Медленнее, медленнее...
  
  Когда я задышала, стало легче, правда, ненадолго. Меня выворачивало каждые полчаса, и все это время Тамара, медсестра, с которой мы успели познакомиться в минуты передышек, не отходила ни на шаг.
  
  - Тамара, а что со мной случилось?
  - Сотрясение мозга, если коротко. Тебя ударили в висок, ты упала и разбила голову, повредила спину.
  - А как это произошло?
  - Как - не знаю. Привезли тебя в больницу около девяти вечера. Толком я ничего не поняла, ты вроде кого-то спасла.
  - Я?
  - Ты.
  
  И тут я все вспомнила: Дерибаску, Алмаза, парня с пистолетом, и нанесенный ему удар. Я застонала от ужаса.
  
  - Да... А Алмаз жив?
  - Алмаз?
  - Ну этот, в кого стрелять хотели.
  - Жив, жив. Не беспокойся. Он-то тут и навел шороху. Вся больница сбежалась: палату сразу выделили, нашего главврача заставили приехать, чтоб он тебя лично осмотрел, меня вот на всю ночь к тебе приставили.
  - Что с парнем, который стрелять хотел?
  - Что значит, хотел? Он и стрелял, да мимо. В тебя, говорят, начал целиться, да какие-то девчонки навалились на него, вроде как твои подруги.
  - Где они?
  - Домой отправили. Одна темноволосая девушка наотрез отказывалась уходить. Требовала стул, чтобы она могла с тобой ночью рядом находиться. Разошлась тут так, что пришлось пригрозить, что завтра не пустим. Только после этого она ушла.
  
  Изка... Любимая моя подруга. Слезы закапали из глаз при мысли, что она из-за меня рисковала собой, а потом готова была всю ночь сидеть здесь на стуле. Я попыталась подняться, но резкая боль вернула меня обратно. Я застонала.
  
  - Э-не, не вставай. Еще суток трое лежать надо, а то и больше. Ушиб уж больно сильный. Мне врач сказал следить за тобой, не давать вставать.
  - Ладно, не буду.
  
  Я вспомнила про родных и мне стало дурно от мысли, что с ними сейчас творится.
  
  - А мои родители знают, что я тут?
  - Знают, знают, не переживай. Они были здесь, но врач их домой отправил. Завтра утром все опять придут. Мама твоя сильно перепугалась, еле успокоили. Федор Дмитриевич, наш главный врач, все им объяснил и попросил тебя пока не тревожить.
  
  Тамара вытерла мое лицо влажным полотенцем и побежала помыть таз. Вскоре мне он опять пригодился. Под утро я кое-как заснула, проснулась через час от сильной головной боли.
  
  Следующий день прошел как во сне. Меня рвало часто, и только желчью. Болел желудок, а спина, как мне казалась, превратилась в сплошной синяк. Как бы я не легла, мне было больно. Врач сказал, что возможно у меня сломаны ребра. После осмотра назначил капельницы и велел продолжать делать уколы. Тамару утром сменила другая медсестра по имени Галя - веселая хохлушка, которая беспрестанно называла меня 'дывчиной'. Лежать с иглой в руке было невыносимо и больно, особенно когда начиналась рвота. Галя бросалась ко мне и, удерживая мою руку от вздрагиваний, шептала:
  
  - Дывчина, моя хороша, терпи. Та шо ж оно такое делается? Ну-ну... Зараз усе пройде.
  Ко мне в тот день пустили только маму, бабушку и Изку. Да и то, минут на пять. Мне было так плохо, что даже улыбнуться им не смогла. Изка показалась мне бледной, встревоженной и немного испуганной. Мама, увидев меня, расплакалась, а бабушка спокойно поставила на столик банку с киселем и завернутую полотенцем овсяную кашу. Она провела теплой ладонью по лицу и ласково посмотрела на меня.
  - Ниночка, лапушка. Кашу, если сможешь, поешь, а если нет, не беда, я утром тебе горячую принесу. А кисель пей. Он, как ты любишь, без комочков.
  
  - Спасибо тебе. Приходите ко мне завтра. - сказала я и закрыла глаза, чтобы остановить головокружение.
  
  Утром следующего дня мне стало лучше, рвота прекратилась. Я осипла, говорила шепотом. Есть было больно - саднило горло. Весь день ко мне приходили посетители. Я всем вяло улыбалась, и очень ждала их ухода. Мне постоянно хотелось спать. Тамара, не особо церемонясь, выпроваживала всех, давая мне возможность вздремнуть. Вечером, после укола, я уснула часов в семь, а проснулась только утром, когда врач пришел провести осмотр.
  
  Федор Дмитриевич взялся теперь за мою спину. Он слушал меня стетоскопом несколько раз, щупал позвоночник, осторожно давил там, где особенно было больно. Нахмурившись, он распорядился сделать мне рентген.
  
  Голова моя хоть и перестала кружиться, но предметы все еще были нечеткими. Я подносила к лицу руку и смотрела как она раздваивается. Костяшки пальцев были разбиты и немного распухли. Бабушке даже пришлось меня кормить, как маленькую. Я не сопротивлялась, а только вымучено улыбалась.
  В обед пришел следователь. Он подробно расспрашивал, где кто стоял, что делал, куда смотрел. Интересовался, знаю ли я лично Николая Плотникова, встречалась ли когда-нибудь или, может, видела случайно стрелявшего. Я честно ответила на все вопросы. Уходя, следователь странно на меня посмотрел, и задал свой последний вопрос:
  
  - Николай Плотников бандит, а ты, Чижова, из-за него рисковала собой, своей жизнью. Зачем?
  
  В ответ я только пожала плечами:
  
  - Все само собой получилось. Я не собиралась...
  Вскоре Галя принесла в палату огромный букет из алых роз, пришлось поставить их в ведро. Сладкий аромат тут же разлетелся по всей палате.
  
  - Галя, какие красивые!
  - Тоби велели передати!
  - А кто велел?
  - Гарний чоловик. Дюже приемний.
  - А зовут-то его как?
  - Та я не знаю. Ничого не сказав.
  
  Маму с папой я ждала вечером, а Изка со Светкой прибежали ко мне в обед и рассказали во всех подробностях, что произошло в тот злосчастный вечер у гостиницы.
  
  Оказывается, парень, который хотел убить Алмаза, прибыл Одессу из Москвы. Что да почему, было не известно. Аркашка пока не раскололся, уточнила Изка. Фамилия парня была самой обыкновенной - Петров, но он был отпетым мошенником и мокрушником.
  
  - Нина, можешь теперь ответить на вопрос, зачем ты так рисковала? Два бандита устроили разборки, а ты могла жизни лишиться.
  
  Я ответила им также, как ответила следователю. Не знаю, правда, не знаю. Что-то внутри меня подсказывало, что я поступила правильно, и лишь когда я начинала думать о последствиях, мне становилось страшно.
  Со слов Изки, все произошло мгновенно. Она только увидела, как я отталкиваюсь от нее и бью стоящего передо мной парня в лицо. Тот с размаху ударяет меня в висок, я отлетаю назад и падаю на мостовую. Он начал что-то кричать и палить во все стороны, после чего опустил руку и стал целиться в меня. Изка судорожно выдохнула, и взглянула на Светку, та часто заморгала.
  
  - Мы со Светой не сговариваясь бросились ему на спину. Светка вцепилась ему в голову, я повисла на нем и била, не помню уже куда.
  
  И тут мы втроем разом заревели. Через несколько минут в двери показалась голова нянечки Ольги Павловны, в чьи обязанности входило убирать у меня три раза в день.
  - Эй, девки! В палате напротив мужику лицо зашивают, вы даже его вопли своим ревем заглушили! Ну-ка, завязывайте!
  
  Изка хохотнула, я подхватила, Светка прыснула, и теперь мы уже зашлись в истерическом хохоте до стонов. У меня, конечно, сразу стало барабанить в голове, но чувство какого-то освобождения все же наступило.
  
  Потом девчонки рассказали, как подскочили мужики и завалили Петрова на землю и стали его дубасить. Били до тех пор, пока милиция не прибежала. Алмаз первым делом бросился ко мне.
  
  - Этот Алмаз, хоть и редкая сволочь, как говорит Аркашка, а от тебя не отходил, и пока врачи не появились, постоянно брал тебя за запястье и щупал пульс.
  
  Оказывается, теперь в больнице постоянно трутся какие-то ребята, вроде как охраняют меня. Аркашка обмолвился Изке, что Алмаз разузнал обо мне все: где я живу, с кем, и что делаю. Аркашку стал расспрашивать обо мне, когда выяснил, что тот живет в одном доме с моей лучшей подругой. Всем отдал приказ, чтобы ни один щипач и ни одна стерва в мою сторону даже не глядела. Если кто обидит меня или мою семью - лично убьет.
  
  Я заторможено кивнула, потом перевела взгляд на розы.
  
  - Девочки, а розы эти от него, наверное.
  
  Изка уставилась на цветы и чуть слышно произнесла:
  
  - А вот это, Нинка, не дай бог.
  
   8.
  
  Вечером пришли родители и бабушка. Я сильно хотела спать, но прямо сказать им об этом я не решалась. Мама опять плакала и гладила меня по руке. Папа сидел тихо и лишь иногда тяжело вздыхал. Мама в очередной раз задала вопрос, который, как я поняла, мучает добрую половину Одессы.
  
  - Ниночка, как же ты могла? Зачем ты так собой рисковала?
  - Мама, как вам всем объяснить? Увидела я, что один человек хочет убить другого. Не было времени думать, кто плохой, кто хороший. Бросилась на него и все...
  - А если б он тебя убил? - прошептала мама.
  - Ну не убил ведь.
  - А если бы! Я бы сама умерла! В ту же секунду!
  
  Тут папа прикрикнул на маму:
  
  - Таня, остановись уже! Все прошло, дочь жива. Хватит.
  
  Мама попыталась прекратить истерику, но стало еще хуже, тогда бабушка взяла маму под руку и вывела в коридор. Папа сел на край моей кровати, пригладил выбившиеся из-под повязки волосы и сказал:
  
  - Нина, доченька, послушай меня. Ты у меня самая лучшая дочь на свете. Бесстрашная, сильная, красивая. Ты правильно поступила. И я горжусь тобой.
  Отец замолчал, потом выдохнул и продолжил:
  - У меня будет к тебе только одна просьба - он пристально посмотрел мне в глаза, - прошу тебя, чтобы не случилось, всегда оставаться живой.
  
  Вскоре, после того, как родители ушли, я услышала тихий стук в дверь.
  
  - Проходите.
  
  В палату вошел Олег, в руках он держал букет из ромашек.
  
  - Нина, здравствуй!
  - Привет, Олег.
  - Как ты?
  - Да вот, лежу, загораю, - улыбнулась я парню.
  - Так я и знал, что бездельничаешь. А я тут еле к тебе прорвался, думал до гола раздеться заставят. Серьезные ребята.
  
  Я хрипло засмеялась.
  
  - Куда цветы поставить?
  - Поставь их в лейку, что на подоконнике стоит, - попросила я.
  
  Олег встал у окна, и я увидела, как сильно он похудел. Рубашка на нем болталась, темные от загара руки стали жилистыми, щеки впали. Один лишь взгляд остался прежним - добрым, теплым, хоть и очень уставшим.
  Олег придвинул стул поближе ко мне и сел.
  
  - Ты как, красавица?
  
  Я поморщилась.
  
  - Какая красавица, Олег! Скажешь тоже.
  - Нина, для меня ты всегда будешь красавицей.
  
  Я покраснела. Мне стало неловко.
  
  - Ты сам-то как? Сто лет тебя не видела. Ребята говорят, что ты работу нашел.
  - Подработку, если уж точнее. На лето меня взяли в ремонтную мастерскую на судостроительную верфь.
  - И как работа?
  - Хорошая работа. Целыми дня там пропадаю, даже не слышал, что приключилось с тобой позавчера. Узнал час назад от Изки, и сразу к тебе.
  - Можно я не буду рассказывать, как все произошло? Изка наверняка дала полный отчет, да?
  
  Олег тихо засмеялся:
  
  - Можешь не рассказывать. И да, Изка отчиталась.
  
  Мы помолчали.
  
  - Как твоя голова? Болит?
  - Еще болит.
  - Спина как?
  - И спина пока болит. Завтра будут рентген делать. Возможно, ребра сломаны.
  
  Олег взял мою руку, развернул ее и поцеловал запястье, очень осторожно и нежно касаясь губами кожи.
  
  - Олег, - прошептала я и сердце мое застучало быстро-быстро.
  
  Он не ответил, лишь прижал мою ладонь к своей щеке. От такой нечаянной ласки у меня опять закружилась голова.
  
  - Олег, - мой голос совсем ослаб, и я замолчала.
  - Нина, я ничего не прошу у тебя. - произнес вдруг Олег глухим голосом.
  
  Он взглянул на меня, в его глазах затаилось отчаяние.
  
  - Я хочу лишь только, чтобы ты берегла себя.
  
  От его слов слезы сами выступили на глазах.
  
  - Олег, зачем тебе я? Что во мне хорошего? Ведь много замечательных девчонок на свете.
  - Замечательных девчонок много, а ты особенная.
  
  Он осторожно выпустил мою руку, поднялся и ушел.
  
  Ночью мне стало плохо, опять началась рвота. Было душно и я попросила Галю открыть все окна настежь.
  
  - А якщо комари налетять, та гризти почнуть, що будемо робити?
  - Черт с ними, с комарами, открой окна!
  
  От жары я вспотела, волосы липли к лицу и шее, повязка с головы сползла. Нечаянно задев рану рукой, я взвыла от боли. Как и предсказывала Галя, налетели треклятые комары, у которых не было ни жалости, ни совести. Хоть мне и было не до них, я все же испытала удовлетворение, когда убила трех гадов в назидание другим. Те другие, может, и расстроились, но виду не подали и до утра терзали меня.
  
  Долгожданное утро не принесло облегчения. Измотанная болью, рвотой, жарой и комарами, я уже не хотела ничего и никого. На рентген меня отнесли на руках два врача из соседних отделений, от которых воняло крепкими папиросами так, что мне совсем стало худо. Рентген показал, что два нижних ребра сломаны. Тут же мою грудную клетку перебинтовали, и сделали еще один укол.
  
  Когда меня вернули обратно в палату, я расплакалась от навалившейся безысходности. Мне страшно захотелось почувствовать себя здоровой. Надоела постоянная боль в теле, не проходящая тошнота, гул в голове. А еще бесила зависимость от других людей. Наверное, именно тогда я поняла, что немощь и бессилие порождают злобу и тихую ненависть к другим людям. Поразительно, как быстро из здорового жизнерадостного человека я превратилась в беспомощное и обиженное на весь свет существо.
  
  Тамара меня умыла, попыталась накормить, но я наотрез отказалась, повернулась на правый бок и в одну секунду уснула. Проспала до самого вечера, не двигаясь.
  
  Очнувшись, я увидела Изку, Свету и маму с папой. Как только я пошевелилась, они обступили меня со всех сторон.
  
  - Чего вам? - спросила я.
  - Ждем, когда ты проснешься.
  
  Все по очереди поцеловали меня. Мама, как обычно, расплакалась.
  
  - Ну все, хватит, идите уже домой. Я в туалет хочу.
  - Давай мы тебя проведем, - предложила Изка.
  - Куда? Под кровать? - я слабо улыбнулась. - Мой туалет там.
  
  Эмалированный горшок, практически новенький, был выдан мне вчера утром, когда я поняла, что дойти до общественного туалета, не упав раз двадцать, не смогу.
  
  Тамара помогла мне выпроводить моих гостей и дала возможность справить все свои нужды. Потом заботливо обтерла мои руки ноги влажной губкой и пообещала в случае улучшения искупать меня в ванной, которую сотрудники использовали по прямому назначению крайне редко.
  
  Тамара сделала мне укол и принесла чай. Я решила выпить его сидя и попросила ее помочь мне устроиться на подушках. Тут я заметила натянутую на окна марлю.
  
  - Ой, Тамара, гляди, марля! Комары не налетят теперь. Кто-то постарался.
  - Это не кто-то, а дружки того, кого ты спасла. Николаем его зовут, вроде так.
  - И что, много дружков тут в больнице?
  - Хватает. Не бойся, ребята эти ничего, спокойные, вежливые, - усмехнулась Тамара. - И знаешь, у нас тут с ними тише стало. Вечно мужики буянят, если что не так. Присмирели немного.
  
  Я смотрела на выползающую на небо луну. Из окна пахнуло долгожданной прохладой.
  
  - А Николай твой алмазный все про тебя узнаёт, нас с Галкой расспрашивает, что с тобой, как ты, как день прошел, как ночь.
  - Он что, сюда приходит?
  - Каждый день. Ему Галка про комаров нажаловалась, рассказала, что ты мучилась всю ночь, он ребят своих подрядил, те быстро марлю натянули, пока ты на рентгене была. Думается мне, не такой уж он пропащий человек, если заботится умеет.
  
  Я пожала плечами.
  
  - Возможно. Да только я его и не знаю совсем. Никогда не общались мы с ним, да и вряд ли будем.
  Тамара как-то странно на меня посмотрела:
  - Знаешь, а я сначала тебе не поверила, думала нарочно разыгрываешь из себя простую девчонку. Считала, это концерт, для отвода глаз. Уж больно он тут хлопотал за тебя...
  
  У меня отвисла челюсть.
  
  - Тома, ты что?
  - Нина, а ты не обижайся. Я здесь много чего насмотрелась. Могу сказать, что люди все разные и делают странные вещи. Ты вот красавица из красавиц. Я и подумала, что он твой ухажер. Говорят, у него девушки всегда были первый сорт. Только милиции об этом знать не нужно, вот вы и разыгрываете комедию для всех.
  Я была удивлена и обескуражена. Моя жизнь была всегда понятной и бесхитростной, и мне не было нужды врать и изворачиваться. Я привыкла, что мне все верят всегда во всем.
  
  Тамара по моей просьбе открыла все окна, выключила свет и ушла, тихо прикрыв за собой дверь. Я осталась сидеть на кровати, смотреть в окно и наблюдать, как луна идет по небосводу словно по невидимой дуге. Незаметно скользя, она будто фокусник, оказывалась сначала над одной верхушкой дерева, а через несколько секунд уже зависала над другой. А я думала, думала и думала. Засыпая, уже знала, что мне нужно будет сделать, как только окажусь дома.
  
  Выписали меня через две недели. Николай ко мне не приходил, но я ощущала его незримое присутствие. В больницу он прислал машину, чтобы я с комфортом добралась до дома. Я не стала отказываться от такой услуги. Папа сел впереди рядом с шофером, а мы с мамой устроились на заднем сидении.
  
  Я смотрела на улицы города, их словно обновили. Нет, внешне город остался прежним: те же здания, парки, люди. Только сейчас я словно проникла за пределы старых красивых фасадов, заглянула под каждый вымощенный камень и увидела то, чего раньше не замечала. Под этим ясным южным небом жили бок о бок как самые прекрасные вещи на свете, так и уродливые, гадкие.
  
  Мы странные люди: говорим о ерунде, о мелких делах, цена которым ничтожна, варимся в обидах и ненависти, страдаем от несправедливости и молча терпим, плачем от безысходности и в то же время любим своих детей и близких, заботимся о родителях, сажаем деревья, испытываем сострадание и готовы, как уже было, объединиться с недругами и встать вместе плечом к плечу, чтобы защитить свою родину от настоящих врагов. И часто молчим: о внутренних страхах, настоящих желаниях, о несбывшихся надеждах. Мы не говорим про это даже самым близким людям, более того, мы и себе боимся признаться, что живем не так, как хотим, а так как надо, как ждут от нас окружающие. Каждый день. Да что там день! Каждую минуту мы надеваем маски: для отца - одну, для друга - другую... Мы можем обмануть кого угодно, вот только себя обманывать нельзя.
  
  По тротуару шла ухоженная красивая блондинка, это была проститутка Зинка - птица высокого полета. Она была умна, практична и крайне расчетлива. В отличии от многих не употребляла спиртного, как многие девицы, занимающиеся древним ремеслом; держала язык за зубами; не велась на разводы; не играла в карты; следила за собой. Таким как она платили больше, потому и жили они лучше, и клиенты у нее были не какие-то там шарамыжники. Следом за ней плелась уставшая, изможденная женщина. Когда-то она была симпатичной худенькой девушкой, но со временем превратилась в сгорбленную полную тетку с измученным лицом. Взглянув на впереди идущую профурсетку, не отягощенную трудом и домашними заботами, женщина в одно мгновение стала похожа на злобную старуху. От накатившей обиды на жизнь она плюнула в спину Зинке. Почему одним, как эта прошмандовка, так легко, а другим, честным работягам, так трудно. Если есть справедливость и советская власть, такого быть не должно! А оно есть. И процветает! И пусть сгорит в огне, эта дрянь, на которую бесстыдно глазеют мужики, и сами мужики пусть пропадут пропадом.
  
  Я закрыла глаза. Люди перестали верить в красоту: она обманчива, перестали верить в бога: его, оказывается, нет, перестали верить в себя и себе: перестали заглядывать в свою собственную душу, там еще страшнее, чем темной ночью на улице.
  
  Все эти мысли сами приходили ко мне в голову. Я не пугалась появившихся из неоткуда подобных рассуждений и не пыталась от них избавиться, я следила за ними. В какой-то момент там, в больнице, мне пришло понимание: все, что я вижу - не есть правда. Все не так. Меня пронзила мысль, что я, как и все, могу потерять самое себя. А мне хотелось познать жизнь, понять суть вещей и событий, увидеть разные страны и города. Для этого мне нужна свобода. Вот только и свободу, и деньги, и даже право на счастье нужно было заработать.
  
   ***
  
  Дома было все как прежде: две старые акации перед аркой, любопытные соседи, увитая виноградом терраса, музыка, льющаяся из окна Марии Степановны.
  
  Бабушка расцеловала меня и усадила за стол обедать. Дед ждал моего возвращения на террасе с любимой энциклопедией в руках.
  
  - Сейчас он начнет тебе диагнозы ставить! - предупредила мама.
  
  Я хмыкнула, теперь у деда появился не мнимый больной, а вполне реальный персонаж, однозначно подходящий для его исследовательской деятельности. Пока что он не приставал ко мне, лишь внимательно рассматривал мою голову, пожевывая губы.
  
  Вечером к нам домой пришли мои друзья, кроме Олега. Мишка принес пирожные, а Валерка притащил большой изумрудный с темно-зелеными полосками арбуз. Мы расположились на террасе, угощались освежающей мякотью сладчайшего арбуза, пили чай и беседовали. Дед безмолвно сидел на стуле при входе на террасу и его уши горели от возбуждения и любопытства.
  
  Да, много бредовых сплетен разнеслось по городу. Трепались, будто я любимая женщина Алмаза, спасшая его от неминуемой смерти; дочь его брата, убитого где-то в Сибири; тайная поклонница, бегающая за ним по пятам и прочие странные, на мой взгляд, предположения.
  
  - А что сам Алмаз? - спросила я, обращаясь к Изке. - Не устал еще все это слушать?
  - Не знаю, не знаю. Ему не привыкать. А ты, Нина, теперь личность известная. Не удивляйся, если с тобой начнут здороваться незнакомые люди. Со мной уже здороваются!
  
  Краем глазом я увидела, как дед поднялся со стула и направился на улицу. Шаркая ногами, он пересек двор и скрылся за воротами арки.
  
  Мишка весь вечер не сводил с меня глаз. Говорил он мало, иногда касался моей руки, чтобы привлечь к себе внимание. Пока я была в больнице он приходил с ребятами раза два. Сам не появлялся. Я, конечно же, думала про него, все-таки он мне нравился. Изка говорила, что Мишка очень переживал из-за случившегося. Но что-то мне подсказывало: если бы переживал - навещал бы почаще.
  
  - Как вы тут жили без меня? Света, как переезд? Состоялся? - я словно вернулась в тот вечер, когда Светка объявила, что переезжает на Тираспольскую улицу.
  - Переехали! Приходи в гости, все сама увидишь.
  
  Я пообещала, что на днях зайду. Еще неделю мне придется посидеть дома, пока не снимут повязку с груди и живота.
  
  Катя с Машкой, услышав о моем заточении, расстроились.
  
  - В городском саду в эту субботу будет большой концерт. Из Москвы приедут известные артисты, будут танцы, говорят, что и для молодежи что-то будет. Может, придешь?
  - Танцовщица из меня та еще! - засмеялась я.
  - А ты можешь и не танцевать, просто песни послушаешь, - не сдавалась Катя.
  - Да придет она! - вскрикнула Изка. - Я ее приведу.
  - А вдруг там опять кого-нибудь захотят подстрелить? Я стала побаиваться общественных мест.
  - Ты что? Это теперь тебя все побаиваются! Ты теперь гроза всех убийц и воров! Знаешь, как все удивились, когда узнали, что одна стройная, красивая, воспитанная барышня, одним ударом смогла уложить мужика.
  - А он что, упал?
  - Этот Петров? Почти. Он чудом удержался на ногах, но еще немного и рухнул бы. Оттого-то он и стал палить в разные стороны. Видимо, от неожиданности. Правда, тебе досталось от него во сто крат больше. Аркашка мне рассказывал, что Петрова теперь все на смех подняли. Какая-то девчонка испортила все дело одним ударом. Позор!
  - Ха! Какая-то девчонка! Одесситка она, и этим все сказано! - стукнул по столу Валерка.
  - Точно!
  
  Все поддержали Валерку, а я посмотрела на свои тонкие руки. Действительно, откуда силы взялись.
  
  - Нина, где ты так научилась драться? - спросил Мишка, недовольно наморщив лоб.
  - Где-где? На улице, в школе.
  И это была правда. Мы, девчонки, не были слабыми и изнеженными. И в школе, и на улице хватало всякого малолетнего сброда, которому нужно было давать отпор. И это не было чем-то из ряда вон. Мы все умели постоять за себя. Нельзя было показывать слабину, и мы прекрасно знали, что, если хоть один раз спустишь - пиши пропало: каждый день будут дергать, приставать, делать подножки или раздавать щелчки по лбу.
  
  - В моей школе никто не дерется. Нельзя, - сказал Мишка.
  
  Все молча посмотрели на него. Мы знали, что он учился в школе, в которой были дети только из семей партработников и высших военных чинов. Спецшкола - это отдельный мир.
  
  - У нас тоже было нельзя, только это никого не останавливало. - произнесла Светка, которая била кулаком в нос без предупреждения, если слышала оскорбление в свой адрес или в адрес подруги. С ней вообще старались не связываться.
  
  Собственно, в этот момент я поняла, что в глазах Мишки до этой истории я была утонченной романтичной девушкой. А тут вот такая оказия приключилась.
  
  - Нина, а Нина, - неожиданно раздался сверху голос тети Шуры.
  - Что вам, теть Шур?
  - У меня Роза сегодня работает во вторую смену на заводе. Может, встретишь?
  - Я?
  - Ну, а шо? С тобой теперь можно ночью гулять, ни один придурок не захочет в морду получить, а?
  Тут тетя Шура загоготала на весь двор, да так, что напугала кошку, дремавшую на ступеньках: та вскочила и заметалась по лестнице. Я, привыкшая к беспардонному поведению соседей, только пожала плечами. Заметив на лице Мишки неподдельное недоумение, ухмыльнулась. Похоже, сегодня я разонравлюсь ему окончательно.
  
  Ребята вскоре ушли, а где-то через полчаса после их ухода, вернулся дед. Кряхтя и отдуваясь, он поднялся на террасу, вытащил платок, громко высморкался и, обратившись ко мне, сказал:
  
  - Теперь все знают, что ты внучка Якова Штумберга. Я все устроил.
  - Что устроил, деда?
  - Я обошел все винарки в округе и всем качественно разъяснил, что Нина Чижова - не какая-то там шалопайка без роду и племени, а что Нина Чижова - внучка самого Якова Штумберга! - сказал дед, клацнув зубным протезом.
  
  В первый раз в жизни мой дед взял меня под свою защиту, хоть и весьма оригинальным способом.
  
   9.
  
  Мне разрешили ходить без фиксирующих бинтов раньше, чем я предполагала. А случилось это потому, что ко мне домой через два дня после выписки из больницы явился сам главврач Федор Дмитриевич. Мы его не ждали, но было хорошо, что он пришел. Во-первых, он мне наконец-то разрешил читать, а во-вторых, самолично снял бинты, так как боли прошли, а на улице стояла жара, и врач побоялся застоя в легких. Теперь я дышала свободно и могла даже купаться в море.
  
  Изка прибежала на следующее утро после снятия бинтов, чтобы отвести меня на пляж. Мы шли с ней в обнимку, и как в добрые времена, болтали обо всем на свете, делились новостями, смеялись над ерундой. В троллейбусе Изка чуть ли не силой усадила меня на сидение и не подпускала близко ко мне людей. Я влюбленно смотрела на нее, мне хотелось, чтобы так было всегда. Я сильно скучала по нашему беззаботному общению и радовалась каждой минуте, проведенной рядом с любимой подругой. Я чувствовала себя живой и счастливой.
  
  Море было теплым, и большую часть времени мы провели в воде. Я то и дело громко восхищалась всем, что меня окружало.
  
  - Изка, как же хорошо и здорово, что все плохое осталось позади!
  - Нина, ты все выдержала. Потому что ты сильная и отважная. Я горжусь тобой.
  - Не говори глупостей. Какая же я сильная и отважная? Я трусиха! Я потом много думала, и знаешь, что поняла?
  - Что?
  - Что умирать страшно.
  - Это естественно.
  - Я не про физическую боль, Из. Мне страшно было подумать, что я не увижу больше этот мир: не увижу своих родных, тебя, Светку, ребят...
  - Это и правда страшно. Мир продолжает жить, все идет своим чередом, но тебя больше нет.
  - А знаешь, что бы я хотела увидеть перед своей смертью? - вдруг спросила Изка после небольшого молчания.
  - Что же?
  - А вот это все: песок, море, небо, крики чаек... Последнее воспоминание мое должно быть именно таким.
  
  Мы вышли из воды, улеглись на покрывало и молча смотрели в бездонное небо.
  
  Чуть позже к нам присоединилась Света. Что-то в ней изменилось, и я с любопытством поглядывала на нее.
  
  - Света, ты случайно не влюбилась? - спросила я и по ответному взгляду поняла, что попала в точку.
  - Влюбилась. Случайно, - ответила Света и в шутку брызнула в меня водой.
  
  Изка, прищурившись, стала гадать, кто тот счастливчик. Света только хохотала, а Изка напористо сватала ей всех знакомых нам парней. Промучившись с полчаса, она отстала - иссякли кандидаты.
  Я сидела, откинув голову, с удовольствием подставив лицо солнцу.
  
  - Сашка-грек, - произнесла я и покосилась на Свету.
  
  Даже в такую жару было видно, как вспыхнуло ее лицо.
  
  - Как ты узнала? Тебя ведь вообще давно нигде не было, - глухо спросила Света.
  - Сашка-грек? - Изка вытаращила глаза.
  - Света, я не знала, просто само в голову пришло. А это правда?
  - Правда.
  
  Новость не укладывалась в голове даже у меня, которая, собственно, и произнесла имя жениха.
  
  - У вас все серьезно? - спросила Изка.
  - Да, - сказала Света и опустила глаза.
  
  Счастье нельзя не заметить; оно в глазах, в движениях, в голосе. Я залюбовалась нежностью, озарившей ее черты лица и почувствовала, как у меня в груди будто раскрылся красивый цветок - белый пион, и я действительно почувствовала тончайший аромат утреннего молодого цветка с росой на лепестках. Я рассмеялась от удивления: такого еще со мной не было.
  
  Чуть позже Света нам рассказала, что в тот самый первый раз, когда мы пришли к Сашке-греку в магазинчик, он покорил ее сразу, а она его. Сашка-грек тогда был сам не свой, когда говорил со Светланой. Он все прочел на дне чашки, но не решился сразу рассказать. С того самого дня он стал искать повод для встречи. Приходил поздравить ее с новосельем, приносил сладости братьям, приглашал на кофе, но безуспешно, Света отнекивалась и под любым предлогом убегала от него. А вскоре, не выдержав, она сама пришла к нему однажды вечером; он сварил кофе и для нее, и для себя, а потом показал общие рисунки в их чашках. Теперь они вместе. Вечером она бежит к нему, а потом он ее провожает домой. Подруга призналась, что впервые за долгое время ей стало по-настоящему хорошо. Это было тихое счастье двоих людей, и мы старались не донимать подругу расспросами, лишь иногда интересовались, как у них дела. Света в ответ только улыбалась, и нам становилось ясно, что все в порядке.
  
  Первый день моего возвращения к нормальной жизни я провела чудесно. Как узник, выпущенный на свободу, я наслаждалась общением с подругами, морским воздухом, солнцем, морем. Разошлись по домам ближе к вечеру, договорившись, что завтра мы опять пойдем на пляж. Изка пообещала прийти ко мне в девять-полдесятого утра, и побежала домой: сегодня у ее отца было день рождение. Света отправилась за братьями в детский сад.
  
  Я возвращалась домой по Пушкинской улице. Вдоль уютного старого проспекта росли мясистые вековые платаны. Деревья были привычной и неотъемлемой частью городского пейзажа; давали людям тень и своим величавым видом старались напомнить им о бренности и недолговечности человеческой жизни. Но кто об этом думает, когда нужно решить массу насущных проблем?
  
  Шла я медленно, пропуская спешащих прохожих, с интересом рассматривая дома, магазинчики, людей. Торопиться мне было некуда, и я пристально всматривалась в лица женщин и мужчин; некоторые мне нравились, но многие наводили ужас. Человеческий облик лишь внешне имеет одинаковые признаки, а вот наполнение разное. У одних в глазах муть и безысходность, а у других - тихая радость и легкость. Увы, последних значительно меньше.
  
  Вечером я поднялась к Марии Степановне домой на второй этаж, мне давно уже не терпелось исполнить композицию 'На прекрасном голубом Дунае' Иоганна Штрауса-сына. Это было одно из моих любимейших произведений. Соседям, кстати, оно тоже было по душе. Однажды тетя Ася просила меня исполнить 'Голубой Дунай' специально для нее. В тот раз она вытащила во двор своего мужа:
  
  - Яша, стой и не дергайся! Сейчас ты узнаешь, какая у меня тончайшая душа, как та музыка, шо нам сыграет Нина.
  - Ася, я знаю какая у тебя душа.
  - Нина, он ничего не знает, поэтому сделай так, шоб узнал не только он, но и все на Дерибасовской!
  - Ася, зачем же так громко играть? Так можно и инструмент сломать.
  - Яша, я сейчас тебе кое-что сломаю! Нина, не слушай необразованного старого человека, прошу, играй громче!
  
  Сегодня я играла для себя. Пальцы потеряли пластичность и ритм немного сбивался. Мария Степановна, хоть и слышала все мои промахи, замечания делать не стала, лишь одобрительно кивала, когда все получалось. Разучивать новое произведение было решено на следующем занятии, и мы просто немного побеседовали. Вскоре, поблагодарив Марию Степановну за урок, я спустилась на улицу и отправилась к себе домой. Во дворе уже зажегся единственный фонарь на длинном как шея у жирафа столбе. Сумерки мягко поглотили дневной свет, приглушая яркие летние краски. Поднимаясь по ступенькам, мне показалась, что кто-то негромко позвал меня.
  
  - Нина!
  
  Я обернулась. Передо мной стоял Олег с охапкой колокольчиков небесного цвета.
  
  - Ба! Олег! Борцов Олег! - воскликнула я.
  - Узнала, наконец-то! - шутливо ответил он на мое приветствие.
  
  Я рассмеялась: на его искреннюю улыбку невозможно было ответить иначе. Олег, как будто стал выше и еще худее, а глаза все те же: чистые, добрые, с затаенной грустью.
  
  - Как ты, Олег?
  - Я - отлично, - ответил он и протянул мне цветы.
  
  Тонкие стебельки с полупрозрачными цветками очень трогательно смотрелись в мужских натруженных руках. Я благодарно улыбнулась.
  
  - Нина, как твои дела? Как здоровье?
  
  Я заверила Олега, что все чудесно, и радостно засмеялась от нахлынувшей волны счастья.
  Олег смотрел на меня, склонив голову набок, любуясь.
  
  - Я хочу пригласить тебя прогуляться немного. Пойдешь?
  
  Если бы он меня не пригласил, я бы сама это сделала. Я подошла к нему близко, дотронулась до руки:
  
  - С тобой, Олег, хоть на край света.
  
  Я увидела, как потемнели его глаза и взгляд стал серьезным.
  
  - Не надо так шутить, красавица.
  - А я и не шучу.
  
  Я поднялась домой, отдала бабушке колокольчики, а вернувшись, взяла за руку Олега и повела за собой.
  
  На нас часто оглядывались прохожие, и это вызывало у меня смешанное чувство. Олег не замечал, или делал вид, что не замечает прилипчивых взглядов. Мы свернули с главной дороги и пошли переулками к морю. Погруженный в себя, Олег молчал. Я спросила:
  
  - Почему молчишь, Олег? О чем задумался?
  - Я думаю, Нина. И думаю о тебе.
  - Расскажи мне, что думаешь.
  
  Олег остановился, что-то хотел сказать, но, видимо, не решился. Теперь он взял меня за руку и потянул за собой.
  
  - Пойдем.
  
  Олег вывел меня к главному входу пляжа. Мы миновали арку, повернули налево и пошли по дорожке, идущей вдоль белого песка. Людей в это время было мало; редкие парочки подходили к кромке воды, чтобы полюбоваться вечерним остывающим морем.
  
  - Давай присядем, - предложил Олег.
  
  Я села на выбеленную солнцем широкую ступеньку, Олег остался стоять, повернувшись к морю. Несколько минут он молчал. Я его не торопила, смотрела на морскую гладь и на скользящие тонкие гаснущие блики солнца. Ветер трепал мои волосы, я то и дело смахивала их с лица.
  
  - Почему ты со мной пошла, Нина? - услышала я голос Олега.
  - Потому что я так захотела.
  
  Олег выдохнул, развернулся и подошел ко мне.
  
  - Я должен тебе все сказать. Прошу, выслушай меня.
  
  Я кивнула, он подошел еще ближе и попросил:
  
  - Посмотри на меня.
  
  Я подняла глаза и сердце мое сжалось. Впервые в жизни я ясно осознала, что могу причинить кому-то сильную боль.
  
  - Нина, я люблю тебя. Я не знаю, как ты отнесешься к моим словам, но я должен тебе это сказать, иначе сойду с ума...
  
  Олег смотрел на меня не отрываясь.
  
  - Ты лучшее, что есть в моей жизни. Я не помню, когда все началось; у меня такое чувство, что я любил тебя всегда. Знаешь, мне кажется, что я любил тебя еще до встречи с тобой. Бред, конечно...
  
  Олег помолчал, потом продолжил, голос его стал срываться.
  
  - Я знаю, тебе нравится Мишка. Я все вижу и понимаю. И мне больно, Нина, мне чертовски больно. Да, признаюсь, я, как дурак, ревную и мучаюсь, но ничего не могу с собой поделать. Я даже нашел работу, чтобы меньше видеться с тобой. Не помогло. Ничего не помогает, понимаешь?
  
  Я слушала Олега и физически чувствовала его боль. Мне захотелось дотронуться до его груди, успокоить, защитить от всего того, что причиняет ему такие страдания. Я поднялась и протянула к нему руку, но Олег перехватил ее и стал нежно целовать мои пальцы.
  
  - Олег...
  
  Сердце застучало у меня в горле.
  
  - Нина, ты красивая. Знаешь, у меня все внутри замирает, когда смотрю в твои глаза. Я не видел в своей жизни ничего и никого прекраснее тебя. Иногда мне кажется, что я перестану дышать, если не смогу видеться с тобой...
  
  Я мягко отняла руку и отошла. Олег помолчал, потом заговорил приглушенным голосом:
  
  - Я стараюсь не докучать тебе. Не знаю, получается ли.... С недавних пор я стал избегать тебя, и от этого мне стало еще хуже. Когда меня накрывает тоска по тебе, я не ухожу с работы, остаюсь еще на ночь, чтобы утром упасть от усталости и забыть тебя, твое лицо...
  Я стояла оглушенная. Как я могла ничего не видеть? А может просто не хотела?
  
  - Олег, прости...
  - Нина, за что ты извиняешься?
  
  Он убрал руки в карманы, пожал плечами и, словно обращаясь самому к себе, сказал:
  
  - За то, что я люблю тебя? За то, что я не могу жить без твоих глаз, без твоего голоса, без твоей улыбки? Но это все, что у меня есть.
  
  Олег откинул голову назад, посмотрел в темнеющее небо и повторил:
  
  - Это все, что у меня есть...
  
  Я отвернулась, по моим щекам потекли слезы. Сейчас мне было также больно, как и Олегу.
  
  - Я ничего не прошу, Нина. Я просто хочу, чтобы ты жила на этом свете и была счастлива. Пойми, я все это говорю не для того, чтобы ты пожалела меня. Нет. Все не так. Я просто хочу, чтобы ты знала, что я рядом всегда, в любой момент... Даже если будешь с другим.
  
  - Я не буду с другим, - сказала я тихо, но Олег услышал.
  - Нина, не надо. Ты не останешься в этом городе, я знаю. Твое место не здесь. Да, это твой дом, тебя тут все любят и всегда будут ждать твоего возвращения, но ты уедешь отсюда. С Мишкой или без, но уедешь.
  - Мишка, Мишка... - сказала я, - Причем тут Мишка? Не больно-то я ему нужна. Ты, наверное, в курсе, что он... в общем, иногда он встречается с такими как Шурка Стопкина.
  - А ты расстраиваешься, так? Понятно.
  
  Я промолчала.
  
  - За себя могу сказать только одно - я люблю тебя и не могу никого даже представить рядом, не то чтобы...
  
  Олег осекся. Потом продолжил:
  
  - Нина, я тебя успокою: ты нужна Мишке, еще как нужна. Мишка твой сам недавно признался, что ты - одна на миллион.
  
  Я фыркнула:
  
  - Одна на миллион! Олег, ты говоришь глупости.
  
  - Ты даже не знаешь, какая ты, Нина. И в этом твоя беда. Когда ты идешь по улице, все шеи сворачивают, глядя, как ты проходишь мимо. Ты же сейчас сама видела, как многие глаз от тебя не могли оторвать. Неужели не заметила?
  
  Я вытерла слезы и вздохнула. Олег горько усмехнулся.
  
  - Тут еще один стал жертвой твоей красоты.
  - Кто? - спросила я.
  - Спасенный тобой Алмаз.
  
  Я закрыла глаза: а вот это уже чересчур. Я начала злиться.
  
  - Откуда знаешь?
  - Тебе разве Изка не рассказывала?
  - Нет, не рассказывала.
  - Тогда не буду все говорить. Скажу одно - за тобой ходят его шестерки, следят, чтобы к тебе ни один мужик не подошел.
  - А как же ты ко мне пришел?
  - Я разрешения не спрашивал и впредь не буду. Да и разговор у меня уже с ним состоялся.
  
  Пораженная, я смотрела на Олега во все глаза.
  
  - И что же ты ему сказал?
  - Сказал правду. Я люблю тебя и в обиду не дам. Никому.
  
  Мне стало нехорошо, я опустилась на ступеньку и обхватила себя руками.
  
  - А что же он, Алмаз...
  - Сказал, что напрасно он раньше с тобой не познакомился.
  - Он же меня не знает! Вообще! Мы даже ни разу не общались! Он не приходил ко мне, когда я была в больнице. Да и не зачем. Я спасала не конкретно его, а просто... ну просто потому что увидела угрозу для человека. На его месте мог быть кто угодно, и я поступила бы так же!
  - И все же, ты его спасла от смерти.
  - Чушь. Так не бывает!
  - Бывает. Он уезжал, сегодня вернулся в город и намерен с тобой познакомиться.
  - Господи, откуда ты все знаешь?
  - Я с его шестерками часто стал встречаться, - Олег иронично улыбнулся. - Меня они тоже пасут.
  
  Тут до меня дошло. Мишка, который навещал меня только со всеми, видимо уже пообщался с Алмазом или его окружением. Потому один и не приходил, боялся, а Олег нет. Олег сильнее Мишки, сильнее Алмаза, сильнее всех мужчин, кого я знаю.
  
  Я взглянула на него и поразилась переменам: передо мной стоял не влюбленный юноша, а мужчина, способный на многое ради своей любви. Я залюбовалась его лицом, его сильным, поджарым телом, его лучистыми глазами. Я была слепа? Почему я не замечала всего этого раньше? Что я могла найти в Мишке, если в нем кроме внешней красоты нет содержания, нет чувства? Может, это я пустышка? Может, во мне ничего нет, кроме красивой внешности? На меня вдруг навалилась усталость.
  
  - Бог с ними со всеми, с Алмазом, с Мишкой... Это все не важно, - я запнулась. - Олег, я пока не знаю, что сказать...
  - Ничего и не говори.
  - Отведи меня домой, пожалуйста. Я устала.
  - Конечно, Нина. Пойдем.
  
  Уже стемнело. Я шла, ощущая в пальцах жар от ладони Олега. Мне хотелось реветь: все как-то усложнилось, не знаю почему. Вернее, знаю, из-за меня. Я захотела все исправить.
  
  - Олег, подожди.
  
  Мы остановились в чужом дворе возле большого каштана. Я, глядя в глаза Олегу, сделала шаг назад, почувствовав спиной в шершавый ствол дерева.
  
  - Олег, обними меня.
  
  Олег замер, потом выдохнул.
  
  - Нина, нет.
  - Я прошу...
  - Я не хотел так...
  
  Я медленно оттолкнулась от дерева и прислонилась к его груди. У Олега перехватило дыхание, когда я обвила руками его шею.
  
  - Обними меня, - повторила я.
  
  Я почувствовала прикосновение его рук к своей спине.
  
  - Нина...
  
  Сначала мы стояли, не двигаясь, привыкая друг к другу. Я закрыла глаза и сильнее прильнула к Олегу. Осмелев, он одной рукой обхватил мою талию, другой стал гладить лицо, нежно касаясь кожи. Скользнув по волосам, Олег прижал свою ладонь к моей щеке, потом провел указательным пальцем по моим губам и меня затрясло.
  
  - Нина, - хрипло прошептал Олег и дотронулся губами до виска. - Ты сводишь меня с ума...
  
  Я чуть подалась вперед и прошептала ему на ухо:
  
  - Поцелуй меня.
  
  Олег отстранился, посмотрел на меня с какой-то обреченностью, но больше мне просить не пришлось: в следующую секунду он накрыл своими губами мои. Это был мой первый в жизни настоящий поцелуй.
  
  Нежно, но настойчиво Олег приоткрыл мои губы, и я поняла, что начинаю целовать его в ответ. Не могу описать, что творилось тогда со мной. Меня бросило в жар, ноги стали ватными, я вцепилась в Олега, чтобы не упасть. Мне хотелось раствориться в его крепких объятиях, мне хотелось, чтобы он не отпускал меня. Кровь бешено неслась по венам, сметая все сомнения и переживания. Вот так мне хорошо, и только этот человек мне нужен. Я провела ладонью по его шее и запустила пальцы в его волосы. Олег с трудом оторвался от моих губ, его дыхание сбилось, он прошептал:
  
  - Нина, я не могу остановиться... Что ты делаешь...
  
  Я молча смотрела на него, пытаясь отдышаться, тело мое горело. Мне хотелось целоваться с ним еще, еще и еще.
  
  - Не смотри на меня так, иначе я тебя отсюда унесу и никому никогда не отдам.
  - Унеси, - прошептала я.
  - Нина...
  
  Я откинула голову назад, отбросила спутанные волосы и притянула голову Олега к своей шее. Его горячее дыхание обжигало и заставляло меня прижимать его сильнее. Он стал двигаться ниже и когда его губы коснулись кожи под ключицей, я поняла, что у меня сейчас выпрыгнет сердце. В эту же секунду все прекратилось. Олег двумя руками отодвинул меня. Взгляд его был затуманенный и немного злой.
  
  - Я не могу... Я сейчас лишусь рассудка.
  
  Я только улыбнулась его словам, я уже лишилась.
  
  - Мне нужно умыться. - сказал Олег и направился стоящему неподалеку колодцу.
  
  Пока он умывался, выплескивая на лицо воду, я приходила в себя. А я и не подозревала, что такие эмоции и чувства можно испытать от поцелуя. Мне об этом никто не рассказывал, даже не намекал. Неверным шагом я подошла к Олегу. Он выпрямился, с его волос капала вода, лицо и шея были влажными. Я, чуть задрав голову, посмотрела ему прямо в глаза.
  
  - Олег, это мой первый поцелуй.
  
  Губы Олега тронула улыбка.
  
  - Я даже не надеялся...
  
  Он замолчал, а я продолжала смотреть на него, не отрываясь. Звезды над нашими головами ярко засияли и весь огромный мир сузился до расстояния между мной и Олегом.
  
  - Я не могу поверить, что поцеловал тебя... Нина, не знаю, что нас ждет впереди, но я буду помнить о нем всю жизнь.
  
  Я тихо засмеялась, мне стало хорошо.
  
  - Как же я люблю твой смех. - сказал Олег, взял меня за руку и повел домой.
  
  У входа в арку под одним деревом стояли двое парней в кепках, они явно поджидали нас. Олег, заметив их, сказал:
  
  - Плевать. Я сегодня готов умереть, если надо.
  - Не надо, Олег.
  
  Я дотронулась до его груди рукой.
  
  - Доброй ночи.
  - Вряд ли я сегодня усну, Нина.
  
  Он посмотрел на мои губы и у меня мгновенно вспыхнула кровь. Я чуть ли не бегом отправилась домой, чтобы не поддаться искушению поцеловать Олега и снова почувствовать его губы на своих губах.
  
   10.
  
  Я заснула быстро, словно меня накрыл морок. Мне снились жаркие, красивые сны. И везде был Олег, его глаза, его руки и губы. Проснувшись утром, я подошла к зеркалу и взглянула на свое лицо: мои глаза светились счастьем.
  
  На пляже сегодня было особенно многолюдно. В выходные дни на Ланжероновский пляж приезжали люди со всего города со своими семьями, друзьями. Шум моря смешивался с человеческими возгласами и издалека пляж походил на живую урчащую массу.
  
  Света привела с собой братьев. Ребята вытянулись, загорели, но по-прежнему болтали без умолку или ссорились меж собой. У Сашки выпали два передних зуба, он смешно шепелявил и этим напоминал мне моего деда. Гришка притащил на пляж книжку со сказками, подаренную Сашкой-греком. Гришка звал брата, и они вместе читали. Вернее, читал Гришка, а Сашка искал знакомые буквы, и очень громко радовался, когда находил.
  
  - Саша, а я так и не научила тебя чтению. - сказала я, вспомнив о данном мною обещании научить читать.
  
  Сашка поднял голову, радостно улыбнулся беззубым ртом и опять стал следить пальцем за словами, которые читает его брат.
  
  Света махнула рукой.
  
  - Я сама его учу, да и Гришка помогает. Подсказывает. Видишь, как они дружно за книжкой сидят. Сашка старается, хочет брата нагнать. Соперничество!
  
  Когда ребята побежали за мороженым, я решила рассказать девчонкам про Олега и про наш с ним разговор. Про поцелуй - ни слова. Света, прищурившись, улыбнулась.
  
  - Олег тебя не поцеловал? И даже не попытался?
  
  Я ахнула, но виду не подала. Знали бы они, что это я первая попыталась. От воспоминаний о нашем с ним поцелуе у меня закипела кровь.
  
  - Да ты что? - я попыталась изобразить возмущение.
  - Ох, Нина, ты и сама знаешь, Олег давно от тебя без ума. Когда узнал, что ты попала в больницу, назначил Алмазу встречу. Отчаянный он парень. Алмаз и Олег всю ночь просидели в ресторане 'Грот'.
  - Зачем?
  
  Изка вздохнула.
  
  - Сейчас расскажу. Олег еще до встречи с Алмазом набил морду Цуцику, за то, что эта шестерка про тебя все бегает, узнает, вынюхивает, выискивает... Потом нашел самого Алмаза и потребовал, чтобы после такой шумихи Алмаз к тебе и близко не подходил. Мало того, что ты из-за него чуть не погибла, не хватало, чтобы еще думали про тебя невесть что. Олег потребовал, чтобы Алмаз разобрался с теми, кто его убить хотел. Вдруг кто-нибудь из тех самых врагов решит тебе отомстить. С Алмазом, конечно, не стоило так говорить, это мне Аркашка сказал, но из уважения к тебе Алмаз выслушал Олега.
  
  - Вот как...
  
  Изка рассмеялась:
  
  - Олег в гневе страшен, чтоб ты знала. Валерка Глотов с ним везде ходил, присматривал. А Алмаз... Ну тут даже не знаю, что и сказать. Хочет с тобой лично познакомиться и все тут. Сначала он пошел на встречу Олегу, не беспокоил тебя. Но теперь-то у него планы поменялись. Аркашка тут спьяну заявил, что Алмаз на тебя глаз положил.
  
  - На кого? На меня? Он что, рехнулся?
  - Ты тише говори, Нина. Здесь где-то его дружки трутся, за тобой присматривают.
  
  Я стала озираться по сторонам. Потом плюнула. Мне-то что!
  
  - Он меня даже не видел!
  - Видел. Когда ты лежала на земле, он твою руку держал и все повторял 'держись, держись'. Ты для него стала святой.
  - Слушайте, он что, ненормальный? Может, было бы лучше, если бы его пристрелили?
  - А сегодня концерт, не забыли? - вскрикнула Светка, пытаясь перевести разговор в безопасное русло.
  - Не забыли, обязательно будем, - буркнула Изка, и недовольно зыркнула на сидящих неподалеку от нас парней.
  
  Тему Алмаза больше не поднимали. До самого вечера мы купались, загорали, играли с Сашкой и Гришкой в дурака и слушали песни, которые неслись из транзистора соседей по пляжу.
  
  Вернувшись домой после моря, сразу ополоснулась, тщательно вымыла голову и стала готовиться к прогулке. Я позаимствовала у мамы тушь для ресниц, черный карандаш, устроилась перед зеркалом и принялась наводить красоту. Губы красить мне категорически запрещалось, тушью для ресниц я пользовалась редко, но сегодня все же решила накрасить и ресницы, и нарисовать стрелки. Получилось эффектно. Волосы пришлось просто взъерошить, так как делать прическу уже не успевала. Потом я надела свое любимое белое платье и поняла, что оно стало мне коротко. Я вытянулась за летние месяцы и теперь нужно опять просить маму сшить новое платье для прогулок.
  
  В Городском саду было многолюдно. Валерка, проныра, застолбил лавочку заранее, и мы девочки сидели, как и подобает настоящим дамам, аккуратно разложив юбки. Портвейн сегодня принес Мишка. Катюха с Машкой были сегодня особенно активными: они требовали сигарет и выпивку немедленно. Я курить бросила, да и курила я только за компанию, сама - никогда.
  
  Я надеялась, что Олег тоже придет, но его нигде не было видно. Зато Мишка не отходил от меня. Я с болтала с ним о том, о сем, но глазами искала Олега. Изка, наклонившись ко мне, тихо прошептала в ухо:
  - Олег будет позже. Просил передать.
  
  Я благодарно улыбнулась ей и настроение мое сразу улучшилось. По такому случаю я решилась выпить один стаканчик вина.
  
  Формула 'наливаем-выпиваем-наливаем-выпиваем' сегодня пользовалась популярностью, впрочем, как и всегда. Разгоряченные девчонки сразу бросились в толпу танцевать под песню из кинофильма 'Девичья весна'. Песня была не быстрой, но подруги умудрились зажечь твист и под эту мелодию. Изка была великолепна, все мужские взгляды были прикованы к ней. Мишка с Валеркой остались сидеть со мной на лавочке и смотрели на танцующую толпу, негромко переговариваясь между собой и потягивая вино. Неожиданно появился Сашка-грек. Густые темные волосы красивой гривой обрамляли его строгое белое лицо, и мне почудился образ с иконы, висящей в нашей с бабушкой комнате. Поздоровавшись с ребятами, он подсел ко мне.
  
  - Где моя Светлана?
  - Танцует твоя ненаглядная. Вон, смотри!
  
  Света с Изкой дурачились и при этом громко смеялись: под песню 'Черный кот' они танцевали то твист, то вдруг прижимались друг к другу и, гримасничая, переходили на танго. Увидав их выступление, мы с Сашкой-греком расхохотались.
  
  - Света выглядит счастливой. - сказала я Сашке-греку. - Благодаря тебе.
  - Нет. Это я счастливый, благодаря ей. А вам с Изкой я хотел сказать спасибо.
  - За что?
  - За то, что привели ее ко мне.
  
  Я пожала плечами. Какая же это заслуга?
  
  - Нина, приходите с Изкой в гости к нам. Света будет рада, вы ее лучшие подруги, помогли ей однажды.
  
  Я смутилась. Знал бы Сашка-грек, что как раз ее подруги и знать ничего не знали, если бы не соседка моя все не рассказала. Я промолчала. Сашка повернулся ко мне и с серьезным видом произнес:
  - С меня кофе и бесплатно, - он по-дружески толкнул меня плечом, и я засмеялась.
  - Ну если бесплатно, то, конечно, придем.
  
  Тут подбежала Света и утащила его за собой в гущу танцующих.
  
  Молодежи сегодня было много. Кто-то включил транзистор, и все вокруг услышали, как заголосил Элвис Пресли. Это было крайне неосмотрительно: тут же объявились милиционеры с овчаркой и быстро вычислили нарушителей.
  
  Концерт длился часа два, а потом на сцену вышел местный вокальный коллектив 'Одесский вокзал' и стал исполнять молодежные песни. Мне безумно хотелось танцевать мои любимые буги-вуги и твист, но рисковать не стоило. Когда же заиграли первые аккорды вальса, Мишка взял меня за руку и повел в круг танцующих. Я решила не сопротивляться.
  
  - Нина, ты сегодня обворожительна.
  - Спасибо за комплимент!
  - Я хотел тебя пригласить в театр. Давай сходим?
  
  Как бы я обрадовалась, если бы услышала это предложение месяц назад. А сейчас я только улыбнулась и ответила, что подумаю. Мишку мой ответ устроил, и он по-хозяйски придвинул меня к себе. Я немного отстранилась, и Мишка это заметил.
  
  - Нина, что-то не так?
  
  Нет, все было так. Я рада была Мишке, но сегодня я хотела увидеть рядом другого человека.
  
  - Все хорошо, просто спина еще побаливает, - соврала я.
  - Прости! - Мишка ослабил хватку. - Я забылся, сраженный твоей красотой. Извини, если сделал больно. Я не хотел.
  
  Он так искренне и немного по-детски принес свои сожаления, что я решила подбодрить его и лучезарно улыбнулась в ответ. Когда мы вернулись к нашей лавочке, Олег уже был там. Он обменялся с Мишкой рукопожатием, а потом молча протянул руку мне, приглашая на следующий танец.
  
  Дотронувшись до его ладони, я словно обожглась. Мы встали друг напротив друга и Олег бережно, словно я хрустальная статуэтка, прижал меня к себе, и мы плавно закружились под незнакомую красивую мелодию.
  Я почувствовала, как он коснулся губами моих волос.
  
  - Здравствуй, Нина.
  - Здравствуй, Олег.
  - Я, надеюсь, не помешал...
  
  Я подняла голову и заглянула в его глаза:
  
  - Я рада, что ты пришел. Я тебя ждала. И знаешь, что? Ты мне сегодня снился.
  - Надеюсь, я вел себя прилично.
  
  Я хитро прищурилась.
  
  - Пусть это будет тайной. Моей.
  - А я сегодня не спал.
  - Работал?
  
  Олег улыбнулся:
  
  - Нет. Я вспоминал наш поцелуй всю ночь напролет.
  
  Меня накрыло горячей волной. Я и сама его вспоминала. Не удержавшись, я провела взглядом по губам Олега.
  
  - Нина, не надо. Иначе нас выгонят за неподобающее поведение, - предупредил меня Олег.
  - Ладно, тогда расскажи, как у тебя дела? Как твой брат?
  
  Младший брат Олега Юрка, девятилетний шустрый пацан, являлся копией своего старшего брата. И Олег, и Юрка, видимо, пошли в мать, так как они были рождены от разных отцов. Юрка бегал за Олегом как хвост. Он и сейчас бы таскался за своим небожителем, да его отец запретил после одного случая. В прошлом году Олег подрался с одним отморозком по кличке Кудрявый, состоявшим в молдаванской группировке. Вспыхнула драка стихийно из-за оскорбительно слова, брошенного Кудрявым как бы вскользь, невзначай. Увидев дерущегося Олега, Юрка вклинился в самую гущу защищать брата. Досталось мальчишке хорошо: разбили нос и сломали руку. С тех пор Юрке гулять с Олегом было строжайше запрещено.
  
  - Юрка бегает как заводной. На пляже с утра до вечера пропадает, черный стал, как головешка. Тебя часто видит.
  - Почему не подходит?
  - Стесняется. Говорит, ты самая красивая на пляже.
  
  Я рассмеялась.
  
  - Пусть приходит. Вместе поплаваем. Передай ему от меня привет.
  - Передам.
  
  Вальс закончился, и мы вернулись к ребятам. Пора было идти домой.
  
  Сашка-грек ушел со Светланой, Валерка отправился провожать Машку и Катерину. Мишка и Олег были нашими с Изкой провожатыми.
  
  - Нина, приходи завтра ко мне. Дело есть, - тихо сказала Изка мне на прощание и побежала к отцу, чья нервная система была сделана из железа.
  
  Адам Натанович всем нам улыбнулся и поспешил следом за дочерью; та, как обычно, рванула впереди отца.
  Мишка сегодня был на редкость словоохотлив. Он увлеченно расписывал жизнь простых американцев, их быт, кафе и рестораны, но с особым восхищением Мишка рассказывал про автомобили. При этом он употреблял много американских расхожих выражений, и, то и дело, пытался взять меня за руку; я под разными предлогами ее забирала. Олег шел с непроницаемым лицом, мне казалось он вообще не слышит и не замечает ничего. Вскоре выяснилось, что я ошибалась.
  
  У моего дома Олег обратился к Мишке:
  
  - Мне нужно поговорить с Ниной. Ты иди, я потом.
  Мишка озадаченно взглянул на Олега, молчком пожал ему руку на прощание, пожелал мне спокойной ночи и ушел. Руку мою в этот раз он не поцеловал. Я посмотрела ему вслед: он шагал, засунув руки в карманы брюк, что было ему не свойственно.
  
  Повернувшись к Олегу, я увидела, что он смотрит на меня, не отрываясь.
  
  - Я ему в следующий раз руки переломаю. - произнес Олег.
  
  Я рассмеялась.
  
  - Олег...
  - Переломаю, переломаю, - повторил он, улыбнувшись.
  - Ладно, мне пора. - сказала я.
  
  Олег подошел ко мне так близко, что я моментально забыла, что мне вообще куда-то нужно.
  
  - Нина...
  - Да?
  
  Он приподнял мой подбородок и, глядя мне в глаза, произнес:
  
  - Я буду ждать тебя всю жизнь.
  
   11.
  
  Утром по дороге на пляж я зашла домой к Изке. Было воскресенье, Изкины родители сегодня не работали, вся семья была в сборе. Адам Натанович - гостеприимный хозяин, увидев меня, сразу посадил за стол и наказал Изке угостить вареньем из шелковицы, рецепт которого был засекречен. Варенье и правда было изумительное и источало тонкий аромат мяты. Рафа Давидовна, Изкина бабушка, налила стакан компота и принялась отчитывать меня за худобу. Я только разводила руками, а мама Изки, тетя Дина, смеялась и говорила, чтобы Рафа Давидовна, для порядка, посмотрела бы сначала на себя. И действительно, Рафа Давидовна была не большого росточка, худющая, с иссохшей грудью и маленькой черепашьей головой.
  
  Прежде чем уйти на пляж, Изка потянула меня за руку в свою комнату, которую она, как и я, делила с бабушкой. Изка, прикрыв за собой дверь, подошла к полке с книгами и позвала меня.
  
  - Нина, иди сюда.
  
  Я встала рядом с Изкой и увидела наши с ней веселые лица, смотрящие на нас с черно-белого снимка.
  
  - Ой, это же мы! - обрадовалась я. - Писаные красавицы, правда, Изка?
  
  Подруга взглянула на меня своими темными глазами, дотронулась до кончика носа и сказала:
  
  - Три дня тому назад я вспомнила, что не забрала их у Оси Фельдсмана, и помчалась к нему. Он, оказывается, несколько раз приходил ко мне домой, чтобы отдать мне наши с тобой фото, но не заставал меня и уходил.
  
  - Здорово! Молодец, что вспомнила!
  - Н-да, хорошо, что вспомнила...
  - А ты же две фотографии заказывала: одну для себя, другую для меня. Можно я свою заберу?
  
  Изка как-то странно посмотрела на меня.
  
  - Из, ты чего?
  - Второй фотографии нет. Вернее, была. А еще точнее, твоя карточка у Алмаза.
  - Почему у Алмаза? Как она у него оказалась?
  
  Изка разнервничалась.
  
  - После того, как я забрала фотографии, я пришла домой и в общем коридоре столкнулась с Аркашкой. Показала их ему, не знаю сама зачем. Он языком поцокал, мол какие красотки... На следующий день я на пляж с тобой ушла. Обе фотографии лежали здесь на столе, а вечером уже была только одна.
  - А это точно Аркашка взял?
  - Больше некому.
  - И он что, сразу потащил Алмазу? Аркашка ведь не ему служит...
  - Не знаю, что там да как. Но выслужился он точно перед Алмазом.
  - Аркашка сейчас дома?
  - Нет вроде, да и толку-то, если бы и был. Я тут вот подумала, что Алмаз к тебе вскоре все равно нагрянет, попроси его, чтобы вернул фотографию тебе...
  
  Изка как в воду глядела: Алмаз нагрянул и этим же вечером.
  
  Мама с папой только что ушли в кинотеатр Уточкина на семичасовой сеанс. Родители звали меня с собой, но я решила остаться дома, почитать книгу. После солнца и пляжа меня разморило, никуда не хотелось идти. Изка сегодня праздновала чей-то очередной день рождения из ее многочисленной родни. Я же втайне надеялась, что ко мне придет Олег. Мы вчера с ним ни о чем не договорились, даже поцеловаться не успели: перед нами неожиданно появился мой дед. Мне пришлось махнуть Олегу рукой на прощанье и увести деда домой.
  
  Мы с бабушкой сидели на террасе вдвоем: я читала, бабушка чистила картофель. Вскоре к нам присоединился дед, он был не в духе и все искал к чему прицепиться. То ему было жарко, то холодно; то ему подай чай горячий, чтоб душа вышла, то что ж мы за люди, кипяток такой подаем ему, он же все десна сожжет. Стал приставать ко мне, почему я не показываюсь врачу, чего я жду, или я надеюсь, что все опять ко мне сами прибегут... Я уже собиралась уйти в свою комнату, чтобы спокойно почитать, но заметила краем глаза, как какой-то мужчина небольшого роста пересекает двор и прямиком направляется к нашей террасе.
  
  Мужчина шустро поднялся по ступенькам и предстал перед нами, как говорится, при полном параде. Темный костюм, белая рубашка, начищенные до блеска туфли буквально кричали окружающим, что владелец этих добротных вещей человек уважаемый. И в это можно было бы поверить, если бы не глумливое лицо и бегающие глазки. Произнесенная им первая фраза подтвердила все мои подозрения и расставила все по своим местам:
  
  - Извините за поздний вечер!
  
  Меня так и подмывало ответить, что нет ему прощения, но, понимая, что прибывший гонец по мою душу, благоразумно ответила:
  
  - Здравствуйте, а вы кто?
  - Петр Цуцирман к вашим услугам.
  
  Я так поняла, что это и есть тот самый Цуцик, которого побил Олег.
  
  Дед натянул на нос очки и внимательно осматривал пришедшего. Надо сказать, что и ему этот тип тоже не приглянулся, потому дед как стал сильно щуриться, что служило верным признаком неприятия.
  
  - Прекрасно. Что вам нужно? - спросила я.
  - Мне бы с вами, Нина, переброситься несколькими словечками.
  - Спускайтесь, Петр, во двор, я скоро к вам выйду.
  
  Цуцирман кивнул, приложил руку к сердцу, произнес слова прощания и в развалочку, по-хозяйски, прошествовал вниз по ступенькам. Я переоделась и быстро накрасила ресницы.
  
  Я уже собиралась уходить, когда меня окликнул дед.
  
  - Ты скажи ему, кто я.
  
  Я кивнула.
  
  - Скажи обязательно. Он меня должен знать.
  - Откуда, деда?
  - Оттуда, - огрызнулся дед в ответ.
  
  Чтобы его не злить, я пообещала, что скажу всем, кого только сегодня увижу, имя моего деда. Бабушка посмотрела на меня внимательно.
  
  - Нина, может, не стоит идти? Видно ж, бандюган переодетый.
  
  Я улыбнулась бабушкиной прозорливости.
  
  - Все нормально. Я жизнь его дружку спасла. Хотят поблагодарить, скорее всего.
  
  Бабушка поправила пояс на моем сарафане.
  
  - Недолго только...
  
  Петр стоял курил, но увидев меня, тут же бросил сигарету на пол, затушил ее блестящим ботинком и спросил:
  
  - Вы не против прогуляться?
  - Можно поконкретнее?
  - Куда ж конкретнее? Прогуляться до машины.
  - Зачем?
  - Шоб оказаться в прекрасном месте с одним замечательным человеком.
  - Петр, отвезите меня к Алмазу. Не затягивайте процесс.
  - Так я и не собирался!
  
  Черная блестящая машина плавно притормозила у главного входа гостиницы 'Петербургская'. Цуцик бросился подавать мне руку, как заправский джентльмен. Мы прошли с ним через весь главный холл. Еще никогда в жизни я не видела такой роскоши: кресла, диваны, люстры, фонтан... Один аквариум с золотыми рыбками чего стоил. Я не успевала рассмотреть обстановку как следует, потому как вся эта красота требовала отдельного внимания. Следуя за своим провожатым, я поднялась по широким мраморным ступеням на второй этаж. Как по мановению волшебной палочки, перед нами открылись высокие двери, приглашая войти. Цуцик, провел меня к огромной веранде, на которой был занят лишь один столик. И за ним сидел Алмаз.
  Я скользнула взглядом по открывшейся передо мной природной панораме и на мгновение застыла, пораженная увиденным: потрясающего вида море, чуть подсвеченное последними падающими лучами солнца, небо всех оттенков синего и зеленые бархатные пригорки, обрамляющие морской пейзаж со всех сторон. Боковым зрением я уже видела высокую фигуру, с приближением которой мое сердце начинало биться все чаще и чаще. Я стиснула кулачки. Нельзя показать испуг или неуверенность, нужно быть если не сильнее, то хотя бы на уровне этого человека.
  
  - Здравствуйте, Нина, - услышала я мужской с легкой хрипотцой приятный голос.
  
  Я развернулась и посмотрела мужчине прямо в глаза. Правда, мне пришлось немного откинуть голову назад. Алмаз был высоким, под два метра роста. Тем не менее, я постаралась выдержать его оценивающий взгляд, не мигая. На лице у Алмаза промелькнуло что-то похожее на удивление.
  
  - Нина, пройдемте за стол, - предложил он.
  
  Я оглянулась: мы были одни. В глубине ресторана стояли два официанта, Цуцика и след простыл.
  
  - Прошу, - Алмаз помог мне сесть.
  
  Белоснежная скатерть, два хрустальных фужера и изящная зеленая бутылка выглядели очаровательно, хоть натюрморт рисуй, подумала я.
  
  - Нина, я хотел бы предложить вам выпить немного шампанского, если вы не против.
  
  Пить я не собиралась, но у меня от волнения все во рту пересохло, и я кивнула, немного промочить горло не мешало.
  
  Алмаз аккуратно разлил по фужерам шампанское, и фруктовый запах напитка разлетелся мгновенно.
  Мужчина протянул мне наполненный фужер.
  
  - Наконец-то я увидел вас, Нина. Искренне рад нашему знакомству.
  
  Я молча кивнула и сделал большой глоток. Не смотря на нервозность и скованность, я почувствовала удовольствие от вкуса. В алкоголе я была не эксперт, совсем не разбиралась ни в марках, ни в сортах, ни в производителях, однако это шампанское показалось мне божественным нектаром.
  
  - Вижу, вам понравилось, - прокомментировал Алмаз мою улыбку.
  
  Вместо ответа я подняла бровь.
  
  - А я ведь действительно искренне рад нашей с вами встречи.
  - Понимаю, - ответила я.
  - Уверенны? Возможно, да, вы понимаете, о чем идет речь.
  
  Алмаз выпил еще, потом поставил фужер подальше от себя, и улыбнулся неожиданно красивой улыбкой:
  
  - Все-таки я вам немного поясню. Не потому что вы еще юная особа, нет, а потому что есть вещи, которые лучше объяснить.
  
  Я медленно кивнула, и дотронулась пальцами до хрустальной ножки. Чуть подумав, я сделала еще один небольшой глоток. Как же это вкусно!
  
  - Нина, прежде чем я начну объясняться, хочу вам представиться. Я - Николай Плотников. Все знают меня под другим именем. В принципе, я не против, когда меня зовут Алмазом. Но. Это только для мужчин. Для женщин я Николай, и точка. Хорошо?
  
  Я улыбнулась, мне было все равно.
  
  - Хорошо.
  - Так вот. Видите ли, Нина. Я рад нашему знакомству по нескольким причинам. Первая - самая понятная: я жив, я здесь, я сижу с вами, и я рад этому безмерно. И все это происходит благодаря вам. Вторая причина - я рад, что именно вы спасли мою жизнь. Возможно, что другой человек, даже мужчина, не смог так ловко вывести моего врага из состояния боевой готовности, если так можно сказать. Хотя, признаюсь, до сих пор понять не могу, как вы это сделали. На вид вы очень хрупкое создание. Но, подозреваю я, это только на вид.
  Николай откинулся на спинку стула и лицо его стало серьезным.
  
  - То, что сделали вы - мог сделать только сильный человек. И я не только про физическую силу. Тут, как я понял некоторые удары отработаны с детства. Скорее всего, я прав. Не так ли?
  - Вы правы.
  - Отлично. А теперь, Нина, я хочу сказать про другую силу. Вы не боялись сами встретить смерть, а еще вы были полны решимости спасти чужого, абсолютно неизвестного человека, не говоря уже о том, что этот человек - негодяй. И да, я это признаю. По общепринятым нормам морали и законам - я негодяй и преступник. Но это сейчас опустим.
  
  Николай сделал глоток шампанского и на какое-то время задумался. Потом взглянул на меня и произнес:
  
  - Ваша сила в вашей доброте и порядочности. Я впервые это понял, когда осознал произошедшее. Вы ведь спасли меня не из-за денег. Вы об этом не думали в тот момент, да и деньги как таковые вас не очень волнуют. Вы против убийства вообще. Вы жертвовали собой, но об этом не думали. Ваша реакция - это как раз показатель вашего внутреннего содержания. И это стало для меня откровением, что есть такие люди, как вы. У меня представление о мире пошатнулось благодаря вам.
  
  Я посмотрела на исчезающее в темноте море, потом перевела взгляд на Николая и улыбнулась. Интересный он человек, хоть и бандит: образованный, привлекательный, умный собеседник, у него прекрасная грамотная речь, мягкие манеры. С ним интересно общаться. Во всяком случае мое любопытство к своей персоне он пробудить сумел.
  
  - Николай, не стоит так глубоко копать. Да, действительно, я против убийства вообще. Да, я не думала о благодарности с вашей стороны. И да, я совершенно не думала о себе в тот момент. Но это не такая уж редкость, я уверенна.
  - Нина, ваша порядочность и здесь делает вам честь. Однако, у меня другие сведения. Весь мой жизненный опыт доказал, что именно вы - исключение.
  - Николай, не буду спорить. Мой жизненный опыт еще не такой большой. Тем не менее, пока мой опыт противоположен вашему.
  
  Николай рассмеялся. Я невольно залюбовалась его лицом. Недаром вокруг него столько красивых женщин. Дерзкая красота немного хищного лица однозначно сводит их с ума.
  
  - С вами очень приятно общаться, Нина. Ваш ум опережает ваш возраст.
  
  Я улыбнулась, сделала еще один глоток шампанского. К столу подошел официант и услужливо склонился к Николаю.
  
  - Принесите свечи, уже темнеет. И прошу, организуйте нам ужин.
  
  Услышав это, я запротестовала:
  
  - Николай, я ужинать не буду, мне пора домой.
  
  Николай чуть подался вперед:
  
  - Нина, вы от меня не примите ничего, так позвольте мне хотя бы угостить вас ужином. Прошу вас.
  
  Я нехотя кивнула.
  
  - Только совсем немного. Я не голодна.
  - Тогда, может, десерт?
  
  Я согласилась.
  
  На стол поставили канделябры с зажженными свечами, принесли тарелку сыров, позолоченное блюдо с нарезанными колбасами, огромное пирожное, бутылочку коньяка и пузатый стеклянный бокал.
  
  Николай плеснул себе в бокал немного жидкости чайного цвета, в мой фужер налил еще шампанского.
  
  - Нина, угощайтесь. Пейте шампанское, оно не сильно пьянит.
  - Шампанское действительно невероятно вкусное.
  - А это говорит о том, что у вас есть вкус. Это 'Блан де Блан' французский Дом Рюинар. Его выпустили в честь дяди основателя шампанского дома в прошлом году.
  
  Я пригубила еще, потом с интересом стала рассматривать воздушное пирожное.
  
  - Здесь взбитые сливки и шоколад. Мое любимое, - сказал Николай и поднес к губам свой бокал.
  - Вы любите сладкое?
  - Еще как люблю. Я вообще, Нина, люблю все самое вкусное, самое красивое, утонченное. Как, например, бриллианты. Я могу поведать много интересных историй, но пока воздержусь. Собственно, я хотел сегодня поблагодарить вас за спасение моей жизни, а еще я хотел бы узнать вас получше.
  - На сколько мне известно, Цуцик уже и так все узнал. Более того, у вас даже есть моя фотография.
  
  Николай раскатисто рассмеялся.
  
  - Вы в курсе всего! Ну что ж... Тогда я не буду ходить вокруг да около. Я хочу с вами общаться и дальше.
  - Зачем?
  - Нина, послушайте, я уже вам сказал, что вы пошатнули мои некоторые постулаты. И я восхищен вами. Все в жизни пытаются каким-то образом устроится, пристроится... Все так живут. И все носят маски. А вот я вашу маску не вижу. Неужели ее нет?
  
  Я поняла, о чем он говорит, но мне хотелось услышать, о каких масках говорит Николай. Слишком мы разные и наши представления о вещах могут быть совершенно противоположными. Я спросила:
  
  - Все носят маски? Что вы имеете ввиду?
  - Я объясню вам на примерах. Возьмем Цуцика.
  
  Я кивнула.
  
  - Он выбрал для себя роль моего слуги, по-нашему, он 'шестерит'. Можно сказать, что у него такая должность. И никто и никогда не будет воспринимать его иначе, хоть встань он вместо меня. Я - человек с образованием, да-да, именно! но с блестящим криминальным умом. Я играю свою роль, вернее я всего лишь следую той роли, которую выбрал. По сути надел маску. Я внутри один, снаружи другой.
  
  Николай глотнул коньяка и кивнул мне.
  
  - Вы понимаете, о чем я.
  - Отлично понимаю. Только мне кажется, что со временем внешнее может победить внутреннее.
  - Не всегда. Но да, такое возможно. Я с детства не планировал быть тем, кем я являюсь на данный момент. Так получилось. Мне пришлось жить по другим законам и устраивать жизнь согласно новым требованиям. Я, к примеру, много читаю, увлекаюсь живописью, обожаю старинные ювелирные украшения. И это все помогает в моей, скажем так, профессиональной деятельности. Я сам лично создаю ювелирные произведения, 'состариваю' их продаю за огромные деньги. Потому что этого требует тот мир, в котором я живу. Но, повторяю, внутри я тот же...
  - Я не стану с вами спорить, Николай, просто скажу свое мнение. Вы не можете остаться таким же. Потому что какие-то вещи перестали быть вам интересными или важными. Я думаю, что честность не имеет в ваших глаза особой ценности, а возможно, когда-то имела...
  - У нас есть свое понятие слова 'честность'.
  - А я про общепринятое. В ваших глазах, я скорее всего, идиотка.
  - А вот тут вы ошибаетесь, Нина. Как я уже сказал, у воров есть свое понятие честности. И оно несколько другое, но в принципе то же. Нельзя обманывать своих. Ни в коем случае.
  - А других можно?
  - Нужно!
  - Вот видите...
  - Так цимес в том, что даже самый отпетый вор отдает должное тому, кто честен.
  - Однако честных тоже обворовывают.
  - Это поцы, 'зеленые' воры, бестолочь. А вот настоящие щипачи знают свою клиентуру. Да и вообще, мы сейчас говорим о тех, кто в этом мире живет и вертится, а не об отдельных поганцах, таких тоже хватает. Если уж быть совсем откровенным, то всякие махинации отыгрываются там, где много денег. И эти деньги, как правило, добыты не самым честным трудом.
  - И все же...
  - Знаете, все идет от того, каков человек сам. Если он занимается грязными делишками, на него найдется тот, кто его затянет в свои грязные дела. Вот если вы честны, то вас и затянуть никто не сможет. Вы не дадите этому произойти. Ведь вы не падки на деньги, драгоценности или власть. Поэтому к вам и не подойдут с подобным раскладом. И это у любого вора вызывает если не восхищение, то уж точно уважение.
  - Никогда бы не подумала.
  - Нина, поэтому вы и вызываете к себе особый интерес, потому что таких как вы мало. Должно быть на свете что-то непорочное и чистое, рядом с которым можно отдохнуть душой. Или проверить, насколько ты отклонился от главной линии... Или хотя бы даже для того, чтобы вспомнить, что такое бывает. Я потому и хотел бы иметь возможность иногда просто беседовать с вами. Вы - глоток чистого воздуха. На вас хочется смотреть, вы красивая девушка. С вами приятно говорить - вы умны и по-настоящему добры.
  - Вы уверенны, что все это я?
  - Абсолютно.
  - Вы ошибаетесь.
  - Я много раз в своей жизни ошибался, но не в этот раз.
  - Николай, мне не хочется, чтобы вокруг думали, что я ваша..., что мы с вами... В общем, что я ваша женщина.
  
  Я покраснела.
  
  Ни один мускул не дрогнул на его лице, он молча бесстрастно глядел на мое лицо, словно думал о чем-то далеком. Мне стало не по себе. Возможно, не стоило поднимать такую тему. Николай не спеша пригубил немного коньяка, потом ответил:
  
  - Скажу честно: я был бы не против, если бы вы стали моей женщиной. Но вы не станете. Да, вы мне нравитесь. Даже очень. И тем не менее, это не ваша проблема. Я просто хочу иметь возможность иногда с вами проводить вот такие, как сегодня, вечера. Мне это очень нужно, поверьте. Более того, я думаю, что и вам моя персона может служить щитом от некоторых неприятных ситуаций. К вашему дому не подойдет ни один поц или щипач. Ваших родных уже все знают в лицо, никто и пальцем их не коснется. А если вам что-нибудь понадобится - вы знаете, к кому обратиться.
  
  - Николай, тогда не трогайте Олега, моего друга.
  - Олег... Он мне понравился. Я проверял его много раз разными способами. Парень кремень. Но если я правильно понял, вы просто друзья?
  
  Я промолчала. Олега обсуждать с ним я точно не собиралась.
  
  - Понятно. Нина, второй ваш поклонник, сын дипломата, кажется, абсолютная противоположность вашему Олегу.
  - Мишка Кротов?
  - Он самый. Ему доверять не стоит, уж больно труслив.
  
  У поразилась тону, с каким Алмаз произнес фразу по поводу Мишки. Очень холодно и пренебрежительно, словно он говорил о чем-то гадком.
  
  - Николай, у меня просьба, верните мне мою фотографию, она мне дорога. Мы там вдвоем с моей близкой подругой.
  - Вы делали фото у Оси на Воровской?
  - Да. У него.
  - Тогда я верну ее вам, но через обмен.
  - Обмен? Что за обмен?
  - На днях я встречусь с вами, тогда все и узнаете.
  - Николай, а можно вопрос личного порядка?
  - Нина, вам можно все.
  - Сколько вам лет?
  - Я вам отвечу, но прежде уточню, почему вас интересует мой возраст?
  - На вид вы молоды, а вот по разговору вы ближе к моему отцу...
  
  Николай нахмурился и с горечью в голосе произнес:
  
  - Боюсь, по разговору я даже старше вашего отца.
  
  Он резким движением опрокинул содержимое бокала себе в рот и ухмыльнулся.
  
  - Нина, мне тридцать три. У меня возраст Христа, которого распяли. Меня тоже чуть не распяли на ваших глазах. Вы этого не допустили. Знаете, вы для меня посланник от бога, в которого я перестал верить. Вы для меня посланник от людей, в которых я тоже перестал верить. Поэтому прошу вас о небольшом одолжении: разрешите мне изредка общаться с вами.
  
  Машина везла меня по плохо-освещенным городским улицам. Было уже поздно. Впереди сидел Цуцик, и что-то возбужденно вещал водителю. Я окликнула его:
  
  - Петр!
  - Ась? Вы меня?
  - Вас.
  
  Он полуобернулся ко мне и кивнул головой.
  
  - Мой дед - Яков Штумберг.
  - Да вы шо?
  - Да.
  - И шо мне делать?
  - Ничего. Это я вам так, чтоб вы знали.
  
   12.
  
  Прошла неделя с момента нашей встречи с Алмазом. Изке я все рассказала без утайки. По ее предположениям, Николай что-то задумал. Я же перестала ломать голову. Поживем, увидим.
  
  Меня больше беспокоило отсутствие Олега. В тот самый вечер, когда я встречалась с Николаем в гостинице 'Петербургская', он приходил ко мне домой. Его встретил дед, и сообщил, что я ушла в неизвестном направлении с каким-то франтом. Олег просил передать для меня цветы - букет роз, и ушел. С тех пор не объявлялся.
  
  Мы с Изкой и Светой продолжали ходить на море днем, а вечерами встречаться на Соборной площади. На пляже я высматривала Юрку - брата Олега, но, увы, безрезультатно.
  
  Как-то утром отец спросил меня про школу, мол, пора заняться делами, вспомнить что проходили в прошлом учебном году. Обычно, такие разговоры нагоняли на меня тоску и грусть, но в этот раз я решила, что займусь учебой серьезно. Сентябрь уже не за горами, время несется галопом, и надо было все успеть.
  
  Я просмотрела все тетради за девятый класс, сходила в районную библиотеку, заранее набрала кучу книг по литературе для десятого класса и подошла к родителям с вопросом, могу ли я брать дополнительные уроки по английскому языку. Папа переспросил меня несколько раз, про что я говорю. Я рассмеялась.
  
  - Пап, хочу знать английский в совершенстве.
  - Можно спросить зачем?
  - Чтобы в институт потом поступить.
  - Чтобы что?
  
  У отца в голове еще долго не укладывалась мысль, что я сама, без родительского участия и контроля взялась за учебу. Для себя я уже все решила: мне нужно учиться, это поможет мне двигаться дальше и идти вперед за прекрасным будущем. У меня не было ни малейшего представления о том, кем я хочу стать, однако я четко знала, кем быть не хочу. Надо сказать, что и Изка была настроена на учебу весьма решительно. Когда она поведала своим родителям, что желает более углубленно изучать английский, а также историю и географию, Адам Натанович изумленно воскликнул на идише: 'Мазаль тов!', и возвел руки к небу в благодарственной молитве, а потом поинтересовался, а почему, собственно, английский, а не немецкий или французский хочет изучать его дочь. Изка ответила кратко: 'Пригодится'. И даже такой краткий по содержанию ответ был принят безоговорочно и с восхищением.
  
  Как-то вечером я шла домой от Изки. Адам Натанович, воодушевившись нашими с Изкой стремлениями к учебе, пригласил меня, чтобы рассказать, как будем действовать. Он нашел блестящих, по его мнению, преподавателей, и они за небольшую плату будут заниматься со мной и Изкой дополнительными занятиями. Было решено сначала взяться за английский и физику, а во второй половине учебного года добавим дополнительные уроки по истории и математику. Мы с Изкой были полны решимости получить все необходимые знания, а потому дали свое добро и на все согласились. Я спешила домой, представляя, как обрадуется отец, когда я ему расскажу о планах на год. Моя учеба была для него на первом месте. Он считал, что это поможет мне в жизни пробиться и стать большим человеком. Безусловная вера в меня иногда обескураживала и удивляла, и тем не менее именно вера отца наполняла уверенностью, что мне все по плечу.
  Я переходила дорогу, когда заметила уже знакомую черную машину, аккуратно тормозящую передо мной. За рулем сидел сам Николай. Он вышел из автомобиля, поздоровался и пригласил прокатиться до небольшого уютного заведения. Я беспокоилась за своих, время уже было позднее.
  
  - Николай, мне нужно домой. Родители будут волноваться.
  - Давайте сделаем так: я отвезу вас домой, вы предупредите домашних, что сегодня придете позже обычного и только после этого отправимся в одно приятное местечко. Уверяю вас, вам оно понравится: красивый вид на море со скалы, прекрасная еда и нет посторонних.
  
  Последнее обстоятельство меня не обрадовало, наоборот, я напряглась, но виду не показала.
  
  Отец и мама сидели на террасе. Папа, услышав, что я собираюсь куда-то с Алмазом встал из-за стола и пошел со мной. Николай прогуливался возле машины, засунув руки в карманы, но увидев меня с отцом, тут же направился к нам на встречу.
  
  С папой они обменялись рукопожатиями, и я немного расслабилась. Отец попросил Николая вернуть меня в целости и сохранности, на что получил прямой ответ, что за меня отдадут жизнь, если потребуется.
  Николай помог мне забраться во внутрь машины, закрыл за мной дверцу и, обогнув капот, сел рядом на водительское сидение. Когда мы тронулись, он, повернувшись ко мне сказал:
  
  - Я давно себя так не чувствовал.
  - Как?
  - Словно я обыкновенный парень, который отпрашивает свою девушку у ее отца. Со мной давно ничего подобного не случалось.
  - Это плохо?
  - Плохо? Нет-нет. Это как-то правильно. Так и должно быть. Я просто отвык, видимо. Чертовски приятно, хочу заметить!
  
  Николай весело рассмеялся, а я улыбнулась. Странный он все-таки.
  
  Мы приехали в небольшой ресторанчик над морем, причудливо встроенный в скалу, и потому совершенно незаметный для непосвященных. Несколько столов стояло на каменной площадке, огороженной цветами. Красивые лампочки, больше похожие на фонарики, висели над каждым столом. Играла скрипка и женщина невероятной красоты в красном длинном платье пела теплым нежным голосом на румынском языке какой-то романс. Ее черные волосы развивал ветер, платье словно струилось по телу, на шее поблескивал алый камень, такого же размера камень был и на ее пальце. Она словно была соткана из ночи и огня. Я долго не могла отвести от нее глаз.
  
  - Румыны здесь держат заведение исключительно для своих, - пояснил Николай.
  - Вы свой?
  - Да.
  - А как зовут певицу?
  - Мирела.
  - Красивая.
  - Да.
  
  Нам принесли икру, вино и мясо, приготовленное на углях. Большие, шипящие сочные куски, аппетитно лежали на большом серебряном подносе и источали аппетитный запах.
  - Здесь вкусная баранина и телятина. Я заранее заказал и то, и другое. Попробуйте.
  
  Я поблагодарила и принялась за мясо.
  
  Официант поставил на стол глиняные бокалы и разлил в них красное вино.
  
  - К мясу рекомендую молодое домашнее вино. В него добавили немного меда, аромат божественный.
  
  Я сделала глоток и поняла, что это вино совершенно не похоже на все те вина, которые я пила до этого.
  
  - Ммм... Это вкусно!
  - Рад, что вам, Нина, понравилось. - сказал Николай и тоже пригубил вино.
  
  Сегодня я была спокойна. Я даже смогла насладиться едой, вином, шумом моря, уютным светом, исходящим из светильников, пением красивой женщины. Николай наблюдал за мной, а потом спросил:
  - Нина, вам все нравится?
  - Да, Николай, мне нравится все. Спасибо вам.
  - Можно я попрошу одну вещь?
  - Какую?
  - Нина, не надо меня благодарить. Это без надобности. Если уж быть откровенным, то я это делаю больше для себя, чем для вас. Мне приятно смотреть на вас, видеть, как вам хорошо. Знаете, люди вообще все делают не из большой любви к ближнему, а для себя.
  - Не соглашусь. И приведу вам пример. Самый простой.
  - Давайте.
  - Мать любит ребенка. Она живет для него, старается, воспитывает, кормит, поит. Все делается исключительно для ребенка.
  - Согласен. А как вы думаете, мать, хорошая мать, я имею в виду, если плохо будет заботиться о ребенке в силу каких-нибудь обстоятельств, как она себя чувствовать?
  - Я думаю, плохо.
  - Верно, плохо. А она будет рада, если с ребенком все хорошо?
  - Да, конечно.
  - Значит, все-таки она делает все, чтобы было хорошо ей.
  - Нет! Если будет хорошо ребенку, будет хорошо и матери.
  - Не правда. Тогда не было бы столько страданий. Бывает, мать разлучается с ребенком по воле обстоятельств для того, чтобы он был счастливым, даже без нее. Как думаете, Нина, мать счастлива?
  
  Я задумалась.
  
  - Думаю, она будет страдать.
  - Тогда получается, что все, что она делает для ребенка, она делает прежде всего для себя. Чтобы ей было хорошо. Она старается оставить ребенка рядом, потому что не сможет жить без своего дитя.
  - Но так и должно быть.
  - Именно. Поэтому мы все делаем какие-то вещи, которые принесут пользу прежде всего нам. Мы сделаем все, чтобы это хорошее было у нас. Мать будет кормить и поить своего ребенка, чтобы он был здоров, тогда и она будет счастлива. Так ведь?
  - Да. Но, Николай, а вот если все-таки мать понимает, что она не сможет вырастить ребенка. К примеру, она сильно больна и решает отдать ребенка другим людям, добрым людям на воспитание. Она же будет радоваться, когда будет узнавать, что ребенку хорошо. Он здоров, его любят, о нем заботятся...
  - Вы уверенны, что она будет рада?
  - Да... - произнесла я, но тут же поняла, что Николай прав.
  - Нина, если я что-то или кого-то сильно люблю или хочу, то, как вы думаете, я буду счастлив, если тот, кого люблю, не любит меня. Или ему без меня хорошо.
  - Наверно, вам будет плохо.
  - Да, мне будет плохо. Буду ли я счастлив, зная, что тот человек счастлив?
  
  Я замолчала. Мне нечего было ответить. Я вспомнила свою ревность к Мишке, страдания Олега...
  
  - Не будете, - ответил за меня Николай. - Потому что за всем этим стоит ваша боль.
  
  Я посмотрела Николаю в глаза:
  
  - Вы правы, Николай. Люди эгоистичны.
  - Святых на этой земле давно уже нет.
  
  Николай выпил вина, потом задал вопрос:
  
  - Нина, а как вы думаете, почему люди любят своих детей?
  
  Я знала ответ.
  
  - Потому что в детях их продолжение и их, если можно так сказать, свое бессмертие.
  
  Николай улыбнулся:
  
  - Абсолютно согласен с вами. Да, именно так. В своих детях родители видят себя. Это может и огорчать их, и радовать.
  
  - Николай, а у вас есть дети?
  - Нет, детей у меня нет. Не знаю, стоит ли их заводить. Ведь, как только что было сказано, я могу в своем ребенке увидеть себя. И мне совершенно не ясно, обрадует ли меня то, что я увижу.
  
  Я растерялась. Никто из моих близких или знакомых не ставил под сомнение, что он хороший человек. Николай же признает, совершенно не лукавя, что в нем есть и плохие черты, однако жизнь свою он не меняет. Значит, его все устраивает? Я удивленно посмотрела на Алмаза. Он, прищурившись, глядел на меня.
  
  - Нина, знаете, можно обмануть кого угодно: друга, подругу, соседа. Вот только себя обманывать нельзя. Помните об этом. И да, я принимаю себя таким, каков есть. Я слишком реалистичен и понимаю, что некоторые стороны натуры до самой моей смерти останутся не тронутыми.
  
  Я задумчиво кивнула, думая о себе. К такому же выводу я пришла совсем недавно: не стоит себя обманывать и совершать какие-либо поступки в угоду кому бы то ни было. Нужно понять, а что такое есть ты и что тебе нужно. Притворство может навредить не тому, перед кем притворяешься, а больно ударить по тебе самому. Правда, есть нюанс. Я все же была склонна думать, что с плохими своими качествами нужно бороться, пытаться изменить. А Алмаз, судя по всему, делать этого не собирался. Он просто принял себя и тему закрыл.
  Внезапно раздались хлопки. Это Мирела, хлопая в ладоши в такт музыки, запела новую песню. Немногочисленные посетители поддержали ее своими аплодисментами. Уловив ритм, я присоединилась к остальным. Отчего-то мне стало весело, будто свое прекрасное настроение певица передала всем нам. Не хлопал только Николай.
  
  Незаметно пролетело время. Я сидела, смотрела на звезды, на лунную дорожку, мерцающую на морской поверхности и думала о нашем с Николаем разговоре.
  
  Мы выпили еще немного вина, и Николай решил, что нам пора уезжать. Поднявшись со стула, я поняла, что захмелела. Он подал руку и мне пришлось опереться на нее. Когда мы проходили мимо Мирелы, Николай улыбнулся ей, и я увидела, как расцвела ответная улыбка на ее красивом лице. У меня еще не было близких отношений с мужчинами, но я почувствовала, что за улыбкой женщины кроются чувства. Я взглянула на лицо Николая, но не смогла прочитать ничего. Он умел себя держать в руках. За мягкими манерами стоял жесткий контроль, да такой, какой я и представить на тот момент не могла.
  
  Мы отправились в обратный путь. Я, разгоряченная вином, с удовольствием подставляла ветру лицо, смотрела на пробегающие склоны, редкие дома, деревья и улыбалась. Мысли, возникавшие у меня в голове, появлялись и растворялись. Я была словно в полудреме, так хорошо мне было. Неожиданно автомобиль остановился. Вокруг было только море. Мы оказались на каком-то пляже. Я повернулась к Николаю, он смотрел на меня, и в глазах я увидела нечто такое, отчего у меня быстрее забилось сердце.
  
  - Нина, не бойтесь, - тихо произнес Николай. - Просто я хотел уехать с вами туда, где нет никого, вообще никого. Нет прошлого, нет будущего. Только настоящее, только то, что есть сейчас.
  
  Я смотрела прямо перед собой, не двигаясь.
  
  - Мне нужно хотя бы пять минут этого безвременья. Рядом вы. И больше ничего.
  
  Мы слушали плеск волн ночного моря, шорох камней и смотрели на лунную дорожку на морской глади. Потом я сказала:
  
  - Николай, сегодня я поняла ваши слова про то, что вы любите все самое красивое, вкусное...в общем, то, что приносит вам наслаждение и радость. Вы эстет.
  - Я эстет, да. Эпикуреец, если хотите, - Николай ухмыльнулся. - Тем не менее должен вам признаться, что красивые вещи лишь заполняют пустоту, потому что они всего лишь вещи. А вот с людьми все иначе.
  
  Я кивнула.
  
  - А знаете, что интересно, Нина? Мне с недавних пор стало все равно, что есть и что надевать, потому что в этом нет содержания.
  
  Я не выдержала и засмеялась.
  
  - Николай, а вы точно криминальная личность? Вы слишком хороши для этой роли! В вас умер философ!
  
  Николай рассмеялся в ответ.
  - Просто сегодня я впервые за долгое время почувствовал себя обыкновенным человеком. Я отпросил вас у вашего отца, мне было хорошо с вами беседовать. Я сегодня неожиданно для себя стал тем парнем, которым когда-то был. Смешно, но я осознал, что не стоит спать с теми, кому нравишься ты. Надо быть только с тем, с кем тебе хорошо.
  
  Я оставила без комментариев его слова.
  
  - Держите вашу фотографию.
  
  Он протянул мне мое фото.
  
  - Вы тут невероятно красивы.
  - Спасибо.
  - Но, если вы помните, я говорил про обмен.
  - Да, да, припоминаю.
  
  Николай достал какую-то коробочку и вложил ее в мою ладонь.
  
  - Что это?
  - Посмотрите.
  
  Я открыла и увидела кольцо: оно было нежное, тонкое с небольшим квадратным камушком в центре. Я вынула его из коробки, кольцо заиграло холодным блеском.
  
  - Николай, вы же знаете, я его не возьму. Зачем тогда вы...
  - Нина, я знаю. Но тут есть один момент: это кольцо вам понадобиться, когда вы покинете Одессу.
  
  Я открыла рот от удивления.
  
  - Почему вы решили, что я покину Одессу? У меня что, на лбу написано? Почему мне все про это говорят?
  - Потому что это логично и правильно. Так вот, там, где меня не будет, вам будет нужна защита или помощь. Считайте, что вы это получили.
  - Как так?
  
  Николай взял кольцо из моих рук и провел пальцем по его внутренней окружности.
  
  - Это кольцо старое, действительно старое, из платины. Я его не делал, его создали во Франции сто тридцать лет назад. Оно мне безумно нравится. Камень безупречный, чистый и холодный. Он даже может руку обжечь своим холодом.
  - Вот так камень!
  - Самое важное другое. Там внутри есть выгравированные буквы, это мои инициалы. Если когда-нибудь вам понадобиться помощь, вы можете продать кольцо, а можете обратиться к криминальным личностям, как вы изволили выразиться, и получить любую помощь от них.
  - Ну это уже перебор.
  - Возможно. Однако таков наш обмен.
  
  Я поняла, что кольцо так или иначе будет у меня и нет смысла долго препираться.
  
  - Хорошо, Николай. Я принимаю ваше кольцо. И предупреждаю, подобных обменов больше быть не должно.
  - Не будет, обещаю.
  
  Я решила кольцо примерить и надела его на безымянный палец. Оно село идеально. Я посмотрела на Николая и увидела странный блеск в глазах.
  
  - Я знал, что оно будет выглядеть великолепно на вашей руке.
  
  У меня никогда не было кольца. Из украшений были лишь небольшие серьги, который мне достались от прабабушки Рахили, матери моего деда.
  
  - Николай, а что это за камень?
  
  Николай включил зажигание, машина плавно тронулась с места, и я услышала ответ:
  
  - Алмаз.
  
   13.
  
  Приближался сентябрь. К школе уже было все готово. Мама нашила мне фартуков: два черных и один белый. А вот платье пришлось покупать. Темно-коричневый цвет школьного платья навевал тоску, и только белые воротнички, которые я старательно пришила сама, освежали его.
  
  Мы перестали ходить на пляж, но вечерами по-прежнему собирались на Соборке. Я спрашивала у всех про Олега в надежде узнать, что с ним. Однако его давно никто не видел. Я пыталась выудить у Валерки хоть какую-нибудь информацию о его друге, но тот не мог сказать ничего определенного. Или не хотел. Я донимала Валерку просьбой сходить домой к Олегу: а вдруг человек заболел или помощь какая нужна. Сама я трусила, не знаю почему. Дня через два-три Валерка, подозвал меня и спросил в лоб, зачем я ищу Олега. Я, увильнув от прямого ответа, сказала, что у меня к нему есть один важный вопрос.
  
  - Нин, я в дела ваши не лезу... Но Олег просил передать тебе, что у него все хорошо.
  - Ты врешь.
  
  Валерка шумно выдохнул:
  
  - Честно говоря, выглядит он паршиво.
  - Он до сих пор работает на верфи?
  - Да, пока работает. На следующей неделе возьмет расчет, ему к учебе пора готовиться.
  - Расскажи мне, как найти его верфь?
  
  Валерка подробно объяснил, какими путями можно добраться до его места работы. Потом замялся и спросил:
  
  - Нин, все-таки, ответь, тебе зачем Олег понадобился?
  - Поговорить хочу.
  - Ты это... если не серьезно у тебя, не морочь парню голову.
  
  Я хотела было уже поставить на его место, но увидела неподдельное беспокойство в глазах. Он переживал за друга, и было в этом что-то детское и трогательное. Валерка Глотов - пошляк и балагур, поддерживал Олега во всем, даже к Алмазу с ним ходил. Я вспомнила разные моменты, когда Валерка, не выпячивая себя, помогал нам всем, делая это незаметно, и как-то походя. И тем не менее, он внимательно смотрел за каждым из нас и в нужный момент оказывался рядом, будто случайно.
  
  - Валера, я тебе благодарна за многое. Я рада, что у меня есть такой замечательный друг.
  
  Валерка нахмурился, а я искренне ему улыбнулась.
  
  - Я меньше всего хочу сделать плохо Олегу. Но нам надо поговорить, иначе все так и будет тянуться. Поверь, что мне тоже не все равно, что с ним.
  
  Валерка кивнул, а я обняла его.
  
  - Спасибо тебе.
  
  Я запланировала на завтра поход на судостроительную верфь, чтобы увидеться с Олегом. Но идти мне никуда не пришлось: этим же вечером Олег пришел ко мне сам.
  
  Я сидела с родителями на террасе, пила чай. Мы беседовали о домашних делах, дед громко цокал языком, проверяя свой зубной протез на прочность, а бабушка перебирала гречку.
  
  Олег появился внезапно. Я увидела его только тогда, когда он уже поднимался по ступенькам. Моим родителям Олег нравился, его считали серьезным и ответственным парнем. Папа пригласил гостя за стол, но тот вежливо отказался и попросил меня выйти с ним прогуляться.
  
  Мы пересекли двор, вышли через арку и, не сговариваясь, повернули налево. В молчании мы дошли до улицы Карла Маркса и свернули в чужой двор, где однажды вместе с ребятами слушали транзистор, добытый Валеркой на время у какого-то барыги. Двор этот был большой, с несуразными уродливыми пристройками, одним железным ободранным фонарем, и абсолютно безлюдный. Вернее, люди здесь жили, но ни свет, ни голоса не проникали из их жилищ из-за плотной стены деревьев. Чугунная лавочка, огороженная кустарниками, стояла напротив арки, будто приглашая всех проходящих мимо завернуть в этот двор и присесть. Вот и я села на лавочку и внимательно посмотрела на Олега. На фоне белой рубашки, его руки и лицо казались совсем черными.
  
  - Олег, ты похож на негра.
  - Рад, что тебе понравилось. Старался, ты же любишь все американское.
  
  Олег опустился на лавочку, увеличив между нами дистанцию.
  
  - На что это ты намекаешь?
  - Разве?
  - Олег, прекрати.
  - Или у тебя появились новые предпочтения?
  - О чем ты?
  - О чем я? Я о твоем новом бриллиантовом друге. Вы ведь теперь встречаетесь?
  - Кто? Я? Олег, ты сошел с ума!
  - Нина, хватит.
  
  Олег устало вздохнул и тихо спросил:
  
  - Ты зачем меня искала?
  
  Я промолчала. Меня распирало от обиды. Я так хотела видеть Олега, скучала по нему, ждала его прихода, а он повел себя как свинья.
  
  - Нина, что ты хотела? Зачем я тебе понадобился? - повторил Олег бесцветным голосом.
  - Не за чем, - огрызнулась я.
  - И все же.
  
  Я вскочила на ноги и встала напротив Олега: тот сидел, сцепив кисти рук, и смотрел в пол.
  
  - Я хотела тебе сказать, что ты дурак! Самый последний дурак в Одессе! Ты с чего-то решил, что я девушка Алмаза! А решил ты с того, что я с ним виделась! И да! Я виделась с ним, но это совершенно не означает, что я его девушка! Как тебе могло в голову такое прийти! Получается, ты меня совсем не знаешь, а говоришь, что любишь, и я одна такая!
  
  Тут поднялся Олег и мне пришлось отступить назад. Он смотрел на меня горящими глазами, в них была и злость, и обожание, и радость. Кровь моя моментально вскипела в ответ, мои щеки запылали.
  
  - Вся Одесса судачит, что вы теперь вместе. Вас видели в машине, вас видели в гостинице. Нина, ты имеешь право на любой поступок, но зачем тогда тебе я?
  - Все не так, как ты думаешь или кто-то там... - я задохнулась от нахлынувшего желания вцепиться в его волосы и притянуть к себе.
  
  Олег схватил меня за плечи и, понизив голос, заговорил:
  
  - Я не знаю, что правда, а что нет. Нина, ты способна любого свести с ума. Понимаешь? И я не могу винить этого придурка, потому что и сам мечтаю быть с тобой.
  
  Я уже не соображала ничего, я смотрела только на его губы, не в силах больше ни говорить, ни думать.
  
  - Так будь со мной, - прошептала я.
  
  Олег застыл на мгновение, но потом резко притянул меня к себе и впился в меня поцелуем. Это был жесткий, жадный поцелуй; он хотел сделать мне больно, но я уже растворилась в его руках и только чувствовала, как из-под ног уходит земля.
  
  Мы долго не могли оторваться друг от друга. Олег сдерживал свои желания, целомудренно касаясь только моей спины, шеи, лица, я же, вцепившись в него, чуть не порвала на нем рубашку, так мне хотелось дотронуться до его горячего тела. И в этот раз Олег остановил нас. Он отодвинул меня и сделал шаг назад, потом отошел еще дальше, откинул голову и хриплым голосом сказал:
  
  - Нина, с тобой опасно целоваться. То еще испытание.
  
  Я плюхнулась на скамейку, меня все еще лихорадило.
  
  - Трусишь, да?
  
  Олег негромко рассмеялся, потом повернулся ко мне и приказал:
  
  - Сиди здесь.
  
  Пока я сидела и приходила в себя, вернулся Олег с металлической кружкой, полной воды.
  
  - Пей.
  Я выпила всю воду на одном дыхании и вернула ему пустую тару.
  
  - Расскажи мне все, - просто сказал Олег и сел рядом.
  
  Я коротко описала наши встречи с Николаем, не забыв упомянуть про подаренное мне кольцо. Олег слушал, не перебивая. Когда я замолчала, он взял меня за руку, поднялся сам, помог встать мне, и, глядя в глаза, произнес:
  
  - Нина, я хочу быть с тобой.
  
  - Олег, я тоже...
  
  - Нина, послушай, - перебил он меня. - Ты знаешь, что ты для меня значишь. Я отдаю себе отчет, что, возможно, в скором времени ты уедешь навсегда и я останусь здесь один, без тебя. Только я скажу тебе так: сколько бы ты мне не дала времени, я готов взять. Потом это будет со мной всю оставшуюся жизнь. И пусть лучше это будет, чем не будет никогда...
  
  В его словах звучала боль и горечь. Мне нестерпимо было слышать все это. Почему мы обязательно должны расстаться? Почему он так в этом уверен?
  
  - Олег, я не знаю, почему ты решил, что мы не сможем быть вместе. Мы еще даже встречаться не начали...
  - Я-то готов быть рядом, но ты... Вряд ли ты захочешь сама. Когда человек растет, меняется его жизнь, окружение. Так бывает. Если один двоих растет быстрее, другой будет казаться ему гирей.
  - Глупости.
  - Нет, не глупости. Моей отец бросил мою мать, потому что она осталась такой же, какой была до встречи с ним, обыкновенной работницей завода, а он стал учиться дальше, стал преподавать в партийной школе, заводить новых друзей, не простых друзей... И однажды он понял, что ему нужна другая жена и другие дети.
  
  Впервые Олег рассказывал мне про своего отца.
  
  - Ты общаешься с ним?
  - Нет.
  - Он не хочет или ты?
  - Я.
  - Олег, даже если так случилось у твоих родителей, совершенно не обязательно, что подобное повторится.
  - Не обязательно. Только для этого нужно одно важное условие.
  - И какое?
  
  Олег посмотрел на меня долгим взглядом, и, наконец, произнес:
  
  - Любовь.
  
   14.
  
  Наступил сентябрь. У меня начались занятия в школе, Олег стал первокурсником в институте. Виделись мы не так часто, как бы нам того хотелось, в основном встречались по субботам или воскресеньям. Я и Изка все свои силы бросили на учебу и дополнительные занятия. Каким-то образом я ко всему прочему успевала брать уроки фортепьяно у Марии Степановны. В ту осень мне все удавалось. Я уставала приятной усталостью, потому что каждый день был посвящен моему будущему. Оно представлялось мне необыкновенным, безумно интересным и прекрасным. Мне нравилось так думать, и я как заведенная учила, зубрила, читала, размышляла. Родные не могли нарадоваться, глядя на мои старания. Теперь не папа задавал мне каверзные вопросы, как у меня дела в школе, а я сама с воодушевлением рассказывала, что у меня происходит и какие отметки мне ставят учителя.
  
  Школа, в которой проходила наша ученическая жизнь, была самая обыкновенная. Серое двухэтажное здание выглядело старым и скучным. Лишь высокие деревья, плотной стеной окружавшие унылую постройку, словно тридцать три богатыря из сказки, прикрывали ее убогий вид, а с весны по осень оживляли разноцветными кронами.
  Учителя у нас были разные, я бы даже сказала, уникальными. Я хорошо помню их имена и отчества, их лица, даже их одежды и привычки.
  
  К примеру, Семен Андреевич Бельков был по натуре своей нервным, но чрезвычайно талантливым математиком. Он мог без труда сложить и разделить в голове огромные цифры, мог одномоментно продумать два-три варианта решения задачи, но вот беда: донести до нас, ребят, как он это делает, учитель не мог. И еще у него была одна особенность, как я с трудом запоминаю цифры, так и Семен Андреевич не мог запомнить фамилии своих учеников.
  
  В моем классе учился Паша Крылышкин туфяковый парень с веснушчатым лицом был настолько добродушным, что временами всем казалось, что он блаженный. Однажды Семен Андреевич, стоя у доски с указкой в руках начал нам рассказывать про Софью Васильевну Ковалевскую, чьи незаурядные способности в области математики, вызывали в нашем учителе сильные эмоции. Он с чрезвычайным чувством восхищения вещал, как красивая, умная, амбициозная женщина стала первой в истории женщиной-профессором не только в Российской Империи, но и Северной Европе. Семен Андреевич, размахивая указкой, рисовал в воздухе воображаемые формулы, людей и целые события, пытаясь донести до нас всю гениальность Софьи Васильевны. Зачарованные действом, мы смотрели на тонкие руки учителя, в которых указка превратилась в дирижерскую палочку; наш класс преобразился в толпу ученых мужей и бездарных завистников, чье мнение относительно Ковалевской он должен был поколебать и трансформировать. В какой-то момент, учитель окончательно вошел в роль защитника и потерял связь с реальностью. Взлохматив свои седеющие волосы и гневно сверкая глазами, Семен Андреевич высокопарно произнес: 'Доколе вы будете, уважаемые, сомневаться в том, что не только мозг мужчины, но и женщины, способен на великие достижения!'. После этого, он ткнул указкой в плечо Крылышкина, и сощурившись, с горечью в голосе завершил монолог:
  
  - Жаль, что вы поняли слишком поздно, каким бриллиантом в науке была Софья Васильевна, а она, гордая женщина, ушла из этого мира во цвете лет!
  
  В классе стояла гробовая тишина. Крылышкин, отстранился от указки и посмотрел на бледное лицо учителя:
  
  - Семен Андреевич, не волнуйтесь, это давно было...
  - Да? - удивился Семен Андреевич.
  
  Он обвел осознанным взглядом сидящих за партами учеников, и смутился. Решив вернуться к уроку, он, сдвинув брови, резко бросил:
  
  - Курочкин к доске!
  - У нас такого нет. - произнес кто-то.
  - Как нет? Как нет? Это что за ерунда! Шутить вздумали? - возбудился Семен Андреевич и уставился на Пашу. - Курочкин, выходи немедленно!
  - Я не Курочкин, я Крылышкин, - обреченно ответил Паша.
  - К черту подробности! Выходи! Мы будем вершить справедливость!
  
  Справедливость вершилось сомнительным образом, так как учитель гонял бедного Крылышкина, которого он упорно называл Курочкиным, по всем темам и загонял до неудовлетворительной отметки.
  
  А моя обожаемая Белла Фирсовна - учительница по русскому и украинскому языкам и литературе, страдающая отдышкой, проходя на переменах по коридорам школы, когда слышала детские высказывания в недетском исполнении с вкраплением крепких словечек, останавливалась, обхватывала свою конусообразную грудь рукой и обращалась ко всем трагическим голосом:
  
  - Вы забыли! Вы все забыли слова великого писателя Тургенева! Русский язык - великий и могучий! Как же вы можете после таких слов произносить дрянные слова! Ну так знайте, негодники и сквернословы, сегодня у всех будет словарный диктант!
  
  После этого она, колыхаясь полным телом, уходила, а все буквально бросались к учебникам, употребляя при этом еще более крепкие слова и выражения в адрес учительницы, чтобы повторить правила написания слов.
  Директором нашей школы была Ангелина Артуровна Василевская. В прошлом она была учителем по истории. Нас, учеников, Василевская знала по именам, с удовольствием общалась с нами, иногда давала советы, если просили. Благодаря этой женщине наша школа внутри не была серой и унылой, как снаружи. И даже обязательные пионерские и комсомольские сборища не были так утомительны, когда их посещала Ангелина Артуровна. Переходя от общего к частному, на примерах из своей жизни, она просто и доходчиво объясняла принципы социализма, а потом переключала внимание на другие темы, интересующие всех.
  
  Могу сказать, что многие ребята делали вид, что они рьяные борцы за социализм, и откровенно врали, что их думы и стремления ежеминутно направлены на построение коммунизма. Подозреваю, что большей части молодежи было наплевать на решения, принятые КПСС на бесконечных Съездах. Многим, но не всем.
  
  Надя Петренко - староста нашего класса, ведущая каждый понедельник политинформацию, была столпом комсомола в школе. Самое интересное, что она не только вещала нам о программах КПСС, о задачах, стоящих перед нашей партией и каждым из нас, Петренко требовала еще и пересказ информации, выданной ею нам на прошлом занятии. У нее даже был свой журнал, куда она ставила всем отметки. Напрямую самодельный журнал Петренко не влиял на успеваемость, но косвенно мог навредить: Максиму Кутко сначала было отказано во вступлении в комсомол, так как по словам Петренко, Максим не знал дату Внеочередного Съезда КПСС. Парень должен был уехать на соревнования по легкой атлетике, посвященной годовщине комсомолу, поэтому к председателю школы поступила заявка на вступление Максима в комсомол досрочно. Присутствующая на собрании Петренко как староста класса, где учился Максим, открыв свой журнал, произнесла довольно-таки уверенную речь, изобличавшую Кутко в политической неграмотности. Откровенно говоря, все были обескуражены происходящим, потому как никто не хотел препятствовать вступлению Максима в комсомольскую организацию, наоборот, классный руководитель Оксана Яковлевна страстно желала отправить его на прославление одесской школы в Москву. На том собрании Максиму было отказано во вступлении, более того, его обязали каждую неделю отчитываться о проделанной работе. Надо отдать должное директору школы, чье решение шло вразрез уже принятому. Ангелина Артуровна дала 'добро' Максиму Кутко, после чего провела беседу с председателем школы и жестко поставила на место Петренко:
  
  - Партия много сделала для каждого из нас: дает возможность учиться, развиваться, становиться лучше. Она помогает нам. Понимаешь? По-мо-га-ет. Что мешает тебе, Петренко, помочь однокласснику восполнить пробел в столь важных знаниях? Где твоя поддержка как старосты класса, как друга, как человека, владеющего политической информацией? Или ты считаешь, что Кутко не достоин?
  - Достоин, конечно же.
  - Тогда, Надежда, я рассчитываю, что именно ты будешь верным помощником партии, сделаешь верные выводы и будешь помогать, а не мешать гражданам нашей страны становиться членами комсомола, а в последствии, и КПСС.
  
  Я не знаю, какие на самом деле сделала выводы Петренко, но пыл умерила, хотя на еженедельных собраниях она продолжала изводить нас своими глубокими познаниями в теориях марксизма-ленинизма.
  
  В старших классах Надежда стала вести себя несколько иначе. Стало бросаться в глаза, что большая часть ее кипучей энергии стала уходить на парней. Нередко ее можно было увидеть в коридоре за беседой с каким-нибудь молодым человеком. Сутуловатая спина в форме вопросительного знака, вытянутая вперед шея, прилизанные, грязные волосы, тонкие бесформенные губы, черные усики - все это в комплекте с отвратительным характером, вызывало чаще отвращение. Петренко этого не замечала, или не хотела замечать.
  
  Я несказанно удивилась, когда лет через пятнадцать увидела Петренко в детском мультфильме про Чебурашку. Я бьюсь об заклад, что старуха Шапокляк создавалась по ее образу и подобию. Хочу я того или нет, но когда случайно попадаю на этот мультфильм, мои мысли возвращаются к школе, к Петренко и к тем событиям, которые я предпочла бы забыть...
  
  Не знаю где и когда я перешла ей дорогу, но Надежда Петренко жутко недолюбливала мою персону. Я старалась не обращать на нее внимания все прошлые года, но именно в девятом классе Надю это перестало устраивать. Она активно стала набиваться ко мне в подруги: на переменах постоянно крутилась возле меня, вдруг, ни с того, ни с сего, спрашивала про Алмаза, задавала и совсем глупые, бессмысленные вопросы. Вела она себя странно: то при всех хвалила меня, мою внешность, мои отметки, то вдруг презрительно начинала высказываться на счет моего якобы самомнения и тощих ног. Я делала вид, что не замечаю ее, но иногда мне хотелось заткнуть ей рот, причем, не образно, а прямо-таки физически.
  
  Как-то раз я вышла отвечать к доске на уроке истории. Учитель Евгений Игнатьич был неординарным человеком и довольно придирчивым учителем. Я к уроку была готова и уверенно отвечала на его вопросы. Мы проходили Китай и отношения с СССР.
  - На какой срок был подписан Договор о дружбе и взаимопомощи между нами и Китаем? - задал свой последний вопрос Евгений Игнатьич.
  - Сроком на тридцать лет, - ответила я.
  - Ну что ж, все верно. А теперь вопрос не на оценку. Как ты думаешь, Чижова, СССР с какими странами еще может заключить подобный договор?
  - С Болгарией и Чехословакией, я думаю.
  
  Евгений Игатьич одобрительно кивнул:
  
  - Садись, Чижова Нина. Пять.
  
  Я уже подходила к своей парте, когда услышала тонкий голос Петренко:
  
  - Ей лучше деньгами давать!
  
  У меня зачесались руки и больших усилий стоило мне не послать ее в известных выражениях куда следует. Зато Изка, перегнувшись через стол, тихо, но отчетливо произнесла:
  
  - Пасть закрой, идиотка.
  
  Этого было достаточно, чтобы утихомирить Петренко на какое-то время. Однако никто не сомневался, что ее болтливый и дрянной язык рано или поздно развяжется. Так оно и случилось.
  
  В тот день я стояла у школьного крыльца в ожидании Изки. Ко мне подошел Андрей Карпенко - парень из моего класса. Долговязый, с узким, умным лицом и вечно всклоченной шевелюрой, он часто на переменах оставался в классе, чтобы почитать книгу. Одноклассники поначалу издевались над ним, потом отстали. Андрей всегда был в стороне от коллектива, но это ему нисколько не мешало.
  
  Андрей стал расспрашивать меня о моих дополнительных занятиях по английскому языку. Я растерялась, ведь кроме Изки о наших занятиях никто не знал. Я спросила, откуда ему это известно, и услышала, что Петренко на днях уже всем рассказала о моем внешкольном обучении, а также поделилась информацией о преподавателях из института, не забыв упомянуть, что расценки хоть и 'аховые', но лично я-то, по мнению осведомительницы, точно могу позволить себе любую роскошь.
  
  - Я бы не слушал Петренко, да только мне самому нужен хороший учитель. Вот я и решил у тебя спросить.
  - Андрей, что Петренко еще говорит про меня?
  
  Андрей, смущаясь, ответил:
  
  - Петренко всем рассказала, что ты замуж за сыночка дипломата собралась, вот и учишь английский. Мол, в Америке пригодится. Если тебя, конечно, бандит отпустит.
  - Даже так?
  - Нин, да она чепуху мелет. Хотя, конечно, если уж говорить прямо, Петренко тебя с грязью мешает каждый день. Гадина она. Только ты не обращай на нее внимания. Никто ее не слушает...
  
  Тут из дверей показалась и сама Петренко, и меня буквально затрясло от злости. Я бросилась к ней наперерез.
  
  Вцепившись ей в руку, я прошипела:
  
  - Петренко, или ты закроешь свой рот или я выбью тебе зубы и затолкну их тебе в глотку!
  
  Надя удивленно захлопала глазами:
  
  - А что такого я сказала?
  - Я не знаю, зачем ты все вынюхиваешь, но я предупреждаю тебя в последний раз, не трогай меня, поняла? Даже не дыши в мою сторону!
  - А то что? Алмазу нажалуешься? Или сыночку дипломата поплачешься? Что будет-то? Они меня побьют?
  - Я сама с тобой разберусь, не беспокойся.
  - А то! Ты же у нас особенная. Не какая-то подстилка дешевая, а высокого полета птица. А если по-честному, то подстилка, она и есть подстилка.
  
  У меня потемнело в глазах.
  
  - Это я подстилка?
  - Ты! И все знают, что ты шашни со всеми крутишь, потому и мужики за тобой толпой ходят.
  
  Я рассмеялась и с остервенением дернула ее за руку.
  
  - А за тобой, значит, никто не ходит? И правильно! От такой крысы одна тошнота. А если ты, дрянь, сидишь скучаешь, то лучше в зеркало на себя посмотри, все поймешь! А от меня отстань!
  - А что ты так разошлась? Разве это я шляюсь по ночам и на машинах не раскатываю как последняя дешевка!
  - Да какая тебе разница, с кем я катаюсь и где хожу? Мне плевать, где ты ходишь и с кем, почему тебе так интересно?
  
  Лицо у Петренко скривилось, она стала похожа на злобную хищную птицу.
  
  - А потому! Потому что ты всем жить нормально не даешь! Идешь, нос задрав, вся из себя, а на самом деле ничего в тебе нет! А они, дураки, что за тобой бегают! Знаешь, видать, чем мужиков завлекать!
  
  Надя отрывисто захохотала.
  
  - Петренко, ты сдурела?
  
  - Я? Нет, не я сдурела, а ты! И я всем докажу, что ты та еще штучка! Я директору все расскажу, на комсомольском собрании тебя в цвет распишу! Пусть все узнают!
  - Узнают что?
  - Что на самом деле ты - дешевая подстилка!
  Я размахнулась и со всей силы ударила ее по лицу. Приложившись всей ладонью, я разбила ей губу и оставила красный след от своих пальцев. Глядя мне в глаза, она злобно выкрикнула:
  - Ты за это ответишь! Я тебе клянусь!
  
  Меня оттащила Изка, с трудом отцепившая меня от руки Петренко. Если бы не она, не знаю, остановилась бы я сама.
  
  С той потасовки, устроенной мной, я стала чувствовать, как вокруг меня что-то происходит. Внешне все было нормально: Петренко лишь зыркала своими зенками в мою сторону, но рот открывать не решалась, одноклассники общались со мной как прежде, никто больше меня не задевал. И тем не менее я чувствовала напряжение, разлитое в воздухе. И оно потихоньку сгущалось.
  
  А время шло. Осень пролетела на удивление быстро, наступил декабрь. Я училась, встречалась с Олегом, по выходным вместе с Изкой ходили на Соборку, чтобы немного развлечься.
  
  Мария училась в своем швейном, и уже потихонечку стала обшивать свою семью. Катя перевелась на вечернюю форму обучения, а днем она работала почтальоном. Светлана была довольна своей учебой в училище, и по-прежнему по уши была влюблена в Сашку-грека, а он в нее. Валерка поступил в судостроительный техникум, обзавелся новыми знакомствами и иногда приводил к нам на Соборку какого-нибудь однокурсника, в чьи обязанности входило приносить с собой выпивку. У меня даже закрались подозрения, что, собственно, только для этого их Валерка и приглашал. Мишка уезжал в Москву на два месяца. Вернувшись в конце ноября, он сразу пришел ко мне с билетами в театр и напомнил об обещании, данном мною еще летом. Изка, узнав о приглашении, странно посмотрела на меня, но промолчала. Тогда я решила во что бы то ни стало отправить ее вместо себя. Мишка перестал меня интересовать уже давно. Теперь я могла спокойно, без дрожи в коленях, смотреть в его глаза и улыбаться. Просто так.
  
  Алмаз приезжал ко мне стабильно раз в месяц, увозил меня в какой-нибудь ресторан, угощал разными вкусными блюдами и заводил непринужденную беседу. Он был внимателен ко мне, откровенен, подчас до неприличия, и, как всегда, рассудителен. Обращался ко мне только на 'вы', флирта себе не позволял, хотя я видела в его глазах теплоту и радость, когда он смотрел на меня.
  
  В конце ноября Николай пригласил меня в роскошный ресторан в гостинице 'Черное море'. В тот раз мы говорили с ним о человеческой натуре, о ее слабых местах. Николай, не стесняясь, рассказал мне о случае 'из практики': совсем недавно он продал созданный им 'шедевр' одному партийному работнику за баснословную сумму, уверяя того в том, что это ожерелье привезено из Индии. Главным условием продажи был уговор: партийный деятель не должен был кому бы то ни было показывать приобретенное сокровище, так как, по легенде Николая, ожерелье доставили в СССР не легально.
  
  - И что же? Что с того? В чем смысл истории?
  - А смысл прост: если ты говоришь человеку, что нельзя чего-то делать, он сразу это сделает. На что и было рассчитано. Мой ммм... клиент не мог утерпеть и похвастался нескольким людям ожерельем и теперь у меня очередь стоит на покупку индийских сокровищ махараджей. Людским тщеславием можно пользоваться бесконечно и зарабатывать приличные деньги. Так и делают умные люди.
  - Как вы?
  - Да, именно. Я безусловно умен.
  
  Я расхохоталась: удивительная самоуверенность.
  
  - А я вот, не очень умна. Мне до вашего ума далеко.
  - Вы, Нина, честный человек. Никогда не будете наживаться нечестным путем. Это мне до вас не дотянуться.
  
  Олегу я старалась о наших встречах с Алмазом не говорить. Отвечала, если только он спрашивал, сама тему Алмаза не поднимала. Встречались мы с Олегом, как я уже и говорила, не часто, но с каждой нашей встречей я все больше и больше в него влюблялась. Его любовь была настолько безусловной и трогательной, что я начинала думать, что так не бывает и так любить, как любит Олег, невозможно. Когда нам удавалось остаться наедине, мы тут же начинали целоваться. Я видела, чего стоило Олегу держать себя в руках, и была ему благодарна. Я понимала, что мы не можем переступить черту. Если быть до конца откровенной, я хотела ее переступить, только это было не просто осуществить и не только потому, что не было места для уединения, а еще сам Олег был против.
  
  - Нина, невозможно на тебя смотреть и не хотеть большего. В себе я уверен, но ты... Пойми, мужчинам проще в этом смысле. Их никто не упрекнет, а вот с женщин спрос другой. Посмотри вокруг, если что-то прознают - заклюют. Я ни за что на свете не позволю себе сделать тебе плохо.
  - В моем понимании, если все происходит по любви, то какая разница - замужем ты или нет?
  - Для тебя, может, разницы и нет. А вот для окружения и для твоего будущего супруга, возможно, это будет иметь значение. Мужчины очень ревностно относятся к таким вещам.
  - А ты, Олег? Как ты отнесешься к тому, если будешь знать, что твоя избранница до тебя уже с кем-нибудь имела близкие отношения?
  - Я буду любить ее без условий. Иначе это уже не любовь получается.
  
  После подобных разговоров у меня начинало портиться настроение.
  
  - Олег?
  - Да, Нина.
  - Меня бесит, когда ты так спокойно говоришь, что у меня может быть другой мужчина.
  - Пока я рядом, никого не будет. Я тебя никому не отдам.
  
  Олег обнимал меня и крепко прижимал к своей груди, и я замирала от счастья.
  
  После наших встреч я всегда возвращалась домой наполненным сосудом, внутри которого горит теплый и яркий свет. Благодаря Олегу, я каждую минуту чувствовала себя самой красивой и любимой. Окрыленная его любовью, мне все было нипочем. Никогда еще в своей жизни я не была так бесстрашна, так неуязвима, и так красива.
  
   15.
  
  Декабрь в тот год был теплым и ветреным. Иногда шел мокрый снег, который тут же таял и превращался в жидкую слякотную кашицу, противно хлюпающую под ногами. Солнце то пропадало за тучами, то появлялось вновь, а люди все никак не поспевали за сменами природного настроения.
  
  В один воскресный день я бегала по аптекам в поисках лекарства для деда. В непогоду дедовы кости крутило так сильно, что он начинал выть в голос. Врач выписал ему специальную мазь, но купить ее оказалось не просто. Не помню уже точно детали, но я каким-то образом оказалась на улице Мизикевича. В маленькой обветшалой аптеке мой рецепт приняли и сказали подождать тридцать минут. Стоять полчаса в крошечном душном полуподвальном помещении не хотелось, и я решила подняться на улицу. Еще поднимаясь по ступенькам, мне показалось, что я слышу чьи-то крики и поспешила выйти. Сначала я не поняла, что происходит. Толпа из человек сорока-пятидесяти несла поверх себя какого-то солдата, чье лицо было окровавлено. Голова его болталась, будто не держалась вовсе, а соединялась с телом ниточкой; грязная шинель едва прикрывала грудь, но открывала на всеобщее обозрение его длинные негнущиеся ноги в черных замызганных сапогах. Я в ужасе отпрянула к стене дома, тут же меня кто-то сбил с ног, и я упала. Вскочив, я бросилась к двери аптеки, но ее уже заперли изнутри. Тем временем, толпа, как лавина, разрасталась. Какая-то тетка в окружении двоих молодчиков заливисто заверещала:
  
  - Бей ментов поганых!
  
  Кто-то подхватил призыв, загоготали в ответ, а тетка, распахнув свою шубейку, стала размахивать руками и приплясывать, словно она была на свадьбе. Сверкая железными зубами, она выкрикивала частушки, грязно и витиевато матерясь. Парень, стоявший с ней рядом, вдруг посмотрел на меня и неожиданно подмигнул.
  Я бросилась куда-то в сторону, но остановилась, заметив, как несколько мужиков в нескольких шагах от меня затеяли драку. Оглянувшись, я увидела живой щит из милиционеров. Их было не больше двадцати. Нужно было бежать к ним, вперед, но это оказалось не просто, началась давка. Мужики, надрываясь похабными ругательствами, громили все, что попадалось на их пути. Слышался звон стекла, треск выбитых дверей. Потрясенная, я закрыла уши руками. Передо мной разворачивался театр с каким-то непонятным и страшным спектаклем. Еще пятнадцать минут назад мне был не ведом кошмар, творившийся сейчас у меня на глазах. А когда я увидела троллейбус, раскачивающийся на людских руках, словно на морских волнах, я закричала. Кричали и пассажиры троллейбуса, но их голоса тонули в яростных орах, издаваемые беснующейся толпой. Я не могла отвести взгляд от ужасного зрелища. Мне казалось, что это невозможно, что такого просто не может быть. В отчаянии я застыла как вкопанная, за что и поплатилась. Какой-то громила схватил меня за талию и ноги и стал поднимать над своей головой:
  
  - Москалей не жалей!
  
  Я завизжала от страха во все горло, но мой крик растворился в общем шуме толпы. Я стала брыкаться, изворачиваться, молотить руками, чтобы ударить своего захватчика по голове, но все было тщетно, хватка громилы была железной. Меня обуял животный страх. Я испугалась, что он может швырнуть меня на землю и тем самым убить меня. Если не убьюсь сразу - затопчут. Я не помню, как долго длились мои мучения, все слилось в безобразную какофонию звуков, но в какой-то момент подскочили двое людей и ударили громилу в живот, тот стал оседать, и меня наконец-то выудили из лап орущего от боли мужика. Трясясь и рыдая, я смотрела на двух незнакомых мужчин и силилась понять, кто они.
  
  - Дамочка, вы шо тут забыли? Вы, кажется, Нина?
  
  Я отчаянно закивала головой, да, да, Нина я.
  
  - Ну шо ж вы так не аккуратно!
  
  Подхватив меня с обеих сторон, мои спасители понеслись вперед, расталкивая всех локтями. У кордона мы остановились, но милиционер, стоявший у нас на пути, прокричал:
  
  - Выводите ее! Выводите быстрее!
  
  Потом мы долго пробирались через стоящие нос к носу грузовики и автобусы. Людей и здесь было много. Наконец, мы очутились на Дерибаске, где еще было тихо и многие люди спокойно шагали по мостовой. Стирая со лба пот, парни остановились отдышаться.
  
  - Вы кто? - спросила я, когда немного пришла в себя.
  - Мы товарищи Алмаза, если можно так выразиться.
  - Как же вы меня смогли увидеть?
  - Да вы не беспокойтесь - кого надо, того увидим.
  
  Меня все еще трясло от пережитого и один из них протянул мне фляжку.
  
  - Глотните, шоб нервы в порядок привести.
  
  Я послушно глотнула из фляжки: в нем оказалась холодная водка. Задохнувшись, я зашлась в кашле. Правда, через несколько минут я уже могла идти нормально на своих ногах.
  
  - Мы вас сейчас отконвоируем домой, но будьте так великодушны, не выходите больше никуда. Сегодня не самый лучший день для прогулок.
  
  Дома уже были в курсе, что на Молдаванке идет погром. Мама, увидев меня взъерошенной, но живой и невредимой, как обычно расплакалась и бросилась меня обнимать. Мне пришлось соврать, что ничего я не знаю и ничего видела, а просто торопилась домой.
  Я взглянула на деда: тот сидел на любимом стуле и смотрел в окно, разминая костлявыми руками свои колени.
  
  - Деда, я тебе мазь не принесла.
  
  Дед повернул свою головешку:
  
  - Пусть подавятся, шлемазлы.
  
  Бабушка сняла с меня пальто и уставилась на мою юбку: мало того, что она была грязная, она еще была и порванная сзади. Я, перехватив бабушкин взгляд, молча мотнула головой, чтобы та ничего не говорила и поспешила переодеться.
  
  Наскоро натянув на себя домашнюю одежду, я вернулась на кухню. Мама то и дело подходила к окну, выглядела она по-прежнему встревоженной.
  
  - Мама, где папа?
  - Пошел тебя искать. Шурка наша всем рассказала, что происходит на Молдаванке, папа тут же оделся и побежал.
  - Куда? На Молдаванку?
  
  Я вздрогнула. Нужно было срочно найти ребят Алмаза, чтобы они помогли мне разыскать отца. Мама, услышав, что я собираюсь делать, стала кричать, что из дома меня не выпустит, а лучше уж сама пойдет и всех найдет. Бабушка поддержала маму, а дед вдруг встал, выпрямился, подошел к двери и сказал твердо, практически не шепелявя, ткнув в мою сторону своим пальцем:
  
  - Не пущу! Дома сидеть сказано!
  
  Опешив от дедовского приказа, я отступила. Через полчаса вернулся и отец. Рассказал, что какой-то мужик подошел к нему и любезно попросил возвратиться домой, потому как дочь его уже нашлась и с нетерпением ждет его.
  
  Это было восемнадцатого декабря шестидесятого года. Можно сказать, что Алмаз в тот день спас меня от гибели.
  
  Ровно через пять месяцев, я пожалела о том, что осталась жива и меня не разорвали на части обезумевшие люди. Я не была провидицей и не могла предположить, что произойдет дальше. Если даже я и ощущала смутное беспокойство, то совершенно не понимала, что гнетет меня и подчас тревожит, и продолжала ходить в школу, брать дополнительные уроки английскому языку, истории, физике, математике, заниматься на фортепьяно с Марией Степановной, встречаться с Олегом и иногда гулять по улицам города со своей компанией.
  
  То, что мы с Олегом встречаемся, не афишировалось, но все быстро поняли, что у нас не просто дружеские отношения. Мишка стал больше уделять внимания Изке, но иногда я ловила на себе его задумчивый взгляд. А однажды он пришел ко мне домой с коробкой дивных пирожных. Общение с ним было самым поверхностным. Он расспрашивал об учебе в школе, о дополнительных занятиях на пианино, по ходу беседы интересовался куда я думаю поступать. Я отвечала ему и в то же время задавалась вопросом: зачем он пришел?
  
  Перед уходом Мишка вдруг спросил:
  
  - Я тут узнал, что ты с Олегом встречаешься?
  
  Я утвердительно кивнула и увидела, как изменилось его выражение лица.
  
  - У вас все серьезно?
  
  Я еще раз кивнула.
  
  - Почему-то мне так не кажется, - пробормотал Мишка, взял меня за плечи, прижался своими губами, мягко оторвался и ушел.
  
  Я еще долго стояла около открытой двери, не понимая, что произошло. Тем не менее я прекрасно поняла, что ничего хорошего мне это не принесет.
  
   16.
  
  Весна 1961 года была знаменательной. Теплые мартовские дни принесли жителям города облегчение. Вязкая зима наконец-то закончилась и всем хотелось насладиться солнцем, переодеться в яркие одежды, увидеть, как начинают оживать деревья, покрываясь нежной зеленой дымкой молодых листьев. Апрель и вовсе удивил не только одесситов, но и весь мир: 12 апреля Юрий Гагарин, советский гражданин, впервые в истории человечества покорил космос. Имя первого космонавта стало таким же известным, как и имя русского классика Александра Пушкина. Имя Юрий моментально приобрело бешеную популярность среди населения. В шестьдесят первом году многих новорожденных мальчишек нарекали этим именем, считая, что оно станет для них талисманом и принесет удачу. Да и что тут скажешь: обыкновенный советский человек с потрясающей улыбкой и лучистыми глазами влюбил в себя все женское население страны и покорил своей исключительностью весь мир. Газеты долго не отпускали с первых полос героя-космонавта, и вскоре Юрий Гагарин стал нам всем близким родственником.
  
  Майские праздники принесли не только выходные дни, но и полномасштабные народные гуляния: во-первых, нужно было достойно отметить первое мая - особый праздник пролетариата, а во-вторых, полет Гагарина в космос - событие мирового масштаба, важность которого было невозможно переоценить. Осознание того, что после тяжелой кровопролитной войны наша страна за короткий временной период смогла не только подняться из руин городов и пепла деревень, а еще и покорить космическое пространство, наполняло людей счастьем и гордостью.
  
  Праздники длились пять дней. Многие семьи, воспользовавшись подаренными выходными, уезжали в деревни и села к своим родным, чтобы помочь по хозяйству. Не секрет, что именно родня, проживающая в периферии, делилась с горожанами всеми дарами щедрой украинской земли. У моей семьи не было родственников, проживающих за пределами Одессы, а вот у многих наших соседей были сестры, братья, племянники, дяди, тети и бог знает кто еще, которых они регулярно осчастливливали своим приездом каждый сентябрь. Возвращались соседи домой, словно быки после пахоты: красные, довольные, навьюченные всякой снедью: салом, курами, яйцами, картошкой, тыквами, луком и прочим продовольствием. С нами охотно делились привезенной едой, иногда угощали, но чаще продавали.
  
  Вся семья Олега уехала в Николаевку, оставив его одного в городе. В институте Водного Транспорта были устроены многочисленные праздничные мероприятия, и Олег был задействован практически в каждом. В его институте творилось необыкновенное возбуждение: срочно сочинялись стихи, песни, частушки, рисовались плакаты, разучивались танцы. Я приходила на репетиции в актовый зал, садилась на последний ряд и смотрела как студенты и их преподаватели готовятся к выступлениям. Олег, завидев меня, все бросал, подбегал ко мне, брал мои руки в свои, смотрел мне в глаза, а потом бежал обратно к ребятам. Наблюдая за Олегом, я удивилась в очередной раз: как я могла не видеть столько времени, какой он красивый, добрый, сильный, веселый, компанейский. Потом поняла, что он всегда был таким, только я этого ничего не замечала. Олег в те дни был невероятно счастлив, и счастье это освещало его изнутри. Я видела в нем этот свет и радовалась, что я стала его причиной. Но к этому свету тянулись и другие. Я обратила внимание, что многие девчонки улыбаются Олегу, заигрывают с ним, а одна симпатичная девушка по имени Лида, вспыхивала всякий раз, когда Олег к ней обращался с каким-нибудь вопросом. Олег не замечал ничего, он смотрел только на меня, он думал обо мне и все, что он делал, было посвящено мне одной.
  
  Наша школа тоже внесла свою посильную лепту в празднование: все учащиеся обязаны были принять участие в первомайской демонстрации. Нарядно одетые, с цветами в руках, мы шли всем классом в общем потоке людей и кричали 'Да здравствует Перовое мая', 'Мир! Труд! Май!'. Один человек в клетчатой кепке то и дело останавливал идущих, задавал вопросы, щелкал своим фотоаппаратом и принимался за других. Это был фоторепортер из газеты 'Труд'. Любопытно, но только я и Изка привлекли его внимание, и он буквально выдернул нас из толпы. Мы встали перед огромным плакатом с изображением Ленина, репортер сделал несколько снимков и принялся спрашивать о настроении, о школе, записал наши имена и фамилии. Мы, перебивая друг друга и смеясь, отвечали на его вопросы. Когда наше короткое интервью подошло к концу, мы с Изкой, взявшись за руки, побежали вперед, чтобы найти своих, но репортер нас окликнул, мы резко обернулись и попали под объектив его фотоаппарата. Мы рассмеялись, помахали рукой на прощание, и побежали дальше.
  
  После демонстрации мы всем классом спустились вниз по Потемкинской лестнице, нашли кафе, угостились мороженным и газировкой, и вскоре разошлись по домам.
  
  Домой я вернулась после обеда. Мама и папа занимались хозяйством. Мама поливала кусты и цветы, что-то рыхлила, что-то сажала-пересаживала, папа опять выносил на террасу стол, тумбочку и цветы в кадках. Даже дед принял посильно участие: вытащил свой деревянный стул и установил его в торце стола, как трон. Бабушка тем временем пекла пироги, заманивая запахом не только соседей, но и дворовых собак.
  Я сразу включилась в работу, убрала все половики, налила ведро воды и стала драить полы во всех комнатах. Дед сегодня, видимо, чувствовал себя неплохо, потому как не только врубил старый патефон, поставив одну из маминых любимых пластинок, он к тому же тихо и гнусаво подпевал: 'О эти черные глаза, меня пленили...'. Бабушка улыбалась лишь уголками своих глаз, а я из всех сил старалась не расхохотаться.
  Вскоре неожиданно появилась Изка, хотя мы договаривались увидеться вечером на Соборке.
  
  - Что стряслось, Из?
  - Дело есть.
  
  Я спустилась с Изкой во двор, чтобы дед не смог подслушать.
  
  - Нина, ко мне сейчас заходил Валерка. Предлагает сегодня гулять всю ночь! Олег может, у него все уехали, Валерка сам себе король, девчонки, Машка с Катюхой, должны отпроситься, про Светку не знаю. Ну а мы что, чем хуже? Давай тоже попробуем?
  - Да ты что, сдурела? Кто ж нас с тобой отпустит на всю ночь?
  - Так я с этим и пришла! Давай всем скажем, что пойдем к Светке ночевать?
  - Из, и ты думаешь отпустят?
  - Слушай, давай хоть попробуем! Это же ведь так здорово, всю ночь гулять! А?
  
  Кровь моя забурлила и мне очень захотелось гулять всю ночь! Действительно, мы так еще не гуляли никогда. Я не беспокоилась, что с нами может что-то случиться. Зная наших парней, можно было преспокойно ходить где вздумается, ничего не опасаясь. И я согласилась. Врать мне, конечно, не хотелось, но другого варианта не было. И мы вместе с Изкой стали упрашивать моих родителей отпустить нас на ночевку к Свете. На удивление, папа согласился практически сразу, только мама опять впала в беспокойство. Изка заверила ее, что если нам что-то не понравится, мы разойдемся по домам. Мама все сомневалась:
  
  - А где же отец Светы? А мальчики, что с ними?
  - Дядя Витя сегодня в ночь уйдет на работу, а Света с ребятами одна будет. Вот она-то и попросила нас побыть с ней, чтобы не страшно было.
  
  Изка врала так естественно, что я даже искоса бросила на подругу взгляд. Если бы я не знала, что это все вранье, я бы уже поверила. И мама поверила, только уточнила:
  
  - Изольда, а что сказали твои родители? Адам Натанович не против?
  - Что вы, тетя Таня! Папа не против, но папу вы моего знаете, он придет проверить нас. Так что вы не переживайте, мы будем под присмотром.
  
  Сказано это было так, что я забеспокоилась, а не придет ли в самом деле Адам Натанович нас проверять. Зато мама заметно успокоилась и разрешила ночевать у Светы. Воодушевленные результатом, мы с Изкой отправилась к ней домой проделывать тот же трюк только теперь с ее родителями. Теперь уже я говорила, что моя мама с папой придут к Свете домой, чтобы удостовериться, что с нами все в порядке.
  
  Адам Натанович уступил не охотно и дал свое согласие лишь после того, как Рафа Давидовна сказала, что не грех после такой учебы (вон, вся в пятерках!) побыть в гостях у подруги. Отец Изки в конце концов сухо кивнул, но тут же принялся долго и нудно рассказывать правила поведения. Мы кивали, поддакивали, стараясь не выдать бешеную радость.
  
  Потом Изка побежала сообщить Валерке, что мы все устроили, а я побежала домой, чтобы переодеться. И в восемь вечера мы были свободны и счастливы.
  
   17.
  
  На Соборке царило привычное столпотворение. В восемь вечера собрались все, кроме Олега. Пришла и Светлана, сразу оповестив, что она ненадолго.
  
  - Олег скоро будет! - успокоил нас Валерка и откупорил бутылку вина. - Сморите, что у нас сегодня в программе! 'Хванчкара'! И знаете сколько у нас бутылок? Пять!
  
  Грузинское вино 'Хванчкара' подавалось в основном в ресторанах. Одна бутылка такого вина стоила как две бутылки 'Портвейн 777'. Принес вино Мишка и был как никогда активен и словоохотлив. Он как заправский тамада разливал вино в стаканчики, говорил тосты и предлагал пирожки, приготовленные Марией, в качестве закуски. Я тоже решила усугубить для настроения. Мишка плеснул мне изрядную порцию вина и посмеялся надо мной, когда я, выпив, закрыла лицо руками, чтобы не видели, как я скривилась.
  Олег пришел, когда мы уже допивали первую бутылку. Он был в белой рубашке, от него пахло свежестью и одеколоном.
  
  - Забегал домой искупаться, иначе вы бы меня выгнали.
  
  Олег сегодня весь день выступал на разных площадках города вместе с институтскими ребятами, а под занавес программы случайно попал в казачий хор. Заболел один парень, Олега попросили его подменить. Голос Олега так всем понравился, что его попросили спеть еще на двух мероприятиях. В итоге Олег немного охрип и было заметно, что он устал.
  
  - Еле вырвался! - выдохнул Олег.
  
  Обернувшись ко мне, спросил:
  
  - Нина, и как тебя родители отпустили гулять всю ночь? Когда мне Валерка сказал, я ушам своим не поверил.
  
  Пришлось сознаться, что путем исключительно обмана мне удалось получить родительское согласие. Олег только усмехнулся:
  
  - Обманывать, конечно, не хорошо, но я лично рад провести с тобой эту ночь.
  
  Мы выпили три бутылки и, захмелев, решили прогуляться по городу. В Горсаду играла музыка, мы немного потанцевали, а затем пошли в Воронцовский парк, где также давали концерт, но песни были в основном военные. Дальше мы отправились к небольшому старому парку, и обосновались в одной полуразрушенной беседке. Прикончив оставшиеся две бутылки, стали думать, что делать дальше.
  
  - А я хочу танцевать! - вдруг воскликнула Мария.
  
  Марию поддержала Катя, потом я с Изкой. В общем, всем срочно захотелось танцевать, и Валерка стал думать, где можно это устроить.
  
  - Я могу взять у своего соседа магнитофон 'Астру'. Тут недалеко, можем забежать! А вот слушать где будем? Можно, конечно, к этому же соседу в гости и завалиться. Ребята, что скажете?
  
  'Завалиться' решили все единодушно. Сосед, приятный парень по имени Антон, увидев нас, немного удивился, но он, как радушный хозяин, выставил сразу на стол две бутылки какого-то вина, врубил музыку и начались танцы. Правда, не долго. Вскоре пришли его родители, и нам пришлось уйти.
  
  На улице стояла ночь, когда мы вышли от Антона. Луна светила своим полным телом, отражаясь на листьях деревьев. Воздух был наполнен запахом сирени, пробужденной землей и тонким ароматом тюльпанов, высаженных в самодельных клумбах возле домов.
  
  Пока раздумывали о дальнейших действиях, Олег предложил пойти к нему.
  
  - У меня, конечно, танцевать не получиться, но возле дома есть беседка, она вполне подойдет для танцев. Только батарейки сели в транзисторе, надо бы поискать.
  - Поищем! - Валерка хлопнул в ладоши. - У меня есть батарейки! Сейчас забегу домой и пойдем в твою беседку.
  
  Пока Валерка бегал за батарейками, Света ушла, но обещала вернуться с Сашкой-греком; Мария с Катюхой закурили, а Изка стала что-то бурно рассказывать Мишке. Тот смеялся громко, мне даже показалось, нарочито громко. Наконец, вернулся Валерка с кучей батареек в руках, и мы пошли искать нужную нам беседку.
  Олег вместе с транзистором принес фляжку, в которой плескался домашний самогон. Валерка с Мишкой сразу решили его испробовать. Одобрительно кивнув, налили и девчонкам, но совсем немного. 'Для поддержания настроения!' - проговаривал Валерка, выдавая нам стаканчики. Самогон мне не понравился. Я задохнулась после небольшого глотка, и больше пить его не стала. Но мои подруги не знали удержу и просили Валерку налить им еще по чуть-чуть.
  
  Вскоре пришла Света со своим Сашкой. Тот принес огромную сумку с едой, которая была очень кстати. Шашлык, жареная рыба, хлеб, бутылки с лимонадом - все было съедено и выпито молниеносно. А потом были танцы.
  
  Танцевать мы решили рядом с беседкой, внутри это делать было опасно: старые деревянные полы, прогнившие местами, могли не выдержать девичьих каблучков.
  
  Мы танцевали до боли в икрах и мозолей в ногах. Хохотали над Мишкой и Валеркой, устроивших цирк. Мишка пытался подбрасывать Валерку вверх, как гимнастку, это получалось плохо, но смешно. Потом наш Валерка перевоплотился в балерину и тянул ногу в сторону так активно, что проехал ею по лицу Мишки. Пантомима, разыгранная Мишкой, довела нас до истерического хохота. Он делал вид, что умирает, хватаясь то за лицо, то за живот, потом дрожащими руками тянулся к Валеркиной шее, потом к своей, и под занавес он стал душить зачем-то Катьку.
  
  Утомившись от смеха и танцев, мы присели на недавно покрашенные лавочки, и под музыку стали болтать ни о чем. Валерка крутил колёсик на приемнике, пока не нашел подходящую волну, и из колонок раздались нежные звуки джаза. Мы замолчали и почувствовали, как изменилось настроение.
  
  Валерка взял за руку Машу и повел ее танцевать. Под медленную и томительную мелодию они кружились, тихо переговариваясь. Олег прикоснулся ко мне, и я тут же поднялась, не дожидаясь слов. За нами следом пошли Мишка с Изкой и Света с Сашкой.
  
  Олег дотронулся до моей талии, и я вдруг четко осознала, для чего мне нужна эта ночь. Взглянув в глаза Олега, я изумилась: он все понял. Даже при лунном свете, я увидела, как просветлело его лицо. Я никогда не думала об ангелах, но именно в тот момент я поняла, что ангелы выглядят именно так. Впервые в жизни я почувствовала, как душа соприкоснулась с другой душой. То мгновение, длившееся секунды, остались там и тогда. Навсегда.
  
  - Я хочу эту ночь провести с тобой.
  
  Я помню странное ощущение уверенности в правильности своего решения. Олег, не говоря ни слова, взял меня за запястье и повел за собой. Я скользнула взглядом по танцующим парам. Изка, увидев, как мы уходим, подмигнула, я кивнула ей, а потом я перевела взгляд на Мишку. Его выражение лица было недобрым, он словно маску снял. Я быстро отвела глаза и постаралась забыть то, что увидела.
  
  Мы уже подходили к дому Олега, когда услышали голос Кати.
  
  - Нина! Олег! Куда вы?
  
  Мы обернулись. Катя стояла перед нами запыхавшаяся и растерянная, словно ребенок.
  
  - Что с тобой? Что-то случилось?
  
  Я хотела подойти к ней, но Олег удержал меня.
  
  - Катя, мы уходим. Передай нашим, что нас не будет.
  - Как?
  
  Катин голос стал тихим и дрожащим. Я внимательно присмотрелась к ее лицу и увидела капающие слезы.
  
  - Катя, что с тобой?
  
  Соображала я туго. Олег, не выпуская моей руки, спокойно произнес:
  
  - Катя, иди к Валерке. Он тебя проводит.
  
  Катя глухо всхлипнула, развернулась и побежала. Ее фигурка быстро удалялась от нас и вскоре пропала за деревьями.
  
  Олег задумчиво смотрел ей вслед, а я прозрела и во мне шевельнулось что-то похожее на ревность.
  
  - И давно она по тебе страдает?
  
  Олег развернул меня к себе и стал вглядываться в мои глаза, погружаясь в неведомую глубину.
  
  - Давно. Но что это меняет? Я же не вижу никого кроме тебя. Мне жаль ее, но я ничего не могу с собой поделать.
  - Олег, я ничего не замечала. Ничего.
  - Ты и меня не замечала. Я знаю, что это такое, когда ты любишь, но ни на что не надеешься. Это больно.
  - Но сейчас все иначе, Олег.
  - Сейчас, да. Для меня. Но не для нее.
  - И что же нам делать?
  - Ничего. Правда. Здесь ничем не поможешь.
  
  Олег слегка дотронулся до моей нижней губы большим пальцем, и я словно нырнула в морок, забыв про Катю, Мишку, Изку и про все остальное.
  
  В его доме было темно. Олег прошел вперед, зажег светильник в своей комнате и распахнул настежь створки большого окна. Свежесть ночи, душноватый запах сирени, легкий аромат зелени, еле слышные голоса наших ребят и далекий звук музыки - все это ворвалось к нам вместе с лунным светом и затопило пространство. Олег вышел из комнаты, ненадолго оставив меня одну. Я подошла к окну, достала рукой ветку сирени, притянула ее к себе и вдохнула благоухание сладких цветов. Вскоре вернулся Олег, закрыл за собой дверь и остался стоять на месте. Развернувшись к нему лицом, я застыла, как изваяние. Для меня это был волшебный момент. Между нами было несколько метров, но я чувствовала, как уплотняется воздух.
  
  - Нина, - охрипшим голосом позвал меня Олег.
  
  Медленно, не торопясь, я подошла к нему и почувствовала жар его тела даже на расстоянии вытянутой руки. Я резко дернула молнию на платье и через ноги стянула его с себя. На мне осталось только белье. Я приблизилась к Олегу и начала расстегивать пуговицы на его рубашке. Дыхание Олега сбилось, грудь вздымалась, но он по-прежнему меня не касался. Он смотрел на меня как зачарованный и не отводил свой взгляд, даже когда я, полностью расстегнув рубашку, принялась медленно гладить его грудь, плечи, шею, и вдыхать аромат кожи, наслаждаясь мужским запахом. Я не знала, как и что нужно делать, я просто делала то, что мне хотелось.
  
  Олег, дотрагиваясь до моего тела лишь кончиками пальцев, снял с меня все белье. Я стояла перед ним нагая, и мне не было стыдно. Я немного волновалась, но я так хотела его объятий, так ждала их, поэтому все остальное было не в счет.
  
  Постель его была прохладной, пахла чистотой и раскаленным утюгом.
  
  - Ты как будто ждал меня...
  - Так и есть, Нина, я ждал тебя. Каждую ночь.
  
  Хриплый голос Олега сводил с ума.
  
  - Олег, я...
  
  - Я не могу поверить, что ты со мной здесь, в моей постели, - прошептал Олег. - Ты не представляешь, сколько я ночей провел без сна, мечтая о тебе и пытаясь тебя забыть.
  
  Я гладила его шею, зарывалась пальцами в его волосы, покрывала поцелуями его мускулистые руки, грудь, плечи. Дотронувшись губами до мочки уха, я шептала ему в ответ:
  
  - Олег, я твоя. Я твоя...
  - Нина, я сейчас сойду с ума. Что же ты со мной делаешь, девочка... Я не смогу забыть до самой смерти твои глаза, твои губы, твое тело...
  
  Мои волосы разметались по подушке, тело горело от прикосновений, я умирала от желаний, еще не ясных мне самой. Жар наших тел, наши стоны, нежные пальцы Олега, заставляющие меня изгибаться, его дрожь - все слилось в сплошное удовольствие, от которого, казалось, можно умереть.
  
  - Как же я буду жить без тебя...
  
  Я услышала в голосе Олега столько отчаяния, что на секунду перестала двигаться, но тело мое не хотело испытывать голод, оно наконец-то получило то, о чем так давно мучительно мечтало. Все слова улетучились из головы, и я решила все страхи и всю боль стереть собой.
  
  - Сделай меня своей, - попросила я Олега и увидела то, о чем мне будут потом сниться сны.
  
  Я смотрела в лицо человека, отдающего себя без остатка, чья жизнь на несколько секунд оказалась в моих руках. Склонившись надо мной, он словно вверял себя мне, подчиняясь судьбе и принимая все то, что будет потом с покорной обреченностью.
  
  - Я не знаю, как можно любить женщину еще сильнее. Я люблю тебя, Нина. И буду любить всегда.
  
  Я хотела что-то ответить, но Олег поцеловал меня в губы и все перестало иметь значение.
  
  
  Проснулась я рано, часы на полке показывали 5.30 утра. Олег спал, уткнувшись в мое плечо. Я осторожно высвободилась из его рук, нашла белье и платье, быстро оделась и подошла к двери. Потом, передумав, вернулась к спящему Олегу и всмотрелась в его лицо. Меня затопила нежность и тихая радость. Олег выглядел умиротворенным и каким-то трогательным. Я не удержалась и поцеловала его в щеку. Затем подошла к зеркалу, пригладила руками растрепанные волосы, открыла дверь и бесшумно выскользнула.
  
  На улице щебетали птицы, утренняя роса поблескивала на траве и листьях деревьев. Выглядывающее из-за домов солнце уже припекало, обещая теплый денек. Вспоминая прошедшую ночь, я улыбалась. Что-то произошло еще, помимо того, что я стала женщиной. Я почувствовала глубину своих переживаний и мне это понравилось.
  
  На террасе уже сидел дед и читал свою любимую энциклопедию.
  
  - Доброе утро, деда!
  
  Дед мне не ответил, только зыркнул в мою сторону своим орлиным взглядом, плюнул на палец и перевернул страницу книги.
  
  Я прошла в свою комнату и увидела, что бабушка встала.
  
  - Нина, пришла! И умница, а то мать твоя полночи не спала, все волновалась. Дед - тот и вовсе не спал. Как время провели?
  
  Я улыбнулась и зевнула.
  
  - Лучше и быть не может.
  Бабушка, удивленно подняв бровь, всмотрелась в мое лицо, словно разглядывала какой-то дивный кружевной узор, и тихо произнесла:
  
  - Матери только ни слова.
  
  Я удивилась и хотела спросить бабушку, о чем речь, но та уже пошла на кухню, скручивая на ходу свои роскошные волосы в гладкий жгут.
  
  Раздевшись, я легла на свою кровать и мгновенно уснула. Проснулась поздно, ближе к обеду. А проснувшись, я поняла, вернее почувствовала, что я действительно изменилась.
  
   18.
  
  Наше авантюрное мероприятие прошло безнаказанно, никто так и не узнал, где мы ночевали на самом деле. Одна моя бабушка что-то учуяла, но меня она бы никому не выдала, даже под пытками.
  
  Олег пришел ко мне поздно вечером с охапкой сирени. Увидев его, я рассмеялась. Вид у него был смущенный и счастливый.
  
  Мы, взявшись за руки, пошли в Воронцовский парк.
  
  - Нина, как ты?
  - Ну... немного непривычно, но в целом, хорошо.
  
  Олег остановился и развернул меня к себе.
  
  - Почему ты ушла, не разбудив меня? Я бы проводил тебя.
  - Ты с ума сошел? Чтобы все вокруг увидели, как мы с тобой ранним утром променад устраиваем? Скажешь тоже. Представь на минуточку лицо моего деда, если бы ему соседи такую новость бы рассказали!
  - Когда проснулся, я испугался, что ты ушла. Насовсем. Почему-то мне показалось, что я больше тебя не увижу.
  - И откуда у тебя такие мысли? Все же было хорошо, так ведь, Олег?
  
  Он поцеловал мою ладонь.
  
  - Ты не представляешь, что значит для меня эта ночь. Я весь день сам не свой. Куда не посмотрю - ты, ты, ты. Везде ты.
  
  Я дотронулась до лица Олега и опять на меня нахлынула щемящая нежность.
  
  - Перед уходом я тебя поцеловала.
  - А я, проснувшись, поцеловал подушку, на которой ты спала.
  - Какой ты глупый!
  - Я счастливый, Нина. Может, поэтому и глупый. И знаешь, мне до сих пор не вериться, что мы были вместе, будто прошлая ночь была сном.
  - Нет, это был не сон. Точно тебе говорю!
  
  Мы прошлись по парку, выпили газировку, потом нашли вчерашнюю развалившуюся беседку, и войдя в нее, тут же вцепились в друг друга, и чуть не задохнулись от поцелуев. Олег, оторвавшись от меня, прохрипел:
  
  - Прекрати, пожалуйста, иначе я за себя не отвечаю.
  - Я не могу, это только ты можешь прекратить. У тебя есть сила воли, а у меня нет.
  - Нина, я узнал тебя и теперь совсем с катушек съехал.
  - Да? И пусть!
  
  Я рассмеялась и легонько оттолкнула от себя Олега.
  Кое как мы выбрались из беседки. Уже стемнело, пора было возвращаться домой. Олег, сдерживая свои порывы, целомудренно возле арки поцеловал меня в щеку, потом, не выдержав, мягко прикоснулся губами к моим губам.
  
  - Олег, уходи.
  
  Олег улыбнулся:
  - Ухожу. Увидимся завтра.
  
  С Изкой мы встретились на следующий день. Она рассказала мне, что было дальше, после нашего с Олегом ухода.
  
  Кротов Мишка ни с того, ни с сего стал злым, выпил весь оставшийся самогон, пришлось Валерке чуть ли не на себе тащить его домой. Катюха пришла заплаканная, и вскоре ушла с Машкой домой. Изка, чтобы не будить родителей так рано, отправилась ночевать к Светке домой. До дома их провел Сашка-грек. Получилось, что Изка своих родителей не обманула. А вот я...
  
  - Нин, а теперь говори. У вас с Олегом все случилось?
  
  Я кивнула.
  
  - Больно было?
  - Больно.
  
  Изка помолчала, потом спросила:
  
  - Тебе понравилось?
  
  Я опять кивнула.
  
  - А Олегу?
  - Кажется, да.
  - Кажется?
  
  Я рассмеялась.
  
  - Из, это же был первый мой опыт. Может, что и не так было, не знаю. Но Олег сказал, что он счастлив.
  - Ну да, это же еще не самое главное в жизни, есть еще и любовь. Верно?
  - Из, я не думаю, что ему было так плохо...
  - А у него это, значит, не в первый раз было?
  
  Я задумалась. Похоже на то. Он явно был с другими женщинами.
  
  - Видимо, да.
  - Вот мне интересно! - сказала Изка и приложила средний палец к носу. - Олег всегда любил тебя, а с другими все-таки спал?
  
  Я промолчала. Было глупо отрицать очевидное.
  
  - Олег, значит, не лучше Мишки? Или так, Мишка не хуже Олега.
  
  Я вспыхнула. По сути Изка права: и Олег, и Мишка для души встречались с одними девушками, а для удовлетворения своих мужских желаний с другими. Все так. Но меня возмущала даже возможность сравнивать этих двух людей. Олег на голову был выше Мишки по всем пунктам. Изка же была довольна тем, что нашла способ 'обелить' Мишку, мол, он ничем не хуже других.
  
  - Из, если честно, я думаю, в Мишке есть второе дно.
  - Что ты имеешь в виду?
  - Ну не знаю, - я замялась, - мне кажется он не простой. Не все, что он нам показывает, правда.
  - Что ты загадками говоришь? Можно яснее?
  
  Как сказать яснее, я не знала: его пирожные, задумчивые взгляды в мою сторону, а вчера ночью и вовсе я увидела не того хорошего парня, к которому мы все привыкли, а незнакомца. Что-то нужно ему от нас или от меня. Все это как смутные сомненья, оседающие на дне души. Мишка мне не нужен, но я переживала за Изку. Не хотелось бы, чтобы однажды моя подруга из-за него пострадала.
  
  - Из, просто будь с ним осторожнее.
  - Нина, ты знаешь, я пока сама не увижу и не пойму, не успокоюсь. А на счет Олега скажу так - для тебя он сейчас самый лучший на свете. И это нормально, особенно после того, что у вас с ним эм... случилось.
  - Хорошо. Пусть так. А теперь, Изка, скажи мне честно, ты знала, что Катька наша в Олега влюблена?
  Изка неопределенно пожала плечами.
  
  - Как-то раз Катя мне об этом сказала.
  - Почему же я не знала? Ты мне бы хоть намекнула.
  - Катя просила никому не говорить.
  - Но я же не все!
  - Нин, а ты что, совсем слепая? Правда не видела?
  - Изка, ты зачем мне так говоришь? Если бы я видела, я бы тебя сейчас не спрашивала!
  - Ладно, не злись. Не видела, и не видела.
  - Как она?
  - Не знаю. Машка за ней присмотрит лучше, чем мы.
  - Будем надеяться.
  
  После встречи с Изкой на душе у меня было не спокойно. Вернувшись домой, я обнаружила сидящего на нашей террасе Цуцика, попивающего чай. За столом вместе с ним сидел мой дед и отец. Увидев меня, Цуцик вскочил, приложил руку к сердцу в качестве приветствия и попросил меня проехаться с ним до одной хорошо нам известной личности. Я предупредила отца, что возможно придет в гости Олег и попросила передать, чтобы тот меня дождался.
  
  Цуцик сегодня был вместо шофера, и, скажу я вам, он впечатлил меня настолько, что я забыла даже о потере своей девственности. Наш с ним вояж полностью перевернул мои представления о правилах дорожного движения, и я узнала, что есть люди, которые вовсе не люди, а пешеходы, одним словом. Цуцик всю дорогу выкрикивал скабрезные оскорбления в адрес этих самых пешеходов. По его мнению, они прям-таки мечтают сдохнуть под колесами именно его машины. Цуцик то и дело высовывался из окна чуть ли не по пояс, чтобы 'прояснить ситуацию', как он сам выражался. Он смачно плевал им вслед, сигналил им, тряс кулаком, требуя от них имена и адреса проживания, чтобы он мог к ним позже приехать, и устроить им место на кладбище.
  
  - Слышь, кудла! Твой нахес, шо я с дамой! А то накрутил бы твои пейсы на твой тухес! - орал он на очередного, на его взгляд, бестолкового пешехода.
  
  А, повернувшись ко мне, доверительно добавлял:
  
  - Та я не то шо б их не люблю, я ж только за! Но вот когда мне крутят мудебейцалы, это уж пардоньте! Вот глядите, идет мадам, вся из себя! И шо вы думаете, она думает? Не знаете, так я вам скажу! Она думает, шо она дукатная девица! Только машина-то не для энтих дел, она же и задавить может! А она, шлемазла, думает, шо ей ишо и приплотят!
  - Вы уверенны?
  - Или!
  
  Цуцик с видом непревзойденного победителя 'пешегадов' и 'соплежуев' наконец-то притормозил у ресторана 'Волна'. Я, будучи под сильным впечатлением от услышанного, решила не ждать генералиссимуса; выбралась из автомобиля самостоятельно. Я прибывала теперь в полной уверенности, что слово 'пешеход' - это больше ругательное слово, и пообещала сама себе, что буду переходить дорогу исключительно на светофоре.
  
  Николай уже был на месте. Увидев мое лицо, он ухмыльнулся и покосился на Цуцика.
  
  - Как прошла поездка? - поинтересовался Николай.
  - Все в ажуре! - отрапортовал Цуцик и, шаркнув ножкой, быстро поковылял прочь.
  - Так я и думал.
  
  Потом он подошел ко мне, широко улыбнулся и протянул мне руку. Мы прошли к столику напротив окна.
  
  - Нина, я рад вас видеть.
  - Спасибо, Николай, я тоже. Извините, но у меня на языке вертится слово 'шлемазл'. Можно я его произнесу сейчас, иначе я случайно могу это сказать, и вы обидитесь.
  
  Николай раскатисто рассмеялся.
  
  - Я Цуцику рот зашью! Боюсь, не только это слово вертится у вас на языке. Вы явно пополнили свой словарный запас.
  - Однозначно.
  - Кстати, Нина! Вы теперь всесоюзная известность. Поздравляю.
  - С чего бы вдруг?
  - Как? Вы еще не видели?
  
  Николай протянул мне газету 'Труд'.
  
  - Очень интересно.
  
  И тут я увидела свое смеющееся лицо, а чуть подальше Изкино. Я вспомнила демонстрацию и репортера в клетчатой кепке. В газету поместили тот самый последний снимок, когда репортер нас окликнул и мы развернулись, чтобы помахать ему.
  
  - Вот это да... - протянула я. - Я и забыла уже...
  - Вас теперь знает вся страна.
  - Это вряд ли!
  - Не скромничайте. А газету можете забрать.
  - Спасибо, Николай. Себе не хотите оставить?
  
  Николай чуть наклонил голову в бок и улыбнулся:
  
  - У меня есть. А эту я газету вам принес. Вы же, наверняка, 'Труд' не читаете?
  - Нет, не читаю. Можно подумать, вы читаете.
  - Мне нравится ваша откровенность. Но вы не правы, Нина. Вот сегодняшний выпуск я прочел от корки до корки. Там премилая статейка про то, как празднует многонациональная страна всенародные праздники. Душанбе, Баку, Алма-ата, Москва, Ленинград - это я еще не все города перечислил, где проходили радостные демонстрации трудящихся, а фото выбрали девушек из Одессы. А? Скажите, ну разве не победа?
  - Сомнительная победа. Если бы я была, к примеру, Софьей Ковалевской или Юрием Гагариным, тогда понятно. А тут всего лишь внешность. Какая же это заслуга?
  - У вашей внешности есть душа. Вот, если бы души не было, вас, вероятно, не напечатали бы в газете.
  - Разве такое бывает?
  - Да, бывает.
  - Ерунда все это.
  - Не скажите, не скажите...
  
  Как всегда, угощение было изысканным, а разговоры философскими. Все было так и не так. На первый взгляд, Николай вел себя как обычно: он что-то рассказывал, спрашивал у меня, смеялся, отвечал на мои вопросы, но в глазах я видела замершую грусть.
  
  Николай пил коньяк, мне же принесли шампанское в высоком фужере из тонкого стекла. Сегодня он пил больше, чем обычно. В какой-то момент, я не выдержала:
  
  - Николай, у вас все хорошо?
  
  Тот прищурил глаза и поднял правую бровь:
  
  - А что-то не так?
  - Да нет, все так. Просто мне кажется, вы чем-то расстроены.
  - Неужели?
  - Извините, я... Мне просто кажется, что вам грустно.
  - Как вы это увидели?
  - По глазам.
  - По глазам?
  - Да.
  - А что вы там увидели?
  - Грусть. Возможно, я не права.
  - Отчего же. Вы, вероятно, правы. Просто вы единственная, кто заметил.
  
  Я пожала плечами.
  
  - Нина, да, я грущу. Я и не знал, что способен на такие сантименты.
  - У вас что-то произошло. Я могу вам помочь?
  
  Николай выпил залпом оставшийся коньяк и посмотрел на меня.
  - Нина, вы знаете, что я за вами наблюдаю? Не сам лично, конечно. Думаю, что догадывались. С того погрома на Молдаванке за вами ходят мои ребята повсюду, чтобы в случае необходимости помочь вам. Мне так спокойнее за вас.
  - Я подозревала, что такое возможно.
  
  Разумеется, я была не в восторге от этого, но устраивать разборки не собиралась. В конце концов, мне жить не мешали, и откровенно слежку не вели.
  
  - Вы, надеюсь, не против?
  - Я не 'за', я не 'против'.
  - Значит, все в порядке.
  - Да, но при чем тут это. Грустите вы почему?
  
  Николай улыбнулся и откинулся на спинку кресла:
  
  - Нина, забудьте вы про мою грусть! Пройдет! Лучше расскажите, что у вас нового? Мы с вами давно не виделись.
  
  Новость у меня была одна, однако делиться ею с Николаем я была не намерена, и стала рассказывать о всякой ерунде. И чем больше я говорила, тем печальнее становился взгляд. Прервав сама себя, я поддалась вперед и спросила:
  
  - Николай, я, возможно, не смогу вам помочь, но иногда просто необходимо поделиться горем или печалью. И тогда печаль станет чуточку меньше.
  
  Николай ничего не ответил, лишь уставился в окно и смотрел поверх меня. Мне стало неуютно.
  - Знаете, Нина, - вдруг заговорил Николай каким-то не свои голосом, - А вы правы. Мне грустно, и некому рассказать. Но я немного уже вам рассказал. Странная история.
  - Странная? Чем же?
  - О нет, сама история не странная, скорее, она даже тривиальная. Странный я.
  - Я не хочу быть назойливой, и все-таки, если захотите поделиться со мной, вы знаете, что я вас всегда выслушаю.
  - Знаю. Я все про вас знаю.
  
  Николай резко поднялся.
  
  - Отвезу вас домой я. С этого момента Цуцик отстранен от такой прекрасной обязанности. Сам виноват.
  
  Николай был выпивший, но вел машину все же лучше, чем трезвый Цуцик. Притормозив у моей арки, Николай заглушил мотор, вышел из машины и помог мне выбраться.
  
  - До свиданья, Николай.
  - До свиданья, Нина.
  
  Не успела я сделать несколько шагов, как услышала за спиной рев мотора и визг шин. Я невольно оглянулась: машины уже не было. Остались лишь черные следы на асфальте и горький запах жженой резины.
  
   19.
  
  Клянусь, я не подозревала, что в Одессе самая популярная газета - газета 'Труд'. Я знать не знала, что какая-то фотография действительно вызовет фурор, правда, другого порядка.
  
  Я была поражена и обескуражена, когда к нам на террасу на протяжении недели стали приходить соседи и знакомые, чтобы расспросить, как мне удалось извернуться и таки попасть в уважаемое издание, да еще на первую полосу. Я, откровенно говоря, удивилась не только самому факту, что наши соседи вообще что-то читают, удивилась я больше ничтожности их мыслей. К примеру, кто-то спрашивал: каких геройств я натворила, чтобы меня, простую жительницу города Одессы редакция газеты решила прославить на весь Союз? И почему Изка стоит на фото чуть дальше? Это я ее задвинула? А за это мне заплатили? Или я заплатила, чтобы мое фото впечатали в газету? А почему, собственно, газета 'Труд', а не газета 'Правда' или 'Комсомольская правда' не взяли у меня интервью?
  
  Я не могла себе даже представить, что наше с Изкой совместное фото в газете окажется не только лакмусовой бумажкой, но и станет толчком для активации человеческих пороков, торжество которых мы ощутим на себе в полной мере...
  
  Приближался последний день учебы. Все учебники уже были сданы, контрольные написаны, оценки выставлены. С Изкой учебный год мы завершили блестяще. Круглые отличницы! Нас похвалили на линейке, вручили грамоты и даже пообещали в следующем учебном году повесить наши фотографии на школьный стенд, украшенный золотой надписью: Ими гордимся, с них берем пример. Классный руководитель Оксана Яковлевна обняла нас после линейки и расцеловала.
  
  А еще Оксана Яковлевна заставила Петренко повесить рядом со стендом выпуск газеты 'Труд'. Наши счастливые физиономии висели и в нашем классе, и в учительской, и даже лежали на столике в Углу Славы. Возможно, Петренко плевала на наши фото каждый раз, когда проходила мимо, но вела она себя тихо. По крайне мере, я ее не замечала, и это было хорошо.
  
  На школьной линейке нам объявили, что девятые и десятые классы отметят окончание учебного года в актовом зале 31 мая. Празднование включало в себя концертную часть, чаепитие, а после танцы. Форма одежды - любая. Возликовали все, особенно девчонки: наконец-то можно было снять надоевшую за год школьную форму, надеть красивое платье, каблуки, и сделать прическу.
  
  Мама по такому случаю разрешила сшить платье у нашего соседа-портного дяди Мойши. Материал на платье мама достала у все той же благословенной спекулянтки Фисы Форштельман, чьими стараниями была одета и обута половина Одессы. Фиса обладала безукоризненным вкусом и, получив заказ на поиск того или иного товара, всегда старалась творчески подойти к заданию.
  
  - Голда Гэршомовна, и зачем вам халат белого цвета? Вы же сольетесь со стеной и потолком в больничной палате! Я найду для вас вишневый и вы будете у меня как спелая ягодка завлекать соседа, что строит вам свой единственный глаз! А какой него глаз! Амэхайя! Ястребиный! А представьте только, как бы он смотрел на вас, если бы у него было два глаза! Так что, Голда Гэршомовна, вам нужно перетянуть единственный глаз на себя именно ярким цветом. Соперниц нужно уничтожать на корню!
  
  - Ося, дорогой, бруки должны сидеть как надо и там, где надо! Если они морщат всюду, вам надо к брукам подтяжки! И бруки и подтяжки я беру на себя, а вы уж не кушайте много, но и не голодайте, не дай бог! Чтобы влезли точно и сразу!
  
  Фиса, однажды увидев меня, сказала маме:
  
  - Вашу дочь можете смело доверить мне и моему вкусу. Я знаю, как сделать из нее королеву. Такие, как она, штучный экземпляр, и выходят замуж они только за генералов! А я уж опыта по этой части имею большой. Верьте мне.
  
  Мама верила в мое блестящее будущее замужество, но к Фисе все же обращалась не часто. Цены у спекулянтки часто были такие же неправдоподобные, как и ее рассказы про грошовый заработок.
  
  В тот раз Фиса превзошла сама себя, и вручила маме небольшой рулон с набивной светло-молочной тканью и декоративными золотым рисунками в виде лепестков. Узнав, что шить платье будет Мойша Розенталь, одобрительно крякнула. А сам дядя Мойша, увидев меня на пороге с тканью в руках, буквально лишился дара речи на целых пять минут.
  
  - Мадемуазель Нина, ви даже не представляете, как часто мне хотелось сшить вам наряд. Ви созданы для красивых вещей! Ваша маман шьет неплохо, но я осмелюсь сказать, без шика! А вашу красоту надо неустанно подчеркивать. Боже мой, какой чудный материал! Я вижу вас вот так!
  
  Дядя Мойша схватил карандаш и накидал на тетрадном листке фасон платья, идеально подходящего, на его взгляд, для моей фигуры. Лиф с короткими рукавами - 'фонариками' и юбка с крупными складками, а на каждой складке заложена еще складочка. Рисунок мне понравился, и я, долго не раздумывая, дала согласие.
  
  - И чудно! Это будет шедеврально!
  
  Дядя Мойша умело снял с меня мерки, засмеялся и щелкнул пальцами.
  
  - Нина, а ви знаете, что у вас идеальные параметры как у манекенщиц?
  - Манекенщиц? Кто это?
  - Уф! Ви правда не знаете!
  
  Дядя Мойша бросил передо мной стопку журналов. Я взяла первый попавшийся под названием 'Burda moden'. Выпуск был апрельский 1961 года. На глянцевой обложке красовалась рыженькая девушка с короткой стрижкой в платье, фасон которого только что был мне предложен дядей Мойшей. Различалась только форма рукавов.
  
  - Что это за название? Бурда? Так и есть?
  - Именно. Немецкий журнал, в СССР его нет. Откройте его.
  
  Я открыла и присвистнула от восхищения. Подобных роскошных фотографий я не видела еще никогда.
  
  - Видите, какие красивые девушки? Это и есть манекенщицы.
  - Они идеальные.
  
  Дядя Мойша довольно засмеялся.
  
  - И ви, Нина, тоже. Поэтому я с удовольствием займусь вашем платьем! Ви будете не хуже, а еще, возможно, и лучше немецких красавиц.
  
  Я улыбнулась и пожала плечами. Дядя Мойша подошел к висящему на стене календарю.
  
  - И когда же будет ваш виход в свет?
  
  Я ответила. Дядя Мойша воскликнул:
  
  - Осталась неделя? Тогда первая примерка уже завтра!
  
  Заголовок 20.
  
  Утром 31 мая я проснулась поздно и никак не могла собраться с мыслями. Родители уже ушли на работу, дома были только бабушка с дедом. Я долго пила чай на террасе, потом беседовала ни о чем с тетей Шурой, зашедшей к нам в гости на минуту, а задержавшейся на час, после чего медленно собирала постель и в итоге чуть не опоздала в парикмахерскую, открытую при гостинице 'Иностранец', где я была записана на маникюр и укладку волос. Маникюр я уже делала несколько раз. Мне нравились ухоженные руки. За контрабандистский французский лак ярко-красного цвета я доплачивала отдельно мастеру в карман. Укладку мне делала молодая женщина с гривой пепельных волос и большими золотыми серьгами на ушах. Усадив меня в кресло, она задумчиво покачала головой.
  
  - Твои волосы как лен. Цвет изумительный, знаешь об этом? Какую укладку будем делать? Бабетту? Волосы длинные и такие красивые, что грех прятать. Давай-ка сделаем нечто среднее.
  
  Мастер колдовала два часа над моими волосами, получилось красиво. Был и модный начес, и свободные крупные локоны, ниспадающие мне на плечи и спину. Я была довольна.
  
  Вернулась я домой за час до начала концерта. Родители к выходу были готовы: мама надела свое любимое сиреневое платье и побрызгалась духами 'Злато скифов', а папа сегодня был в новой ослепительно-белой рубашке, в сиреневом галстуке и черных отутюженных бабушкой брюках. Перед чаепитием планировалась официальная часть, на которую ученики могли пригласить своих родных и друзей. Я пригласила всю свою семью и Олега. Бабушка с дедом не пошли, пообещали прийти на выпускной на следующий год. Вернее, обещала бабушка, а дед в это время молча смотрел на меня задумчиво своими бесцветными глазами и жевал свои тонкие губы.
  
  Мама, узнав, что я пригласила Олега, превратилась в следователя и стала выуживать у меня информацию не только про самого Олега, но и про подробности наших с ним встреч. По началу я отвечала ей спокойно и только на те вопросы, которые считала уместными. Однако мама хотела знать все, буквально все. Я стала больше отмалчиваться и тем самым распалила ее донельзя. Папа пытался утихомирить жену, сказал ей, что она становится похожей на своего отца и, если так и дальше пойдет, он с ней разведется. Папа, конечно же, пошутил, но мама в первый раз в своей жизни устроила такой скандал, что даже дед забился на свою кровать рядом с материнским шкафом и испуганно поглядывал в комнату, где выступала его дочь. Мама, размахивая дедовскими носками, кричала, что она мать и несет ответственность за меня. А если кому-то не нравится, то может идти и разводиться. Потом она вытащила газету с моей фотографией и, тряся ею перед носом папы, восклицала, что это и прекрасно, когда их дочь, т.е. меня, все знают, и страшно. Она вспомнила, как год назад меня чуть не убили, и что после этого ее материнское сердце не может спокойно спать. Как можно доверять кому-нибудь? Везде одни проходимцы и бандиты. Олег в ее глазах превратился в подозрительного типа, который хочет от меня только одного.
  
  - Знаю я этих молодых людей! Я все про них знаю! Воспользуются красотой и наивностью, и поминай, как звали!
  - Интересно, откуда ты все про них знаешь? - вклинился отец.
  
  Мама посмотрела на него убийственным взглядом.
  
  - А то ты не знаешь? И таким вот никогда не был!
  - Я? - отец явно не был готов к такому повороту.
  - Ты! А я мать! Я переживаю! А ты отец и тоже должен!
  
  Я еле сдержалась, чтобы не сказать, что уже поздно переживать. Спасла нас всех бабушка. Она повернулась к матери и тихо, но четко произнесла:
  
  - Таня, Нина у нас уже не маленькая. И не дура. Сама все видит. А будешь кричать на нее - останешься без дочери.
  
  Мама замолчала и расплакалась. Я подошла к ней и крепко обняла ее. Мама сильно меня любила и ей страшно было даже подумать, что кто-то может поступить со мной плохо. Я успокаивала ее как могла, обещая, что со мной всегда все будет хорошо. На следующий день мама вела себя как обычно и больше допросов не устраивала.
  
  Оксана Яковлевна попросила меня на концерте исполнить на школьном пианино три произведения на мой выбор, отказать я не могла, а потому вчера Мария Степановна весь вечер со мной репетировала Бетховена и его 'К Элизе', Баха 'Прелюдия ?1' и Моцарта 'Фантазия для фортепиано ре минор'. Соседи выбор одобрили. После каждого исполнения кто-то хлопал, кто-то выкрикивал 'браво', а тетя Ася, расположившись на скамейке возле фонаря с ободранным веером в руках, комментировала свои ощущения, навеянные моей игрой. В общем, весь двор знал куда я иду, в чем и что буду там делать.
  
  Я всунула ноги в туфли на каблуках с открытым носом, быстро нарисовала стрелки и накрасила ресницы. Остался последний аккорд. Нужно было идти к дяде Мойше за платьем.
  
  Дядя Мойша, прослезился, когда я вышла из примерочной.
  
  - Мазаль тов!
  
  Я посмотрела на себя в большое зеркало и улыбнулась:
  
  - Именно!
  
  Дядя Мойша бежал за мной до самой террасы, умоляя меня плаксивым голосом сегодня где-нибудь сфотографироваться. Все соседи высунулись из своих окон, чтобы оценить мой новый наряд, похвалить дядю Мойшу и дать мне необходимые напутственные наставления. Бабушка, мама и папа, восхищенно и растерянно глазели на меня, а дед, нацепив очки на нос, клацнул зубным протезом и подытожил:
  
  - Вылетая Рахиль Штумберг.
  
  Из уст деда фраза 'вылетая Рахиль' прозвучала как высшая похвала.
  
  Пришло время выходить. Я прошла в свою комнату, открыла шкафчик, достала кольцо, подаренное мне Николаем, и надела его на безымянные палец на левой руке. Любуясь кольцом, я протянула руку к солнечному лучу: алмаз сверкнул холодным блеском, ослепив меня на мгновение.
  
   ***
  
  Актовый зал был полон. Гости и ребята, не принимавшие участие в концерте, сидели в зале вместе со своими родителями, а остальные стояли за кулисами, готовясь к выступлениям. Шум и суматоха набирали обороты, пока не объявили о начале мероприятия. Я слегка отодвинула бархатную зеленую портьеру: своих родителей я увидела сразу, они сидели во втором ряду. Папа был сама собранность, а вот мама заметно волновалась. Олега я не увидела.
  
  - Твои пришли? - спросила Изка.
  - Пришли.
  - Мои тоже.
  
  Изка сегодня была великолепна. Приталенное платье изумрудного цвета, чуть выше колен смотрелось на ней изумительно. Волосы Изка собрала наверх, обхватив лентой. Непослушные локоны выбивались, но это только добавляло привлекательности.
  
  - Изка! Какая ты красивая!
  - Нинка, а ты решила всех до инфаркта довести. Видела Семена Андреевича? Он как на тебя взглянул, за сердце сразу схватился.
  
  Мы засмеялись, я толкнула Изку в бок.
  
  - Врешь?
  - Нет, но могу!
  
  Директор Ангелина Артуровна вышла еще раз поздравить всех с окончанием учебного года и пригласила на сцену первых участников концерта. Мое выступление было завершающим, и я без дела слонялась за кулисами целый час. Когда объявили мой выход, я замандражировала. От волнения у меня даже похолодели руки. Изка, увидев мой испуганный взгляд, крепко обняла меня и шепнула:
  
  - Иди, и сделай все красиво!
  
  Я кивнула ей, выпрямила спину, отодвинула портьеру и шагнула вперед. Пианино стояло на другом конце сцены. Я подошла к инструменту, развернулась к зрителям и объявила музыкальные произведения в той последовательности, в которой собиралась играть. Обведя зал взглядом, я улыбнулась родителям, чьи лица застыли от волнения, и вдруг я заметила Олега. Он стоял у стены и улыбался. Я сделала поклон, как учила Мария Степановна, села за на стул, поставила правую ногу на педаль, положила руки на колени. Я чувствовала, как на меня смотрят зрители, но для себя решила, что играть сегодня я буду для Олега, для него одного. Я плавно подняла руки, медленно опустила на клавиши кисти рук и забыла где нахожусь.
  
  Мои пальцы легко скользили по клавиатуре, но мне казалось, что звуки рождались не там, а в моей душе. Мои пальцы были лишь проводниками. Музыка заполняла все пространство, и я чувствовала, как она опускается на Олега, на его плечи, проникая ему в душу. Мне вспомнилось мгновение той нашей первой и единственной ночи, когда я почувствовала соприкосновение наших душ. И сейчас, играя, я ощутила тонкую связь с чем-то большим, чем мы. Казалось, я играю вечность, и мне не хотелось останавливаться. Доигрывала я последние аккорды с закрытыми глазами.
  
  Закончив играть, убрала руки на колени и замерла. Наступила тишина, но через секунду взрыв аплодисментов заставил подняться меня и подойти к краю сцены и сделать завершающий поклон. Я нашла Олега взглядом: потрясенный, он просто смотрел на меня. Мне захотелось тут же покинуть этот зал, с этого праздника и оказаться с Олегом где-нибудь далеко-далеко.
  
  Усилием воли я сделала еще один поклон и посмотрела на родителей. Папа продолжал яростно хлопать, а мама платком утирала слезы. Как и ожидалось.
  
  Я прошла за кулисы, и все присутствующие бросились меня обнимать и говорить комплименты. Я улыбалась, говорила 'спасибо', но мыслями была не здесь. На грешную землю меня вернула Петренко. Она стояла, сложив руки за спиной и улыбалась мне странной улыбкой.
  
  - Надя, тебе чего?
  
  Петренко, продолжая улыбаться, ответила:
  
  - Нина, я тут решила извиниться. Не стоило мне так паскудно себя вести. А ты молодец, играла отлично. Я видела, многие в зале даже плакали.
  - Да, вести себя так, как ты себя вела, точно не стоило.
  
  Я не верила ни одному слову Петренко и внимательно следила за ее лицом.
  
  - Не стоило. Вот я и предлагаю мир. Нам с тобой делить нечего, так ведь? Ты - отличница, красавица, выглядишь потрясающе.
  
  Последнее предложение выдало с головой Петренко. Она не просто так хочет мира, уж слишком сладко поет. Я успокоила себя тем, что не скоро увижу ее мерзкое лицо вновь.
  
  - Ладно, Надежда, иди. Считай, что все нормально.
  - Вот и хорошо. Ладно, мне нужно идти.
  
  Петренко отошла, оставив после себя смутное беспокойство.
  
  Чуть позже, когда концерт был окончен и все благодарственные слова были сказаны, я спустилась в зал, чтобы проводить родителей и Олега.
  
  Мама все еще плакала.
  
  - Нина, ты так играла! Ты такая у нас умница! Доченька!
  
  Папа был более сдержан, но и он поддался чувствам и с трудом подбирал слова.
  
  - Играла превосходно, знаешь ли...
  
  Отец обнял меня и поцеловал в щеку, и в тот момент я ощутила легкость в теле. Я была счастлива.
  
  - Спасибо вам, мам, пап.
  
  Мама громко всхлипнула, и папа решил, что им пора. В это время к нам подошел Олег. Мама неожиданно бросилась к Олегу со словами: 'Береги Нину!', а папа стал трясти руку Олега в знак доверия.
  
  - Тебя встретить? - уходя, спросил отец.
  - Не беспокойтесь, я сам Нину встречу и провожу домой, - ответил за меня Олег.
  
  Я смотрела вслед родителям, стоя на школьном крыльце. Они уходили обнявшись, и я поняла, что хочу так же как они воспитывать своих детей, ходить на школьные праздники и возвращаться домой в обнимку с мужем.
  
  Олег взял меня за руку и повел за собой. Мы пересекли двор, и спрятались за старыми фруктовыми деревьями.
  - Нина, Нина, моя девочка, - шептал Олег, касаясь моих волос своими губами. - Я не думал, что возможно влюбиться сильнее. Я не знаю, что происходит со мной. Ты играла так, что я в какой-то момент я хотел забрать тебя и убежать...
  - Далеко-далеко?
  - Да, далеко-далеко.
  
  Олег поцеловал меня в губы так нежно, что у меня замерло сердце.
  
  - Ты красива. Господи, как же ты красива... - прошептал Олег, когда мы смогли оторваться друг от друга.
  - Ты же не веришь в бога, Олег, - засмеялась я.
  - Мой бог - это ты. Так что я верю.
  - Мне пора.
  - Я встречу тебя. Во сколько закончится праздник?
  - Я буду ждать тебя в девять.
  - Обязательно дождись. Я сейчас бегу на верфь, передам оборудование сменщику, и сразу за тобой.
  
  Олег на лето устроился на прежнее место работы. Деньги платили хорошие, сидеть у отчима на шее Олег не желал.
  
  Я подошла к крыльцу и обернулась: Олег смотрел на меня, не двигаясь.
  
  - Я люблю тебя, Нина.
  
  Я не ответила, а просто махнула рукой и поспешила на чаепитие.
  
  Учителя сегодня были великодушны, и не стали нам мешать. Трое парней из одиннадцатого класса в красных повязках были оставлены для наблюдения за порядком. И, конечно же, они все пропустили.
  
  Вместо чая на столе появилось шампанское, вместо вальса включили 'Черный кот'. Началось настоящее веселье. Откуда только бралось шампанское - не понятно, но нам постоянно его кто-то подливал. Изка пару раз выбегала покурить, а прибегая, хватала меня за руку и тащила танцевать.
  
  Вдруг у входа в актовый зал я заметила Мишку. Он смотрел по сторонам, но во внутрь не проходил. Я дернула Изку за платье.
  
  - Гляди, кажется, Мишка здесь.
  - Мишка? Кротов? А как он сюда попал?
  
  Как он здесь оказался, пока было не ясно, чужих сюда не пропускали.
  
  Мы подошли с Изкой к Мишке. Увидев нас, он ошарашено моргнул.
  
  - Привет! А что ты тут делаешь?
  - Девчонки, привет! А я к вам по делу.
  
  Мишка выглядел замечательно: белая рубашка, узкий галстук, брюки-дудочки. Все девичьи взгляды были прикованы к нему. Мишка умел привлекать к своей персоне внимание.
  
  - Предлагаю спуститься вниз на улицу, тут громко, а там я вам все объясню.
  
  Мы вышли на крыльцо. На улице темнело, кое-где уже зажглись фонари.
  
  - Рассказывай, зачем пришел?
  - Поздравить вас с окончанием учебы и сказать, что вы невероятно красивы.
  
  Мы поблагодарили его за комплимент.
  
  - А у меня сегодня тоже выпускной бал, - сообщил Мишка. - В нашей школе досрочно провели экзамены. Многим ребятам нужно уезжать, вот и сделали выпускной раньше, чем планировали.
  - И?
  - И я вас приглашаю в свою школу на праздник.
  - Сейчас?
  - Сейчас.
  - Мишка, спасибо, но мы не можем. Во-первых, об этом нужно было предупредить заранее, - начала я, - во-вторых, сейчас нас родители уже никуда не отпустят. Поздно уже.
  
  Мишка виновато посмотрел.
  
  - Я не знал, что можно пригласить своих друзей или подруг. Оказывается, можно было.
  Я развела руками.
  - Девчонки, а если мы ненадолго? Побудете час-полтора и домой.
  
  Мы молчали, Мишка стал нервничать.
  
  - Ну, выручите меня. Очень надо.
  - Выручить?
  - Именно.
  - Странная просьба.
  - Тут вот какое дело. - Мишка замялся. - Ваше фото из газеты в нашей школе тоже практически в каждом классе висит. Знаете, сколько комплиментов вы получаете ежедневно? А сколько моих одноклассников мечтают с вами познакомиться? Вы у нас знаменитости. Я сказал своим ребятам, что вы мои подруги. Мне не поверили.
  - Не поверили тебе? Почему?
  
  Мишка мой вопрос проигнорировал.
  
  - Я хочу, чтобы они вас увидели. А еще я сказал, что с одной из девушек на фотографии я встречаюсь.
  - И с кем же?
  
  Мишка взял Изкину руку в свою.
  
  - С тобой, Из.
  
  В ту самую секунду я поняла, что мы поедем к Мишке на выпускной бал. Слова, сказанные Мишкой - стопроцентное попадание в цель. А точнее, эти слова были козырем, припрятанным в рукаве шулера. В душе шевельнулось предчувствие неизбежности и какой-то беды. Мне стало не по себе.
  
  Я молча взглянула на Изку и внутри у меня все опустилось - та во все глаза смотрела на Мишку. Возможно, этих слов она ждала год, и что бы я не сказала ей в эту минуту, она не услышит. Не захочет.
  Я вспомнила, что за мной вот-вот придет Олег, время уже девять. Что я ему скажу?
  
  Изка поинтересовалась:
  
  - Как мы добираться-то будем?
  - Машина уже ждет. Отец отдал сегодня машину вместе с шофером в мое распоряжение.
  
  Я присвистнула. Ну, конечно.
  
  - Если вы готовы, то можем ехать прямо сейчас. Официальная часть у нас закончилась, скоро начнется бал.
  - Пойду возьму сумочку, - сказала Изка.
  - Я тоже.
  
  Как только мы вошли в школу, я набросилась на подругу.
  
  - Изка, зачем нам ехать к нему на его дурацкий бал? Для чего?
  - Мы ненадолго.
  - Зачем? Чтобы он смог похвастаться нами, как регалиями?
  
  Изка промолчала. Потом резко развернулась и схватила меня за плечо:
  
  - Я тебя ехать не заставляю, можешь оставаться. Я трушу, да, и очень сильно! Но, так и быть, справлюсь сама.
  
  Мне оставалось сказать только одно:
  
  - Ладно. Я поеду. Только сперва Олега мне нужно дождаться.
  
  Изка сжала мою кисть то ли от волнения, то ли в знак благодарности.
  
  Мы забрали свои сумочки, попрощались со всеми и спустились на улицу.
  
  Мишка просиял, увидев нас.
  
  - Ну что, едем?
  - Еще нет. - сказала я. - Олег вот-вот придет, я должна его предупредить.
  
  Пока Мишка развлекал нас рассказами о своих друзьях, которых мы не видели в глаза, я все больше и больше разочаровывалась в нем. Его высказывания про то, что 'абы кто в нашей школе не учится' и 'круг моих друзей ограничен' начали меня злить. Изка либо не слышала, либо просто не придавала значения его фразам.
  Мишка первый заметил Олега, направляющегося к нам.
  
  - Нина, мы с Изкой ждем тебя в машине. Приходи, как с Олегом поговоришь.
  
  Я видела, как ребята обменялись рукопожатиями, как расходятся в разные стороны, как Изка поправляет свои роскошные волосы, и видела улыбку Олега, предназначенную для меня. У меня защемило сердце. Мне в голову пришла мысль, что сегодня в последний раз я вижу его счастливым. Олег обнял меня за талию и заглянул в глаза.
  
  - Нина, что с тобой?
  
  Я криво улыбнулась.
  
  - Что-то не так?
  - Олег, Мишка пригласил нас к себе на выпускной бал.
  - Когда? Сейчас? Почему он мне ничего не сказал?
  
  Я пожала плечами.
  
  - Постой, вас, это кого: тебя и Изку?
  
  Я обреченно кивнула.
  
  - А для чего вы ему там нужны?
  - Он хочет, чтобы Изка сопровождала его в качестве девушки. А я группа поддержки.
  
  Олег внимательно посмотрел в мое лицо.
  
  - Ты серьезно? И вы с Изкой поверили?
  - Поверили во что?
  - В то, что ему нужна Изка.
  - Изка.... Она обрадовалась. И будто оглохла, и ослепла.
  - Дура Изка! А ты, Нина? Ты что не видишь, как он на тебя смотрит? Изка тоже ничего не замечает? Она же все это понимает! Я уверен, что он все это придумал, чтобы тебя, а не Изку, привезти на свой бал. Хвалиться будет, какая у него подруга. Ты этого хочешь?
  
  Олег был зол, но он говорил правду.
  
  - Олег, прекрати. Я поеду вместе с ней. Я ее не оставлю.
  - Нет, я тебя не отпущу.
  - Олег, я поеду.
  - Нина, нет.
  - Я все равно поеду.
  - А мое мнение не в счет?
  - Не говори глупостей. Пойми же, я не могу бросить подругу.
  
  Олег посмотрел на меня тяжелым взглядом.
  
  - Я сказал нет.
  - Олег...
  - Нина, подумай хорошо.
  
  Я разозлилась на всех: на Мишку, на Изку, на Олега, на себя. Ехать я не хотела, но и оставить подругу я не могла. Изка - вот уж действительно дуреха, нашла кого слушать. А Олег тоже хорош! Вместо того, чтобы спокойно меня отпустить, устроил скандал. Я произнесла ледяным голосом, еле сдерживаясь, чтобы не закричать:
  
  - Я подумала, Олег, я поеду. И точка.
  - Вот как?
  
  Я взглянула на Олега: таким рассерженным я видела его впервые; на скулах играли желваки, ладони сжались в кулаки, а в глазах разглядела отчаяние, которое не видела давно.
  
  Олегу я не ответила, просто направилась к калитке. Каблуки мои громко отбивали дробь, выдавая мои поспешные шаги. Напротив выхода из школы меня уже поджидала блестящая черная машина. Впереди сидел шофер и Мишка, а на заднем сидении расположилась Изка. Мишка, широко улыбаясь, выскочил из машины и услужливо открыл мне дверцу. Я забралась во внутрь, и машина тут же тронулась.
  
  - Все в порядке? - поинтересовалась Изка.
  
  Я промолчала, отвернулась к окну и всю дорогу думала про Олега.
  
   21.
  
  Праздник, состоявшийся в моей школе, был просто утренником в детском саду, по сравнению с выпускным в спецшколе. Музыка, красиво одетые ученики и учителя, блюда, достойные ресторанов, вино, шампанское и импортные сигареты - да, это был другой мир. Нам, детям, рожденным после войны, было странно осознавать, что справедливость бывает разная. Чем выдающийся партийный деятель отличался от учителя? На мой взгляд, от учителя больше пользы. Учитель, как и родитель, закладывает в каждого ребенка основы жизни. И это трудная задача, но вместе с тем самая важная. Как ни странно, но учитель жил скромно и не имел доступа к благам, существующим в мире. Учителям, работающим в спецшколе, видимо, повезло больше, чем другим учителям. Могу только предположить, что за это везение все-таки было оплачено, неважно как. Я помню, как меня поразил директор школы, радушно встречавший нас у входа: высокий, статный мужчина с резкими чертами лица, он больше походил директора заводов и пароходов. Его властный голос, четко отдающий распоряжения, не оставлял сомнений - он человек деловой.
  
  Изка и я были немного ошарашены атмосферой школьного праздника. Мы почувствовали себя неуютно, словно бедные родственницы прибыли на бал к богатому дяде. Но я усвоила правило: если ты чего-то или кого-то боишься, нужно выпрямить спину и не показывать свой страх. Никогда.
  
  На нас все глазели, мы явно вызывали интерес. Откровенно говоря, своим внешним видом мы вписались в эту элитную компанию. Девчонки, не скрывая любопытства, рассматривали нашу одежду, а парни пытались привлечь к себе внимание громкими голосами и остротами, от которых сами и смеялись.
  
  Мишка был явно доволен произведенным нашими персонами эффектом и был сама любезность. Как настоящий кавалер, он, держа нас за плечи, провел к столу, где уже были приготовлены приборы и фужеры с шампанским, а через минуту принесли салаты в стеклянных вазочках. Мишка помог нам сесть и ненадолго оставил нас одних. Изка обвела взглядом зал, столы, нарядных выпускников, и выдохнула:
  
  - Ничего себе!
  
  Она взяла фужер и чуть ли не залпом его выпила.
  
  - Из, ты давай не налегай.
  
  Мишка вернулся не один. Четверо высоких симпатичных парней, уже принявших на грудь, смотрели на нас оценивающе и нагловато. Мне это не понравилось. У меня противно похолодело внутри. Я поднялась со стула и представилась:
  
  - Я Нина. А вы кто?
  - То, что ты Нина, мы уже знаем. А ты - Иза, Изольда. Верно? - проговорил парень, стоявший рядом с Мишкой и взглянул на Изку.
  
  Подруга тоже поднялась.
  
  - Да, я Иза.
  
  Я услышала, как ее голос дрогнул. Значит, мне не кажется, и нам не стоит здесь оставаться.
  
  - Мы о вас, красавицы, наслышаны и мечтали с вами познакомиться. Мишка скрывал от нас таких крошек! Негодник!
  
  Кто-то хихикнул, поддакивая, а Мишка развел руками, мол, виноват.
  
  Парень был хорош, немного смазлив, и все же внешне он производил впечатление красавца.
  
  - Я - Марат.
  
  Стало понятно, что Марат тут главный и, по всей видимости, Мишка нас сюда привел по его указу.
  
  - Очень приятно, - начала я. - Мы к вам, ребята, ненадолго. Спасибо, что пригласили, но мы скоро пойдем. Мы с подругой не были готовы...
  - А мне кажется, что вы очень даже готовы, - перебил меня Марат. - Судя по тому, как вы выглядите, вы отлично подготовились.
  
  Все заржали, гнусно и отвратительно. Я решила держаться выбранной линии.
  
  - У нас только что закончился наш выпускной, собственно, мы к вам попали случайно.
  - Случайностей не бывает, - холодно проговорил Марат.
  
  Я чувствовала вибрацию в позвоночнике, все мышцы натянулись, словно я готовилась к прыжку. Что-то не так. Тут Марат хлопнул в ладоши и громко произнес нарочито добродушным голосом:
  
  - Девчонки, а давайте пить шампанское и танцевать! Нина, приглашаю тебя!
  
  Я вздернула подбородок, и прямо посмотрела в глаза Марату.
  
  - Позже.
  
  Раздалось объявление, что сейчас будет твист:
  
  - Твист! Твист! Все танцуем твист!
  
  Громко зазвучала музыка и молодежь одобрительно зашумела. Мишка взял за руку Изку и повел в центр зала, пританцовывая. Изка шла за ним не уверенно, то и дело оглядываясь. Остальные трое ребят отошли в сторону от нашего стола, но танцевать не пошли, искоса бросая на нас с Маратом любопытные взгляды.
  
  - А ты та еще штучка. С характером. - прошептал Марат, нагнувшись к моему уху.
  
  Я вспыхнула. Марат вручил мне в руки фужер.
  
  - Предлагаю тост! За тебя! За самую популярную в Одессе девушку по имени Нина.
  - Благодарю.
  
  Я сделал глоток, и поставила фужер на стол. Марат взял его и отдал мне обратно.
  
  - Надо до дна. Такой тост предполагает пить шампанское до дна.
  - Я не хочу.
  - Боишься?
  - Тебя, Марат?
  
  Я сделал удивленное лицо, но внутри меня все задрожало, нужно было что-то делать. Я посмотрела на фужер, потом подняла его в знак приветствия и выпила содержимое залпом.
  
  - Браво!
  
  Марат захлопал в ладоши.
  
  - А теперь танцевать, красотка!
  - Как скажешь.
  
  Я рванул вперед. В танцующей толпе кое-как я смогла разглядеть Изку. Протиснувшись, больно схватила ее за руку.
  
  - Изка! Через десять минут мы отсюда уйдем. Поняла?
  - Нина! - раздался голос Мишки прямо над моим ухом.
  
  Я не заметила его, он все слышал. Злость закипела во мне: как он смел так с нами поступить? Я хотела уже сказать ему пару слов, но не успела. Чьи-то руки резко меня крутанули, и я оказалась лицом к лицу с Маратом. Волосы мои растрепались, щеки горели.
  
  - О! Ты похожа на мегеру! - по лицу Марата скользнула противная улыбочка.
  - Ладно, давай танцевать.
  
  Я начала двигаться, чтобы увеличить расстояние между нами. Изку я держала в поле зрения. Нужно было улучить момент и выскользнуть отсюда незаметно. Но Мишка, танцуя, все время наблюдал за мной, и я поняла, что просто так нам отсюда не выйти.
  
  В какой-то момент я решилась. Я толкнула Изку вперед, та, сообразив, быстро протиснулась между танцующими и побежала к выходу. Я бежала следом, но наше бегство не осталось не замеченным. Около выхода нас нагнали Марат с Мишкой. Марат запыхался, взгляд его был не добрым.
  
  - И куда вы собрались, дамы? Мы только начали веселиться!
  - В туалет. Можно? - улыбнулась я нервно.
  - Разумеется.
  - Вам нужно туда, - указал рукой Мишка.
  
  Дверь в туалет находилась недалеко от главного входа в здание.
  
  - Не вздумайте убежать!
  
  Марат провел рукой по волосам и прищурил глаза. Он был раздражен нашим поведением, он явно рассчитывал на другое. Я в отчаянии посмотрела в зал. Все были заняты танцами, директора не было видно, Женщины, следящие за порядком, сидели за столом в конце зала и, по-моему, выпивали.
  
  - Наши сумки остались на столе. Не волнуйтесь.
  
  Я схватила Изку за руку и потащила за собой.
  
  В туалете никого не было. Захлопнув дверь, я прислонилась к стене. Кафель холодил кожу, я закрыла глаза.
  
  - Изка, что делать будем?
  - Нина, какая же я дура.
  
  Я открыла глаза и увидела слезы в глазах подруги.
  
  - Ты чего?
  - Мишка - мразь.
  
  Изка расплакалась.
  
  - Он сам не свой от ревности. Мишка тебя к Марату ревнует. И вообще, мы тут лишь для того, чтобы доказать всем, какой он невероятный. Только он рассчитывал, что Марат заинтересуется мной, а вышло по-другому.
  - Это тебе Мишка сам сказал?
  - Да, сам. Он такой же, как и этот Марат!
  - Но ты же знала с самого начала, что не надо было ехать!
  
  Изка зарыдала в голос. Тушь растеклась по ее лицу, стрелки стерлись.
  
  - Ладно, Из. Все понятно. Надо отсюда уходить.
  - Я только умоюсь.
  
  Перед рукомойником висело овальное зеркало. Я подошла к нему и увидела, что моя прическа уже разлетелась. Да и черт с ней. Я подставила руки под холодную воду и приложила их к своим щекам.
  
  - Все, пошли.
  
  Мы тихо открыли дверь, и вышли в коридор. Входная дверь была приоткрыта. Быстрым шагом, стараясь не наступать на каблуки, мы добрались до двери, вышли на улицу и остановились: перед нами стояли Мишка, Марат и еще трое, имена которых мы так и не узнали.
  
  - А мы вас заждались. - сказал Марат. - Ну что, поехали кататься?
  - Нам нужно домой.
  - Домой? Ну что ж, можно и домой!
  
  Мы стояли на крыльце, возвышаясь над ними. Я почти физически чувствовала, как липнут их взгляды к моим голым ногам, к рукам, к груди. Меня затошнило.
  
  - Ладно, красотки, отвезем вас домой.
  - Спасибо, мы сами.
  - Ну, сами так сами.
  
  Мы спустились с крыльца, и не оглядываясь, направились к проезжей части. Сумки остались лежать на столе, но возвращаться не стоило. Надо было теперь подумать, как добраться домой. Мы пошли вдоль дороги по тротуару. Я посмотрела на Изку - она тихо плакала, и в этот момент услышала сзади нас торопливые шаги. Я хотела оглянуться, но не смогла: меня обхватили чьи-то руки и потащили к дороге. Я хотела закричать, но мне зажали руками рот. Боковым зрением я увидела машину с распахнутыми дверцами. Сначала внутрь машины швырнули меня, потом Изку. Мы оказались зажатыми между парнями. За руль сел Марат, Мишка устроился рядом с ним на переднем сидении. Пахло перегаром, от которого меня замутило. Машина резко тронулась, и я, не удержавшись, ударилась затылком об какой-то предмет. Я охнула, а Изка схватила меня за руки. Сидящий рядом со мной парень стал гладить мое колено.
  
  - Не трогай меня! - рявкнула я. - А то меня от этого сейчас стошнит и прям на твоего друга.
  - Убери от нее руки, Санек, - встрял Марат.
  
  Потом он развернулся и сказал своим друзьям:
  
  - Сначала я, а там посмотрим.
  
  От ужаса, накрывшего меня с головой, я не могла пошевелиться. Мишка сидел молча, не оборачиваясь.
  - Ребята, вы чего? Отпустите нас. Нас сейчас бросятся искать! А может быть, уже ищут. - произнесла Изка. - Мишка! Ты чего молчишь?
  
  Но Мишка действительно сидел молча. Он делал вид, что не слышит ее.
  
  - Миша, пожалуйста, скажи своим друзьям, что с нами так нельзя, - Изка схватила Мишку за плечо.
  
  Мишка отдернул руку и продолжал молча смотреть в окно.
  
  - Марат! Останови машину, дай нам выйти! Пожалуйста!
  
  Но Марат только сильнее нажал на газ, и машина понеслась по ухабам и рытвинам. Он посматривал на меня в зеркало заднего вида. Я видела его пустые глаза и поняла: нас не отпустят. Мы еще какое-то время ехали по темным улицам. Промелькнуло здание похожее на больницу, и я поняла, что находимся в районе Слободки.
  
  Вскоре машина остановилась. Нас вытолкали наружу, я схватила Изку за руку, чтобы быть вместе. Перед нами стоял дом с одним подъездом. Окна были без света и стекол, словно пустые глазницы в черепе. Дом был полуразрушенный, в нем уже никто не жил. Перед входом колыхался и скрипел старый ржавый фонарь. Один из парней двинул ногой по входной двери, та с жутким грохотом открылась.
  
  - Ну вот, мы и дома.
  
  Я оглянулась: разбросанные бревна, бак с мусором, гнилая лавчонка - это все, что я успела рассмотреть. Меня и Изку толкнули внутрь дома, там провели по длинному коридору и затащили в небольшую комнату. Все здесь было жуткого вида: облезлые испоганенные стены, стол, заставленный бутылками, разномастные стулья, на полу валялись грязные матрасы. Все это убожество освещала тусклая лампочка. В углу у окна, словно мертвец, чернела железная кровать с продавленным дном.
  
  Я вздрогнула: кто-то сюда притащил спидолу и врубил ее на всю громкость.
  
  Санек, который в машине трогал меня за коленку, поставил на стол стаканы с уже налитым вином и добродушно, как ни в чем ни бывало, сказал:
  
  - Пейте, девчонки.
  
  Я попятилась к окну, схватив Изку за руку.
  
  Мишка и Марат стояли у стола, трое других подошли к нам, мерзко ухмыляясь.
  Изка, не выдержав, крикнула:
  
  - Мишка, отпусти нас! Миш, пожалуйста!
  
  Мишка отвел глаза.
  
  - Почему ты молчишь? - спросила я.
  - А что он скажет? - ответил за него Марат. - Ему хочется любви. Нам всем ее хочется.
  
  Марат закурил и искоса взглянул на Мишку.
  
  - Правда, Мишань?
  - Давай отпустим. - произнес Мишка.
  - Что-что? Отпустим? Нет, Миш. Мы так с тобой не договаривались.
  
  Парень с черными кудрями, пьяно и развязно хохотнул:
  
  - Не дергайся, Мишка. Все будет в ажуре. Вон какие красотки. Может, уже начнем?
  
  Марат посмотрел мне в глаза, и волна ужаса окатила меня.
  
  - Может, и начнем.
  
  Марат подошел ко мне вплотную. Я испуганно посмотрела на Мишку, ища защиту. Тот, перехватив мой взгляд, заорал:
  
  - Не трогай ее!
  - Да заткнись ты! Ребята, угомоните чистоплюя.
  
  Двое парней подошли к Мишке и стали грубо выталкивать его из комнаты. Мишка кому-то врезал, и началась потасовка.
  
  - Слышь, Санек, еврейка твоя! - бросил Марат и потянулся ко мне рукой.
  
   Я отпрянула.
  
  - Иди сюда!
  - Не трогай меня!
  
  Марат схватил меня за шею и бросил в угол. Я отлетела в сторону, упала на грязный матрас и тут же вскочила. Падать нельзя ни в коем случае. Изка бросилась на Марата сзади, но тот развернулся и ударил ее по лицу. Изка упала навзничь. Я закричала. Санек подхватил ее и стал оттаскивать в сторону.
  Марат шел ко мне медленно, тяжело дыша, глаза его налились кровью.
  
  - Не смей! - крикнула я.
  - Как же я не смею! Смотри какая! Сейчас я тебе устрою! Ты же давно уже с мужиками трешься. Говорят, много чего умеешь. Покажи, красотка!
  - Кто тебе сказал? Какие мужики? Марат, не трогай меня!
  - Да? А твоя одноклассница Надюха все рассказала про тебя. Сказала, что ты нарасхват! А фото какое в газете? Все пацаны слюни до сих пор пускают.
  
  Марат гадко захихикал, а я с ненавистью посмотрела ему в лицо. Мне захотелось плюнуть в эту красную пьяную рожу. Но еще больше я хотела задушить Петренко. Встречу - убью. Только бы выбраться отсюда.
  
  - Петренко? Да кто такая Петренко? Лживая тварь!
  - Да и хрен с ней.
  Я попятилась назад, Марат наступал.
  
  Он подошел близко и взял стальными руками меня за плечи. Я стала вырываться.
  
  - Хватит ломаться!
  - Марат, нет! Спроси у Мишки! Я совсем не такая!
  - А он недавно жаловался, что ты с каким-то придурком переспала. Значит, такая. Ладно, все!
  
  Марат набросился на меня и повалил на матрас. Я лягалась, царапалась и кусалась, но его было не пронять. Он сдирал с меня платье, рыча как зверь. В какой-то момент, я умудрилась вывернуться и вскочила на ноги, но Марат схватил мою за лодыжку, резко дернул, и я упала на спину. Марат тут же подмял меня и стал стаскивать белье. Не помню, как, но я сильно ударила его в пах и опять вскочила на ноги. Увидев сидящую на коленях Изку, пытающуюся отпихнуть от себя Санька, кинулась к ней, но добежать не успела. Марат ухватил меня за руку, резко развернул и со всей силы ударил по лицу. Помню, что сползала по стене, а потом случился провал.
  
  Когда я первый раз пришла в себя, я услышала, как кричал Мишка.
  
  - Марат, не трогай ее! Не надо! У нее авторитет в друзьях. Если что с ней случиться, сам лично замочит.
  - А ты думаешь, я испугался? Ты думаешь, я тряпка, как ты? Ты знаешь, у меня отец, если что, сам всех замочит.
  - Марат, если ты тронешь ее, я скажу своему отцу!
  
  Марат заржал.
  
  - А ты поганец, Мишань.
  - Я сказал, не трогай ее!
  
  Я приподняла голову, вокруг все вертелось, как в игрушечном калейдоскопе. Во рту был привкус крови. Мишка с Маратом смотрели на меня.
  
  - Тогда я займусь черненькой, если с беленькой нельзя.
  - Марат, нет!
  - Да заткнись ты!
  
  Марат ударил Мишку кулаком в грудь и началась драка. Я попыталась подняться. Нужно было найти Изку, и тут я услышала ее крик. Держась за стену, я двинулась в коридор к обшарпанной двери ванной комнаты, и-за которой раздавались Изкины крики.
  
  - Изка! - позвала я. - Изка!
  
  Дверь распахнулась и оттуда выскочил Санек, а я увидела серую ванну и лежащую перед ней на боку Изку.
  
  - Изка!
  
  В этот момент Марат ударил Мишку в голову и тот рухнул, ударившись всем телом об пол.
  
  - Кусается, дура! - орал Санек, держась за палец. - Чуть не отгрызла.
  - Сейчас я ее научу манерам! - зло прошипел Марат.
  - Нет, нет, не трогайте ее!
  
  Я бросилась к Изке. Марат с разбитым носом, из которого текла кровь, перехватил меня и со всей силы заехал мне локтем в живот. Задыхаясь, я упала и потеряла сознание.
   22.
  
  Мне до сих пор снится старая, перекошенная, ободранная дверь. И моя дорога к ней бесконечна...
  Я не знаю, сколько времени я лежала без сознания. Открыв глаза, я прислушалась: было тихо, где-то капала вода. Поднявшись на ноги, я схватилась за стену. Голова кружилась и гудела. Дверь в ванную была закрыта, за ней могла быть Изка. Нужно было просто дойти до этой двери. Я шла, еле переставляя ноги. Наконец, я подошла к двери и огляделась. Дом был пуст. Ухватившись за гвоздь, торчавший вместо ручки, я потянула на себя и дверь открылась.
  
  Картинка окружающего меня пространства рассыпалась. Сколько я потом не пыталась восстановить увиденное, все напрасно. Я помню урывками: лежащую Изку лицом вверх, изодранное платье, кровь на руках и ногах, и волосы... волосы были повсюду...
  
  Я помню, как тянула Изку за руки на улицу, как болталась ее голова. Потом помню дрова, рядом с которыми я уложила Изку и стала поправляла на ней платье, превратившееся в рваные лоскуты. Увидев бордовую кровь на Изкиных бедрах, я вскочила. Нужен был врач. Откуда-то появился Мишка. Он бросился к лежащей Изке и взял ее за руку. Он что-то говорил, плакал, смотрел на меня и закрывал глаза. Я ничего не слышала, а, может, просто не помню его слова. Не знаю. Я помню гул в голове и себя, стоящей над Изкой.
  Еще я услышала чей-то крик, мои ноги подкосились, и я упала на колени. Через несколько мгновений я словно очнулась и поняла - это кричала я.
  
  Как через толщу воды я услышала чьи-то голоса и увидела перед собой перекошенное лицо Николая и совершенно не похожего на себя Цуцика. Николай оторвал меня от земли и куда-то понес. А дальше я помню, что опять закричала и кричала так долго, что казалось, воздух весь вышел из меня, и я прошептала:
  
  - Сейчас умру.
  
  И услышала ответ:
  
  - Нет. Я не позволю.
  
  Очнулась я в больнице. Двое врачей осматривали меня везде, смазывали раны, что-то кололи. Я хотела спросить, где Изка, но внезапно будто тяжесть навалилось на мою грудь, и я перестала себя ощущать.
  
  Когда я пришла в себя в следующий раз, увидела папу на стуле рядом с моей кроватью. Он сидел, уставившись в одну точку.
  
  - Папа, - позвала его я.
  - Да, - откликнулся он и взял меня за руку.
  - Где Изка?
  - В другой больнице. В областной.
  - На Слободке?
  - Да, на Слободке.
  - Папа, она жива?
  - Жива, доченька, жива.
  
  Я заплакала, заплакал и папа. Он впервые в жизни заплакал при мне.
  
  - Папа, у меня ничего не сломано?
  - Нет, Нина, не сломано. У тебя сотрясение и раны, и...
  
  А дальше он не договорил.
  
  - Забери меня домой, пожалуйста.
  
  Дома я оказалась поздним вечером. Врачи не хотели меня отпускать, но отец настоял, и меня выписали.
  
  С трудом поднимаясь по лестнице на террасу, я увидела тетю Шуру и ее дочку Розочку. Они молча проводили меня глазами. Бабушка и мама также молча, забрали меня из рук отца и отвели в мою комнату, уложили на кровать и раздели. Мама, увидев мое тело, еле сдержалась, чтобы не заплакать.
  
  - Не надо, мам.
  
  Бабушка принесла мне кисель, я выпила две ложки, и провалилась в сон.
  
  Из дома я не выходила несколько дней. Меня никто ни о чем не расспрашивал, видимо, следовали рекомендациям докторов. Поили бульоном и киселем. Есть пищу я не могла, тошнило. Лежа на кровати, я всматривалась в потолок и перебирала все мелочи страшного вечера. Ни о чем другом я думать не могла. Ко мне никто не приходил, кроме врачей. То ли родители, запрещали, то ли ко мне и правда никто не решался прийти. Я спала, но часто просыпалась. Мне снилась Изка и дверь, та самая дверь, за которой она лежала. Я вскрикивала, просыпалась и плакала. Бабушка подсаживалась ко мне, вытирала влажным полотенцем лицо и руки и тихо плакала вместе со мной. В одно утро я поднялась с кровати полная решимости сходить к Изкиным родителям. Было еще рано, но мне было все равно. Я хотела узнать, что с подругой и в какой она больнице.
  
  Когда родители увидели меня, выходящую на террасу, они замолчали. Бабушка отвернулась к плитке, а дед нацепил очки и стал меня, прищурившись, рассматривать. Я сказала, что собираюсь к Изке домой, но получила категорический отказ, мне запретили даже из дома выходить. Мама погладила меня по руке:
  
  - Нина, я сама все узнаю. А сегодня придет следователь... Нина, ты сможешь ему рассказать...все...
  - Смогу, мам.
  
  Папа встал, подошел ко мне, не решаясь дотронуться. Я удивилась, посмотрев ему в лицо. Отец будто постарел лет на десять.
  
  - Я их убью. Я их всех убью.
  - Нет, папа, не надо.
  
  Я прижалась к нему и услышала, как всхлипнула мама.
  
  -А Олег? Он приходил?
  
  Папа ответил не сразу:
  
  - Нет, Нина, Олег не приходил.
  
  Я ушла в свою комнату и закрыла дверь. Взглянув в зеркало, я увидела бледное лицо, опухшие губы, правая скула была свезена, глаз немного заплыл. Я сняла ночную рубашку, оглядела живот, ноги, грудь и решила быстро одеться, пока никто не увидел меня при свете дня.
  
  Натянув еле-еле на себя сарафан, я скрутила волосы жгутом, как делала бабушка, вытащила прошлогодние шлепки из сундука, в котором мама хранила все старье, и залезла на подоконник. Соседей не было видно, и, если повезет, можно незаметно через чулан выйти на другую сторону, а там по тропинке пройти в соседский двор, а там переулочками добраться до следующей арки. Я уцепилась за раму, поставила ногу на выступ, и спрыгнула. Голова закружилась, и я чуть не упала. Немного постояв, направилась к чулану, оглядываясь. Минут через пятнадцать я уже была у дома подруги. Тело мое болело, страшно хотелось пить, кружилась голова.
  В дом меня запустила Рафа Давидовна. Маленькие глаза старой женщины слезились.
  
  - Где Изка?
  - Дома, Нина, она дома.
  - Можно я к ней пройду.
  - Нет, Нина, нельзя.
  - Почему нет?
  - Никого видеть не хочет.
  - И меня?
  - Всех.
  - Рафа Давидовна, как она? Почему не больнице?
  - Заупрямилась, что хочет домой. Вот ее и привезли вчера вечером.
  - Как она? Что с ней?
  - Да на ней живого места нет, - тихо заплакала Рафа Давидовна. - Покалечили ее, ох, как покалечили, изверги!
  Кровотечение еле остановили, доктора сказали лежать, не вставать неделю, а то и две.
  
  Я закрыла глаза и тут же увидела окровавленные Изкины ноги. Меня затошнило. Рафа Давидовна простонала:
  
  - Кто ж эти нелюди? Как же они по земле ходить могут после этого?
  - Как тетя Дина? Как Адам Натанович?
  
  Рафа Давидовна, только горестно покачала головой.
  
  - Ты сама как, девонька?
  - Я? Нормально.
  
  Я постояла еще немного, пора было уходить.
  
  - Передайте Изе, что я завтра приду.
  
  На улице я столкнулась с Аркашкой.
  
  - Ты живая?
  - Как видишь.
  - Ну да. Только в гроб краше кладут. Приложились они хорошо, паскуды. Тут такая канитель поднялась. Знали бы вы!
  - Что еще за канитель?
  - Точно делов не знаю, но тут парней чуть на тот свет не отправили. Мол, не уследили за вами. А когда выяснили где вы, Алмаз сам сел в машину и до вас. Он потом нарыл, кто это сделал. А вот что дальше - пока не знаю.
  
  Я помолчала.
  
  - Ладно, я пошла.
  - Тебя, может, провести до дома? А то, видать, грохнешься скоро.
  - Нет, Аркаш, не надо. Спасибо.
  
  Моего отсутствия никто не заметил. Я попросила бабушку нагреть воды, хотела искупаться. Мне казалось, что пока я не вымоюсь, я так и буду чувствовать пальцы Марата на своем теле.
  
  Вскоре пришел следователь. Он сел у моей кровати и стал расспрашивать о том злосчастном вечере. Я попросила закрыть дверь в комнату и рассказала ему все, что помнила. Потом я решилась:
  
  - Можно спросить, что со мной и моей подругой произошло?
  - Что произошло? Вас изнасиловали и избили. Только вы отделались еще сравнительно легко, а вот Изольде повезло меньше. Она чуть не умерла от потери крови.
  
  Я онемела.
  
  - Только мальчики эти не из простых семей. Раньше думать надо было, с кем связываться.
  
  Следователь сделал записи, дал мне листок на подпись и ушел.
  
  После его визита у меня открылась рвота. Вымотанная, я все же упросила маму, чтобы мне нагрели воду. Бабушка купала меня в нашей с ней комнате. Я сидела в тазу на корточках и смотрела вверх, чтобы не видеть своего тела. Бабушка старалась не задевать синяки и кровоподтеки, и каждый раз останавливалась, если случайно касалась их. После купания, я легла в постель и уснула без сновидений. Проснулась опять рано и решила еще раз сходить к Изке.
  
  Голова все еще кружилась и накатывала тошнота, но мне было все равно. На террасу, где сидел один дед, я вышла с чашкой чая в руках. Дед не спеша завтракал, роняя крошки, а я делала вид, что собираюсь пить чай. Кроме деда дома никого не было. Бабушка ушла на рынок, родители поехали на вокзал. Мамина подруга, тетя Зина, переехавшая в Москву из Одессы десять лет назад, отправила нам какую-то посылку поездом. Поезд прибывал на вокзал в восемь утра, родители ушли в семь, через час должны вернуться. Нужно было успеть сходить к Изке домой до их прихода.
  Дед молча допил чай, притащил свою любимую энциклопедию, нацепил на нос очки, и начал водить пальцем по строчкам:
  
  - Острое рас-ши-ре-ние сердца. О как!
  
  Я, стараясь не шуметь, открыла входную дверь и незаметно покинула дом.
  
  Но и сегодня Изка не захотела меня видеть. Домой я решила не возвращаться, мне до смерти надоело лежать на кровати и пялиться в потолок. Я вдруг осознала, что осталась одна. Совсем. Изка сама была раздавлена несчастьем, а вот что с Олегом, я не понимала. Почему он ни разу не пришел? Не было ни Светки, ни Машки с Катей. Валерка тоже не объявлялся. Все куда-то делись, словно растворились.
  
  Я бесцельно бродила по улицам города, смотрела на витрины, на людей, вглядывалась в свое отражение и плакала. Тоска скручивала меня изнутри. Мне было больно и страшно. Что делать, я не представляла. Сквозь боль пробивалось страшное осознание - ничего не будет как прежде. Острое одиночество, доселе неизвестное мне, прочно поселилось в моей душе.
  
  Устав от бесконечных хождений, я села на скамейку на остановке и смотрела, как мимо меня проезжают троллейбусы, автобусы, грузовики, легковые автомобили. Люди куда-то ехали, спешили, что-то решали. Разные лица, разные люди, разные жизни. У каждого своя правда, свое счастье и своя боль. А что такое моя боль? Что она такое есть? Страшные воспоминания, физическая боль или боль от прозрения, что твое будущее стало бессмысленным призраком? Есть только здесь и сейчас. А здесь и сейчас страшно.
  
  Вдруг знакомое лицо мелькнуло в окне остановившегося троллейбуса. Я поднялась, сердце мое забилось. Изка! Она сидела у окна, смотрела куда-то в сторону, не двигаясь. Двери закрылись, троллейбус поехал дальше.
  
  - Иза! Изка! - закричала я, но было поздно.
  
  Куда она поехала? Почему одна? Ей же врачи запретили вставать! Я стала думать, куда бы она могла поехать и зачем. Страшный ответ сам сложился у меня в голове. Мне нужно было ехать за ней, нужно было ее догнать. Бежать к ее родителям? Я потеряю время, я могу не успеть. Нужна машина! Я заметалась. И тут я услышала отборный мат и пригляделась. На светофоре, в черной машине Алмаза сидел Цуцик и по своему обыкновению, костерил пешеходов. Я побежала к дороге, стараясь не упасть от головокружения. Загорелся зеленый свет, и машина тронулась. Я бросилась к машине, чуть не попав под колеса другому автомобилю, и рванула на себя дверь с пассажирской стороны. Цуцик стукнул по тормозам. Лицо его вытянулось от испуга. Я упала на переднее сидение, скорчившись от боли.
  
  - Нина?
  - На пляж! Быстро!
  - Какой пляж?
  - Комсомольский.
  - Ланжероновский который?
  - Да!
  
  Сзади уже сигналили другие автомобили, Цуцик вывалился из окна и покрыл всех отборным и, нажал на газ.
  Мне не хотелось верить с свою догадку, но я знала, я знала.
  
  Петр вел машину уверенно, на его лице не было привычного глумливого выражения. Я вспомнила, что видела его в ту страшную ночь. Они вдвоем с Алмазом нашли меня возле Изки, они единственные оказались рядом. Я повернулась к нему и сказала: 'Спасибо'. Петр взглянул на меня, нахмурился, но ничего не ответил.
  Мы ехали вдоль пляжа, и я попросила его сбросить скорость.
  
  - Кого мы ищем?
  - Изку.
  
  Цуцик ругнулся, и достал сигарету.
  
  Пляж был полупустой, через неделю здесь яблоку места не будет упасть.
  Мы проехали все побережье, Изки нигде не было видно. Дальше дорога уходила вверх и начинались насыпи. Море тут глубокое, часто к этим насыпям подплывали небольшие грузовые судна, чтобы затариться песком.
  Машина медленно ползла по дороге. Петр, сощурившись, поглядывал из окна, не вынимая сигарету изо рта. Отчаявшись, я взглянула еще раз назад, чтобы удостовериться, что и здесь никого нет, и вдруг заметила одинокую фигурку, стоящую недалеко от воды.
  
  - Остановись! - крикнула я и машина встала как вкопанная.
  
  Я выпрыгнула из салона, и побежала вниз к песчаному молу. Я следила за расплывающимся силуэтом, напрягая до крайности зрение, и бежала изо всех сил, пытаясь справиться с головокружением и удержать равновесие. Выскочив на плато горы, я изо всех сил закричала:
  
  - Сто-о-о-ой! Изка-а-а-а!
  
  На мой крик никто не ответил. Я видела только очертания фигуры, уходящей в море.
  Я побежала по склону, но, не удержавшись, упала и кубарем покатилась вниз. Кое-как
  поднявшись и не обращая внимание на боль в голове и в теле, бросилась к берегу. Остановилась
  я только на секунду, увидев под ногами вещи. Платье и босоножки были Изкины. Я знала, но
  надеялась, что ошиблась, и это не Изка сейчас ищет смерти.
  
  Я вскинула руки к лицу. Солнце нещадно било в глаза, блики моря ослепляли. Потеряв из вида Изку, я закричала, но мой голос провалился в вязкую пустоту. Не раздеваясь, я забежала в море и только там увидела, как ее голова медленно погружается под воду. Разрезая руками морскую гладь, показавшуюся мне твердью, через несколько секунд я уже была рядом с ней. Приподняв ее голову над водой, я постаралась обхватить плечи одной рукой, другой я попыталась грести, не понимая, на сколько меня хватит. Какая-то неведомая сила тянула меня вместе с моей ношей вперед. Почувствовав под ногами дно, я вскрикнула. Значит, дотяну! Дотяну! Задыхаясь, и падая, я вытащила Изку на сушу. Убрав с лица подруги волосы, испугалась: под глазами были страшные фиолетовые круги. Дотронувшись до Изкиного запястья, я почувствовала, а потом и увидела, как по ее телу волнами гуляет крупная дрожь. Нужно было перетащить Изку на горячий песок. Сделав усилие, я сдвинула подругу с места и поволокла ее к небольшому пригорку, но услышав, как она засипела, остановилась: изо рта полилась вода, потом начался кашель, перешедший в рвоту. Скрючившись, она содрогалась от выбрасываемой жидкости. Как слепая, я бросилась искать ее вещи в песке. Увидев платье, я встряхнула его и накрыла им дрожащее тело. Мне хотелось укутать ее, согреть, но у меня больше ничего не было, кроме себя самой. Я скинула мокрое платье и легла на Изку сверху пытаясь отдать ей свое тепло. Я хотела защитить Изку, исцелить все раны, заглушить невыносимую боль, стереть из памяти ужас, толкнувший в море. Услышав тихий стон, я сползла с дрожащего тела, и попыталась закрыть ее всю своими руками. Мои жалкие суетливые попытки показались мне бессмысленными. Обессиленная, я заплакала, уткнулась в плечо подруги и стала просто шептать: 'Живи, Изка, живи! Пожалуйста, живи!'. И тут внутри меня что-то сломалось. Я села на колени, подняла голову и, уставившись невидящим взором в бездонное небо, страшно и протяжно закричала. Мой крик перешел в вой. Я выла и мне хотелось, чтобы все сейчас же разлетелось на куски, расщепилось на мелкие молекулы и атомы. Чтобы нас стерло с лица земли, и мы превратились в ничто. Мир стал раскачиваться, как маятник, и я увидела, как отдаляюсь от земли.
  
  Я видела себя, с запрокинутой головой, лежащую Изку, людей, спешащих к нам, несколько черных машин, автомобиль скорой помощи. Я удалялась от земли и взлетала все дальше и дальше. Словно прощаясь, я окинула своим взором морскую гладь, отражающееся в море яркое солнце и само солнце, повисшее над нами. Без сожаления я покидала земную юдоль и свое бренное тело. И пусть до меня и доносился мой собственный вой, здесь, в тишине от него не стыла кровь, лишь звуки органа раздавались в самой бесконечной и прекрасной точке вселенной.
  А потом вернулась на землю и замолчала. Я все еще жива.
  
  К нам спешили люди, что-то кричали, но я была оглохшая от своего крика. К Изке подбежали двое мужчин в белых халатах и стали ее осматривать. Обернувшись, я увидела Николая и Петра. Они и еще пару незнакомых мне мужчин стояли рядом. Я поднялась. Меня шатало. У меня не было сил что-либо говорить, но я хотела одного, чтобы твари сдохли. Если мы не можем умереть, и мир продолжает существовать, тогда пусть они умрут, пусть они сдохнут, все до единого! Мрази!
  
  Я знала, что нужно сделать. Я побрела к Николаю, он-то мне и нужен. Кто-то всучил мне в руки мое мокрое платье. Через силу, будто во сне, я натянула его на себя, наплевав, что все видят мое избитое тело. Мне показалось, что Петр смахнул слезу. Что с ним? Я в отупении смотрела на Цуцика, потом я перевела взгляд на Николая. Его замкнутое лицо не выражало ничего, кроме холодной решимости. И вообще, это было не лицо, это была маска, высеченная из гранита. Я подошла к нему близко и произнесла одними губами: 'Убей их'.
  
  Пошатнувшись, я развернулась и побрела к дороге. Николай попытался взять меня за руку, намереваясь удержать. Я резко дернулась в сторону, и выставила руку вперед, молча приказывая не трогать меня. Обернувшись, я еще раз посмотрела на беспомощно лежащую Изку, и подумала, что больше не выдержу. Я устала. Я нечеловечески устала.
  
  Я обошла насыпи и, спотыкаясь, направилась по тропинке к дороге, навстречу бегущим машинам и автобусам.
  Проезжающие мимо люди бросали на меня удивленные взгляды, но мне было все равно. Мне было плевать на себя и на них. Тело мое стало чужим и странным. Это была я и не я. В тот момент я осознала, что тело и моя душа связаны, но они не одно и то же. Я словно раздвоилась: вот тело, а моя душа вышла из него и зависла где-то рядом, противясь изо всех сил войти в испохабленное пристанище. Что такое тело? Это кости и кровь. По сути тело ни что иное, как кусок мяса, в котором была жизнь. Эти твари растоптали жизнь и выгнали душу.
  
  Дорога медленно уходила вверх, и я, не ощущая ног, поднималась все выше и выше над тем местом, где осталась Изка. Изка... Меня начало трясти, боль вгрызлась в живот так сильно, что я согнулась. Меня стошнило, но кроме пены я ничего больше не смогла исторгнуть. Вытерев лицо подолом своего мокрого платья, вдруг всем своим естеством осознала, что умерла. Нет больше той веселой, красивой девочки, мечтающей о невероятном будущем, о необыкновенных событиях, о любви, дарующей счастье. Ничего больше не было. Я поднялась и упрямо пошла вперед. Мне захотелось умереть по-настоящему. Пусть меня собьет машина, пусть меня убьют, все, что угодно только пусть скорее закончится кошмар и отпустит боль, не дающая дышать. Я шагнула на проезжую часть и мои глаза словно открылись. Я увидела резко затормозившую на другой стороне дороги черную машину. Из нее выпрыгнул Николай. Он подбежал, схватил меня за руку, и я, не удержавшись, провалилась в пропасть.
  
   ***
  Три дня спустя ко мне домой пришли Светка с Машкой. Девчонки растерянно смотрели на меня, не понимая, как им себя вести. Они честно пытались говорить что-то ободряющее, но у них это плохо получалось. Разговор не клеился. Я спросила их про Олега, но, увидев их испуганные лица, закрыла глаза.
  
  - Говорите.
  
  Светка выдохнула и стала, запинаясь, рассказывать.
  
  Оказывается, после того, как я уехала на проклятый выпускной, Олег направился в Мишкину спецшколу. Пока он туда добрался, нас, по всей видимости, уже увезли. Он стал расспрашивать у всех про меня и Изку. И одна девушка рассказала ему, что видела, как мы и еще несколько симпатичных парней, смеясь, сели в машину и поехали кататься. На вопрос, куда они могли уехать, она ответила, что есть разные места, где эти парни любят отдыхать с девчонками.
  
  Потом Олег напился. Пил он с Валеркой всю ночь в той самой беседке, где мы устроили танцы на первое мая. А под утро...
  
  Тут Светка замолчала.
  
  - Говори.
  - Утром абсолютно пьяный Олег завалился к Катьке домой. И остался у нее.
  
  Машка всхлипнула и разрыдалась.
  
  Я думала, что уже пережила все самое страшное. У меня заледенели руки и сердце с гулким грохотом стало биться о ребра.
  
  - Прости ее, Нина, - попросила Машка. - Дура она. Не выйдет ничего из этого хорошего.
  - Нина, на Олега вообще страшно смотреть, - прошептала Светка.
  - Уходите. Сейчас же.
  
  То, что произошло со мной потом, мне описать сложно. Все было ужасно, у меня болело все, я чувствовала, как внутри меня разваливается сердце. Я плакала, но слез не было, и сухие глазницы жгло так сильно, что мне казалось, что я ослепну. Маме пришлось вызвать врача. Мне сделали уколы, хотели отвезти в больницу, но я отказалась. А вскоре в моей комнате появился Николай.
  Он сел на мою кровать, взял меня за руку. И я ему все рассказала.
  
  Поползли дни и ночи, сбившиеся в один странный темный комок. Я помню, что постоянно сидела у окна и тупо смотрела во двор. В один из дней ко мне пришла Мария Степановна. Удивительно, но находясь рядом с ней, мне становилось легче. Она рассказывала какие-то истории из своей жизни. Про мужа, про его гибель, про ее страсть к музыке. Она никого ни в чем не упрекала, ни на что не жаловалась, не роптала на судьбу. Я слушала ее и мне хотелось плакать, но слезы почему-то не выходили наружу, будто я свой запас слез выплакала.
  
  Как-то утром мама сказала, что сегодня Изку должны выписать домой. Я молча стала одеваться, но выйти смогла только ближе к вечеру. Я решила, что буду к ней ходить каждый день, если надо, буду спать у нее на полу, но больше я ее не оставлю. Если не будет ее, не будет и меня.
  
  Когда я вышла во двор, все вокруг словно замерло. Будто умер кто, подумалось мне.
  
  Солнце уже садилось, на город опускались сумерки. Я шла и разглядывала улицы и дома так, словно вижу их в первый раз. Когда-то раньше я любила свой родной город, его улочки, его запахи, его тишину и его старую красоту. Мои ноги сами понесли меня на Соборку. Я подошла к нашей лавочке и застыла, она была пуста. Я постояла рядом с ней, посмотрела на гуляющих в парке людей и пошла прочь. Я шла быстро, потом быстрее, еще быстрее, а потом я побежала. Я бежала от всего того, что теперь нужно забыть. Нужно стереть из памяти все прошлое. Мое замечательное прошлое, которое я потеряла навсегда. Безвозвратно.
  
  Дверь в Изкин дом была открыта, я не стала звать хозяев и без разрешения прошла в Изкину комнату. На своей постели лежала Изка, моя любимая подруга. Живая. Изка, увидев меня, виновато улыбнулась, и я, не сдерживая рыдания, бросилась к ней. Мы долго плакали обнявшись, а нас никто не трогал. Я осталась у нее ночевать. Мы лежали с ней на ее кровати и всю ночь говорили, говорили, говорили.
  
  Утром меня разбудило солнце, гуляющее по комнате. Я встала и посмотрела на Изку. Она еще спала, ее волосы разметались по нашим подушкам, на бледных щеках пробивался румянец. Я улыбнулась ей, спящей. На цыпочках, стараясь не шуметь, подошла к окну: жизнь продолжала идти своим чередом. Сновали по грядкам коты, бродили люди, птицы щебетали. И я поняла, что выдержу все. Я буду жить. И Изка тоже будет жить. И это победа. Первая настоящая победа. И вместе с тем, я осознала, что сердце мое стало мне чужим, оно оделось в броню и вряд ли в него может пробиться радость или любовь. Что ж, остается с этим жить дальше.
  
  Я шла домой по знакомым мне улицам, вдыхала ароматы акации и все больше и больше убеждалась, что пришло время все это забыть.
  
   23.
  
  В Одессе любые новости разлетаются быстро. Все жители связны с друг другом общими соседями, знакомыми, родственниками. И если один человек поделился с другим пусть самой ничтожной новостью, то будьте спокойны, к вечеру многие одесситы будут также ее знать. И это ни плохо, ни хорошо, так есть.
  
  Про нас с Изкой знали все. Не было дня, чтобы кто-то не показал на нас пальцем или сочувственно не посмотрел нам вслед. И пусть в этой трагедии мы не были виноваты, мы отлично понимали, нам здесь больше не место. 'Порченные', - как сказала одна бабка, у которой я всегда покупала абрикосовую пастилу. С тех пор пастилу не ем, а если вижу, что кто-то ее жует, у меня в горле появляется горечь.
  
  Марата и Санька, как я поняла, арестовали. Следствие установило их вину. Однако Марат утверждал, что на его совести одно изнасилование, Изкино, а Санек и вовсе шел в отказ, мол ничего ни с кем не было. Нас с Изкой вызывали несколько раз к следователю.
  
  Я удивилась сама себе, когда в очередной раз смогла рассказать все подробности той ночи, не впадая в истерику. Дело было передано в суд, но меня это уже вообще не трогало.
  
  Недели через две ко мне приехал Николай и пригласил прокатиться. Мы поехали с ним в маленькую село Березань. Там мы пробыли немного, часа два, не больше. Николай все время беседовал с мужиком, похожим на цыгана, а я бродила по дивному яблоневому саду. Усевшись на стог скошенной травы, я задремала, и сквозь дневное марево мне показался город с высокими зданиями и причудливыми фонарями. Открыв глаза, я увидела сидящего рядом Николая. Он грыз соломинку и смотрел куда-то вдаль.
  
  - Я уснула, вроде...
  
  Николай улыбнулся.
  
  - Хорошо.
  
  Мы умылись ключевой водой из колодца, сели в машину и поехали обратно в Одессу. В город мы приехали уже ближе к вечеру. Николай предложил поужинать, но сначала решил, что мне нужно показаться дома. Домашние начинали сходить с ума, если я уходила надолго.
  
  На террасе я застала всю семью в сборе. Сообщив, что сегодня вернусь позже, я собралась уже уходить, как вдруг услышала голос тети Шуры.
  
  - Ой, Нина! А ты шо, не столкнулась со своим бывшим?
  - С каким еще 'бывшим', теть Шур?
  - Ну, этот твой, папа у него еще чи генерал, чи не.
  
  Мишка. Мы не виделись с ним с той самой ночи.
  
  - А ну ша! - рявкнул мой дед.
  - Спасибо, деда.
  
  Я помахала ему рукой и ушла.
  
  Мы ехали с Николаем по мосту Либкнехта, я смотрела в окно и вдруг заметила Олега. Он шел по узкому тротуару один, в руках держал белый рулон бумаги и стопку книг. Я глядела на него во все глаза. Олег осунулся, загорел. Словно почувствовав на себе взгляд, он стал озираться и увидел меня. В это время машина повернула налево, и мы скрылись из вида. На секунду, на малую долю секунды наши взгляды столкнулись, и боль тут же вцепилась в меня своими когтями. Мне стало трудно дышать.
  
  Я поняла, что Олег еще долго будет моей Ахиллесовой пятой. Николай, повернувшись ко мне, спросил:
  
  - Олег?
  
  Я кивнула.
  
  Мы приехали в ресторан 'Грот'. Прекрасный вид, открывавшийся с террасы, вкусно приготовленная рыба, гранатовое вино - все было великолепно. Я старалась делать вид, что все хорошо, но хорошо мне не было. На душе было тоскливо.
  
  - Хотите, Нина, мы уйдем отсюда, найдем другое место?
  
  Я ухмыльнулась.
  
  - Куда идти? Где оно, это место, где может быть хорошо?
  - Это верно. И все же, я предлагаю прогуляться к морю.
  
  Я согласилась. Николай провел меня по дорожке вдоль моря, и я поняла, что оказалось в том самом месте, где год назад Олег мне признался в любви.
  
  Я нашла ту же выбеленную ступеньку и села на нее. Сегодня будет так.
  
  Николай сел рядом. Мы молчали и смотрели на расплывающийся горизонт.
  
  - Нина, я хотел задать один вопрос.
  - Да, конечно.
  - В тот день, когда вы спасли Изу, вы были не в себе. Но вы произнесли свою просьбу. Помните?
  - Убей их. - повторила я.
  - Да.
  
  Меня начало лихорадить. Только не это.
  
  - Вы их убьете?
  - Я, собственно, и хотел спросить. Дело вот в чем. Если бы вы не попросили, я бы их убил. Сам. Убил бы в тот же день. Я знал всех поименно. Это была бы моя воля и мое решение. Но тут вы попросили сделать это, и я пока жду.
  - Ждете чего?
  - Вашего решения. Послушайте, если бы я убил этих поганцев в тот же самый день, когда вы произнесли просьбу, то впоследствии, вы могли пожалеть об этом и чувствовать себя убийцей. Вы бы себе этого не простили.
  - Вы уверенны? Вы так хорошо меня знаете?
  - Уверен. И да, я вас знаю. Поэтому я ждал момента, чтобы выяснить, вы еще хотите их смерти?
  
  Я закрыла глаза и поняла, что больше не чувствую ненависти. Есть одно чувство - и это боль.
  
  - Николай, вы как всегда правы. Я больше не хочу их смерти. Правда, в тот день я была не в себе. Я вообще не понимаю, как я могла такое попросить.
  
  Помолчала и потом добавила:
  
  - Спасибо вам.
  - Мне? За что? Что не даете мне их убить?
  - Нет, за то, что вы беспокоитесь обо мне.
  - Нина, я не защитил вас, как вы меня в свое время. Вы сделали все возможное, чтобы я остался жив. А я нет. И это терзает меня... Я не могу, глядя на вас, не думать, что это все моя вина.
  - Вы серьезно? Николай! Тут вашей вины нет. Здесь вина только тех, кто это сделал и тех, кто ему в этом помогал. Смешно, но даже моя одноклассница им в этом помогла.
  - И как же?
  - Да не важно. Она просто дура. Завистливая дура.
  - И тем не менее, меня не было рядом.
  
  На душе у меня потеплело. Я посмотрела на профиль Николая, на его пальцы, которыми он скручивал кусочек проволоки и дотронулась своей рукой до его руки.
  
  - Спасибо, все равно спасибо.
  
  Пальцы Николая застыли, я почувствовала, как напряглись мышцы под рубашкой.
  
  - А знаете, может, и хорошо, что Олег ушел от меня.
  - С чего вы так решили?
  - Меня теперь называют 'порченная'. Я, хоть и против своей воли, но была с кем-то...
  
  Николай повернулся ко мне.
  
  - У меня вопрос: а с чего вы взяли, что вас изнасиловали?
  
  Я удивилась.
  
  - Следователь сказал.
  - Прошу меня извинить, но вы сами это помните?
  - Нет, не помню. Но я много чего не помню. У меня появились провалы в памяти.
  - Нина, вас не насиловали, вашу подругу - да, вас нет.
  - Откуда вы знаете?
  - Знаю. Я же вас привез в больницу, вас осматривали врачи и дали мне заключение. Выяснилось, что у вас были отношения с мужчиной, но не в этот вечер.
  
  Я ахнула, мои щеки запылали.
  
  - А почему же тогда...
  - Ваша мама так сказала написать. Изнасилование, по ее мнению, конечно, тяжелое испытание, но все лучше, когда узнают, что вы сами по доброй воле уже с кем-то были. Мне пришлось совершить кое-какие манипуляции, но просьбу вашей мамы я выполнил.
  - Мама... Она ничего не сказала мне. Почему?
  - Я решил, что вы должны это знать.
  
  У меня навернулись слезы.
  
  - Значит, я чиста?
  - Нина, да вы и так чисты! Все, что произошло, не имеет к вам никакого отношения! Вы просто верный друг, который пошел бы за своим другом в ад, если надо! Даже у мужчин нет такой дружбы! И, если переложить ситуацию на Олега, вы и за ним бы пошли хоть на расстрел. Черт возьми, неужели он этого не понимает?
  - Знаете, а ведь все это произошло из-за меня. Мишка хотел быть со мной, хотел мною похвалиться перед своими дружками, а его друг просто развлечься со мной. Он увидел мое фото в газете 'Труд', на мою беду он еще и пообщался с Петренко, дурой-одноклассницей, а та из зависти наговорила ему, что я ... И Марат решил, что со мной можно все... Понимаете? Все же из-за меня. А пострадала Изка.
  - Насколько я помню, это Иза, ваша подруга, собралась ехать на чертов выпускной бал?
  - Откуда вы знаете?
  - Нина, я же сказал, что знаю все. Следователь мне все выложил.
  - Ну, в общем, да.
  - Она же понимала, что Мишкина цель - вы.
  - Догадывалась, но надеялась...
  - Надеялась на что?
  
  Я промолчала.
  
  - Так в чем вы себя вините?
  - Мне жаль, что я потеряла Олега.
  - Нина, вы говорите глупости: это не вы его потеряли, это он вас потерял! Поймите же вы! На его бы месте я, даже если бы и переспал с какой-нибудь дурой, вернулся бы к вам и умолял о прощении. Но он - не я.
  
  Николай развернулся ко мне, глаза его потемнели, он был крайне раздосадован.
  
  - Николай, у вас есть любимая женщина?
  
  Николай не ответил. Он встал, помог подняться мне и сказал, глядя в глаза:
  
  - Есть, но вас это не касается.
  - Извините, я не хотела...
  - Нина... Я вам отвечу. У меня есть любимая женщина. К сожалению, она любит другого. Но для меня это ничего не меняет.
  - Вот как...
  
  Николай ухмыльнулся.
  
  - Так бывает.
  - А я, Николай, оказывается, не была изнасилована. Но этой информацией я не могу воспользоваться. Так что для меня это тоже ничего не меняет. Так бывает.
  
  Заголовок 24.
  
  Через неделю к нам домой пришла Изка со своими родителями. Я их пригласила. Нужно было обсудить решение, которое уже было принято. Я и Изка собрались переехать в Москву. И не в следующем году, а в этом. Эти летом.
  
  Мои родители были категорически против, как и Изкины. Я объяснила всем, что здесь мне и Изке оставаться нельзя. С нашей репутацией нам лучше уехать подальше. Адам Натанович стал мне возражать, но тетя Дина, неожиданно встала на мою сторону.
  
  -- Нашим девочкам житья не дадут. Я понимаю, про что говорит Нина.
  
  Моя мама отказалась вообще обсуждать тему переезда. Если уж здесь, под присмотром мы умудряемся попасть в истории, то что будет там, где нет рядом родителей?
  
  Я объяснила, что на следующий год мы бы все равно уехали. Адам Натанович всполошился. Зачем, мол, нам Москва. И здесь, в Одессе, есть много хороших учебных заведений.
  В тот вечер, мы не смогли убедить ни мою маму, ни Изкиного отца, что переезд для нас - это шанс начать все сначала.
  
  А через три дня Адам Натанович постучал в нашу дверь и заявил, что согласен на наш переезд. Как выяснилось позже, причиной послужил услышанный им разговор его соседей, которые обсуждали несчастливую судьбу Изольды. Кто ж возьмет замуж бесстыдницу? Сама ж, ясное дело, напросилась! А как же иначе. Есть же мудрые изречения на этот счет. Адам Натанович расстроился, но, когда увидел на стене их дома нарисованную шестиконечную звезду Давида, и похабные слова в адрес дочери, он горько заплакал. Свою дочь Адам Натанович любил беззаветно, дышал ей, гордился чрезвычайно. И тем не менее, пришлось признать: житья здесь Изке не дадут. Промучившись всю ночь, он ранним утром пришел к нам.
  
  Мама, понимая, что меня не удержать, решилась позвонить в Москву своей подруге Зинаиде Андреевне Востряковой, узнать на счет проживания. Тетя Зина взялась помочь.
  Адам Натанович стал наводить справки, какие школы есть в Москве. Выяснилось, что можно хитрыми и довольно-таки сложными путями, но-таки попасть в английскую спецшколу.
  
  Так или иначе, мы запустили в движение нашу идею с переездом, и, встречаясь с Изкой, рисовали себе новую жизнь, обсуждали, строили предположения, планы. Это отвлекало от грустных мыслей днем, но совершенно не спасало по ночам.
  
  Однажды вечером я лежала в своей кровати и читала. Вошла мама и присела рядом.
  
  - Нин, тетя Зина сама позвонила мне на работу.
  - И что сказала?
  - Сказала, что ждет вас с Изкой.
  - А где мы будем жить?
  - В ее подъезде живет одинокая старушка. Ей уж под восемьдесят, старушке нужна помощь по хозяйству. Будете жить у нее этот год, а там посмотрим.
  - Здорово.
  - Считаешь?
  - Думаю, да.
  
  Мама помолчала, потом спросила:
  
  - И ты не боишься?
  - Нет. Я перестала бояться.
  
  Как-то вечером я возвращалась от Изки к себе домой и увидела стоящего перед аркой Мишку. Мне не хотелось с ним общаться, но деваться было некуда. Я подошла. Выглядел Мишка ужасно.
  
  - Тебе что-то нужно?
  - Нина, надо поговорить.
  - Говори.
  - Не здесь. Может, пройдемся?
  - Я с тобой больше никуда и никогда не пойду. Говори, или я пошла.
  
  Мишка закивал головой. Потом, глядя в сторону, сказал:
  
  - Прости меня. Прости, если сможешь. Я знаю, что во всем виноват я и только я. И я не знаю, что делать...
  
  Я молчала, не пытаясь ему помочь.
  
  - Я принес тебе одни несчастья. Прости.
  
  Глаза его стали влажными.
  
  - Увидев тебя год назад, я увлекся тобой. Тогда, правда, мне казалось, что это все несерьезно. Но чем больше я узнавал тебя, тем все больше ты мне нравилась. Я, если честно, на Соборку ходил ради тебя. А потом... потом... Потом я узнал, что ты встречаешься с Олегом. Я думал, что он тебе скоро надоест. Ждал. А когда в ту ночь на первое мая, помнишь, наверное, ты пошла к нему домой, я озверел. Я хотел тебя и точка.
  
  Он замолчал. Я стояла, не шелохнувшись. Мишке было не по себе от своих же слов. Речь его стала обрывчатой, местами несвязной.
  
  - Марат... Я принес газету в школу и показал ему твое фото. Хотел похвастаться. Марат стал все расспрашивать, узнавать, кто ты, как зовут... А тут еще и одноклассница твоя подвернулась. Петренко, кажется... Она с нашим старостой Ильей Ефимченко познакомилась на каком-то комсомольском городском собрании еще прошлым летом. Не знаю откуда, но она знала, что мы с тобой друзья и стала иногда заходить к нам в школу якобы по делам. Приходила и к нам в класс. Марат у нее все про тебя выспросил, а она ему такого наговорила... В общем, Марат хотел тебя видеть. Петренко-то меня к вам в школу и пропустила. Сказала, что я ученик десятого 'А' класса, просто опоздал...
  
  Я хмыкнула, а мы-то удивлялись.
  
  - Она, кстати, у нас на выпускном нашем тоже была, приехала тогда, когда вы в туалете прятались. И Олегу про прогулку на машине тоже она наврала... Олега твоего Петренко знала, видела вас однажды... Мне даже кажется, что она за вами следила. Ненавидела он тебя, не пойму за что...
  
  Петренко. Какая же она дура.
  
  - В машине, когда до меня дошло, что Марат собирается делать, я испугался.
  
  Мишка выдохнул.
  
  - Прости.
  - Ладно, Миш, я пошла.
  - Нина, я знаю, что вы с Олегом не вместе, знаю, что он... в общем. Я к нему ходил. Все рассказал.
  - Зачем?
  - Не знаю, я подумал... не знаю...
  - И что же он?
  - Что он? - повторил Мишка, - Врезал мне и ушел. И больше ничего. Знаешь, он стал другим, не похожим на себя.
  - Ты когда в свою Америку уезжаешь?
  - Америка... Какая Америка... Меня по допросам затаскали. Отец узнал и такое устроил мне! Америка...
  - Плохо.
  - Разве это плохо? Плохо то, что с вами сделали. Из-за меня все произошло. Я виноват.
  
  Я посмотрела ему прямо в глаза:
  
  - Как же ты после этого жить будешь?
  
  Мишка дернул плечами.
  
  - Не знаю, Нина. Как Изка?
  - Лучше.
  - Я все не решаюсь к ней зайти, но я должен это сделать.
  - Значит, сделай.
  
  Я помолчала. Говорить больше было не о чем.
  
  - Теперь уходи.
  
  Мишка посмотрел на меня:
  
  - Ты меня простишь? Когда-нибудь?
  - Ты очень нравился мне, Мишка. Прошлым летом я с ума по тебе сходила. Потом однажды поняла, что ты другой, совсем другой... А вот Изка... Знаешь, она продолжала о тебе мечтать. Мы даже ругались иногда из-за тебя... Миш, моя жизнь изменилась. Я изменилась. И мне плевать на все твои переживания. Но если хочешь, чтобы я тебя простила, пусть тебя сначала простит Изка.
  
  В середине июля нам купили билеты на поезд до Москвы. В первых числах августа мы должны были покинуть Одессу. Я с нетерпением ждала отъезда. Все мои вещи были практически собраны. Стопка книг, одежда, белье и обувь - это все, что мне было нужно.
  
  Мама постоянно плакала, а дед стал каким-то тихим. Он больше не устраивал скандалов, не допекал бабушку своим занудством, все чаще молчал, садился на стул и смотрел в никуда. Энциклопедию он по-прежнему таскал с собой, но читать ее стал реже. Бабушка и отец держались.
  
  Во дворе уже все знали, что я собираюсь в Москву. Не было дня, чтобы кто-нибудь из соседей не поднялся к нам на террасу, чтобы высказаться на этот счет. Я их слушала, но не слышала. Мне было все равно, что обо мне судачат. И так все кости мои были перемыты и перемолоты.
  
  За неделю до отъезда пришел Валерка. Я очень удивилась, увидев его у себя во дворе. Валерка попросил меня с ним пройтись. Нехотя, я согласилась.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"