Дэнфорт Нита : другие произведения.

Черновик. С

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Заурядная "хрущёвка" на отшибе города, обычная семья, каких тысячи, последний курс института - ему казалось, что ничего из ряда вон выходящего просто не может произойти в его жизни. Никогда он не верил в высшие силы, ко всему сверхъестественному относился скептически. Вереницу религий считал народным опиумом, а легенды и мифы - сказками. Он не верил в пророчества. Пока не был призван начать финальную главу книги о жизни и смерти. Главу, чьё имя - человечество.
  Вступление
  
  
  
  "Всё, что видим мы, видимость только одна.
  Далеко от поверхности моря до дна.
  Полагай несущественным явное в мире,
  Ибо тайная сущность вещей не видна"
  
   Омар Хайям
  
  
  Вы думаете, что знаете, как устроен мир? А что, если я скажу Вам, что наш мир - лишь никчемная пылинка на карте Вселенной?
  
  
  Думаете, что мифы, всего лишь фольклорные сказки? А что, если это история миров?
  
  Полагаете, что благо творя, Вы окунётесь в вечный рай? А что, если я скажу Вам, что за гранью всё черно?
  
  Какое право я имею бросаться столь громкими словами, утверждая, что истина крива? А что, если я скажу Вам, что человек, и только он один исказил истину?
  
   Кто я, спросите Вы?
  
   Я - последний летописец.
  
  
  1.
  
  
  
  
  Языки, диалекты, наречия - сколько же вас?
  Человеческая речь, подобно огромному мифическому Кракену оплетает целый мир. Некогда, ещё по школе, будучи недорослем четырнадцатилетним, я впервые задался вопросом - какова же голова этого Кракена? И с тех самых пор, я неустанно думаю о нём - о первом языке.
  
  Существует воистину великое множество теорий происхождения всех языков, вроде бы всё изучено вдоль и поперёк, но какой же был первым?
  
  Матушка моя, да и сестрица тоже, думают, что я здорово сглупил. Они просто совершенно не видят смысла в моём детище. Когда я, окончив школу, поступил на факультет лингвистики, мама всерьёз обеспокоилась. По её мнению, у меня были все шансы стать успешным политиком, дипломатом, или предпринимателем, на худой конец. "С твоим умом, Климушка, мог бы и презентабельнее выбрать профессию" - вот, что она мне заявила, когда я подавал документы в институт.
  
  Сестра - Ксюша, сейчас уже шестнадцатилетняя пигалица, окончательно убедилась в том, что её старший брат - натуральный ботаник. Она вечно меня этим подначивает.
  Один отец всегда поддерживал мою страсть. Он всегда покупал мне книги, которые я хотел, порой добывал такие редкие коллекционные издания, каких даже в городской библиотеке нет. Что довольно странно, при его офицерской протекции в воспитании, я, казалось, всяко не должен был увлечься наукой. Даже лет в десять, помнится, был твёрдо уверен, что стану военным, как отец. Но не сбылось. Уже и не вспомню, что именно повлияло на меня. Хотя, от чего же - помню. В первую очередь, наверное, сказался особый говор селян в деревне, куда я отправлялся на лето к дедам в течении всего своего детства. Эдакий отечественный аналог американского Клондайка начала прошлого века - Ханты-Мансийский
  автономный округ - Югра, там в пригороде, есть небольшая деревенская глубинка, а народность в тех местах и по сей день сохранилась весьма занятная - Манси и Ханты. Естественно, меня заинтересовали рассказы старшего поколения, легенды, мифы, и вся эта своеобразная шаманская эклектика только усилила эффект. Я увлёкся, а чуть позже, когда я стал четко различать грань между историей и мифологией, одних лишь рассказов и баек мне стало мало. Помню, первой серьёзной книгой, которую я взялся прочитать, был роман Арсеньева "По Уссурийскому краю". И это сейчас мне смешно, сколь сильно я в то время дуру дал - где ханты с манси, а где гольды! И лишь сейчас я могу вне сомнений сказать, что Горький, в письме к писателю, предельно точно отметил, что ему удалось объединить в себе Брэма и Фенимора Купера. Тогда я этого не понимал, но был очарован этой книгой, я просто прожил её, словно вместе с автором путешествовал в горную область Сихотэ-Алиня. Словно видел эти девственные леса, и чувствовал растерянность от перемен: "Там, где раньше ревел тигр, - ныне, свистит паровоз, где были редкие жилища одиноких звероловов, появились большие русские селения; туземцы отошли на север, и количество зверя в тайге сильно уменьшилось".
  Столь сильно это тронуло меня, и восхитило, - и следом в моих руках оказалось второе издание романа "Дерсу Узала", - вот где всё началось по-настоящему, ведь вся серия романа изобилует гольдским, ныне уже нанайским, языком.
  
  Сами мы, всей семьёй живём южнее таёжной красы Уральского округа, близ военной части, почти на отшибе города. Отцу как-то раз предлагали перевестись в другой город, но матушка настояла, что переезжать мы ни в коем случае не станем. Мол, все родственники здесь, все друзья, куда и зачем мы поедем? А пара другая тысяч надбавки к зарплате, погоды не сделают. Вообще, не сказал бы, что мы живём на широкую ногу. Мама у нас швея на фабрике, порой может брать подработку на дом. От Ксюхи, понятное дело, пользы не жди ещё лет пять. А я, максимум комп могу кому-нибудь починить, за скромную плату, впрочем, мне хватает, всё из родителей на личные расходы не тянуть. Вот такой вот простецкий быт, как сибариты, мы навряд ли когда заживём, зато семья у нас дружная.
  
  На носу диплом - четвёртый курс как-никак. Вообще, времени ещё полно, но это лишь видимость. Время коварно - стоит расслабиться и пустить всё на самотёк, как оно пролетит, ты и оглянуть не успеешь. Защита через пять месяцев, а там, глядишь, и аспирантура не за горами.
  
  Двадцать два года... Мне двадцать два года, а я в пятничный вечер заместо времяпрепровождения в компании приятной девушки, перерывал номенклатуру в пыльной университетской библиотеке.
  
  Не сказать, что это особо меня расстраивало, любимым делом, как ни как, занимался. А то, что девушки нет, может оно и к лучшему? Друг мой - Лёня, или просто Лёлик, говорит, что я ничего особо и не теряю. Тот ещё чудик, вообще-то, мне под стать, мы потому, наверное, со школьной скамьи, как Поллукс и Кастор, - друзья не разлей вода. Хоть мы с ним и разные, у Лёлика и характер другой совсем, и увлечения - кроме компов его вообще, мало что интересует. Если я - червь книжный, то Лёлик - цифровой. От него-то я и нахватался навыкам укрощения компьютерной техники.
  
  В общем, Лёлик глубоко убеждён, что от баб одни беды. Он не женоненавистник, нет. Просто на такого рохлю и раздолбая, как Лёлик, ни одна девушка не позарится. Вообще, хотел бы я посмотреть на ту, что будет терпеть такого затворника номенклатурного, как я. Если я не на парах, то с головой в очередном опусе. Или же, как сегодня, в библиотеке, с лупой пытался изучать тексты манускриптов в одном из собраний.
  
  Глаза уже порядком устали от напряжения, строчки немного плыли перед взором, как сквозь пламя костра, мозг закипал, пытаясь перевести германо-скандинавские каракули на русский. Меня поди и не видать было за стопками книг на столе.
  
  - Клим, закругляйся, - негромко окликнул меня Сан Саныч - университетский сторож. - Время одиннадцать уже, я сейчас обход сделаю, и на боковую.
  
  Оторвавшись от книги, взглянул на полноватого мужчину в дверном проёме. Широкое увядающее в силу возраста, лицо, покрывали ощутимые оспенные рытвины, заработанные ещё в юности. Тёмные волосы потеряли яркость под натиском серебра, инеем покрывающим голову мужчины. Водянистые серые глаза, поражённые катарактой, без какого-либо энтузиазма, осматривали библиотеку.
  
  Что всё-таки с нами делает время...
  
  - Пять минут, ещё.
  
  - Ну, давай, - махнул, Саныч, рукой, выходя из библиотеки, - Пойду, покамест, здание обойду... - его осипший голос затерялся в пустынном коридоре.
  
  Вообще, спасибо ему, конечно. Помнится, курсе на втором, была тётка на вахте. Та, вот не разрешала в библиотеке сидеть допоздна. Семь часов вечера - будьте добры покинуть здание. А Саныч, мужик славный, халатный малость, но в этом есть свои плюсы.
  
  Моё внимание привлёк отдалённый шорох за спиной. Обернувшись, прошёлся взглядом по рядам стальных этажерок, битком забитых книгами, но никого не обнаружил. Дальняя стена, забытая светом ламп, сиротливо проглядывая в проходе, купалась в таинственной тьме. В этом было нечто завораживающее и устрашающее одновременно. Не припомню, чтобы боялся темноты, но прямо сейчас, густые потёмки в дальнем конце библиотеки, вызывали лёгкое чувство тревоги.
  
  Вздохнув, даже не осознавая до этого, что задержал дыхание, я вновь уткнулся в книгу. Переводя очередной отрывок, совершенно не понял сам себя. Перечитал ещё раз, но выходила полная ахинея, не имеющая никакого отношения к тексту. Кажется, я слишком устал. Глаза и впрямь уже горели и слезились от строк и пыли, с лихвой подтверждая, что пора бы сворачиваться.
  
  Отложил лупу и, сделав пару заметок в блокноте, задрал окуляры в чёрной оправе на макушку и потёр утомлённые глаза.
  
  Свет от настольной лампы слегка дрогнул, как если бы сквозняк колыхнул огниво свечи. Лампочки в библиотеке явно давненько не заменяли. Освещение здесь тусклое, молочного цвета плафоны под потолком скопили море пыли, от чего кажется, будто большая тень висит над головой. Светло-зелёные стены покрытые дешёвыми обоями под покраску, посерели, словно седым пеплом покрылись. Потёртый драный линолеум цвета светлого ореха, местами небрежно залатанный кусками более тёмной расцветки, но вроде как не особо заметно, никто не спотыкается, да и нехай с ним. Думаю, именно этим успокаивался ректор, сквозь пальцы смотря на деятельность вороватого завхоза. Вроде как: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу, и ты, будь добр, помалкивай про чёрную бухгалтерию и печатный конвейер зачётов по блату.
  
  Три ряда столов из ДСП, выданного за светлое дерево; стулья, сидения, которых обиты грубой тёмно-зелёной, как бильярдное сукно, тканью. Запах полиграфной краски смешался с чем-то ещё, непередаваемым, похожим то ли на ладан, то ли на какой-то душистый травяной сбор.
  
  И тишина. Мудрая, мирная тишина, воспевающая гимны Афине.
  
  Сложив все книги на столе в одну стопку, направился расставлять их по местам. Запылённые стальные этажерки приняли в свои чертоги толстые сборники скандинавских легенд и мифов, на ряду с историческими летописями. Конечно же, в этих сборниках больше воды, чем реальных документов, но выбирать особо не приходится.
  
  Я больше люблю историю, в сравнении с вереницей мифов, история всегда казалась мне безопасной. Факты, куда безопаснее домыслов.
  
  Расправившись с литературой, зацепил локтем стеллаж - с верхней полки повалились книги. Здоровый том в кожаном переплёте едва меня не зашиб, пролетев в мизере от головы. Пережив сход бумажной лавины, вжав голову в плечи, бросил взгляд на тёмный фолиант.
  
  Библия.
  То есть, это так нынче еретиков карают - Священным Писанием по шапке?
  
  Подобрав все книги, расставил их, долго задерживая в руках том Библии. Открыл на заложенной тонкой красной ленточкой странице.
  
  "И после сего видел я четырех Ангелов,
  Стоящих на четырех углах земли,
  Держащих четыре ветра земли,
  Чтобы не дул ветер ни на землю,
  Ни на море, ни на какое дерево"
  
  Откровение Иоанна, глава седьмая, между прочим.
  Слог хорош - не поспоришь.
  
  Хотел было вернуть еврейскую сказку на полку, да места ей не обнаружил. Глянул на табличку реестра - "Итальянская средневековая литература. А-З".
  Мельком, приметил творение Алигьери, думая, какой же нерадивый студент, Библию к средневековой поэзии приравнял. Впрочем, было в этом нечто забавное. Никто походу и не воспринимает эту книгу всерьёз, а ведь надо отдать ей должное, быль это или нет, но в её переплёте сквозь тысячелетия дошли до наших дней труды древних авторов.
  
  В периферии зрения мелькнула тень, но осмотревшись, я только очки машинально поправил. Здесь никого не было, но что-то вроде эффекта присутствия, не давало мне покоя - чувство, что я вовсе не один.
  
  Отдёрнув себя от абсурдных мыслей, унёс старушку древнюю, в обличии печати 1998-го года, на полку религиозной литературы, и засобирался домой. Убрал тетради в чёрный холщовый рюкзак, шагнул за порог библиотеки, в прохладный коридор, и уловил шум со второго этажа. Крикнул Сан Санычу в пустоту лестничного пролёта:
  
  - Сан Саныч? Я ушёл! Спокойной ночи!
  
  - А? Ага, давай, давай... - донеслось эхом в ответ. Но из смежного коридора, почему-то. Подозрительно покосился на лестницу, - но только тишина в ответ, и в свете фонарей, за огромным окном в пролёте, кружились крохотные снежинки. Причудилось, видимо.
  
  
  2.
  
  
  
  
  
  Никогда не любил зиму, а особенно идти куда-нибудь, ежели холод ныряет за воротник.
  
  Новый год уже пробил двенадцать на курантах, отгремели все праздники, на дворе февраль заметал улицы колючей вьюжной метлой. Лишь конфетти на снегу, да тубы от фейерверков и бутылки шампанского в сугробах, напоминали о миновавшем событии.
  
  На остановке переминаясь с ноги на ногу, я ожидал поздний трамвай, благо оные до полуночи ходят. Вокруг было ни души, все нормальные люди попрятались по тёплым гнёздам в железобетонных многоэтажных скворечниках.
  
  Запрыгнул в подоспевший пустой трамвай, искрящий "рогами" о провода, и уселся у окошка. Вагон столь холодный, что даже очки не запотели от перепада температур. Стянув рюкзак с плеча, увесистый от книг и тетрадей, снял перчатки, пока приближалась, покачиваясь в такт трамваю, кондукторша. На удивление маленькая, юркая женщина, с ужасно худым лицом в обрамлении тёмных, сероватых прядок, торчащих из-под вязаной шапочки, цвета вишни. Руки у неё тоже были тощими, с торчащими костяшками, и очень холодными - когда я передавал ей свой проездной, она коснулась моей руки. На краткий миг, мне показалось, что она что-то тихо сказала, если бы я не смотрел ей в лицо, и не видел, что рта она не открывала, точно бы решил, что женщина говорила. Просто, словно бы лёгкий шёпот пронёсся мимо ушей. Впрочем, шум в вагоне трамвая советской конструкции, от топота колёс об рельсы, стоял весьма громкий, могло и показаться.
  
  Она лишь улыбнулась мне, возвращая мой проездной билет, и ушла к кабине водителя. Я всё смотрел ей вслед, пытаясь понять что слышал, почему-то это так заинтересовало меня.
  
  Трамвай сделал остановку, подбирая припозднившихся пассажиров. Женщина, тем временем, стала говорить что-то водителю, жестикулировать - и тут я понял, что она немая.
  
  Интерес к недавнему шёпоту исчез, сменяясь лёгкой жалостью к миниатюрной кондукторше. Каково это, интересно, не иметь возможности говорить? Ведь, наверняка, её жизненный опыт, (а ей с виду лет сорок), вызывал желание поделиться без препятствий. Но вот ведь...
  
  Пожалуй, одна из причин моего скептического отношения к ортодоксальной теории - так называемой теории создания. Думаю, что если и есть этот самый "создатель", то он без сомнений тот ещё садист.
  
  Вообще, чисто гипотетически, у Него, пожалуй, есть веские причины нас ненавидеть. Исходя из писаний, человек ― центр Вселенной, сосредоточение всего, люди созданы по Его подобию, и по всей видимости, должны были преобразить Вселенную, но погубили её. Но тогда грехопадение человека повлияло бы на весь материальный план. Просто странная модель выходит. После падения, первых людей, так называемых Адама и Евы, земля отказалась их носить, воздухом оказалось невозможно дышать. Вообще всё, сотворённое Богом, отвернулось от человека, который по замыслу был высшим творением, призванным оберегать и совершенствовать весь материальный мир. То есть, получается, дабы человек вообще был в состоянии выжить, Бог совлёк свою благодать с сотворённого мира, и мир стал порождать "тернии и волчцы", а человек стал смертным. Падение человека ― исходная точка человеческой истории, вот только это имеет вселенский масштаб. Точнее, это должно означать, что всё существующее в материальном мире, вся Вселенная, несёт в себе печать падения. Последствия должны были поразить не только человека, но и всё сущее; прямых подтверждений, существования кого-либо ещё во Вселенной, помимо человека, разумеется, нет, как и нет опровержения - в том числе и в Библии.
  
  Другой вопрос в том, что если Он знает всё, значит, знал будущее мира и о грехопадении людей, так зачем, вообще, Богом была создана Земля? И зачем по ортодоксальной теории, Он "посадил" в раю древо познания добра и зла? Ведь, если бы Он не сделал этого, люди до сих пор жили бы в раю. Так, человек, в самом деле, обладает свободной волей или это только иллюзия выбора?
  
  Если целесообразно рассматривать все эти писания, в качестве иносказания, и вообще относиться философски, тогда основопологаясь на том, что человек создан по Его подобию, следовательно, имея в виду, что Создатель свободен в принципе, то получается, что да ― человек, безусловно, обладает этим даром свободной воли. Так зачем древо? В целом, задумываясь можно прийти к выводу, что ежели человек не лишён свободы выбора, то невозможно силой заставить его любить, кого бы то ни было. Даже если этот кто-то ― Бог. И, разумеется, невозможно, чтобы Он не знал об этом, как и о риске грехопадения, тем не менее, всё равно проявил доверие. Получается, Он доверился воле человека, в надежде, что тот доверится Его воле, сотворил Землю и человека, чтобы дать ему возможность свободно осуществить своё призвание к богоуподоблению. Или же, не оправдать доверие, и выбрать собственный путь. Тогда, дерево в раю было посажено с целью достижения богоподобия.
  
  Это в целом не лишено смысла, это так же, как... человек на крыше высотки. Ты знаешь, что если человек, стоящий там, сделает шаг вперёд, неминуемо разобьётся. Но, это отнюдь не значит, что своим знанием ты подталкиваешь человека сделать решающий шаг. Человек сам может принимать решение, как ему поступить: данная способность обычно и называется свободой. Выходит, падение было именно свободой выбора, а не её иллюзией, ведь человек заблаговременно был предупреждён, что нельзя есть плод, что он смертью умрёт, если сделает это. И дело-то не только в Еве, как обычно любят извратить, никто не заставлял её, есть плод, ей предложили альтернативный путь, и Адаму она насильно этот плод не пихала, он сам сделал выбор. Если бы человек не поддался, он бы сохранил тот идеальный душевный баланс. Это была возможность для человека реализовать себя, доказать, что он достоин, в первую очередь, доказав свою любовь и доверие по отношению к Создателю. Он нарушил запрет, то есть фактически поверил Змею, что он не умрёт, если съест этот плод, тем самым усомнился в верности Слов Бога. Это привело к утрате внутреннего состояния равновесия, а потеря внешнего благополучия было лишь закономерным следствием. Утеряв баланс внутри себя, праотцы человечества стали несчастны, вне зависимости от местонахождения. Поэтому, наивно, конечно, полагать, что если бы Бог позволил Адаму и Еве остаться в раю после грехопадения, они продолжали бы пребывать в состоянии равновесия.
  
  Словом, рассуждать об этом можно бесконечно долго, особенно беря в расчёт один каверзный фактор - Библия не раз редактировалась, подвергалась всевозможным переводам, так разве застрахована истина от искажения? Нет, ибо человек не совершенен. Опять же, упрёки Христа к лидерам духовенства того времени - фарисеям, что в угоду своим интересам подвергали заповеди целенаправленным искажениям, смело можно отнести к любому из времён, в особенности к средневековью с его мракобесием и инквизицией.
  
  Или же элементарные знаки препинания?
  
  Подавляющее большинство христиан, по сей день свято верит, что умирая, человек попадает в рай. Хотя, это весьма спорный вопрос, и вовсе не в вере он заключён. То, что я не религиозный человек из личностных убеждений, отнюдь не означает, что я не знаю сей предмет, и на чём краеугольный камень стоит. Кстати, стоит он, сей камень, и вся церковь в его олицетворении, на предателе - на Симоне Петре, трижды отрекшемся от Христа.
  А насчёт рая...
  
  Перед смертью, Христос пообещал разбойнику: "И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю"
  Евангелие от Луки 23:43.
  
  Однако, согласно стихам 12:40 от Матфея, он не был в тот же день в раю: "ибо как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи"
  Находя отголосок в Послании Коринфянам 15:4 "и что Он погребен был, и что воскрес в третий день, по Писанию"
  
  Он не был в раю ещё 40 дней от распятия: "которым и явил Себя живым, по страдании Своем, со многими верными доказательствами, в продолжение сорока дней являясь им и говоря о Царствии Божием"
  Деяния 1:3
  
  Вот и зачем, спрашивается, Иисус пообещал разбойнику заведомо невыполнимое обещание? И что же это в таком случае: библейское противоречие, некомпетентность Иисуса или людей?
  
  А если отбросить фанатизм и подойти к вопросу с умом, и разобраться - ответ очевиден. В оригинале, вообще нет знаков препинания. И, по всей видимости, залепили запятую, не хуже, чем по принципу "казнить нельзя помиловать", а ведь всё могло быть иначе:
  
  "И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе ныне же, будешь со Мною в раю"
  
  Есть разница?
  Это, кстати, лишний раз доказывает, что синодальный перевод отнюдь не самый достоверный, каким его принято считать, а о прочих переводах и говорить не приходится.
  
  Выбросив своё профессиональное манджо из головы, вышел из трамвая, и поспешил попасть поскорее в тёплую уютную квартиру, ускорив шаг. Фонари вдоль тротуара подсвечивали редко падающий снег. Скупая дорожка из песка, прикрывающая гололёд, выглядела не очень надёжно, потому я старался идти по заснеженному краю.
  
  Ничего примечательного в вечернем городском пейзаже нет: свет в окнах многоэтажек, фонари, рекламные вывески магазинов, голые деревья, редко проезжающие в столь поздний час, машины, - потому предпочёл смотреть под ноги, чтобы, не поскользнуться и не расстелиться на льду, плашмя.
  
  Придерживая за ремень рюкзак, висящий на одном плече, сжал свободной рукой воротник чёрного зимнего пальто. Ветерок не сильный, но колючий, неприятный, кусачий. Холодно, как у ведьмы за пазухой, конечно. Я действительно пожалел, что с утра поспешил и выскочил из дому без шапки. Уши горели, и цветом, уверен, как пунцовый нос Деда Мороза.
  
  Свернул в проулок, - ещё пару минут, и я буду дома, пить горячий крепкий чай в своей комнате.
  
  Уже возле своего подъезда услышал свист за спиной - смачный такой, и ничего хорошего не предвещающий.
  
  - Э-эй, пассажир! - последовал за свитом развязный голос с явным "гоп-акцентом". - Куда спешим, Климентий Палыч?
  
  Да что, серьёзно что ли? Двадцать два года, а ничего не меняется.
  Держа ключи в руке, повернулся, и предстали мне три богатыря, эдакая "тригада" нашего двора - Витя "Топор", Серый и Жид. Все, как один в чёрных пуховиках, спортивных штанах с белыми лампасами, и кроссовках, обязательно фирмовых, оригинальных, стоящих дороже всего их гардероба. Некоторые вещи, действительно, не меняются.
  
  Мы не только в одном дворе выросли, но и в одной школе учились. Меня они обычно не трогали, максимум ерунду какую-нибудь крикнут, сами над ней поржут, и на этом всё. Наверное, из-за бати моего. А вот Лёлику от них знатно перепадало. Вот Витя, который "Топор", у них вроде центрового; он то в данный момент и выступил вперёд, недобро улыбаясь и разводя руками, будто дивясь чему-то. А мне уж было стало казаться, что всё это осталось в прошлом, как только я третий десяток разменял. Но у этих ребят срока давности объектов потехи, по всей видимости, не существует.
  
  - Привет, Вить.
  
  Оный повис у меня на плече, от чего меня недурно накренило вправо. Сказать что меня сея встреча изрядно напрягала, одно, что промолчать, пожалуй.
  
  - Вечер добрый! - просиял Витёк, и неголивудская улыбка, с нехваткой зуба другого, отразилась на лицах двоих его приятелей. - Да ладно-ладно, не ссы. Я тут это, Ксюху твою видал, да... С кентом каким-то мутным.
  
  В нос ударила смесь из табачного дыма и алкоголя от клубящегося дыхания парня. И то и другое вроде сносно переношу, отец курит сколько себя помню, да и Лёлик тоже тот ещё паровоз. А вот то, что Витёк под мухой, мне не особо прельщает. Кто ж его знает, что там на уме у этой свиты...
  
  - Мутным? - переспросил я, досрочно понимая с кем он мог её видеть. Поди, опять с кем-то из её компании. Вообще, я не против - сноубординг, увлечение хорошее. Спорт, как-никак.
  
  - Ну да, он какой-то... непонятный, - старательно подобрал слово Витёк. - Вроде, на нефора похож, а вроде и нет - мутный, короче.
  
  Ох, как же они "любят" неформалов... Вот по сей причине, Лёлик и огребал от них постоянно. Он помимо компов, ещё на одном железе помешан - на металле, то бишь, на рок-музыке в этом стиле. Да он и выглядит соответствующе: косматый, временами даже бородатый, вечно в тёмном, тяжёлых ботах, цепях. Он и меня было пытался пристрастить, но я не фанат такой тяжелой музыки. Я вообще к музыке равнодушен, я тишину люблю. Хотя, дружбы ради, просто за компанию, на концерты с Лёликом хожу. В целом, не так плохо, как кажется, главное обвыкнуть, и захватить с собой пару таблеток анальгина. Звука на подобных мероприятиях через край.
  
  - Так чё насчёт Ксюхи-то? - выдернул меня из размышлений Витёк. - Мож, это... побеседовать с этим кентом, а? Ну, что б он, там шуры-муры-то с Ксюхой не закрутил, малая она ещё.
  
  - Да всё нормально, - уверил я. - Это друзья у неё такие - спортсмены.
  
  - А, ну если спортсмены, так порядок. Всё понял - отстал! - Руки Витька взлетели вверх, он крабом отступил от меня к своим дружкам. - Спорт мы уважаем. Да, пацаны?
  
  Те закивали, поддакивая. Витёк поправил шапку, небрежно утёр нос, и подмигнул мне.
  
  - Ну бывай, Клим, не болей. Родным, привет.
  
  - Счастливо.
  
  Пацаны двинулись в путь, к ларьку в противоположной части двора. Загоготали о чём-то своём, да так, что окна задрожали в округе. Я свободно вдохнул холодный воздух, раскаялся в этом следом же - зубы аж свело от мороза.
  
  Пронесло.
  Я не то чтобы трус, просто связываться с ними, у меня никакого желания нет. Да и что уж там, душой кривить, я всяко не атлет. Среднего роста, среднего телосложения. Не думаю, что мне есть что противопоставить этим бугаям. Витьку, по крайней мере, точно нечего. Хотя, помнится, когда я был подростком, батя силком заставлял меня форму держать. А потом, Ксюха подросла, занялась сноубордингом, и как-то отец переключил тренинг с меня на неё. Не знаю, к лучшему или нет, но так уж сложилось.
  
  Зайдя в подъезд, первым делом задрал очки на макушку, а то со стужи в тепло, линзы запотеют, и буду я, как крот на ощупь до лифта влачиться.
  
  С нетерпением залетев в квартиру, утонул в аромате печёных пирожков, и чего-то родного. Каждая квартира всегда пахнёт по-особому, имея индивидуальный запах, присущий только ей одной. Наша трёшка "хрущёвка", пахнёт сосновой смолой, лавандой и вкуснятиной, которую готовит мама. А вот заходя к Лёлику, с порога понимаешь, что в доме водится кот. Та ещё скотина, на самом-то деле, этот его кот - жирный, ленивый, злопамятный и подлый, как Брут, Каин и Кассий - вместе взятые.
  
  Свет в коридоре включать не стал, ибо с кухни его вполне достаточно проливалось в коридор, освещая светло-персиковые однотонные обои и светлый ламинат. Стянув рюкзак с плеча, взгромоздил ношу на тумбу "прихожей", и подцепив очки с макушки, стряхнул талый снег с волос. Без очков, не вижу не зги почти, да и в очках уже не особо. Видимо, текущий счёт - минус единица к имеющимся минус трём. Минус на минус, даёт плюс - в данном случае не работает.
  
  Разуваясь, заприметил размытый силуэт матушки. Та, видать, едва заслышав поворот ключа в замочной скважине, вышла в коридор из своего кабинета. Это тот, что кухней зовётся, просто у мамы там машинка швейная стоит, вот и завелось у нас как-то - "мамин кабинет".
  
  - Ой, а я уж думала ты ночевать не придёшь, - с удивлением выдала родительница, заставляя меня усмехнуться.
  
  - Это ведь так на меня похоже, да мам?
  
  Матушка немного сконфузилась, теребя цепочку на шее.
  
  - Ну, мало ли, взрослый, вроде бы...
  
  Я снял пальто и определил на вешалку и, вернув окуляры на законное место, окинул маму коротким взглядом. Какая-то она странная сегодня. Глаза, цвета майской листвы, беспокойно мечутся. Тонкие брови взволнованны, и она поджала маленькие губы, и вообще весьма зажата. Впрочем, она всегда такая: маленькая, в счёт низенького ростика, немного пухлая, круглолицая, нравом кроткая, ласковая, голос чересчур моложавый и тонкий для её бальзаковского возраста. Батя вечно трунит над мамой, ты, мол, застенчивая, как школьница.
  
  - Тебе кушать разогреть? - поинтересовалась мама.
  
  - Нет, спасибо, я сам.
  
  - Ладно, я пойду тогда в зал, кино посмотрю.
  
  И тут я понял, что не так. Обычно в это время, в зале восседает отец и смотрит спортивный или новостной канал. В комнатах телевизор не слыхать, а вот в прихожей всегда слышно. Но не сегодня.
  
  - А папа где?
  
  - На работе задерживается, - вздохнула мама, пряча руки в карманы домашнего ситцевого халата. - Что-то у них там стряслось.
  
  - Это ты так решила, или папа так сказал? - взялся я уточнить. Мама немного тряхнула головой, откидывая назад белокурые пряди, выпавшие из незамысловатой причёски.
  
  - Не знаю, но уж больно у него голос был нервный, по телефону.
  
  Матушка, как обычно, всё преувеличивает. Склонна эта женщина трагедию из всего утраивать, ровно, как и радости все утрировать. Впрочем, это, наверное, всем женщинам присуще.
  
  - Понятно. - Я бросил взгляд на закрытую белую дверь в конце коридора, слева, что ведёт в комнату сестры. - Ксюха спит уже?
  
  Мама кивнула в ответ, и проинструктировав меня где, что в холодильнике лежит (словно я ни в жизнь сам не разберусь), отправилась в зал смотреть фильм.
  
  Запасся чаем и пирожками с капустой и, подцепив рюкзак в прихожей, забаррикадировался в комнате.
  
  Переодевшись в домашние хлопковые штаны с футболкой, убрал рубашку с брюками на "плечики" в старый платяной шкаф.
  
  Наверное, третий год к ряду планируем закончить злосчастный ремонт, мебель, ещё от бабушки доставшуюся, обновить, да что-то дальше разговоров, это дело так и не продвинулось. Как только удаётся скопить денег, они непременно разлетаются. Вот и в этом году, Ксюхе приспичило борд свой апгрейду предать, мама с ужасом обнаружила, что к морозам-то мы не готовы, и потащила нас всем семейством по зимнюю одежду. И если мы с отцом в этом деле не прихотливы, и то, что мама, по мелочам каждодневным, прошивает, нас вполне устраивает, то Ксюха манежиться, ей крутые шмотки подавай, которых, к слову, с её активным образом жизни, не напастись.
  
  В общем, то, это, третье, десятое - и разлетелись сбережения, как обещания вельмож народу.
  
  Включил комп, устроился поудобнее за компьютерным столом, выложил нужные конспекты и учебники. Утром подъём в шесть, потому я решил не засиживаться и, умяв пару пирожков, междуясь от Интернета до учебника по истории, так и вырубился за столом.
  
  Утром я естественно об этом пожалел - спину от такой ночёвки сковало болезненным спазмом, позвоночник закостенел и долго не мог вернуться в свою колею сколиоза, заработанного ещё в школе, а Ксюха долго с меня ухахатывалась, увидев отпечатки клавиатуры на пол-лица. Уже и оттиск почти исчез, и мы завтракали на нашей светлой, тесной кухне, а Ксюха всё сидит гнусаво хихикает в кружку с чаем.
  
  - Ксюша, ну что ты, в самом деле, - сетовала мама, хотя сама при взгляде на меня еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться. - Подумаешь, заработался человек...
  
  В общем, не надолго хватило маминой деликатности. Через минуты смеялись уже обе родственницы.
  
  - Да-да - смейтесь! Ты в особенности! - многозначительно глянул я на сестру. - Вот я-то диплом защищу, а ты что же? В школу олимпийского резерва метишь?
  
  - А может и мечу - тебе-то что? - огрызнулась малая, надкусывая свой бутер с помидором.
  
  - Аксиния! - возмутилась мама, зыркнув на оную. - Что за тон?
  
  Ох, как же Ксюха крамолится, когда её полным именем величают! Вот и сейчас, глазки в потолок закатила, вся такая недовольная, злится, как царица египетская, на не пунктуального зодчего, но молча. Мама, хоть и добрая душа, но отношения в семье велит держать уважительные.
  
  - Может, я и вправду в профессиональный спорт хочу податься.
  
  Мы с мамой переглянулись. Та, в отличие от нас с батей, Ксюхино рвение к спорту не поддерживает. Она вроде рассчитывала, что дочка у неё будет под стать благородным девицам, и вечно Юлю в пример ставит.
  
  А Юля, это одна девушка с нашего дома, на год меня младше, тоже студентка, только на юридическом учится. Но, кажется, только потому что отец у неё адвокат. Сама Юля, сколько помню её, к фотоискусству тяготела. До сих пор нет-нет, да видишь её с камерой в руках. То ребятишек во дворе фотографирует, то животных, или просто пейзажи. И весьма удачно, у неё, в самом деле, замечательно получается, и я не потому так говорю, что она мне нравится, нет - у Юли, действительно, есть талант.
  
  Впрочем, вполне естественно, что она мне нравится. В противном случае, стоило бы бить тревогу. Юля не то чтобы девушка видная, просто хорошенькая, есть в ней что-то миловидное. Робкая очень, но это из-за болезни - она астматик, и ей, по всей видимости, весьма неудобно среди людей, особенно в моменты приступов. Я лишь пару раз видел ингалятор в её руках, и то случайно. Юля сразу же отлучается, чтобы принять лекарство, только бы никто не видел. Уж не знаю почему она так этого чурается, она же не виновата, что природа так с ней обошлась.
  Вот и ещё одна причина считать некоего демиурга садистом. Ну разве можно столь прекрасное милое создание, обречь на муки такого страшного недуга? Про то, что семья у Юли не полная, нечего и говорить.
  
  На кухню зашёл отец, скользнув за наш круглый стол, рядышком с мамой, вооружился вилкой и нацелил свой отеческий взор на Ксюху.
  
  - Ты, валенка, коль в спорт лыжи навострила, мясо есть для начала не пробовала? А то всё, понимаешь ли, траву свою жуёшь! - ткнул он пальцем на бутерброд, что Ксюха жевала. - Силам-то откуда взяться?
  
  - Дело говоришь, бать, - усмехнулся я в солидарность. Наша доморощенная вегетарианка, только язык мне показала, пока мама с папой не видят. Наглая, зараза, я помнится таким в её возрасте не был. Нет, я всё конечно понимаю, пубертат и всё такое, но она в последнее время вообще лиха даёт. Наворотила ещё по осени на головушке своей светлой, да непросвещённой, дреды - это пол беды. Хотя, матушка, едва в обморок не упала, когда увидала. Батя, до сих пор забавляется и Ксюху, "валенкой" кличет. Проколола бровь - тоже вроде не беда. Но дерзить стала, с упорством партизана в немецком плену. Причём, если дома, она хоть немного за языком следит, то вне родных стен, впору рот кляпом затыкать. И дело-то вовсе не в русском могучем, дело в том, что вообще не разбирает что и кому говорит. Вот так вот нарвётся на кого-нибудь, да так, что никакой Витя "Топор" не в силах будет разрулить. Словом, никакого чувства самосохранения.
  
  Вообще, этого стоило ожидать. Характером она, конечно, в отца, нрав крутой, но такой оторвой она не была. Это в этот год, будто с цепи сорвалась, честное слово. Учился в их классе парень один - Андрей Громов, кстати, сын начальника военной части. В общем, история стара как мир - с первого класса вместе, за ручку, да за одной партой. Не знаю, как родители, а я знал наверняка, что к тринадцати годам, детство там скончалось. А в начале этого лета, Андрей подал документы в военное училище. Да не в нашем городе. Что тут было...
  
  Подробностей я, конечно, не знаю, то ли нет в нашем училище какого-то подразделения, в которое он стремился попасть, то ли ещё почему-то, но так или иначе, парень уехал учиться, а Ксюха днём кровь всем вокруг сворачивает, а по ночам в подушку плачет, словно на нём свет клином сошёлся.
  
  За завтраком, я не мог не обратить внимания на хмурость отца. Обычно весёлый, пусть и немного грубоватый, в силу профессии, сегодня был на редкость угрюмым и сосредоточенным. Карие маленькие глаза - прям, стратегический штаб, - столь мощное кружение мысли отражалось во взгляде. Густые брови в разлёт сведены к переносице, оттопыренные уши и короткий светлый "ёжик", то и дело, подёргивались вместе с желваками на лице - нервничает. Не в курсе, во сколько он вернулся домой, я видимо уже спал, но выглядел батя неважно. Явно не выспался.
  
  Я не рискнул его расспрашивать, и поблагодарив маму за завтрак, умчался в универ.
  
  Уже поднимаясь на последнюю ступень институтского крыльца, ощутил, как в глазах поплыло. Какой-то гомон в голове поднялся, всё свиристел, кружился, будто хор тихих голосов. Я, было подумал, что сейчас грохнусь в обморок, как барышня кисейная, но нет - многоголосие затихло, голова кружиться перестала, фокус восстановился...
  
  Я как-то инстинктивно заозирался; мимо сновали студенты, кто вверх, кто вниз по лестнице. Никто на меня особого внимания не обратил, хоть я и стоял посреди крыльца, как дурак.
  
  Через дорогу, на крыше четырёхэтажного здания краеведческого музея, я увидел человека. Обычно работники, которые снег с крыш скидывают, да сосульки сбивают, в одиночку не работают. Да и человек, по-моему, просто стоял на краю, кажется, у самого парапета. Тёмное пятно на солнечном небосводе. Лучи так сильно преломились, что я больше не сумел удержать взгляд на фигуре.
  Когда я проморгался, и вернул прищуренный взор обратно, фигуры уже не было.
  
  У меня, аж в груди ёкнуло, и так тревожно стало. Можно было бы решить, что незнакомец просто отошёл дальше от края и скрылся из виду, в силу перспективы, но одна деталь меня не на шутку озадачила - заграждений, остерегающих людей, что на крыше ведутся работы, внизу нет. Впрочем, мало ли какие техники могут находится на крыше, может антенны какие устанавливают, или ещё что. Если бы не это секундное помутнение рассудка, я бы и внимания, пожалуй, не обратил.
  
  Сдаётся мне, кто-то с гранитом науки-то переусердствовал...
  
  Больше в тот день, этого карнавала в голове, со мной не случалось, я спокойно отсидел все пары, удачно сходил на консультацию к одному профессору. Вечерком встретился с Лёликом, тот час напролёт подзуживал мне про какую-то "просто охренительную" местную группу, решившую дать концерт в эти выходные. Лёлик, оказалось, урвал уже нам два билета на это действо, причём он с таким пристрастием распевал про родных душ металлистов, что у меня язык не повернулся отказаться от этого похода в клуб в грядущую субботу. Хотя у меня и были иные планы.
  
  В общем, жизнь текла своим чередом, не предвещая ничего из ряда вон выходящего. Пока в одно февральское утро, не сбила меня с ног.
  
  
  
  
  3.
  
  
  
  
  Посреди высокой, синеватой травы, застыла девушка. Смотрит в небо беспокойным взглядом, и всё взывает:
  
  - Ситри! Где вы? Сит!
  
  Голосок тоненький, жалобный, и слёзы дрожат в каждом слове, девушка всё молит откликнуться, кружась на одном месте и взгляд не отнимая от небес.
  
  Туника, цвета топлённого молока, подпоясана красной лентой, подол цепляется за сухую траву.
  
  Златоперый рассвет заволокло дымом. Два солнца висят над землёй - одно на востоке, другое на западе.
  Огнём заполонило плывущую даль.
  
  - Помоги...
  
  Зарыдав, девушка опала на колени, отчаянно взывая...
  
  Мягкий саван, белее снега белого, объял хрупкие плечи...
  
  "Рота, подъём!"
  
  Грохот.
  
  Глаза открываю, понять ничего не могу - валяюсь на полу, затылок болит, и Ксюха в дверях стоит, заливается:
  
  - Ну, ты и лошара, братец!
  
  Чёрт, я походу с кровати упал и, судя по всему, не без помощи кровной.
  
  - Тьфу ты, халепа...
  
  Сел, потирая ушибленную голову, руки с колен свесил, а сам не в зуб ногой, никак очнуться не могу. Снилось что-то, и девушка в белом перед глазами стоит.
  
  - Ты чего меня подняла, воскресенье же?
  
  - Поднимают некроманты нежить, а я разбудила, - нагло парировала сестрица. - Тебе друг твой пришибленный звонит, раз пятый уже.
  
  - Не звóнит, а звони́т, - исправил я машинально и завалился на спину, подложив ладони под голову.
  
  - Ох, и правда, что за моветон! Окстись, бро, со своими протекциями! Так чё этому придурошному-то сказать?
  
  Приподнявшись на локтях и, рассеянно смотря на Ксюху, тогда лишь обратил внимание на трубку домашнего телефона в её руке.
  
  - Я вам, Аксиния Пална, мыло в рот засуну, в один день...
  
  Показав мне фак, малая перебросила телефон в мои руки и удалилась из моей комнаты.
  
  - Доброе утро... - вздохнул я, поднося трубку к уху.
  
  - А мыло-то засунь, а-то глянь, совсем девка охамела, - оторопело отозвался Лёлик на том конце провода. - Это надо же - я-то придурошный!
  
  Я поднялся на ноги, подцепил с компьютерного стола очки и наручные часы. Полседьмого утра...
  
  - Ну, не без этого... - пробормотал я, потирая лицо ладонью. - Так, ты чего мне названиваешь спозаранку?
  
  - Беда, чувак... Я вчера ногу сломал. - пришиб меня новостью друг. - А кон уже на будущей неделе, прикинь? А я, в гипсе до конца марта, вот и как так жить, спрашивается?!
  
  - В смысле, погоди... Сломал? - решил прояснить, не ослышался ли я. - Ногу? Как?
  
  - Как... Как?! - завопил он резко. - В магаз, мать вашу, за хлебушком сходил! На льду пи*дякнулся так, что хруст кости весь массив, кажись, услыхал!
  
  Невзирая на беспокойство за бедолагу Лёлика, меня от его возмущений, просто согнуло пополам в приступе смеха.
  
  - А, чё ты ржёшь-то?! Чё ты ржёшь?! Типы эти последний кон тут дают - и всё! Они всем скопом в Питер укатят! Насовсем, мать твою!
  
  - Так, ну, ты мать мою не приплетай, - потешался я, стараясь звучать серьезно, - она не виновата, что ты под ноги не смотришь. Подумаешь, что они больше не приедут? Они же ездят в туры по городам, вот и...
  
  - Это когда ещё будет! Короче, Клим, не в падлу, сходи один, а?
  
  - Да я, собственно, переживу.
  
  - Чего ты переживёшь? Я говорю, сходи на концерт, автограф мне хоть возьмёшь! - визгливо причитал Лёлик. - А то они, мать их, в Питере раскрутятся, потом шиш у них автограф урвёшь...
  
  - Ладно-ладно, схожу я, только заткнись, пожалуйста, - попросил я подходя к окну. У меня, порой, уши сворачиваются от манеры разговора Лёлика. Особенно, когда он принимается истерить, как баба, по любому удобному поводу. Нервный он, слегка.
  
  - Чувак, я те по гроб жизни! Я те клянусь! Бля, реально выручил...
  
  В общем, поток благодарностей сыпался на меня ещё минут пять, пока Ксюха не потребовала у меня телефон, мол, мобила разрядилась, а ей позвонить срочно надо. Знаю я, это срочно. Сейчас, как зацепляются языками с каким-нибудь фриковатым сопляком, про "борды", да "Блинк" - и на три часа.
  
  Какие-то помехи на линии, взялись искажать заливистый голос друга, и я поспешил с ним распрощаться:
  
  - Ладно, Лёлик, прекращай распинаться, позже будешь благодарить. Я к тебе зайду вечерком. Витаминов в авоське принесу.
  
  - Ага, давай, чувак, заваливай! - согласился радостный, как пятилетка на детском утреннике, Лёлик. - Но лучше, пивка.
  
  - Ну, так и я не об апельсинах...
  
  У меня в горле пересохло от вида из окна.
  
  На крыше пятиэтажки, супротив нашей, двое людей стояли у парапета. Телефон выпал из ослабевших пальцев, когда я присмотрелся.
  
  Чёрные мантии.
  Два силуэта, человеческих очертаний, в чёрных плащах с капюшонами. Ни лиц, ни рук, ничего не было видно.
  
  Люди снующие во дворе, не смотрели вверх, потому не видели их, а может вообще нет никого на крыше.
  
  Подстёгнутый первобытным страхом, я проделал шаг от окна, неотрывно смотря на две неподвижные фигуры.
  
  Кажется, я сбрендил.
  
  Версия подтверждалась с неимоверной скоростью, ибо на крыше девятиэтажки за домом, я заметил тёмное пятно. Такой же смутный силуэт было видать на радиобашне, на самом её пике, в порядке полукилометра отсюда.
  
  В голове зашелестело, зашуршало многоголосие, которое мне уже доводилось слышать, но в этот раз, гораздо громче и отчётливее.
  Я машинально схватился за голову, словно предчувствуя боль, но ничего подобного - только ощущение не из приятных, словно циркуляция какая-то.
  
  Это похоже на речь.
  Но тарабарщина упорно шумела, будто профилактика эфира, не позволяя понять, что это за язык.
  
  Стоя посреди комнаты, боясь моргнуть и, смотря в окно, уверен, как олень, на фары автомобиля, я стянул очки, и ущипнул себя за переносицу, как будто это должно было мне помочь.
  
  Стало слишком светло и, когда я, как по наитию поднял голову, лопнула лампочка, разметав мелкие осколки. Я каким-то чудом, успел закрыть глаза, но почувствовал, как веки оцарапали частички тонкого стекла.
  Сам не понял, как оказался на коленях, всё ощупывал глаза, смотрел на ладонь, но крови не обнаружил - видать, не сильно зацепило.
  
  Из трубки телефона на полу доносились короткие гудки. Лёлик, видимо, повесил трубку, хотя мы вроде не попрощались.
  
  Шум угасал, отдалялся, пока и вовсе не исчез. Я поднялся на ноги, не ощущая ни слабости, ни головокружения, будто и не было ничего. Подобрал очки. Но как бы я ни всматривался в окно, никого более не видел - четырёх силуэтов, и след простыл. И так жутко стало, аж волосы дыбом. Холодок по спине пробежал, рассыпаясь неприятными мурашками на коже. Дыхание отяжелело, сердце заколотилось в груди, как заведённое.
  
  Это что такое было?
  Совершенно обескураженный, просто сбитый с толку, как мешком пыльным огретый по голове, оглядел пол усыпанный осколками, задирал голову, и чуть было не сел, где стоял - патрон лампочки в гнезде, и вольфрамовая нить целая.
  
  Египетская сила...
  Когда я перевёл взгляд на выключатель, твёрдо для себя решил, что надо бы сводить свою головушку в соответствующее её состоянию, учреждение.
  
  Выключатель в положении ВЫКЛ.
  
  Лампочка не работала, но взорвалась, или...
  
  Слегка наступил босой ногой на осколок. Чёрт, настоящий! Впился, по крайней мере, как натуральный, на плод воображения мало похож. "Может, какой-нибудь скачок напряжения? Я с физикой не особо дружу, конечно, но всякое, наверное, бывает", - наивно думалось мне.
  
  В то утро я ещё и не представлял, сколь сильно я заблуждался в течении всей своей недолгой жизни.
  
  
  
  4.
  
  
  
  Вторничным днём я шёл с института, в весьма приподнятом настроении. Все материалы для диплома, находились, как по щелчку. Я с головой погрузился в работу, даже спеша домой сквозь солнечный день, крутил в голове подборку документов для части доклада. Всё гадал, как комиссия отреагирует на мою дипломную работу. Волнение трепетало во мне уже сейчас, хотя до защиты ещё полно времени.
  
  Всё так удавалось и складывалось, что даже не верилось. Я уже и позабыл про два эпизода странных явлений, списывая всё на переутомление. Я, правда, устал, но остановиться было выше моих сил. Я очень хотел достигнуть намеченной цели, ведь если всё удастся, уже этим летом, я поеду с археологической экспедицией в Алтайский край. Группа уже набрана, и от меня требуется лишь предоставить документ организаторам, подтверждающий мою специализацию. А я специалист по "мёртвым" языкам, по древним, почти уже всеми, забытым - от шумерского и древнего иврита, до народных диалектов.
  
  Витая где-то в эмпиреях, я не сразу даже расслышал девичий голосок позади себя.
  
  Я обернулся, и пропал.
  
  Юля.
  
  Коротенький полушубок трапецией, из серебристой норки, открывал ножки в плотных колготках. Стуча маленькими каблучками полусапожек, она юной нимфой приближалась ко мне, как весна.
  
  Где-то на краю сознания крутилась мысль, что колготки-то с платьем носить не по погоде. Но только, где-то на краю.
  
  Пышные каштановые с медным отливом кудряшки по плечи, легко парили от её шага. Глаза цвета виски, в обрамлении густых ресниц, смотрели только на меня. Немного курносая, немного посыпана веснушками. Совсем чуть-чуть. Ни грамма лишней косметики на лице. Сама улыбается, так, что никакой косметики и не надо. В мире существуют тысячи девушек куда красивее и статнее, но именно она была способна останавливать мой мир.
  
  - Клим! Я тебя зову-зову, а ты и не слышишь! - почти обидчиво заявила Юля, и от её голоса, с небольшой хрипотцой в тоне, сердце совершило кульбит. - В наушниках небось?
  
  - Эм, нет, - промямлил я.
  
  Как красноречиво! Мастерский оратор. Браво! Аплодирую стоя! Прям, великий Цезарь, ничего не скажешь.
  
  Я не то чтобы теряюсь в присутствии девушек... Только в её присутствии, если честно. Нет, серьёзно мне словно долбанные пятнадцать, рядом с ней: сразу в горле пересыхает, язык заплетается, руки трясутся, - кошмар, одним словом.
  
  Юля протягивает мне блокнот.
  
  - Ты на остановке обронил.
  
  - Ох... - Поджав губы, забрал свою записную книжку из её руки, и как-то неуклюже кивнул. - Спасибо.
  
  Некий Лёлик, в моём подсознании врезал мне по морде: "Хватит мямлить, твою мать!"
  
  - Пожалуйста, - улыбнулась Юля, - больше не теряй. Ты домой?
  
  Я ещё раз кивнул, не в силах побороть неловкую немоту, и мы свернули с тротуара в нашу подворотню.
  
  - А я маму твою сегодня видела, - сказала девушка, заискивая мой взгляд. - В магазине.
  
  - Да? Понятно.
  
  Ну, теперь-то, действительно понятно, почему в свои двадцать с гаком, я один как сайгак.
  
  - А ты чего такой хмурый? Случилось что-то?
  
  - Да нет, просто... за-задумался.
  
  Да что со мной за проблема такая? Я же вовсе не забитый и не замкнутый. Как-то же я с одногруппницами общаюсь? Да ещё и на латинице какой-нибудь! А тут, прям, напасть, не иначе...
  
  - Я слышала, Лёня ногу сломал, - как-то осторожно сказала Юля, привлекая моё внимание, и многозначительно добавила: - Вообще, весь двор, кажется, слышал. Он в эпитетах не стеснялся.
  
  Взглянул на девушку, немного удивлённо, хотя напрасно - с юмором у неё всегда всё было в порядке. Естественно, я не мог не рассмеяться, чему Юля, по-моему, очень обрадовалась.
  
  - Знаешь, кого ты мне напоминаешь когда улыбаешься?
  
  - Идиота? - брякнул я, не подумав. А сам уловил занятную мысль в голове, когда она помянула Лёлика.
  
  Смеясь, Юля слегка пихнула меня в плечо:
  
  - Ну! Почему сразу идиота? - Она, тихонько взвизгнула, чуть поскользнувшись на обледеневшем участке, и в следующее мгновение, хрупкая рука под покровом норки, подцепилась ко мне за локоть. А мои руки среагировали на удивление скоро, подхватив девушку за талию, помогая удержать равновесие. И кажется, мне удалось её смутить. Впрочем, мне и себя удалось.
  
  Лёгкий, тонкий аромат сандала, исходящий от девушки, сладким шлейфом окутал меня, навязывая желание ощутить этот запах ближе. Гораздо ближе. Что ж... на лицо абсолютное отсутствие личной жизни.
  
  - Ты, когда улыбаешься, на отца похож, - сказала Юля, крепче схватившись за мой локоть, и смотря под ноги. - Точно-точно - прям, одно лицо!
  
  Никогда не прекращал изумляться этой девушке. Какая-то детская непринуждённость, всегда витала в ней, всех вокруг неё заставляя чувствовать радость и трепет. Всегда жизнерадостная, сочувствующая, не унывающая. Лишь в минуты физической слабости, когда организм требует инъекцию препарата через ингалятор, я замечал грусть и раздражение в её янтарных глазах. Мне всегда было безумно больно за неё.
  
  - Думаешь?
  
  - Вы, вообще, с ним очень похожи, - закивала она утвердительно.
  
  - Наверное.
  
   Не сказать, что батя мой писаный красавец, но было в нём, что-то располагающее к себе. Добрый взгляд с задорным огоньком в карих глазах, от чего они похожи на две бусины. Улыбка редко когда сходит с его лица, и скидывает ему лет, эдак, пять, хотя быть молодым удальцом в пятьдесят, малодоступная роскошь, он им был по натуре.
   Мы добрались до Юлиного подъезда, мне до своего примерно пару шагов. И много больше чем шаг длинною в вечность, чтобы предложить. Два билета, у Лёлика же два билета на концерт! Чёрт! Придурок! Хватит мяться, просто предложи! В лоб же она тебе за это не даст!
  Наперекор желанию, мне что-то внутри зачитывало диатрибы, не суйся, мол, дурак, с суконным рылом в калачный ряд чай пить!
  
  - Ладно, пока Клим. - Легко улыбаясь, она отпустила мою руку. - Ещё увидимся!
  
  Давай, идиот номенклатурный! Это твой шанс! Используй его!
  
  - Юль!
  
  Только окликнув девушку, понял, что зря храбрился. Стоило глазам цвета янтаря поймать мой взгляд, как вся решимость рухнула, будто Римская империя. Да почему так-то?!
  
  - Слушай, а как ты относишься к музыке?
  
  Я так неожиданно это выдал, что удивился сам себе. Словно за верёвочку какую дёрнули. Улыбка девушки стала шире, проясняя эти маленькие ямочки на щеках, от которых можно помереть с умиления.
  
  - Категорически положительно.
  
  - А к рок-музыке?
  
  - А к рок-музыке - в особенности.
  
  ***
  
  Столько энтузиазма к рок-музыке, я клянусь, в жизни не испытывал. Лёлику, я правда не сообщил, на кой мне сразу два билета. Вообще, я не то чтобы соврал, просто сказал, что возможно не один пойду. Так-то я реально не один пойду. Но Лёлик, зная мою затворническую натуру, даже расспрашивать особо не стал, и едва ли не на костылях выгнал меня с двумя билетами на концерт. Однако улыбался друг весьма хитро, понял видать, что с девушкой пойду, хоть он никогда бы даже не подумал, что это за девушка. Для него не секрет, что я с детства особым образом относился к Юле. Нет, само собой, мы были детьми, тем более Юля была помладше, но годам, наверное, к десяти, я стал ловить себя на мысли, что я и, в самом деле, веду себя с ней иначе чем с остальными. Я, конечно же, старался этого не показывать, но чем старше мы становились, тем яснее я понимал, что она мне более чем симпатична. Не знаю, верю ли я в любовь, но... в общем, если она есть, то это наверное она и есть. Хм, тавтология, зато честно.
  
  Однажды, помнится, я приглашал Юлю в кино, то было ещё в выпускном классе, но она отказалась. Может от того, что у неё действительно не было времени, может во мне дело, но с тех пор я зарёкся от таких к ней предложений, думая, что кроме отказа, в подкреплении какого-либо оправдания, ничего более не услышу. Детство кончилось, дворовая компания в которой мы общались, разбрелась, каждый в свой базар житейской суеты, и редкие пресечения, такие как давешняя наша встреча - вот и всё общение.
  
  Всю оставшуюся неделю, я провёл как на иголках. Мозг даже отключился от учёбы. Впрочем, я вполне мог себе это позволить, заблаговременно работая на износ последние пару лет. Я находил в этом смысл жизни, мне всегда нравилось учиться, не считая точных наук, правда. С цифрами, у меня как-то не заладилось, в этом меня всегда Лёлик выручал - уж у того с цифрами, всё гладко, как на обледенелых тропинках нашего двора.
  
  Вечером долгожданной субботы, я всё крутился у зеркала, то так убирая пшеничную копну, то эдак. Вообще, это Лёлик подбил меня немного отпустить волосы. У меня, мол, лапоухость шибко в глаза бросается. Впрочем, что уж там - бросается. Уши только мне в семье от бати перепали, Ксюхе Фортуна улыбнулась - она хоть и похожа больше на отца, да уши таки не торчат в разные стороны.
  
  Интересно, что вроде оба в отца, а глаза мамины - зелёные. Причём у меня ярче, чем у Ксюхи, за что та, видимо, затаила на меня обиду. "Почему это у тебя нормальные глазища, а у меня болотные какие-то?" - на что я по обыкновению, урезониваю Ксюху, мол: "Зато скажи спасибо, что у тебя уши ни как у Дамбо!"
  
  И всё равно ей завидно, словно. Хотя, что меня удивляет? Переходный возраст плюс разбитое сердце - её, кажется, вообще всё кругом раздражает. А если вдруг прыщ выскочит, - хана всем! Вымещает ненависть на весь белый свет!
  
  Я свой переходный давно уже миновал, а ничего толком и не изменилось. Как был гадким утёнком, так и остался. Нет, прыщи-то прошли, и бриться по утрам приходится, но сказать что я прям возмужал к двадцати двум годам...
  
  Тут, на днях, когда обещался Лёлику с пивом прийти, мне его даже не с первого абцуга, продали. В ларьке нашем сменилась продавщица, а паспорт я с собой не ношу. Пришлось в соседний двор тащиться, за "витаминами" другу. Вот так вот. Лёлик долго с меня угарал.
  
  В общем, поправил ворот толстовки, проверил в сотый раз за час белую футболку на наличие пятен. Вернул очки в черной оправе на место...
  Вот и толку, что глаза яркие? За очками не видать ни черта.
  Махнул в общем на себя рукой, чистый, бритый, да и ладно. Как любит мой батя выражаться: "Мужчина не обязан быть краше обезьяны".
  
  Обуваясь в прихожей, услышал шорох и даже не сразу обратил внимание, только когда вспомнил, что родители на работе, а Ксюха ещё не вернулась со своего склона. А потом, макиавеллистически подкравшийся шум стал яснее, и я понял окончательно, что это вновь началось. Затягивая шнурки зимних кроссовок на плоской подошве, внимательно вслушивался в шипящий лейтмотив. И что-то прям закололо левую руку в предплечье, аж мочи не было терпеть. Зачесался, а зуд, покалывание и прямо жжение какое-то, будто по венам текло. И шёпот стал нарастать; светильник в коридоре часто-часто заморгал, в зале заорал телевизор. Я не сознавая что вообще творю, словно не в себе, реактивно задрал рукав, готовый расчесать руку до крови, лишь бы унять эти ощущения...
  
  Потрясение дало мне буквально под дых.
  
  Я обмер.
  В зале что-то издало слабый хлопок, свет вырубился мигом. Весь. Квартира погрузилась в кромешную тьму и звенящую тишину.
  
  А я пошевелиться не мог.
  Без понятий, сколько я простоял каменным изваянием посреди коридора, но отмерев наконец, в состоянии между шоком и паникой, я едва ли не на ощупь нашёл выключатель.
  
  Щёлкнул - но свет не загорелся. В нервном порыве пощёлкал ещё раз пять, держа левую руку навесу перед собой.
  
  У самого микроинсульт походу.
  Глаза мало-мало привыкли к темноте, и я с раболепным ужасом рассматривал левую руку, как чужую - даже во мраке вокруг, я отчётливо видел витые узоры на коже, будто чёрные тлеющие татуировки.
  
  Пулей сорвавшись в комнату, в темпе перерыл ящики стола, в поиске фонарика. Отыскав, подлетел к окну, сорвал с себя толстовку. Освещая руку, я просто не представлял, в ясном ли я сознании или давно уже нет.
  
  От самого плеча по коже ползли мелкие чёрные узоры, словно выжигаемые незримой рукой. Расползались прямо на глазах, и шум-то в голове имел один с ними темп.
  
  "Заволокло небо полчище тёмное...
  И камнем вниз..."
  
  Будто ветер промчался в ушах, оставляя слова.
  
  Я сошёл с ума.
  Узоры, неизвестными мне письменами оплетали мою кожу, почерком безумия. Вены вздулись, и пульсация отдавалась в голове; я ощутил, как поднималась температура, казалось, со скоростью градус в секунду, исходя от моей руки, жар, кровью бурля по артериям, растекался по всему телу. Тяжёлое дыхание, вырываясь из меня, оставляло запотевшее пятно на холодном оконном стекле. Как во сне я наблюдал за витыми угольными строчками, заполоняющими мою руку, а самого трясло, как бродячую псину на морозе. Я весь взмок, мне срочно нужен был воздух, стены, словно меня душили.
  
  - Сын, ты дома?
  
  Я уронил фонарик от голоса матери в коридоре. Горло, словно засыпало асбестом.
  
  - Да, мам, - отозвался я, через силу, хрипящим голосом, и прокашлялся, ощущая, что должен увидеть облако белой пыли. Лишь после этого, поднимая с пола фонарик, сумел предупредить: - Осторожно, света нигде нет.
  
  - Я знаю, вообще, везде в районе перебои какие-то...
  
  Мама говорила что-то ещё, а я не в состоянии был её слышать. Шелест унялся, и начертания исчезли, будто бы в кожу впитались, оставляя лишь слабый зуд. Обхватив руками подоконник, заставленный мамиными агавами и алоэ в горшках, я прижался лбом к ледяному стеклу. Кругом непроницаемая тьма, я давненько не видал такой дегтярной черноты, обычно даже ночью еле звёзды видать от городских огней. А ведь только зимний вечер, а небо словно громадная бездонная чернильница, перевёрнутая вверх дном, и вот-вот готовая пролиться, от чего жар сошёл на нет, под натиском лютого мороза, хладных уз Фобоса.
  Загорелся свет. Тёмное железобетонное царство плавно озарилось; прояснело небо, подёрнувшись лиловой поволокой, словно тончайший шёлк воспарил над крышами.
  Переводя взгляд вдаль, полностью ожидая увидеть людей (или нелюдей) в чёрном, на соседней пятиэтажке, я даже мимолётно изумился никого не обнаружив.
  
  На ватных ногах, совершенно вне тела и вне себя от потрясения, я вышел в прихожую, натягивая толстовку. Хотя, честно признаться, не думаю что на коже, в самом деле, было что-либо. Я, кажется, по фазе двинулся. И мне реально страшно, просто необъяснимый экзистенциальный ужас заполнил мой разум, пока я обдумывал свои шансы на попадание в дурдом. Пока шансы стопроцентные.
  
  
  
  5.
  
  
  
  Мы с Юлей шагали по проспекту, добравшись до места - до центра города, на метро. Девушка пребывала в приподнятом настроении, всё оживлённо рассказывала про инцидент у них дома, когда она собиралась, и вдруг внезапно вырубился свет. Я же не особо хотел думать об этом происшествии, ибо для меня он прошёл не совсем весело.
  
  Внезапно зашумело в ушах, и руку вновь закололо, но уже не столь сильно, как впервые. Я страшился этого перфоманса, но всё же любопытство моё всегда было всеобъемлющим - я хотел услышать, что же говорит мне этот шёпот, а потом в глазах замельтешило, будто видео залипло между кадрами, трепыхаясь и рябя.
  
  Асфальт под ногами, немного тронутый снегом, посинел, - и вот я уже пробирался сквозь высокую траву сапфирового оттенка, и видел белое пятно вдалеке. Оно просматривалось между колосьями странной травы, и я приближался к нему, касаясь порослей - на ладони оставался налёт синеватой пыльцы. Преисполненный неподдельным замешательством, и каким-то примитивным, первобытным страхом, подобно людям, узревшим первый огонь, дарённый Прометеем, я хотел остановиться, и ноги, слушаясь меня, застыли на месте. Но не успел я задаться вопросом, где я, и что мне теперь делать, как морок тут же улетучился, возвращая меня в компанию девушки.
  
  - Клим, ты меня не слушаешь, наверное, да?
  
  Встрепенувшись, я посмотрел на Юлю. В глазах цвета сентября клубилась печаль и смущение.
  
  - Я просто... извини.
  
  Она понурила голову, смотря под ноги, а я осмотрелся, будто чуя неладное. На меня, разинув рот, смотрел мальчишка лет пяти, он что-то заверещал, показывая на меня пальцем, но мама мальца быстро подцепила его за руку и потащила за собой. А тот всё не унимался, будто яро что-то доказывая родительнице.
  
  - Диплом в голове, да? - привлекла моё внимание Юля. - Кажется, времени так много, а на самом-то деле... Мне год ещё до защиты, а тоже волнуюсь. Многие уже и тему выбрали, а я что-то не знаю даже, - пожала она плечами.
  
  Мне не нравилось это абстрагированное состояние, я так долго ждал этого вечера и так хотел насладиться своим негаданно выигранным шансом побыть с Юлей, хоть немного, просто узнать, как её дела, чем увлечена сейчас, о чём мечтает, что подобострастный увещевательный механизм, заработавший вдруг в сознании, сильно меня фрустрировал, сильно отвлекал и наводил истинный ужас. Что же со мной?
  Мой разум, страждущий узнать ответ на сей вопрос, боролся с ускользающим, хрупким "сейчас", заставляя меня разделять важное и приходящее. И я поспешил отвергнуть все эти мысли, дабы проникнуться к текущему, мимолётному "сейчас", ибо важное для меня в этом кратком времени не являлось приходящим - оно было вечным. И реальность сегодня была благосклонна ко мне, как никогда! Подумать только - та, что закляла мои мысли о ней, то спотыкаться, то вихрем летать, дарит мне этот вечер! По правде, не думал, что со мной такое случится.
  
  - Тебе не нравится юриспруденция, верно? - спросил я, по сути, зная и так.
  
  - Как тебе сказать... Нет, - ответила она прямо, немного хмуря брови. - Просто отец всё распланировал ещё тогда, когда я в школе училась. Вот, окончишь, на юридический поступишь, диплом получишь - и я тебя к себе в фирму возьму под крыло. А я не стала противиться. Оно с одной стороны удобно конечно, а с другой не очень. Мне не интересно, а потому сложно учиться.
  
  Я изобразил объектив камеры пальцами, ловя девушку в фокус, намекая на её увлечение. Улыбаясь, Юля опустила взгляд, тихонько бормоча:
  
  - Глупо, да? Отец мой думает, что это глупо, мол, искусство - пустая трата времени, что этим не заработать, и всё в таком духе.
  
  - У меня мама так же думает, - признался я, дабы немного подбодрить. - Думает, что я сглупил. Я же лингвист, золотые горы мне вроде бы не светят.
  
  - Шутишь? Это же так классно! Вот ты сколько языков знаешь? - спросила девушка, едва ли не заинтриговано наблюдая за мной, в ожидании ответа.
  
  - Порядочно, но пока ещё не в совершенстве.
  
  Юля легко отмахнулась, подхватив меня под локоть.
  
  - Это дело времени. К тому же, не обязательно же ты должен всю жизнь старые книги да летописи изучать? Ты и переводчиком вполне можешь работать.
  
  - Вообще-то, первый вариант мне больше нравится. Я даже сумел навязаться на раскопки в это лето.
  
  - Серьёзно? Боже, как здорово! И куда поедешь?
  
   А я и не подозревал, что моё скромное подспорье способно вызывать столько восторга. Впрочем, эта девушка была способна и свет во тьме найти - всегда олицетворяя собой ясный светоч, визави всем бедам и невзгодам, находила в себе силы купаться в счастье ежечасно, всегда и во всём радуясь каждому мгновению жизни.
  
  - На Алтай, - ответил я, украдкой посматривая на Юлю.
  
  - Там очень красиво, - произнесла она, вдохновенно смотря в сероватое, предзакатное небо. - Всегда знала, что тебе с родителями повезло. Заяви я своим, что хочу в институт искусств, и у них бы, наверное, случилось по три инфаркта на брата!
  
  Мы уже подошли к клубу, около которого столпилась туча народу, на вид - поголовно школота в неформальном прикиде.
  
  Я глянул на противоположную сторону проспекта - там имеется вполне уютное кафе. Межуясь взглядом туда-сюда, взвешивая, и обдумывая, не заметил как шум в голове усилился, коварно забравшись в моё сознание, опять закололо руку и замельтешило в глазах.
  
  Пламя, всполохи огня скользили перед взором. А затем мне вспомнился мой давешний сон. Пожарище - вот, что это было за солнце на западе. А откуда, вообще, я знал, где восток, а где запад? У меня вдруг появилось ощущение, словно... дежавю, словно я уже был там, но погрузиться в эту мысль глубже, расшифровать столь странное ощущение узнавания, я просто не мог в силу обстоятельств. Так же, как не был способен нормально заполучить удовольствие от свидания.
  
  - Юль, а скажи мне, только честно, ты очень туда хочешь? - намекнул я взглядом в сторону клуба.
  
   Девушка немного наморщила носик, неуверенно поглядывая на меня.
  
  - Честно? Не особо.
  
  На некоторое мгновение, меня это озадачило.
  
  - Тогда почему согласилась?
  
  - А это не очень ли очевидно, нет? Странно...
  
  Юля покосилась на банер афиши у входа в клуб. Проследил её взгляд, и во мне заговорил Лёлик.
  
  - Твою мать...
  
  Вообще, я не часто цитирую Лёлика, но в этот раз просто не сдержался.
  Я - клинический профан.
  
  - Что? - обеспокоилась Юля, блуждая подозрительным взглядом по моему лицу. А я смотрю на неё, и понимаю, что так фатально ей, пожалуй, впервые не везёт с кавалером.
  
  - Да нет, ничего. Просто этот твой спутник на сегодняшний вечер полный кретин, - покачал я головой, переживая мощное по своей силе разочарование и даже стыдно неимоверно. - Да, при встрече обязательно выдам ему по щам, он заслужил.
  
  - Серьёзно? Ты не знал, что сегодня за день? - изумилась девушка, предельно чётко угадав причину моего замешательства.
  
  - Нет, я знал, что сегодня четырнадцатое февраля. Просто, для меня это обычный календарный день и... Ты наверное думаешь, что я чудик, да?
  
  - Нет, я точно знаю, - потешалась Юля. - И думаю, у меня есть идея, как уберечь моего спутника от раздачи по щам.
  
  Она нырнула за ворот шубки и вытянула цепочку. Её украшал какой-то кулончик. Стянув подвеску через голову, шипя что-то на свои буйные кудряшки, мешающие ей поскорее справится с цепочкой, она протянула её мне, повесив на пальце.
  
  Сообразив наконец, в чём эта идея заключается, я снял с себя серебряный жетон на шнурке. Мне его батя подарил, когда я ещё в началке учился.
  
  Только обменявшись подарками, я смог разглядеть кулон. Ангел. Маленький серебряный ангел - таких в любой церковной лавке продают. В который раз изумился этой девушке. А ведь она, по всей видимости, верующая. Почти уверен в этом, но понять почему - мне просто не по силам. Ведь, я же видел, как болезнь заставляет её страдать, привив ей зависимость от ингалятора. Вся её жизнь зависит от этой трубки с лекарством! Ко всему прочему, у девушки нет матери - женщина умерла, едва Юля успела сделать свой первый вдох, умерла двадцатилетней, прямо в сводах роддома, подарив миру истинное чудо - жизнь. Так, о каком милосердном создателе может быть речь?
  
  Почти незаметно для меня, Юля достала что-то из кармана и выбросила в урну. Но я заметил, и жест, и подарочный, перламутровый бантик.
  
  - А там что было?
  
  - Это уже неважно, - сияющая и довольная, она подхватила меня под локоть и припустила спешным шагом в сторону перехода на ту сторону дороги. - Предлагаю поберечь уши и просто выпить вина. А ещё там такие пирожные с вишнёвым кремом - пальчики оближешь!
  
  Видимо, думаем мы в одном направлении, раз Юля предпочла уютное кафе экспрессивной музыке.
  
  Мы просидели там не меньше часа, у меня в голове даже успело засточертеть от красного вина. Хотя, в том, как рубиновый напиток окрасил лёгким румянцем девичьи щёки, было нечто обворожительное.
  Мы услышали грохот и крики, едва я успел расплатиться по счёту.
  
  О том, что причина этому - огонь, я понял тотчас же, ещё до того, как в панорамном окне мне предстала яркая картина пожара во тьме, и паника выбегающих людей - дым объял проспект буквально за пару минут.
  
  Я не знал, что и думать.
  Поймав на себе потрясённый взгляд девушки, мне приходило в голову лишь одно - я, вероятно, нас спас.
  
  Наткнувшись взглядом на фигуру в чёрном, прямо среди машин полиции, пожарных и скорой, я узнал его моментально. Как? Среди паники и хаоса, он был неестественно мирным чёрным силуэтом в кружении пепла.
  Он стоял в пол-оборота, на фоне огня, и я обратил внимание на нечто странное, словно бы... он согнулся. Или это горб? Такое ощущение, что на спине ближе к шее (ежели таковая у этого существа имеется) есть выступ под широким плащём.
  
  И я впервые увидел его лицо. Мельком, совсем немного, но достаточно, чтобы понять - под чёрным капюшоном крылось вполне человеческое лицо.
  
  Он затерялся в этой вакханалии прежде, чем мы вышли из кафе. Юля совершенно испуганным взглядом металась по машинам, заполонившим проспект, и пострадавшим людям. К эпицентру пожара, - четырёхэтажному зданию довоенной постройки, - никого не подпускали, но вокруг образовалось столпотворение. Все охали и ахали, поражено, но с любопытством стараясь разглядеть, что же происходит в центре оцепления. Кто-то звонил по телефону, кто-то снимал на камеру.
  Первый этаж дома, где и расположен клуб, пожирал огонь: вырываясь из входа огромным жарким облаком, пламя стремилось вверх, рискуя перекинуться на всё здание. На втором этаже лопались стёкла окон, осыпая мокрый от талого снега асфальт внизу, пока пожарные гасили вспыхнувшее пламя, и храбро пробирались внутрь, к источнику огня, а врачи были заняты пострадавшими.
  
  Будучи в каком-то необъяснимом состоянии ужаса и стенания, я чувствовал, всем нутром чувствовал, что должен отыскать этого горбуна, или кто он там есть, узнать, кто они, и что со мной происходит, но только краткую долю секунды. Я так же знал, что должен проводить Юлю домой, доставить, как говорится, в целости и сохранности. К тому же, ощущение какого-то безумия вновь нахлынуло на меня - словно разум пересилил всяческие предрассудки.
  
  Но крохотная искра в глубине моего существа, та, что древнее меня, что заложена на уровне инстинктов, знала - это не последняя наша встреча.
  
  
  
  6.
  
  
  
  Едва мы покинули метро на станции, ближней к дому, как мне позвонил Лёлик - интернет уже пестрил сводками о происшествии.
  Успокаивая друга, что всё с нами в порядке, не вдаваясь в подробности того, что нас и не было в клубе, не мог не заметить, сколь задумчива и бледна была Юля. Хотя, удивительного в этом мало. И, по всей видимости, никто и не знал, где и с кем она провела этот вечер, ведь её телефон молчал. Впрочем, глупо было думать, что она станет распространяться кому-либо, куда, а главное с кем она идёт. Если честно, я слабо себе представлял, почему эта девушка, в принципе, согласилась идти со мной куда-то.
  
  Вообще, не так уж и часто Юлю можно увидеть в компании парня, она всё больше с подругами гуляет. Но порой, в выходной вечер, можно застать Юлю в сопровождении какого-нибудь молодого человека. Я за ней не слежу, нет. Просто замечал несколько раз. И чёрт, я ненавидел самого себя в такие моменты. Ревность, конечно же, меня пожирало это чувство, но что я мог сделать? Она, скорее всего, согласилась со мной пойти лишь по старой дружбе, так сказать. Ну, не любят милые девушки, таких парней, как я, не любят - это своего рода парадигма, - милые девушки любят роскошных придурков. А я очевидный пример того самого лузера: ботаник, очкарик, не особо-то смелый, и не сильный тоже. К тому же, далеко не состоятельный, даже не из обеспеченной семьи, и без шансов разжиться шестизначным банковским счётом - Кадуцей в руках зажимать мне не грозит.
  
  - Это, наверное, самый ужасный Валентинов день в твоей жизни, да? - спросил я, когда мы уже стояли возле Юлиного подъезда.
  
  - Знаешь, если отбросить кошмарное происшествие, то это вовсе не было ужасным днём, - немного скованно ответила девушка, сдерживая улыбку, что ей не особо-то удавалось. - К тому же, номер мой у тебя есть. И мы всегда можем повторить, - лёгкая улыбка угасла, и она добавила: - Только без всяких страшных инцидентов.
  
  Что это - вежливость или просто дружеское предложение? Может, я что-то не так понимаю? Чёрт, вся эта чушь, творящаяся со мной здорово меня тревожит. Я даже подумать ни о чём нормально не могу, всё задаюсь вопросом - что же я увижу, зайдя сейчас домой и осмотрев свою руку?
  
  - Ну да, - выдавил я из себя улыбку, переминаясь с ноги на ногу.
  
  Она подступила ко мне так неожиданно, и так близко, что у меня дыхание перехватило. Нежные, тёплые губы коснулись моих, и на краткий миг мне показалось, что я падаю с края земли в небеса.
  
  Я, конечно, целовался с девушками, что уж, я совсем, что ли, монах? Нет, разумеется, никакой я не монах, и всё это было. Просто, есть воистину великая разница между поцелуем ради поцелуя, и поцелуем той, на которую даже взглянуть лишний раз боишься.
  
  А я боялся её, всегда боялся, всегда робел перед ней, как недоросль, и до сих пор так! Уж не знаю, что там такого происходит, химия это, или душа, но видимо, когда по-настоящему влюбляешься, вообще на дееспособного мало похож.
  
  И этот краткий миг, сладостью поселившийся на моих губах, сокрушительно пал, прежде, чем я ответил на поцелуй, обращаясь медным привкусом крови. Солёная кровь, с металлическим холодным запахом мёрзла на губах. И шум в ушах что-то зачитывал мне, что-то почти узнаваемое, почти...
  
  "Кровавое море омоет гору..."
  
  Нега, от ощущения тепла и трепета, изничтожило непреодолимое чувство ужаса и горя, когда взору, будто слайд за слайдом, предстали обрывки кошмара.
  
  Всё было так нечётко вокруг, размыто, будто красно-серая палитра. Плёнка, целые ряды оторочены плёнкой, в кровавых пятнах и разводах. Истошные крики, плачь, мольбы. Я не мог вдохнуть, запах, не иначе свежего мяса, вонзался в ноздри. Яркий свет ламп резал глаза, то моргая, то зловеще треща над потолком. Я отодвинул занавес матовой плёнки, перепачканной кровью, с ясным чувством внутри, ясным желанием умереть.
  Я знал, где я и зачем я здесь, но будто наблюдал за собой со стороны, и не способен был прокрасться к этой истине, что-то не допускало меня к моим же мыслям.
  Происходящее было для меня по-настоящему жуткой сфинксовой загадкой.
  Отодвигая плёнку, я слышал слабые хриплые стоны, звучащие громогласнее хора из криков вокруг - громче выстрела на поражение. И глаза цвета виски, убили меня прежде, чем я их узнал...
  
  Паника.
  Я за всю жить никогда не испытывал ничего подобного, кажется, не существует такой степени ужаса. Как же я ошибался.
  
  Морок развеялся, но мягкость девичьих губ не согревала ком изо льда, что поселился внутри. Я обнял Юлю за талию, отвечая на нежный порыв, но что-то случилось со мной, молнией разбив этот восхитительный момент пополам. Молнией изо льда и страха. Мне всерьёз стало казаться, что в моих объятиях нет тепла, в моих объятиях - чистое отчаяние.
  
  Когда кто-то нарочито громко прочистил горло за моей спиной, я почему-то сразу подумал, что этот поцелуй мне дорого обойдётся. Жаль, не знал, сколь дорого, и не оттого даже, что, судя по реакции девушки, отпрянувшей от меня со скоростью метеора, - это Юлин отец стоял за моей спиной.
  
  Клубок из страха и безразличия встал мне поперёк горла. В тот момент мне было совершенно наплевать, что скажет этот мужчина. В тот момент я смотрел в глаза цвета виски, в глаза, не подозревающие о коловращении, творящемся в моей душе, и тонул в скорби досрочно. Это чувство было настолько беспощадным, словно сквозная дыра в груди наполнялась агонией, что я едва сдерживал вопль, рвущийся наружу.
  
  Окинув меня оценивающим взглядом с головы до ног, раз несколько, мужчина открыл подъездную дверь. Совершенно пунцовая девушка, не отнимая взгляда от пола, пряча улыбку, поджав губы, упорхнула в подъезд, спешно перебирая ступени лестницы.
  
  - Беркович, я всё, конечно, понимаю, но вам же не по тринадцать лет, в самом-то деле? Стоите тут, у подъезда зажимаетесь, а я потом, главное, удивляюсь, чего эти бабки-лавочницы кости Юльке перемывают...
  
  Я тогда только, уловив забавляющиеся нотки в его низком голосе, до конца осознал, что это было по-детски.
  
  - Виноват.
  
  - Родителям привет передавай, - бросил он заходя в подъезд, и глухо рассмеялся: - Хах, детки, а...
  
  Его смех тихим эхом доносился до меня, пока его не отрезала закрывшаяся подъездная дверь.
  
  Но меня мало интересовало, как он всё это расценил. Мне было не то, что не по себе, мне было так паршиво от того, как разрывается что-то внутри - разрывается от противоречий. До слабости в ногах. Даже февральский холод не мог привести меня в чувство и вернуть ясность мыслям.
  
  - Страшно было?
  
  Дикий мороз немедля пустился в пляс по моей коже, просачиваясь внутрь.
  Голос, звучание которого было противоестественным. Слишком чистый голос, настолько нейтральный и ровный, что невозможно определить пол его обладателя.
  
  И я прекрасно понял, откуда он исходит - из-за перегородки. Между мной и Чёрным Плащом был только бетонный блок, отделяющий вход в подъезд, и вход в подвал.
  
  Сердцебиение ускорилось, дыхание замерзло в лёгких, и я ощутил мощный прилив совершенно дикого, неопознанного чувства.
  
  Механически, абсолютно нехотя, будто наперекор себе, я повернул голову, отчётливо видя чёрный силуэт сквозь четыре, прорезанных в блоке, ромба.
  
  Ростом он был гораздо выше, мне кажется, метра два, не меньше. Хотя тот, которого я видел днём, ростом был не более моего. Этот же великан. Его голова, покрытая капюшоном, склонилась, поворачиваясь на меня, заглядывая в отверстие, и я, всецело увереный, что в тени капюшона кроется костлявая, был напрочь парализован, встретив глаза цвета индиго, что едва ли не горели. Скудный свет фонаря, падая на его лицо, подчеркивал невозможную скульптурность черт, вполне человеческих, но всё же чересчур семетричных.
  
  - А будет ещё страшнее, - произнёс он совершенно бесстрастно, и нечто очень странное затаилось в синих, как море, глазах. Шёпот в моей голове набирал обороты. Сердце принялось ломать рёбра, зайдясь отчаянным стуком, я вот-вот готов был сорваться с места, спасаясь бегством, но не мог шелохнуться, словно пригвозжденный. И руку пронзили тысячи спиц - чистая боль вспыхнула в каждой клеточке, заставляя мир померкнуть.
  
  Казалось, я умер.
  
  Картины невозможных событий обрывками проносились через мою голову, и если бы не адская боль, я бы поверил в свою смерть.
  
  Огромные тела обрушивались на землю, краснокожие, человекообразные, но величиной с гору.
  
  Белое, пуховое поле - целая степь до самого горизонта. А там, вдали, три солнца вряд - все разного размера и не светили, только висели в небе, как три розоватых капли в сиреневой воде. Сиреневое небо и лиловые солнца.
  
  Птичий клин вонзился в землю. Трещины разбежались паутиной, как медленно разбивающееся стекло.
  
  Горы горящих трупов...
  Смрад, кровавые лужи, огонь...
  
  "Т-р-р-р"
  
  Громкая трель выдернула меня из этого ада.
  
  Я подскочил, дыша так тяжело, словно мгновение назад за мной гнался поезд. Однако поезда не было, - только я в своей комнате; за окном царила глубокая ночь, и по столу вибрировал телефон.
  Дотянувшись до него, не выбираясь из кровати, не глядя, ответил на звонок.
  
  - Алло.
  
  - Привет ещё раз, - услышал я робкий тихий голосок. Отняв на миг телефон от уха, посмотрел на дисплей.
  
  Юля.
  И время-то было полодиннадцатого всего. Мы стояли у подъезда буквально час назад. А как же я... Как я домой попал? Я не помнил, только её поцелуй, и...
  
  - Нет, - ответил я, и только тогда почти параллельно со мной прозвучал вопрос:
  
  - Не разбудила?
  
  Повисла тишина, рушимая только мелкими помехами связи.
  Так, мне выходит, всё это приснилось? И не было никакого великана в чёрном?
  
  С замиранием сердца, я осмотрел, наконец, свои руки, но ничего чужеродного не обнаружил. Как и кусочка памяти, в котором я попал домой, переоделся и даже улёгся почивать, при том, что у меня давно уже вошло в привычку, поздно ложиться спать.
  
  - Ты извини за отца, если он тебе что-то наговорил.
  
  - Всё нормально, правда.
  
  Юля облегчённо вздохнула, а вереница мыслей из воспоминаний и отрывков снов закрутила аидову карусель в голове. Чувство разрывающей обречённости, безысходности, скорби болело в груди. Я никогда ни за кого столь сильно не страдал. У нас в семье не было никаких трагедий, старое поколение ушло из жизни, когда я был ещё слишком мал для полного осмысления смерти. Те деды, что ещё живы, вроде совсем не собираются на тот свет.
  
  Тот свет, - когда, интересно, я стал задумываться о загробном мире? Я знал столько мифов и легенд о мирах высших и нижних, что верить в рай или ад было, как минимум, глупо. Тем не менее, я вполне мог провести аналогию, будто две сплошные линии, объединяющие все сказания о нижних мирах и все о высших, не подгоняя желаемое под известное, а просто мне, в самом деле, представала аналогия, некая схожесть, но шибко размыто искрила идея, далёкая до полного осмысления.
  
  Мы немного поговорили с Юлей, но мои мысли омрачали псевдотеории. А мысли о ней омрачал дикий страх и чувство близкой скорби.
  
  Да что же это такое с моей головой? Я никогда не был таким параноиком, не было со мной ничего странного, я просто жил, учился, любил семью и грезил о прекрасной, но такой недостижимой девушке.
  И тут - бац!
  Жизнь перевернулась вверх тормашками! Какие-то двухметровые люди в плащах, провалы в памяти, то ли галлюцинации, то ли видения, отца опять дома не было! И матери, кстати, тоже.
  
  Заглянул в комнату к сестре, та, лёжа на кровати, уткнулась в ноутбук, обсуждая что-то с кем-то по скайпу, тем образом, что мои уши, знававшие множество языков, от этого диалекта русского могучего, просто-напросто вяли.
  
  - Эй! - взвизгнула Ксюха, завидев меня провалившегося к косяку. - Стучаться не учили!
  
  - Где родители?
  
  Раздраженно цокнув, Ксюха вновь уткнулась в экран.
  
  - Ладно, давай, адьос, завтра поговорим.
  
  Закрыв ноут, она сложила на него руки.
  
  - Отец в части, опять до ночи - звонил недавно. Мама к соседке ушла, отмечают они там.
  
  - Есть курить?
  
  У Ксихи от этого вопроса, зенки из орбит вылезли.
  
  - Чего?
  
  - Ой, да ладно, а то я не знаю.
  
  - Я думала, ты не куришь.
  
  - Я тоже.
  
  Фыркнув, Ксюха слезла с кровати, и нырнула в верхний ящик комода. Швырнула мне пачку "Винстона".
  
  - Спортсменка...
  
  Следом швырнула в меня комом из носков, но я оказался проворнее, и ком угодил в коридор. Ксюха, ворча, поплелась подбирать разметавшиеся по полу носки, а я, стянув с полки в прихожей отцовскую зажигалку, пошёл на площадку.
  
  - А ты чё такой загруженный-то? - спросила Ксюха, вслед, когда я переступал порог. Я, видимо, и правда, был жутко угрюмым, она обычно не интересуется моим настроением.
  Обернулся на сестру, что с каким-то подозрением взирала на меня, скрестив руки на груди.
  
  - А тебе давно кошмары снились? - ответил я вопросом на вопрос. - Тогда лучше не спрашивай.
  
  Выйдя на площадку, уселся на холодную бетонную ступеньку. Прикурив сигарету, ощутил давно уже забытую горечь никотина. Едва не закашлялся, всё же эксперименты с сигаретами дальше баловства никогда не заходили.
  
  - Ситри... Ситри...
  
  Эхо в подъезде множило мой тихий голос, а я всё крутил в голове это слово, в попытке отыскать аналоги, и, в силу моих знаний, их было чересчур много, настолько, что голова кругом. Всё пытался вспомнить девушку из сна, но её лицо никак не хотело всплывать в памяти. Белая туника была достаточно странной. Если взять исторические тенденции моды, так сказать, то это весьма походило на одежду древнего мира, подобные одеяния можно было бы даже отнести к древнему востоку, но фасон всё равно был странным. Может, мне представал какой-нибудь другой мир? Или я просто круто спятил?
  
  Выкинув сигарету, даже не докурив, я вернулся в квартиру. Ощущение чего-то крайне паршивого витало в воздухе гнетущими парами с оттенком меди.
  
  А тем временем, в интернете, по запросу "Ситри", выскочило такое, от чего жуткий лёд объял и сердце, и разум.
  
  
  
  7.
  
  
  
  Демоны "Гоетии"
  
  Я поначалу глазам своим не поверил, но рука, по наитию словно, нащупала шнурок с ангелом, поселившемся на моей груди.
  
  От латинского Ars Goetia - демоны, перечисленные в первой части магического гримуара "Lemegeton Clavicula Salomonis" - "Малый ключ Соломона" - опять-таки латынь! Конечно же, я был знаком с этими материалами, не подробно, но всё же знаком - просто, демонологией я никогда не увлекался, да и не ожидал я увидеть этого сейчас!
  
  Принц Ситри - один из семидесяти двух демонов, которых царь Соломон, по легенде, заточил в бутылке, - двенадцатый дух, великий принц. Якобы, при вызове заклинателем, появляется в начале с головой леопарда и крыльями грифона, но после того, как мастер произнесет заклинание, он может принять человеческий облик и при этом очень красивый. Он разжигает любовь мужчин к женщинам и женщин к мужчинам, и, если есть желание, он может также показать их обнаженными. Он управляет шестьюдесятью легионами духов.
  
  Вот и как я - разумный человек, мог поверить в подобное? Мне не пять лет, я не верил в сказки! И если кто-то видит нечто с крыльями грифона и головой леопарда, то этот кто-то либо под кайфом, либо шизофреник. Ну, или штатный учёный супер-секретной лаборатории, балующейся генетическими экспериментами. А я просто выжил из ума от перегруза, - только и всего!
  
  К чёртовой матери всё это!
  
  
***
  
  На утро я уже обивал порог поликлиники, взяв направление к невропатологу и смиренно ожидая своей очереди в коридоре.
  
  И потрясло меня вовсе не то, что я сбрендил.
  
  - Молодой человек, я ещё раз вам повторяю, - всё с вами нормально, - скучающе увещевал психиатр в больнице, к которому меня участковый невропатолог направил. Мужик в годах, восседая за светлым столом, бесцельно крутил результаты МРТ, явно ничего феноменального в моих мозгах не наблюдая. - Обследование никаких отклонений не выявило. Возможно, легкий стресс, переутомление, просто возьмите небольшой отпуск, отдохните - и сами увидите, что всё наладится.
  
  - А я вам ещё раз повторяю, что со мной что-то не в порядке, - гнул я свою линию, сидя напротив доктора. Чёрт его возьми, ну выписал бы мне уже какие-нибудь пилюли, да и дело с концом. Нет же, закланник Гипократовский, арканился!
  
  Прохладный кабинет в светло-голубых тонах поглотило мгновение тишины.
  
  - Вам что, повестка из военкомата пришла? - вздохнул доктор, смотря на меня тусклыми глазами. - Что-то рановато, вы обычно по весне, да по осени ко мне в клиенты норовите.
  
  - Да какая повестка, я студент! - выпалил я, неожиданно для себя, весьма нервно и громко. Прочистив горло, я машинально поправил очки за душку, и подался чуть вперёд, облокачиваясь на стол. - Говорю же вам, - продолжил я, уже куда более сдержанно, - у меня шумы какие-то в голове, едва ли не на голоса похожие, боли несуществующие, галлюцинации! Провалы в памяти! Со мной никогда такого не было!
  
  - Ну вот видите - не было, - покорно согласился доктор, не обращая внимания на мой заполошный тон, который даже меня удивлял. - А вы мне, едва ли не катаральную шизофрению описываете. Ступайте домой, Беркович, и как следует отдохните.
  
  В общем, стало ясно, что спорить с ним бесполезно. Доктора - они педанты, они ежели по факту не видят болезни в этих своих анализах, значит её и нет.
  
  Я был настолько измождён этими внутренними метаниями, в попытках понять, что же случилось со мной, что в конечном итоге просто забил. Если повторится, тогда и буду думать, а если то была единичная акция, значит верно - просто стресс, устал, переучился. Мозг штука тонкая - извилин много, а пашут не все. А когда из десяти процентов хоть один отказывает - то и вовсе тушите свет.
  
  Спустя неделю я уже и позабыл о случившимся, продуктивно поработал над дипломом, доводя до ума. Подтянул математику - за что спасибо Лёлику, сидящему на больничном. Починил два компа, в связи с чем немного разжился деньгами. Даже рискнул пригласить Юлю на каток в эти выходные.
  
  Но затишье, как оказалось, было затишьем перед бурей.
  
  В среду, когда мы с мамой и Ксюхой ужинали, а батя, после суток отсутствия по работе, отсыпался, у меня вновь этот шорох в голове распросонился.
  
  Не знаю, что мною двигало в тот момент, но я, проанализировав случай с Юлей, решил проверить одну гипотезу. Чувствуя, что левую руку иголками покалывало, и слыша, как нарастал тихий неразборчивый монолог, я осторожно обхватил маму за запястье.
  
  Смотря на неё, пытался разобрать шум в голове, и вдруг стены поплыли. Лишь едва завидев окровавленные плёнки, я захотел сбежать оттуда. Но на этот раз, я был готов, и был внимательнее.
  
  Всё происходило слишком медленно, я погружался целую вечность, будто на дно Марианской впадины, под толщу воды.
  
  И коснувшись дна, я видел всё смутно и крайне заторможенно.
  После недавнего посещения больницы, обстановка казалась очевидной. Эти своды принадлежали лазарету: и кафель, и кушетки, и люминесцентные лампы - всё напоминало больничные пенаты.
  
  Плёнка.
  Это были ширмы, отгораживающие кушетки, будто пчелиные соты.
  
  И кровь.
  Её запахом был пронизан воздух, солью оседая на губах и скапливаясь в лёгких тяжёлой, влажной эссенцией. Её следы виднелись всюду - в стыках кафеля, на полу и стенах, как бы не пытались их отмыть, на каркасах кушеток; прозрачная пелена ширм и простыни были окроплены зловещими рубиновыми каплями.
  Я до кровавых жатв - не эстет. Мне сложно было вообразить, что повлекло это море крови.
  
  Война?
  
  Болезнь?
  
  Всё в равной степени вполне вероятно.
  
  Кажется, кусочки льда западали между ударами сердца, пока скользила мысль о том, почему я видел это, и почему всё так... словно бы ненатурально.
  
  Когда мне предстало поле синей травы, я даже чувствовал её на ощупь, и мог контролировать движения. Здесь - нет. Я хотел отступить, пошевелить рукой - сделать хоть что-нибудь, но тело мне не подчинялось. Я даже не видел себя, вот даже ни краем глаза, словно и не было меня там.
  
  Навстречу шли двое в униформе - один писал в планшет для бумаг, второй толкал каталку перед собой. Я был не в силах оторвать взгляд от каталки - там, под белой простынёй, просматривались очертания тела, и на белой ткани постепенно проявлялись красные пятна.
  
  Мне становилось сложно находиться здесь, мысли тянулись, словно горячий гудрон, остановились, и всё поплыло пред взором.
  
  Морок рассеялся, лишь медное амбре крови всё ещё витало в воздухе, отравляя реальность. Я отпустил мамино запястье, замечая, как ошеломлённо та на меня смотрит.
  
  - Кли-и-им? Климушка, сынок, ты чего?
  
  Ксюха, сидящая за столом напротив нас, аж макаронами чуть не подавилась.
  
  - Бро, ты чё?
  
  Я отставил тарелку с макаронами и котлетой, так и не притронувшись к еде. Встал из-за стола, стараясь не выдать дрожь охватившую моё тело.
  
  Почему я видел это? Почему, коснувшись её руки?
  
  - Спасибо, мам.
  
  Мой голос дрожал. Поцеловав маму в макушку, я ощутил слабость в ногах.
  
  И провалился.
  Она кричала, так громко, что оглушала меня, и кровавая маска покрывала её лицо. Пальцы, вымазанные красным, сминали простынь под ней. Человек в комбинезоне и маске что-то поставил маме в руку, пока её тело изгибалось в истошном рёве.
  
  На внутренней части локтя осталась метка - три точки, образующие треугольник.
  
  "Ветра затихли, и пали вестники.
  Омыло море крови град, над кладезью,
  Там, где считают время в три луны те, кто не спят..."
  
  Я отшатнулся столь резко, что налетел на швейную машинку у окна. Плетёная чашка с нитками упала на пол, и клубки рассыпались по полу, раскатываясь по всей кухне.
  Две пары глаз обескураженно смотрели на меня; мама прикрыла рот ладонью, и тревога исходящая от неё била меня, усиливая потрясение от увиденного. Ксюха мигом подорвалась из-за стола и, подлетев ко мне, обхватила за плечи.
  
  - Клим, приди в себя, чёрт возьми! - Сестра встряхнула меня за плечи, так, что аж зубы клацнули. - Что с тобой?
  
  Столько истинного беспокойства я навряд ли когда видел на её лице.
  
  За моей спиной что-то грохнуло по стеклу. Обернувшись, обнаружил след от снежка, и машинально посмотрел на соседнюю крышу, ибо не каждый сможет забросить снежок до пятого этажа; но там никого не было. Отстранив от себя сестринские руки, я проскочил мимо неё, не сказав ни слова.
  
  Я не мог говорить, не мог находиться там, я вылетел с кухни в коридор, в спешке надевая пальто, и вышел прочь из дома, пока пластинка крутила в голове слова, что я не желал слышать.
  
  Она умрёт.
  
  Они умрут!
  
  Все мы! Все!
  
  Что-то случится, что-то движется на нас огромной волной на поражение. Великая беда, нас всех ждёт ужасная катастрофа!
  
  Я замер только в соседнем дворе, распугав стайку голубей. Сизокрылые взмыли в хмурое тёмное небо.
  
  Вестники.
  А ведь именно голубка принесла весть на ковчег - весть о новой земле, о суше, принеся веточку в своём клюве.
  
  О чём я думаю? Какая ещё катастрофа? Какая голубка?
  
  Схватившись за голову, стоя посреди улицы и, не беспокоясь о косящихся на меня прохожих, я не мог прийти в себя. Бабки на лавочке у подъезда пятиэтажки, зашепталась, поглядывая на меня. В этот миг я отчего-то вспомнил рассказ одной нашей соседки, из уст моей матушки. Вроде, какой-то её племянник страшно болел в детстве, врачи не могли ничего поделать, всё твердили, мол, медицина бессильна. И родители ребенка отвели к какой-то бабке, вроде как целительница, сильная, якобы, ведьма. В общем, только она и избавила ребятёнка от недуга. Якобы.
  
  Естественно, мой врождённый скептицизм не позволял отнестись к этому всерьёз. Но порой, видимо, стоит отбросить свой прагматизм и попробовать вкусить этот суеверный яд - яд для трезвого ума, что, подобно анчару, отравляет всё, с чем соприкасается.
  
  Я сел на свободную лавочку, подальше от трёх старых сплетниц, что какого-то лешего засиделись на улице допоздна, и залез в интернет с мобильного. Оказывается столько этих "ведьм". И порчу-то они снимают, и от алкоголизма лечат, и дерут-то, шельмы, втридорога! Я, сдаётся мне, неверно избрал профессию. Стоило в колдуны податься, деньги бы лопатой грёб.
  
  Рядом со мной приземлилось увесистое тело. Вздрогнув от неожиданности, повернулся на негаданного компаньона.
  
  - Здорово, Клим! - широко и нагло улыбнулся Витёк. Глянул на двух его вечных спутников.
  
  - Привет, ребят.
  
  Витёк закинул руку на спинку лавочки, за мной и развернулся в пол-оборота, упираясь кулаков колено.
  
  - Чего невесел? - поинтересовался он на старый манер. - Аль не рад нам?
  
  - Да, тут... проблемы, - замялся я. - Неважно.
  
  - О! Проблемы? Так мож это... порешать чё надо?
  
  - Или кого? - уточнил Серый, прокуреным басом, и вся троица заржала над "удачной" шуткой друга.
  
  Не успел я тактично отказаться от столь сомнительной помощи, как Витёк, ушло выхватил смартфон из моих рук.
  
  Впрочем, улыбаться он прекратил очень скоро, ибо вкладки открытые в браузере, были, прямо скажем, жутковатого содержания.
  
  - Так те, чё, бабка, что ли нужна?
  
  - Ну, вроде того.
  
  Мне стало так стыдно и неприятно, в том числе, от предчувствия не слабой увеселительной компании по мою душу. Витёк вернул мне телефон, почёсывая затылок, а у самого морда тяпкой, и глядел он на меня, как на дубину стоеросовую.
  
  - И на хера?
  
  - А чё, - подал голос Жид - коренастый такой паренёк, прятал руки в карманах пуховика, - помнишь, у меня в прошлом году, то ли пневмония, то ли ещё какая ерунда с легкими была? Даже в больницу ложили. Всё чего-то обследовали, а лечить, - ни фига не лечили. Думали загнусь. А мамка моя к какой-то бабке сходила, и как отщепляло. До сих пор, хоть бы хны.
  
  - Да харе гутарить, Жид! - издевательски рассмеялся Серый. - Бабка, ага. Разводи бобы-то!
  
  - А что за бабка? - решил я осведомиться. Жид несмело пожал плечами, поскольку Серый всё ещё скептически ухмылялся, а Витёк, немного недоверчиво косился на парня, хоть ничего против и не сказал, но явно подумал.
  
  - Так, возле стадиона живёт. К ней много кто ходит.
  
  Вот, и меня нелёгкая занесла к этой бабке, уже на будущий день.
  
  Жила эта ведьма в обычном домишке, в частном секторе за стадионом. Таких обветшалых, побелённых с синькой, домов со ставнями и верандой - тысячи. И ничего-то в нём особенного не наблюдалось. Снаружи. Хотя, кое-что меня удивило сразу же - во дворе не было собаки, как это обыкновенно бывает во дворах частных домов. Причём калитка-то, как и вся изгородь, весьма хлипкие, доски уже подгнившие и явно давно не крашены.
  
  Едва прикрытая калитка немного качалась, поскрипывая от ветра. Снега в огороде было полным-полно, хотя тропинка к веранде протоптана. Окна сплошь завешаны, причём тёмным.
  
  Поднялся на скрипучее крыльцо, постучался, раздумывая, а не плюнуть ли на всё это дело?
  
  Дверь распахнулась, являя на пороге пацана лет двенадцати: русый, лохматый, карие зенки воровато посмотрели за мою спину. Он шмыгнул носом, и спросил:
  
  - Тебе чего?
  
  А я стоял истуканом и понимал, что это полный абзац. Заурядный молодой студент, закоренелый скептик, так-то на минуточку, стоит и шапку мнёт на пороге бабки-целительницы, или кто она там есть. Ну, не идиот ли?
  
  - А, ты к бабушке что ль? - без моего ответа сообразил пацан. - Ну, заходи.
  
  Он отошёл от двери, пропуская меня на веранду, и вошёл в дом, оставляя двери отрытыми.
  
  - Ба! - крикнул он, и его неровный голос, явно на стадии ломки, отдалился. - Там к тебе пришли...
  
  Я огляделся в сенках - вдоль стены стоял раритетный комод цвета морёного дуба, застеленный бордовой скатёркой с бахромой; какие-то ящики, ведра. Под балки подвешены вязанки из трав, вениками свисающие с потолка, на стене стальное корыто и легендарный чулок с чесноком. В общем, сенки, как сенки. Вот только окна занавешаны плотными тёмно-синими шторами, и источником света служила лишь одинокая лампочка, по центру висящая прямо так, без плафона.
  
  Я прикрыл за собой входную дверь, утёр ноги об аляпистый половик в пороге, - явно кусок некогда большого ковра советских времён.
  
  Зашел в дом и немного окаменел.
  Мрачно так внутри, темно, хоть диагеновский фонарь зажги. Проблеск света виднелся лишь в конце коридора - там лохматый пацан застыл в дверном проёме.
  
  - Туда вон иди, - показал он направо и скрылся в комнате, закрыв за собой дверь. А там справа поворот. Чувствуя странный запах из смеси трав, сырости и чего-то ещё, осмотрел ковровую дорожку, застилающую деревянный пол, и благоразумно разулся, оставив обутки у порога.
  
  Вышел из-за угла, миновав тёмный коридор и воткнулся в шторы, служащие дверью, по всей видимости. Отодвинул тёмно-бардовую ткань, и в нос ударил запах жжёной травы, кофе и старости. Да-да, у старости есть запах, он может переплетаться с другими, но этот гнетущий, странный аккорд распознаётся моментом, на уровне инстинктов, ведь все мы явно или скрыто, но боимся старости. Боимся смерти.
  
  Небольшая комната, на первый взгляд, казалось, доверху набита всяким хламом. От асимметрии в тусклых, мрачных тонах, рябило в глазах, пока искорки не вонзились в зрение. Здесь горели свечи. Немного, всего четыре штуки и все в разных углах, на полочках. Я было подумал, что эти полочки похожи на иконостасы, или алтари, но довольно скоро моя догадка развенчалась, ибо пентакли имеют мало общего с религиозной атрибутикой. С христианской, по крайней мере, точно. Мне вдруг стало казаться, что та моя идея, плюнуть на всё это, была весьма хороша.
  
  У стены, завешанной громадным гобеленом без рамы, с изображением картины весьма эпической сцены войны, но мне не известной, стояла койка, обычная, панцирная, покрытая вышитым покрывалом и с подушкой, поставленной треугольником. Сразу как-то вспомнилось глубокое-глубокое детство: солнечное лето, деревня, бабушка с дедом, луг и речка. Вспомнились коренные жители, с их культурой, шаманизмом, легендами о духах и байками о Мэнке - снежном человеке. Так, на самом-то деле, тепло от этого стало. До тех пор, пока я не нашёл, наконец-то, взглядом, во всём этом этническом тёмном ансамбле, старушку со сморщенным, как высушенное яблоко, лицом. Она сидела за маленьким круглым столиком, ближе к дальнему углу. Её голову покрывал чёрный платок, завязанный как-то по-цыгански. Сухими костлявыми пальцами она тасовала колоду карт: по размеру они сильно отличались от обычных, и рубашка у них была странной, чёрной с красным узором.
  
  - А-а-а... - протянула скрипучим голосом старушка, даже несмотря на меня. - С чем пожаловал, ханурик?
  
  Вид у меня, наверное, не самый презентабельный был. Ещё бы, всю ночь не спал, ворочался, от мыслей только что на стену не лез. Лицо с утра осунувшееся, серое, не хуже чем у этой бабки, самого в сон так и клонило.
  
  - Мне в последнее время, видится всякое, - ответил я, осторожно подходя к столу, покрытому такой же бордовой скатертью с бахромой, как комод в сенках.
  
  - И что видится?
  
  Бабка отложила пухлую колоду, и вытянула из пачки на столе сигарету. Взяла мундштук и, приладив папиросу, прикурила от пламени свечи на столе. Мне не понравились её ногти - длинные, заостренные и, у основания ногтевой пластины, потемневшие, я бы даже сказал почерневшие, будто их прижали.
  
  - Да, когда как. Врач сказал - здоров, а...
  
  - А всё равно видится? - перебила старушка, впервые поймав мой взгляд. Я вздрогнул. Глаза, вроде бы, как глаза, просто светло-голубые, но в них не было времени. Этой бабке лет девяносто, а глаза, не то чтобы молодые, но в них отсутствовал тот мутный оттиск, присущий пожилым людям. Они были какие-то стеклянные, малоподвижные, и взгляд тяжелый такой, я если честно даже вспотел немного. Впрочем, наверное, жарко стало.
  
  Расстегнув пальто, я сел за стол напротив бабки. Она в течение минуты, не меньше, просто смотрела на меня этими неживыми глазами, потягивая едкий сигаретный дым через мундштук. Завладев старой, изрядно потрёпанной колодой, бабка, на изумление ловко, выложила несколько карт на стол, рубашкой вверх. Тогда лишь понял, по формату этих карт - это таро. Вообще, многими, конечно, легендами обросли эти карты, особенно их происхождение. По одной версии, появились они в средневековой Италии, по другой - в древнем Египте. Но достоверно, так и не установлена точка отсчёта истории таро.
  
  Мне показалось, что эта ведьма выкладывает карты в форме буквы "Ж" - фигура больно походила на жука. Старая ворожея взяла одну карту из комбинации на столе, не показывая мне; другую, третью. Затем она отложила оставшиеся карты, отстранилась, откинулась на спинку стула; мундштук завис у её тонкого рта, пока она рассматривала три карты в своей руке.
  
  В остатках колоды, точнее на их рубашке, я всё рассматривал узор, что-то в нём волновало меня. То был геометрический орнамент из девяти элементов связанных меж собой, вокруг автономной окружности. Мне это что-то напоминало, но я никак не мог сообразить, что конкретно.
  
  - Ну и что? - поинтересовался я, блуждая взглядом по "жуку" на столе.
  
  - Ничего, - ответила она, как-то глухо, не отрывая взгляда от карт.
  
  - Совсем?
  
  - Совсем ничего. Ступай.
  
  Растерявшись, я заискивал её взгляд, но она упорно смотрела на три карты, даже не двигаясь.
  
  - Но такого же не бывает?
  
  - Всю жизнь считала так же.
  
  Она подняла на меня глаза и сбросила карты на стол.
  
  Они были пусты.
  Просто чёрный фон оторочен золотом, без какой-либо символики.
  
  Я тяжело сглотнул, ощущая растущий хаос внутри из шока и паники, что сворачивал кровь в моих жилах. Меня так и подмывало глянуть остальные карты, я вскочил на ноги, ринувшись к раскладке на столе, но бабка меня опередила переворачивая комбинацию, карту, за картой - но ничего!
  
  Следом она рассыпала веером остатки колоды, и там символичные картинки были на месте.
  
  В её взгляде на меня читался благоговейный страх, будто сам дьявол стоял перед ней. Она старалась сдерживать это, спрятав за непроницаемой маской, но тихий ужас, исходящий от её окостеневшей, высушенной фигуры, был слишком очевиден. И очень заразителен.
  
  Горло сжалось, словно шею туго затянуло в хомут, сердце зашлось диким тамтамом в груди. Я почувствовал, как бисеринки ледяного пота покатились по спине, вызывая мерзкую дрожь в теле. Не проронив ни слова, я попятился, некрепко держась на ногах и, споткнувшись об свою же ногу, едва не упал. Я не ушёл, я просто умчался от туда.
  
  Со мной творилась какая-то чертовщина, я никогда всерьёз не смотрел на все эти суеверия, но прямо сейчас предельно чётко сознавал, что каким-то образом стал объектом дьявольского промысла! В ту же секунду, отрицание било меня по лицу, отказываясь от ядовитых предрассудков.
  
  Залетев домой, запыхавшийся и совершенно сбитый с толку, я пытался убедить себя в том, что эта бабка - шарлатанка, забавляется так, на старости лет. Скучно ей, вот она и нашла себе потеху. А врач мог и ошибиться - люди склонны к ошибкам, и доктора не исключение.
  
  Захлопнув за собой дверь, я стёк по ней на пол. Свесил руки с колен, видя, как из зала вышел отец, почёсывая живот, явно только проснувшийся после суток на работе. Увидев меня, батя подошёл, присел передо мной на корточки.
  
  - Сын, ты чего это? - спросил родитель, обеспокоено блуждая по моему лицу, и его грубый голос звучал мягче обычного: - Стряслось у тебя что-то? Ну, что ты, молчишь? Ай, давай, вставай. - Он выпрямился во весь рост, заманивая меня рукой. - Вставай, я тебе говорю, а то расселся, понимаешь ли, на полу...
  
  Поднявшись на ноги я поплёлся за отцом на кухню. Батя достал из холодильника бутылку коньяка, указал мне на табуретку.
  
  - Садись.
  
  - Пап, я...
  
  Отец со стуком поставил бутылку на стол.
  
  - Сядь, кому говорю.
  
  Перечить не стал - сел.
  Батя достал две рюмки с верхней полки светло-орехового гарнитура.
  
  - Ну что с тобой такое? Мне мать сегодня сказала, что ты совсем от своих книжек того... Ку-ку, понимаешь ли.
  
  - Может, - вздохнул я, стянув очки, и отложил их на стол.
  
  - Да ну, слушай бабу-то, ага, - иронично отмахнулся отец, начисляя по сто грамм коньяка в рюмки. - Много она, вишь ли, понимает! Нормально всё будет, закончишь ты свой институт, ты же умный парень, что ты, понимаешь ли, дуру-то гонишь? - он поднял свою стопку, словно в тосте. - Нормально, я тебе говорю, всё будет.
  
  В любой другой день, я бы, безусловно, с ним согласился. Всегда так было - нормально.
  Но ключевое слово здесь - "было".
  
  
  
  
  
  
  8.
  
  
  
  Бессонница открыла на меня охоту. Подобно тёмному ассасину, какая-то паранойя пасла меня всюду. И все - все кругом видели это, ведь я сам на себя перестал походить. За считанную неделю, я превратился в раздражительного отшельника, замкнутого в себе под громадный амбарный замок. Я перестал нормально есть, спать, думать, меня преследовал шум, он с маниакальным упоением шептал мне откровения, смысла которых я в упор не понимал. Да и не хотел. Я не хотел всей этой жути, я мечтал воротить назад удела своей жизни, своей нормальной размеренной жизни, плоской и наполненной сотнями старинных книг и родными людьми. Но треклятая делирия просто вбила меня в тёмный угол, сломав волю, оставляя тряпичной куклой, жалким подобием человека, читать мантры пустоте, только бы не слышать гласа дьявола. Всегда знал, что зло творение рук человеческих, что не существует никакого тотального высшего зла - человек и есть зло. Порой сам себе.
  
  Вероятно, не будь я таким упёртым, и поберег бы себя от самобичевания учением, с моей головой сейчас всё было бы в порядке. Вот только учёба никогда не была мне пыткой, я не истязал себя, я всегда впитывал знания с пристрастием наркомана, наслаждаясь информационным наркотиком, так где же и когда гранитный камень врезал мне по темечку? Врезал до той степени, что во мне заговорил дьявол, открывая мне страшные видения, что адом сущим вторгались в мою привычную укомплектованную реальность.
  
  Я отключил телефон, прекратил выходить из дома, даже в универ, проходя учебную программу не покидая стен квартиры, ссылаясь на трудоёмкую работу над дипломом, хотя и не касался его, зная, что только всё испорчу, пока в столь шатком состоянии. Но у меня всегда были книги, которые меня понимали с полуслова. Только это занятие и спасало меня - чтение. Едва заслышав шёпот, я начинал читать вслух, сталкивая в жестокой сече свет науки и мракобесие предрассудков. А треклятые строки стали проявляться на коже, с бравурным постоянством, и одной рукой уже не ограничиваясь - начертания проносились в такт чёртовым исповедям: по шее, рукам, торсу, - я чувствовал эти жала, ощущал, как они вонзались в мою плоть, проявляя неведомые знаки на коже; слышал их, видел! Но отрекался от всей этой фатальной ереси, читая вслух, пока в один из воскресных вечеров, в мою дверь не постучало спасение.
  
  - Клим, тут к тебе гости.
  
  - Мам, я занят! - крикнул я, продолжая читать, сидя прямо на полу своей комнаты, погруженный во мрак. - ...в тот же год, договор между...
  
  - Клим! - вновь окликнула мама, тихо добавив: - Обожди минуточку, ладно?
  
  Матушка вошла в мою комнату, и вырвала книгу из рук.
  
  - Клим, ну оторвись ты от своих книжек хоть на мгновение.
  
  - Да мама, ё маё, - бросился я, тут же, возвращать учебник истории, вскочив на ноги, - ну, что ты...
  
  Я заткнулся незамедлительно.
  
  - Привет, - и хрипло-сладкий голосок, обрушил мою крепость, обжигая светом демонов, захвативших мой разум.
  
  Немного смущенная девушка стояла за спиной моей матери, в дверях комнаты, и теребила серебряный жетон на браслете-цепочке.
  
  - Здравствуй, Юль.
  
  Ком, застрявший мне поперёк горла, от нахлынувших воспоминаний, прекрасных и ужасных, мешал говорить, а сердце отчаянно забившись в груди пленной птицей - ясно мыслить.
  
  Мама отложила книжку на стол и неодобрительно зыркнула на меня, прежде чем бросить уходя:
  
  - Ну, я пойду.
  
  Покидая мою комнату, матушка улыбнулась Юле, проходя мимо, и оставила неловкую тишину, которую только мгновение спустя, нарушила девушка, негромко спросив:
  
  - Ты забыл, да?
  
  Кармическая трансляция Лёлика, в моём подсознании, едва ли не билась головой об стену, изощрённо матерясь, когда до меня дошло.
  
  Сегодня.
  
  Я ведь сам, ещё в начале недели пригласил её - хотели сходить сегодня на каток.
  
  - Прости, - вот и всё, что я сумел сказать. Не найдя более подходящих слов в своё оправдание, я тяжело бухнулся на край кровати. Я устал, кто бы только знал, как я был истощён и морально и физически от этого сумасшествия. И даже не знал наверняка, безумец я, или провидец. Но раз задумывался о втором варианте, то ответ очевиден. И, сдаётся мне, я начал понимать сумасшедших, кончающих с собой - они просто устают. В безумии нет ничего увлекательного, ничего изысканного и возвышенного, оно загоняет в угол, лишая нормальной жизни, заставляет прятаться от мира, швыряя в беспросветное одиночество, и пожирает человека изнутри, медленно смакуя его страх. Безумие не питается разумом, оно питается страхом.
  
  Юля несмело прошла в комнату, кочуя взглядом где угодно, только бы не смотреть на меня. Я, наверное, сильно её задел, обидел, уверен, нет таких кретинов на свете, способных забыть о такой очаровательной девушке, светлой, как утренняя Киприда.
  
  Она подцепила издание Грибоедова со стола, рассматривая обложку, заправила кудрявый локон за ушко.
  
  - "Горе от ума"...
  
  Наши глаза встретились, и в её, пусть встревоженных, было столько тепла, и какой-то щемящей нежности, что заставляло моё сердце биться чаще, и мне становилось безумно стыдно, за своё упущение.
  
  - Да, пожалуй.
  
  ***
  
  Я не желал знать, почему эта удивительная девушка остановила шаг своей истории для меня. Почему просто не ушла и не вычеркнула навсегда, прождав меня десять минут - я не желал знать. От чего, тревожилась обо мне, ведь я совсем ничего не сделал, дабы заслужить эту заботу во взгляде янтарных, как заходящее солнце, глаз - я не хотел этого знать, ибо рассыпался от счастья снизошедшего на меня, и мракобесие отступало, в ужасе сбегая от света, ореолом окружающего мою маленькую Аврору.
  
  Она не была моей, не принадлежала мне, и я не имел ни малейшего права даже мысленно клеймить её, нарекая своей, но моё сердце принадлежало ей. Тусклое, никому не нужное, оно пылилось на заброшенной книжной полке, пока она не забрала его в свои ладони, и не отряхнула от пыли. И страшит меня то, что когда она откроет это сердце, ей предстанут все те отвратительные лики демонов, что засели в моей душе возведя тёмный пантеон.
  
  Я был испит до дна, удушающим мраком, слишком устал, чтобы двигаться дальше, но не настолько, чтобы совершенно жокрисовским образом упустить второй шанс. Пусть даже я, в принципе, неважный фигурист, и не самый интересный человек, обитающий в своём обособленном моно-мирке, - всё это не имело значения, пока она улыбаясь и звонко смеясь, тянула меня за руку по скользкому льду.
  
  Ледовую коробку освещали прожектора, и гирлянды крупных жёлтых ламп по всему периметру. Влюблённые пары, шумные компании друзей, семьи с детишками, давали весёлый бал, оживляя это место. А я просто радовался этой отдушине, позволяющей мне перевести дыхание, в побеге от своего сумасшествия.
  
  Отпустив мою ладонь, Юля затормозила, входя в поворот, прямо передо мной, и мелкие всплески ледяной стружки осыпали меня с ног до головы.
  
  Вязанная шапочка на ней, яркого лазурного цвета с помпоном и буйные каштановые кудри покрылись инеем; им же были тронуты подвитые ресницы, заставляя взгляд искриться и мерцать. Её лицо раскраснелось от лёгкого мороза; особенное внимание февральский вечер уделил малость вздернутому носу. Уверен, мой шнобель, он тоже вниманием не обошёл.
  
  Я успел остановиться, на расстоянии раскрытой ладони от неё. Клубы нашего морозного дыхания сплетаясь в танце, стремились ввысь и сияли, подсвеченные светом. Очки немного запотели, оставляя взору, лишь смутные очертания. Впрочем, без очков я видел ещё хуже чем сквозь запотевшие линзы - светлое девичье лицо так или иначе будет размытым, словно лёгкий акварельный набросок.
  
  Не иначе эфемерная аура лучилась вокруг Юли, создавая свечение. Она не была красавицей, она была феей.
  
  - Кажется... - немного задыхаясь, сказала она с улыбкой, - кажется я устала.
  
  - Немудрено, - усмехнулся я, - мы, уверен, набили здесь колею!
  
  Кто-то проехал слишком близко за моей спиной, и немного пихнул в плечо. И без того крохотное расстояние сократилось в разы, и казалось, взмах инкрустированных мелкими, зимними бриллиантами, ресниц - всё, что отделяло нас.
  Протянув руку, спрятанную в варежке цвета сочной бирюзы, Юля стёрла с линз тончайшую пленку наледи. Маленькая ладонь, облачённая в мягкую бирюзу, легла на мою щеку. Юля блуждала взглядом в моих глаз, словно желая отыскать что-то важное. Она казалась мне слишком юной в этом мгновении, просто я помню этот тёплый жест.
  
  Лет в одиннадцать, я здорово шваркнулся с велика во дворе (раз сотый на своём веку), да так неудачно, что пробороздил мордой лица, метра три. Естественно ободрал пол многострадального, и без того, не особо-то привлекательного. И я прекрасно помню этот момент, когда Юля заботливо обрабатывала, если это можно так назвать, ваткой, смоченной чистой минеральной водой, мои боевые ранения. Это запомнилось особо ярко, ведь то, был миг, определивший вечность - я остро почувствовал, что меня невыносимо тянет к ней, и что я хотел поцеловать её, не блезиру ради, и не из любопытства, а, действительно, при одной лишь мысли об этом, ощущал необъяснимый трепет и страх. И что-то ещё, непередаваемое, томное, слишком сложное, то, что дух захватывает, и поджигает кровь. Тогда я не особо ясно сознавал что это за ерунда такая, но представления, в целом, имел.
  
  Естественно, я постеснялся поцеловать её тогда. Но то было полжизни назад, где мы - беспечные дети, слепыми были ко всем ужасам мира сего, и сердцем ещё не прониклись к страстям.
  А сейчас, мне знакомы многие стороны этого мироздания, даже те, походу, что не каждому увидеть дано, и мне страшно, коснуться этих губ, не от того, что не смел, а потому лишь, что будет слишком больно вновь увидеть её смерть.
  
  Я столь долго убивал в себе эту мысль, но она вновь и вновь пророчила гибель, начертаниями неведомым почерком на моей коже, вселяя ощущение, словно бы её кровь на моих руках.
  
  - Юль!
  
  А ведь, я почти решился наплевать на риск галлюциногенной атаки...
  
  Юля встрепенулась, будто только что очнулась, и выглянула из-за меня. Девушка изумлённо округлила глаза, широко, приветливо улыбнулась, и я обернулся, чтобы узреть причину этого удивления.
  
  - Привет! - воскликнула Юля.
  
  К нам, на коньках подкатилась девушка в бело-синей "горнолыжке". Высокая, темноволосая с прямой, густой чёлкой. Заместо шапки, пуховые белые наушники. На лицо симпатичная, но неприятная, хотя, уверен, если стереть высокомерие, ситуация изменится в лучшую сторону.
  
  - Привет... - протянула брюнетка, улыбаясь, но не искренно. Карие глаза мигом прошлись по мне оценивающим взглядом, долго задерживаясь, не в глазах даже, а на оправе очков. - Вот так встреча!
  
  Мне казалось, я её знал, и судя потому, что приветствие брюнетки относилось и ко мне тоже, мы определённо были знакомы. Но я хоть убей, не помнил кто она такая.
  Девушки завели стандартный разговор: какими судьбами, как дела, что новенького, и всё в таком духе. Я чувствовал, что брюнетка, не испытывает огромного энтузиазма от этой встречи, хотя Юля была с ней предельно мила. Мне казалось, что цель эта встреча имела только одну, и когда брюнетка, выпытав информацию из Юли, принялась хвастать своими достижениями, подозрения оправдались - обыкновенное павлинье дефиле. Я, к тому времени, уже вспомнил девушку - она училась с Юлей в одной школе, в параллельном классе, и я пару раз видел её с Юлей, просто пять лет уже прошло, я её сразу-то и не узнал. И судя по её реакции, я - вообще последний парень, которого она ожидала с Юлей увидеть.
  
  Но тут уж ничего не попишешь. Даже, если снять с меня очки и приодеть - ничего не изменится. Ботан - не жизненное кредо, не хобби и не черта характера. Ботан - это состояние души. Я всегда буду гнаться за знаниями. Всегда буду думать больше, нежели говорить. Буду любить тишину, позволяя говорить только мысленному чтецу, чей голос - мой собственный внутренний голос, - пишет летопись в памяти, запечатлевая прочтённое.
  
  И мне нравится это, мне так уютно, удобно, я привык так жить, такова моя суть и вся моя житейская философия. А если я вот такой, какой есть не устраиваю кого-то, есть ли смысл наступать себе на горло, чтобы измениться?
  К тому же где-то глубоко внутри, я всё же лелею надежду, что кое-кому я нравлюсь и так - молчаливым чудиком. Хотя, в моей тяге к ней была толика эгоизма. Она же и не подозревает, что стала объектом притязаний безумца.
  
  ***
  
  Обратной дорогой, мы шли через парк. Фонари блёкло освещали нам путь, отбрасывая вытянутые тени на притоптанном снегу. Белизна искрилась в спектре радуги, тронутая тусклым светом, так же как загоралось сердце от её голоса и смеха.
  
  Резвясь, Юля запустила в меня очередной снежок. Ответил залпом нарочно целясь мимо, что она заметила и принялась возмущаться:
  
  - Ну! Так не честно!
  
  - Нет? - протянул я с сомнением.
  
  Пятясь от меня, Юля изобразила крайнюю степень негодования на своём лице, тыча в меня маленькой ладошкой в варежке.
  
  - Не честно! Ты нарочно поддаёшься!
  
  - Чем докажешь?
  
  Юля загребла в ладошки снег из сугроба вдоль дорожки, и наскоро слепила ещё один снаряд.
  
  - Встретимся в суде! - гордо вскинула подбородок, девушка, и запульнула в меня снежок. -Нанимай адвоката, мошенник!
  
  Мигом ринувшись к Юле, я предотвратил сооружение очередной снежной гранаты, перехватив девушку за талию.
  
  - У меня уже есть адвокат!
  
  Взвизгнув, Юля засмеялась, и узурпаторской подсечкой под мои ноги, ужасно не грациозным образом, определила нас в сугроб.
  
  И, клянусь, я не представлял её в роли адвоката. Её живой характер, никак не вязался с прагматичным образом адвоката. Она могла бы стать фотографом, дизайнером, да просто даже арт-директором где угодно. Просто художником
  она была по своей натуре, была в корни творческой, креативной личностью, но адвокат... Неужели Юлин отец не видит этого? Или всегда видел, но не желал замечать? Что такое с людьми? Почему каждый третий норовит изнасиловать чьи-то мечты? Что за блажь такая? Неужели так сложно сделать хоть что-то, дабы воплотить свои собственные грёзы в жизнь? Это же куда лучше, чем видеть воплощение мечты на странице не своего дневника.
  
  Хихикая в варежку Юля устремила свой взор ввысь, и я услышал тихую трель, прежде чем заметил на ком заострила своё внимание девушка. Снегири - две красногрудых птахи нахохлившись сидели на голой кленовой ветке. Так странно, что мы не спугнули их бухнувшись в сугроб. Шум вечернего города заглушал птичьи позывки - короткие свисты "фю" с красивым меланхолическим оттенком. Никогда прежде не задумывался как поёт снегирь, просто я мало смотрю по сторонам, моя вселенная сужена до размера буквы. Всегда так было, а сейчас что-то случилось со мной, и центр вселенной сместился, концентрируясь на кучерявой маленькой авантюристке. Но в какой-то миг, забвение улетучилось - я почувствовал, что девичий смех искажён дыханием. Тяжелым хриплым дыханием.
  
  Подскочив на ноги, я вытянул девушку из сугроба, её лицо ранее лишь тронутое румянцем, сильно покраснело, медовые глаза Юли немного слезились. Она обшарила карманы, и хмурость взгляда, сменилась испугом, молнией пролетев в глазах.
  
  - Выронила... - её сильно осипший голос, был пронизан еле слышным свистом. Юля согнулась упираясь руками в колени, ловя ртом холодный воздух.
  
  Я растерялся. Испугался.
  Сметая секундный ступор, я бросился к сугробу, но перерыв злосчастный снег, так и не отыскал ингалятор.
  
  Осматриваясь вокруг, зная что ни единой аптеки нет в ближайшем километре, я пытался вспомнить хоть один из безумных слайдов, что мог помочь мне сейчас. Но ничего, совершенно никаких намёков на эту ситуацию, никаких зацепов, подсказок. Я видел что угодно, кроме своей жизни, и был крайне беспомощен пред негаданно возникшей бедой.
  
  Я бросился вспять, не заботясь об утраченной в ходе поиска, шапке, туда откуда мы шли, рыская взглядом по запорошенной снегом тропе. Сам не понял, как сумел выцепить взглядом на белоснежном покрывале ингалятор, он лежал посреди аллеи сливаясь с белым снегом.
  
  Подхватив белую изогнутую трубку с баллончиком препарата, я поспешил к девушке. Юля, сидела на скамье, откинувшись назад. Запрокинув голову, она смотрела в небо, клубы пара улетая ввысь, цеплялись за голые ветки клёна. И тут я с ужасом понял, что не приближаюсь.
  Я шёл достаточно быстрым шагом, если не бежал, но ни один шаг не вёл меня к Юле. Я просто шагал на одном месте!
  
  Всё, абсолютно всё кругом замерзло в февральской стуже: редкие прохожие, частички снега в воздухе, пар запутался в ветках дерева, один я бессмысленно шагаю по хрустящему снегу, словно я персонаж компьютерной игры, застрявший в текстурах.
  
  "Бо-о-ом-м..." - давящий тяжёлый звук, глухой ударной волной обрушился на меня, он был осязаемым, и буквально придавил меня к земле, так что аж колени подогнулись.
  
  Я задрал голову вверх и отчетливо увидел огоньки в небе, красные огоньки присущие самолёту, но они не моргали. Самолёт в небе не двигался, будто завис над головами мертвой железной птицей.
  
  Переживая совершенное внутреннее крушение, я воротил взгляд перед собой и ослеп от яркого света. А в голове волчком закрутилась одна единственная мысль - она умрёт.
  
  - Может, скажешь мне, наконец, что мы делаем здесь? - тут же, услышал я незнакомый голос, не видя его обладателя в бесконечном море света. Но интонация, резанула мой слух идеальным калёным лезвием.
  
  - Есть точка, есть приказ - ждать. - ответил голос, более низкий и бесстрастный, но эти нотки в тоне...- Что, конкретно, тебе не ясно?
  
  Моё зрение привыкло к белому зареву, проявляя всё вокруг и оставляя размытые пятна перед глазами. Белые туманные разводы на хмуром, едва рдеющем в рассвете раннего зимнего утра, небосводе, и я мгновенно осознаю где я - я на крыше! На крыше пятиэтажки родного двора, той что напротив нашей! И в нахлынувшем чувстве дежавю, я не ощущал более ничего: ни холода, ни стылого ветра, ни свежего, морозного запаха зимы; я смотрел на свои руки, но не видел их, будто бы я бестелесный. Это не на шутку меня напугало, я завертелся, в поисках ответа, опоры, помощи, и всё это вмиг стало неважно.
  
  Этого не может быть...
  
  - Неужто, он даже тебе ничего не сказал?
  
  - Так говоришь, словно я особенный, - слегка надменно, парировал один из носителей чёрного плаща, обращаясь к другому.
  
  
  
  9.
  
  
  
  
  - Потому что так всегда, - расстроенно сетовала, как я полагаю, одна из причин моей смерти, мужским грудным голосом. - Все что-то знают, но никто ничего не говорит.
  
  Некто в чёрном - вторая из предположительных причин моей смерти, - повернул голову на своего двойника, стоявшего по правую руку.
  
  - Ты, будто не заметил, что наш вождь, вообще, в последнее время очень странный. Изъясняется исключительно загадками, на советах - ты видел и сам - немногословен. Я ничего не знаю. Велено ждать - это всё, - отрезал второй, но, судя по всему, не по значению.
  
  - А чего ждать? Или кого? Жнец, я просто не понимаю...
  
  - Прекрати, - глухо рыкнул названный Жнецом, - Думаю, не упустим, иначе были бы инструкции, которых нет, как видишь.
  
  То, что я абсолютно ничего не понимал, это маловажный фактор. А вот тот момент, что я лоб в лоб столкнулся со своими демонами, перекрыл мне кислород. Любому из них, стоит лишь голову повернуть, и они меня увидят - я буквально в десятке шагов от них!
  
  Я здесь, а она там! Совсем одна, задыхаясь, ловит крохи воздуха, не в силах вдохнуть жизнь!
  
  Чёрт!
  
  Мгновение, - и я сознал, что и сам не мог сделать вдох, при том, что это беспокоило меня лишь на уровне сигнальной системы, на уровне подсознания, на самом деле, мне не нужен воздух, я совсем не испытывал потребности дышать.
  Я старался осмотреться, но это выходило весьма скверно, я не чувствовал себя во плоти и плыл, будто по реке сна, но в одной точке вне времени и пространства.
  
  Сизая птица, пролетая мимо Жнеца, совершенно неожиданно замерла, просто застыла в воздухе в размахе крыльев, в полете...
  
  Жнец повернул голову, а что-то во мне начало обратный отсчёт, предугадывая мой приговор, ибо неизвестный в чёрной мантии немедля увидит меня. Но он лишь уставился на птицу и склонил голову вправо, более ясно показывая своё лицо - вполне человеческое лицо, но слишком острое, слишком выразительное. Я было подумал, что это именно тот самый, которого я встречал, ростом они были похожи, но нет. Это вовсе не тот жуткий "Валентин", что явился мне в Валентинов день, то ли взаправду, то ли во сне (в чём я уже не уверен); у этого глаза тёмного цвета, и брови, и волосы, торчащие из-под капюшона - белые, как пух лебяжий. И этот выступ на спине был, однако гораздо объёмнее, чем казалось ранее. К тому же, форма их фигур, даже под покровом широченных мантий с капюшоном наталкивала на форму треугольника - плечи были чересчур высоко расположены и явно непропорционально велики для общего строения тела, даже с учётом высоченного роста, не менее двух метров, и как бы ни выше, от чего существа в профиль казались крючковатыми.
  
  Глядя на птицу, словно пришитую в воздух, Жнец повёл бровью и скривил губы то ли в брезгливой манере, то ли в недоуменной. Рядом с ним произошла короткая вспышка, совершенно мизерная, мелькнувшая быстрее скорости мысли, и явила третьего. Вот его я узнал незамедлительно, по росту - он больше чем на две головы был ниже двоих своих спутников. Сдаётся мне, именно его я видел возле горящего клуба.
  
  - Что ещё за плуть? - возмутился прибывший, и его голос меня всерьёз поразил. То был чистый хрустальный голосок, но твердый как титан - не дать не взять ключевой источник, замёрзший в криогенный лёд.
  
  Жнец, не спеша повернулся на третьего компаньона, собираясь, было что-то сказать, но его опередили.
  
  - Здесь всё ясно: у вселенной обновление программного обеспечения, - заявил тот, что стоял дальше всех от меня. Прибывший малорослый, взялся уточнить своим хрустальным голосом:
  
  - Абгрейд персональных данных?
  
  - Как вариант, - определено забавлялся собеседник.
  
  Жнец склонил голову, и многозначительным жестом, сжал переносицу пальцами.
  
  - Знаете, всегда думал, что нам слабоумие не грозит, - пробормотал он, и поочерёдно окинул взглядом своих спутников. - Но глядя на вас двоих, я начинаю в этом сомневаться. Шутки в сторону, Валах, запускай аркан, - обратился он к существу по правую руку от себя.
  
  - Не могу, - со вздохом отозвался Валах. - Среда разряжена.
  
  А их миниатюрный пособник, тем временем увлечено рассматривал птицу, застывшую в воздухе. Протянув маленькую руку, он коснулся пернатой, и та покачнулась на весу. Жнец среагировал молниеносно, пронзив острым взглядом малорослого.
  
  - Сэла, - прошипел он, - ничего не трогай! Не хватало ещё, чтобы ты нарушила ход.
  
  Ох, так вот значит в чём дело - она! Это она - девушка или женщина... Одно ясно: половой принадлежностью эти существа не обделены. Вообще, если бы не их горбатость, я бы и не подумал, что они нелюди, но я словно интуитивно чувствовал что-то нечеловеческое в них, что-то безудержно мощное. Может, они и, в самом деле, какие-нибудь демоны?
  
  Пытаясь соображать более менее трезво, что весьма непросто в таких обстоятельствах, я, сознавая прекрасно, что это именно то самое утро, стоящее мне доброй трети нервных клеток и одной лампочки восьмидесяти ватт, искал глазами четвертого, однако в счёт узкого обзора нигде не мог его приметить. Но я же точно видел четверых. Хотя, утверждать что-либо в моём незавидном положении, навряд ли разумно.
  
  Сэла, чуть отойдя от края крыши, осмотрелась, и я - вне себя от страха, что вот-вот буду обнаружен, заметил красные, нет, не рыжие, а красные, как лепестки кровавого мака, вьющиеся волосы под сенью капюшона. Но её взгляд прошёл вскользь, словно... она и не видела меня.
  
  Они не видели меня, озарило наконец частичку сознания, отвечающую за сохранность жизни! Впрочем, в наличии оной, я уже не был уверен, ибо чувство невесомости было единственным связующим звеном с этим миром.
  
  Сэла, присев, столь ловко и грациозно, что, казалось, стекла струящимся шёлковым платком по глянцевой поверхности, осторожно потрогала снег ладонью. Плащ от её движений съехал, открывая взгляду тёмно-синие облачение, совершенно непонятного фасона, но определённо что-то облегающее, и ткань, как плаща, так и одежды под ним, весьма странной текстуры, словно бы совершенно матовой. Ткань больше была похожа на пыльный лист тёмной бумаги, с виду очень грубая, но текстура очевидно лёгкая и тончайшая. Я обратил внимание на её ноги - обувь напоминала сапоги на высокой шнуровке, но материал мало походил на кожу. Я в упор не понимал что это за горб - вблизи он ярко бросался в глаза, был странным, неестественным. Быть может, это какое-то снаряжение под плащом? Оружие, например? Они ведь говорили про какой-то "аркан"? Воображение от чего-то рисовало объёмные латы под мантией, как минимум на плечах.
  Только подумав об этом, я заметил оружие на плясе Сэлы: круглое лезвие - не менее двадцати сантиметров в диагонали, стальной обруч, с вмонтированным по наружному краю острым лезвием без зазубрин, но с треугольными прорезями в металле, и в одном из отверстий красовался лазурный кристалл. Уверен, такой круглый скальпель-бумеранг способен рассекать воздух, если его запустить - то, как скупые лучики утреннего солнца искрились на острие, не оставляло сомнений в ювелирной заточке этого орудия. Как обруч не изрезал плащ, я слабо себе представлял.
  
  Захватив пригоршню снега, Сэла размяла его в ладони, цепко осматриваясь вокруг. Её глаза, напоминали собой яркий синий нефрит, или сочную бирюзу, они сияли, словно морская волна в лучах солнца. Присмотревшись к Жнецу, я отметил, что его тёмные глаза имеют лиловый оттенок, фиолетовый, у людей такой встречается крайне редко, к тому же, у всех этих существ необычные радужки - они словно отражают свет, оттого цвета их глаз кажутся неправдоподобно чистыми и яркими.
  
  Но особенно меня цепляло за живое, лицо Сэлы - её кожа была усыпана еле заметными веснушками. Брало на крючок под рёбра, ибо я знал, что центр моей вселенной на волоске от погибели, а я не могу ей помочь.
  
  Молниеносно воспрянув во весь рост, столбом чёрной материи, Сэла проворно швырнула снежок вдаль.
  
  - Сэла! - рявкнул Жнец и, грубо схватив её за запястье, отточенно заломил руку ей за спину. Это было столь дико, совершенно жестоко по отношению к существу, гораздо меньшему в сравнении с ним, к тому же, явно "своему" то, что грозит мне - чужаку, в случае обнаружения, и думать боязно.
  
  Жнец склонился к её уху, тенью нависая над чёрной фигуркой:
  
  - Твоя беспечность, Сэла, становится опасной, - отчеканил он, стальным голосом, - Хоть изредка отдавай отчет своим действиям. Такие выходки неприемлемы, с ходом не шутят.
  
  Она лишь криво ухмыльнулась и покосилась на снежок, повисший в воздухе, буквально в метре от окна на пятом этаже дома напротив - окно нашей кухни.
  
  - Временная яма, - заявили Сэла с Валахом в один голос, и когда он наконец повернулся, явив мне своё лицо, я всерьёз оторопел.
  
  - В точку, - подтвердил Валах, обнажая жемчужно белые зубы в широченной улыбке, - Но не здесь. Навскидку, провал через пару недель, здесь только отголосок, волна.
  
  Белозубая улыбка впивалась в мой взор, заодно с белыми глазницами, ведь его лицо было кофейно-тёмным - он был чернокожим, именно чернокожим, как эфиоп! Да и черты лица были соответствующие: довольно выдающиеся бровные дуги, антрацитовые, просто непроницаемо чёрные глаза, широкий нос, скулы высокие, мощная челюсть, большой рот. Он принялся отточенно жестикулировать, и я увидел ладони, на порядок светлее шоколадной кожи - всё в точности, как у темнокожих. Выходит, они люди?
  
  - Через пару недель от "сейчас", ты нам хочешь сказать? - с сомнением переспросил Жнец. Валах уверенно кивнул, следом прекратил свои странные артикуляции и призадумался, потирая подбородок.
  
  - Что за причуда? Потенциал, судя по таким помехам должен быть на уровне тонкой матери, но он явно невелик и, вообще, практически не задействован. Что это за место? - спросил он, заглядывая за край крыши, - И существа странные...
  
  И Сэла и Жнец сосредоточились на Валахе, в мгновении загробной тишины.
  
  - А, ты, разве... - Жнец, осёкся и отрывисто усмехнулся, - Ты, что же, людей никогда не видел?
  
  Валах замотал покрытой капюшоном, головой, что-то рассматривая внизу.
  
  - Я их иначе себе представлял.
  
  - Как? - иронично фыркнула Сэла, - С тремя головами и щупальцами? - потешалась она, изобразив пальцами упомянутые конечности.
  
  Снисходительно взглянув на Сэлу, темнокожий, несколько раздраженно цокнул.
  
  - Нет, но я думал, они внешне ближе к толтекам или альвам.
  
  - Так и есть, - Сэла безразлично пожала плечами, - Отличия, разумеется, у каждого вида свои, но нечто общее имеется.
  
  - А здесь всегда так холодно?
  
  Сэла выставила ладонь на Валаха, закатив глаза в небо.
  
  - Валах, избавь меня от географического экскурса. Если так интересно, посмотри в архивах.
  
   Крыша вновь погрузилась в тишину, нарушаемую только слабым ветром - я мог слышать его, но не осязал. Мысленно, я сжимал хрупкую надежду, что кто-то поможет Юле. И только следом, до меня дошло наконец - временная яма. По крайней мере, я надеялся, что ассоциации меня не обманули, и там, в воскресном вечере, время остановило свой шаг. Вот только...
  Снежок прилетел в наше окно много позже "этого утра". Я запутался, не было ни малейшего шанса размотать для себя этот клубок. Всё это было за пределами моего понимания, противоречило здравому смыслу, я совершенно ничего не знал: ни кто они, ни даже кто я сам, и почему всё это творится со мной. Врождённое любопытство, толкало меня приблизиться, дабы рассмотреть существ во всех деталях, раз уж я незрим для них, но я не знал, как это сделать, ведь совершенно не ощущал тела.
  
  Сэла вмиг встрепенулась, бросила взор в мою сторону, но явно смотрела сквозь меня, хотя весьма хмуро и внимательно.
  
  - Прислушайтесь, - шепнула она, не отводя взора от одной точки, но боюсь, имела она ввиду нечто совсем другое - меня.
  
  Жнец витиевато отмахнулся, другой рукой, слегка откинув чёрную ткань плаща, обнажая ножны с клинком на поясе, чьё навершие серебряного эфеса украшал самоцвет сочного фиалкового цвета.
  
  - Это у меня - неисправность, ты же знаешь.
  
  Нечто белёсое мелькнуло прежде, чем ткань плаща вернулась в прежнее состояние, скрывая оружие. Озарение импульсом прошло по моему существу. Глаза. Камни инкрустирующее оружие, цветом идентичны цвету глаз владельца. И этот клинок...
  
  - Жнец, - подал голос Валах, и тут я увидел причину этих его жестикуляций - в его ладонях сочилась светом голубая сфера.
  
  - Запускай аркан, - моментом скомандовал Жнец.
  
  Валах отстранил руки от сферы, хотя и не касался её, она лишь зрела между его ладонями. Голубой шар повис в воздухе, и свечение исходящие от него имело звук: тонкий, будто белый шум, но значительно громче, и звуковой поток был не монотонным, а неравномерным и волнообразным - тот аккорд, что присущ тембру голоса этих неведомых существ. Они не были людьми, и демонами они тоже навряд ли были, эти существа словно иноземцы, словно... пришельцы. Или не совсем. Я пытался уследить за сумбурными мыслями насчёт их происхождения, ведь их трапециевидное строение стало мне что-то напоминать, нечто абстрактное, нереальное... пугающее.
  
  Сфера, витая в воздухе, сильно дрогнула, и я узнал этот перегруженный звук "Бо-о-ом", что издал этот шар. Валах тотчас же спохватился, прекращая исследовать взглядом окружающую местность. Он ткнул по сфере, и она расщепилась на три маленьких звезды, что купались в свете своих лучей, будто крохотные солнышки. Страждущий узнать, что это за неведомая сила, я пытался всматриваться в зарево, но ничего не видел, кроме бесконечного сильного света. Одна из сфер стала меняться, переживая метаморфозы, и звук стал более шипящим. Это мигом привлекло внимание Валаха.
  
  - Есть. Что-то есть, и это... немного далековато, - договорил он, скомкано.
  
  - Сколько? - бездумно спросил Жнец, пристально изучая взглядом висящий в воздухе снежок.
  
  - Пять.
  
  - Метров, часов, лет - поподробнее, можно? - с лёгким раздражением потребовал объяснений Жнец. И когда темнокожий ответил:
  
  - Тысячелетий.
  
  Сэла резко вскрикнула:
  
  - Сколько?!
  
   Жнец, зажал ухо, недобро зыркнув на Сэлу:
  
  - Я не глухой, незачем так орать, - проворчал он, и с мрачной усмешкой обратился к Валаху: - Интересное у тебя "немного".
  
  Валах, не обратив внимания на слова своего спутника, принялся ловко орудовать пальцами, почти не касаясь сферы. Словно урвав клочок света, он лёгким движением пустил мизерную вспышку к Сэле, не отвлекаясь от кропотливых манипуляций.
  
  - Что это значит? - только и спросил он.
  
  Сэла развернула вспышку, и мне показалось, что в свете я заметил смутные очертания, просто силуэты.
  
  - Инородное тело, - ответила она отвлеченно, но тут же едва ли не носом прилипла к сфере, увеличивая её в диаметре одним жестом пальцами, как по сенсорной консоли. Жнец, бросив короткий взгляд на светящийся шар, достаточно угрюмо перевёл взгляд на Сэлу.
  
  - Насколько мне известно, аарин, человек - не инородное тело.
  
  - Да ты посмотри для начала, куда его отбросило! - загомонила Сэла, тыча пальцем в сферу, - А теперь на облик его посмотри!
  
  Жнец явно недопонимал сути некой проблемы, и просто спросил:
  
  - Может мираж?
  
  - Скорее всего, потому что это просто чертовски невозможно, - усмехнулась Сэла, хотя интонация её голоса вовсе не была уверенной.
  
  - Ладно, - заключил тем паче Жнец, и указал на Сэлу, - Ты - с донесением.
  
  - Волны нашёл идентичные, - вновь оживился Валах, играючи манипулируя сферами света. - Разница - семьдесят лет, всего.
  
  Жнец, глядя на укротителя сфер, угрюмо хмыкнул:
  
  - Всего? Слушай, меня беспокоит твоё восприятие времени.
  
  - Это так удивительно, правда? - с иронией бросила Сэла, за что поплатилась грозным взглядом аметистовых глаз.
  
  - Ты почему ещё здесь? - прошипел Жнец, резко на слух.
  
  - Потому что я - полководец? И вообще - эта территория под моим крылом. Приказ я выполнила, а теперь, если позволите, у меня есть дела здесь.
  
  Развернувшись, Сэла направилась к противоположному краю крыши, запуская руку под плащ и зажимая обруч в районе лазурного камня.
  
  - Все твои дела здесь, скончались с арестом Григори! - возмутился Жнец, - Куда ты собралась? Вернись сейчас же!
  
  Григори. От чего это так знакомо?
  Задавая себе этот вопрос, я не ждал такого ответа на него, от слова совсем.
  
  Те, кто не спит - "ирин", с древнееврейского, - так люди прозвали во времена, что сейчас зовут библейскими, своих хранителей. Их так же нарекли Стражи Григори.
  
  Мировоззрение прокрутилось бешеной центрифугой сотню раз, пока, наконец, не замерло, подобно перевёрнутым песочным часам, и песчинки, посыпались вниз, начиная новый отсчёт.
  
  Четыре ветра.
  Четыре ангела.
  
  Шелохнуться боясь, я ощутил прилив всеобъемлющего дикого чувства. Это даже не страх, а могущество, та безудержная мощь, что источали эти существа, и я ощущал себя ничтожным атомом на просторах великого вселенского бытия, от одной только мысли - той, что пронзила мой разум, и реальное изменило форму.
  
  Ангелы существуют.
  
  В этот миг я понял просто кристально ясно - ничего уже не будет, как прежде, что моя жизнь с этой секунды ляжет на иную плоскость.
  
  Мне безудержно захотелось сбежать от этой иррациональности тысячу раз, сбежать отсюда, но я не мог, будто бы некая сила заточила меня в текущей действительности, принять которую было равносильно признанию полного фиаско личных убеждений. Но, кажется, эту партию, я проиграл априори.
  
  - Знаешь, что меня беспокоит даже больше твоего восприятия времени? - обратился Жнец, к Валаху.
  
  - Её поведение?
  
  - Заметил? - хмыкнул он мрачно, - В иное время, мне кажется её отец - Сатана. Она безнадёжна.
  
  - Я всё слышу! - крикнула Сэла, легко выскакивая на самый край парапета. Жнец, обернувшись, злобно добавил:
  
  - И бесполезна!
  
  - Жнец, а я, кажется, понял, - привлёк внимание Валах, разворачивая масштабную модель из сферы, образ которой был более чем ясный - Земля. - Полигон. Эту местность подготавливают, понимаешь? Такие перебои противоестественны, они из разряда других технологий, несоизмеримых с местным энергетическим потенциалом. Потому такое сильное искажение.
  
  Сэла, застыв на крае парапета, казалась каменной статуей, на фоне рассвета, пока Жнец, проведя ладонью по лицу, буквально выплюнул:
  
  - Вот, отрок... - переведя дыхание, от чего приподнялись широченные плечи, Жнец развернулся на пятках лицом ко мне. - Нет, о чём-то подобном я, естественно, догадывался, - пробормотал он, будучи очень озабоченным и хмурым, - но почему здесь?
  
  - Самаэль не глупец, - ответил Валах, собирая световые сферы в единую форму, - он знает, что на другом поле им не выстоять против нас.
  
  - Заткнулись, - холодно отрезала Сэла. - Оба.
  
  Чёрная статуэтка кошачьим манёвром соскользнула с парапета и опасливым шагом направилась прямиком ко мне, изымая острый обруч из-за пляса. И я ничего не мог сделать, распятый в пространстве безвольной марионеткой. - Нет, мне не показалось.
  
  - Что на сей раз взбрело в твою голову, Сэла? - бездумно поинтересовался Жнец, вряд ли сознавая её правоту.
  
  - Здесь кто-то есть.
  
  Лишь в это мгновение Жнец бросил прямой взор на меня, хотя и смотрел сквозь. Следом он пронзил взглядом исподлобья Сэлу.
  
  - Даже не думай. Мы здесь инкогнито. Выйдешь в эфир и я, клянусь, надеру тебе перья!
  
  Визави прямой угрозе, Сэла проделала решительный шаг в мою сторону, и Жнец, метеором отбросив полы мантии, выхватил меч из ножен, манёвром смертным недоступным. Одни оборот в руке, поразил меня в долю секунды, ничуть не меньше осознания их природы. Всего один оборот, - и внушительного вида клинок, распался на конструкцию, что проходя по круговой траектории в воздухе, собиралась в лук, чья стрела в натянутой тетиве нереально скоро была направлена Жнецом прямиком на Сэлу.
  
  - Я хочу пустить стрелу прямо ей в затылок, - сдавленно, сквозь зубы произнёс Жнец, держа Сэлу на прицеле, - дико хочу, что мне делать, Валах?
  
  Оный положил руку на плечо лучника, и умиротворённо ответил:
  
  - Дыши, Жнец, успокойся. Мы просто все очень устали, - увещевал он мягким опасливым тоном, словно уговаривал самоубийцу отойти от обрыва. Свободной рукой, Валах плавно подтолкнул лук книзу. - Давай, брат, опусти лук - ни к чему это.
  
  Жнец, следуя совету Валаха, опустил оружие, но, не снимая стрелы с тетивы, и только на мгновение, уже в следующем, вновь поймав Сэлу на кончик стрелы, ведь та совершенно точно не собиралась подчиняться воле Жнеца. Она вторглась в моё личное пространство, находясь в считаных сантиметрах от меня.
  
  - Успокоился? - поинтересовался тем временем Валах у Жнеца, но тот не реагировал, держа Сэлу на мушке. - Жнец? Жне-е-ец? - с беспокойством протянул Валах. - Брат?
  
  Жнец так резко дёрнулся, что я было, подумал, что стрела уже торчит из головы Сэлы.
  
  - Да какое тут спокойствие?! - выпалил он, опуская лук, но держа орудие наизготове, на что мне стало совершенно наплевать, ибо Сэла в крошечном расстоянии от моего плеча, буквально в миллиметрах. Я чувствовал это, неизвестно почему, но некое напряжение особым током искрило вокруг меня, когда она была так близко. Не с чем несравнимое ощущение, думалось, если опасно близко поднести руку к оголённому проводу, нечто подобное можно ощутить, и то навряд ли это сложное энергетическое напряжение уместно сравнивать с пресловутыми "двести двадцать".
  
  - Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, - скользнул тихий и достаточно зловещий шёпот Сэлы вблизи моего уха, - и ничего не бывает потаённого, что не вышло бы наружу. [1]
  
  И когда она протянула руку, мне показалось, что я ощутил циркуляцию в области сердца, словно она захватила его в руку, и как подобное представлялось возможным, моему разуму было темно.
  
  Вспышка ярче сияния тысячи звёзд ослепила меня, но, не причиняя боли глазам, и так же стремительно угасла, проявляя всё вокруг.
  
  Февраль. Вечер. Аллея. И я в окружении трёх вооружённых ангелов.
  
  Глоток стылого воздуха, и близко не стоял со льдом, сковавшим мою шею - чётко к моему кадыку прижималось лезвие меча. Я чувствовал, как сердце, грохочущее прямо в горле, царапалось об острое лезвие, и струйка крови потекла за ворот. Я знал, что это Сэла, за моей спиной, ибо Жнец, стоя напротив, направлял стрелу, заряжённую в лук, казалось, прямо мне промеж глаз.
  
  В руке Валаха была длинная плеть, цвета стали, что бликовала в свете фонарей, будто покрытая колючей наледью. А в моей ладони зажат ингалятор, - всё в точности так, как было, прежде чем меня швырнуло в клетку с палачами. Всё. Кроме ангелов и абсолютного крушения мировосприятия.
  
  Мой взор мигом скользнул на скамейку, где в стазисе застыла девушка, заставлявшая моё сердце биться чаще. Та, что так и не услышит от меня "я тебя люблю", не потому что я трус, а оттого, что я всяко не жилец.
  
  Моё сердце самоотверженно колотилось в груди, отсчитывая финальные аккорды пляски смерти. Я зажмурился так сильно, что от перенапряжения могли полопаться капилляры, что маловажно, когда стоишь на плахе с заплечных дел мастером прямо за своей спиной. Леденящий душу холод, в образе клинка, исчез с моей глотки, и хрустальный шёпот, оксюмороном с тёплым дыханием, полоснул ухо острым студёным осколком:
  
  - На колени.
  
  
  
  
  [1] - Библия. Новый Завет. Евангелие от Марка. 4:22
  
  
  
  10.
  
  
  
  "Нужно, как можно дальше кинуть ингалятор", - пролетали мысли в уме, со скоростью шальной пули: "Добросить, как можно ближе к ней". Параллельно я боролся с дрожью, пробирающей до самого костного мозга и с приступом тошноты на фоне лютой паники, умудряясь философствовать на тему: "где же я так оступился или за какие грехи Дамоклов меч завис над моей головой". И самое страшное, что это, на хрен, не было метафорой!
  
  Сам я уже не владел своей жизнью, и понимал это предельно ясно, так пускай хоть с ней всё будет в порядке. Осторожно опускаясь на колени, ибо выбора мне никто не предоставлял, я полностью игнорировал чувство унижения, и приподнял руки, показывая, что я безоружный. Чтобы навредить кому-либо, ингалятором нужно очень сильно ухитриться, мне лишь надо кинуть его Юле. Всё - вот и весь гениальный план.
  
  Сэла, вышагивая из-за моей спины, свободно держа клинок остриём вниз, рывком отняла у меня ингалятор. Я только и видел, как на середину тротуара перед скамьёй приземлилась трубка, сливаясь со снегом, в скудном свете фонарей. Намеренно это было сделано или нет, меня уже не волновало. С моих плеч действительно свалилась гора, и как бы ни хотелось умирать, но, по крайней мере, где-то на задворках сознания, зарождались мысли, как следствие мировозренческого переворота, о том, что совесть моя стопроцентно чиста, авось, где и зачтётся.
  
  - Извините, что нарушаю эту идиллию, - несколько встревоженно обратил на себя внимание Валах, косясь по сторонам, и будто бы сверяясь с чем-то в светящейся сфере, - но так не должно быть. Мирта не отслеживает наши перемещения.
  
  - Да что ты говоришь... - мрачно отозвался Жнец, опуская лук и подступая ко мне. - Давайте решать проблемы по мере их поступления.
  
  Пар - я не обратил на это внимание, в свете дня! Но как бы я не был напуган и растерян, сейчас я чётко видел это, и противоречие было воистину паралитического эффекта, - от их дыхания поднимались кубы пара. Что было просто невозможно, немыслимо, ведь по идее ангелы -бестелесные духи! Визави общепринятой догме, Жнец грубо схватил меня за запястье. Хватка была столь мощной, что хрустнул сустав и руку пронзила острая боль. Вздрогнув, я зажмурился до красных вспышек, и крепко стиснул зубы, сдерживая болезненный стон, а в голове монотонно зашумело. Боль смешалась с покалыванием кожи и очередной тяжёлый от страха, вдох, не достиг лёгких. Послышались звуки: то ли стрекот насекомых, то ли приглушенная птичья трель, а может всё разом. Заместо темноты с рубиновыми всполохами, я увидел песок под ногами, хотя мгновение назад стоял на коленях в снегу.
  Проведя взор, пред собой, уткнулся в крылья. Огромные белые крылья.
  
  Ангел, чьё тёмное облачение сильно контрастировало с белоснежными крыльями. И рядом с ним на здоровом поваленном дереве, в пол-оборота к нему, сидел бородатый мужчина, с длинными кудрявыми волосами в простой холщовой тунике.
  
  Побережье или какой-то залив. Кругом ночь, но россыпь звёзд и свет луны отражаясь на спокойной тёмной воде, освещали всё не хуже фонарей. На мирной водной глади покачивалась лодка. Я различил чужую речь, и лишь спустя секунду сообразил, что это иврит, причём допотопный.
  
  - Никто этого не делал. И нет, это не божество над тобой тешится, - напористо втолковывал ангел. - Это спутник земли.
  
  Я не видел его лица, видел только со спины, но голос этот я узнал сразу: грубый, низкий, властный, немного резкий на слух - Жнец.
  
  - Вот смотри, - продолжил он, склонившись, и по его движениям, я понял, что он рисует на песке. - Утром воды в море больше, а вечером меньше. Луна влияет на приливы - когда вода приходит, и отливы - когда уходит. Слабо привязал, вот твоё судно и смыло приливом. Понимаешь?
  
  - Значит, это что-то высшее? - пришёл к выводу мужчина.
  
  - Естественно, куда уж выше - луна в космосе, - пробормотал Жнец, на языке, который я воспринимал интуитивно, словно он родной; и ангел заговорил вновь уже на иврите: - Хорошо. Есть циклы, луна движется по циклу, точнее земля вращается и...
  
  Мужчина ахнул, и чуть было не вскочил на ноги.
  
  - Земля вращается? Как?
  
  Жнец стукнул себя ладонью в лоб, и шумно вздохнул.
  
  - Нет, забудь пока о земле. - Его голос отдалился, всё размылось перед глазами: - Вам видны, словно бы, движения луны - вашему взору она нарастает и убывает...
  
  Я еле сумел различить во мраке что-то чёрное на шее Жнеца, когда его голос заглох совсем, и я ощутил себя в теле. Перед взором вновь стало темно - я жмурился от боли. Стоило мне распахнуть глаза, как Жнец рывком отпустил мою руку, словно отбросив опостылевшую игрушку. Я реально чувствовал себя бессильной куклой на полке некоего демиурга.
  
  Отходя, Жнец поджал губы в тонкую нить и разочарованно опустил голову, смотря под ноги. Затем, он повёл бровью, словно дивясь чему-то, и захватил мой взгляд. Мгновение, и в сияющих глазах цвета аметиста не осталось ничего, никаких эмоций, словно они и вправду сделаны из камня.
  
   - Нечитаемый, - бросил он, пренебрежительно, отводя взгляд куда-то в сторону, но я различил сильную досаду в интонации. - Он, вообще, нечитаемый - сознание непроницаемое.
  
   - А что у нас иных методов дознания нет? - не без сарказма упрекнула его Сэла, беззаботно крутя обруч-лезвие на пальце.
   Недобро глянув на неё, Жнец, устремил взор на меня, явно чем-то сильно озадаченный и раздосадованный, чуть ли не до злости. Даже его вкрадчивый низкий голос звучал грозным рокотом:
  
  - Ты, кто, Орион тебе в темя, такой, вообще?
  
  - А ты, никак, слеп? - усмехнулась Сэла, без особого энтузиазма, за что вновь нарвалась на тёмный, как вся адская армия, взгляд.
  
  Меня будто током коротнуло, я и сам не понял, как у меня сорвалось:
  
  - Я - человек...
  
  Свирепый взгляд Жнеца вмиг приковался ко мне. Некоторое замешательство отразилось на лице ангела, и следом сменилось свинцовой тяжестью. По его лицу заходили мрачные тени, от которых волосы становились дыбом.
  
  - Проклятье, - буркнул Жнец.
  
  И прежде, чем я осознал причину его недовольства, Сэла театрально ахнула, прикрыв рот ладошкой:
  
  - Что такое, Жнец? Что, неужто ты его не понимаешь? Ты, что не знаешь языка? - изумлялась она, и воскликнула, вскинув руки в небо: - Харон меня побери! Ты не знаешь языка! Почему-то даже не сомневалась в этом.
  
  Уронив руки, Сэла самодовольно ухмыльнулась, победно смотря на Жнеца. Тот, прочно удерживая её взгляд, указал на меня, высокопарным пригласительным жестом.
  
  - Вперёд.
  
  - Я? - поразилась Сэла, и, отвернувшись, вновь закрутила обруч на пальце. - Ну что ты! Куда уж мне такие почести? - отмахнулась она. - Да и, вообще, какой с меня прок?
  
  Даже я услышал скрип зубов в исполнении Жнеца.
  
  - Извини, - процедил он, таким образом, каким уместнее было сказать: "я тебя придушу сейчас".
  
  - Что? Что ты сказал? - Сэла скинула капюшон с головы, открывая ярко медные кудри, и, поднеся ладонь к уху, изобразила недоумение на кукольном лице: - Ну-ка, ну-ка, время слух мой не пощадило, повтори-ка, что ты сейчас сказал?
  
  Жнец елейно оскалился. Именно так, ибо улыбкой эту гримасу сложно назвать; в уме он явно линчевал объект своего мнимого раскаяния.
  
  - Извини, я ошибался. Ты вовсе не бесполезная.
  
  - Он, в самом деле, так и сказал? - с сомнением спросила Сэла, Валаха, который был совершенно равнодушен к препираниям, что, по всей видимости, являются нормой. - Ушам своим не верю... Нет, ты только послушай - извини! - восхищённо издевалась Сэла, манерно взмахнув рукой с обручем. - А? Прям эфемеровы песнопения на девятый глас!
  
  - Да-да, Сэла. Мы поняли. Ты счастлива. Действуй, - отчеканил Жнец, отходя к Валаху, занятому манипуляциями со сферами, коих стало чересчур много вокруг него. В ответ на некий жест ангела, Валах только плечами пожал, качая головой.
  
  Сэла грациозно скользнула вниз, оказываясь на одном со мной уровне, и наотмашь вонзила обруч прямо перед моим левым коленом.
  
  - Итак, а теперь сначала и по порядку: кто такой и откуда взялся? - спросила она, с колоритом прожжённого инквизитора, и хоть речь не была сильно искажена акцентом, намёк на особый выговор, скользил в русской речи: - А будешь молчать, я отправлю тебя к праотцам. У тебя секунда на размышление.
  
  - Вы в любом случае меня к ним отправите, не так ли? - вздохнул я, хотя, признаться, не представляю, как я ещё не скончался от разрыва сердца. Мне и раньше-то совершенно не верилось в святых милосердных ангелов-хранителей, а сейчас и подавно.
  
  - А это уже зависит от того, что ты мне расскажешь.
  
  Я смотрел на неё и не знал что думать. Её наружность жестоко обманывала меня, ведь на фоне небожителей мастодоновского роста, она казалась совсем крошечной, очень хрупкой, а черты лица ангела в девичьем обличии, были пронизаны чем-то неуловимо светлым и добрым, практически по-детски невинным. Не говоря уже о том, что она была наделена неземной красотой, что в корни отличалось от жуткого холода в интонации хрустального голоса.
  Мой взгляд ускользнул поверх её плеча - там, на снегу перед Юлей, лежал ингалятор. Нарочно Сэла это сделала, или нет? И если да, то, как поняла? В любом случае, на краткий миг мне захотелось поверить, что волосок, на котором повисла моя жизнь, не оборвётся столь скоро.
  
  - Послушайте, я ничего не делал, и ни в чём не виноват, - предпринял я попытку спастись от смерти. - Меня стало бросать, и это от меня не зависит.
  
  - Что значит "бросать"? - скучающе спросила Сэла, смотря по сторонам.
  
   - Перемещать, - уточнил я, рискнув, наконец, хотя бы затекшие руки опустить. - Я стал видеть разные события, но сначала - слышать, - тараторил я, первое, что приходило в голову.
  
  - И что же ты слышишь?
  
  - Голос.
  
  - Давно?
  
   - Вот уже не меньше месяца. И, по-моему, у нас нет такого языка, - добавил я осторожно, ибо сам до конца не уверен, но из языков мне известных, точно не был с подобным знаком.
  
  Нахмурившись, Сэла резко метнула острый взгляд в мои глаза.
  
   - Какого языка?
  
  Чувствуя иглы покалывающие кожу, я знал, что там что-то есть, хоть я и не слышал голоса, но и так бывало. Насколько было возможно, я задрал рукав чёрного пальто и свитера, дрожащими руками, обнажая небольшой фрагмент плывущих начертаний.
  
  - Этого.
  
  Её лицо застыло мрамором, и стеклянные глаза не отражали ни капли жизни во взоре, прикованном к строкам.
  
  Тишина породила целую вечность, и привлекла внимание Жнеца. Когда он, подходя, приметил знаки на моей руке, он чуть было не споткнулся.
  
  - Сигилы?! - вскрикнул он, и аметистовые глаза вмиг метнулись к Сэле. - Какого херувима? Откуда на нём сигилы? - потребовал он ответа, но Сэла была статична настолько, что казалась совершенно бездыханной.
  
   - С чего ты взял, что это сигилы? - безмятежно вмешался Валах. - Может роспись? Сэла, люди делают роспись на теле?
  
   - Издревле, - ответила она сдавленно. На что Жнец, склонившись над Сэлой, и тыча в меня раскрытой ладонью, незамедлительно выпалил, прямо ей в ухо:
  
   - На сензаре?!
  
  - Ну, всё ясно. - Сэла резво выпрямилась во весь рост, подцепив свой острый обруч. - Очередной смертник. Как обычно - перехватывает эфир. - Она витиевато взмахнула рукой, удаляясь от меня. - Мало их было...
  
  - Тогда заканчивай. Валах прогнозирует меньше минуты. Надо убираться отсюда.
  
  Жнец застрял около меня, словно ожидая, что Сэла вернётся, но она упорно шла прямо, ответив только:
  
   - Приказа не было.
  
   - Какого приказа? - спросил он с сомнением, разведя руками, и последовал за ней.
  
  - Жнец, я могу поклясться, что у тебя маразм, на старости лет, - бросила она скучающе-издевательски, не оборачиваясь. - У нас одна власть. Или ты ещё чьи-то приказы исполняешь?
  
  Похлопав, мимоходом, Валаха по плечу, что прямо-таки застрял на одном месте как вкопанный, смотря на меня так, словно впервые видит, Жнец последовал за Сэлой, сварливо ворча:
  
  - Охота тебе возвращаться...
  
  - Мне не охота, подобно тебе, всё существование наказание нести за превышение.
  
  Жнец ткнул пальцем в направлении Сэлы, многозначительно воскликнув:
  
  - Ты - моё наказание!
  
  Вся троица направилась по вечерней аллее, а я не мог отдышаться, не силах даже думать ясно. Всё рухнуло - всё, будто Вавилонская башня, снесена была вся моя устоявшаяся вселенная. Как мне дальше жить? С этим.
  
  - А мне что делать? - крикнул я, приходя в отчаяние, и вскочил на ноги. Я мигом пожалел об этом, стоило бы мне помалкивать, но я вряд ли отдавал отчёт действиям.
  Сэла развернулась на пятках, оставаясь метрах в трёх от меня.
  
  - Не знаю, - развела она руками. - Можешь застрелиться или заявить всему миру, что ты жрец, оракул, или пророк - как угодно. А лучше составь список своих желаний и начинай исполнять. Такие, как ты, долго не живут. Тобой воспользуются, а затем убьют, - заявила она совершенно безучастно, словно рапорт зачитывала, - если этого прежде не сделает Каратель, которого к тебе, вне сомнений, в скором времени, направят.
  
  - Что? Но я же ничего не... - я осёкся, застыв с нелепо раззявленным ртом. Я пытался скрутить прочный жгут из обрывков тонких нитей, дабы хоть как-то связаться с реальностью.
  Каратели. Хранители мудрости и страшнейшая Кара Господняя - архангелы.
  Воинство Небесное. Прямо сейчас они и, в самом деле, отождествлялись у меня не с чем иным, как с воинами.
  Мне конец, так или иначе. Сегодня, завтра, на той неделе - неважно. Я знал наверняка, что среди семи архангелов упоминается Селафиэль, потому способен был догадаться, что она вернётся. Сэла - тот самый Каратель, что вскоре воротится по мою душу с приговором высшей воли.
  
  Смотря на трио, неспешно удаляющееся от меня, я мог поклясться, что постарел лет на двадцать или, по крайней мере, поседел. Я действительно уже чувствовал преддверие казни, когда слабая искра озарения, запоздало, забила гвоздь в мою голову.
  
  - А где четвёртый? - прошептал я сам себе, чувствуя, как окутывает меня саван безысходности. - Я же точно видел четверых тем утром...
  
  - Каким утром? - раздался вдруг хрустальный голос, заставляя меня поднять голову. Сэла медленно развернулась, в то время как сверкнули две короткие вспышки, стирая с пейзажа замёрзшего вечернего парка пару ангелов.
  
  - Из которого мы попали сюда... - ответил я, будучи в совершенно растерянных чувствах, и потому запутался сам. - Вы попали, а я вернулся. Я же говорил, меня бросает и...
  
  - Ты не говорил, что во времени, - перебила Сэла, подступая ближе, с хмурым подозрением окидывая меня взглядом.
  
  - Ты, тоже не сказала, что вернёшься, чтобы со мной расправится, - парировал я, со зла, всяко не в угоду себе, но я не справлялся с чувством обреченности, что пробуждало гидру во мне. Бессилие и неотвратимость неизбежного конца, нереально меня злили. Это было даже страшновато, ведь вывести меня из душевного равновесия - непосильная задача.
  
  Её шаг оборвался так резко, что я по инерции отшатнулся.
  
  - Постой... Ты нас понимаешь? - искренне удивилась Сэла, с пристрастием всматриваясь в моё лицо. Она медленно нахмурилась, склоняя рыжеволосую голову в сторону, всё сильнее мрачнея в чертах, осторожно и плавно отступая, а затем я увидел искру в лазурных глазах. Ту искру, на которую даже не рассчитывал - страх. Она испугалась, и её взор на меня был сравним со взглядом неопытного охотника на экзотического хищника.
  
  - А не должен?
  
  - Тебя, вообще, быть не должно, раз уж на то пошло, - пробормотала Сэла, с прищуром озираясь по сторонам, будто в поисках чего-то конкретного, и я ощутил дуновение ветра. - Четыре значит...
  
  Мне на лицо упали холодные снежинки, в ушах загомонил вечерний город, звуча громче выстрела после безукоризненной окружающей тишины. И всем, что я расслышал, было:
  - Пиши.
  Короткая вспышка, даже не привлекла внимания отмерявших прохожих. А я стоял, как идиот посреди тёмной аллеи, и не мог прийти в чувства.
  - Что писать? Завещание?! - вспылил я, всплеснув руками, и схватился за голову, желая закричать, что есть мочи от хаотичного урагана внутри. Во мне будто бы что-то сломалось, и гнев, и ужас, и непомерная горечь - всё стасовалось в колоде пророчащей смерть.
  
  Проходящая мимо пара озадаченно покосилась на меня, и обошла, как прокажённого, а я даже дыхание выравнять не мог, будто мне неслабо дали под дых мгновением ранее.
  Ингалятор! Чёрт его дери!
  Я ломанулся вперёд, к скамейке, на которой сидела Юля. Туда, где клубы пара неровно вырывались вверх от тяжёлого, хрипящего дыхания девушки. Подлетев к трубке, я выхватил её, чуть ли не из-под ног прохожей, от чего та взвизгнула и отскочила, бросив, очень характеризующее меня в тот момент ругательство, ибо я, в самом деле, был всполошен, как чёрт перед заутренней. Я бросился к Юле, спешно снимая колпачок с ингалятора. Слабо представляя, что делал, я почувствовал себя в трезвом уме, только когда девушка шумно втянула препарат через трубку. Она закашлялась, зажимая рот ладошками, и уронила голову на моё плечо. Обняв девушку, я пытался собраться с мыслями, пытался хоть немного прояснить картину, что выглядела не иначе чёрным квадратом.
  Это же получается, что если существуют ангелы то и... Он тоже?
  Неправильно, всё было неправильно, изломано, искажено, не так! Ангелы должны быть бестелесными, бесполыми духами! И разве не должны они понимать все языки? Мимо по все пунктам! Хотя, как тогда быть с Книгой Еноха? С нефилимами, и прочей нечестью, что, вроде как, может существовать во плоти? О, чём я думаю? Должны? Это же не научный факт! И часа не миновало с тех пор, как я безоговорочно верил в то, что выжил из ума!
   "Пиши", - но зачем мне вести записи, если меня ждёт расправа? Уничтожение! Кому я мог так помешать, кому вообще мешают такие, как я? Только поймав эту мысль за хвост, с трясущейся после приступа девушкой, заключённой в моих руках, я силком заставил себя соображать более внятно. Казалось, я немедля тронусь, если не соберу все видения и все слова в единый пазл.
  
  - Извини... - сипло прошептала Юля, отстраняясь от меня, и пристыжено опустив взгляд. Не надолго. Взгляд медовых глаз приковался к моему вороту, Юля плавно протянула руку, и когда коснулась моей шеи в районе кадыка, кожу сильно зажгло. На кончиках пальцев девушки осталась алая кровь.
  
  - За ветку, наверное, зацепился, - оправдались я тут же, машинально натянув повыше шарф и запахнув воротник потуже. - Всё нормально, - уверил я, хоть это и было наглой клеветой. Ничего не было нормально даже приблизительно.
  
  "Пиши", - не покидала меня, докучая фраза, звучащая, как некий завет. А я всё считал ступени бесконечной лестницы, поднимаясь со дна неведения до истины.
  
  Я не первый, были и мне подобные.
  
  Я - пророк?
  
  Но каких-то три слова за мановение необъятной вечности, финальной чертой перечеркнули всё. Абсолютно.
  
  Ангелы - предвестники Апокалипсиса.
  
  
  
  11.
  
  
  
  Чёрт его знает, как я оказался на холодной бетонной ступеньке с папиросой в руках. Как-то проводил Юлю, как-то зашёл в подъезд, поднялся на пятый этаж, поздоровался с соседом, стрельнул у него сигарету, с мыслью, что от рака я всяко не умру, а вот... А вот зачем я и сам не знал. Я вообще не понимал ничего, даже как мне реагировать не представлял. Это, наверное, так же, как оглашение смертельного диагноза. Ты знаешь, что умрёшь, не зная при этом, когда точно, но в рамку времени тебя уже поставили, - в моём случае, эта рамка весьма аморфна "в скором времени", но не думаю, что его у меня вагон. День, два, неделя - хоть ставки делай.
  
  Жутко разболелась голова, просто тотальная мигрень долбила по вискам. Сморщенный, как грецкий орех комок извилин, уподобился лабиринту Минотавра, и я раз, за разом натыкаясь на тупик, искал выход, но куда бы я ни свернул, лишь всё дальше удалялся от него - ни намёка на просвет, и назад уже не повернуть. Нагромождение информации буквально давило на мозги, мне срочно требовался серьёзный шмон в голове. Просто нужно привести в порядок мысли, сдохну я или нет, но с такой грязью в голове, соваться на тот свет казалось почти невежеством.
  
  Достав блокнот из кармана пальто и карандаш, я решил оформить эдакую карту. Нет, не путеводный лист умирающего, дабы посетить напоследок уголки мира, в которых мечтал побывать, а карту извилистых кротовьих нор прямо в моей голове, уходящих прямиком в чёртов ад, ибо эта экзистенциальная сумятица в голове была невыносима. Все эти безответные вопросы подобно капающему крану на кухне в ночной тишине квартиры. Каждое слово, будто капля, срываясь с крана, ударялась о стальную раковину, и ещё одна, и ещё, сводя с ума мерным темпом.
  
  Апокалипсис. Впрочем, само выражение всего лишь символ, так же как и Армагеддон всего лишь место на карте. Где конкретно толком и неясно, и вызывает споры по сей день, но точно где-то на территории старой Палестины. А Апокалипсис - "откровение" с греческого, и произошёл этот термин как раз таки от того самого откровения Иоанна.
  
  Вождь, ясное дело Михаил, он архистратиг, Вождь Воинства Небесного - это я знал и так.
  
   Самаэль - то имя, что упоминали ангелы, по некоторым источникам ангельское имя дьявола. Впрочем, о том с кем намечается битва и так можно догадаться сполна. Давно ли идёт подготовка, - иной вопрос, и важнее узнать, когда намечается эта сеча меж титанов добра и зла.
  
  Имена ангелов, особой загадкой не являлись. Валах, явно сокращение от Валахаил - такой архангел есть и тоже из семерки, как принято считать, самых могущественных. Сэла - Селафиэль, а вот со Жнецом всё странно. Даже чересчур. Вспоминая видения, я припомнил и ещё кое-что. Архангел Уриил - властвующий над небесными светилами. По ортодоксальной теории, был поставлен Богом охранять Рай после грехопадения и изгнания Адама. По мнению православных богословов, Уриил, будучи сиянием огня божественного, является просветителем потемнённых и невеж, а само имя архангела, соответствуя его особому служению, означает "Огонь Божий" или "Свет Божий". Сариэль ― начальник "над душами сынов человеческих", он Страж Ада. Кроме того, Сариэль ― один из десятников двухсот падших ангелов - Стражей Григори, - научивший людей "движению луны", и дело-то не только в астрономии, но и в неких спиритических навыках. Суть в том, что их - Уриила и Сариэля, - отождествляют, словно бы почитая за одного двуликого ангела, относящегося как к небожителям, так и к обитателям преисподней. Впрочем, догадки на сей счёт есть. Не зря же Сэла попрекала его наказанием за некое превышение. Те же Григори учили людей. Не знаю как насчёт магии, но астрономия и даже элементарные промыслы, вроде как их рук дело. Да и что такое магия? Магия-могия-смог-могучий. Маг, это тот, кто может, что-то такое, чего не может другой. Впервые это слово упоминается Упанишадах - это трактаты, относящиеся к Ведам. Происходит, оно от инославянского или протосанскритского корня "Маха" и обозначает нечто, гигантское, грандиозное, возвышенное и сильное, и первоначально фигурировал в словах, где это величие отождествлялось со сверхъестественными силами воздействия на природу, людей, животных. Но кажется порой, что эдакий дефицит знаний - вот и вся магия.
  
  Крылья? В наличии. Вот только... Когда я видел Жнеца в видении, крылья его казались, куда больших размеров, нежели намёк на них под плащом. Как это объяснить, я понятия не имел, да и вопрос сей не так уж и важен.
  
  Аркан. Исходя из самой этимологии, разумно предположить, что это какая-то технология сбора данных. Наверное. Что это за сферы, как всё это работает, и откуда ангелы черпают информацию, одному богу, по-моему, известно.
  
  Бог.
  
  Вот здесь я вписался в великую стену. Ну не мог я в это поверить, не мог! К тому же ангелы, ведущие себя не иначе как демоны, были прямо-таки убойным выстрелом по моим и без того скудным познаниям в области теологии и философии тоже. Я не теолог, я лингвист и, тем не менее, противоречивый образ ангелов, просто вгонял меня в оторопь. Не говоря уже о том, что они живые! Помимо пара от дыхания, когда Жнец схватил меня за руку, я вполне явно ощутил тепло - то тепло, что присуще живому телу. Они никакие ни духи, а вполне реальные существа, со своими различиями, как половыми, так и расовыми, по всей видимости. Хотя, всё это и вправду может быть только видимостью, какой-нибудь оболочкой, мороком... Но то, что они живые я был просто железобетонно уверен. Если закрыть глаза на каноническое клише, вполне можно предположить, что они просто отдельный вид, обитающий где-нибудь на просторах вселенной. Вид существ, гораздо древнее, сильнее, и уж всяко разумнее человека. Существ, что в скором разверзнут побоище, где фронты поделены вне нашей воли. То есть, есть ли смысл бороться, когда восстают силы, если не Высшие, то всяко превосходящие наши?
  
  Эти битвы не для человека
  
  Уголёк дотлевшей сигареты обжёг мне пальцы, и я отбросил окурок. Я больше не хотел ни в чём разбираться, головная боль стала невыносимой, и ком подкатывался к горлу. Я боялся зайти домой. Причины этого сервильного страха, были слишком абстрактными, слишком запутанными. С одной стороны, просто было страшно заглянуть в глаза родным, что в совершенном неведении строят планы на жизнь, ведут быт, и даже не задумываются, что могут завтра не проснуться, или что ещё хуже - проснуться, и узреть, как мир сползает в пропасть. С другой стороны, казалось, что я могу навлечь кару и на родных, что глупо, они совершенно ни в чём не повинны. Впрочем, я тоже вовсе не злостный преступник, и ничего действительно плохого в жизни не совершал. Да, я не был верующим, не ходил в церковь, и никто не спрашивал моё "нет", когда крестили в год с небольшим. Любая религия всегда представлялась мне институтом управления. Нам просто с пелёнок внушают мораль, причисляя ей святой статус. Только вот, прописная истина неизменна - не так страшны злодеяния, как видимость добродетели.
  
  Преступая порог квартиры, я не то, что ног не ощущал, я вообще, казалось, был невесомым призраком. Включив свет, приковал взгляд к зеркалу в прихожей. И содрогнулся от бледности своего осунувшегося лица; тёмные тени вокруг глаз было уже не скрыть за линзами очков, а предательское мерцание в глазах, превратило их в гранёные изумруды.
  
  - Клим, это ты? - окликнула мама из кухни, вполне весело и беззаботно. Улыбаясь, она выглянула из кухни, вытирая руки о вафельное полотенце. Матушка хотела что-то сказать, но смотря на меня, сменилась в лице, и её лёгкая улыбка угасла.
  
  - Клим? Ты у меня не заболел? Бледный такой, белее мела...
  
  Качая опущенной головой, я принялся разуваться.
  
  - Нет, мам, не заболел, - ответил я, слыша свой голос тихим и чужим.
  
  - Как погуляли?
  
  - Нормально.
  
  Мама пожала плечами, но выглядела разочарованной. Я конечно никогда не был разговорчивым, но и угрюмым я тоже не был. Обычно всё у меня, как говорится, было на лбу написано. И моё, критически подавленное состояние явно не стало исключением. Мама словно на стену наткнулась, потому неуверенно пробормотав мне про ужин, вернулась на кухню. Я ушёл в ванную, мыть руки, что казались окоченевшими, и вовсе не от холода. Обхватив раковину ладонями, я, избегая собственного отражения, старался пересилить накатывающую апатию, скачущую до панического ужаса. Тесные блёкло-голубые стены в ванной танцевали грёбаный твист вокруг меня, то, притягивая к себе, то, бросая меня прочь - стресс. Я умылся ледяной водой, с твердым намерением взять себя в руки. Ни к чему заставлять родителей переживать. Мысль была совершенно идиотской, ведь совсем скоро, им предстоит столкнуться с ужасом мира сего - с тем ужасом, в котором родители хоронят своих детей. Если я вообще не попаду в списки пропавших без вести, откуда мне, в самом деле, знать, как ангелы вершат кару. Навряд ли они столь глупы, чтобы оставлять следы. Совет Сэлы застрелиться с такого ракурса уже не казался издёвкой.
  
   Сам не представлял, как скоротать этот вечер. Время превратилось в тягучую смолу, я казалось, увяз в этой субстанции чернее пикового туза, и всё казалось суетой сует: мама моющая посуду, и ведущая отвлечённую беседу с Ксюхой; разогретый ужин, который в горло не лез; непривычно молчаливый отец. Я чуял, практически сверх-навязчивым манером, что что-то неладно.
  
  Только когда женская половина дома покинула кухню, отец не выдержал и спросил:
  
  - Слушай, а помнишь, ты пацаном когда был, я всё на стрельбище тебя брал?
  
  - Конечно, - ответил я. - А что?
  
  - А ты, если сейчас оружие в руки возьмёшь, выстрелить сможешь?
  
  Смотря в его тёмные глаза, сосредоточенные исключительно на мне, я понимал, что вопрос был задан неспроста.
  
  - В смысле?
  
  - Да в прямом. Сможешь или нет?
  
  - Пап... а что происходит?
  
  Конечно же, он знал ответ на мой вопрос, точно знал, что я хотел этим спросить, но он не ответил. И его молчание звучало как эпитафия.
  Военная тайна - я был уверен, что внутри системы происходит переворот, что-то случилось, что-то столь мощное, что скрыто за тяжёлыми правительственными дверями даже от пронырливых глаз СМИ. Был уверен, что вся военная сила поголовно уже подписала некий документ о неразглашении, а федералы запустили щупальца во все сферы. Был уверен, что границы ни сегодня завтра перекроют, объявят чрезвычайное положение и мобилизацию, едва ли воображая, что всё это тщетно, ибо явились уже четыре ангела, будто четыре всадника Апокалипсиса,
  
  "Чтобы не дул ветер ни на землю,
  Ни на море, ни на какое дерево".
  
  Ветер - издревле символ войны, борьбы, как Высших сил, так и покровительствуемых ими народов.
  Блёклая идея на сей счёт бесследно растворилась в путах потрёпанного разума.
  
  Как такое могло быть? Это как минимум, седьмая печать! Как максимум, откровение -сомнительный источник. Впрочем, в свете последних событий, удивляться чему-либо было глупо.
  
  Ни о каком забытие в царстве Морфея, естественно, и речи не было. Предаваться сну с чёрным вальсом мыслей, одно, что ложиться в постель с клопами - пока не насытятся, в покое они тебя не оставят. В голове открылось натуральное кровотечение, фантазия рисовала алым картины мира разорванного в клочья. Я просто не мог поверить в это до конца, осмыслить, принять, но оставить не мог тем более. Чехарда домыслов, словно злорадно насмехалась над моим неведением.
  
  Я поднимал самые различные материалы, перерыл сотни статей в интернете, десятки трактовок Апокалипсиса, как с точки зрения богословов, так и людей далёких от религии. И как раз таки последние, едва ли не на один глас твердили, что так называемый апокалипсис давно уже в действии, что печати слетают одна за другой по ходу истории, соотнося события исторического масштаба с писанием.
  
  Голова не просто кругом шла, а стремительной сверхзвуковой юлой.
  И мне было совершенно не ясно, какую роль я играю во всём этом, если все слова были сказаны. Впрочем, мне походу суждено здесь умереть еретиком, потому что пока я лично не пожму руку Богу, чёрта с два я в него поверю. Хотя бы от того, что он, судя по всем этим писания, в людей не верит совершенно.
  
  Сколь бы сильным не было нервное напряжение, но недосып, ставший в последнее время хроническим, взял- таки своё, и на рассвете, под маргинальный бал размышлений, я отрубился. Не знаю, сколько мне удалось поспать, может час, а может минуту, но сон пронзил оглушающие громкий звук. Словно духовой оркестр разом подал голос, откликаясь дикой болью в голове. Меня пробирало холодным ветром, будто порыв распахнул окно.
  Сквозь закрытые веки просачивались частицы света, усиливая болезненные ощущения в голове, словно бы мозги резали тупым ножом на чёртовы кусочки. Приоткрыв глаза, щурясь от солнца и ёжась от холода, я поправил как-то странно съехавшие очки. С подсознательным намерением проверить время, я попытался встать. Вот только всё говорило о том, что я уже стоял на ногах, в вихревом потоке порывистого ветра, покачиваясь как флюгер. Распахнув глаза, я ослеп от света и, заслонившись ладонью от зарева, попытался осмотреться, чувствуя как сквозь сон, подкрадывается паника. Глаза мало-мало привыкли к свету, но свинцовое небо - всё, что было вокруг, а под ногами промерзший каменистый грунт присыпанный снегом. Обводя мутным взором всё что возможно, я видел неровный заснеженный горный хребет, чей высший пик не менее чем в километре от меня, тонул в густых сизых облаках. Я же явно находился на возвышенности многим уступающей этой заоблачной вершине, вернее даже на выступе в скале, шириной в пару широких шагов.
  
   От лютого холода и жгучего ветра тело поработила крупная дрожь, и застучали зубы, как-никак я разутый, в одних носках, и вообще был одет с тонкую футболку и джинсы - как я и задремал под утро прямо перед компом.
  
  Страшный вой проносился протяжными сигналами, будто бы зов горнов, извещая о чём-то, отражался о скалы. Предчувствуя, просто астрономическое по своим масштабам дерьмо, я осторожной поступью прошёл чуть вперёд, стремясь осмотреться получше. Перспектива открыла взору рябой горизонт, затянутый лёгким туманом и, подступив к самому краю, я сообразил, что это долина, пролегающая через горную систему. Присмотревшись в туманную даль внимательнее, я уронил руки по швам, а опустив взгляд вниз под гору, я забыл, как дышать. Напрочь. Сон как рукой сняло.
  
  Полчище.
  Крылатое полчище от широкого ущелья и до самого горизонта заполонило чернозёмную пустошь лишь клочками покрытую чёрствым дёрном.
  
  Всеобъемлющий трубный глас волнами сотрясал воздух, раскатный как гром устрашающе тёмного, низкого тембра, сливаясь воедино, пробирал до костей.
  
  Судорожно хапнув воздух, я готов был пасть ниц и молиться, только бы всё это оказалось сном. Но я, чёрт возьми, чуял запах дыма, и затхлой воды. Кожей ощущал мощный стылый ветер, и вдыхал влажный тяжёлый воздух с тошнотворным оттенком то ли торфа, то от чего-то очень на него похожего.
  
  Ряды ангельской рати рассредоточены были тем образом, каким бы должнó было выступать армии Македонского, да и та, пожалуй, вряд ли могла сравниться с могущественным величием этого легиона.
  
  Во главе каждой из семи колонн немыслимо громадного полка в чёрно-белых тонах, стояли ангелы в красном облачении. Никаких лат, кольчуг, шлемов, только некая форма чем-то сильно напоминающая обыкновенный мундир.
  
  Медь, практически сливающаяся с рубиновым цветом облачения, первым делом бросилась в глаза - Сэла.
  
  Вмиг вспомнились её слова: "Я - полководец"
  
  Она им была, и в то же время нет.
  Их было семеро, - семь глав, семь полководцев, на фоне которых, она выглядела не иначе, как дочь полка.
  Туман понемногу рассеивался и среди них я увидел и Жнеца и Валаха, и даже приметил ещё одного ангела в женском обличии - её чёрные волосы были забраны в высокий хвост на самой макушке, обмотанный лентой, на азиатский манер, он выглядел словно хлыст; я бы даже сказал, что в ней и в самом деле было нечего от азиатки, даже с дальнего расстояния это было заметно. В руке она сжимала серебристую булаву, усыпанную острыми шипами. Примечательным было и то, что среди моря белых перьев, у семёрки крылья не были идеально белоснежными - вкрапления цветов выделяло их на общем фоне: у кого синий, лиловый, изумрудный... - словно нитями радуги были вышиты белые, как тальк, крылья полководцев.
  Пытаясь побороть сковавший меня шок, я промчался взором по воинам и вдруг заприметил его - чёрные волосы, собранные в косу до самого пляса, бледное симметричное лицо... чёрные крылья - "Валентин". Он возглавлял колонны, ближние к тем, что были под предводительством "Азиатки", и крылья его, в самом деле, были черны, как сердце бездны.
  
  Короткая вспышка обличила ещё одного ангела перед всем легионом. Он был по пояс обнажённый, что я понял не сразу, ведь кожа была испещрена узорами: они простирались по всей длине позвоночника, охватывали спину, как тигровые полосы, переходили на грудь и руки. Крылья на концах, почти касающихся земли, имели едва заметный кремовый оттенок.
  
  Тогда лишь я осознал в полной мере, что не просто безропотно стоял метрах в шести над уровнем этой степи, а на полном серьёзе находился в эпицентре зреющей кровопролитной битвы.
  
  Под зычный гнетущий рёв горнов я повернул голову налево, и ладонь сама собой легла на рот, от потрясения.
  
  Тьма, просто эбеновая тьма, заволокла даль. Чернь волнующимся покровом простиралась от земли до небосклона, превращая горизонт в антрацитовую линию без конца и без края. Казалось, небо наглухо затянуто тучами, целиком из кишащих существ, чья природа для меня была скрыта из-за расстояния. Даже крылья их невозможно было разглядеть, от частоты взмахов, но ветер доносил издали обрывки стрекота. Этот чернильный скоп раза в три был больше ангельского сонма.
  
  Очередной позыв горна умолк, откликаясь звуковой волной вековечного стона, будто из самых недр резиденции дьявола, и наступил миг идеальной тишины, столь неестественной, что кровь стыла в жилах.
  
  Синхронно семеро ангелов расправили крылья и жуткий покой был разрушен эхообразным хлопком от их крыл о воздух, когда они поднялись в небо. В отменной аэродинамике перьевой роскоши не менее трёх метров в размахе сомневаться не приходилось. Они не были картинными, ангельскими крылышками, нет - они были способны и буцефала в воздух поднять.
  
  Три окрылённых лучника, зависшие в воздухе туго натянув тетивы, нацелили стрелы в быстро приближающееся облако тьмы, чей ужасающий стрекот, нарастая, вызывал зуд в ушах. Но плывущая туча, не представала яснее, образ тёмных существ был смазан, а я слишком поражён, чтобы рассматривать их.
  
  Я не знал что делать, я понимал, что нужно бежать - бежать со всех ног, но был прикован к земле, просто врос в мёртвую горную породу, не в силах шелохнуться.
  
  Яркая вспышка в ведущих ангельских рядах, и мой мир вновь осыпался прахом.
  
  Это. Было. Невероятно.
  То, что вытворяли ангелы на поле боя, не шло ни в какое сравнение с моими представлениями. Им не требовалось бежать и бросаться в сечу: вспышка, - и вот уже слетела голова с плеч черной твари.
  Им не нужны были доспехи: их крылья каким-то образом служили щитом, отражая любые удары, а нереальная манёвренность просто не оставляла шанса получить ранение. Со свистом скользящего в пространстве оружия, шипение ига и хруст ломающихся костей эхом разносились в горах, словно унося с собой тёмных воющих духов. Дальше, дальше, дальше... Возвращаясь по ветру шипящим хрипом и гулким омерзительным треском. Всполохи мелькали быстрее мысли, превращая платиновое небо и кишащее поле сражения в море, искрящее, как угольный шлак на солнцепёке.
  Лучники, просто молниеносно расстреливали с воздуха дегтярных существ. Я бросил всё своё внимание на самый яркий объект на хмуром небосводе. То, как юркая рыжая девчонка с крыльями управлялась с оружием, купаясь в брызгах алой крови, не оставляло сомнений - смерть моя от её руки наступит так быстро, что я и глазом моргнуть не успею. Балансируя крыльями в воздухе, она запустила обруч под углом, что бумерангом обогнув поле битвы, снёс не меньше десятка голов, и занесла руку с небольшим кинжалом точно в голову черной твари вырвавшейся из гущи боя вверх, прямиком к Сэле. Когда острый бумеранг вернулся в руку Сэлы, то в один оборот трансформировался в клинок, и Сэла наотмашь рассекла тварь по диагонали надвое, окропив воздух кровавым шлейфом, словно разорвалась нитка красного жемчуга, разметав бусины. Тварь полетела расколотым камнем вниз. Тогда лишь сумел рассмотреть существо - три пары перламутровых крыльев и вытянутое двухметровое бурое туловище, наводящие на образ стрекозы. Шесть тонких, каких-то паучьих конечностей с когтями; череп совершенно голый, лоснящийся на свету, с вытянутой мордой и зубастой, как у гиены, пастью. Но самое жуткое, то, что заставило меня сжаться как стальная пружина: не смотря на всё своё уродство, в этой твари неуловимо проскальзывали человеческие очертания.
  
  Ангел в рунах спиралью взмыл ввысь, к туче чёрных стрекоз и одним размахом огромных крыльев разметал стаю. Он завис в одной точке с мечом на изготовке. Ни одна из тварей не осмелилась к нему приблизиться, и он ринулся к источнику тёмного полчища, туда, откуда оно пришло.
  
  Я не мог поверить своим глазам.
  Это не было сражением, это казалось изысканно ужасным искусством кровавой жатвы - жестокой высокохудожественной резнёй.
  
  Пока я с разинутым ртом наблюдал за действиями ангелов в небе, не заметил, как стало стихать. Мимо меня что-то пролетело, и приземлилось около ног. По инерции я отопнул в сторону, что-то твёрдое и чёрное.
  
  - Ты почему здесь? - раздался громкий хрустальный голос. - Ты что нашёл тоннели?
  
  Кричала Сэла, этот голос, ни с каким иным не спутать, но откуда я не мог разобрать, я её не видел среди поднявшейся в небо белокрылой армии. Заприметил только Жнеца. Подмахивая крыльями в воздухе для баланса, он опустил лук, осматривая долину. Белокрылое воинство отступало, покидая местность меж гор окрашенное в цвет бордового вина и усеянное кровоточащими трупами. Тишину развенчал протяжный вой горна.
  
  И тут я понял - всё закончилось.
  Ангелам потребовалось минут десять, чтобы положить армию, троекратно превышающую их по численности.
  
  Каких-то десять минут.
  
  Я отшатнулся от края, пятясь и не представляя, что всё это значит. Они с таким же успехом, могли отстрелять тварей сверху, и оно полегло бы вдвое быстрее, да они и с расстояния могли это сделать, но какого-то чёрта вели бой на двух уровнях, словно всё это было какой-то игрой. Я был виден им, но никто не обратил на меня ни малейшего внимания. Зато я, обратив внимание на прилетевший к моим ногам, объект, замер истуканом. Чёрная черепушка с крючковатым носом, как мне показалось на первый взгляд, сочилась тёмной кровью. Присмотревшись, я вздрогнул. Скорпионье жало размером с голову.
  
  А когда наткнулся взглядом на стальной крюк в отвесной скале, едва не упал на колени.
  
  Скалолазный крюк.
  
  Это не было сном, и призраком канувшего в летах побоища. Этой битвы не было. Пока.
  
  Прибывая в совершенной прострации, я не мог переварить увиденное. И вывод напрашивался только один: всё катится в тартарары. Ведь стрелки с каждой секундой приближают Конец Времён.
  
  
  ***
  
  День. Два. Неделя.
  Весна объяла вьюжный февраль, заставляя таять, а я всё ещё был жив.
  Я не знал, забыт ли был, или же у моей "Кары" возникли проблемы посерьёзнее.
  
  Всё дело во времени.
  Порой мне казалось, что оно тянется слишком медленно, буквально древней улиткой еле-еле влачилось, а ведь оно должно было пролетать так скоро, словно нарочно, чтобы я не смог за него ухватится. После недели нервного ожидания визита хладной, я наконец заметил. Время на моих наручных часах опережало время вокруг. Я лишь одного понять не мог, это мои часы спешат или же время сбавило бег? Второе казалось парадоксальным, совершенно невозможным, но стрелки моих часов упорно спешили. Сначала разрыв составил двадцать минут, и как бы я не пытался повернуть время вспять, подводя механизм, дабы подстроиться под временной континуум, стрелки неотвратимо пришпоривали вперёд.
  
  Двадцать пять минут. Сорок. Пятьдесят. Никто не замечал этого, но биологические часы не провести - люди стали уставать. Я видел на лицах кругом оттиск эдакого томления: не то что треть студентов на парах спала (это в принципе в порядке нормы) но и просто случайный прохожий изнемогал от перегрузки. Необъяснимое уныние, практически великая депрессия коварно подкладывалась к массам, я видел её поступь, и как бы ни пытался убедить себя, что это мои часы неисправны, электромагнитные сбои становились очевидными, но почему об этом молчали, словно бы слепыми котятами все стали, я не понимал.
  Да по идее, море должно было взволноваться и заштормить в десять баллов! Учёные наперебой должны были обрушивать в массы гипотезу за гипотезой, одну ужасающие другой. Теория вероятности пошла крахом - нонсенс! Какого же чёрта все разом притворялись спящими?! Все! Кроме меня.
  
  Я не чувствовал усталости, только головные боли, по ощущениям такие, словно бешеная белка в голове пытается расколоть орех. Вспышки необъяснимого страха вызывали тошноту, я не мог нормально есть, и сильно похудел. Где бы я ни был я повсеместно оглядывался, в любое мгновение, ожидая нож в спину. Но осознал наконец. Яма - всё кругом остановилось в этом явлении, но ни на ангелов, ни на меня это не повлияло. Словно мы существовали в иной макровселенной, в ином временном течении, материальном плане...
  
  "Может я уже умер?" - как-то подумалось мне: "Просто умер, и блуждающей душой поселился за стеклом, вынужденный наблюдать за миром, связь с которым, проходит строго по касательной". Но я был жив, это море вокруг стало мёртвым, не замечая очевидного, занятое меркантильным бытом. Впрочем, это открытие "Америкой" не являлось, так испокон веков, сдаётся мне, заведено.
  
  Я не знал как вести себя, казалось было правильным оглянуться назад, проанализировать прожитые года, логично было бы сожалеть о том, как много не успел, что многого не сделал из того, о чём мечтал. Но оборачиваясь, я не чувствовал ужаса, я смотрел назад как сквозь открытое окно без содрогания. Я просто ни о чём не жалел, я просто продолжал идти, словно не был приговорён. Словно тысячелетия истории не рухнут в одночасье.
  
  А что мне оставалось делать? Забиться в угол и плакать навзрыд? Какой в этом смысл, если всё предопределено и ничего уже нельзя изменить? Бежать на встречу непознанных радостей проживая каждый день как последний? Это всё равно, что пытаться прочесть все книги или заработать все деньги - бессмысленно. Кричать всему миру как умалишённый о том, что конец близок? Кто мне поверит?
  
  Бессмысленно.
  
  Во всём этом не было ни капли здравого смысла, но как говорится, не везде он есть и не всегда он нужен. И проживая новый искажённый день, я писал в блокнот, неясно для кого, описывал всё что слышал, видел, порой зарисовывал, хотя художник из меня от слова худо. Как ни в чём, ни бывало, общался с людьми, и вместо горечи и печали испытывал пустоту. Просто шок от осознания близкого заката эры, обернулся бесконечным безразличием. Мы все умрём, думалось мне, только я умру раньше. Вот и вся разница.
  
  Мне не то чтобы совсем всё равно было, нет. Мимолётно колола совесть, было что-то эгоистичные в том, что я уйду спокойно, так и не узрев предстоящего ужаса, а им всем доведётся столкнуться с апогеем человеческой истории, и при таком раскладе совершенно безумная идея, мелькавшая на задворках сознания, казалась более чем верной и милосердной. Идея забрать самых дорогих с собой, прежде чем ад разверзнется.
  
  Наутро первого мартовского воскресенья, я вновь черкал в блокнот очередной смутный сон. Он был таким блёклым на фоне прежних видений и странствий, что казалось, если сразу же не запишу, то просто забуду его. Сновидение было продолжением того, в котором мне представало поле сапфировой травы. Всё та же рыдающая темноволосая девушка, та же горящая даль, но этот белый саван окутавший девичьи плечи был не чем иным, как крыльями. Ангел обнял девушку, и та с такой прытью бросилась к нему, обвила за шею хрупкими руками, умаляя о помощи. Он молчал и, обхватив её лицо ладонями, он сказал лишь:
  
  - Закрой глаза.
  
  Девушка покорно сомкнула веки, и ангел, оставив слабый поцелуй на её светлом лбу, одним резким движением свернул ей шею. Мгновенная смерть. Девушка обмякла, опадая в его руках. Ангел столь аккуратно, с каким-то истомным трепетом уложил её на траву, а когда поднялся на ноги, и развернулся, я увидел, как покатилась одинокая слезинка по бледному лицу, преисполненному неподдельным горем. И я узнал его - то был чернокрылый "Валентин". Этот сон казался важным, ведь я понял кто он такой, он и есть тот самый Ситри - величественный принц ада. Но зачем он убил девушку, и почему в грядущем он предстал мне в роли полководца среди ангельского легиона, да ещё с чёрными крыльями, хотя во сне его крылья были кительно-белыми - я не знал. Навряд ли я хоть что-то понимал в этом спутанном клубке череды мистических событий, но что-то подсказывало мне, что именно он был четвёртым ангелом, или будет им.
  
  Сбитые раздумья были развеяны протяжным сигналом автомобильного гудка со двора. Сидя за столом в комнате, зависнув во времени над наброском саранчи гелиевой ручкой в блокноте, я отмер и потёр лицо ладонями. Сигнал повторился ещё раз, и я решил выглянуть в окно.
  
  Внизу перед подъездом стояла серебристая "Тойота" - машина Юлиного отца. А его дочь, повиснув на дверце с водительской стороны, завидев меня в окне, помахала рукой.
  
  Открыв окно, я, сам не понимая, от чего посмеивался, и крикнул:
  
  - А тебе не кажется, что всё должно быть наоборот?
  
  Руки девушки взлетели вверх, возмущённым манером:
  
  - Да брось! Всё как в детстве - просто кричишь "Выходи гулять!", и всё! - заявила она с озорными нотками в голосе. - Ни звонить не надо, ни эсэмэски писать!
  
  Это явно был тонкий намёк на то, что мой телефон вновь отключён. Я посмеивался, глядя на Юлю внизу, вот только в этом смехе не жила радость - только мрак и боль. Истерический нездоровый смех сквозь слёзы, дрожащие в голосе. Я не желал её видеть. Эта её беззаботная улыбка убивала меня к чертям собачьим. Убивала, потому что нас больше нет. Никого из нас - семь миллиардов душ на карандаше у Смерти.
  
  В итоге взял себя в руки. Оделся. Спустился. Зачем? Я не знал. Я как грёбаный мотылёк летел на свет, заблаговременно предупреждённый о том, что сгорю дотла.
  
  - И что же ты задумала? - спросил я, открыв дверь машины с пассажирской стороны, но, всё ещё не решаясь сесть. Я всматривался в светлое лицо, обрамлённое буйными кудряшками, сияющими медью в свете солнца, а внутри кричал в агонии.
  
  - Хочу немного пополнить свой альбом, - ответила Юля. - День такой классный! - Но восторг и счастье, огоньком играя в медовых глазах, скоро угасли. - Что-то не так?
  
  Я покачал головой, но чувствовал и сам, что на лице застыла гипсовая маска. По венам струился неприятный жар, затрудняя дыхание. Вдох. Выдох. Скользнув в салон, я перевёл дыхание вновь. Ничего не помогало - чувство тревоги зверски избивало нервы, толкая к бегству. Паника.
  
  - Ну, нет! - возмущалась Юля, заводя двигатель. - И ты туда же! Что такое со всеми? Весна кругом, а все хмурые, будто не март, а ноябрь.
  
  Это сиюминутно привлекло моё внимание, разжимая клешни душевных терзаний.
  
  - То есть?
  
  Я очень пристально следил за девушкой, но она лишь плечами пожала, мол, какая разница.
  
  - А с тобой ничего странного на днях не случалось? - вопрос вылетел прежде, чем я смог подумать, и звучало это так резко на слух, что я сам растерялся. Юля вскинула брови в удивлении.
  
  - Ну, если только твой вопрос прямо сейчас, а так... Вообще, ты знаешь, - глупость такая конечно, - я почему-то стала ложиться раньше, и просыпаюсь не свет ни заря, представь? Прям из сов в жаворонки. Не то, что бы прям странно, но, по крайней мере, раньше от таблеток такого не было.
  
  Юля тотчас же сменилась в лице, словно сказала лишнего, и нахмурилась, следя за дорогой.
  
  - Каких таблеток?
  
  - Ну, я же пью дексаметазон, - уточнила она со вздохом, и совершенно нехотя, - да и не только, а препараты все гормональные, от них и не такие побочки могут быть, а в последнее время так вообще.
  
  - Например? - допытывался я, ибо идея чиркнула спичкой в моей голове.
  
  - Потеря сознания или сонный паралич... Всяко бывает.
  
  - То есть, ты просто просыпаешься среди ночи от удушья?
  
  Она не ответила, но тяжесть во взгляде служила подтверждением.
  
  - А ты не думала, что... действия стало не хватать? - поинтересовался я со всей осторожностью, и сам затаил дыхание. Неужели то она не понимает?
  
  - Думала. Но дозировку без назначения врача превышать опасно.
  
  "Время, Юленька, время!" - так и подмывало меня крикнуть: "Время меняет форму!"
  
  Это было так очевидно, почему она видела этого? Или она не хотела видеть? Действие компонентов препаратов рассчитано на определённое время! Десять часов, двенадцать, да хоть двадцать четыре - не в этом суть, а в том, что действие заканчивается и требуется подкрепление. Время посредственно, его никогда и не было! Мозг воспринимает установленные рамки - только и всего. И если происходит отклонение от нормы, если черта выходит за контур трафарета и начинает рисовать произвольный шарж вне ведома разума, сознание этого не поймёт, но инстинкты и плоть не провести! Человек, не всегда был учёным и просвещённым, но он всегда был живым! Чудо, - живую плоть, живой организм, не обманешь стрелками часов! И даже неважно, откуда взялось это чудо: сваял его некий создатель, или из неживой материи вдруг зародилась живая, да хоть инопланетяне в пробирке сделали и подселили эксперимента ради, - наплевать! Мы люди, и мы живые, ничего важнее этого просто нет! Всё, что кроме - мишура, декорации! Мы столько думаем о завтрашнем дне, о том, что мы оставим поколениям, о душе, в конце концов, что забываем жить сейчас. И вот оно - последнее поколение. И когда оно узнает о том, что последнее - лишь вопрос времени. Вехи тысячелетий вот-вот будут стёрты в бесполезную пыль, и приоритеты большинства кардинально сменят полярность, для одной единственной цели - выжить. Потому что, человек не определяется высокофиловскими стандартами! Для одних вор в законе - авторитет, для иных он - тварь. Для одних священник - мудрый праведник, для других - глупец антинаучный. Но как из кожи не лезь, догма непреложна. Отними у человека всё - он человеком быть не перестанет, отними жизнь - и останется только прах - удобрение для земли. И даже когда одни падут на колени в ожидании Второго Пришествия, а другие образуют группировки, наплевав на все законы, заветы и моральные устои, цель будет только одна - жизнь.
  
  Спустя минут пятнадцать езды, под музыку из колонок в стиле между альтернативой и гранжем, мы выехали на междугороднюю трассу. Проезжая мимо заснеженных полей, словно укрытых белым кашемиром, отливающим всеми цветами радуги в лучах зенитного солнца, мне стало казаться, что таяние сейчас - не совсем порядок вещей. Рановато для начала марта, особенно на Урале. Так же скоро я начал догадываться, куда мы едем. Военная часть была расположена на возвышенности, и окружена лесом. По весне, да и не только эти места весьма живописны. Надолго ли? Скоро всё пожрёт адское пламя. И как бы мне не претили эти изувеченные мысли, таков был текущий счёт вероятности в комбинации между раем и адом.
  Мне всё чаще хотелось не знать ничего, просто безвольно погрязнуть в бессилии мысли. Может я дурак, а думалось, проснуться в огне, сгорая заживо, хоть и чертовки мучительно, но куда менее душераздирающе, чем ожидать его явление.
  
  Остановившись на просёлочной дороге среди высоченных хвойных крон, Юля захватила фотоаппарат полу-профи с заднего сидения, и выпорхнула из машины. Всячески пытаясь меня растормошить, и отхватывая у весенней природы кадр за кадром, девушка внезапно застыла.
  
  Она отняла взгляд от дисплея камеры и посмотрела вдаль поверх моего плеча. Камера выскользнула из ослабших тонких рук, повисая на ремешке.
  
  - Юль?
  
  Но она не отреагировала. Лишь спустя мгновение, медленно переведя взгляд в мои глаза, Юля прикрыла рот ладошкой и подцепила фотик, висящий на шее.
  
  Сначала я не понимал от чего её взгляд, направленный на дисплей полон истинного немого ужаса, а когда присмотрелся, почувствовал лёгкое головокружение. Меж кронами леса запечатлелось огромное чёрное... что-то. То, что на первый взгляд казалось медведем переростком со слоновьим ушами, оказалось трёхглавой животиной, на четырёх лапах. И пасти и лапы были явно собачьими, строение напоминало трёхглавого пса помеси дога с ротвейлером, а ещё больше зверюга походила на сказочного Змея Горыныча. Правда, без крыльев.
  
  Ассоциативный цирк швырнул в меня озарение, горящим факелом.
  
  Цербер.
  
  Твою ж мать! Это был самый натуральный Цербер, но, сколько бы мы не смотрели с Юлей на кусочек леса в режиме реального времени, так и не увидели ни следа инферного. Я чувствовал, что ей жутко до дрожи, напряжение, повисшее между нами, могло бы генерировать молнии. Я не знал что сказать, а Юля роптала что-то про флюоресценцию.
  
  Но что я должен был ей сказать? Правду? Я и сам её не знал. Ложь? Она была бы очевидной. Девушка и сама понимала прекрасно, что это полный вздор, что никакое освещение и преломление неспособно творить таких реалистических чудищ. Такие обитают лишь в преисподней.
  
  Обратный путь мы провели в молчании, оставляя слово за музыкой, хоть она и не помогала забыться. Казалось, я не был одинок, казалось, Юля всё чувствует, просто боится высказать опасения.
  
  Уже возле дома, мы стояли друг напротив друга, и я должен был успокоить её на прощание, нужна лишь пара подходящих фраз, но я знать не знал что это за чудотворные слова. А затем, в периферии зрения сверкнула короткая вспышка. Сложно сказать, где именно прошла эта искра, но казалось очень близко.
  
  Я не мог отнять взгляда от янтарных глаз. На мгновение моё дыхание оборвалось. Ужасающий штиль затаился внутри, я, наверное, устал бояться. Я сам себе не мог объяснить этого мезальянса, инстинкты сдохли, мне, словно не нужно было спасаться, словно я умру молодым, но буду жить вечно.
  
  Тихо вилась из колонок стереосистемы "Если" группы Слот. Громче ударных билось сердце.
  
  "Выпадет в первый раз и сразу последний шанс..."
  
  А я понимал кристально ясно, вот и всё - моё время истекло.
  
  Я мог бы поцеловать её и сказать что люблю, но было ли это правильным? Одно дело догадываться о чувствах, другое быть уверенным. А ведь три слова вселяют веру, покруче библейских апокрифов, звуча как общение. Говоря кому-то - люблю, ты обещаешь быть рядом, защищать и поддерживать. Я не мог сдержать такого обещания. Потому себя, предавая анафеме:
  
  - Ещё увидимся, - было единственным, что я сказал, хоть и не имел в виду грядущий день, а сам не верил в вечный рай. Просто не найдя в себе сил проститься, я уходил за грань, где всё черно.
  
  В глазах и, в самом деле, темнело, всё больше и больше, с каждой преодоленной ступенью, тьма, сгущаясь, застилала взор. Каким-то чудом я добрался до пятого этажа. Живым. Заходя в квартиру, слышал только собственный пульс. Дома никого не было, родители на работе, Ксюха гуляет, но дверь её комнаты была приоткрыта, хотя сестра всегда закрывает вход в свои владения.
  Там кто-то был. Я не знал кто - Сэла или послали кого-то ещё. Не имело значения.
  
  - А это не слишком? Ну, в смысле, ты же понимаешь, что если меня найдут дома с перерезанной глоткой, возникнут вопросы?
  
  - И останутся без ответа, - послышался хрустальный голосок из комнаты сестры. - Записал что-нибудь?
  
  Совершенно мёртвой поступью, шагами бездыханной марионетки я преодолел коридор, и застыл в пороге Ксюхиной комнаты. Легонько подтолкнул дверь, и она бесшумно распахнулась, казалось, все звуки растворились в вакууме, оставляя только кровь шумно пульсировать в ушах.
  
  Стоя у окна, и гуляя скучающим взором по плакатам на стене, Сэла даже головы на меня не повернула.
  На ней не было мантии, только тёмно-синяя форма, чей воротник стойку украшала семиконечная переливчатая звезда на красной ленте. Это походило на какой-то орден. На поясе всё тот же бумеранг-оборотень, за спиной огромные крылья, достигающие рубиновыми кончиками щиколоток, и вечность.
  В руках Сэла держала достаточно габаритный фолиант в тёмно-бардовом переплёте, не меньше тома Советской энциклопедии. Его и мою жизнь.
  
  - А зачем вам крылья, если вы и без них спокойно перемещаетесь?
  
  Вопрос был до безобразия глупым, но это и, в самом деле, казалось любопытным, как и то, по каким таким причинам крылья красуются поверх мундира?
  
  - А зачем вам мозг, если вы его только на десять процентов используете? - парировала Сэла, отложив книгу на подоконник. - Что насчёт моего вопроса?
  
  Я не с первого раза понял, о чём она, мой мозг просто отключился. Я ничего не ощущал. Отчаяние словно добило во мне последние крохи надежды.
  
  Вздохнув, Сэла нацелила на меня строгий взгляд.
  
  - Послушай, я нарушаю приказ и попираю целый свод законов не безвозмездно, ясно?
  
  Секунда. Две. И я смог почувствовать собственный вдох, ощутив воздух в лёгких, а не только механические движения грудной клетки.
  
  - То есть, ты меня не убьёшь?
  
  - Какая проницательность, - процедила она сквозь зубы, мыслями находясь явно не здесь.
  
  Подступая к ней на пару шагов ближе, я хоть и чувствовал подвох, но всё достал блокнот из кармана, и передал в её руки. В сиреневых тонах комнаты девчонки-подростка, ангелесса казалась ненастоящей, а сбежавшей, если не с хелоуинского маскарада, то со съёмок фильма. Пролистав маленькие страницы, Сэла стала мрачнее грозового неба. Поймав мой взгляд, она демонстративно вытянула руку с раскрытым блокнотом, показывая мне.
  
  - Это что?
  
  То были описания путешествия в ангельскую схватку с саранчой, и непосредственно её зарисовка. Предположительно той самой, библейской.
  
  - Тебе виднее. Кстати да, кто это? Саранча?
  
  Сэла смотрела на меня как на недоразвитого пару мгновений подряд, прежде чем усмехнулась:
  
  - Да какая ж это саранча? - Вернув взгляд в блокнот, она витиевато взмахнула рукой. - Это просто... учебный прототип. Вполне законная селекция.
  
  - Чего? - это вырвалось независимо от меня, потому что её слова звучали чистым абсурдом. - Погоди-ка... То есть вы этих существ разводите, как какой-то скот, для того чтобы проводить учения?
  
  - Именно.
  
  Она перевернула страничку, а вместе с ней и мой мир. Снова.
  
  - И как Он к этому относится?
  
  - Кто, он? - переспросила она бездумно, с усердием бегая взглядом по строчкам в блокноте.
  
  - Ну, Бог.
  
  Сэла на краткий миг замерла ледяной скульптурой, и когда подняла холодный взор на меня, выглядела, пожалуй, подобно мне, когда я впервые увидел ангелов.
  
  - А?..
  
   Недоуменно сведённые к переносице брови медленно уползли вверх в саркастичной манере.
  
  - А-а-а... - немного сиплый смех, быстро испарился, и она серьёзно ответила: - Не знаю. Обязательно поинтересуюсь при встрече.
  
  - Понял. Сарказм. А как же тогда...
  
  - Скажем так, - перебила она и, резко захлопнув записную книжку, протянула её мне, - айрин, или ангелов как вы нас зовёте, изначально даже близко не было в этих ваших писаниях. Так что спрашивай с того, кто нас туда приплёл.
  
  - А Книга Еноха? - возразил я, ссылаясь на более ранний источник, точнее на фрагменты, найденные некогда на территории Красного моря. Сэла лишь глаза в потолок закатила.
  
  - Ну, и где она? Стоп, - нахмурилась крылатая, и отдёрнула руку с блокнотом, прежде чем я им завладел. - С чего ты взял, что это будущее?
  
  Сэла проницательно вглядывалась в мои глаза, словно безрезультатно пытаясь что-то прочесть. Думая о том, что натолкнуло меня на выводы о предстоящем сражении, я ответил вопросом на вопрос, желая прояснить кое-что для себя:
  
  - А, как отличить демона от ангела?
  
  - А никак, - хмыкнула Сэла, капитально добивая мой и без того разваливающийся мир.
  
  - И в чём тогда разница?
  
  - В руководстве.
  
  Она смеялась надо мной, и моим абсолютным неведением, мне словно вновь было шесть лет, и я с открытым ртом и глазами по полтиннику развесил уши, внимая какой-нибудь легенде о Снежном Человеке. На это мгновение, я действительно задумался, что если есть ангелы, демоны, Цербер что б его черт побрал, то видимо и Мэнк ни фольклорный персонаж.
  
  - Ясно. А что если я скажу тебе, что видел демона в ваших рядах?
  
  От моего наводящего вопроса, Сэла скептически изогнула бровь. И, сдаётся мне, она начала задумываться о степени моей осведомлённости.
  
  - Это ты про Жнеца, что ли? Эка невидаль. Он не демон он Страж.
  
  - Григори?
  
  - И это тоже, - не стала она отрицать, хотя её взгляд на меня носил подозрительный характер.
  
  - Но ведь они все были сброшены в ад?
  
  - Ага, - кивнула Сэла, натянуто улыбаясь. - А ещё, говорят, один ваш умелец ухитрился семьдесят два демона в бутылку запихать.
  
  Да уж нормальных ответов от неё ждать не приходилось.
  
  - Вот одного из них я как раз и имею в виду. Ситри.
  
  Она никак не отреагировала на мои слова, только лёгкое напряжение в лазурных глазах выдавало тревогу. Она указала на фолиант, лежащий на подоконнике.
  
  - Перепишешь всё сюда. Но учти, эти хроники настолько древние, что если с ними что-то случится, Софиратиэль нас обоих приобщит к их авторам.
  
  Мне было знакомо это имя. Когда я, грубо говоря, копал под ангелов, то докатился до того, что не брезговал никакой информацией, в том числе той, что относилась к оккультизму и кабале.
  
  - Софиратиэль? Хранитель "Книги о жизни и смерти"? - решил я прояснить насколько это достоверно. - Он же из Стражей Григори, падший, демон.
  
  Кивнув в ответ, не отнимая хмурого взгляда от бардового переплёта, Сэла прибывала в размышлениях, далёких от моего удивления.
  
  - У вас же война с демонами! - стоял я на своём, совершенно не представляя как такое вообще возможно.
  
  - И? - отозвалась она всё так же бесстрастно, будто это и в самом деле никак её не волновало.
  
  - И ты просто берёшь и сотрудничаешь с падшим?
  
  - А может я её изъяла? Или я быть может своего рода... дипломат? - подобрала она сравнение. - Скажем, специалист по межмировым отношениям - министр иномирных дел.
  
  - Ты же полководец? - припомнил я, подумывая, а не могут ли ангелы врать, как сивый мерин?.. Чёрт их разберёт этих ангелов. Но уличить этого ангела во лжи мне было не по зубам, слишком уж она была остра на язык.
  
  - Одно другому не мешает.
  
  - А почему трое, если в откровении четверо?
  
  И тут она вспыхнула. Едва ли не в прямом смысле. Грозовые глаза заискрились, прочно удерживая мой взгляд, от чего я еле сдержал первобытное желание попятиться от неё.
  
  - Серьёзно? А больше тебя ничего не смущает? - зло выговорила Сэла, полу-шипя, и её руки взлетели вверх, вызывая потрескивание в воздухе. - Очнись, пророк! У вас время замедляется! Я тебе больше скажу, оно остановится. А дальше-то что? Времени больше не будет! Всё! Коллапс! Конец цивилизации! Мир, впавший в кому! А тебя волнуют мёртвые слова мёртвых людей?
  
  В лазурных глазах сверкало электричество, самый натуральный ток, и воздух в комнате был пронизан трещащим напряжением. Казалось, если сдвинуться с места, то меня непременно шарахнет мощным разрядом, как шаровой молнией.
  
  - Если бы не ваш падший собрат, всё было бы нормально, - возразил я, что зря - подливать масла в этот "божий" огонь дело опасное.
  
  - Да если бы Самаэль так умел, мы бы давным-давно все градом попадали к нему в ноги! - недобро потешалась Сэла.
  
  - Тогда что это? Откуда?
  
  Она выставила на меня ладонь, явно не собираясь ни в чём меня просвещать, и отошла в сторону, подальше от окна.
  
  - Давай договоримся. Ты не греешь свою голову, и просто ведёшь хронику. А я, закрываю миссию, и впредь не тревожу твою "упокоенную" персону, - выставила она ультиматум. - Кстати писать будешь на сензаре.
  
  Со всей аккуратностью я приоткрыл бордовую книгу. Обложка была покрыта грубой суконной тканью, без каких-либо опознавательных знаков и экслибриса. Так вот ты значит какая, книга о жизни и смерти. И лишь увидев до боли знакомые письмена на пожелтевшей бумаге, напрочь растерялся.
  
  - Но я не знаю языка, - спохватился я, - понимаю, но говорить не могу, не то что писать.
  
  Села положила ладонь на бирюзовый кристалл в обруче, стремясь скорее убраться от меня.
  
  - А ты хоть пробовал?
  
  - И как я его должен выучить?
  
  - Сензар не учат, его либо знают либо нет. Это природный язык, мыслеобразный, центр сознания либо расшифровывает его, либо нет - иного не дано, - заявила она раздражённо. - Что я тебе всё объясняю, сам поймёшь. Да, и постарайся не обратить свою фальсифицированную смерть, в реальную.
  
  Прежде чем сверкнула замкнутая вспышка, я сумел спросить лишь:
  
  - И когда начало Конца?
  
  - Боишься опоздать? - Вспышка буквально удалила ангелессу из этого мира, оставив лишь приглушённом эхо: - Не волнуйся, без тебя не начнут...
  
  
  
  
  12.
  
  
  
  
  
  Не менее пяти минут я таращился на бордовый переплёт, в душе не зная, как к нему подступиться. Да, я спокойно понимал эту речь, словно она и не была чужой. Но каким образом, я должен был освоить этот загадочный язык - сензар, - у меня вариантов не было.
  
  Открыв книгу на титульной странице, я всматривался в восьмиконечную звезду, заточённую в круг. Символ шибко походил на типичную магическую дребедень. Я коснулся страницы, аккуратно обводя пальцем рунические знаки, сопутствующие пентаграмме; символы, шероховатые на ощупь, словно и в самом деле были выжжены на поверхности. Внезапно, руны стали окрашиваться в синий, одна за другой, и я, не ожидав такого перформанса, отдёрнул руку. Застыл растерянным взглядом на странице, что принялась окрашиваться в чёрный, словно истлевая и покрываясь слоем копоти с нижнего уголка.
  
  Восьмигранный пентакль в окружности засиял синим, озаряя вечерний мрак комнаты, и руны заиграли, словно в музыкальной комбинации, а затем замерли. Только слабое синеватое свечение на угольном фоне, двигалось ритмичными волнами, и тени закружили медленный мистический танец синего огня на тёмных стенах. Сердцевина звезды начала тонуть в странице, будто проваливаясь и оборачиваясь объёмным рельефом. От пристального взгляда на эту диковинную иллюзию, закружилась голова. Я осторожно перелистнул чёрную страницу, подозрительно изучая её оборот, но обнаружил только желтоватый старинный пергамент; из такой же немного лоснящейся бумаги был завёрстан весь фолиант. По сути ничего особенного, просто древняя книга, и если бы не содержание на сензаре, она спокойно могла бы затеряться среди старых манускриптов. Ну, и если бы не магический титульный лист, источающий синее зарево.
  
  Я на ощупь придвинул стул, и уселся за стол, не отнимая зачарованного взгляда от древнего переплёта. Мимолётно скользнула мысль, что надо бы поаккуратнее с этой вещицей, а то я слабо себе представляю, что будет, если кто из домочадцев это увидит. Я и сам ещё не мог относиться ко всей этой чертовщине без юродства, хоть она и цепко впилась в мою жизнь, как пиявка. Про родственников и говорить излишне.
  
  Достав из ящика специальные перчатки из тончайшего материала для работы со старыми книгами, я включил настольную лампу и, надев перчатки, поддался навязчивому желанию потрогать объёмную пентаграмму в окружении символов. Но стоило кончикам пальцев соприкоснуться с чёрной страницей, как сапфировый перелив угас, и лист начал светлеть, совлекая непроницаемую черноту. Дошло сразу - дело в перчатках. Видимо тактильно реагируют эти чары именно на живую плоть. Избавившись от ткани на руках, стал листать страницы усыпанные письменами, отмечая, что пергамент вовсе не сыпался и, вообще, был довольно упругим и не повреждённым, только лишь пожелтел в силу времени. Думалось, некая мистическая сила оставляет эти хроники в сохранности. Например, демон являющийся хранителем.
  
   Помимо строчек на сензаре, на страницах не имелось ничего: ни иллюстраций, ни крупных символов.
  Осмелев, я пролистал книгу с конца, но вскоре бросил это дело, сообразив - хроника исписана, и чистым был только один единственный заключительный лист.
  
  "И всё?" - подумал я тут же, ведь отчётливо понимал, что этого мало, что места не хватит даже на то, чтобы переписать уже имеющееся в моём блокноте.
  
  Вернувшись на титульный лист, коснулся тех же символов на пентакле, и страница вновь засияла синим на чёрном фоне. Не зная, как быть, я касался сияющих знаков, от чего свет колебался волнами, но не более. Сердцевина звезды, казалась провалом, затянутым плывущими наэлектризованными тучами. Взяв карандаш, я попытался ткнуть в эти грозовые облака, но иллюзия оставалась иллюзией, никакой дыры на самом деле и не было, но зачем нужен такой эффект мне было не понять. Где-то под руинами, что были когда-то моим разумом, который я - дурак, считал вполне себе богатым, зародилась странная идея. Подумав пару мгновений, решил, что все средства хороши, и стоит попробовать. Нашёл в ящике резак для бумаги и, проколов, остриём палец, коснулся сердца пентакля. Напрасно я это сделал. Синее свечение вмиг полыхнуло красным, палец прошило неестественно сильной болью до самого локтя, от чего я чуть ли не взвыл, и отнять руку от книги я не мог, как не пытался. Рубиновое свечение трепетало в ритме моего ускоренного сердцебиения. Чувство было такое, что чёртов фолиант высасывает из меня кровь. Пока я боролся с кровососущей книгой, снёс со стола всё что можно, и только с кровопотерей литра в два, я смог отобрать руку из алчной эпистолярной пасти. Однако жертва моя оказалась не напрасной. Когда я перелистнул титульную страницу, книга была пуста. Но впредь я взял на заметку, никогда так не делать и кормить жадный до крови фолиант по капле.
  
  Оставался только один вопрос: как?
  Как я должен был писать на неведомом языке? Но если верить Сэле, я должен был знать сензар. Впрочем, учитывая тот факт, что она не соизволила даже предупредить, что у книги комплекс вурдалака, верить этому ангелу небезопасно.
  
  Открыв свой блокнот, я пробегал взглядом по имеющимся записям, покачиваясь на задних ножках стула, и никак не мог взять в толк, как занести всё это в книгу. Мимолётом даже подумал, что придётся перерисовывать саранчу, или кто она там есть, от чего вымученно вздохнул. Рисовать я не любил, да и не умел.
  
  По коже вновь проносились пророчества, названные ангелами - сигилами. Любопытным было то, что они не были такими же начертаниями как у небожителей. Если судить по тому ангелу в рунах, (я даже рискну предположить, что это был тот самый Михаил), у них начертания явно не блуждающие, они просто есть, и если отталкиваться от демонологии, то сигилы - это особые знаки, присущие конкретному демону. Видимо эти символы сугубо индивидуальные, в отличие от тех, что проявляются на моём теле.
  Покалывание рук стало уже привычным чувством, но я способен был лишь рассматривать угольный шрифт, совершенно не ведая значения, ведь в голове стояла мертвенная тишина. Оказалось, это куда более неприятно, чем одолевающий односторонний диалог в уме. Особенно тогда, когда я знал, что эти слова имеют вес, их отсутствие сильно тревожило.
  Но как только я различил шум в голове, мне тут же следовало готовить себя ко всему за долю секунды.
  
  Стало темно перед взором, я лишился дыхания, утратил телесные формы, ощущая лишь невесомость. Прежде чем мрак прояснился, до боли знакомый голос доносящийся издали, на волнах эхо, заставил меня насторожиться. Дикое желание отыскать его источник, толкнуло меня внимательнее всмотреться во тьму кругом. Вдалеке мелькали огоньки, походя на светлячков в ночи, но то были ангельские сферы - это ультрамариновое свечение я распознавал уже интуитивно. Частицы света блёкло падая на стены, обличали каменную кладку. Тёмный узкий тоннель не имел потолка, по крайней мере, чернь, клубящаяся по верху летучим паром, не имела плотности уж точно. Стало жутко, ведь всё это можно было сравнить со светом в том самом конце тоннеля - в том, что ведёт души в мир иной.
  
  Каменные стены, еле-еле освещённые далёкими огнями, носили начертания: глубокие борозды, рисовали полутораметровый в диаметре круг с символом внутри неясного мне значения, а вот выцарапанный тонкий шрифт в символе, однозначно был на сензаре, все же узнавать эти иероглифы я стал вполне сносно.
  
  Сферы становились ближе, приближались спешные, шаркающие шаги, поднимая пыль над полом.
  
  Парень с растрёпанными засаленными светлыми волосами по плечи и арбалетом за спиной что-то говорил русоволосому ангелу в тёмной форме, который, скорее всего, архангел, и носит имя Михаил. Вот только эхо искажало слова, а блики от сфер заслоняли их лица. Я ничего не мог разобрать, но нутром чувствовал, что голос парня мне знаком. Он перекрестил руки вытянутые перед собой, словно подкрепляя сказанное наглядно, и к ним, из тёмного ответвление коридора, будто прямо из стены, вышел ещё один ангел - я помнил его, он был одним из глав, архангел с вкраплениями в крыльях цвета осенней листвы. От чего-то зародилась мысль о том, что мужчина человеком не был, хоть и был одет в широкие чёрные штаны с карманами и серую ветровку. Просто этот арбалет меня смущал, оружие имело чистый платиновый блеск, такой же, как у ангельских "мечей-оборотней".
  
  Я почти стал различать человека в зареве от сфер, но он развернулся ко мне практически спиной, скрывая тем самым своё лицо, зато я мог рассмотреть книжку в его руках. И не только. Мужчина касался страницы, а за его пальцем, шлейфом тянулись чёрные строки с эффектом тлеющего угля, в точности повторяя начертания со стены и символ. Затем он достал из кармана замаранной серой куртки блокнот в тёмной обложке и карандаш. Он наскоро начеркал цифры, а когда обернулся, поправив очки, у меня в глазах потемнело.
  
  Это был я.
  
  Сознание затуманилось, на меня навалилась тьма и разорвалась ярким ослепительным светом.
  Не удержав равновесия, я грохнулся со стула, на котором раскачивался за мгновение, как провалиться чёрт знает куда, и сильно приложился затылком об пол. Сняв свои окуляры, потёр переносицу. Лёжа на полу, с яростно колотящимся сердцем в груди, я пусто уставился в потолок, задаваясь одним и тем же вопросом, что возникал каждый раз, когда я впадал в эти состояния: почему я?
  Ну, ещё, как контролировать этот процесс. И если я не был властен над этой способностью, то кто же был? Ведь нельзя было сказать, что все видения и слова не имели смысла, они были вполне осознанными, и порой ощутимо помогали мне. К примеру, я бы не в жизнь не смог дотумкать, как перенести текст в книгу и как, вообще, с ней работать, если бы не это видение.
  
  Переведя дыхание, я поднялся с пола, игнорируя пульсирующую боль, проснувшуюся в голове от удара, я погрузился в исследование.
  Оживляя в памяти увиденное, я записывал всё в свой блокнот, и даже пытался перенести символ с каменной стены. Что-то этот символ мне напоминал, но что именно я никак не мог сообразить. Крутил его и так и эдак, но ничего особого на ум не приходило. Зато цифра, записанная в обыкновенном блокноте "45034", запомнилась куда хуже, я просто не мог вспомнить точное количество нулей, следующее за числом, как хвост кометы: то ли шесть, то ли семь, - никак не мог визуализировать, просто не сумел вспомнить точно.
  
  Меня мало интересовал вопрос, какого лешего меня связывает с ангелами, и что это за тоннели такие. Я наконец-то понял, как разобрался с книгой-кровопийцей - это было куда важнее.
  
  Пробуя раз за разом, натуральным методом проб и ошибок, я лишь спустя сутки, практически беспрерывного эксперимента, осознал, что просто неправильно прикасался. Эти письмена читались зигзагом справа налево. Более того, оживали образами в голове от соприкосновения с текстом. Сначала лишь туманные очертания и бормотание, которые невозможно было разобрать. Затем образы и звуки стали яснее, я словно внимал рассказчику и видел сопутствующие картины прямо в голове, будто фантазия не на шутку разыгралась и принялась рисовать картины внутреннему взору. И к несчастью то, что хранили в себе доступные мне страницы, были только краткими описаниями, своего рода главами этой книги, что раскрывались целиком только обладателю крови, которой он окроплял фолиант.
  
  Первая глава показывала существ, причем упорно похожих на обычного человека. Но заприметив одну несостыковку, я даже ужаснулся: кисти рук отличались тем, что имели четыре пальца вместо привычных пяти, а большой палец и вовсе был расположен значительно выше, да и сама ладонь была длиннее, нежели у человека. Кожа была с явным красноватым оттенком. Лицо при рассмотрении тоже казалось странным: очень скошенные к переносице бровные дуги, под сильным углом уходили к вискам, острыми стрелами; раскосые миндалевидные глаза; волосы забраны в канатную косу на самой макушке, а линия роста волос располагалась дальше, от чего лоб казался сильно выпуклым; затылок и подбородок были заострены, от чего само строение головы, напоминало ромб.
  
  В остальном тело, в одежде под тип тоги в пол, мало чем отличалось от человеческого. Впрочем, неизвестно, что могло крыться под этой тогой, особенно с учётом того, что я так и не смог понять какого пола это существо. И если бы не одна зацепка, никогда бы и помыслить не смел.
  
  Наверное, нейроны мозга синхронно икнули с перепуга, когда среди бормотания неизвестного рассказчика, промелькнуло шибко знакомое именование. Посейдонис.
  По Платоновскому мифу именно этот остров являлся легендарной Атлантидой, что якобы пошла на дно. Вот только я читал не Платоновский миф, а описание неких толтеков и Пасейдонис - это место их обитания. Выходит они не были мифом? Атланты существовали.
  
  Уже следующая страница рисовала иных существ, и первым что буквально ударило меня по глазам, были уши - заострённые уши, как у скандинавских фей или эльфов. И вновь лишь малые различия с человеком, обличало в них иных. И так страница за страницей. Особенно мне понравился шестирукий индивид, с тремя глазами, но в остальном он всё так же был похож на человека.
  
  Меня отвлёк звонок в дверь, и я, в нервном порыве, захлопнув книгу, наскоро сунул её в ящик стола.
  
  Открыв входную дверь, молниеносно получил звуковой удар:
  
  - Чувак, ты обмудок! - завопил Лёлик, вскинув руки в возмущённой манере. - Честное слово! Я, значит, в гипсе дома тух почти месяц, а ты... - друг осёкся, немного кривясь. - Слушай, выглядишь, как дерьмо. И чё у тебя с мобилой?
  
   Повесив голову, стараясь удалить из головы нежелательные тёмные мысли, я пропустил Лёлика в квартиру.
  
  - И тебе привет.
  
  - Да ладно, забей, - отмахнулся он, беззаботно, скидывая ботинки. - Всё зубришь?
  
  - Ну, вроде того, - вздохнул я, уходя в комнату. Было совершенно не по себе, мне хватало людей живущих со мной под одной крышей, чтобы день ото дня терзаться от чувства досрочной потери. А тут ещё и Лёлик, он всё-таки был моим другом с самого детства, и вполне естественно, что его смерть не пройдёт для меня равнодушной тенью. Эта тень будет следовать за мной по пятам, со всеми кто покинет меня на этом пути, следовать до тех пор, пока мой собственный путь не оборвётся. А потом? Что там, за гранью? Вечный мёртвый сон или иная реальность?
  
  Друг, пройдя за мной в комнату, грузно уселся на стул, и затарабанил пальцами по столу. Его взгляд проворно блуждал по книгам на полках, затем зацепился за мой блокнот, раскрытый на странице с одной единственной цифрой, к которой я всё пытался прилепить верное количество нулей.
  
  - А это чего за фигня? - спросил Лёлик, с усмешкой, и я закрыл блокнот, прежде чем друг им завладел. - Хм, четыре с половой ляма километров. Прикольно, похоже на расстояние от Нептуна до Солнца.
  
   Отложив блокнот в сторону, и облокотившись на стол, я поймал его взгляд.
  
  - Как-как? На какое расстояние?
  
  Лёлик долго мне что-то втолковывал, а я не мог очухаться.
  Почти четыре с половиной миллиона
  километров от Солнца до Нептуна.
  И когда я начал понимать, что восемь из представителей видов имеют прямое отношение к нашей солнечной системе, первичный мир для меня вконец был в пух перемолот. Мы - люди, как минимум, девятые. Как максимум, последние.
  
  Наша система состоит из девяти планет и Земля, единственная живая обетованная, походу дела, не от того, что мы до черта особенные, а потому что остальные вымерли. И, сдаётся мне так давно, что инженерным калькулятором не сосчитать. Я даже не хотел думать о том, откуда мы об этом узнали, создавая сотни легенд и мифов из сведений об иных мирах, меня больше пугала перспектива. Не то чтобы я рассчитывал на вечный рай, но мы же все идём на убой.
  
  Мне хотелось знать больше. Хотелось открыть главы полностью, но это не переставлялось возможным, да и навряд ли у меня есть время на изучение вымерших иномирян. Только поймав наконец мысль, о том, что это тупик, просто апогей человеческой истории, я потерял смысловую нить. Зачем мне писать эту хронологию конца? Зачем вообще составлена эта картотека, для чего, для кого? Всё! Больше не будет ничего, всё живое умрёт, планета, если не разлетится на куски, то уж всяко навеки повиснет над пропастью, мёртвым айсбергом на просторах вселенной.
  Я - последний летописец.
  
  И он не знает об этом. Ничего не знает. При том, что его поведение...
  Друг явно не брился недели две, отчего оброс густой русой щетиной, волосы ниже плеч, растрёпанны, но его шустрый взгляд, ясных серых глаз, и немного резкие импульсивные движения, говорили о том, что Лёлик вовсе не чувствует усталости. Он в принципе всегда растрёпанный, и ведёт он себя ровно так же как и всегда, тогда как все погрязли в унынии, и, кажется, вот-вот обессилят совсем.
  
  Пока Лёлик заливал мне про новую видеоигру, я, прикинув это явление "непрошибаемости" в уме, пришёл к выводу, что не один Лёлик совершенно не чувствует переутомления на фоне раскуроченного циферблата часов.
  
  Ксюха.
  Будучи прямо-таки экстремально активной, сестрица моя вовсе не утратила своего холерического характера, и носится смерчем, несмотря на спятивший временной континуум. А вот матушка - нет. Она сильно устаёт, если раньше после работы она могла абсолютно спокойно готовить, или делать что-либо ещё, то в последнее время, она, едва успев порог переступить, падает спать.
  
  Отец. Сложно сказать, чаще всего он и вовсе не приходит домой, или возвращается из части поздней ночью на служебной машине.
  
  Я тоже, в целом, не чувствую недомогания, разве что головные боли и стресс, но в этом в связи с моим внезапным призванием, удивительного мало.
  
  Проводив друга, и закрыв за ним дверь, я точно отключённый от сети робот, просидел за столом перед раскрытой книгой, по меньшей мере, полчаса.
  
  Время, не смотря на всю свою тягучую медлительность, поджимало, наступало на пятки, что-то внутри меня истошно орало, подгоняя к действию, а я ни жив ни мёртв, уставился в пустоту между строк. И тут меня осенило - в книге нет ангелов.
  
  Спохватившись, я штурмовал главу за главой, а их было немало, но наткнувшись, по меньшей мере, на десяток крылатых созданий, так и не обнаружил ни единого ангела. Если то был архив существ, когда либо, населявших вселенную, и наша глава последняя, то выходило, что ангелы не относятся к живой материи вообще. То есть, они и, в самом деле, могут быть бессмертными, или, по крайней мере, существовать в рамках иной реальности. Мне стало казаться, что я что-то упускаю, что-то бессменно очень важное.
  
  Если книга на хранении у демона, и разница с ангелами у них чисто терминологическая, и насколько можно понимать территориальная, то за ведением хроники, испокон веков следят ангелы. Зачем? И почему бы им самим этим не заняться, раз это в их интересах? Выходит, не только им это важно, но и всем тем, кто покорно вёл летопись, буквально по пути на эшафот. Им и народам, к которым относились мне подобные. Ради чего, спрашивается? Так это конец или нет?
  
  Раздался тихий стук в дверь, решив, что это Лёлик что-то забыл у меня, ибо у родных есть ключи, я пошёл открывать дверь. Вот только это вовсе не мой забывчивый друг воротился. На пороге стояла Юля, в её руках подрагивал бумажный конверт для фотографий. Я моментально понял, что она проявила плёнку с нашей негаданной прогулки. С Цербером под боком.
  
  Я онемел. Просто голос сковало титановыми прутьями, но и она молчала. Её взгляд на меня, казался чужим, было что-то холодное и тяжёлое на дне янтарных глаз. Вид у неё был очень замученным, от чего картина красной смерти обволакивала память туманными урывками видений.
  Я не желал её видеть, она травила душу. Нечто подобное я испытывал каждый раз, когда смотрел на родных, и Юля было лишней каплей яда в эту чёрную чашу скорби. Но я просто отступил в сторону, позволяя девушке пройти. Секунду она медлила, прежде чем неуверенно переступить порог.
  
  Едва мы успели зайти в комнату, а я намеревался наконец открыть рот и сказать хоть что-нибудь, как Юля с хлопком приземлила конверт на стол. Несколько фотографий выскользнули веером, и первое что бросилось в глаза, начертания, проглядывающиеся из-за ворота пальто на моей шее. На коже проявились сигилы, и попали в кадр. Но больше всего на этих снимках меня потрясло вовсе не моё обличение по полной программе, и даже не Цербер, который проявился сразу на двух фото, а то, что на одном из них "Валентин". Чернокрылый Ситри стоял рядом с трёхглавой зверюгой, не уступающей ему ростом в холке, на фоне стройных малахитовых елей. Прямо позади меня, и взгляд синих ледяных глаз, просверливал мне затылок. Вмиг вспомнилась реплика Жнеца, когда он пригрозил Сэле на крыше "...выйдешь в эфир...", и что это может значить, я постепенно стал осознавать. Они, словно могли переходить из одного состояния в другое, из телесного, в какое-то иное. У меня волосы на затылке зашевелились. Это он - Ситри был в университетской библиотеке в тот вечер. В роковой вечер - вот с чего всё началось, вот откуда там взялась Библия, и закладка именно на седьмом стихе Апокалипсиса. Какого чёрта? Он что следил за мной? Да не один, а с трёхглавой инферной зверюгой, как с болонкой на коротком поводке.
  
  Пока я просматривал снимки, просто не представляя, что мне ей сказать, Юля избегала взгляда в мои глаза, и была сосредоточена где-то на одной точке в области моей груди, но взгляд был тусклым, в глазах словно погасло солнце. Девушка подцепила со стола снимок, на котором запечатлелись сигилы.
  
  - Что это такое? - её голос звучал непоколебимо, как никогда, но за решительностью таился страх. Она была напугана, точно так же сбита с толку, как и я, впервые столкнувшись со всеми этими паранормальными явлениями, начертаниями и ангелами. Но если честно, я был потрясён её смелостью! Она, по сути, не зная целого наваждения мистических страстей творящихся вокруг, столкнулась с этим в моём лице, и явно не ведая, кто я такой, просто взяла и пришла, чтобы всё выяснить. А если бы я был опасен? Одержим? Или ещё какая подобная чепуха? Как она может так слепо верить мне? Верить, что в безопасности, в то время как это вовсе не так!
  
  И кажется, мне придётся отвечать.
  Вот только, что?
  
  ***
  
  Пытаясь представить, создать мысленный образ, что выходило скверно, я касался гладкого пергамента, с закрытыми глазами. Я ощущал циркуляцию на кончике пальца, словно микроскопическое покалывание под кожей, ведя линию, и когда открыл глаза обнаружил выжженную строчку. Но считывая её, ничего не мог разобрать, только сплошной сумбур.
  Вздохнув, откинулся на стуле, и взъерошил волосы.
  
  - Не могу.
  
  - Почему?
  
  Взглянув на Юлю, что не может глаз отвести от угольных начертаний, всё ещё под впечатлением, сам не знал что ответить.
  
  - Не получается. Слова не переносятся чётко. Должно быть какое-то образное мышление, наверное. А мне с этим явно не повезло.
  
  Девушка смотрела на меня с некоторой осторожностью, я бы даже сказал с подозрением. И у неё достаточно причин для этого волнения, хоть я и не нашёл ответов лишь на два её вопроса.
  
  "Почему ты?"
  
  Я не знал.
  
  "Зачем?"
  
  Я не знал, что ответить.
  Чёрт, конечно же, я не смог объяснить, зачем веду записи. Как я мог признаться ей, что мир катится ко всем чертям, что близится страшная битва, что скоро мы все умрём. Как?
  Некоторых вещей лучше не знать.
  
  Я сумел записать пять столбов на сензаре, но строки были тусклыми, и в конечном итоге исчезали, словно испарялись на свету, оставляя только налёт пыли, похожей на графитную стружку.
  
  В голове поднялся гомон, еле слышный, то похожий на обрывки пульса, то на далёкий-далёкий голос. Резко заболела голова, и перед глазами помутилось, казалось, меня повело, а в Юлин тихий возглас, вторглись иные, знакомые интонации, говорящие слова, что уже были сказаны.
  
  - А будет ещё страшнее.
  
  Поток раскалённой лавы, текущий по венам заместо крови, плавил тело. Казалось, я кричу, но я не ощущал вибрации голоса в горле, только дикий пожар в каждой клеточке. Красный фейерверк во тьме - вот и всё, что я видел. Боль угасла так резко, что, казалось, я окунулся в ледяной прорубь. Тьма постепенно прояснялась. Прерывистое дыхание, вырываясь из лёгких, клубилось паром в свете фонарей.
  
  Я непрочно стоял на ногах, в знакомой обстановке, возле подъезда, испытывая чувство дежавю и лёгкого страха. Я всяко должен был трястись от ужаса, но меня пробирала лишь дрожь от февральского холода. Наверное, потому что я узнал и это день и хозяина нейтрального голоса.
  Ангел в мантии, выступил из-за бетонной перегородки, так вальяжно и спокойно, словно он не находится в мире людей, и не беспокоился о том, что его увидят. Он приподнял руку, и из-за моей спины прошмыгнула вспышка, притягиваясь к его ладони маленькой сферой.
  
  - Хм, а говорили, вы неуязвимы, - пробормотал Ситри, в задумчивой манере, разглядывая светящийся шар, бросающий свет на его лицо.
  Взглянув на меня, приросшего к мёрзлому асфальту, он проделал ещё один шаг, становясь на расстоянии вытянутой руки передо мной. Мне пришлось задрать голову, чтобы видеть его лицо в тени капюшона.
  
  - Конечно, - хмыкнул он, растекаясь в ухмылке, от чего его холодный взгляд приобрёл лукавый оттенок. - Ты же ещё совсем ничего не знаешь. Хотя, от вас чего угодно можно ожидать, - заметил он, и сфера короткой вспышкой исчезла с его ладони. Стало значительно темнее, словно свет фонарей не мог сравниться с этим светочем. Я осознал, ещё одну причину, отсутствия у меня особого страха - я из "завтра", значит, он всяко меня не убьёт. Наверное.
  
  - Что тебе нужно?
  
  - Хороший вопрос, - процедил Ситри, склоняя голову, и смотря под ноги. Глаза в тени капюшона горели синим, будто две неоновые лампочки. - Говорят, вы скользите сквозь историю, верша хронику, - произнёс он размеренно, - что вам подчиняется время, даже то, что за пределами вашей реальности.
  
  - Кому нам? - спросил я незамедлительно, просто я не решался дать себе верное определение, а вот он, точно имел в виду что-то конкретное.
  
  - Хочешь, чтобы мир перешёл перевал, вышел на новый меридиан?
  
  Его внезапный вопрос поставил меня в тупик. Я не до конца понимал, о чём он говорит, что за "перевал" и "меридиан", имеет в виду.
  
  Моя растерянность ангела явно не обрадовала, черты его лица напряглись, и выражение стало жестоким.
  
  - Отвечай, да или нет.
  
  - Да, - хотя едва ли я понимал, с чем соглашался.
  
  Ситри вернулась его ухмылка, и он протянул мне грязно-серый лист, сложенный в несколько раз.
  
  - Приведёшь её... Не убьёшь, - уточнил он твердо, отдернув руку с листом, - а приведёшь, и вероятность на выживание вашего никчёмного отродья в разы возрастёт.
  
  - Что? - я, мягко говоря, просто опешил, от его просьбы. И не потому даже, что не понял, о ком он толкует, это, как раз, было слишком очевидно. Просто слова Сэлы сиюминутно обрели ясность, и чёткий смысл "тобой воспользуются, а затем убьют".
  
  Пространство, затрещало по швам. Всё словно раскалывалось, совсем чуть-чуть, но почти незримые трещины пронизывали воздух. Ситри впихнул мне в руку сложенный лист, и следом, словно затянутая льдом река по весне, вечер раскололся на льдины, спешно тающие в реальности моей комнаты. Будто наложение двух событий. С ума можно сойти.
  
  Сдаётся мне, именно об этом думала Юля, застыв статуэткой и глядя на меня широко распахнутыми глазами.
  
  Всё постороннее исчезло из комнаты, или я исчез из минувшего времени почти месячной давности. У меня голова раскалывалась от всего этого мистического конгломерата. И моё лицо, я уверен, было не менее обескураженное, чем у Юли.
  
  - Меня не было, да? - взялся я уточнить, хотя и так понимал, что ответ будет положительным. Девушка лишь заторможенно кивнула и, кажется, впервые моргнула.
  
  - И сколько?
  
  - Я не знаю, - пролепетала она, слабо, - может, пару минут... О, Боже.
  
  Казалось, она в обморок упадёт, но лишь устало приземлилась на край дивана, и спрятала лицо в ладонях.
  
  Я разжал кулак, и развернул серый лист. Мелкие выцветшие строчки на арамейском, не являлись глашатаями великих таинств, но их было достаточно, чтобы сложился один из фрагментов пазла. Возраст этого невзрачного клочка бумаги переваливает рубеж до нашей эры. Это отрывок из Книги Еноха. Он представляет культурную ценность, но это ненадолго. Уже совсем скоро слова утратят смысл, а знания упразднятся.
  
  И как я должен привести эту деву? Чем, вообще, это поможет? А главное, чем это чревато? Это же грубое вмешательство в хронологический ход, неизвестно что может случиться, если из прошлого исчезнет один человек. Может Османская империя поработит-таки весь мир, и какой-нибудь потомок Сулеймана закуёт всё и вся в утопической клетке. Мне срочным образом нужно было разобраться с этим состоянием. Я не просто видел что-то, я, в самом деле, проваливался во времени, что и впрямь может быть опасным. Эти способности в целом представлялись в обличии трёх фаз - это стало очевидно.
  
  Странник. Полное погружение - это тотальное перемещение во времени, я действительно покидал рамки текущей реальности и оказывался в том или ином временном отрезке.
  
  Наблюдатель. Позиция наблюдателя была иной, я не исчезал из своего "сейчас", а лишь сознание, словно бы, транслировалось в то или иное событие. При этом я ничего не мог ощущать и сколько времени я наблюдал, столько же его протекало в моём "сейчас".
  
  И самая противоречивая фаза - пророк. Обычно это только то чему я лично стану свидетелем, то, что случится, непосредственно со мной, при этом я всё чувствую, но реагировать и руководить собой не могу. Словом, я тоже становлюсь наблюдателем, но будто бы гостем в своём теле, и временные рамки видения никак не связанны с моим "сейчас". В видении я могу провести хоть четверть часа, но прихожу в себя в отрезке погружения в это состояние в точности до наносекунды.
  
  Немного систематизировав это явление, мне стало значительно спокойнее. Пока я не заметил еле уловимое движение на столе. Метнув взгляд на раскрытый фолиант, я вздрогнул от неожиданности, и резко ринулся к столу, чем сильно напугал и без того шокированную девушку.
  
  Они перестраивались.
  Три строчки поменялись местами, а одна и вовсе обратилась пылью, вместо угольной вертикальной строки. Я сдул прах со страницы, не понимая, почему это произошло.
  
  А затем до меня дошло.
  Порядок менялся и сами слова, когда я считал изменившиеся столбцы; я сразу уловил разницу в самом начале. Повествование о "затихшем ветре", поменялось местами с "упавшими вестниками".
  
  Это не просто какие-то пророчества. Не просто. Они меняются!
  Ничто не предопределено.
  
  
  ***
  
  Засыпая, я ждал щелчка замочной скважины, ждал, где-то до середины неправильной длительной ночи.
  Но отец так и не пришёл домой.
  А поутру, пока мама с Ксюхой ещё мирно спали, я, в тщетной попытке хотя бы выпить чай, столкнулся с проблемой. Щёлкнув электрический чайник, раз несколько я ничего от него не добился, а вот атрибут прогресса каратнул меня током. Не сильно, но ощутимо. Инстинктивно выдернул шнур из розетки, и заметил секундную рябь электричества скользнувшего по "вилке".
  
  На улице уже было светло, но за окном явно стояла пасмурная погода. Я подошёл ближе и, оглядывая из окна пустынный двор, обратил внимание на дым, стелющийся позёмкой над талым снегом. Всюду. Я перевёл взгляд на термометр за окном - плюс двадцать. И это в марте месяце, хотя даже солнца не было видно, на затянутом ватными облаками небосводе. Отодвинув цветок на подоконнике в сторону, я открыл окно и высунулся наружу, и с первым же глотком воздуха, ощутил тяжесть в груди. Температура. Пар. Повышенная облачность.
  Испарения.
  
  Далеко не пошёл, залез в интернет с телефона.
  
  Угроза. Опасность. Аномалия.
  Куда не ткни, - кругом либо ошибка сайта, либо диктатура конца.
  Проснулись, вашу мать.
  Проснулись на пороге в небытие, и заговорили на все голоса, друг, другу стремясь глотки перегрызть каждый за свою псевдотеорию. Скачок температуры - погодное оружие. Таяние ледников, аномальные сходы с гор - озоновый слой разрушается. И хоть бы кто заметил, что время сломано. Никаких разумных объяснений, ибо всё не так, ведь мы из века в век, не зная огромных сводов законов мироустройства, строили один Вавилон за другим. Сносили одни церкви и строили новые, расщепляя веру в вечную блажь где-то ещё, на сотни истин. Но даже если кто-то взберётся на Эверест и закричит некоему демиургу в небеса, о том, что мы в полной жопе! - ничего не изменится. К лучшему.
  
  В одном лишь согласны были беспрекословно горе-конспирологи: "Нас всех затопит, как щенят".
  
  Счёт пошёл на дни, я чувствовал дыхание буцефалов под квартетом всадников, и ясно видел их дыхание, клубами пара от испарений обволакивающее обречённый город.
  
  Очередной источник информации выдал ошибку, говоря о том, что серверы накрываются один за другим, и я, смотря в окно, ощутил себя в каком-то лимбе, без выхода: пар, белый как молоко, поднимался всё выше и выше, вплоть до четвёртых этажей. Влажность была такая, что казалось можно захлебнуться воздухом. Страшнее только то, что этот ватный занавес искрился, словно бы облака готовые разразиться мощным громом. Так не бывает, не может быть, этот ток совершенно другой, иначе мы все бы изжарились ещё во сне.
  
  И тишина.
  Было так тихо, что я было подумал, что все вымерли одним разом, лишь прислушавшись внимательнее, переживая небывалый мандраж, накрывший меня огромным валом, я различил шум вдалеке. И рокот похож был на рёв моторов или протяжный звериный рык. Я, признаться, вообще уже ничего не исключал.
  
  Резкий вой пронзил уши сквозным выстрелом, проносясь эхом громогласной волны, сквозь плотный белый саван.
  
  И я понимал прекрасно, что это не учебная тревога, что нужно что-то делать! Спасаться, чёрт возьми! Я столько размышлял об этом, продумывал каждый шаг: я знал, где лежит отцовская винтовка, отыскал в сети схемы подвалов в округе, я даже придумал, как добраться до продовольственного склада в километре отсюда, под землёй. Но я стоял истуканом и не мог шелохнуться, а мысли проносились неразборчивым смерчем в голове.
  Шок разжал свои прочные тиски, лишь спустя минуту. Инстинкт самосохранения наконец-то включился, и пнул меня к действию: обесточить.
  
  Взламывать щиток на площадке, дабы добраться до рубильника, времени не было, да и вряд ли меня не шибанёт током при этом действе. Я успел только подумать, чтобы ураганом пронестись по квартире и повыдергать из розеток всю технику, как вой сирены оборвался на высокой ноте и питание отключилось само. Полностью. И было совершенно непонятно, на ТЭЦ авария, или опять какое-то грёбаное волшебство творится. Впрочем, всё это стало неважно, когда сверху на асфальт, едва тронутый слякотью, обрушилась птица. А следом ещё одна. И ещё.
  
  Вот и упали вестники.
  
  Пернатые просто сыпались с неба, и те, что падали на рыхлый талый снег, поднимали витые струйки пара, как от раскалённых камней. Создавалось впечатление, будто птицы обожжены, словно паря в воздушном пространстве столкнулись с огненной сетью. Версия, связанная с погодным оружием, под таким углом вовсе не казалась конспирологией, ведь оно действует именно в слоях ионосферы, провоцируя пагубные процессы. Так может не надо далеко ходить в поиске виноватых? Может, очередной секретный военно-научный эксперимент разверз какой-то портал и привлёк сюда ангелов и демонов? Ведь, не все из них, по всей видимости, в курсе нашего существования. Тот же Валах с людьми явно столкнулся впервые, и не исключено, что, считал нас мифом, как мы их персонажами библейских апокрифов.
  
  Быть может, всеми своими преступлениями против естества, мы сами себя и погубим?
  
  
  
  13.
  
  
  
   Кротовьи норы, как есть кротовьи норы.
   Только отточенная механика и минимум мыслей. Если бы только второе было возможно...
   Поворот, ещё, за ним по прямой, и так уже больше часа. Целый долбаный час или аморфный обрывок вечности, я реально ощущал себя роботом. Сам себе повторял программу, и выполнял задание, стараясь не смотреть в грядущий день, участь которого предчувствовал и так. Напряжение, нервное и ужасающее в комбинации коды, способное переплюнуть напряжение оголённого провода ЛЭП, дикий страх не проснуться и молитвы неизвестно кому в непроглядную мглу конца времён ― вот во что превратятся наши жизни, в мире, чертовски похожем на масштабную волну галлюцинаций. Вот и что это? То ли турнир за блаженное местечко в раю, то ли трюк эволюции - игра на выживание по законам естественного отбора. От всей этой глобальной вакханалии волей-неволей вспоминалась песня Jane Air, "Бог уснул за рулём".
   Ведь по сути, мы, кажется, с самого детства знаем о них. И там, в беззаботном бытие малых лет, ангелы видятся нам, светлыми, добрыми духами-хранителями. А потом ты узнаёшь, что они проливают "чаши гнева" или "серу низвергают с неба", и чудо становится какой-то страшилкой. Правда в том, что детство кончается там, где ты реально начинаешь осознавать, что если они придут ― нам конец.
  
  Мой разум всё ещё был охвачен панической лихорадкой, заставляя мысленного глашатая, зачитывать всю эту бесполезную синекдоху, пока я на ходу крутил, свёрнутую в несколько раз, карту со схемами позёмных коммуникаций и подвальных помещений. Тьма кругом была всепоглощающей, даже луч фонарика не способен был сквозь неё пробиться дальше, чем на десять шагов. Коридоры в глухих потёмках, тупики, железные двери, покрытые "рыжиками", на проржавевших петлях. Влажность такая, что под ногами простиралась одна сплошная лужа по щиколотку и стелился густой туман, консистенции жидкого азота. Лиловые искры, потрескивая, то и дело проносились вдоль стен, по воде, да прямо по одежде, но странное напряжение имело мало общего со смертоносным током, иначе электропроводность воды под ногами нас бы прикончила. Я через шаг натыкался на дохлых крыс размером с кошку, этих обитателей подземелья, семенящих по трубам под потолком, прямо на глазах пришибало неестественными лиловыми разрядами, и они сыпались в воду. Безумно странно, что эта неведомая энергия обходила нас стороной, лишь едва касаясь своими тонкими нитями. Ботинки уже насквозь промокли, набитый до отказа рюкзак за спиной, казалось, прибавил в весе, напитавшись влаги. Винтовка Драгунова СВД на плече тоже немало весила от чего меня внушительно кренило вправо. Душный сырой воздух затруднял дыхание, да ещё и серный смрад стоял столь ужасный, что приходилось прятать нос за воротник и игнорировать рвотные позывы.
  
  Под землёй, прямо под городским ансамблем бетонного Акрополя, можно добраться куда угодно с наименьшим риском для жизни. Чёрт его знает, какая ерунда могла твориться на поверхности? Я знал, только изнанку этого падения. Всё это было прежде, я всё продумал наперёд, зная каждый следующий ход мира - того мира, что врезал нам по лицу, и сказал нам катиться к чёрту.
  
  Ксюха, скрестив руки на груди, хлюпала кроссовками по воде, следуя за мной, и злобно ворчала под нос в нецензурной форме. Она безумно перепугалась, когда я на панике поднял родных, заставил их собраться в темпе, и заявил что надо сматываться, что я знаю что делать, но надо спешить. И поначалу Лёлик пытался её успокоить, но в конечном счёте русский могучий проносился приглушённым эхом по мрачным подвальным сводам дуэтом. Родители Лёлика давно уже в разводе, и отец с ними не живёт, а вот мать друга работает диспетчером на станции скорой помощи, и в эту злополучную ночь была на дежурстве, но не вернулась домой, так что Лёлик нервил не на шутку.
  
  - Чувак, нам по-любому надо туда попасть, - гомонил он, наверное, раз в сотый одно и то же, - пожалуйста, вдруг она всё ещё на станции...
  
  - Я помню, не отвлекай меня. Мы как раз будем проходить эту местность, всё будет хорошо, успокойся, - уверил я, поглядывая в карту. Тогда как не имел права сеять зерно надежды, ибо не было никаких гарантий, но я старался держать себя в руках, хотя скверный мандраж и страх одолевали меня, путая мысли.
  
  Моя матушка была настолько шокирована, что не реагировала ни на что, лишь безропотно следуя за мной, озиралась по сторонам и плотнее кутаясь в куртку, хотя здесь было достаточно жарко.
  
  - Так, стоп, - я остановил шаг, и сестрица, вписавшись мне в спину, что-то пробурчала. - На - будешь светить.
  
  Я отдал Ксюхе фонарик, а сам достал компас из кармана куртки, и проверил точность направления в схемах, что б ни заблудиться в этом муравейнике. Поворот, поворот, затем по прямой. Сверяясь с компасом, приметил нумерацию на серых стенах, тонущих во тьме. Мы держали фарватер на городскую больницу, прежде чем кровавое море омоет гору. Мы встретимся вновь на этих волнах, увы, но эта встреча не была последней. Возможно, всё бы могло быть иначе, но ничего уже не изменить. Я видел лик красной смерти воочию, ту, что примерила кровавую маску на лицо отмеченное солнцем.
  
  "Я не могу, прости", - хриплый тихий голос, оккупировал сознание, и образ измождённой бледной от страха девушки, заклеймил память.
  
  Это Лёлик даже не думал артачиться, и беспрекословно покинул свой дом, поверив моим словам. Юля не могла идти со мной, потому что не могла оставить отца. А он не хотел следовать за мной, потому что не доверял, хоть я и умолял его поверить мне, убеждая, что знаю, как быть.
  
  "Уходи", - и моё "пожалуйста", было безжалостно стёрто о камень страха. Никто ничего не знал, и вера пошла на дно, утонула в слепом океане неведения.
  
   Я не хотел об этом думать, и не мог унять чёрных мыслей, ядовитыми осами, роящимися в моей голове. Всё пытаясь акцентировать главное, я старался сосредоточиться лишь на одном единственно верном: отец застрял в военной машине, и мне нужно было защитить семью. Кроме меня им не на кого больше рассчитывать, а я мог лишь надеяться, что с отцом всё будет в порядке, хоть и сознавал прекрасно, что отчёт запущен, и когда надежда оставит эти земли теперь лишь вопрос времени.
  
  Очередное ответвление привело нас к старым железным дверям, я толкнул её, подёргал за ручку на себя, но, к несчастью, дверь была заперта. Уловил шум, но не смог понять, откуда, то ли в коридоре, то ли за дверью. Скорее всего, просто крысиная возня и треск электричества, но что-то слабо в это верилось, больше походило на отдалённый грохот, или буйство моей фантазии. В конце концом жутко было в кромешной тьме с одним фонариком пробираться по чужим незнакомым линиям коммуникаций. Заглянул в замочную скважину, но встретил мой взор только непроницаемую тьму. Хотя не мог не обратить внимания, на то, что из скважины тянуло тонким сквозняком, и вообще стало свежее, а может, я просто уже привык к зловонию этих сводов. Недолго думая, вручил Лёлику карты, и стянул отцовскую винтовку с плеча. В который раз подумал об осведомлённости отца, ведь оружие хранилось в специальном стальном сейфе, под замком. Но не в этот раз. У меня имелись ключи, но они мне не потребовались - сейф был открыт. Отец, словно знал, что винтовка в скором времени может пойти в ход. В любую секунду.
  
  - Подальше отойдите, - предупредил я, и сам отступил на безопасное расстояние.
  
  - Карм-м-лим... - пронеслось вороньим карканьем и отразилось искажённым эхом о стены. Я чуть винтовку не обронил, а мама осеклась, смотря на всех испуганным взглядом. Никто не понял, что она сказала, включая её саму. Матушка сконфуженно прикрыла рот ладошкой, втягивая голову в плечи. - Ой. Извините, я что-то...
  
  Она так и не договорила, смущённо улыбнувшись, что было видно даже сквозь ладонь, хотя глаза её были полны замешательства и страха. Тревожная волна прошлась по мне дрожью, я крепко стиснул винтовку, добела в костяшках пальцев.
  
  - Мам, а ты как себя чувствуешь?
  
  - Бро ты чё совсем долбанулся? - яростно выпалила Ксюха, едва ли не с кулаками готовая на меня наброситься. - Херня какая-то твориться кругом, а ты спрашиваешь...
  
  - Ну, всё-всё, Ксюш, - перебила её матушка, притягивая Ксюху за плечи, крепко обнимая и поглаживая по голове, - что ты, в самом деле? Нормально, я себя чувствую, - утвердительно сказала мама, обращаясь ко мне. - Нормально.
  
   Это было не так. Я видел по замутнённым зелёным глазам, она вовсе не чувствует себя нормально, мне казалось, что есть какой-то источник боли, даже движения руки скользящей по волосам Ксюхи, были скованы и её определенно качало. Эта белиберда, сдавалось мне, не неспроста у неё сорвалась, у неё что-то с моторикой, вероятно, эти пагубные процессы давно уже протекают, просто мама не жаловалась на недомогание. Я мог лишь возлагать упования на врачей, нам нужно добраться до больницы, а потом? Я не знал точного ответа на этот вопрос, но решил, что затем следует идти к военной части. Всё же рядом с вооружёнными до зубов солдатами и военной техникой под боком куда безопаснее, к тому же там отец.
  
  Ухватившись за эту мысль, я перехватил винтовку, снял с предохранителя. Приклад упёрся в плечо, палец лёг на курок. Я прицелился через окуляр в замочную скважину подсвеченную потоком света от фонарика, сам приготовился к тому, что отдача лягнёт плечо прикладом. Патронов не очень много, нужно хорошенько рассчитать, скорректировать в уме погрешность и поймать в прицел мишень.
  
  "Снайпер стреляет, ловя паузу между ударами сердца. Иначе рука дрогнет и пуля уйдёт в молоко", - припомнил я слова отца, когда он возил меня на стрельбище.
  
  Я, на беду, отвратительно стрелял, зрение уже тогда было ни к чёрту. Навряд ли ситуация изменилась к лучшему, но выбирать особо не приходилось. Затаив дыхание, я, отсчитав беспокойный ритм своего пульса, спустил курок в удачном промежутке. Выстрел в тесноте подвального коридора, неслабо оглушил; плечо пронзило болью, я думал, меня назад отшвырнёт отдачей, но лишь отшатнулся, устояв на ногах.
  
  Пуля попала чётко в скважину, чему я непомерно удивился. Надо же, не промазал. Стальная дверь с омерзительным скрипом покачивалась на проржавевших петлях, в зазоре зияла тьма. Поправив съехавшие очки, я потирал плечо, желая унять боль, хотя чувство такое, что я вывернул сустав. Но всё равно, весьма странно. По идее, отдача должна быть куда мощнее, да и не особо-то скважину раскурочило, хотя, стрелял я с очень близкого расстояния, особенно учитывая убойную силу винтовки, деформация была минимальной. Какого-то чёрта. Думалось, это очередная ошибка замирающего континуума или следствие некоего магического воздействия. Как мне надоела вся это хиромантия мистическая, уже в печенках сидела... Ну, в самом деле! Эдакий чумной вирус в перспективе. Птицы-смертники. Ангелы, разводящие библейскую саранчу. Демоны-экс-ангелы. Книга-вурдалак... Что дальше? Ад разверзнется? Отворит врата кладезь бездны и мир падёт на колени в ожидании Второго пришествия? Один спустит Фенрира с поводка или некий Великий Сверхразум межгалактического разлива, просто нажмёт "Delete"? Осточертел уже этот апокалиптический сюр. А ведь это только начало.
  
  Ксюха направила луч фонарика в темноту за дверью, стало вдруг слишком светло, а за нашими спинами раздался щелчок.
  
  Затвор.
  
  Мама вскрикнула, и я, немедленно заслонив собой Ксюху, направил винтовку в источник света на другом конце коридора, откуда мы и пришли. Лёлик в темпе задвинул мою маму за спину, и попятился ко мне. Трепеща от полыхнувшего нервного напряжения, я заставлял руки не трястись, и следовало бы решить вопрос цивилизованно, дипломатически, но голос напрочь отказал, я не мог и рта открыть.
  
  - Тьфу, ты, чёрт! Вы охренели так пугать! - забасил какой-то шибко знакомый голос из зарева, что стало стремительно приближаться, и постепенно я разглядел фигуры в облаке света, и признал наконец парней.
  
  Что б я сдох!
  
  - Топор?! - завопила Ксюха, и следом сквозь смех выругалась от души.
  
  - Аксинья! - тотчас же возмутилась мама, отсчитывая Ксюху: - Что бы ни происходило, это не повод вести себя по-хамски. Ты же девушка...
  
  С облегчённым вздохом, я опустил винтовку дулом в пол, и по инерции потёр лоб ладонью. Чёрт, аж испарина проступила. Это и в самом деле был Топор с Серым и Жидом. С ними был ещё кто-то, и его я разглядел не сразу. То был Грозный, - дядя Серого - он когда-то служил в горячих точках, потому его так и прозвали. Он еле плёлся, повиснув на плече своего племянника, я сначала было подумал, что мужчина ранен, или что ему плохо, но на самом деле ему в тот момент было очень хорошо. Он просто был мертвецки пьян и нёс какую-то чепуху, что невозможно было слов разобрать.
  
  - А он чего такой хороший-то? - не удержался Лёлик от комментария, и нервно рассмеялся. - Офигеть можно! Кругом какая-то мазафака, а он лык выкрасил!
  
  - Да откуда ж кто знал! - пробурчал Серый, таща на себе здоровенного десантника в отставке и в стельку пьяного. - Он неделю уже колдырит, запой у него.
  
  Да, с ним такое бывает порой, Грозный ко всему прочему ещё и контуженый, но чует моё сердце нам чертовски повезло встретиться. Грозный - единственный из нас всех мастерски владеет самым важным в текущей реальности искусством - выживать. Он наш шанс уцелеть, если нам по пути, конечно.
  
  - Батина, - маякнул Топор на винтовку, что я закинул на плечо. - Ясно. - Топор окинул всех нас пристальным взглядом. - Кто-нибудь в курсах, что за лажа твориться, или тоже ни фига не в теме?
  
  - Второе, - ответил Лёлик, понурив голову.
  
  - Хреново. - Топор спрятал пистолет, скорее всего пневматический, но с расточенным дулом под боевые патроны. Они ещё с шараги изготавливали себе такие вот игрушки. Поправив лямки рюкзака закинутого на одно плечо, он обратил внимание на карты в руках Лёлика. - Ну, и куда путь держите?
  
  - Нам надо до матери моей добраться, - тут же ответил Лёлик, мельком взглянув на меня, - на станцию, а потом в больницу.
  
   Топор вновь окинул нашу компанию внимательным взглядом, и нахмурился.
  
  - А на хера в больницу-то? Плохо, что ли, кому?
  
  - Надо так, а вы? - спросил я следом. И тогда только увидел, что из-за спины Жида выглядывала маленькая светлая голова. Ох, твою мать! Это была Настя, сестренка его. Девчушке шесть лет всего!
  
  - Блин, ну я вот смотрю у вас карты есть... - многозначительно заметил Топор. - Это же коммуникации городские, да? Вот. У вас карты, у нас Грозный, сечёшь, о чём я?
  
  - Естественно, - кивнул я не в силах глаз отвести от маленькой девчонки в светло-лимонной куртке с капюшоном, в тени которого, она старательно прятала лицо. Ребенок, вряд ли, понимал, что происходит, куда и зачем они идут, но она явно была напугана, и пряталась за старшего брата, вцепившись в его руку, лишь украдкой поглядывая на всех. И ведь она не единственная, я гнал эти мысли, гнал с самого начала всей этой вакханалии в зародыше, но чёрт! Дети. Что будет с детьми, особенно с младенцами? Выживает сильнейший, а дети просто не могут без опеки, они беззащитны, и совершенно беспомощны в столкновении с разрушающимся миром. Что-то было не так, непробиваемое молчание между ними, никто: ни Жид, ни Серый, ни Витёк, меж собой не перекинулись ни словом. В их круге витал немой траур. Мне стало дурно от всех этих размышлений, казалось, тьма давила на меня. Мы все оказались в утробе тьмы, в самом её сердце, но что я мог сделать? Что?!
  
  - Только, это... - продолжил тем временем Витёк, раскачиваясь с пятки на носок, и почесал затылок. - Мы вроде как собирались на склад завалиться. Ну, на тот, что неподалёку, - заявил он и пожал плечами, шаря взглядом по коммуникационной паутине на карте в руках Лёлика. - Варик дельный, хавка под рукой, и ещё там чего, ну, ты понял, короче.
  
  - Так он же по-любому под охраной, - недоуменно отозвался Лёлик.
  
  - А ствол на что, по-твоему? - Топор всплеснул руками, смотря на Лёлика, как на дегенерата. - Для пущего интерьеру, что ли?
  
  - Так это же захват, мародерство! - сказала Ксюха, не без скепсиса в тоне. - Что, человека убьёшь, если он тебя на мушку поймает?
  
  - Что, млять? - аж вскрикнул Топор, и резко подступил к Ксюхе, отставляя ладонь на меня, но неотрывно смотря ей в глаза. - Щас дико извиняюсь, просто... как бы... - подбирал он слова. - А ты дева моя, чего больше боишься? Что тебе боженька пальчиком погрозит или сдохнуть?
  
  - От сестры моей отойди. - Я без понятий, каким образом и когда оказался рядом с ним, кажется вмиг подскочил, как только он рванул к Ксюхе. И был готов приставить дуло винтовки к его виску, - настолько меня это взбесило, хотя ограничился словами. Но ему стоит поторопиться.
  
  - Вить, - строго одёрнула его моя матушка. Топор вскинул руки и, опустив голову, отступил от Ксюхи.
  
  - Пардоньте, но, блин, если, правда! - сокрушался парень, взъерошивая тёмные волосы руками. Все были в отчаянии, у всех в головах затанцевали черти, выставляя мораль за дверь. Впрочем, я бы солгал, если бы сказал, что не ожидал подобного. К моральному упадку я был готов заблаговременно. Упадок, отслоение общества, тотальное переустройство и новый кодекс, первоочерёдной закон которого прямо гласил: каждый сам за себя.
  
  - А родители ваши где? - обеспокоено, осведомилась мама, смотря на всех поочередно. Серый шумно вздохнул, и помрачнел ещё сильнее, хотя, казалось бы, куда уже больше. Парень мотнул головой на Грозного, привалившегося к стене, явно желающего сползти на пол и прилечь.
  
  - Вон у меня, родитель.
  
  - А ваши? - не унималась мама, обращаясь к Витьку и Жиду. Последний только обернулся на свою сестренку, что вновь спряталась за ним, когда всеобщее внимание приковалось исключительно к ней. Все поняли это молчание, а Витёк просто спросил:
  - Короче вы с нами или как?
  
  - Нет, мы потом на базу, - ответил я, не желая отходить от первоначального плана. Да и вообще мысль со складом признаться посещала и меня, но это не вполне реальная цель, да и чересчур фривольная по многим причинам.
  
  - Да вы чего охренели, что ли? - разорался Топор с очами навыкат и яро замахал руками. - Мы ж не знаем, что за беспредел творится! Может, мать её, третья мировая! Мы же все на пушечное мясо под разделку пойдём! Вы чё, алло?!
  
  - У нас отец там, - стоял я на своем. - В части. Мы идём туда.
  
   Витёк прихлопнул себя по карманам штанов, и встал в позу, уперев руки в бока.
  - Ну, ты, вообще без ножа режешь, - он отставил ладонь на моих родственников, назидательно подаваясь вперёд для пущей убедительности. - А матушку с сеструхой ты, скажи, куда денешь? Тоже автомат в руки, что ли, и вперёд в атаку? Клим, не гони, захватить склад - зачётный варик. Лафа же, ну! - обратился он к своим дружкам в поисках поддержки. Парни кивнули, хотя вот Жид не особо-то уверенно. Оно и понятно, за его спиной пряталась Настя, он был единственной надёжной стеной для сестры, и рисковать ему едва ли хотелось. Всё же у каждого должна быть своя голова на плечах, и принимать поспешные решения как никогда прежде рисковало уподобиться поражению в игре в гляделки со смертью, когда ты моргнёшь первым.
  
  - А ты, думаешь, один такой умный? - предпринял я попытку вразумить слишком самонадеянного Витька. - Вы, как видите, не единственные, кто сообразил пройти под городом. Так, что, никто, по-твоему, не додумается о складе? Вы же задолбаетесь отбиваться, вам, даже если вы первые туда заявитесь, придётся отстаивать территорию. А затем туда опять-таки нагрянут военные, потому что там тоже, знаешь ли, не идиоты сидят. Направят целую роту вооруженных солдат, чтобы пополнить провиант, - и всё, вся твоя лафа обломится.
  
  - Ну и чёрт с тобой! - обозлился Топор, вскинув подбородком, и махнул на меня рукой. - Давайте, херачте на убой!
  
   От негодования и злости, в его серых глазах сверкали искры под стать электрической паутине, облетающей мрачный городской грот.
  
  - Погоди, по-го-ди... - заторможенно пробормотал Грозный, явно силясь звучать внятно, но его язык ещё сильно заплетался, а взгляд на Топора был мутным и рассеянным; казалось, левый глаз не поспевал за правым, когда он моргал. - Ты горячку-то не пори. Парень прав, к военным надо идти. - Грозный поднял кулак с армейской татуировкой на ребре ладони, над головой. - Военные - это сила! За ВДВ!..
  
  Своды подземного царства содрогнулись от его громогласного хриплого возгласа. Звук ревущим эхом рассеялся, оставляя звенящую тишину, в которой все таращились на Грозного, что-то ищущего по карманам, и определенно думали, когда ж он протрезвеет наконец.
  Витёк закатил глаза в потолок, и отошёл от меня, пряча руки в карманы спортивных штанов.
  
  - Ну, вообще, зашибись... - прошипел он сквозь зубы. Казалось, кто-то стремительно терял позиции лидерства. Серый всяко не пойдёт наперекор дяде, он как минимум не дебил, как максимум с Грозным особо не потягаешься, он упертый донельзя, надо будет он и за ухо племянника отволочет на базу.
  
  Но я действительно задумался над словами Витька, о пушечном мясе. Не то чтобы я не думал об этом прежде, просто он в чем-то был прав. Чёрт со мной, но мама с Ксюхой, что они будут делать? Впрочем, навряд ли кто-то заставит их идти в атаку с автоматами наперевес. Вот только если с отцом что-то случиться, их могут отправить их в какой-нибудь специальный пункт, по-любому такие образуются.
  Пока что это не первоочерёдная проблема, и мы всей этой компанией отправились по избранному мной маршруту.
  
  Дистанция всё сокращалась и сокращалась, не знаю, сколько мы шли, но судя по ориентиру в виде схем, были близки к станции скорой помощи, ещё чуть больше километра и мы будем под городской больницей.
  
   Грозный уже успел немного оклематься, по крайней мере, мог передвигаться без посторонней помощи. Но загробную тишину нарушали только всплески воды от шагов, и посторонние шорохи, царившие в подземном лабиринте.
  
  Мне отчего-то казалось, что больно уж скоро Топор покорно согласился следовать с нами, слишком быстро сдался. Зная этот сомнительный электорат с самого детства, не трудно догадаться, что скорее всего в планах этого главаря "синдиката" завладеть картами. А может и винтовкой, навряд ли, оружие будет лишним. Ну или пляска бесов в моей черепушке устроена тревогой с размахом. Пора было привыкнуть, что больше никому нельзя доверять, есть чужие и свои, всё, что кроме, может обернуться против тебя. Но что-то оставляло кроху веры в сознании. Ни в Бога веры - в человечество. Вот только, для сохранения этого очага надежды, не стоит забывать, что бороться предстоит не с другими людьми, а с обстоятельствами, с миром, ежечасно сокращающим наши шансы выжить. Но всё что мы сможем сделать, это обозначать иллюзорные фронты. Потому что его не победить, и если он задумал исторгнуть нас из себя, бесполезно бороться. С таким же успехом, можно побиться головой об стену. И если мы вдруг выживем, то не останемся ли мы последними людьми, или даже останемся ли мы людьми, вообще ― тот, ещё вопрос.
  
  - Так, где ваши родители? - спросил я всё же у Витька, идущего по правую руку.
  
  - Батя в местах не столь отдалённых, - пробормотал он угрюмо, - пять лет уже как.
  
  - Это я знаю. А мама?
  
   Он долго молчал, прежде чем ответить:
  
  - Не проснулась. У пацанов та же канитель. - В интонации голоса и в прямом хмуром взгляде парня кружил ураган бессильной ярости, но он умело это скрывал: - Жесть, какая-то.
  
  Я услышал судорожный вдох за спиной, и обернулся. Мама качала головой, упустив взгляд под ноги.
  
  - Ох, боженьки... Да что же это творится-то такое...
  
   Мне откровенно не нравился её шёпот, точнее хрип в голосе, словно у неё бронхит. Или это в голове шум поднялся? Я так устал и физически и душевно, что не замечал элементарных вещей, вообще, казалось, ничего не видел кроме намеченной цели.
  
   А затем матушка вдруг исчезла из поля зрения, и я очутился в другой темноте. Она была иной, поскольку подсвечена была ультрамариновым сиянием. Вновь эти каменные тоннели, но, чёрт возьми, свет исходил от моих рук! В моих ладонях клубилась сфера! Та самая ангельская сфера, играла цветами от голубого до лилового. Я вглядывался в зарево и ясно видел символы, колонки на сензаре, и ещё какие-то крупные знаки, их было так много, они мельтешили, словно командная строка компьютерной систем. Натуральная цифровая схема! Очуметь можно! Я не мог сдвинуться с места, хотя шёл по коридору, а над головой клубилась тьма. Запах пыльного спёртого воздуха вокруг, и какое-то давление, словно под толщей воды. Так странно, хотя я скоро сообразил, что снова вселился в себя из какого-то события. Пророческое откровение или чем это было на самом деле, но вело оно к перекрёстку. Я быстро отыскал большой символ, выточенный в каменной стене одного из коридоров, и примостил навершие серебристого кинжала, украшенного прозрачным гранёным кристаллом, к рельефному символу. С гулким щелчком, рунические знаки пришли в движение, провернулись, заходили, словно по какому-то механизму, и поднялся отдаленный скрежет. Я ощутил вибрацию, словно толчки из-под земли. Обернувшись обнаружил дыру в полу, на моих глазах уходящую винтовой каменной лестницей вниз: камни, ступенями отпускались всё ниже и ниже, исчезая во тьме этой глубины. Не межуясь, я ступил на лестницу, достаточно резво спускаясь, я вообще абсолютно спокойно шёл черт знает куда! Хотя, тот я, наверняка знал, что он делает.
  Светоч на ладони озарял спуск, и я вышел к такому же тёмному коридору, но кладка разительно отличалась, была более песочного оттенка. Я направлялся на свет. Вдалеке лилось тёплое зарево, рябя как пламя костра, но своды этой таинственной штольни вывели меня в коридор подвала.
  
  Я запнулся от неожиданности о свою же ногу, и едва не растянулся на полу, залитом водой. Если б Витёк не успел подхватить меня под локоть, я точно бы плюхнулся навзничь.
  
  - Под ноги, блин, смотри... - недовольно проворчал парень.
  
  Я поправил очки, стараясь выровнять дыхание. Всегда это неприятное ощущение удушья, оно постоянно преследовало меня на стыках реальности и странствий. Хотелось немедля достать книгу из рюкзака и зафиксировать видение, но мне нужен более укромный угол, чтобы записать увиденное. Что это, в самом деле, за штольня такая? Не впервой уже видится. Нож какой-то-то. И эта сфера, прямо в моих руках...
  
  Дикий кашель эхом разнёсся вокруг, заставляя меня остановить шаг и обернуться. Мама, согнувшись, зашлась булькающим кашлем, прикрывая рот ладонями, и привалилась плечом к стене, дабы не упасть. Ксюха с Лёликом вмиг окружили её, придерживая и всё справившая "что случилось?", а я шелохнуться не мог - ужас расцвёл во мне ядовитым анчаром.
  
  Её руки были залиты кровью.
  
  
  
  14.
  
  
  
   Лёлик по неосторожности споткнулся о камень, торчащий из-под слоя мутной воды, и зацепил плечом Жида. Тот в свою очередь, по инерции, с локтя угодил Топору прямо в глаз. Топор орал на Жида минут пять. Потом минут пять орал на Лёлика, мол, смотри, куда прёшь мудила. Лёлик ломиться в амбицию, естественно, не собирался, но это стремление Топора с подобострастием зилота, закабалить всех, плясать под свою дудку, откровенно достало. Это ещё Грозный молчал, но судя по взгляду, до поры до времени, и Топору стоило бы поумерить свой пыл.
  
   О, эта радость борьбы, человечество! Это основная нота бессмертия, основная нота могущества. Чтоб её чёрт побрал! Человеку неспроста походу недоступно бессмертие, восхищаясь бесконечными возможностями сочетаний творчества, мы неминуемо преувеличиваем значения временных падений. Если бы Топор видел ситуацию со стороны, он бы убедился, что его детская агрессивная тирания ничтожна. Помнится, один профессор философии задвинул реплику студенту, схлопотавшему неуд на экзамене. В чём конкретно заключался спор, не знаю, но реплику препода, как сейчас прекрасно помню. "Если бы ты, не был таким вертопрахом, видел бы, что мир устроен сложнее и трудности, все тернии, и кровь, и боль, так же необходимы для полноты картины, как звёзды над твоей головой". В чём-то он оказался бессоменно прав, сейчас это особенно очевидно.
  
  Не то чтобы я непререкаемо верил, в чистоту мотивов этого нейтрального фарса, но всё же надеялся, что плутать в недрах материка возможно без макиавелистических увёрток и подоплёк, скрытых в серых замыслах левого электората. Жестокие глаза Витька, словно два серебреника старику Харону в счёт платы за путь в загробный мир на призрачном судне, хищно вглядывались в кромешный мрак урбанистического подземелья. Расчёт - вот что тикало в этих глазах, он что-то замышлял, и не столь важно, что конкретно, куда важнее, когда он приступит к действию. Казалось было одно очень важное отличие между нами, на уровне инстинктов. Я не новый Пилад, не мне было судить их за хитрость и гнус, что вполне вероятно медаль о двух сторонах, и оборот её вполне разумен и целиком и полностью направлен на спасение. Но всё же, если рассудить здраво, как бы там ни было, я же просто ботаник, погрязший в ворохе книг, как альбатрос, бесконечно привязанный к голубым водам практически и не выбирающийся на сушу, я всегда был зациклен на учёбе. А вот у таких как Топор, Серый и Жид, ни то, что приоритеты иначе выстроены, они, вообще, всегда и ко всему были готовы, к любым проблемам, порой, даже создавая эти проблемы нарочно, и всегда каким-то образом им удавалось выходить сухими из воды. И явно не потому что ангел на правом плече исправно справляется со своими обязанностями, а просто природные ритмы заложенные природой, куда более развиты, чем у большинства. Эта шайка-лейка всегда была рада затруднениям, как ястреб в небе наслаждается сопротивлением воздуха, встречая борьбу не только мужественно, но и с радостью, так же и они повсеместно наслаждались борьбой. Их кровь обращалась быстрее в минуты риска, их нервы играли, они дышали полной грудью, они жили! Но только тот, кто сохраняет самообладание, может оказаться впереди.
  
  Жизнь есть сражение!
  
  Словно бы что-то в нашей сущности облекается в плоть, чтобы побеждать. Пожалуй, ничего нет сильнее воли, если она направлена сосредоточенной силой. Но мы все, поголовно все, давно уже забыли к чёрту, что противники наши ― не другие люди, а условия! Если мы будем бороться с людьми, они в свою очередь будут бороться с нами, это-то и порождает хаос. Если мы будем бороться с обстоятельствами, они будут поддаваться нам, сопротивляясь ровно настолько, чтобы держать в здоровом напряжении. Но подавляющее большинство совершенно забыло природные законы ритма ― они в основе всего живого. В обстоятельствах тотальной неразберихи и катастрофы в действии, по сути, ни черта больше и не остаётся, кроме как рассчитывать на ритм. Инстинкты никогда не были кляузными сигналами в сущности человека, и если инстинкты не работают или действуют по принципу хаоса, он неминуемо сожрёт человека с потрохами. Вероятно, единственный способ пережить это безумие - следить за свои собственным высоким природным приливом, хищными генами, первобытными, и плыть с ним. Когда же настанет неизбежный отлив, затаиться и терпеливо ждать нового потока, как дикий зверь свою добычу. Не столь важно, каковы мои силы, я вполне могу обрести силу внутри. Но если я что-то и усвоил, так это то, что обуздать ритм, возможно только действуя в согласии с ним.
  
  У нас же царила мнимая панкосмия - иллюзорный мировой договор по умолчанию, тогда, как схизма могла расщепить нашу компанию в любой миг даже самым крошечным камнем преткновения, разверзая саботаж. Вероятно, так оно и будет.
  
   Я в очередной раз пытался подцепить маму под руку, чтобы хоть как-то помочь, но она, упорствуя, лишь качала головой, и шла самостоятельно, хоть всем уже было очевидно, что это вовсе не давалось ей легко. Цвет её круглого лица граничил с серым пеплом и зелёной тиной; тонкая плёнка испарины покрывала кожу, заставляя липнуть ко лбу светло-пшеничные волосы. Глаза мутные и совершенно потерянный взгляд был направлен исключительно под ноги. Маму раз за разом одолевал кровавый кашель, сродни мучительным конвульсиям туберкулёзника, но любую помощь она самоотверженно отвергала, хотя, чёрт возьми, даже говорить уже не могла!
  
   - Я иду один, - всё не унимался Лёлик, шагая по щиколотку в воде со мной в ногу, - вы остаетесь здесь, а я...
  
  - Давай без глупого геройства, ладно? - возразил я, - Вместе пойдём, мало ли что.
  
  Друг нетерпимо всплеснул руками, продолжая спорить.
  
  - Вот именно! Мало ли что за хрень там творится!
  
   Лично моё воображение давно уже рисовало на поверхности бомбардировку Герники, тот же ужас испанской революции из-под кисти Пикассо, искажённый кубизмом, только в режиме реального времени. Но это вовсе не повод отпускать Лёлика одного. А именно это он и удумал: подняться на станцию, отыскать и забрать мать, и вернуться, чтобы двинуться по намеченной дистанции к городским больничным пенатам. Всё просто. Вот только никто понятия не имел, что происходит, что могло случиться за время нашего нахождения в лабиринте коммуникаций, и чем его поход в гордом одиночестве может быть чреват. Рокеры всё-таки отчаянные люди, и что за убийственная сила ими движет порой сложно понять.
  
   Мы уже достигли нужного прохода, ведущего к зданию станции "скорой", а Лёлик всё никак не унимался:
  
  - Хорошо, дашь мне винтовку и...
  
  - Я тебе по голове сейчас дам, - перебил я друга, порядком устав от этих бессмысленных препираний. - Хватит! Всё! Ты не идёшь один!
  
  - Окей! Отвергая предлагай!
  
  - Предлагаю такой расклад, - неожиданно вмешался Грозный, и его голос низким рокотом отразился о бетонные стены. - Я поднимусь с парнем, а вы ждёте здесь и не кипишуете.
  
  Легко сказать.
  Сломанные часы Фишера порождали суматошный цейтнот, влекомый к абсолютному хаосу на этом игровом поле. К хаосу и страху, из-за ощущения предрекаемого некими Каменами поражения, и острой нехватки времени. Я совершенно не понимал глубин причинно-следственной связи этой чёртовой цепочки, без цели и вектора, стелющей многоголовую смерть поверх руин современного Карфагена. Но казалось времени катастрофически мало.
  
   Внимательно окинув взглядом бывшего десантника, что вызывал двойственное впечатление, задумался о подобной перспективе. С одной стороны мужик всяко не робкого десятка, и в бою надёжнее крепостной стены, с другой весь его облик наводил той ещё жути. Грозный был реально голиафвского роста и широченный в плечах; суровое лицо мужчины от челюсти до виска, пересекал рубец, не безобразный, но шрам достаточно внушительный. Голова всегда была покрыта черной шапкой, вне зависимости от времени года, от чего он всерьёз походил на бандита, действительно навеивал мысли о криминальных девяностых, с их бандформированиями, рэкетом, и прочим. Поговаривали, в Афгане, его сильно зацепило осколками снаряда, и у него пластина в черепе, потому он и ходил всегда с покрытой головой, скрывая шрамы.
  
   Я мог бы отдать ему винтовку, ибо Лёлик не умел стрелять вообще, но не был уверен в том, что оружие ко мне вернётся. Витёк мог бы предложить свой ствол, но он молчал, явно не желая оставаться безоружным. А быть может, у Грозного тоже имелся огнестрельный козырь в рукаве, о котором я не подозревал. Зная Грозного, не удивился бы, у того всяко дома хранилось оружие, помнится в прошлом году он, будучи в очередном запое палил в воздух с балкона.
  
  Как назло, страшно разболелась голова, но нужно было что-то решать.
  
  - Давайте так, мы с Грозным поднимемся, а вы остаётесь здесь, - предложил я альтернативный вариант.
  
  - Ну, ещё не лучше! - вскинулся Лёлик, но Грозный, не раздумывая, уверенно кивнул.
  
  - Хорошо, пошли.
  
   У Лёлика глаза округлились до размера блюдца, он вскинул брови то ли в шоке, то ли подумывая, а-не-спятил-ли-ты-часом-мужик?
  
  - Какого?.. - только и вырвалось у Лёлика, хотя он наверняка не закончил фразу, но спорить с Грозным, по сути, бесполезное занятие, он приглушённо рассмеялся, и басовитый грудной голос, казалось, заставлял эти своды содрогаться:
  
  - Парень, расслабься. Ты оружие-то в руках не держал никогда. А у меня шестнадцать боевых вылетов за плечами и два сверх срока, - заявил он и здоровенной ладонью похлопал Лёлика по плечу, от чего тот недурно пошатнулся. - Так что не ссы, прорвёмся.
  
   Я взглядом намекнул Лёлику присматривать за матушкой с Ксюхой, полностью игнорируя замешательство сестры. Мама уже почти не реагировала ни на что и, казалось, ничего уже не видела, обессилено привалившись к стене. Им безопаснее здесь, наверху неизвестно какой Армагеддон может разворачиваться. Не то чтобы мне не был ведам страх, вообще-то отвага и храбрость это навряд ли про меня, но я успокаивался мыслью, что со мной ничего не случится, не должно, я был в грядущем дне, я видел себя среди живых.
  
  Грозный что-то на скоро кинул Серому, что я, увы, не расслышал, и утопал вперёд меня по тёмному наводнённому проходу. Глянув ещё раз на карту, отметил, что впереди ещё одна баррикада и, свернув карты, сунул их во внутренний карман куртки. Последовал за Грозным, крутя в голове план действий со всеми вариантами.
  
  Ответвление затопленного тоннеля усеянного дохлыми крысами и всяким дрянным шлаком, привело
  нас к проржавевшей решётке на амбарном замке. Грозный, подцепив замок, повертел его в пальцах и попросил:
  
  - Винтовку дай.
  
  - Я сам прострелю.
  
   Мужчина, взглянув на меня, скептически повёл бровью.
  
  - Да на кой хрен стрелять-то? Просто дай мне винтовку.
  
  На свой страх и риск стянул оружие с плеча и протянул Грозному, и он, крепко перехватив винтовку в вертикальном положении, замахнулся, и под углом со всей дури шибанул прикладом по замку. Тот отломился вместе с петлями и плюхнулся в воду покрывающую пол.
  
   В ответ на мой недоуменный взгляд, Грозный усмехнулся:
  
  - Гнилушка, - пожав плечами, он отдал мне винтовку, - железо проржавело давным-давно.
  
  Он с противным скрипом отворил решетчатые врата и прошёл вперёд. Но за поворотом нас ждал фатальный тупик - кирпичная стена. Я мигом достал карты и, недоумевая, проследил путь на чертеже. Никакой стены быть не должно, только проём, но чёрт, его видимо заложили.
  
  - А вот это поганый поворот... - пробормотал Грозный, пялясь на кирпичную стену, и потирая массивный подбородок, затянутый щетиной. Он поколупал пальцем бетон в стыках кирпичей, а мне, при осмотре пустого тоннеля, на ум приходило только повернуть назад, найти какой-нибудь ход наверх и проникнуть в здание через улицу. Грозный же был тем человеком что, видя цель, не видел препятствий.
  Подойдя к решётке, он прочно вцепился руками в ржавые прутья и с силой тряхнул. Конструкция затряслась, разнося скрежет эхом в мрачных сводах, а Грозный, упираясь одной ногой в ржавую клетку, отодрал два железных прута, и едва не грохнулся на пол по инерции. Я в который раз задумался, сколько же силы в этом детине?..
  
  - Кладка старая, бетон между кирпичами сыплется, если подковырять в стыках, можно пробить лаз, - констатировал он, совершенно спокойно протягивая мне железный прут.
  
  - Можно и поверху, я могу поискать в схемах...
  
  - Поздняк метаться, я уже железяку отломал, - отмахнулся он, уходя к стене и вертя увесистый прут в руке. - Пока ты будешь залипать в карты, я уже брешь пробью.
  
  - Ладно, - согласился я.
  
   Стянув рюкзак и винтовку, свешал их на обломанный торчащий край решётки. Грозный натянул рукава свитера под курткой, чтобы не сбить руки в кровь, последовав его примеру, спустил рукава толстовки и попытался примериться к кирпичной стене. Бетон в стыках на самом деле очень крошился и уже спустя пару минут мы отколупали кирпич. А дальше Грозный просто добил с ноги участок стены размером, достаточным, для того чтобы без труда пролезть. Пыли подняли, конечно, целую тучу, но зато пролезли в подвал здания.
  
  Вокруг царил мрак, но воды на полу было значительно меньше. Доносились звуки, похожие на отдалённые удары вертолётных лопастей о воздух, но скорее это всего лишь вентиляция здания гоняет ветер по своим полым шахтам. Воздух полнился запахами плесени и запустения, однако был свежее, и температура здесь явно была ниже. Дальний угол подвала, затянутого паутиной труб, был заставлен здоровыми чугунными балконами с газообразными веществами под давлением, аппаратурой, разными приборами неизвестного мне назначения, но явно медицинского характера. Мигающий на последнем издыхании фонарик, был единственным источником света в помещении.
  
   Грозный, первым поднявшись по ступеням, ведущим к зданию станции, толкнул белую деревянную дверь обшитую рейкой, и она спокойно поддалась, видать, и не была заперта. Мы вышли к маленькому закутку под центральной лестницей здания, оттуда в коридор, крадясь по первому этажу, но что-то не так было в этом пустынном месте. Ни один коридор не выдавал ни намёка на жизнь. В главном холле брошенные папки с документами, рассыпались бланками по гранитному полу. Осколки стекла, отверстые нараспашку двери кабинетов, всё так словно люди бежали отсюда сломя голову, буквально спасаясь бегством.
  Было слишком тихо, зловещий штиль намертво впился в светло-зелёные стены коридоров. Каждый шаг отдавался шаркающим эхо, что троило даже звуки дыхания.
  
   Первым же делом выглянул в окно на улицу, но канонического Апокалипсиса в самом разгаре не увидел: ни тебе адского пламени, ни монстров преисподней, только туман белый и плотный как вата, даже бульвар напротив здания не разглядеть, только стволы деревьев редкими оглоблями пронизывали наэлектризованный туман, окутавший сумеречный техно-град. Чувство такое словно, в самом деле, стоишь на небесах и облака под ногами.
  
   Обходя ответвление за ответвлением, с винтовкой наизготове, я то и дело поглядывал на Грозного, но на его суровом лице ни один мускул не дрогнул. Когда с потолка на шапку мужчине плавно опустилось крохотное белое перо, тревога взвинтилась троекратно. Грозный даже не обратил внимания на пуховый клочок, скользнувший на плечо, а вот меня донимала мысль, о том, что перо это вовсе не гусиный пух из подушки.
  
   Я различил хаотичный грохот и лязг.
  
   А затем Грозный исчез из поля зрения, прямо из-под бока. Его будто дернуло в сторону, и он влетел в открытый кабинет. Я было ринулся туда, автоматически сдвигая затвор винтовки, готовый стрелять, но в мою руку со свистом, как от удара хлыстом, что-то намертво впилось, и я словно с размаху, вписался в стену. Я не удержался на ногах, а винтовка, выпав из рук, от резкого движения, укатилась в конец коридора. Руку до самого плеча пронзила боль, а моё запястье стискивала какая-то хрень, похожая на плеть, но дико горячая и сжимающая руку так сильно, что казалось, вот-вот сломает кость.
  Когда я задрал голову вверх, изворачиваясь и пытаясь избавиться от оков, у меня сердце ёкнуло. Эта ерунда, походящая на жгуты или щупальца, простиралась по всему побелённому потолку, сползала на стены и рябила от чёрного глянцевого цвета, до прозрачного, совершенно незримого.
  
  Одна из дверей в конце коридора распахнулась, словно с пинка. В проёме образовался Чёрный Плащ, из-под капюшона торчали белые волосы, а со сверкающего лезвия меча в его руке, на серый гранитный пол, стекала чёрная вязкая жижа. Холодные фиолетовые глаза впились в меня колючим льдом. Он был полностью белый, как снеговик: светлая кожа, белые волосы, ледяные черты лица. И никаких сомнений, - этот ангел носил имя - Жнец.
  
   Он снял капюшон, смотря на меня более чем озадачено, затем глянул в сторону. Со спины на него налетел мелкий, в сравнении с ним, силуэт. Резко обернувшись, Жнец пронзил нападающего, клинком, и тот сполз к его ногам.
  
   ― Деммос! ― гаркнул хрустальный голос, отражаясь эхом в коридоре. ― Да не руби ты на убой! Изловим эту плуть, совершим оборот!
  
   Жнец развёл руками, с видом, мол, что я такого сделал? В этот момент ещё одна мелкая тень напоролась на отставленное лезвие меча.
  
   Ангел, в чёрном выскользнув грациозной пантерой из смежного коридора, образовался перед Жнецом, возмущённо вскидывая руки.
  
   ― Он сам, ― оправдался Жнец, ткнув кончиком меча в случайную жертву, трясущуюся в предсмертной судороге на полу. Ангел в мантии завёл руку под плащ и с его подачи в меня наотмашь полетело что-то блестящее, и разрубило жгут, сковывающий мою руку. Отряхнувшись от этой чёрной пакости сочащийся лиловой жидкостью, которая ещё и дёргалась даже будучи разрубленной, я мигом вскочил на ноги. Ангел в чёрном подопнул ко мне винтовку, и прежде чем он скрылся в проходе, я заметил рыжие кудри, торчащие из-под капюшона. То явно была Сэла, но что они, чёрт возьми, делают здесь?
  
   Поправив съехавшие очки, рванул к кабинету, куда утащило Грозного, но он едва меня не зашиб, вылетев навстречу. В руке он сжимал охотничий нож, а черные лианы уползали в разбитое окно, скрываясь в туманной мгле.
  
   - Ты как? - выпалил он, заполошно, прибывая в абсолютном потрясении, судя, по бешено мечущемуся взгляду.
  
   - Порядок.
  
   - Етитский дух! Я, конечно, всякое видал, но это... чертовщина какая-то!
  
   Он сплюнул со зла, добавив пару эпитетов на русско-нечитаемом, а я заприметил серебристый стилет на полу, тот, что разрубил живой жгут, чьи ошмётки всё ещё корчились на пыльном граните. Навершие ножа украшал прозрачный кристалл, я вмиг признал это холодное оружие, я видел его прежде. В видении. В своих руках.
  
  Моё сердце яростно колотилось в горле, я перепугался до чёртиков, увидев эти чёрные щупальца. Но кроме прочего нужно было кое-что прояснить, я метнулся в ответвление, куда ушли ангелы, подхватив на ходу стилет с пола. Не представляю, как я вообще мог двигаться, но я это делал, невзирая на дикую боль в плече. Казалось, этот рывок что-то мне повредил.
  
   Я прошмыгнул мимо тела существа лежащего спиной кверху, на вид совершенно точно мертвого, но рассматривать его некогда было, хотя смутная идея из-за его одежды засела гвоздём в голове.
  
   Грозный резко затормозил, стоило ему увидеть высоченного Жнеца в плаще, и он не на шутку напрягся и немало изумился, когда я придержал его руку, сжимающую охотничий нож что он хотел метнуть в ангела. Проигнорировал вопросительный взгляд Грозного, не решаясь пока разъяснять ему, что к чему, кто они такие и откуда мы знакомы. За нашими спинками что-то загремело, но я различил в этом отдалённом звуке стон, что инстинкты четко различили как человеческий. Обернувшись, не обнаружил подбитого существа, только чёрная лужа на полу, и тряпьё, и всё, хотя мгновение назад проходил мимо тела. Неужто сумел сбежать?
  
  Отдал Грозному винтовку, взглядом направил на звук. Он, не межуясь, ловко перехватил оружие, и ринулся по коридору, просматривая каждый кабинет. Я, сжимая ангельский нож в руке, быстро нагнал Жнеца, крадущегося по соседнему коридору, и явно внимательно вслушивавшегося в тишь кругом.
  
   ― Вы, что здесь делаете? ― спросил я, шёпотом, поравнявшись со Жнецом. Он не ответил и прижался к стене, перед ответвлением мрачного коридора, заставляя меня сделать ровно то же самое. Ангел, провернул меч в руке и тот, рассыпавшись в воздухе, собрался в лук. Выскочив в проход, он оттянул тетиву, прицелился и начал пускать стрелы, одну за другой с неимоверной скоростью.
  
   ― Подспорье у нас такое - зачищать, ― мрачновато проговорил ангел, заряжая очередную стрелу и оттягивая тетиву. ― А вот что ты здесь забыл, выше моего понимания. Впрочем, говорить с тобой, одно, что с червями, ты всё равно меня не понимаешь, ― усмехнулся он, не без сарказма, пуская стрелу чётко в глаз одному из шипящих субъектов, что удалённо от ангела, уже не выглядели крошечными, а были ростом с обычного человека. Я тогда лишь увидел, как силуэты, тая, будто снеговики на костре, растекались на полу нефтяными блестящими лужами в куче тряпья и мелких вещей. Дегтярный ручеёк, достигнув моей ноги, принёс своим потоком золотое кольцо. Стало дико жутко от мыслей об их природе, кольцо очевидно было самым обыкновенным. Навряд ли черти имели привычку вступать в брак, а потому я мигом, просто по наитию какому-то осмотрел свою руку, некогда захваченную живым хлыстом, но к счастью обнаружил лишь покраснения и лиловые разводы, явно заменяющие кровь хозяину этих плетей. Как из-под земли, рядом со мной образовалась Сэла, и дёрнула меня за рукав, утягивая за собой, пока Жнец расстреливал из лука наплыв невесть каких существ из ответвления, со скоростью пулемётной очереди.
  
   - Что это за лианы? - спросил я, у Сэлы, суетливо озирающийся, словно в поиске чего-то конкретного.
  
   - Акура, - ответила она скорее бездумно, рыская взглядом по потолку и стенам, тонущим в опускающемся мраке. - Одна из самых опасных сущностей. Скорее всего, чей-то фамильяр, и судя по навыкам, в подчинении у кого-то из высших.
  
   - Высших, кого?
  
   Сэла остановила взор на мне, и угрюмо проворчала:
  
   - Моральных принципов, - фыркнув она закатила глаза в потолок. - Демонов, кого ещё, по-твоему?
  
  - Так и знал, что ты его не убьёшь, - отозвался Жнец, упорно куда-то стреляя. - А Михаил в курсе?
  
   Сэла вмиг поникла, устремив взгляд под ноги, словно не зная, что ответить. Лишь спустя мгновение она со вздохом сказала:
  
  - Я не могла. И ты бы не смог.
  
  - Сомневаюсь, - хмыкнул Жнец, снова и снова пуская стрелы, а я всё не мог взять в толк, откуда они берутся. Должен же быть колчан, но стрелы являлись столь быстро и словно из ниоткуда, хотя он определённо неким манером иллюзиониста откуда-то их изымал.
  
   - Он скарабей, - заявила Сэла, хмурясь и, сдавалось мне, тот час же пожалела о том, что сказала, судя по разочарованию, отразившемуся на лице. - Ты бы не смог.
  
   Прежде чем я задался вопросом вокруг чего собственно весь сыр-бор и, причём тут скарабей, Жнец прекратил отстрел, на краткий миг, застыв с оттянутой стрелой в луке. Медленно, он опустил оружие, воздух отяжелел и затрещал вокруг него.
  
  - Прелестно, - процедил он сквозь зубы, и метнул в Сэлу острый взгляд. - Тогда объясни, чем мы тут занимаемся? Развлечения ради, акуру гоняем? - недобро проговорил он, явно сдерживая полыхнувший гнев; лук еле слышно треснул в руке, от той силы, с которой он сжал искусно выкованную дугу.
  
   - Мы просто выполняем приказ, не нагнетай, - отмахнулась Сэла, вновь принявшись что-то высматривать вокруг. Жнец, развернувшись на пятках, не спеша зашагал к нам, смотря на Сэлу тем образом, от которого бежать и спасаться хотелось мне. Она же и ухом не повела, занятая каким-то своим исследованием.
  
  - Так если б ты соизволила доложить Михаилу, что завёлся скарабей, нас бы и духу тут не было! - отчеканил Жнец, вплотную подступая к ангелессе, и упрямо ища её взгляд. - У меня, знаешь ли, есть дела поважнее, чем зачищать априори мёртвую территорию.
  
   Сэла замотала головой, заставляя медные кудри парить вокруг себя.
  
  - Они перейдут перевал.
  
  - Тучу лет никто не выходил в меридиан, а тут вдруг...
  
  - Они перейдут, - отрезала Сэла, прямо смотря в искрящие аметистовые глаза, чей взор пророчил ей серьёзные неприятности.
  
  - Сэла, я не понимаю, ты вроде архаричной династии, откуда в тебе столько блаженного идиотизма? - взъерошив белые как снег волосы, Жнец мельком глянул на меня, и перевёл дыхание, явно, силясь удержать себя в руках. - Ты понимаешь, что мы время теряем, у нас стратегия не доработана, а мы занимаемся чёрте чем! - закричал он на Сэлу, вскинув руки, и чуть было не угодил мне луком прямо в лицо. - Играем в салочки с фамильяром!
  
   - Я ещё раз повторяю, - спокойно парировала Сэла, бесстрастно снося гнев соплеменника. - Есть приказ, есть долг, который мы обязаны исполнить.
  
   Жнец, хрипло посмеиваясь, отшатнулся от неё. Пятясь, он, очевидно, поражался чему-то:
  
  - Нет, у тебя точно предки от ветви Самаэля, иначе я вообще не знаю, как объяснить пляску чертей в твой голове!
  
  - Молчал бы на счёт династии, а про чертей в голове особенно, - сухо ответила Сэла на упрёк. - Из нас двоих лишь один осуждён Парадиалом, и это, заметь, не я.
  
  - Ненадолго, я так чувствую, - ухмыльнулся Жнец, и, развернувшись, стал возвращаться в конец коридора.
  
  - Ко всему не забудь добавить, почему ты ещё не сгинул на арене, - В хрустальном голосе скользнула горькая интонация, выдавая, что чувствами эти существа не обделены, просто вышколенная закалкой поверхность скрывала всё, запирая эмоции внутри.
  
  - Поверь мне, я бы не сгинул.
  
  - Если это не значит "спасибо, Сэла", то я всерьёз сожалею о том, что отвела от тебя часть ответственности. - весьма едко выговорила Сэла, буквально жаля ядом.
  
  - Между прочим, не я направлял хранителей, - ответил Жнец, прожигая Сэлу тёмным взглядом, - и Стражем Григори я не по своей воле стал. Так что всё верно, - он ткнул пальцем в направлении ангелессы, - ты несла ответственность за действия хранителей на Земле.
  
   Если обвинение и затронуло ледяное сердце Сэлы, то ни одна черта этого не выдала, рыжеволосая только лишь отвернулась от Жнеца, напряжённо буравя взглядом стену, но так словно смотрела только внутрь себя.
  
  - Что, нечего возразить?
  
  - Жнец, будь так любезен, сомкни ланиты, и не создавай помехи.
  
  Она словно и не придала никакого значения его словам, она слушала, очень внимательно вслушивалась, будто пытаясь уловить некие сигналы.
  
  - Да что б тебя гидра цапнула... - проворчал Жнец без особого энтузиазма.
  
  - Я серьёзно, заткнись и не ёрничай, я что-то слышу.
  
  Её перебил громогласный хлопок. Выстрел. А затем, здание затряслось, пол под ногами завибрировал, задрожали стены и с потолка посыпалась штукатурка.
  
  - Это... что за проказа? - настороженно протянул Жнец, замерев недвижимой статуей. Сэла мотнула головой, крепко сживая обруч в ладони.
  
   - Не пойму пока, но факт не местная, и здоровая. И рычащая, - скривилась она, то ли с сомнением, то ли с отвращением. Жнец, вторя её жест, пробормотал:
  - И смердящая.
  
   Дрожь земли усилилась, становясь отчётливыми толчками, словно под землёй, кто-то бил в громадный тамтам.
  
  - Василиск! - в один голос выпалили ангелы, приходя, если не в замешательство, то уж точно сильно удивились. Сэла толкнула меня в спину, чтобы я пошевеливался, от удара откликнулось резкой болью плечо. Однако ни чего себе хрупкая ангелесса, таким манером запросто можно хребет переломить.
  
  - Тьма меня раздери! - выругался Жнец, натягивая тетиву на ходу, - Да сколько же тут порталов открыто?
  
  - Аркан семь штук насчитал, - отвлеченно ответила Сэла, оглядываясь назад. - А ещё учитывай, что всяко есть скрытые.
  
   Я уловил зловонный запах, появившийся достаточно внезапно. Нам навстречу из-за угла с заносом вылетело нечто похожее на помесь танка и медведя, оставляя когтями, глубокие борозды в граните. Тварь была явно неестественного происхождения. Чёрная и похожая на медведя, но пасть, явно, не медвежья, одних зубов только два ряда как у акулы.
  
   - Чёрт! - выпалил Жнец и пригнулся, тормозя перед зверем, прыгнувшим прямо на ангела. Проскользнув по полу, под брюхом зверя, Жнец вмиг воспрянул во весь рост, и наставил лук на образину.
  
  Села отскочила в сторону, зацепляя меня за собой, прямо за травмированную руку, и открывая свободное пространство Жнецу для стрельбы, без риска зацепить стрелами. Команды огонь явно не требовалось, Жнец отрыл очередь выстрелов в голову твари проносящейся мимо нас с Сэлой. Рёв, зверюги похожий на фальшивый духовой оркестр, сотрясал своды здания, пока она, упираясь мощными лапами, пыталась затормозить, глубоко царапая гранит, и каменная крошка осыпала нас с ног до головы. Но неповоротливая шерстяная махина, не сумев справится с собственным хвостом как у аллигатора, и сманеврировать, кувыркнулась и рухнула, в сантиметрах Грозного.
  
  Бедный мужик такого явно не ожидал, вырулив из ответвления. На его широком плече болталось миниатюрное тело в зелёной больничной форме. Зверюга, клацая мощными безобразными челюстями в кровавых пенных слюнях, едва ли не цепляя ноги бездыханного уцелевшего на плече Грозного, билась в конвульсиях, а десантника в отставке парализовало словно, он не мог отступить назад, обезумевшим взглядом таращась на чудища родом определённо из жаркого уголка.
  
  Сэла метнула обруч, он вскользь вонзился чётко в шею монстра, и отсёк огромную голову, оставляя кровавый шлейф.
  
   - Я, чё, допился до белочки или это в натуре ни хрена не медведь?.. - сдавленно пробормотал Грозный, не шевелясь, оторопело глазея на кровоточащую инферную фауну размером с носорога, прямо перед собой. Казалось, он тотчас же тронется, столько ужаса и недоумения отразилось в его глазах, но мужика лишь передёрнуло, и с парой ругательств он обошёл мёртвое чудище, перегородившее своей тушей коридор, направляясь к нам. На нашу удачу, это, в самом деле, была Лёнина мать, но без сознания. Грозный, с опаской поглядывая на ангелов, чуть-чуть отклонился, позволяя винтовке на ремне скатиться с плеча, и, ловко перехватив, протянул мне оружие.
  
  - В кабинете нашёл, стеллажом прижало, но живая. Она, нет?
  
   Я кивнул в ответ, но решил уточнить, вспомнив про выстрел:
  - Никого больше не видел?
  
  - Видел, но мы не сладили. Чёрт что ли какой-то, не знаю, не интересовался, он на меня бросился, ну, я и всадил ему пулю в лоб, - сильно хмурясь, и кривясь как от боли, Грозный потёр висок задетый шрамом. - Но блин, сдалека был похож на пацана. Это кто? - намекнул он на дуэт в чёрном.
  
  Я отмахнулся, с видом, мол, не вникай.
  
  - Одни знакомые.
  
  Следом от чего-то подумал, как бы Грозному на фоне пережитых потрясений в эпицентре ушедшей войны, не затмило разум, предохранители-то давно выбиты, мало ли...
  
  Я чуть не поскользнулся на склизкой чёрной луже, и едва удержал равновесие. Жнец, ускоряя шаг впереди нас, сильнее оттянул тетиву, в любую секунду готовый спустить стрелу.
  
   Мы вышли к холлу с четырьмя ответвлениями, который мы уже проходили, но в суматохе воротились вспять. В целом я помню, куда двигаться на этом перекрёстке. Жнец резко застыл на месте, как статуя, не опуская лук, и гневно прошипел сквозь зубы:
  
  - Адская псина...
  
   Волна ужаса захлестнула меня, когда что-то промелькнуло прямо предо мной, и набросилось на Сэлу, чуть ли не сбив её с ног. Но нападавший мигом отлетел в сторону, не в силах справиться с ангелом или хотя бы изловчиться, ибо Сэла была феноменально юркой и быстрой.
  
   И тут я увидел её. Прямо за спиной Сэлы, раскинула чёрные вьющиеся плети от пола до самого потолка бесформенная акура. Горящие красным глаза в сгустке клубящейся тьмы - вот, что представлял их себя это дух, чересчур материальный для такого призрачного титула. Антрацитовая лиана столь скоро подцепила Сэлу, обвив шею, и прижала к стене, под самым потолком, что совершенно никто не сумел вовремя отреагировать.
  Жнец и головы не успел повернуть, как ангелесса отсекла жгут, намертво сковавший горло, и рухнув вниз, молниеносно извернувшись, как кошка, застыла, упираясь одной рукой в пол. Застыла напряжённой эссенцией кары египетской, словно экзотический хищник, готовый к броску. Лицо, усыпанное лёгкими веснушками исказило, абсолютным злом, рот скривился в животном оскале, глаза сверкнули, от чего всем стало не по себе. Даже Жнецу.
  
  - Ну, всё. Достала. К чертям оборот.
  
  - Сэла, нет! - только и успел крикнуть Жнец.
  
  И она вспыхнула. Просто столб ультрамаринового пламени ударил вверх реально пробивая потолок, и распустился горящим цветком, обращая пламя в синий пожар на распахнутых крыльях. Это была всё та же Сэла, но в дикой ярости и в какой-то совершенно иной ипостаси, гораздо больших размеров и совершенно необычайного вида крылатой девы облачённой в чистое нефритовое пламя. Помещение холла залило трепещущее зарево, тенями и языками яркого пламени танцующее всюду. Вот так, она действительно ассоциировалась с ортодоксальным образом бессметных духов, и, уверен, способна была проливать чаши гнева.
  
  Мельком заприметил Грозного, мужик, осоловело взирая на огненное явление ангела, перекрестился, не ведая сколь абсурден в данной ситуации этот жест. Как говорится, Бог в отпуске - надейся на себя.
  
  Сэла метнула огненное кольцо, в надвигающуюся лавину неясно каких существ ― целая орда то ли людей то ли нет, двигалась так быстро, что я еле мог их разглядеть.
  
   Горящий бумеранг проделал круг, поражая своим смертоносным путём, и вернулся в руку Сэлы. Обернув оружие в клинок, она бросилась на расползающуюся чернью, акуру, лихо отрубая лезвием плеть за плетью.
  
   Перед моими глазами плыло и мерцало, какой-то сумбурный туман в голове мешал мне сконцентрироваться.
  
   ― Поражай в голову! ― распорядился Жнец, отстреливая из лука, эту шипящую армию волной хлынувшую на нас. Мне казалось, что я на милю мажу, но чёрт, каким-то чудом попадал чётко в цель. Я практически не чувствовал отдачи, я даже пальца на курке не ощущал, и мог видеть свои мишени, только по лоснящейся серо-зелёной коже и отрепью салатного цвета. Но чем ближе они наступали, тем больше я примечал человеческие черты, обезображенные и перемазанные чернью, как смолой, вызывая во мне приступ тошноты. Но едва ли я что-то соображал, действуя только подгоняемый шоком и паникой. Это походило на истинное безумие. Это и было истинным безумием.
  
   Моё дыхание нарушилось, так, словно я пробежал десяток адских кругов. В висках, молотками бился пульс. Кровь, бегая по моим вена, казалась обжигающей. По телу разливалась лава, затмевая болезненные ощущения и сглаживая любые удары. Мир расщепился на замедленные кадры из чёрных брызг и аморфных движений. Я перемещался слишком быстро, стрелял, слишком отточено. На краю сознания я понимал, что это не правильно! Никакая степень страха не способна настолько кристаллизировать ощущения, со мной что-то было не в порядке, но осознать причины этого я не мог, я вообще, казалось, сам себе не принадлежал, руководствуясь чертовски эффективными законами действий доселе мне неизвестными.
  
   Резкий запах газа и горючего я уловил сиюминутно. В голове сверхскоростной стрелой пронеслась мысль о газовых баллонах, и не только. Мы на станции "скорой", здесь полно машин, на территории целый гараж заполненый каретами скорой помощи. Бензин.
  
  Ментально, я уже был в эпицентре взрыва, предчувствуя, что всё это неминуемо взлетит на воздух. Сэла куда-то испарилась, что я заметил сразу же, обратив внимание на затухшее зарево от её эфемерного присутствия.
  
  Помню, как перед глазами промелькнул Грозный, и затерялся в тумане. Не знаю, как, но я просто старался отбежать подальше от здания, не видя совершенно ни черта, словно окунулся в стакан с молоком. Нога как по какому-то проклятью, зацепилась за что-то. Упав плашмя на землю, я услышал, как проносится рокот, прямо из глубин, словно утробный рёв зверя из подземелья. Прогремел мощный взрыв. Прикрывая голову руками, я пытался осмотреться, но только туман и пепел видел кругом, а у моих ног разверзалась огненная бездна. Зверь из чёрного и красного пламени, разевал ужасную пасть, стремясь сожрать меня живьём. Раскалённое дыхание чудовища из самых недр земли хватало меня за пятки ― столп из обломков с комками грязи и раздробленными камнями, образовал огромную тучу. Я не слышал ничего, кроме грохочущей взрывной волны, но всем телом чувствовал, как трещит земля, будто раскалываясь на части. Справа от меня расползалась трещина, увеличиваясь с угрожающей скоростью, и пласт земли, подо мной стремительно сползал в обрыв.
  
  Я не мог отползти, не мог шевелиться. Гул в голове или вокруг стоял непроницаемый, оглушило меня нехило, полностью дезориентировав и тьма сгущаясь наваливалась на меня гася любые проблески ясного сознания. Единственное что коснулось моего слуха далёкий-далёкий жестяной голос:
  
  - Так они его ищут. Открыли охоту на скарабея...
  
  Единственная внятная мысль в пороге бессознательной тьмы замедляющейся каруселью вертелась на уме - там в лабиринтах под туманным градом осталась моя семья.
  
  
  
  15.
  
  
  Тени, целый вихрь чёрных теней, чей многоголосый хор касался моего слуха. И полёт, непрерывный, вечный, оставляющий материальную плоть почве на пожирание червям, и обнажающий истинную космогоническую сущность, под мантры целой тьмы голосов. Они, то сливались в единый неразборчивый гомон, то звучали зловеще гудящими отрывкам, заполняя сознание неумолчным гулом. Рычали, словно звери со дна страшной пропасти, напевая какую-то песнь, тёмную и сломанную, под ритмичные удары ― то ли божий барабан, то ли бой моего сердца.
  
   Ближе, ближе, ближе, - многоголосый хор обретал ясность, набирал силу, пока не зазвучал слишком близко, прямо перед лицом, звуча горловым шаманским пением. Это так сильно пробуждало воспоминания из далёкого детства, но какие... Только кадры, блёклые, непоследовательные, но определено приятные, тёплые.
  
  Я умер?
  
  Я умер.
  
  Фокус плыл, и в глазах кружился калейдоскоп из осколков памяти и мрачных образов, спорящих меж собой, как заглюк на диске. Мой разум был слишком разрознен, слишком потрёпан, я смотрел словно через мутную плёнку плаценты мира.
  
   Перед моим взором образовалось лицо в обрамлении мелких чёрных кос, что едва уловимо колыхаясь, оставляли витиеватый шлейф, напоминающий сизый дым. Глаза, упорно смотрящие в мои, казались слишком светлыми, почти алебастровыми, и с вытянутыми, как у змеи или кошки, зрачками. Образ отстранился, словно в замедленной съёмке, сея этот специфический дым и открывая взору роящиеся тени, еле различимые в густом мраке, лишний раз, напоминая мне, что за гранью всё черно.
  
  - Всё черно, - словно эхо повторил мои мысли, обладатель змеиных глаз, - и не восходит вновь. - Его голос звучал как перекличка шёпота в жестяной бочке. - И не взойдёт, мёртвый восход не путь выше... - Призрак уходил всё дальше, и, протянув руку, коснулся тени, от чего та слегка развеялась и сформировалась вновь, будто под толщей тьмы магнитный каркас. - Спят. Всё вторят и вторят былое. Вечно. По кругу. Одно и то же.
  
  Будто по наитию я взглянул на свои руки, и ужаснулся. Серая зола, словно бы из пепла слепили фигуру. Всё те же пальцы, но ни линий на ладонях, ни ногтей, не различить - всё дымный прах. Призрак, стоящий спиной ко мне, выглядел куда реальнее, хотя у него была какая-то беда с ногами, он частично, где-то до уровня коленей сливался с поверхностью, или поверхность на подобии серого песка сливалась с ним.
  
  - Откуда ты знаешь? - спросил я, рассматривая дремлющий сонм теней вросших в серый грунт; они всерьёз напоминали сгоревшие угольные стволы деревьев - плетя чёрные кружева, тени возводили мёртвый лес в месте, что для меня не могло найти воображаемого аналога и определения.
  
  - Я вторил. Бродил по кратчайшей линии, по замкнутой.
  
  - Но проснулся?
  
  Повернувшись ко мне, закручивая маленькую воронку из серого песка под ногами, дух склонил голову, чуть влево, практически птичьим манером. Запылённое лицо, испещрённое трещинками, носило безгранично пустое выражение.
  
  - Ты потревожил. - Он сощурился, словно силясь что-то понять. - Ты не там ушёл... не там, где-то в веках - раньше. - Белёсые глаза полыхнули некой идеей, но призрак вновь проникся пустой тоской и недопониманием, медленно проговаривая слова: - Книга... И я вёл летопись, путь, держа на восход.
  
  Совершенное забвение оплетало разум этого существа, или того, что осталось, - это, в самом деле, было слишком тяжело для моего понимания, что-то медленно растворяло все тревоги и любые впечатления, обращая живой разум в серый пепел.
  
  - Ты такой же, как я? - с трудом пришло осознание. Монотонное стенание лейтмотивом гуляло в рядах теней, пока дух холодно смотрел в мои глаза, и я не имел никакого представления, ответит он, или вновь погрузился в забытие.
  
  - Я старше, - ответил он, наконец, и в интонацию безвольного голоса неожиданно просочилась ясность, ощущаемая на ментальном уровне. - Чем старше скарабей, тем он могущественнее.
  
  - И насколько старше? - Я хотел было приблизиться к нему, но серый зыбучий песок, степенно обволакивая ноги, не давал шагнуть.
  
  - Гораздо. - Наблюдая за поглощением меня серой почвой, призрак о чем-то задумался, а я заметил, как светлеет его лицо; зола тихонько осыпалась, пока и вовсе не стала отваливаться струпьями, обнажая кожу красноватого оттенка.
  
  - Вы не те же, не те, что раньше, - твердил тем временем дух. - Ваши лета кончаются скоро, быстротечнее, чем прежде, с каждым коленом. Сущность изжила свой срок, настало время перевала. Границы сменят положение, всё изменит форму и смысл. Живое, либо подчинится новым законам, либо умрёт - одна цивилизация переходит в другую форму и становится совсем иной. Природа изменится, всё иначе станет.
  
  Меня должно бы пугать это наглое пожирание песком, но смирение оставляло нетронутыми панические кнопки, запускающие в разумном теле сигнал спасаться. Что-то было не так, но не настолько, чтобы меня это волновало.
  
  - То есть, мы просто не пройдём эдакий естественный отбор?
  
  - Всё требует перемен, и движется незнамо откуда, невесть куда. Всё куда-то движется, в этом жизненная сила, в обновлении, что-то смертью уступает место жизни. Но я знаю, как направить поток в удачное русло, - его голос и слова звучали слишком живо, он выглядел гораздо свежее, почти полностью отряхнув с себя тлен, чего нельзя было сказать обо мне. Казалось, он забирает мою жизнь себе. Это вмиг меня отрезвило, и я изо всех сил попытался отшатнуться, отступить, чёрт, сбежать, в конце концов, пока я не обратился вековечной пылью как все эти тени вокруг.
  
  - То есть?
  
  Он проделал пару неспешных шагов ко мне, за ними ещё, медленно, почти вальяжно приближаясь, а я не мог вырваться из песочного плена. Его черты становились всё более узнаваемыми, пока наконец-то я не распознал в нём существо, что видел к книге. Он был атлантом. Я не понял этого сразу не из-за пепельного савана даже, а из-за рук: кисти рук насчитывали десять пальцев, по пять на каждой руке, что отличалось от строения атлантов, у тех пальцев было по четыре на руку, и форма ладоней иная. Его же руки совершенно ничем не отличались от человеческих. Но я не мог ошибаться: лицо, притянутая к макушке линия роста волос, раскосые глаза, и этот зрачок - всё говорило о том, что он атлант! Но что не так с руками?..
  
  - Я уже избирал пути из множеств - проходил перевал. Они не зря нарекли нас так, а не иначе. Скарабей стремится к восходу, стремится к солнцу, и катит к свету шар. Я не совсем атлант, и ты не совсем человек. Вот кого избирает меридиан.
  
  Это тихое заявление оглушило меня. Я даже не сумел воспротивиться, когда он протянул руку к моей голове, касаясь лба двумя пальцами. Я не ощутил прикосновения, но в периферии зрения заметил волны сизого дыма исходящего от моей черепушки.
  
   - А?.. В каком смысле?
  
  Я бы с радостью принялся разрабатывать план спасения, ибо понимал где-то на окраинах рассыпающегося сознания, что я так и обращусь в певучую тень, но не мог даже шелохнуться.
  
  - Новую кровь, те, чьи шансы приспособиться выше, в ком уже течёт кровь высшая, иная кровь, вечная. Первородных нет почти, сгинули, единицы остались. Но кровь не прерывала течения, её не искоренить, она проистекает из поколения в поколение.
  
  Стало темнеть, всё погружая во мрак и пепел. Мой немой вопрос "почему?", бесследно растворился, не найдя выхода, но каким-то образом отыскал ответ с оттенком превосходства в тоне:
  
  - Потому что мы виделись прежде, где-то там, в веках. Я ждал тебя... Слишком долго.
  
  Секундное замешательство наскоро стёрло торжество с лица атланта. Он нахмурится, недоумевая, даже поддаваясь лёгкой тревоге, и всё вмиг угасло.
  
  Я с размаху вписался во что-то твердое, и тело прошило перекрёстным огнём. Боль. Чёрт возьми, я в жизнь так не радовался боли! Серьёзно. Потому что если больно, значит живой.
  
  Перед глазами в клубах тумана, что-то копошилось, приглядевшись, почему-то увидел своё тело, да так близко, но сверху. Я, клянусь, чувствовал тягу, словно что-то тащило меня за щиколотку, но ничего подобного. Только там внизу, рыжее, крылатое создание в кружении тлеющего, казалось, ещё не остывшего пепла, пыталось вытянуть меня за ногу из-под обломков, раздраженно шипя:
  
  - Это чертовски невозможно... - Ботинок соскочил с моей ноги, оставаясь в руках Сэлы, а она отшатнулась по инерции назад, едва успев сбалансировать крыльями, чтобы не грохнуться, параллельно неслабо саданув краем крыла Жнеца, по голове.
  
  Ничего не понимая, дезориентированный, и вообще в какой-то прострации, я, словно бы смотрел сверху вниз на то, как
  со всей прытью и злобой Сэла, проскочив к моему телу по шатким камням, одним из которых я был придавлен, встряхнула тело за плечи.
  
  - Не смей умирать! Очнись, горе-ты-пророк! Давай, приди в себя!
  
  Жнец, потирая лицо от столкновения с оперением разоряющейся на мой труп ангелессы, отдёрнул её, схватив за локоть.
  
  - Какого херувима ты вытворяешь? Ты его убиваешь! Отойди!
  
  Издав недовольный рычащий звук, Сэла отошла в сторонку, и замахнулась ботинком на Жнеца. Правда его грозный взгляд вмиг её остановил от броска, так бы, я уверен, ботинок точно б прилетел Жнецу в голову.
  
  Отшвырнув мой обуток, Сэла отряхнула от пыли тёмно-синюю облегающую форму, чертовски похожую на мундир военно-космического пошива, идентичную той, что была на Жнеце. И эти звездообразные ордена на красных лентах, охватывающие ворот, что у Жнеца, что у Сэлы, не только ничем ни отличались, но и всерьёз напоминали пентаграму на титульном листе книги.
  
  Ангелесса скрестила руки на груди и нервно затопала ногой, пока Жнец совершенно спокойно, приподняв кусок железобетонной плиты, оттолкнул его в сторону и он, рухнув на кучу обломков из асфальта и камней, раскололся на несколько частей, подняв пыль, что смешалась с туманной мглой вокруг. Было странным, наблюдать себя, да ещё и мертвого, со стороны. Более странным было только то, что Сэла не могла вытащить меня или сдвинуть камень, я думал их мощь была хоть приблизительно равна, но ангелесса будто обессилила.
  
  - Дышит?
  
  - Нет, - ответил Жнец, даже не склоняясь надо мной и вообще смотря куда-то вдаль, сквозь молочный туман. - Сколько раз тебе было сказано, не выходи в эфир! - упрекнул он Сэлу, махнув на неё рукой, разочарованным манером. - Здесь нельзя принимать ипостась, энергия - чужая! Видишь, что наделала?
  
  - Жнец, протри глаза! - вскинулась Сэла, демонстративно оглядываясь по сторонам. - Оглянись! Его просто немного оглушило, - добавила она, хоть и не столь уверено. В итоге и вовсе отвернулась и насупилась.
  
  - Тебя оглушило, - пробормотал Жнец, бирюком глядя на ангелессу. - В колыбели, по всей видимости, и отнюдь не немного. Из-за энергетического скачка рвануло, ты не понимаешь, разве?
  
  - Шёл бы ты девятым кругом.
  
  Всё так же угрюмо, смотря на Сэлу, Жнец, еле различимо покачал головой.
  
  - Ладно. Они всё равно бы не перешли перевал, что толку...
  
  - Они выйдут в меридиан, - упорствовала Сэла, на что Жнец, вскинув брови в изумлении, многозначительно указал на меня раскрытой ладонью.
  
  - После того как ты прихлопнула скарабея?
  
  - Нет, знаешь, что... лучше помолчи.
  
  Осмотревшись вокруг, я не обнаружил ничего. Совсем. Просто безликое белоснежное пространство и мой мир под ногами. Казалось я стою на стекле. Когда я немного подпрыгнул, всё вокруг продело вибрацией и, я покачнувшись вместе с белым "ничем" почувствовал себя в лифте и машинально развёл руками, словно бы мог провалиться, или стены могли начать давить на меня. Я лишь настороженно подумал: "спокойно, без паники", но не обронил ни звука. Здесь, вообще, словно не было звука, даже дрожь белёсого простора не касалась слуха. Всё, что возможно было услышать, это речь ангелов "внизу".
  
  - Ну-у... - задумчиво протянул Жнец, осматривая моё бездыханное тело. - Давай взглянем на это с другой стороны? Может оно и к лучшему? Сама подумай: акура могла убить его или обратить, да кто угодно мог его прикончить сто тысяч раз, но...
  
  - Даже мы не знали о его существовании, - перебила его Сэла, всплеснув руками. - Вообще!
  
  - Если б это, в самом деле, было так, акура бы не охотилась на него, - возразил Жнец. - А сущность такого класса, непременно чей-то фамильяр, и действует по распоряжению хозяина. Угадай из чьего она легиона духов, мм? Соображай, он же чёртов хроноходец.
  
  Сэла недоверчиво скривилась.
  
  - Хроно-кто?
  
  - Ты поняла, о чём я. Он же способен изменить... всё. Понимаешь? Самаэль, вполне мог что-то рассчитать, - строил догадки ангел, - вероятно, отыскал путь из низшего меридиана к высшему, но сам ход Самаэлю, недоступен. Но доступен ему, - вновь указал на меня Жнец.
  
  - Пока что он слишком юн, - не согласилась Сэла, вглядываясь в плотный туман, - чтобы что-либо менять. Он даже контролировать это не может.
  
  - А ты в этом уверена? Сэла, ты знаешь, что он слышит, и что это за начертания? Это не сигилы, начертания блуждают, и голос этот, чей по твоему? Голос этот его собственный, - ответил Жнец на свой же вопрос, вызывая сардонический смех ангелессы. Потешившись вдоволь, Сэла на полном серьёзе спросила:
  
  - Ты что тронулся?
  
  - Они способны оставлять себе зацепки и подсказки, - втолковывал Жнец. - Всё это мыслеобразы, и эти "историки" вполне способны помогать самим себе.
  
  - А что же сразу ни энергию укрощать? - саркастично усмехнулась Сэла.
  
  - Учитывая, какой удар он по твоей милости принял на себя, он либо умрёт, если уже не умер, либо, в конце концов, путём практики обуздает силу.
  
  - Ясно, - уверенно кивнула ангелесса. - Ты спятил. Он - человек! Это не их стихия, не их природа, что ты мелишь, сам-то думаешь?
  
  - Я вот думаю, почему я вечно влипаю в неприятности, - проворчал Жнец, смотря куда-то поверх плеча ангелессы, и поймал её взгляд. - Есть варианты?
  
  - Селафиэль, - грянул из тумана незнакомый мне голос. Или всё же...
  Казалось, я слышал его прежде, но где?
  
  Я не видел обладателя, грудного тяжёлого на слух голоса, пока он, выплыв из тумана, не появился в шаге от Сэлы, вскоре сократив и это расстояние. То был ангел, властвующий над всеми чинами и рангами. Тот, что с первого его явления перед громадным легионом, ассоциировался у меня с тем самым Михаилом.
  
  Архистратиг остановил свой размеренный шаг в мизере от Сэлы. Он буравил взглядом некую точку поверх её макушки, но так, словно видел мир на субатомный уровне. Эти дымно-синие глаза внушали желание молчать и не высовываться даже у Жнеца, судя по тому, как он напрягся, едва ли не по струнке выпрямившись.
  
  - Назови мне хоть одну причину, - вкрадчиво проговорил Михаил, сильно хмурясь, от чего его глаза наполнялись неподдельным штормом, - адекватную, реальную причину, по которой ты скрыла информацию? - сдержанно потребовал ангел, и лишь тогда заглянул в лицо Сэлы. Она непоколебимо смотрела в сторону, явно желая оказаться как можно дальше от всего этого и от вождя в первую очередь.
  
  - Я - хранитель, - ответила она весьма резко на слух. - О, даже не так. По твоей, между прочим, прихоти, - главный хранитель. Как тебе такая причина?
  
  Казалось, сейчас настанет чья-то смерть. Но Михаил только шумно вздохнул, проведя ладонью по лицу, и нацелил взгляд на Жнеца.
  
  - Уриил, что ты мне скажешь?
  
  Непривычно было слышать это обращение, я, пожалуй, впервые стал свидетелем того, как Жнеца называют этим именем.
  
  - Да какая разница? - пробормотал он, смотря под ноги. - Что бы я сейчас ни сказал, абсолютно всё - пустой звук для тебя.
  
  Наверное, десять секунд подряд архистратиг молчал, в то время как я пытался вникнуть в один очень каверзный момент, напрочь убивающий всю здравую логику. Я, чёрт возьми, живой. Там, внизу, я определённо мёртв. И был бы я духом, призраком или ещё какой эктоплазмой, я бы не задумывался об этом, но я был жив, в своём теле. Тогда как тело принадлежало моей исторической родине. Как я мог быть и там и здесь? Одновременно! К тому же я без очков, а вижу так ясно, как... да я уже и не вспомню, когда так чётко всё видел, только что в детстве, наверное. Иллюзия что ли какая?..
  
  - Отстранены, - распорядился Михаил приказным тоном, разрушая безмолвие. - Оба.
  
  - Ты не можешь меня отстранить, - запротестовала Сэла, мотая головой, но мигом нарвалась на грозовой взгляд.
  
  - Ты нестабильна. Или просто не в своём уме, - отрезал Михаил и обратился в туман:
  
  - Рафаил.
  
  - Фактически мёртв, - констатировал голос из покрова, и увидеть говорящего оказалось крайне сложно; ангел стоял поодаль, и представал лишь в виде силуэта, но явно проглядывалось свечение лазурных сфер. К нему направился Жнец, теряясь в тумане. - Вообще странно, сердце давно остановилось, а центр сознания действует, и эти свя-святой ад!.. - запнувшись, выпалил ангел, и в мгновение ока вынырнул из поволоки той плотности, что способна была заглушать металлический смех Жнеца, делая его ещё более зловещим.
  
  - Чего ты смеёшься, как полоумный? - не преминула отпустить колкость Сэла. Жутко посмеиваясь, архангел (а может и не ангел, судя по замашкам), подошёл к Сэле, беззаботно отмахиваясь, но с его руки к рыжеволосой прилетела сфера.
  
  - Да не обращай внимания, у меня истерика.
  
  - ...Невозможно. Я же их своими глазами видел, - доносились обрывки шепота Рафаила, что-то мудрящего с ультрамариновыми огнями перед Михаилом.
  
  - Кого? - поинтересовалась Сэла, любопытно поглядывая на быстро разрастающиеся светящиеся блямбы вокруг двух ангелов.
  
  - Исполинов, - осторожно ответил Рафаил, и, увидев ступор на лице ангелессы, поспешил уточнить: - Тех, что гибори - нефилимов.
  
  Она как-то механически повернула голову на сферу, любезно предоставленную нездорово хихикающим Жнецом.
  
  - Совпадение на восемь процентов? - вырвалось у неё, и ошарашенный взор намертво впился в Рафаила. - На восемь процентов?!
  
  - Потрясающе, - восторгался Жнец невесть чему. - Просто потрясающе!
  
  - Их истребили чёрте когда! - поражалась Сэла, подходящих слов не находя: - Я же... Мы же... Да мы все Каратели, мы провели зачистку! А как, вообще...
  
  - А вот так, - отозвался Жнец, интонацией колючей и грубой на слух. - То-то я думал, с чего ради Семияза был назначен руководителем. Его должны были арестовать ещё до всей этой передряги с Григори, даже до того, как ты отправила хранителей, как минимум, за пособничество Самаэлю, как максимум - Люциферу! И вообще, каким это таким чудесным образом он избежал арены, мигом очутившись на ступенях власти нижнего меридиана? Прямо посреди высшей иерархии Ада! Вот и подумай, как так.
  
  Не с ходу, но я начал понимать, о чём это толкует Жнец, и что вообще стряслось. От вала догадок обрушившегося на меня, становилось всерьёз не по душе.
  Семияза - руководитель падших ангелов на Земле, вроде как, под его командованием были Стражи Григори. По Книге Еноха, именно он выступил инициатором союзов между "дочерьми человеческими" и ангелами, он предложил скрепить ту самую клятву на горе Хармон, то есть, подтолкнул две сотни ангелов на круговую поруку, разделяя ответственность меж собой за деяния. Нефилимы - дети ангелов, выходит... они существовали, были здесь, и сдаётся мне, принадлежат этому миру по сей день, буквально являясь неотъемлемой частью нас. А всё от того, что игровое поле небожителей издревле ведёт какой-то свой турнир, превратив наш дом в свой полигон. Ощущение было полностью таково, словно от нас вообще ничего не зависит в этом мире. Даже мы сами.
  
  
  - Почти две сотни хранителей. Две! - гневно акцентировал Жнец. - Целый отряд, вы сослали целый отряд воинов...
  
  - Они нарушили устав, - перебил его возмущения ангел с осенью в крыльях, явившись столь неожиданно, что все на мгновение растерялись, а златокрылый невозмутимо продолжил: - за попрание заблаговременно установленного закона они и поплатились.
  
  - Конечно, - расплылся в крайне нехорошей ухмылке Жнец, уничижительно взирая на ангела. - Да я крылья даю на отсечение, что если б не эта поправка в кодексе, никто б и не подумал ничего нарушать.
  
  Златокрылый бравурно молчал, словно упрёки Жнеца совершенно беспочвенны и не достойны его внимания.
  
  - Или что? - язвил Жнец. - Чтобы что-то получить, приходится чем-то жертвовать? Ради чего? Только бы падшие, не вернулись назад? Да я не удивлюсь, если все они пали с вашей подачи! - выпалил он, сгоряча, и обвёл рукой всех присутствующих. - Так чем вы лучше их? Утопия, тьма её поглоти! И знаешь что, - обратился он непосредственно к Михаилу, не меняясь в едком тоне, - я даже не удивлюсь, если ты осведомлен о серой игре Лиги, Метатрона и всего духовенства в его лице.
  
  - В чём-то меня подозреваешь? - удивился архистратиг, полностью разворачиваясь к Жнецу, будто всерьёз намеренный решить этот вопрос здесь и сейчас. Хотя, чувство такое, что этот дискус происходит не впервые, и все едва ли не в голос сокрушились:
  
  - Ну, начинается... Опять... Сколько можно?
  
  - Действительно! - издевательски воскликнул Жнец. - Сколько можно? И сколько вам нужно? Вы же настолько идеальные, что вам претит сама мысль, что кто-то может вас обставить. Вы уже с ума посходили от стремления обрести больше чем есть у всех. Гонка за трон разверзла эту пропасть, гонка за вечностью затянула петлю времени на шее целой цивилизации. Вы думаете, победили смерть? Вы жизнь победили! Всех как атипичной заразой подкосили пасть ниц! Перед кем?! Куда не плюнь, кругом культ богоуподобления!
  
  - Уриил, - устало вмешался Михаил, явно желая утихомирить тираду собрата, но куда там, Жнец молчать явно не собирался.
  
  - К гарпиям эту лже-политуру! - рявкнул он. - Видимо, тот, кто видел манускрипты, вовсе не кляузник. Вам просто невыгодны эти перемены, и вы пресекаете русло, уничтожая всякого, кто способен направлять течение верша хронику. Всё что угодно лишь бы избежать возвращения падших. А в сущности, вельможи гиены огненной достоинством пали меньше вашего, архангелы.
  
  Сэла глядела на Жнеца столь обескураженно, словно такие выпады вообще последнее, что можно от него ожидать.
  
  - Жнец, ты чего взъелся, - недоумевала ангелесса, - ты сам архангел, раз уж на то пошло.
  
  - А может архидемон? - ужалил он в ответ, и явно знал куда, ибо это заставило всех замяться. Всех кроме златокрылого, хотя даже Михаил отозвался на это крайне деликатно:
  
  - Был бы таковым, ты бы...
  
  - Я бы что? Не мотался как мегерой укушенный по всему нижнему меридиану?! - злился Жнец. Пнув достаточно внушительный камень, он заломил руки за шеей и повернулся спиной к архангелам. Те лишь кратко переглянулись, не решаясь более ничего сказать, однако Сэла сверлила тяжёлым взором златокрылого, наталкивая меня на мысли, что он то и вынес некий приговор Жнецу.
  
  - Слушайте, - привлёк внимание Рафаил, доселе старающийся не вмешиваться в прения, - а ведь Нинлил помнится, утверждал, что сын ангела.
  
  - А вы хоть проверяли его слова? - спросила Сэла, явно заинтересовавшись словами архангела.
  
  - Если честно мы тогда не поняли, что он имеет в виду, - с лёгкой усмешкой ответил Михаил. - Это же не атлантский термин - ангел. Он появился здесь.
  
  Кажется, открытием это заявление являлось только для Сэлы со Жнецом, остальные никак не отреагировали на слова предводителя ангельского сонма.
  
  - Занятная оговорка, - процедила Сэла, с прищуром вглядываясь в моё недвижимое тело в окружении обломков. - А откуда он тогда мог об этом знать?
  
  - За восемнадцать тысячелетий до людей, заметьте, - внёс свою лепту Жнец, широко улыбаясь как Джокер.
  
  Михаил, раздумывая, сложил ладонь на эфес меча, перебирая пальцами по сияющему металлу, обвёл всех взглядом.
  
  - Кажется, мы его недооценили.
  
  - Конечно, - активно закивал Жнец, не стирая жуткой улыбки, - он чуть было не повторил ваш "подвиг", - состроил он кавычки пальцами, - а вы недооценили. Какая досада. Кто его, кстати, к праотцам отправил?.. - спросил он наводящим тоном, но тишина в ответ была непроницаемой и причина её была неизвестна мне и более чем очевидна окрылённому квинтету. Никто не выглядел озадаченным вопросом, и вообще вопрос этот скорее являлся ответом, вот только суть его мне узнать было не дано. Прозрачную заводь затянуло белым, а меня нестерпимо повело в сторону, или же простор клонился, стремясь опрокинуться, как бочка вверх дном. Круговорот, я чувствовал, как вращается некая ось и кровь прилила к голове, будто меня и впрямь подвесили за ноги. От дикого давления в каждой клеточке вспыхнула ноющая тупая боль, взгляд помутился, теряя любой фокус и вообще способность видеть в бесконечно белом пространстве. Дыхание сильно отяжелело. Закрыв глаза, я не смог сопротивляться желанию сесть, и схватиться за голову. Давление, не иначе перегрузка в два "ж" намеревалась расколоть череп, перемолоть кости в порошок и разорвать меня на чёртовы кусочки. С каждым новым вдохом, отдающимся болью в груди, было всё сложнее пробивать блокаду дыхания.
  
  Я будто по скользкому льду сползал в пропасть по наклонной. В темноту вмешались багровые пятна, сквозь веки просачивался тусклый свет. Что-то касалось моей руки - дрожащее тепло обволокло ладонь. Запахи молотого анальгина и хлорки, ощущались слабо, словно у меня был разбит нос. Скорее всего, так оно и было. Скорее всего, я открою глаза, и взору предстанет обескураживающий концерт красноликой смерти.
  
  Я дышал.
  
  Я жил.
  
  И еле тёплые руки по-родному греющие мою ладонь, хранили в себе много больше чем сестринскую кровь. Они хранили в себе последнюю надежду, зерно которой посеяно было не нами, но для нас.
  
  
  ***
  
  Очень долго я не мог прийти в сознание, плыл где-то между сном и реальностью: погружаясь, я слышал только мирную тишину и ощущал безмятежный покой, приближаясь к поверхности, слышал крики, суматоху и отчаяние. Казалось, ад здесь, на земле водворил хаос и вековечный стон, что в моих ушах трансформировался в какой-то бурлящий кровавый водопад.
  
  Разрозненное зрение видело только куцую голубую пелену; за прозрачной ширмой, бликующей в свете люминесцентных ламп, танцевали тени. Голова шла стремительным кругом от одной только мысли о том, чтобы попытаться встать. Вообще, казалось, что я был после наркоза. По крайней мере, я думал, что именно так люди чувствуют себя после наркоза. Наверное. Лично никогда не сталкивался с хирургическим вмешательством. Как-то не довелось. А может и довелось.
  
   Никаких приборов вокруг, только под кожу в сгибе локтя загнана иголка капельницы. И онемение, ватное онемение во всём теле, но вскоре бесчувствие плоти сменилось адской болью. Такое впечатление, что на мне горела кожа, горела до самых костей, и биение сердца, угрожающе скоро набирало темп. Тем не менее, до криков не дошло. По руке расползлось прохладное оцепенение. Видимо, чтобы раскалённые угли, не прожигали меня до костного мозга, по капельнице в кровь поступало обезболивающее. Я не представлял, как оказался в больнице, догадывался лишь в связи с чем, и что где-то здесь должна быть Ксюха, я точно помню, как она держала меня за руку, это точно была она, и значит сестра где-то близко.
  
  И мама. Хотя, я мог только надеяться, что она жива.
  
  Что же из себя представляет эта багровая смерть? Вирус, что не иначе какой-то привет из средневековья? И, по всей видимости, у кого-то иммунитет к этой холере, а у кого нет - те не смогут перебороть смерть. Повезёт ли, дождёмся ли мы какой-нибудь живительной вакцины, хоть какого то средства спасения от страшной чумы?
  
  Среди потока звуков, голосов, звяканья и стуков, охрипший бас, оставляющий раскатистое эхо, прозвучал слишком отчётливо:
  
  - Слышь, малая, тормози - разобьёмся! - голос Витька, приближался, обретая всё большую ясность, но совершенно безобразно хрипел. - Я что мог сделать? Ты сама типа не впалила, что за киль-дым там творился!
  
  - Ты, вообще, что ли невминатор, я тебе - про лыжи, ты мне - про вареники! Вот и где она теперь? - возмущалась Ксюха, на повышенных тонах. - Что с ней? Никто ни черта не говорит! А ты даже не спросил!
  
  - Так, вот только не надо дергать ножками. Перед брательником своим будешь пальцы гнуть, передо мной нечего, уяснила? Вот и умничка, хорошая девочка.
  
  Прежде чем плёнка, откинувшись, явила абсурдно смотрящихся рядом, русую девчушку с дредами и угрюмого типа, даже в осанке которого очевидно угадывалась дворовая шпана, Ксюха со всей дури пнула Витька по голени.
  
  - С-с-скотобаза... - прошипел он сквозь зубы, согнувшись от боли.
  
  Встретившись со мной взглядом, Ксюха потеряла к парню всякий интерес.
  
  - О, блин! - она как шальная мигом метнулась ко мне, задавая тысячу и одни вопрос в секунду, беспокойно всматриваясь в моё лицо.
  
  - А-а... Очухался, - прохрипел Витёк, и, цокнув, скрестил руки на груди. - Фарт - тебе, считай, только рёбра малость перебило, ну и сотряс, вроде. Хотя, остальные, не были трое суток в лёжке пластом. Малая вообще без царапинки. Ну и занозе этой хоть бы хны, - кивнул он на Ксюху, и тотчас же схлопотал пинок по ноге.
  
  - Слышь чё, ещё раз так сделаешь, и я тебя налысо побрею! - пригрозил Витёк, зло смотря на Ксюху сверху вниз.
  
  - Себя побрей, быдло подзаборное, - нагло парировала сестрица, не считающаяся ни с кем вообще, а с ним в особенности. Не сумев побороть коварный приступ, я глухо рассмеялся, хотя сдавленный смех отбивал молотками мои рёбра изнутри. Я всё не мог поверить, до конца осознать как все эти крутые виражи с изнанки мироздания вернули меня к жизни, и как стечение обстоятельств уберегло их всех от гибели.
  
  Казалось, это небывалая удача, серьёзно пострадали, как оказалось только я и Грозный, остальные отделались лёгкими травмами. А ведь их каким-то чудом не погребло под обломками здания взлетевшего на воздух, как пух от уст Эоэла.
  
  Казалось, то, что мы здесь - это милость ангелов. Ага. Непременно. Взрыв привлёк внимание и нас можно сказать зацепило военным рейдом и доставило в госпиталь.
  Вот только то, что творилось в стенах пропитанных хлором и болью, словами не передать. Авиценна явно покинула эти своды, унося за собой божественное покровительство, обессмысливая все надежды и уступая место Её Величеству Смерти.
  Дикие вопли, словно агония душ горящих на кострах, доносились снизу, с первого этажа здания, мы же находились на втором, и вниз никого не допускали, там была натуральная зона отчуждения, зона карантина и территория хладной владычицы.
  
  Вот куда определили мать, я был полностью в этом уверен, но Ксюхе говорить не стал. Впрочем, она и так всё больше и больше понимала, что происходит, у медсестёр всё же язык, как помело.
  
  Сокращение лечащего персонала, конечно, было катастрофическим, я даже не исключал, что большая часть его переквалифицировалась в пациентов, и находилась на карантине.
  
  Город погрузился во тьму на далёкие километры вокруг, по ночам что-либо разглядеть было практически нереально - лазарет был единственным зданием в округе, где работало электричество, в счёт автономной подстанции снабжённой генератором.
  
  В светлое время тягомотных суток, под окнами на территории больницы в сгустке тумана можно было увидеть людей в форме. Я часто думал об отце, о том, где он, жив ли ещё...
  
  Спустя неделю я уже мог дышать более свободно, без болезненной переклички переломанных рёбер, даже обзавёлся очками, благодаря добродушной медсестре. Правда с диоптрией не повезло, но всё лучше чем ничего.
  Но тишина в голове стояла мертвенная: ни видений, ни слов, ни бродячего цирка начертаний на коже. Чувство было устрашающим, словно идеальный штиль, перед смертоносным десятибалльным штормом.
  
  Нужно было решать, куда двигаться дальше. Идея примкнуть к военным с треском провалилась, ряды их были совершенно закрыты, что-то происходило вне поля нашего зрения, максимум, что нам предложили это пункт помощи, эдакий палаточный городок раскинувшийся в южной части города. Идея Витька со складом с такого ракурса вовсе не казалась плохой. Нам придётся выживать, и никто за нас этого не сделает.
  
  А ещё мне нужны были мои вещи, как минимум, рюкзак: там немало полезных вещей, да ещё и древний фолиант, за сохранность которого я головой отвечал. Как максимум, моя одежда: ангельских нож был в кармане походных штанов, его мне всяко хотелось вернуть, ведь что-то мне подсказывало, что Сэла вовсе неспроста разбрасывалась уникальным оружием. Вот только вещи-то мне вернули не в полной сохранности. Нет, ну, чёрт с ним с компасом и даже с ножом, но книга кому понадобилась, а главное, где я должен был её искать?
  
  В ночь перед выпиской, если это вообще можно было так назвать, бюрократия сокрушительно пала вместе с благополучием, и с бумажками никто уже не возился, я решил отыскать мать. И я, в целом, понимал: чем бы не являлась неведомая чума у меня к ней был иммунитет, иначе меня б закрыли на карантин. Не знаю, в чём я хотел убедиться, что увидеть, но это было мне необходимо.
  
  Каковы бы ни были мои шансы на проникновение в зону карантина, дёрнул докторский халат с сестринского поста, пока та безмятежно дремала за столом, и стащил какую-то папку и статоскоп со стола для пущей убедительности.
  Набросив халат, накинул статоскоп на шею и уверенно спустился по главной лестнице на первый этаж, скудно освещённый одной единственной лампой над входом в ответвление, ведущее к приёмному покою. Проходя мимо поста охраны, причём с автоматами, кивнул двум солдатам и машинально поправил очки, думаю, всё дело в них. В том, что ты очкарик всё же определённо есть свои плюсы - солидности окуляры придают, будь здоров.
  
  Искать путь особо не приходилось, крики и стенания служили более чем явным ориентиром, и струились эти чудовищные звуки агонии смешанные с харкающим кашлем из тёмного коридора в левое крыло здания. Лишь слабый намёк на свет виднелся в конце. За окнами, выходящими на задворки больницы, клубилась непроглядная ночь, а там, в конце коридора, за поворотом, меня поджидала двойная порция отборной боли - личная седьмая печать.
  
  Ещё один военный с автоматом у двустворчатых дверей с матовым стеклом; предупреждающий знак "вход воспрещён" виделся надписью над вратами в ад: "Входящие оставьте упования".
  
  И вот оно - не дежавю, нет. Словно повтор жизни в бесконечном промежутке лимба, непрерывный круг отчаяния.
  
  Удушье оплело грудную клетку откликающуюся болью. Тяжело сглотнув, я буквально заставил ноги шагать, чувствуя металлический запах свежей крови, перебивающий всё: и амбре медикаментов, и коктейль из спирта с хлором.
  Ряды, отороченные окровавленной плёнкой, резали глаза острым бритвенным лезвием; вопли, стоны, хрип и кашель, способный раздирать лёгкие в кровь. Десятки каталок за покровом полиэтилена, а ведь это только холл отделения, страшно переставить, сколько пострадавших в целом. Столько народа нет ни на одном из этажей, здесь горница готова была взорваться от количества людей. Узкие проходы между рядами позволяли разве что разойтись двум людям и то с трудом. Это не госпиталь - чистилище. Я видел всё это прежде, и был совершенно не готов увидеть вновь.
  
  Присматриваясь на ходу сквозь мутную плёнку, окропленную алым, я стремился к точке узнавания, и шаг замер, когда призрачная красная тень достигла идентификации. Что это было, я бы в жизни не ответил, я сам не знал, как смог различить её среди десятков за скорбной целлофановой пеленой.
  
  Наверное, больше минуты я не решался сделать шаг назад и убедиться в том, кого действительно видел.
  
  Навстречу из ответвления вышли двое в белом с каталкой, прикрытой хлопковой простынёй, на которой стремительно расползались багровые пятна.
  
  Я отступил назад, и немного в сторону, пропуская людей, но повернув голову, сиюминутно пожалел об этом. В зазоре плёнки предстало произведение искусства красной смерти - янтарные глаза застыли мертвыми самоцветами, являясь инкрустацией искривлённой маски из кровоточащей плоти. Спутанные каштановые кудри, больничная одежда, простыни: всё захлебнулось в крови.
  
  Она была мертва.
  
  Уже отвернувшись не в силах даже вдох сделать, ступая и совершенно не чувствуя ни ног, ни пола, в запечатлённой картинке я напоролся на крюк. И будто врезало током. Лицо. Нижняя часть, что-то не так было в области рта: он был открыт, но это не иллюзия, от уголков рта по щекам тянулись рваные раны, словно трещины, словно кожа не выдержала надрывного крика умирающего и...
  О, чёрт, это было каким-то безумным кошмаром. Я мог бы вернуться и проверить, но знал, что эта картина не сотрётся из памяти, и не развеется, а лишь укоренится, ведь это не являлось обманом зрения и буйством фантазии.
  
  Я петлял по узким проходам, пытаясь побороть тошноту и память. Силился стереть увиденное, отказаться от воспоминания смерти, но естественно не мог. Так и не отыскав в холле мать, я направился по коридору, с заполненными под завязку палатами, по правую руку.
  
  Одна из них рисовала уже знакомую картину. Мама, безумный вопль и человек в хирургической маске, ставящий инъекцию. Дождавшись, когда он уйдёт, ибо я сомневался, что его так же просто ввести в заблуждение, как солдат, прошёл в палату.
  
  Ничего более душераздирающего никогда ранее не видел, столько давящей черноты, ужаса и безграничной беспомощности, не испытывал больше никогда. Больше чем в тот день, что сломав меня пополам, явил разрушающемуся миру того, которого я и сам прежде не знал.
  
  Глубокими язвами и страшными нарывами испещрена была плоть той, что два с лишним десятилетия назад подарила мне жизнь, а я даже сделать ни черта не мог. Я видел следы от уколов, и понимал: одна инъекция, вторая, третья, но тело истлевало в агонии, а мать захлёбывалась с собственной крови, на глазах сливаясь с рубиновыми простынями. Бледная кожа еле проглядывалась за обширными лиловыми гематомами и открытыми кровоточащими ранами, что не в силах были остановить никакие бинты. Крики, бессвязные вопли, в которых порой узнавались ругательства ранее никогда ею даже непроизносимые.
  
  Кровоостанавливающее, болеутоляющее, адреналин, что-нибудь ещё эксперимента ради - мне казалось, что смерть стала её заветной мечтой. Но ей продляли жизнь, полную немыслимой боли и крови. Я надеялся, что выведут вакцину, не знаю... договорятся с богом, да хоть с чёртом, но поставят её на ноги. Оказалось тщетно.
  
  Она умирала. В муках сминая под собой простыни, что устали впитывать кровь, она покидала этот мир, уверен, уже очень давно утратив рассудок, бессвязно крича и прокусывая губы насквозь. Это было много больше лихорадки и бреда, это чертовски сильно походило на какую-то одержимость дьяволом: её руки были привязаны жгутами к койке, потому что она явно пыталась содрать с себя кожу, и глубокие царапины не заживали, кровь не сворачивалась. Ни о каком должном уходе и речи не было, они поддерживали жизнь в теле, чей разум давно был мертв, а то что, плоть сочилась кровью всего лишь, делало одолжение жизни. Мозг умер, она была невменяемой, это тело - приют агонии, зверски убившей разум. И даже если свершится грёбаное чудо, и раны затянутся, мозг они оживить не в силах. Я совершенно ничем не мог ей помочь. А того, кто якобы всемогущ, не существует.
  
  Я не хотел видеть её такой, не хотел этих страданий для неё, не хотел даже думать о том, каково это - порабощение чистым пламенем, что пожирая тело, обгладывал до самых костей и оставлял только боль. Трясущимися руками, я стянул статоскоп с шеи, пока хаотично орущие друг на друга мысли разверзли пропасть в голове и образовали две линии фронта.
  
  Это было в корни чудовищно.
  Но это было правильно.
  
  Проверив резиновую трубку на прочность, я боролся с крупной дрожью в теле, напряжённом до предела, до срыва мышц, от ужаса и бессилия - с обжигающей солью застлавшей взор. Окровавленное, извивающееся, как в рычащем огне, тело, тонкая шея, и прочная удавка в моих руках, - всё растекалось горькой стеной дождя по лицу. Но боялся я в тот момент только одного - что у меня духа не хватит.
  
  
  
  16.
  
  
  
  Таким замедленным мой шаг никогда ещё не был, таким тягучим, сопротивляющимся воздуху, целой вселенной - он словно кричал мне, обернись, посмотри! Смотри, что ты сотворил! Но я не желал видеть своего поражения, я отрекался от него, воинственно рассекая мысли, умерщвляя всякие чувства и тревоги. Я убивал в себе сердце. То самое метафорическое сердце, способное любить, сострадать и верить, способное из монстра искусно вылепить святого - я просто бездарно убивал в себе душу. Она мне больше не пригодится.
  
  Это было началом конца - ни ангелы, ни саботаж природы, ни моя смерть - ничего из этого, но смерть духовная. Я буквально ощущал, как что-то внутри, глубже цепочки ДНК и сложных химических связей на атомном уровне, отторгает антитело. Разум ли брал верх, либо же я давно обезумел, я не знал. Да и не желал понимать, всё это сиюминутно стало неважно. Стало пешкой на мнимом поле мысленной демагогии. Самой опасной пешкой. Я был уверен, что однажды потерплю поражение именно от её хода. Когда-нибудь.
  
  Сейчас всё это было незначительным, или же я хотел, чтобы всё обесценилось, и просто следовал сумбурному плану: миновать коридор, подняться по лестнице, попытаться поспать хоть немного. Совершенно нереальный план, несбыточный, но чертовски желанный.
  
  В конечном итоге ноги довели меня до лестничного пролёта второго этажа, и намертво вросли в гранит. В отражении матового стекла дверей, я выглядел, пожалуй, чересчур спокойным, но где-то слишком глубоко в самом себе или в поиске альтернативной вселенной внутри. В действительности, я дико ненавидел себя в тот момент, столь мощным было отвращение, и ни капли освобождения, всё сковало прочными цепями. Запереть, скрыть, навечно в подзамочный тайник памяти, - и больше никаких терзаний и мыслей об этом, просто предать анафеме душу, являя на обречённый свет того, которого я и сам не знал.
  
  Я смотрел в дымчатое отражение, на осунувшиеся черты лица, на густые тени, залёгшие под глазами, сильно проявляющие скулы; голова походила на иссохший череп, обтянутый кожей, и до того страшно было это гонение, что сравнимо с натуральным экзорцизмом, аж помутилось сознание. Я просто себя не узнавал и, задавая вопрос: кто я? бесконечное мгновение, совершенно не знал ответа. Кем я стал, уму непостижимо, и это не случилось сейчас, и даже не этажом ниже, я давно себя потерял. Я просто не был готов к столь ужасающим переменам, не был готов столкнуться со смертью, лицом к лицу, не готов был и к безумным открытиям. Я не был тем, кто нужен, но был призван вести на восток целую цивилизацию. Вид - как часто я слышал это слово от ангелов. Вид - словно они считали нас за каких-то зверей, неразумных животных, без каких либо душевных качеств. И вообще-то так оно и было. Да, в сухом остатке так и было, человек - зверь, окультуренное, накрахмаленное животное. Взращенное и воспитанное, чтобы не стать разочарованием. Больше всего мы боялись именно этого, не оправдать на нас возложенных надежд. Именно этого. Родители, друзья, начальство - бесконечная система кнута и пряника, бесконечная цепь стыда и оправданий. За что? За неповиновение. За то, что делать мы зачастую не хотим, но выполняем задание, потому что так надо. Кому, почему, зачем? Я совершенно не хочу быть тем, кем должен, я просто хочу выжить, уберечь сестру, найти отца, в конце концов! Я вовсе не хочу играть в мессию, да и кого и куда я приведу, если рай продан и поделен меж титанами добра и зла, а я сам не свой, будто пережил подлог личности и даже в отражении вижу только чужака.
  
  Кожу закололо на шее, затем иголки спустились на плечо, ниже; закатав рукав, я увидел плывущие начертания, но в голове только шум стоял, словно помехи на линии.
  
  Взор заслонил поток, не слёз, нет, просто громадный цунами нёсся прямо на меня. Кругом туман высотки, лица перепуганные добела. Но он недвижимо застыл здоровенной мутной оглоблей. Что за?..
  
  Морок пал, возвращая меня в коридор, шум угомонился, начертания иссякли, а я кое-как смог сдвинуться с места.
  
  Светало, и блёклые тени от плывущего густого тумана снаружи, ходили по сводам здания.
  Вернувшись в свою опустевшую палату, сквозь сонное отделение, я обнаружил на кровати бордовую книгу и, лежащий на переплёте, серебристый кинжал. Я чувствовал её присутствие, очень ярко, словно потоки энергии омывали тело.
  
  - Что это? - спросил я, буквально пустоту. - Вирус?
  
  У окна проявилась фигура коротко блестнув, как осколок зеркала на палящем солнце. На широком подоконнике материализовалась Сэла, повесив голову и свесив руки с колен, она казалась крайне мрачной, и очень обеспокоенной - я чувствовал движения тока, движения энергии вокруг, и совершенно не понимал, как, но воздух был наэлектризован и я ощущал это очень остро. Взгляд поникшей ангелессы был устремлён мимо меня, словно на многие километры, вдаль; огромные белоснежные крылья прижимались к влажному от конденсата стеклу. Она покачала головой, тревожа ярко-медные локоны, и лишь спустя мгновение я различил в этом жесте ответ. И он меня неслабо озадачил.
  
  - Нет... А что это? - мои руки разлетелись в стороны, в подступившем негодовании. - И почему бы вам не помочь, если вам известно, что это такое?
  
  - Мы в любом случае не можем, - ответила Сэла, и её всегда хрустальный голос звучал низкой менторской каденцией, - это необратимый процесс. Это своего рода... распад. Всё переживает тотальные перемены, кто-то меняется вместе с переходом из одного плана в другой, кто-то нет.
  
  Последнее, я знал и так, и с лихвой мог понять законы действия этой "эволюции".
  
  - Потомки, - кивнул я, не отводя взора от Сэлы, хмуро смотрящей куда угодно только не на меня. - Мы - все кто жив - потомки нефилимов? Ваши потомки?
  
  Я давил на неё, буквально выбивая ответ, хотя мог догадываться. Но я действительно устал красться по догадкам, как по скользким камням через брод, мне нужны были ответы. Правильные. Однозначные. Чёрт. Ответы.
  
  - Ты можешь говорить открыто? Прямо! - повысил я тон, инстинктивно оглянувшись, проверяя, не привлёк ли я излишнее внимание. - Раз я такой ценный экспонат и способен что-либо изменить, то, как я могу повлиять на то, что за гранью моего понимая? Так, да или нет?
  
  Сэла и не шелохнулась, только медленно переведя на меня взгляд, и лазурный огонь на дне ангельских глаз плескался раскаленной вязкой лавой, подсвеченной из недр смертоносного вулкана.
  
  - Да, - ответила она, наконец, и, видя мою мимолётную растерянность и очевидные мысли, бессомненно отразившиеся на моём лице, безрадостно усмехнулась: - Не обольщайся. Это не даёт вам никаких особых привилегий и способностей. Кроме одной: ваши шансы на выживание значительно выше. - Глубоко вздохнув, Сэла уронила голову на ладони, потирая глаза, будто от дикой усталости и раздражения. - Мы уничтожили исполинов больше пяти тысячелетий назад, всех, подчистую, - сокрушалась она. - Так мы, по крайней мере, думали. Но оказалось, кого бы мы ни перебили, точно не тех, кого следовало. Или не следовало, - добавила она, поднимая на меня взгляд. Дерьмо, она где-то утратила свои доспехи, где-то в минувшем мгновении, и полностью облачилась в отчаяние, сродни той обречённости загнанного зверя. Она реально выглядела измождённой, запутавшейся, и не старше моей сестры.
  
  - Выходит, кто-то знал об этом? - спросил я, осторожно, вызвав резкий смешок у Сэлы.
  
  - Да. - Она соскочила с подоконника, в пару выверенных шагов, оказываясь напротив меня, и прочно напрочно захватила мой взгляд. - Ты.
  
  Я сумел только моргнуть, серьезно, более я вообще не представлял, как реагировать на её заявление. Я просто оторопел.
  
  - Не понимаешь? Хм, странные вы: в одно время знаете всё и обо всём, в иное ничего. Да ты и открыл портал и, впустив нас в этот мир, сделал всё, чтобы генетическая цепочка от айрин не прервалась. Всевозможные ордена, тайные общества, защищать будут, а точнее уже защитили наших потомков, всё для одной цели. И я более чем уверена, что знаю под чьим ты покровительством.
  
  - Кто-то из вас? - предположил я несмело, пытаясь разложить по полочкам и усвоить всё, что она мне выдала.
  
  - О, да, определённо кто-то из нас, - не без издёвки подтвердила Сэла, звуча жестоко и даже огорчённо. - Вот только имя ему - Самаэль.
  
  Не то, что укладывалось в моей голове. Это было слишком противоречиво, отталкиваясь от её слов, если я был под дьявольским крылом.
  
  - А, и поэтому он пытался меня порешить? - уточнил я, дублируя скучающе-язвительный тон. - Занимательные у вас обычаи.
  
  Сэла закачала головой, не разрывая зрительного контакта, и в этом плавном движении было нечто замораживающее, гипнотическое... пугающее.
  
  - Он не пытался убить тебя, - выговаривала она размеренно, - акура, да и не одна она, давно уже за тобой приглядывает. Она не пыталась убить тебя, она пыталась убить меня, следуя установке - защищать, - развенчала мои выводы ангелесса. - А мы для тёмных духов враги - номер один.
  
  - Но до этого же вы спокойно вторгались в мою жизнь, - зачем-то принялся я отстаивать точку зрения.
  
  - Значит, мне не показалось, - Сэла отошла от меня, подцепляя кинжал с фолианта, и вытащив из ножен, закрутила на тусклом свету. - Кто-то воздействовал на меня. Я бы не приняла ипостась самовольно, мне как никому иному, известны все риски и последствия.
  
  - И почему ты промолчала? - удивился я, помня прекрасно, упрёки Жнеца, и как ей здорово влетело от Михаила за тот оборот.
  
  - Мне бы не поверили, - ответила Сэла, с нотами разочарования, расходящиеся контрастными гордыми звуками. - Никто не может воздействовать на нас.
  
  Потребовалось лишь малое мгновение, чтобы сложить два и два в уме, и раскрыть загадку этого пугливого ангельского трепета пред мне подобными.
  
  - Никто кроме скарабеев?
  
  - Это считается мифом, - отрезала Сэла, блуждая взором по бликующему лезвию ножа.
  
  - Ангелов я тоже считал мифом, - пробубнил я, раскручивая все эти мысли о перевале и пророчествах. - Кто он такой этот Нинлил?
  
  
  - Одни считали его сумасшедшим, другие провидцем. По сути такой же проводник, как и ты. Но он мёртв. Уже очень давно.
  
  - Атлант?
  
  - Почти. Толтек, - уточнила она, открывая книгу, на главной странице с пентаграммой. - Вот их мифом считали мы.
  
  - Вечная кровь. Вы бессмертные?
  
  Сэла долго смотрела мне в глаза неясным взглядом, но явно не торопилась говорить. Поднеся нож к раскрытой ладони, она лишь едва коснувшись кожи, прочертила линию. Первое что меня потрясло, то чего прежде я никогда не замечал - отсутствие линий на ладони. У них не было линий на коже, тех самых индивидуальных нитей плетущих паутину судьбы!
  
  - Не стареем, но нас можно убить, - тихо, почти беззвучно ответила Сэла, и в подтверждение её слов, тонкая черта окрасилась алым. Струйка крови, медленно пересекая ладонь, упала на раскрытые страницы - самая обычная живая кровь на титульной странице книги. Я не знал чему дивиться больше, отсутствию линий на ладонях или этому открытию.
  
  - Так ты...
  
  - Не я, - перебила Сэла, пресекая мои догадки о сходстве со мной, как со скарабеем.
  
  А тем временем, кровь из крохотной черты на ладони иссякла, и края ранки стали сужаться, очень медленно затягиваться, намекая, что возможно спустя полчаса от пореза не останется и следа. Но оставит отверстой чертовски ценную летопись - ангельскую историю.
  
  - И ты так спокойно выдаёшь мне это? - я действительно на краткую секунду усомнился в её мотивах, она этим порезом ко всему прочему самым натуральным образом отрыла занавес таинства, знать которое смертельно опасно. Для них всех. - В чем подвох?
  
  - А в чём разница между ангелом и демоном? - ответила Сэла вопросом на вопрос.
  
  - В руководстве?
  
  - Вот и рассуди.
  
  ***
  
  Грядёт нечто чудовищно страшное, - вот он весь ответ. Нечто такое, что столкнёт в великой сече не только ангелов и демонов, нет. То, что заставит нас отстаивать право на существование, право на наш дом - право на мир, действуя по закону парабеллум.
  
  Я ощущал себя каким-то ферзём на шахматном поле, где ни столько короли опасны, сколько пешки.
  
  Мне нужно было подумать, привыкнуть, черт, осознать всю важность и ответственность, упавшую тьмой на мою голову. Я должен привести мир к рассвету. К новому рассвету, ещё такому чужому, призрачному зримому лишь в ретроспективе, но такому жизненно необходимому, наполненному живительным воздухом, и всеми элементами, новыми, но вскоре совершенно обыденными и принятыми как должное.
  
  Совершенно не было времени ознакамливаться с ангельской историей, но другая возможность может выпасть нескоро. Впрочем, и по диагонали, всё было чересчур странным, и никакие рамки континуума не способны были стереть цепочку аберраций.
  Они вообще не те, кем их считают. Масса народов почитают их божествами, а они не многим отличны от прочих. Были. До перевала.
  
  Нетленная утопия, под сводами законодательства - вся картина мира. Единственное - что-то пошло не так, и на иную плоскость существования они взошли вне временных оков. Время просто остановилось для них, и, сдаётся мне, именно этот "подвиг" имел в виду Жнец, порицая своих собратьев. Хотя они навряд ли родственники. Никаких первозданных истоков, вереница религий и теорий происхождения. Династии по родам и чинам, духовенство, войны, политика, до молекул продуманная инфраструктура. Им просто было больше отведено времени на био-развитие, на изучение стихий, подчинение энергии - дрессура вселенной. Доигрались.
  
  "Вы думаете, победили смерть? Вы жизнь победили!"
  
  Да, это и впрямь была абсолютная победа. Умирают, но не сами. Дышат, но не живут. Родились, но не рождаются. Внутри вида. За его пределами продолжение рода зачастую оказывалось, возможно, но запрещено законом. Живые, но словно не настоящие. Все процессы замерли на нулях, и любое отклонение, будь то ранения, и прочие травмы, стремятся к исходной - сверхрегенерация.
  
  Даже крылья получены не совсем естественным путём. Они испокон своих веков искали код молодости, код бессмертия, в потоке экспериментов над живой материей прибегая к различным ресурсам. В итоге кардинальное переустройство из одного плана в иной их и окрылило, то ли в поощрение за все потери, то ли в насмешку за попытки обрести власть над природой. Да они вообще ничем от людей не отличались, может только ростом.
  
  ***
  
  Держать путь на поверхности мы не могли, слишком непроглядной была поволока тумана, да и неизвестно какая опасность могла подстерегать в столь тёмные времена.
  
  Выход был один: снова карты, схемы коммуникаций, подземелье акрополя. И компания еле-еле сплочённая, чьи детали всё ещё были притянуты неисправными магнитами, в любое время готовые ослабнуть.
  
  Что держало нас вместе? Стадный инстинкт? Желание выжить? Макиавелли внутри каждого, подстерегающий удобный случай, дабы дёрнуть канат на себя? Всё сразу?
  
  Мы покинули здание всем скопом, поутру, так как через подвалы здания было не выйти к нужному маршруту, а вновь ломать стену лично у меня желания не было.
  Топор, спешно миновав ступени, тотчас же умчался куда-то в сторону, исчезая в тумане.
  
  - Эй! - окликнул его Грозный, и свистнул вслед. - Топор, растудыть твою налево! Ты куда пришпорил, я не понял?
  
  Но ответа не последовало. Даже стоя близко друг к другу, мы слабо видели сквозь мутную молочную пелену, но недоумение отразилось на лице каждого.
  
  Витёк вынырнул из тумана, прежде чем Грозный собрался его нагнать. В его руке была моя винтовка. То, что его оружие было при нём всё это время, я ничуть не сомневался, но я думал моя винтовка так и осталась под руинами станции.
  
  Отобрав у меня карты, Витёк молча всучил мне оружие.
  
  - Вот ты жучара, - с изумлением усмехнулся Серый, - ты где её надыбал?
  
  - Тебе расскажи, тоже захочется.
  
  Но это сто процентов была именно моя винтовка Драгунова СВД, как мне казалось. Пока я не приметил высеченные, явно остриём ножа, буквы на металле: "ВИННИ". Естественно первое, что пришло в голову это мульт про Винни-Пуха. Никто этой насечки не заметил кроме Ксюхи, стоящей справа от меня. Сестра вырвала винтовку из моих рук, с такой прытью, словно она ничего не весила, и буквально носом прилипла к надписи.
  
  У неё было такое лицо, словно неподалёку бродит киллер, и она об этом знает. Как и то, что палач по её душу.
  
  - Ты где её взял? - набросилась Ксюха на Витька. Тот лишь угрюмо пробормотал, заглядывая в карты:
  
  - Много будешь знать, раньше будут отпевать.
  
  - Ой, да не стучи ты кадыком, а... - скривился Грозный, - Чего хрень всякую молотишь-то?
  
  - Откуда эта винтовка? - не унималась Ксюха.
  
  - Да это всё та же винтовка, - решил я взять слово, забирая у неё оружие, дабы угомонить уже сестру, что бы ей там не взбрело в голову, - что привязалась-то?
  
  Топор вручил мне карты и уверено двинулся вперёд. Неуёмная Ксюха ускакала вслед за ним, неустанно требуя:
  
  - Откуда, я спрашиваю?
  
  - Потеряйся, - лениво отмахнулся Витёк от малой, как от докучей мухи, скрываясь в плотных облачных сгустках.
  
  Я размышлял буквально пару мгновений, над странным поведением Ксюхи. А затем я увидел его.
  
  На крыльцо вышли трое солдат в камуфляже с автоматами на плечах. Они что-то обсуждали, просматривая еле виднеющиеся крыши домов.
  Молодой темноволосый пацан жестами отмечал некие точки, подкрепляя их словами, до тех пор, пока его взгляд не наткнулся на меня. Он осекся молниеносно, и его взор вмиг скользнул мимо, и я знал в поисках кого - моей сестры.
  
  Громов, чтоб его. Там, в прежнем мире, до всех этих трагедий и катастроф, до часов Фишера считающих ходы апокалипсического турнира, он неплохо общался с "тригадой", не то чтобы друзья, но и врагами они не были. Видимо связь сработала и в этом мире на пороге Конца Времён.
  
  Громов поймал мой взгляд, и расплывчатое от белёсой пелены лицо потемнело. Он покачал головой, заставляя туман, путавшийся в растрепанной каштановой копне распространяться дымкой. Я никак не мог взять в толк, какого чёрта, Андрей делает в рядах военных. Да, он должен был учиться в военном училище, но они же ровесники с Ксюхой, ему долбаные шестнадцать! Видимо критерии отбора кардинально изменились, и в ход шли любые силы, даже самые резервные. Но почему тогда для нас ряды остались сомкнуты?
  
  Он не хотел чтобы она знала - вот и всё что означало это вербальное отрицание. Не хотел, чтобы она знала, что он близко, не хотел вверять надежду, в обещания, которых выполнить не мог. Так же как и я когда-то.
  
  Просто кивнув в ответ, я забросил винтовку на плечо и двинулся в путь, окликая всех, кто утопал за Топором в неверном, между прочим, направлении.
  
   Спустя несколько шагов, я почувствовал чрезмерную мягкость грунта под ногами, хотя по идее должен идти по асфальту. Видно было плохо, сквозь туманную шаль, потому присев на корточки, я прикоснулся к асфальту и утонул. Во-первых, рука действительно погрузилась в зернистую, как рис, субстанцию. А во-вторых, я реально офигел и зачерпнул целую горсть чёрного как шлак, песка. Это был всё тот же асфальт, но чёрт, что-то с ним было не просто не так. Что-то было крайне хреново с этим асфальтом. Он рассыпался. Распадался.
  
  "Это своего рода... распад".
  
  Высыпав эту дрянь из руки, я попытался сообразить, что конкретно меня так чертовски пугает. Всё обращается прахом. Нас с лёгкостью может завалить в городском лабиринте нор, погрести заживо. Но и так идти не вариант, не видно же ни зги, дальше пяти шагов. Мне срочно требовался новый план, нужно было что-то решать с этим немедленно, мы же просто заблудимся, если прежде не набредём, на что-нибудь инферное и смертоносное. А мы набредём - под чьим бы покровительством не держалась моя голова на плечах, апокалипсис никто не отменял.
  
  - Стойте! - окликнул я, просто осев на зыбучий асфальт, и сбросив карты на чёрный бисер.
  
  - Ну что ещё?
  
  - Ты чё там мутишь опять, чудила?
  
  Поднялся недовольный гомон, давящий мне на мозги и до одури мешающий сосредоточиться.
  
  - Так, а ну-ка успокоились все к чёртовой матери! - рявкнул я, не выдержав, от чего реально все разом заткнулись, как минимум, не ожидав такого выпада. - Мне надо подумать. Если у кого-то проблемы, можете отвалить на хрен.
  
  Грозный, ковыряя носком ботинка эбеновый рис под ногами прямо в участке стыка с белой разделительной полосой, немало удивился.
  
  - Это чего такое? Песок что ли? А... - а далее белая полоса смешалась с опаловым зерном и речь десантника утратила цензурные рамки, когда он сообразил что к чему.
  
  Это был тупик. Все сейчас это осознавали, нам придётся идти на крупный риск, шефствуя по верху.
  
  Призрачные тоннели из ведений не давали, покоя, они виделись путями во спасение, что-то влекло меня в мрачные своды таинственного подземелья, больше путей я не видел в принципе. Как вдруг я ощутил циркуляцию в районе сердца. Потоки пронизывали меня иголками и протягивали свои нити, прошивая грудную клетку, но безболезненно, просто ощущения были такими, словно бы мелкие черви копошатся в груди, распространяясь по венам по всему телу. В голове зашумело, уже привычный шорох, но в этот миг я понял нечто важное. Визуализируя целую, понятную мне картину в голове, я ощущал прилив сил, и дикую тягу, словно был способен окунуться в изображение. Моргнув лишь раз, я утратил реальный мир перед взором, и, распахнув глаза, уже стоял в пыльных сводах с клубящейся тьмой над головой.
  
  Логово тьмы в отрезке безвестного времени, без каких-либо представлений, зачем я здесь, но это было важно. Значит, я мог бы вспомнить строения, мысленно представить территорию промзоны, ангары, склады. Я бывал там, и, конечно же, без труда мог воспроизвести обрывки киноленты из воспоминаний. Спроецировать.
  
  Чёрт, я видел просвет во мраке, мне на полном серьёзе представал этот сизый горизонт промзоны перед глазами, словно некая проекция, и я мог бы ступить туда. Но это лишь я один, а мог ли я всех провести своим путём, сквозь время и пространство? Одно движение и морок развеялся, оставаясь зиять темнотой сводов и разочарованием, от того, казалось, я был совершенно беспомощен, сжимая в руках невероятную по своей мощи силу - время.
  
  Я вовсе не правил игрищем, это было не так. Я не видел комбинаций этой партии, не знал даже текущего счёта, ничего не знал, просто с повязкой на глазах, завладел часами Фишера, но правила игры от этого не менялись. Я не просто был слаб, я был слеп, а балом правил цейтнот.
  
  "Говорят вам подвластно время..."
  
  "Он же может изменить... всё"
  
  "Чем старше скарабей, тем он могущественнее"
  
  "Он слишком юн..."
  
  Мириад слов, непрерывный поток информации проносился в уме скорыми кадрами, а я просто стоял в сердце тьмы, не представляя, как мне быть со всем этим. Я так бы и стоял, если бы не знакомый до боли голос.
  
  - Почему именно Ситри? - донеслось издалека, и я содрогнулся от звука собственного голоса троящегося эхом, от чего было совершенно неясно откуда он происходил, из какого ответвления. К тому же тьма держалась непроницаемая, не давая разглядеть каменные коридоры дальше своего носа.
  
  - Потому что он один в своё время нашёл управу на Нинлила. - Вот этот глас я надолго запомню, он выделялся своей размеренностью, и принадлежал златокрылому ангелу. - Многие пытались убрать его с пути, но удалось только Ситри. Можно пересчитать все ступени иерархической лестницы вниз, сотни раз стучать в двери дьявола, но ничего не изменит того, что он арх с весьма занимательными талантами.
  
  - Наследник Аббадона? - спросил "я", с лёгкой усмешкой.
  
  - Единственный, - ответил некто третий, властно и вполне по-вожатски. То был Михаил, я почти не сомневался в этом. А вот "меня" в одном из ответвлений этих нор, явно терзали сомнения.
  
  - А сам Аббадон?
  
  - У него нет интереса в этом деле, - опроверг златокрылый.
  
  - Так кто же будет носителем в период перевала?
  
  Образовалась крупная пауза, очень зловещая и неуютная. Такая, что обрывается в один поворот. По правилам дерьмового ужастика, ты просто оборачиваешься в этой мертвенной тишине, и лицом к лицу сталкиваешься с Костлявой. Жутко.
  
  - По подсчётам - Самаэль, - развеял Михаил гнетущую тишь, задумчиво рассуждая, - но если время изменит форму, цикл может ускориться. Это и нужно Нинлилу, удачный момент, чтобы взойти на вершину пантеона. Кто он и откуда, уже не будет иметь значения, по закону он станет главой нижнего меридиана.
  
  - Дьяволом? - с сомнением уточнил "я", и златокрылый издав шумный вздох, нехотя проговорил, как по бумажке:
  
  - От носителя к носителю. По циклу, по кругу, из века в век. Носители меняются, гибнут или приходят новые. Дьявол остаётся неизменным.
  
  - Метафора?
  
  - Реинкарнация, - в один голос опровергли архангелы.
  
  - Гэб, я точно ничего не нарушу, если приведу её?
  
  - Ты должен был рассчитать - не мы, - ответил златокрылый, и кажется, осветил своё имя. Чёрт, я должен был дотумкать ещё тогда. Михаил, Рафаил, Гавриил, - эту троицу только что ленивый не знает. И Гавриил, в самом деле, по некоторым источникам - архангел с золотыми крыльями.
  
  - А Ситри? Он согласится?
  
  - А у него не будет выбора, - слегка зловредно заявил Гавриил. - Уж можешь мне поверить.
  
  - Логично.
  
  Что "мне" было логично - неизвестно. Сам я практически не понял о чем речь. Практически. По сути, я прекрасно помню эдакий ультиматум Ситри, косвенно допотопной девушки и нашего перевала. Как это взаимосвязанно, чёрт бы кто разобрал, но что-то упрямо крутилось в голове на сей счёт.
  
  Четыре, четыре, четыре...
  Их должно было быть четверо.
  Если бы Ситри, будучи в рядах Григори, не взял в жёны ту девушку, не подвергся бы ссылке в жаркое местечко. Впрочем, не было бы её, была бы другая. Наверное.
  
  Одно было ясно: не в девушке вся соль, а в самом Ситри. Он должен оказаться в ангельских рядах, и видимо других путей возврата нет. Вопрос даже не в том, почему нет иного способа, в том вопрос, зачем вообще нужен Ситри. Что это за талант у него такой? Впрочем, припоминая его манипуляции со мной ещё в том февральском вечере, не трудно догадаться - он явно ас по части дезинсекции. По крайней мере, скарабея прихлопнуть ему ни черта не стоит.
  
  Аббадон. Династия? Я видел это в фолианте, ангельская родословная, у них очень многое зависит от корней, от крови, даже смешения между классами или чинами, всегда было строго запрещено. Аббадон - демон, ангел-смерти, не знаю с каких пор и как давно, но Ситри по ходу дела из его рода, как минимум. Как максимум наследник - единственный сын и заинтересованный в этой игре на арене армагедонна. Не он мне взялся подсобить, это просто взаимовыгодное сотрудничество. Причем он при содействии получает двойную выгоду - и прежний ранг, и отнятую жизнь. Вот почему он согласился. А я бы согласился? Я бы согласился. Вообще не раздумывая.
  
  У меня почти появился план, как быть. Я не мог пойти этим путём, но мог вернуться, был волен избрать другой. Схемы, устьями рек скользили в уме, мне по идее нужно лишь найти оптимальный момент, как всё повернуть, но всё это не укладывалось в голове. Что-то ускользало, упущения, пробелы, терялись важные факторы, это невозможно продумать. Невозможно. Я мог вернуться куда угодно, но совершенно не знал куда.
  
  Я ощутил сильное натяжение, словно рёбра поймали на крюк в районе солнечного сплетения, и потянули. И вибрацию. Чувство острой опасности распознавалось интуитивно, я знал, что это такое, просто я уже испытывал это и не раз. Не смотря ни на что, ни на отношения, ни на разницу в возрасте, я всегда чуял, если моя бедовая сеструха вляпалась в неприятности. Но здесь это ощущалось от чего-то особо остро.
  
  Открыв глаза, я всё так же сидел на зыбком асфальте, схватившись за голову, и на меня недоумённо глазели. Время не тронулось с места, я просто немного ушёл в себя. Так я думал, по крайней мере. Но здесь было тихо, никакой явной угрозы. Ксюха, вскинув бровь, пялилась на меня так, словно у меня вторая голова отросла.
  
  - Где ты был? - раздался любопытный, тоненький, как колокольчик, голосок из-за спины Жида.
  
  Все разом переключили внимание на маленькую девчушку, которая прячась за брата, лишь едва выглядывала. И смотрела она на меня, да и вопрос был явно адресован мне. Но я не мог пропасть, я же давным-давно сформировал представления об этих странствиях, я точно ушёл только сознанием, но тело оставалось здесь. Даже время здесь не должно было тронуться с места.
  
  - Здесь... - ответил я, хоть и не был уже уверен на сто процентов, и поправил очки за душку.
  
  - Нет. Тебя не было, - стояла на своём девчушка, не обращая внимания на озадаченные взгляды.
  
  - Настюш, ты чего? - подсуетилась Ксюха, присаживаясь на корточки перед девчонкой. - Ты это о чём вообще, а? Ну-ка, посмотри на меня.
  
  Голос моей сестры звучал мягко, как никогда, но несколько тревожно. Понятия не имею, как она относится к детям, но моя малая класса с шестого балуется психологией. Видимо подумала, что ребёнок плохо всё это перенёс и немного не в себе.
  
  А вот мне вдруг вспомнился тот мальчишка, когда мы с Юлей шли вдоль проспекта в Валентинов день. Он что-то видел, то, что не заметил никто. Мелкий походу видел, как я исчез, хотя для всеобщего взора я оставался зримым, и плотью по всем признакам я был рядом с девушкой, тогда как сознание швырнуло в допотопные времена. Однако...
  
  Дети, чёрт. Они что-то видят, что-то много большее взрослых. Почему?
  
  Толчок из-под земли моментом всех заставил встрепенуться. Затем ещё один, ловя волну от первого. Глухие толчки с безумно краткими паузами, и определенно сейсмически опасные.
  
  Где-то проснулся громовержец, я не представлял что это, но звуки не из приятных. Сильный грохот, будто тысячи тонких листов стали пародировали раскаты грома. А когда накренилось одно из строений в семь этажей, стало кристально ясно, что дела наши совсем плохи.
  
  Все разом бросились наутёк, подальше от падающей "свечки". Я видел в этом больше. Воздух отяжелел, туман осел, и знание падало неестественно, лишь немного отклоняясь, оно словно уменьшалось, как будто... проваливаясь.
  
  На весь свой страх и риск, я направился к эпицентру, и с каждым шагом по содрогающейся земле, я убеждался в выводах. Знание проваливалось, не оставляя никаких кубов пыли от разрушенного основания, ни обломком, ничего, просто свечка тонула в стакане с молоком.
  У подножия зияла линия темноты.
  Когда я подступил к краю, я просто замер. Сильно. Что-то очень сильно давило, словно атмосферное давление спятило, но чёрт, это я спятил, потому что такого не бывает. Так не бывает!
  Я смотрел в обрыв, в три десятка метров длинной и примерно столько же шириной. Огромный провал, шок, и чернильно-лиловое зарево, усыпанное искорками. Космос. Словно иллюзия, галлюцинация, плод воображения, ложный, как плод маклюры. Но нет же, я стоял на грёбаном краю мира, пока здоровенную буквально астрономическую дыру затягивала чернь, будто миллиарды пауков плели тончайшую антрацитовую паутину в режиме ускоренного времени.
  
  "Там, где считают время в три луны те, кто не спят..."
  
  - Клим!!! Да, чёрт!!!
  
  Я отшатнулся от ямы во вне, постепенно заметающей следы своего явления, и пошёл на заливистый голос Ксюхи. Чёрт ,она испугалась и походу потеряла меня.
  
  Три луны - три месяца? И всё? Нам всего-то нужно выстоять девяносто дней?
  
  Вот только, что это за дни и выстоим ли мы, - совершенно иной вопрос.
  Я помню эти три луны, видел их, помню полчище, я лишь не видел апогея. Пока что. Я не видел нового неба и новой земли. Проклятье! Видел что угодно, но не грёбаный хэппи-энд! Как так?
  
  Что-то обломилось от этого внутри.
  Жнец походу не лукавил, он был полностью прав. Мы не выйдем в меридиан, не перейдём перевал, мы просто сгинем с лика вселенной. Или дело во мне? В том, что я ни черта не сделал, ни единого шага к рассвету. Никто не последует за мной, по одной лишь причине: я крадусь, но не иду. А мне нужен шаг, твёрдая поступь. И мотивация. А лучшая мотивация - страх.
  
  - Землетрясение? - первым делом спросил Лёлик, ища ответ в моих глазах, стоило мне вынырнуть из тумана. Сквозь шум и суету, слышался топот и почти синхронный взвод затворов. - Что дальше? Потоп, мать его?!
  
  - Точняк, - отрывисто вырвалось у Витька, пока он воровато озирался вокруг, явно слыша распределение военной силы в округе. Дома шли ходуном от мощи, бьющей из недр. А в моей голове забурлил далёкий водопад, вот только шум воды слышен был всем, и эти звуки всех к чертям заморозили. Всех кроме Ксюхи, крутившейся на месте, в поиске меня, и увидев, тотчас же бросилась ко мне.
  
  - Не-е-т... - протянул я, поймав Ксюху, и притягивая к себе, мимолетно шепнул на ухо "не бойся". - Что вы, какое землетрясение? Конвульсия подыхающей цивилизации. Всё!Можете со спокойной душой попрощаться с моральным благолепием. Грядёт новая эра - время смут, насилия и крови. Эра Смерти. Это ли не Царствие Зверя? Вот только никакой он ни дьявол, ни Сатана и ни Антихрист. Зверь этот испокон веков наречён человеком.
  
  - Слышь, а за зверя ответишь! - немедля вскинулся Топор, невзирая на тряску и перекрикивая гул кругом.
  
  - Что, нет? - глубоко вдохнув, я бросил всё, что мог внутрь себя, как победитель на стол карты в комбинации флэш-рояль. - Нет?!
  
  Проекция исказила пространство, чёрт знает, о чём я думал, но мне нужны были бразды правления, нужен был козырь и он распростёрся по туманному гарнизону, подменяя испарения дымом. Редкие огни во тьме, и совершенно иной пейзаж: горящие костры, далёкие крики, выстрелы, нездоровый смех. Многоэтажный град, падший на дно, во мрак и беззаконие. Отрепье и смрад. Мракобесие.
  
  - Братан, он, походу, тронулся? - оторопело пробормотал Серый, ещё не успев заметить перемен. А вот Жид уже шарил взглядом по местности, подавляя растущий ужас.
  
  - Или мы.
  
  - А это всего то десятилетие разницы, - внёс я ложную ясность, крепче прижимая за плечи дрожащую от страха Ксюху. - Десятилетие существования в непроглядной тьме. А, каково оно вам? Так что обойдёмся без истерических надрывов и самобичевания себя в грудь - это не поможет.
  
  Тишина застыла в воздухе такая, что могла свести с ума конченого шизофреника. Я вовсе не наслаждался игрой, я просто делал то, что должен был.
  
  - Не дергайте ножками господа, если не хотите провалиться в яму с дерьмом.
  
  Морок отступил, рябя от тёмной огненно-чёрной гаммы к светлой и туманной, но степенно пришло в норму. В отличие от элементов нашей коалиции выживания. Да - это была ложь, откровенная клевета, обман зрения мнимой проекцией, инсинуация, но это было нужно.
  
  Шум воды нарастал многогранным всплеском, со скрежетом и громом, приближался, пока, наконец, я не увидел огромный белёсый вал поверх высоток. Спасаться не было смысла, я мог бы повторить трюк с проекцией, но замер истуканом крепко накрепко сжимая Ксюху. К тому же, не было никаких гарантий на успех, как и не было больше времени, только кратчайшая секунда в вечность длинной. Но поток остановится. Он остановится, должен остановиться. Затаив дыхание, я просто читал мантру неизвестности со смутной идиотской надеждой в предречённый коллапс.
  
  
  
  17.
  
  
  
  
  Громадный десятибалльный вал навис над высотками, заслоняя небо, словно ангел великан раскинул крылья, отбрасывая тень, упавшую тьмой на наши головы. Воздух сгустился, попадая в лёгкие тяжёлой масленичной эссенцией, он обволакивал каждый вдох. Переводя взгляд от крыльев медленно накрывающих здания, к небу, я вмиг заметил сколь тягуче это действие. Медленно, ещё медленнее; вдох за вдохом, кадр за кадром, время растягивалось до размера макровселенной. Казалось, внутри образовалась пустота, превращая тело в полый сосуд из костей и кожи, я будто ливитировал, и всё раздувалось вокруг, подавляя и стремясь к абсолютному вакууму.
  
   Я не ощущал грунт под ногами, не чувствовал сестры буквально в своих руках, ничего, абсолютная каталепсия плоти. Не видел мига, в котором стрелки замерли, останавливая водную лавину, но обратил внимание на небосвод.
  Вдалеке, линия горизонта зашлась замедленными вспышками, распуская пламенные тигровые лилии, чьи лепестки, разрастаясь, закручивались, обращая каждый бутон в гриб. То были самые натуральные водородные грибы - медленный взрыв ядерного потенциала. По свинцово-сиреневому куполу неба, прошла еле заметная волна, незримая, как легкая рябь по воде, но ощутимая телом, волна пробирающая вибрацией и дрожью. И тишина. Только гул от былых судорог земли и бьющихся вод смертоносного потопа, оставили эхо бесследно растворяющиеся во временном коллапсе.
  
  Вал застыл оглоблей, мутной пенящейся оглоблей, точь в точь, каким и представал этот пейзаж мне в видении, буквально несколькими часами ранее.
  
  Стало легче вдыхать кислород, но консистенция озона в воздухе явно стала выше, ощущаясь запахом летней грозы. Температура пошла на спад, практически осязаемо с каждым градусом.
  
  Небеса, словно ледяной коркой покрытые, создавая хрустальный купол, источали первобытный страх. Заражали ужасом пред неведомым. Угроза, самый её пик, кольнула в грудь, что мною двигало - в жизни не разгадаю, но когда небосвод сверкнул, я и сам не понял, как припал к земле.
  
  И он обрушился.
  Не звёздами, ни осколками купола из кристального стекла. Обрушился ударной волной такой мощи, что осыпались бетонные джунгли, едва ли не до самого основания, пали ниц пред всемогуществом космогонической силы. Этот удар нам, казалось, было не пережить, казалось, кости будут в пыль перемолоты под давлением.
  Но нас лишь вдавило в зыбкую почву, непомерным весом, тогда как всё кругом распалось на крупицы. Медленно. Всё растягивалось слишком размеренно, я чувствовал груз, прижавший меня к земле, но не чувствовал боли, утратив даже ритмы сердцебиения и дыхания. Ощущение чрезмерной легкости, обращающее человека из крови и плоти, в эфемерную сущность. А затем в груди забарабанило, зашумела кровь в ушах, животворящий поток хлынул по венам, обжигая острой болью, словно не кровь, а кислота растеклась по ссохшимся жилам, и тьма за сомкнутыми веками окрасилась алым. Но ни звука. Немая агония. Не знаю, что чувствовали в этот кратчайший миг все остальные, но тишину вокруг нарушал только бушующий кровосток в ушах.
  
  Лишь краткий миг. И так же внезапно, как появилась, боль отступила. Ослабли тиски пространства, упав горой с плеч, озоновый воздух постепенно смягчался, но сохранял грозовой шлейф.
  
  С трудом подняв голову, почти зарытую в чёрный песок, и открыв глаза, я совершенно ничего не понял. Кругом стояла рубиновая ночь, иначе не назовёшь. Словно от перегруза и давления полопались капилляры, застилая взор красной простынёй, но нет. Небо цвета молодого вина, было подсвечено красной блямбой. То ли Луна, то ли Солнце, но ни того ни другого и в помине быть не должно было в той стороне. Алая звезда светила чётко с востока, тогда как Солнце по закону искажённого времени, уже успело сместиться влево по отношению к северу. Чувство было таким, словно некая астрономическая лапа, схватив планету, как теннисный мячик, швырнула её в другую галактику. Мы совершенно точно сместились, определённо совершили рывок, отклонились от намеченной траектории и провалились на иную материальную плоскость. Но как?
  
  Я было решил, что это всё, что это и есть конечный пункт перевала, мы вышли в меридиан, шагнув на новый уровень, и даже мимолётно обрадовался, не удержав облегчённого вздоха. Однако обернувшись, над серыми руинами цивилизации, совершенно ясно увидел кристальные крылья "ангела", заслоняющие красный небосвод.
  
  Десятый вал, был совсем не там где, замер до ударной волны. Но точно так же застывший мертвыми ледяными скалами.
  
  Коллапс.
  Времени нет. Его нет! Но вновь этот факт, вырубающий весь здравый смысл: всё остановилось. Всё! Кроме нас. Я свободно двигался, не ощущая преград, постепенно на ноги поднялась и вся наша братия по выживанию.
  
  Земля просела, глубоким рельефом рисуя выбоины на поверхности, словно обрушились все тропы под городом, все шахты и тоннели. Этого стоило ожидать, но эти траншеи рисовали неверную картину. Они совершенно не соответствовали схемам подземных коммуникаций, или же кровавая Луна сбила меня с толку...
  
  Осматриваясь вокруг, за свинцовыми барханами, растаявшего града, я обратил внимание на еловые кроны вдалеке, пиками пронзающие алое небо, хотя лесная зона, должна быть много дальше. Обратил внимание и на обломки падших зданий, грудами образующие зыбучие холмы цвета ртути. Неправильно: там, где пролегала дорога, образовались руины, а на месте здания больницы, в поволоке тумана, зияла пустота.
  Когда из кружения золы и жидких сизых облаков выступил парень с автоматом на плече, модель проишествия сложилась более чем очевидная. Всё смешалось, в каком-то алгоритме, что-то привнося на этот участок, и что-то смещая в другой. Словно всё было предопределено и раскроено, чтобы территория, сшитая заново, явилась в иной комбинации. И он оказался за её пределами, отрезанный от полка, и вынужденный примкнуть к нам. У него и не было иного выбора, всё решено за него, то ли новым законом природы, то ли неким демиургом.
  
  Лицо Ксюхи приобрело выражение совершенно неясного смысла, стоило ей повернуть голову, и заприметить Громова, с каждым шагом сокращающего с нами расстояние. От моей взбалмошной сестры ожидать можно было чего угодно в любое время. В глазах цвета дымчатого зеленого нефрита, схлестнусь в битве и шок, и боль, и радость. Она могла бы налететь на него и, повиснув на шее, задушить в объятьях. Могла бы напасть на него, мотивируясь весомой (как она думала) причиной былого разлада. А уже потом задушить в объятьях. Ожидать стоило чего угодно. Но этого я не ожидал. Она просто отвернулась, делая вид словно... можно было бы сказать, словно они и не знакомы, но к незнакомцам проявляют хоть какой-то интерес. Его словно не было для неё, а я отчётливо помнил, что эту парочку неразлучников, прежде нельзя было и дня увидеть врозь. Казалось можно забыть все обиды, всё оставить в прошлом, но... Но ей не всё равно, это всё напускное, она чувствовала, что он где-то близко, как только увидела выцарапанные буквы на винтовке, что бы они ни означили, для неё несли сакраментальный смысл.
  
  Андрей прекрасно был со всеми знаком, как и все мы, в нашей апокалиптический коалиции. Подойдя он лишь обвёл всех взглядом, мрачным и тяжелым как наковальня. Стянув оружие с плеча, он отпустил ремень, и автомат, упав на зыбкую землю, распался на части; обломки рассыпались мелким бисером, сливаясь с грунтом.
  
  Всеобщий ступор был настолько всеобъемлющим, что никто не мог обронить и ни слова. А меня настолько поглотил мысленный сутяжный бардак, что я не знал чему ужасаться в первую очередь.
  
  Направлений больше нет - нет никаких ориентиров. Температура падает, а ткань уже утратила прочность, как и прочие вещества и даже сплавы металлов - всё распадается на исходные элементы. И пища не исключение, в связи с чем, даже цель обнулилась.
  
  Как итог: нам предстоит петлять в неизвестности, в чём мать родила, совершенно впроголодь и без каких-либо гарантий на благополучие в течение, по меньшей мере, трёх месяцев. И это при том, что кругом царствует грёбаный временной коллапс, предавший стрелки часов капитальной девальвации.
  
  Мёртвая тера, делящая все шансы выживания на ноль.
  
  Витёк угрюмо смотрел поверх моей головы, явно на застывший гребень волны. Затем посмотрел на меня. Снова на гребень. На меня.
  
  - Ну, давай, Моисей долбаный, - заговорил он сквозь зубы, - просвещай, что это за армагеддец?
  
  Вздохнув, я машинально оглянулся на недвижимый цунами над обломками города.
  
  - Ты сам ответил на свой вопрос.
  
  Парень резко дернулся в мою сторону, но Грозный, могучей лапой поймал Витька за шкварник, как котёнка.
  
  - Что ты об этом знаешь? - спокойно спросил десантник, удерживая сдавленно матерящегося Витька, от поползновений в мою сторону, явно желая воплотить в жизнь угрозы расправы.
  
  Вот и что я, чёрт, должен был ответить? Что знаю, кто я и зачем, но не знаю правил игры? Видел ангелов, но не Божьих? Что Конец времён имеет буквальное значение, но не знаю исхода? Умрём мы или нет, взойдёт ли завтра солнце или даже приведу ли я к восходу - я не знал.
  
  - Ничего из того, что вам нужно знать, мне неизвестно, - ответил я уклончиво, - а то, что известно, просто ничего вам не даст. Совершенно.
  
  Этого было мало. Я видел смесь удивления и раздражения на лицах.
  
  - Всё распадается, - добавил я, махнув рукой на бетонный бархан, - рушится, это вам очевидно и без меня. Но я, вероятно, могу на это повлиять.
  
  Пару мгновений подряд все таращились на меня, просто хлопая глазами, то ли не понимая к чему я клоню, то ли боясь понять.
  Первым из прострации вышел Лёлик, обалбешенно выдав:
  
  - Ты, что блин, реально пророк?
  
  Это было не совсем тем, о чем он думал. Или было именно так в прямом смысле слова.
  
  - Ну, вроде того.
  
  ***
  
   Решать, как со всем этим быть стоило в темпе. Голод убьёт нас к чертям, нам нужен альтернативный источник питания. И не мне одному, казалось, что такой источник есть.
  
  - Не может такого быть, чтобы весь зверь вымер. Ну, не может, - рассуждал Грознай, сидя по-турецки, прямо на зыбком грунте и чиркая зажигалкой, в неустанной попытке добыть огонь, - если ты... и вся эта канитель... - никак не мог он правильно выразить мысль. - Короче! Раз не все люди умерли, значит и живность должна какая-нибудь остаться.
  
  - Возможно, - согласился я, в целом действительно разделяя его мнение.
  
  - Во-о-от! - радостно протянул Грозный, но глянув на унылую рожу, Топора, пихнул его в плечо. - Ни чё, прорвёмся! Пещерные люди как-то жили, и мы будем.
  
  - А если нет? - вполне серьёзно спросил Андрей, хотя едва ли это было похоже на вопрос. - Если животных не осталось?
  
  Витёрк, зловредно хмыкнул, с прищуром смотря на мою сестру под боком.
  
  - Значит, я сожру Ксюху.
  
  Малая засветила ему фак, и теснее прижалась к моему плечу.
  
  Помимо этого существовала и другая проблема, которую озвучил Лёлик, с тоской глядя на тщетные попытки Грозного выбить искру из зажигалки:
  
  - Огонь не горит. Вода не течёт. Жрать нечего. Крутяк...
  
  Вода. Он был полностью прав, вода есть и нет её. Просто застыла в каком-то странном состоянии, и не лёд, и не газ. Мы с Грозным ходили к подножию вала, он навскидку был не более чем в полукилометре от нашей точки. И если окунуть руку в отвесной столп воды влага ощущалась, но ладонью не зачерпнуть - вода оставалась недвижимой. Она есть. И её нет. Магия, чёрт бы её побрал!
  
  Я всё крутил ангельский нож, то ли отвлекаясь от тёмных мыслей, то ли пытаясь увидеть в нём больше, чем он есть. Металл остался цельным, таким же твёрдым и прочным. Он и ангел - по каким-то причинам серебряная фигурка, некогда подаренная мне, не распалась, хотя даже шнурок рассыпался.
  
  Металлическое оружие так же стремительно обращалось в руду, только органика некоторая, как я успел заметить, уцелела. Древесина, натуральные ткани, думаю, даже цельные металлы и камни, остались незыблемы. Распадалась синтетика, но натуральные волокна держались неизменно прочно. Словно бы эдакое очищение, возврат на исходную. Тотальная анафема человеческого дара таланта и всех трудов - демонтаж мира.
  
  Издали послышался приглушённый гомон, невесть на что проходящий. Грозный моментом оказался на ногах, почти синхронно со мной.
  
  - Слышишь?
  
  - Что за хрень? - проворчал Витёк, всматриваясь в железобетонную груду высотой с трёхэтажный дом. Звук исходил оттуда, из-за искусственного серого холма, походил на голоса, но был ужасно искажён.
  
  - Черти, что ль? - скривился Грозный, пока я, вслушиваясь, изо всех сил пытался понять...
  
  - Испанцы, - догадался я, наконец. Природа искажения - акцент. Из-за насыпи появились три силуэта; бросая вытянутые тени в свете красной луны, они шаг за шагом приближались, но различили нашу компанию явно не сразу. Их шаги застопорились, в порядке, десяти метров от нас. Тишину нарушала только перекличка шёпота.
  
  - Что выбрали неудачное время для путешествий? - усмехнулся Лёлик, нарисовавшись слева от меня.
  
  - Не думаю.
  
  Друг приободряюще похлопал меня по плечу.
  
  - Ну, вот ты и пригодился, лингвист.
  
  - У меня направление по древним, "мертвым" языкам.
  
  Искоса на меня взглянув, Витёк выругался под нос, выражая сомнения на счёт моей умственной состоятельность.
  
  Смолчав, хоть и дико хотел схватить его за грудки, и заорать, сука, прямо в ухо, чтобы до него дошло наконец, что я, вероятно, его единственный чёртов шанс на спасение, сложил руки в рупор у рта.
  
  - Вы говорите по-английски? - крикнул я, на оном, и только спустя мгновение напряжённого безмолвия, получил положительный отклик.
  
  Что ж, по крайней мере, мы могли свободно общаться. Это в разы всё упрощало.
  
  Трое людей, стали приближаться, с меньшей опаской, но подходя всё ближе, обличая лица, не могли скрыть инстинктивной подозрительности во взгляде. Все трое были мужчинами, и лишь по одному из них можно было сказать, что он южанин: смуглая кожа, витые волосы цвета вороньего крыла, тёмные глаза; остальные на вид больше походили на европейцев. Все были в пыли, и явно изможденны от обезвоживания; все были шокированы и совершенно дезориентированы, едва ли осознавая происходящее в полной мере. Никакого снаряжения, оружия, а если оно и было, то уже упразднилось по нынешнему закону распада.
  
  Казалось, прямо на этом месте, вполне мог разрастись лагерь. Причём в доску интернациональный. Реинкарнация Вавилонской башни, чёрт. Нас всех стасовали будто, колоду карт.
  
  Не успел я сказать и пары фраз негаданным собратьям по несчастью, а мы реально все теперь по праву стали космополитами, как искры застили взор, а тело омыло огнём.
  
  Я будто провалился, так резко, сиюсекундно, что пуля бы не проскочила - буквально между вдохами, меж ударами сердца.
  
  Сильный жар, наполнял легкие лавой, обжигал тело сквозь одежду. Я стоял посреди пожарища, среди высокого столпа огня, словно пламенем были охвачены высоченные деревья. Да, это было похоже на лес, я чувствовал жалящее пламя, запах гари въедался в ноздри, но я не мог пошевелиться.
  
  Чего я ждал? Почему застрял в эпицентре пожара истуканом?
  
  Я словно искал что-то, одним только взором, а в руках моих ярко светилась голубая сфера. В пару ловких движений я расщепил ультрамариновый шар и перед глазами распростёрлась проекция. Это походило на пазл: разные фрагменты, словно монтаж киноплёнки, мелькали спешными кадрами. Зацепив что-то белое взглядом, на одном изображении, я по взмаху руки увеличил модель, и решительно шагнул в иллюзорный экран, но так остался в горящем лесу, сквозь пожар, направляясь к цели. Белое, белое...
  
  Меж массивных стволов деревьев, охваченных языками пламени и рычащих друг на друга, словно бешеные псы, издавая треск, проходящий на клацание зубов, лежала девушка в белом.
  
  Это была она - та самая, что стоила Ситри ангельского чина.
  
  Но, чёрт, серьезно? Сейчас? Но я должен был привести её сейчас или оставить здесь, и она погибнет, в пожаре, это очевидно. Но я медлил! Какого-то черта.
  
  Я понял, почему лишь спустя время. Понял слишком поздно. Я потерял нить этого мистически-апокалипсического клубка, когда заглянул в девичье лицо. Слишком знакомое, чтобы не узнать. Слишком родное, чтобы не узнать сразу же, невзирая на смоль волос. Я не представлял, почему не видел этого лица в видениях, почему оно оставалось скрыто до последнего. И я действительно не понимал, как такое было возможно. Это было невозможно, просто чертовски невозможно. Но никаких сомнений - это была она.
  
  
  
  18.
  
  
  
  Понятия не имею, ранена ли она, быть может, у неё серьёзные травмы, и действовать стоило бы аккуратнее, но она без сознания, а я, не думая ни о чём, подхватываю её на руки.
  И ни-че-го не понимаю.
  Я видел её совершенно другую, буквально минуту назад, а сейчас девчушка енохианской эпохи, безвольной куклой в моих руках, слишком чужая и родная одновременно.
  
  Как она попала сюда? Может это какая-то генетическая шутка? Природа забыла, что когда-то уже вылепила подобный образ, и спустя пять тысячелетий, он воплотился вновь, по забывчивости виты? Просто это чертовски невозможно!
  
  Пламя пожирало лес, скуля и свирепо рыча, щёлкая огненными пастями, переламывало стволы деревьев. Огромный подточенный зубами огненных псов ствол, накренившись, повалился вниз. Прямо на нас, ломая полыхающие кроны, и осыпая горящими щепками, словно искрами фейерверка.
  Едва успев отшатнуться, и устоять на ногах с балластом в виде девушки, я услышал, как пробудился некий громовержец. Я задрал голову и оцепенел - ослеплённую пожаром луну заслонила гигантская гора: продираясь сквозь горящий лес, просто проламывая себе путь, груда плоти шаг за шагом заставляла землю в ужасе содрогаться. Это существо мало походило на зверя, слишком уж сильным было сходство с человеком. Разница, пожалуй, только в габаритах - биомасса была ростом с хорошую гору.
  Исполин.
  Да не один. Вдали, в огненном зареве грузно раскачиваясь на фоне тёмного неба и кривого зигзага горного хребта, виделись силуэты - очертания мифа о древней земле. Вот только слишком реальные.
  Кратчайшая вспышка - и за поваленным полыхающим древом, я встретился взглядом с собственным отражением.
  По телу, волной прошёл тремор.
  Словно териаморфный двойник, он смотрел на меня, сквозь тонкую пелену жаркого марева, и я отчётливо чувствовал, как в груди сердце зашлось двойным ритмом. Я чувствовал его, так же как себя, казалось я и мысли мог его уловить. Или тотчас же должен бы раствориться, исчезнуть, кануть в безвестность, вот так вот лоб, в лоб, столкнувшись с самим собой. Но с тем, которого я и сам не знал.
  Он сохранял завидное спокойствие, и поднес руку к лицу, жестом призывая меня молчать. Немного обернувшись, он скользнул сосредоточенным взором по кронам, объятым пламенем, явно ища что-то конкретное. Взгляд наводил ужас, было что-то совершенно иное в нём, беззвучное, хладнокровное... нечеловечески тяжёлое. Глаза, как стёкла отражающие пожар, но в них не было ни капли живого тепла, только блеск, острый и дикий, как само пламя.
  Я инстинктивно попятился, а его взор, замерев в одной точке, задержался на неком объекте поверх гор. Через мгновение, он подбросил светящийся шар в воздух, и сфера замерла на уровне его головы. В пару ловких касаний он расщепил шар, выстраивая в ряд шесть маленьких сфер, но взором всё так же прикован был к незримой точке вдалеке.
  Под моей ногой хрустнула ветка. Сфера из ряда направилась в мою сторону сверхскоростной искрой, промчавшись где-то в периферии зрения.
  Вдали, над горным хребтом прошли мелкие всполохи, словно потрескивающее электрическое напряжение. Воздух вмиг сгустился и отяжелел. Маневренный танец языков пламени, замедлился, лениво скользя по стволам деревьев. Я отчётливо видел, как искры в небе рисуют сеть. А поймав взгляд зелёных глаз, идентичных моим, ощутил прилив энергии, сродни тому, что испытывал прежде, проецируя иллюзию. Или находясь вблизи ангелов.
  Движения энергии - я ощущал их, не мог лишь укрощать, слабо представляя законы этого явления.
  Хлынул поток стылого ветра, омывая тело. Обернувшись, я вмиг ощутил разницу, и различил границу - горящая тьма в объятиях ночи сильно контрастировала с хмурым дневным небом, нависшим над лесной полосой.
  За спиной того, кого я и сам не знал, с небес осыпались двое ангелов, и, сложив огромные крылья, выступили вперёд.
  Все почернело, прежде чем я смог их узнать, или хотя бы увидеть яснее.
  Когда тьма растаяла, я не ощутил груза в руках, и вообще валялся на земле. Девушка, так чертовски похожая на мою сестру, бесследно растворилась. Мигом поднявшись, я завертелся, на месте, почти не различая пейзажа.
  Темноволосая, в светлой тоге рыская в высокой траве синеватого оттенка, диковато озиралась вокруг
  Оглянувшись, я осознал, что она - далеко не первоочерёдная проблема.
  
  Руины.
  То, что казалось навечно стёрто в бесполезную пыль, восстало оглоблями, но в этой высокой стене из полуразрушенных строений, угадывался прежний техноград - современный Акрополь, распавшийся на серый бисер в лучах светила цвета вина.  
  Что-то было не так.
  Всё было не так!
  Блёклый свет просачивался сквозь тяжёлые, будто бы грозовые тучи; своды падшего града. Яркий запах смолы, синяя трава, лес. И отчаянный вопль ужаса. Столь истошный и знакомый крик, проливался со стороны руин, что даже девушка, прекратив кружить, замерла, в недоумении вглядываясь вдаль.
  Кричала Ксюха.
  И я, конечно же, позабыв обо всём к чертям собачьим, умчался на этот зов, слыша только пульс в голове и этот голос.
  Чем ближе я приближался, не чувствуя почвы под ногами, тем яснее видел крылья "ангела" за руинами. Пагубная волна никуда не делась, она всё так же нависала над землёй, вновь стасованной в безвестной комбинации. Но так я мог ориентироваться. Мёртвый каменный город воскрес в точности на месте нашей стоянки, охватывая довольно обширную территорию. Почему? Я мог лишь догадываться, что некая часть меня - териаморфная, - причастна к этому. Для чего? То были стены форда, способные скрыть и защитить нас.
  Это он. Или я. Эта встреча не была случайной, всё это его рук дело. Моих рук.
  Но всё это, пролетев короткой вспышкой в сознании, не достигнувшего революции, рассыпающимся шлейфом ускользнуло на второй план.
  Из-за колючих, иссохших кустов, я вылетел на участок перед широкой улицей меж двух зданий.
  С вершины града, высотой, наверное, на уровне шестнадцатиэтажек, осыпались камни, крупные и не очень; опадая вниз, они расшибались об асфальт и почву, и оставляли трещины и выбоины. Участок явно был опасен. Но крики моей сестры доносились из глубины зыбкого града, заставляя забить на остерегающие сигналы.
  Устремившись прямиком туда, на голос, я старался держаться ближе к стенам, чтобы меня, за фривольность, не зашибло каменным дождём.
  Выйдя к перекрёстку, с покореженными фонарными столбами и сорванными линиями, зацепился взором за провода: болтаясь, они достигали земли, пересекали улицу, оплетали дома.
  Никаких броских запахов, может только влажного грунта, но не более.
  За поворотом, в узкий переулок, в тупике, меня ожидало мощное потрясение.
  Сестра, лишь завидев тень, отброшенную мной, обернулась и ринулась ко мне. Чуть ли не сшибая меня с ног, она буквально упала в мои руки, что-то тараторя, но я мало что мог различить. Её трясло, так, что дрожь передавалась и мне. Хотя, я истуканом застыл от шока.
  В окружении всего нашего клана с вновь прибывшими, в стене, словно застрял в текстурах, Громов. Создавалось впечатление, будто он сросся с камнем, в прочном симбиозе. Самое ужасное, что он был жив. Лицо было искажено немой маской боли; белые сломанные кости торчали прямо из стены, кровь стекала по камням, с ужасающей скоростью.
  
  - Что, чёрт возьми, случилось?
  
  Едва слова успели сорваться, как на меня набросился Топор. Оттолкнув от меня сестру, он повалил меня на землю. Приложившись затылком, я чудом сумел увернуться от кулака, летящего в мою голову. Правда, второй удар под рёбра, я, увы, пропустил. Дыхание перехватило, я закашлялся, бок болезненно заныл, но сбросить его с себя, я всё же умудрился. Вскочив на ноги, я, слабо соображая от хлынувшего по венам гнева, чуть было вновь с ним не сцепился, но вмешался Грозный, возникнув между нами.
  - Хвосты прижали оба! - рявкнул мужик. - Нашли время бока мять! А ты, - ткнул он пальцем мне в грудь, но так договорить и не успел. Зависнув с раззявленным ртом, Грозный, смотрел куда-то поверх моего плеча.
  - Какого...
  Мимо нас спокойной, плывущей походкой, словно пава из сказки, прошла темноволосая. От явления девушки у всех просто челюсти отвалились. Не от того, что она из далёкой древности, - этого они не знали. Не из-за туники, нет. Просто она как две капли воды, похожа была на мою сестру.
  Я и не думал, что она следовала за мной.
  Девушка застыла на полшаге, узрев растерзанного парня, буквально смешенного с бетоном. Глаза цвета мутного гранита, наполнились непередаваемой гаммой чувств от паники, до осознания. Словно яркая идея, полыхнула в её взоре. Она подошла ближе к стене, не обращая внимания на всеобщую оторопь. Заглянув в лицо Громова, который даже глаз разомкнуть не мог, явно превозмогая агонию в каждой клеточке, девушка, задрав голову, уставилась в точку поверх его головы, затем выше в небесный потолок. Прошлась взглядом по всем нам, и, остановившись на мне, она протянула раскрытую ладонь. Я не понимал, чего она хочет, а она явно не понимала, как ей быть во всей этой безумной ситуации. Но что-то она определённо знала.
  - Таоф, - произнесла она тихо, с надеждой смотря в мои глаза. Я чувствовал, что мог бы понять её, распознать один из древних языков, но более она ничего не сказала. Лишь смотрела на меня с протянутой рукой.
  - Клим, что происходит, кто она? - обескураженно залепетала Ксюха, но я, подступил ближе к девушке, начиная понимать, что она хочет от меня.
  Я достал ножны из-за пляса, и девушка, взглянув на навершие ангельского кинжала, на кристалл, кивнула.
  Судя по обескураженным взглядам, все были против того, чтобы я отдавал ей оружие, тем более единственное, по-настоящему действующее оружие, в руки незнакомки. Но она что-то знала, и явно куда больше чем мы все вместе взятые. Хотя бы потому, что она жена ангела, одного из Стражей Григори - тех самых, которые обучили людей множествам полезных навыков и неким магическим практикам.
  
  Вынув стилет из ножен, я протянул его девушке. Не колеблясь ни секунды, она завладела сверкающим ножом, долго рассматривая камень в навершие. Посмотрев в хмурое небо, обернулась. Подцепив меня за руку, темноволосая направилась прочь из переулка, и остановилась у самой дороги. Отыскала взглядом осколок стекла, подобрала его, и вручила мне. Показывая пальцем в небо, второй рукой она указала на Громова в конце тупика, и направилась к нему. Внимательно осмотрев всех парней, поманила к себе Грозного. Девушка занесла кинжал над головой Андрея, демонстративно показывая, что нужно, сделать - Грозный явно должен был вогнать нож в стену над теменем Громова. Она всучила ему нож, и обернулась на меня. Лишь когда бывший десантник без особого труда вонзил кинжал над головой парня, и камень слабо блеснул, я сообразил, что от меня требуется. Вскинув голову, я высматривал в небосводе солнце, укутанное в гнетущие облака цвета золы. Мне нужно было преломить луч, камень в навершие явно питался солнцем.
  Это не представлялось возможным, и свет был скудный, и преломить луч, так чётко направив его, я бы не смог, но попытался. Задрав осколок над головой, я немного отступил, в поисках, хоть малейшего блика, вертя стекло в руках, то так, то эдак. На деле хватило мизерной искорки, и луч протянулся от острого края стекла, к гранёному кристаллу.
  
  Девушка тем временем что-то увлечено зацарапала на полуживом бетоне, вокруг очертаний вросшего парня.
  Сензар. Это я понял сразу же, мгновенно распознав символы. Она знала ангельский язык, и определенно проводила какой-то обряд. Сдаётся мне Ситри, вовсе не лукавил, говоря, что она наш шанс выжить. Она вполне могла научить меня тем знаниям, которым её некогда обучили ангелы.
  
  Девушка прекратила гравировать стену символами, и отошла, разводя руками, призывая всех отступить.
  Ничего толком не понимая, совершенно сбитые с толку, все расступились. Но ничего не происходило.
  Девушка, теребя волнистый локон волос, заозиралась. Подобрав подол, поспешила ко мне, и, привстав на носочки по левую руку от меня, попыталась поймать мой угол зрения. Протянув руки, к моим с осколком, немного сместила в сторону, и луч, нитью протянутый между стеклом и кристаллом, полыхнул, ослепляя заревом. Только мгновение спустя, привыкнув к яркому свечению, я увидел как от камня, вниз, трапецией, протянулись тонкие струи света. И кровь, ниспадающая по стене, сменила направление, будто реки повернулись вспять, и алые ручьи потекли вверх - плоть вбирала в себя жизнь. Надрывный агонический крик заставил содрогнуться, но девушка прочно удерживала мои руки с осколком, чтобы ничего не сбилось. Я ощутил, как острые грани стекла прорезали мои ладони, и струи крови, остывая на воздухе, поползли по рукам, до локтей, будоражащей дорожкой. Осколки костей исчезли в стене; по бетону, с треском, расползлись трещины. Стена осыпалась, и Громов рухнул на колени. Весь в серой пыли, и крови. Но живой. И целый. Как он не умер от болевого шока, было для меня чертовой загадкой, но это было неважно.
  Нож сорвался со своего гнезда, и устремился прямо в голову парню. Могучая рука перехватила кинжал за лезвие прежде, чем оно вонзилось Андрею в макушку, хотя он едва ли обратил на это внимание. Шумно вздохнув, Грозный, стёк вниз, и уселся на землю. Свесив руки с колен, он провёл ладонью по лицу, и пусто уставился на нож в руке.
  
  - Терра, - кивнула девушка. - Новая Земля.
  - Что? - я цепко впился взглядом в девушку, чья речь звучала на сензаре, раз я мог понимать её. Но этот голос словно отражался двойным, ложным эхо, вторя тихой болтовне мой сестры.
  - Это непостижимо на Старой Земле. Плотью, будь она даже жива, нельзя управлять, - казалось, она уж всяко скажет что-то о высших силах и Боге, но она добавила лишь: - Властно только время. А здесь нет времени.
  
  Видя десятый вал, гребнем нависший над городом, я нисколько в это не сомневался. Если бы не тот факт, что нас - людей - время не останавливало. Как и траву, леса, вероятно, зверей. Живое. Вся живая природа, и флора и фауна, вышли из-под власти времени.
  Но у границы образованного города, вовсю шпарил камнепад.
  Вся это плюралистическая диверсия в конец меня достала.
  Пока Ксюха, забив на все свои принципы, обвила Громова за шею, приходя в себя от потрясения, а все остальные глазели на град вокруг, я, подцепив свой рюкзак и кинжал, решил хоть немного разобраться, в чём тут дело.
  - Грозный, - окликнул я, - присмотри за девчонкой, я...
  - Я с тобой, - тут же встрепенулась темноволосая.
  Пока я ошарашенно глазел на неё, девушка рванула подол туники, на уровне колен, и с треском избавилась от лишней ткани.
  - Что? - очухался я, наконец, и выставил ладонь.  - Нет, постой, ты останешься здесь.
  - Тебя я знаю, - заявила она со всей решительностью. - Их - нет.
  
  - К несчастью не могу похвастаться тем же.
  
  - Есфирь, - представилась она, сосредоточено осматриваясь. Меня покоробило от этого имени.
  -  Звезда. - Я мог поклясться чем угодно, что это имя было слишком знакомо мне, и казалось, не только в качестве библейского. Его звучание являлось чистой трансценденцией, просто осознание узнавания, было далеко за гранью понимания. - Можно я буду звать тебя просто Фира?
  
  Она пожала плечами в ответ.
  
  - Зови.
  
  Я понятия не имел, что именно нас связывало, почему она знала, кто я, но для меня оставалась только девушкой из видения, почему так была похожа на мою сестру, даже то, что осталось за моими плечами, мне было неизвестно. Но интуитивно я чувствовал: то, что я уже совершил, было тем, что ещё не свершилось. И что нас ждёт впереди? - лишь кромешная тьма для моего взора. И всеобъемлющий обскурантизм.
  
  ***
  Пройдя чуть больше ста метров, изучая окрестности аномально воскресшего города, я и сам не знал, что искал, и что вообще ожидал увидеть. Каждое высотное здание, было просто обшарпанным вертепом, раскинув на плоскости некогда обетованной полудистопии; новый абад, но такой, словно после бомбёжки столетней давности. Заброшенное, гиблое место - инсталляция запустения и выстраданной надежды.
  Это не город - Чистилище.
  
  В конце концов, я решил взобраться повыше. Ничего интересного на поверхности всё равно не наблюдалось. Да, - здесь можно было найти кров: град, вероятно, послужит неплохим приютом и фордом, хоть и выглядит совершенно не обнадеживающе. Но здесь всё ещё нет воды, и еда, даже близко не пробегала за то время, что мы с Фирой бродили по ветхим улицам. Огонь мне нечем было разжечь, потому горит ли он здесь, я не знал, но решил попытать счастье.
  - Ты и какими-то стихиями можешь управлять?
  Девушка приглушено рассмеялась в ответ, качая опущенной головой. 
  - Стихии не подчиняются даже ангелам. Да и зачем? У земли есть всё что нужно, только бери с разумением.
  - А как быть с огнём? - спросил я достаточно наводяще, направляясь к самому высокому строению с   террасой-тире-холлом на сваях заместо первого этажа; под ногами хрустело битое стекло, явно служившее негодна панорамными окнами знанию. Шагая рядом со мной, Фира ответила с нотками забавы в тоне:
  
  - Земля и воздух.
  
  Ну да, кремень, воздух, искра - не ново. Да и ни это я пытался из неё вытянуть. Притормозив у входа в здание, я, развернувшись, преградил ей путь.
  
  - Хорошо, думаю, нам обоим очевидно, что у тебя знаний о так называемой Новой Земле куда больше, - намекнул я на просвещение некоторых идиотов с кармическим (и физическим тоже) раздвоением личности. Но она либо не понимала намёков, либо дурачилась.
  
  - Из нас двоих, пророк - ты, - сказала она, обходя меня, и направилась через полуразрушенный холл к лестнице.
  Конечно. Пророк - я. А информатор... тоже я, если верить Сэле. Сам себе король, чёрт. Дураков.
  Прежде чем Фира упорхнула вверх по лестнице, я легонько отдёрнут её за руку. Она отступила, с удивлением смотря на меня.
  - Я бы не стал так спешить.
  
  Шагнув на ступени первым, я преодолел пару шагов, полностью ожидая услышать характерный хруст камня под ногами, но лестница лишь с виду была хлипкой. На деле оказалась вполне надёжной.
  Мы поднялись на самый верх, пройдя по чердаку под балочными перекрытиями, вышли на плоскую крышу.
  Всматриваясь в сердито хмурящийся горизонт, я стянул рюкзак с плеча. 
  Лёгкий ветер, практически неосязаемый, и совершенно нетипичный для такой высоты; мёртвые километры кругом и тишина. И это было страшнее всего, я впервые в жизни испугался абсолютной тишины, незыблемой и гнетущей, как сожжённый крик.
  
  - Выходит, Книга Еноха - не миф, - спросил я, просто желая разрушить тишину.
  
  - Енох не писал книг, - ответила Фира, смотря в небосвод, и, кажется, способна была увидеть ангела в облаках. - Всё издревле передавалось из уст в уста, и так и велась летопись. Книги написали потомки, гораздо позже. Но утратили.
  
  Ещё позже отыскали. По частям. Да, фрагменты из разных уголков земли и периодов, на разных языках, собрали как пазл. Верно ли, нет ли, - никто не знает. Ветхозаветные книги вообще являлись эдаким запрещённым самиздатом, в особенности самые ранние попытки художественно интерпретировать Библию, как бы дополнить ее беллетристическим образом - это и зовётся апокрифами. "Апокриф" слово двойственное: с одной стороны, означает книгу "спрятанную", "потаенную". Просто писания были несвоевременным явлением, и чересчур рано стали восприниматься как неортодоксальные, гонимые, неугодные тем или иным церковным ветвям. Их уничтожали, а те, кому они нравились, прятали произведения, так и получалась "потаённая" литература. Однако эта причина названия не единственная. Значительная часть апокрифов была создана людьми, которые предполагали, что в Библии, запечатлелось лишь общенародное учение, так сказать, экзотерическое, а эзотерическое - тайное, глубинное учение спрятано в особых откровениях, которые они называли "апокрифы". Двойное дно, - мир двояк и амбивалентность порой, не более чем блажь. Крайности только в голове, реально они не существуют, как не существует вечного рая, и геенны огненной. В реальности ангелы от демонов различаются лишь руководством, а люди живут с чёрным и белым богом внутри. В реальности спектр серый.
  
  - И увидел я новую землю, и новое небо...
  
  В действительности же, медленно кружил вокруг своей оси, охватывая взором каждую крышу, каждый пик будоражащий горизонт, каждую... пропасть.
  Я замер, и, сомкнув глаза, пытался вспомнить. Что-то всерьёз зацепило меня, словно дежавю, но иначе. Я пытался отыскать причину лёгкого замешательства, и казалось дыхание остановилось, когда я начал отсчёт сопоставляя с расположением. Но в мыслях моих не мчалась сводка координат, нет. И когда отсчет замкнулся на двенадцати, я выпал из реальности на бесконечную секунду, говорящую за тысячелетия инсинуаций и преткновений.
  
  Град описан был в форме куба с идентичной длиной, шириной и высотой.
  "...длина его как ширина, высота его равна ширине"
  Длина сторон которого равна двенадцати тысяч стадий каждая. Это две тысячи четыреста километров. С четырёх сторон в город ведут двенадцать врат, каждые из которых подобны жемчужине. Стены города имеют двенадцать оснований.
  И это не мой разум сканировал территорию, в разрезе и на плоскости. Это сделали задолго до меня. В откровении от Иоанна. Стих 21:19.
  Город действительно был словно окружён стеной: просто строения примыкали плотно друг к другу, очерчивая квадрат. Но он определённо не сплошной. Двенадцать дорог, могут вести к двенадцати вратам - проёмы, в один из которых я вошёл в эти чертоги, тот что посылает камнепад. Не драгоценный град от ясписа, до  аметиста, коими якобы должны быть украшены основания, но и древа с живой рекой тут не наблюдалось. По крайней мере, я так и не увидел ни единой травинки в черте этой резервации.
  А вот за стенами крепости, трава была. И кроны деревьев вдалеке...
  
  Усевшись на крышу, по-турецки, я достал книгу из рюкзака, и поспешил перенести в хронику всё то, что произошло на моем пути, стараясь извлекать самое важное. Фолиант всё так же был открыт на ангельской летописи, ничего особо полезного вынести из неё было практически невозможно. Даже если и был некий талмуд объясняющий принципы действия и законы мира в глобальном смысле, то не в хронике уж точно. А их путь, меня мало интересовал, я больше тревожился о нашем пути домой, и где он вообще, теперь, этот дом.
  Мне нужно было найти путь, и для этого стоило для начала найти путь к самому себе, отыскать ключ, дарующий мне преимущество на этой арене. Мне, а значит и всем тем, кто последует за мной.
  Я никогда не верил в сверхъестественные силы. Но ни на секунду не сомневался в абсолютных возможностях человека - потенциал разума безграничен. Человеческий мозг -  идеальный компьютер. Можно всё что угодно, главное наметить цель и смело идти к ней.
  Выучить все языки мира? - кто сказал, что это невозможно? Видеть будущее, рассчитав все вероятности, как в шахматах? - легко. Укрощать энергию подобно ангелам? - почему бы нет? Стать творцом мира? - можно всё что угодно - не существует никаких границ.
  
  Ветер донёс до слуха приглушённый лязг, и голос, пока я в полу-нирване, одной ногой в Нави, другой в Яви, вносил последние штрихи в книгу. 
  Чувство угрозы заставило меня распахнуть глаза, и устремить всё внимание на линию горизонта.
  Тяжеловесные тучи прошила стрела - нечто буквально рассекло стальные облака, оставляя кровавый след.
  Фира сильно хмурясь, застыла взглядом на резаной ране небосвода.
  Красное небо - оно не исчезло, не растаяло, просто скрылось за густыми тучами. Или же нас накрыло каким-то куполом.
  Одно стало просто кристально ясно теперь:
  Терра - это не вся Земля. Это лишь малая территория, моно-мирок, в оккупации смерти. Архипелаг нигилистически сломавший время и законы - диссидент вселенной в мыльном пузыре.
  
  Позади меня что-то сверкнуло, как далёкая молния, оставив лишь мимолётный оттиск в периферии зрения.
  
  - Ты что не закрыл портал?
  
  От звука плавного низкого голоса, я мигом выхватил нож из-за пляса. Обернувшись, не до конца зная, кого увижу, готов был к чему угодно. Ситри я не ожидал увидеть прямо сейчас, хотя стоило бы.
  
  - Что? - дошел до меня его вопрос, но лишь поверхностно.
  
  - А то, что если нет - вы все в жестоком минусе, - произнёс он, напряжённо смотря в отверстые до плоти, небеса, и голос демона сочился холодной опасной ртутью.
  
  Из раненого тела неба, штопором, пронеслась тень, с пронзительным свистом калёной сабли, рассекающей воздух, и обрушилась на крышу, практически на самый край с противоположной стороны, поднимая жуткий треск, мелкие каменные осколки и пыль. Трещины расползлись от объекта, практически достигая моих ног. Как мы не рухнули к чертям собачьим вместе со зданием, вальтами на карточном домике, - я слабо себе представлял.
  
  Впопыхах сунув книгу в рюкзак, и сбив с себя оторопь, я устремились к источнику. Яркая кровь бросилась в глаза даже прежде белоснежных крыльев. Силуэт тёмной лентой поднялся во весь рост, слабо держась на ногах; сжал кулаки; сдул от лица медный локон, буйствующих, как змеи Горгоны, волос.
  
  Сэла.
  С миллиметре от её плеча пролетела сверкающая искра - в бетон вонзился меч.
  Из груди ангелессы торчал обломок, - то, что остановило мой шаг.
  
  То ли острый камень, походящий на сталактит, то ли что-то ещё. Ситри обнажил клинок, подступая ближе к ангелессе. Некий инстинкт стукнул меня по темечку, - и я сам не понял, как обступил его, заслоняя Сэлу спиной.
  
  Он вполне бы мог насадить меня на меч, брюхом, как долбаный кусок мяса на шампур. Но он остановился, закатив глаза в небо.
  
  - Кто? - потребовал он, ответа, сдержано, и явно не меня. - Ну же давай айрин, не спать. Кто? Сераф?
  
  - Метатрон... - хрустальный голос был до безобразия искажён хрипом.
  Я ощутил, как Сэла за моей спиной, опадает вниз; смотря под ноги, я в этом убедился - ангелесса, стоя на коленях, упиралась рукой в потрескавшуюся плиту.
  Ситри будто на стороже исследовал небосвод взглядом.
  - Хм, неожиданно.
  
  Обернувшись, он замер, просто застыл бездыханной мраморной статуей чёрного ангела-смерти, увидев Фиру.
  
  - Что случилось? - решил я выяснить прежде, чем эта парочка бросится к друг другу в объятья с опозданием в пять тысяч лет.
  
  - Нинлил... - ответил он, механически, мыслями явно далеко от вопроса. Лишь прочистив горло, он поймал мой взгляд своим древним и пугающим. - Нинлил вселился в Метатрона.
  
  
  
  19.
  
  
  Я застрял в кобальтовых глазах, на бесчисленную вереницу мгновений, пока до сознания пытался достучаться смысл.
  Метатрон - по ортодоксальной теории серафим, небесный архивариус. Серафим, который подвергся вселению, что по всей нынешней иррациональной логике, било отчаянную тревогу.
  
  - Это плохо, да? - еле выговорил я, находясь меж апогея осознания и человечества.
  
  - Чертовски, - ответил Ситри глухо и мрачно на слух.
  
  - Но зачем?
  
  Ситри повёл бровью, смотря на меня так недоумённо, словно у меня отросли рога. Он вскинул голову в распластанный атлас неба, с прищуром всматриваясь в багровое мироточение.
  
  Поток ветра, пронёс сверхскоростную Тень над ансамблем псевдо-Иерусалима. Прежде, чем за спиной Сэлы, приземлился Жнец, Ситри, вскинув клинок, направил остриё в направлении гребня десятибалльной волны. Взгляд, скользнув четко по лезвию, нашёл точку на острие меча.
  
  - Ей нужна вода. - Спрятав оружие в кладь, Ситри, распахнув крылья, камнем слетел вниз.
  Чёрные крылья. Какого дьявола у него чёрные крылья?
  Жнец негодующе вскинул руки, обращаясь к "камню", навзничь летящему к земле. 
  - Сэт! Выкидыш ты тьмы... - махнув рукой на тень взмывающую спиралью ввысь, и устремляющуюся в сторону цунами, пришитому к пространству, Жнец присел рядом Сэлой, недвижимой настолько, что на мгновение даже я забыл о её нахождении здесь.
  
  - Сэла, у тебя неприятности, - втолковывал ангел. - Серьёзные. Неприятности.
  - Иди ты млечным путём, Жнец.
  - Иди ты! - укуси тебя чума, хоть по солнечной орбите! Ты представляешь, чем тебе грозит покушение на лидера духовенства?
  
  Отталкивая руку Жнеца от каменного осколка, пикой торчащего из груди, ангелесса, шипела всё менее внятно, но всё ещё зло: - Серьёзно, отвали от меня, я не хрустальная.
  
  Пока Жнец, варьировался между проклятиями и попытками как-то помочь Сэле, моим вниманием завладел Ситри. Тёмным силуэтом вдали, он неспешно прогуливался по гребню, и создавалось впечатление что демон (или уже нет) прибывал в каких-то поисках.
  
  - Что он там ищет? - спросил я Жнеца, не отводя взора от тени исследующей безвременный гребень волны.
  - Иди, да посмотри, - ответил он отвлеченно, с пристрастием донимая Сэлу: -  Ты собственноручно разожгла конфликт, просто взяла и столкнула юг с западом. А что ж, чёрт, не с севером?! Ну что б наверняка.
  
  - Ни черта я не столкнула, - упорствовала Сэла, пресекая любые попытки Жнеца разобраться с "колом" торчащим из её солнечного сплетения, а я обратил внимание, на отсутствие Фиры: только что здесь была, - и вот уже и след простыл. Хотел вернуть внимание на Ситри вдали, подозревая в этом больше чем совпадение, но Жнец одним неуловимым ударом выбил оглоблю из грудной клетки ангелессы, от чего она едва не вонзила пальцы в бетон, как в сырую глину; над градом пронёсся истошный вопль, а я застрял взглядом на сквозной дырке в груди медноволосой. Достаточно скоро затягиваясь паутиной из багряных нитей: кости, сосуды, мышцы, - сквозная пропасть скрылась под покровом черной мантии, наброшенной Жнецом на хрупкие плечи. У меня аж в ушах зашумело, и я тяжело сглотнул, борясь с внезапным приступом тошноты.
  
  - Я - арх, - доказывала Сэла, словно не была пробита каменным колом навылет, хоть голос её и хрипел и искажался, подобно кипящей воде в котле, - регент совета, я следую лишь прямому указу Михаила, и не обязана считаться с интересами духовенства. А Лиги - особенно, - подчеркнула она, немного хаотично тыча пальцем в Жнеца. - И это не было подоплёкой...
  
  Я всё с большим пристрастием озирался вокруг, пятясь от ангелов, и пытаясь отыскать Фиру. Этой парочке в вечном дискурсе, - Жнецу и Сэле, - один чёрт было не до меня. Хотел было спуститься вниз, решив, что девица пришпорила к Ситри, но мощный поток воздуха и резкий хлопок, откликнувшийся эхом и тремором внутри, остановили мой спуск.
  Три крылатые фигуры статные и возвышающиеся как идолы над парочкой обоюдных антагонистов, заставили сныкаться даже меня, хотя, я вроде вообще не при делах - так мимо проходил. Сам слабо представлял почему, но в их обществе мне было как минимум не по себе, и в крайнюю нашу встречу, я вообще был практически мертв. В общем, сталкиваться с легендарным трио у меня желания отчего-то не было. Тем более сейчас, когда над рыжеволосой головой явно нависла кара египетская. Точнее ангельская. Помочь я ничем не мог, да и вообще не исключено, что и сам могу попасть под раздачу, а у меня вроде были другие планы.
  
  Михаил выступил на шаг вперёд, держа ладонь на рукояти меча, и Жнец, поднявшись во весь рост и смотря в лицо вождя нечитаемым взглядом, заслонил Сэлу, оказываясь на расстоянии ладони от непосредственного руководства.
  
  - Ури, отойди. - И это уже не было похоже на братскую просьбу - то был приказ, чёткий и не требующий отлагательств. Но Жнец его проигнорировал, стоически держа взгляд и лицо непоколебимыми. Приказ повторился вновь:
  - Уриил - в сторону. - ...И не приведенный в действие, откликнулся громом о серые стены призрачной республики, чертовски проходящей на декорации Припяти:
  - Жнец!
  
  Опустив взор на рукоять меча архистратига, сжатую столь сильно, что казалось эфес, треснет пополам, Жнец подчинился, отступая от Сэлы, но, не упуская из виду ни единого микродвижения. Казалось, он слышит каждое мановение воздуха и столкновения частиц света.
  
  - Потрудись мне объяснить, что это за саботаж?
  
  В ответ на требование Михаила, Сэла только слабо шелохнула рукой. Маленькая сфера, тускло светясь и рябя, поднялась лишь до уровня опущенной головы ангелессы, но видимо этого оказалось достаточно, и спустя безмолвную паузу вакуумом заполняющую частоты, Михаил разрушил тишину.
  
  - Так, и что?
  
  - Как что? - зашипела Сэла, хотя я был уверен, что она и слова уже вымолвить была не в состоянии, - Вы по-ослепли, что ли все к чертям?!
  
  - Сэла, - сдержано отдёрнул златокрылый, по левую руку от Михаила, разочарованно качающего головой.
  
  - Я не понимаю... - На фоне двух недвижимых окрылённых статуй мастодонтовских габаритов, плечи вождя приподнялись и опустились так явственно, что глубина вдоха, могла бы вобрать в себя весь воздух, и на выдохе устроить грёбаный ураган. - Чем ты думала?
  
  Сэла упрямо замотала головой, заставляя дикие кудри парить вокруг неё.
  
  - Это не он.
  
  - Откуда выводы?
  
  - Да посмотри же ты! - она, казалось, вот-вот вскочит на ноги, а слабо мерцающая сфера полыхнула ярче, откликаясь на ярость в голосе. - Ну! Смотри! Внимательно.
  
  - По твоей логике, Метатрон одержим, потому что Гэб занёс меч над его головой. Так получается?
  
  - Я бы попросил, - отозвался упомянутый; у него аж крылья от возмущения дрогнули, и он развернулся к Михаилу. Сосредоточенное лицо и тяжёлый взгляд, делали Гаврила гораздо старше всех их, что в целом совершенно не исключено. - Он меня спровоцировал. Дескать, я и весь орден южного храма в моём лице...
  
  - Вопрос не в том, - перебила Сэла, - почему Гавриил едва ни нанизал его на вертел. В том, вопрос, кто он. Кто он, Михаил?
  
  - Сэла...
  
  - Кто. Он. Такой. - Чеканка слов давалась угасающей на глазах ангелессе с большим трудом, но упрямства этой строптивой рыжей ведьме с крыльями было не занимать, уж точно.
  
  - Сэла, это даже не смешно.
  
  - Кто он? - талдычила она, одно и то же, - Кто? Давай, ответь мне. Сейчас.
  
  - Метатрон, - бесстрастно ответил Михаил, указывая на сферу раскрытой ладонью. - Это Метатрон.
  
  - Так, - покорно согласилась небожительница, уверительно кивнув. - Ещё.
  
  - Серафим. Лидер духовенства. Хранитель печати западного храма. Архивариус. Сэла, это...
  
  Что бы ни хотел сказать Михаил, он осекся, когда Сэла поймала его взгляд. Даже до меня дошло от чего. Взгляд, не принадлежащий загнанному зверю или кающемуся на эшафоте в последней надежде на милость, - нет. Она не пыталась выиграть спор, и явно ни чем им всем не уступала, хоть и взгляд её направлен был снизу вверх. Что бы за осознание она ни пыталась донести до главы, оно было истиной априори. Она уже выиграла, и дело оставалось за малым - когда это станет очевидно всем.
  
  - Докажи, - только и сказала Сэла. Полный уверенности указательный жесть так и не шелохнулся - Михаил статично застыл, указывая ладонью на сферу, буквально обледенел на долю секунду, словно время провалилось в яму на это мгновение. Я не видел его лица, не видел взгляда, но инстинктивно чувствовал - что бы он ни увидел в энергетическом сгустке, это полностью подтверждало слова Сэлы. Уронив руки по швам, Михаил медленно кивнул пару раз подряд.
  
  - Я тебя понял.
  
   И растворился с короткой вспышкой, столь внезапно, что это вызвало растерянность даже у двоих его спутников. Гавриил, мельком глянув на Сэлу, распахнул крылья и метнулся к разрыву в небесном потолке, зияющему красным, как всплеск вина на голубом шёлке. Рафаил успел проделать только шаг...
  
  - Не подходи ко мне, - отрезала Сэла, остерегающе выставив ладонь. - Серьёзно. Ещё один шаг и я замурую тебя в той водяной скале.
  
  Так и не проронив ни слова за всё своё нахождения здесь, Рафаил отступился и на крыльях умчался за Гавриилом прямиков в расщелину, лишний раз вызывая у меня желание заглянуть туда и узнать что там, по ту сторону мыльного пузыря: всё та же серая бисерная топь во власти кровавой луны, или же что-то изменилось.
  Жнец, подойдя к Сэле, стёк вниз и уселся на бетонную крышу, свесив руки с колен.
  
  - Ты как?
  
  - Хреново, - ответила рыжеволосая, пытаясь подняться с колен опираясь на плечо Жнеца, усмехающегося над ней:
  
  - Люди плохо на тебя влияют.
  
  - Нет, умник, это горные осколки плохо на меня влияют, - язвила она кряхтя, и упорно стараясь принять вертикальное положение, что навряд ли просто с дырой в груди. - И кстати! - крикнула она, нацелив свой взор на меня в укрытии, так резко, что казалось, диск циркулярки пролетел над моей макушкой, торчащей из лаза на крышу. - Если ты думаешь, что невидимка - спешу тебя расстроить, - это вовсе не так.
  
  Нет, так нет, - подумалось мне, и я вылез из люка. Первым делом пробежался взглядом по гребню и, заприметив тёмную фигуру на её вершине, спросил:
  
  - А это нормально, что у него крылья как у вороны?
  
  Сэла, склонила голову чуть влево и отставила большой палец, через плечо указывая на Ситри.
  
  - Ты про то чёрное чудовище? - уточнила она скучающе, но не без иронии. - Это Ситри - твоя нянька.
  
  Она криво улыбнулась, но взгляд хранящий боль, всё ещё вонзал иглы под кожу. - Так что все свои глупые вопросы, вон туда, пожалуйста.
  
  "Нет, нет, нет - ты скажешь мне то, что я хочу знать", - проносились мысли в уме, пока я пытался выведать ответ где-то за глубинной океанических глаз. - "Прямо сейчас"
  Это было мне необходимо - я хотел понять, как так вышло. Я видел Ситри, там, очень давно, до всей этой эволюционно-апокалиптической чехарды, до всех открытий и потрясений, даже до того, как обрушился первый великий потоп - там, в видении крылья были белы, как цветение, что б его, ландыша. И если я что-то изменил, изъяв Фиру из той эпохи, и он избежал своего суда и анафемы, то, что не так с крыльями, чёрт? Почему вообще они цвета долбаной тьмы?
  
  - Так кто он такой?
  
  - Ангел смерти, - полушёпотом ответила Сэла, и чуть хрипящий голос имел интонацию пробирающую дрожью волосы на ногах до фолликул. Я бы напугался, если б не знал этого загодя. Видя, что чекалка Фобоса не сработала, Сэла беззаботно добавила:  -  Ситри служит в гильдии. Оракул.
  
  Обернувшись на этого оккультиста в трауре, Сэла запульнула сферу в его направлении, как снежок.
  Вот чёрт. У них, в самом деле, пробел в башке! Они и знать не знают, что в биографии некоторых и в "трудовой книжке" тоже числится служба при инферном дворе. Этого просто не было. - А ещё он отправил Нинлила к праотцам. - пресно подметила Сэла. - Но, как ты можешь догадаться, здорово облажался.
  
  - Типа, его косяк - ему и исправлять? - сообразил я, обращая краткое внимание на Жнеца, с подозрением смотрящего с края крыши вниз. - А я причём?
  
  - А ты жить хочешь?
  
  Я промолчал, ибо ответ и так всем был очевиден.
  
  - Мы тоже.
  
  ***
  Муравейник - почему-то эта оккупация безвременья бравурно ассоциировалась у меня с муравейником. Лабиринт Минотавра, где нет высшей точки обзора, каждая стена вторила рост другой, другая третью... - железобетонное домино. Казалось, если огромная рука толкнёт одну доминошку, пойдёт цепная реакция, мощностью цунами, и нам всем здесь рыба.
  Впрочем, пенный гребень был вполне отчётливо виден над градом, он отбрасывал тень накрывающую, по меньшей мере, треть этой серой резервации. Такая вот здоровая махина, а что за ней?.. Бескрайний океан или бездна? Я ничего уже не исключал. Мне нужны были ответы на свои глупые вопросы, и выход из экзистенциального тупика, и поэтому, поймав волну на радар, я чапал к Ситри, настроив фарватер на тотальный допрос. Я, черт, задолбался от этого принудительного забвения.
  Фиру я так нигде и не обнаружил на своём пути, но она девочка не маленькая и вроде смышлёная, так что не заблудится.
  Уже у подножия исполинского вихря целиком из воды, я задрал голову вверх, высматривая искомого на макушке этой горы. И как я должен был на неё взобраться, я не представлял, зная, что эта субстанция лишь с виду статична, и похожа на воду. Вскарабкаться по ней возможности не было.
  Сверху донеся приглушённый смех.
  
  - Ныряй.
  
  - В вертикальный столп воды?
  
  Кроме раската смеха чернокрылого, никакого ответа мне не последовало.
  Ладно.
  
  Поправив рюкзак на плече, и вдохнув побольше воздуха, я уже было шагнул в статичную пучину, но внутри всё пооборвалось к чертям. И в отражении замеревшего водопада, я видел не своё лицо - иное, светлое, и отмеченное солнцем. Лицо той, которой нет в списке живых. Я зажмурился, хоть и не хотел, чтобы призрак бесследно исчез, просто она мертва, и это, сука, больно; открыв глаза, я видел только своё куцее отражение и не переводя дыхания шагнул в "зазеркалье", пытаясь прогнать образ девушки из головы.
  Едва не хапнул воды, сем телом чувствуя ледяную влагу, и то, как меня сковало на молекулярном уровне в тисках давления. Реально отвыкнув от этого ощущения погружения в воду, я испытывал нечто сродни шока и радости. Мимолётный восторг и лёд. Ощутив движение, но не собственного тела, а массы вокруг, забеспокоился и открыл глаза. Сквозь плотную пелену воды, я видел, как стены погружаются в никуда или в утробу земли. Или же я поднимался вверх?..
  Холодный воздух омыл меня, прежде чем я получил ответ на запрос, что, по сути, было уже неважно. А выражение "выйти сухим из воды" обернулось в буквальное значение. Я был сухой до нитки, при том, что мгновением ранее явственно чувствовал мокрый холод в объятьях Калипсо. 
  Чернокрылый, в чёрном мундире, подбрасывал на ладони сферу, как яблоко.
  Он даже в профиль, чем-то неумолимо напоминал гота. Честное слово. Если отчекрыжить ему крылья, и сбросить со счетов аномальный рост, "тригада" б его отмудохала в подворотне.
  
  - А почему крылья-то чёрные?
  
  - Некоторые вещи неизбежны, - ответил он, всматриваясь вдаль то ли картинно, то ли безмятежно. - Сигилы.
  
  - Что, сигилы?
  
  - Так она поняла, - пожал плечами Ситри, играясь с "яблоком".
  
  Проследив его взгляд, я уплыл к чертям до самого горизонта. И утонул где-то в лазурном сердце Посейдона. Тончайшая черная нить вдалеке, гладкая, как нить сатина отделяла небо от зеркала бескрайней заводи. Просто небо оттенка эвклаза и бесконечный океан. И черная нить в олицетворении горизонта. Край земли. Если б ни эта нефтяная леска, - где кончается вода и начинается воздух - я б не в жизнь не различил.
  
  - А что у демонов нет сигил? - очнулся я наконец, оборачиваясь и видя всё тот же серый град, но вид сверху всё же открывал более ясную панораму. Кишащая рябь в глуби этих муравьиных нор дала мне ясно понять - народу эта горница за время моей прогулки, вобрала в себя, будь здоров - не меньше двух сотен точно. Но откуда люди? Были они здесь в этих бетонных джунглях изначально или же приходят?.. 
  
  - Есть, - еле расслышал я ответ, в шумном рое собственных мыслей. -  У ангелов, у демонов. Даже у первородных нефилимов. А у него нет. Вдруг.
  
  Я наконец отвернулся и устремил взгляд на ангела. Ситри перебросил волосы на плечо, открывая символы оплетающие шею. Взглянул на сферу, но я один чёрт ничего не видел кроме зарева, и может каких-то движений внутри, где-то глубже...
  
  Ситри сорвал с меня очки, и я потерялся. Просто пропал без вести где-то в горах. Я видел, как мимо высоченных заоблачных пиков проносятся две сверхстрелы. Слышал пронзительный лязг метала, и обзор повело: я не видел картинку, как в хрустальном шаре старой прорицательницы, я словно смотрел на чужой мир чужими глазами пикирующей птицы.
  И так сложно уследить, за манёвренностью ускользающего пространства. Каштановая копна волос, развивающаяся на ветру как знамя; громкий голос, текущий в ушах, как плавленый гудрон: мрачный и низкий, но слова сгоряча; остриё клинка молнией скользнуло по мундиру вверх, словно стремясь вспороть тушу до горла - срывает орден, оголяет шею и чистую кожу...
  
  И водная гладь, мирно покачиваясь в моём взоре, не в силах была покорить шторм во мне.
  Сияющая сфера исчезает в одно движение ладони Ситри; безликая тесёмка на его запястье - грубое несочетание с чёрным мундиров, и вообще. Тонкая верёвка с нанизанной деревянной бусиной - последнее, что ожидаешь увидеть на руке ангела. Даже браслет из зубов гуманоидов или урана, смотрелся бы правдоподобнее на этой руке.
  
  Я как-то интуитивно ощупал шею, вспоминая отрывок увиденного, и забрал протянутые мне очки. Чёрт, у меня тряслись руки, и сердце билось в горле.
  
  - А я? - решил прояснить, и, возвратив зрению фильтр реальности, скрыл акварель вселенной за линзами: -  Точнее...
  
  - Это не сигилы, - покачал головой некий телепат, предугадывая мои мысли.  - Принцип действия похож, но это нечто другое.
  
  - Что?
  
  Полностью повернувшись ко мне лицом, Ситри скрестил руки на груди, от чего мне сразу подумалось - "защитный жест", и меня поддёрнуло легким раздражением.
  - Это похоже на... мину, - подобрал он сравнение, и, вскинув чёрную бровь, уточнил: - Такая аналогия тебе яснее, верно? Так вот, представь себе, что всё это - квест, и, проходя уровень за уровнем, ты наступаешь на мины - они активируются, и ты получаешь подсказку, чтобы пройти следующий уровень. - Когда даже я почувствовал, что моё лицо полностью отражает, то, что я капитально охренел, Ситри пожал плечами, безразлично добавив: - Ты это придумал - не я.
  
  - Да понял я уже, что всё это моих рук дело, - проворчал я, закатив глаза в небо, - Но как?
  
  - Смерть не имеет формы. Это не сущность. Смерть - это время. В Тере нет времени. - Не видя совершенно никакой связи в его словах, с моим вопросом, я уставился на чернокрылого, прибывая на той же измене что и рыбак с удочкой на берегу, мол, "вотщас" клюнет; хоть что-то, но я должен был выудить из потока сознания некоторых блудных сынов неба. - ...Я ангел смерти. Это титул присвоений гильдией, - но ни это важно. Важна причина. Ты можешь управлять временем. Я могу его видеть. Я созерцатель, ты созидатель. Именно этот тандем и отождествили с восхождением. В своё время и...
  
  - И почему бы, чёрт возьми, не сказать мне этого раньше? - не выдержал я, реально начиная закипать от температуры информации выданной не шибко-то скорым темпом и вообще с большим, долбаным опозданием!
  
  - Всему своё время, - всё так же менторски отозвался Ситри, и нахмурился, глядя на меня сверху вниз (это в нём бесило меня больше всего от чего-то) - Ты мог бы не перебивать. Раздражает.
  
  В общем, то, что мы друг от друга далеко не в бешеном восторге, стало кристально ясно. И то, что с этим ужасом на крыльях ночи мне придётся как-то уживаться и находить компромиссы - меня ни капли не радовало. Как и его, я думаю. А помимо прочего, тут как бы мир в режиме армагеддец и с этим нужно что-то делать. Как выяснилось чуть позже, когда меня порционно кормили всякими интересностями, - что именно надо делать не знает нахрен никто. Ни этот чернокрылый выкидыш тьмы, ни архистратиг, ни даже я сам. Точнее я знаю. Но не здесь.
  
  - Эту воду вообще реально направить в нужное русло?
  
  Ситри промолчал, исследуя сто и одну сферу в секунду и, выхватив стилет из-за пояса, вонзил под ноги.
  Я лишь тогда сообразил - волна принимала в свои объятия, всё и всех, как желе грёбаную вишенку. А нож - нет. И мы стояли... и ходили по твёрдой (жидкой) поверхности, словно Иисус по воде?.. Достала чертовщина.
  Не сходу, но я заметил, как от лезвия ножа поползла ниточка - тонкий ручеёк, виляя зигзагами, извиваясь как змея, направился к обрыву.
  
  - Серьёзно? И всё? Что ты вообще пытаешься сделать? - докапывался я до Ситри, едва успевая уследить за всеми этими сферами, размножившимися вокруг не больше чем за минуту, которую мы провели на чёртовом гребне. От них уже конкретно голова шла кругом и подташнивало.
  
  - Хочу понять, что делает он, - отвлеченно ответил ангел, ловко вытянув клинок даже не касаясь его - оружие притянулось к ладони, и одним движением руки, скрылось в ножнах за поясом. - Вся серьёзность осложнений - именно он. За всю историю это первый случай вмешательства. Просто ваша цивилизация венчает зенит. Это влияет на многое. И он это знает.
  
  - Так зачем ему это, ты можешь объяснить? Нормально, - внёс я конкретику, подозрительно смотря на слабо бьющий ключ, на месте зарубки от ножа, потому что заколебался от ребусов этого экс-демона.
  
  - Ну, во-первых, он мёртв, - важно заявил Ситри, смотря на меня, мягко говоря, как на дебила. - Что, как ты можешь догадаться, едва ли его устраивает. Во-вторых, был пленён, и заключен в Пояс Ориона.
  
  - Тобой, - заметил я, намекая конкретно на то, что, мертвый пленник какого то хрена ни в каком, ни в "поясе", а на полном серьёзе распоясался.
  
  - В-третьих, да, - спокойно подтвердил Ситри. - И не только это... У него, в целом достаточно причин, для того чтоб предать меня вире. Но речь не обо мне. И в-главных, причина, почему я стёр его с лика сущего - господство. Абсолютное господство, - подчеркнул он.
  
  - Ожидаемо, - пробормотал я, хмурясь и чувствуя свинец, плывущий по венам. - Я понять не могу, почему я знаю обо всём этом не больше младенца? И до каких пор я буду играть в этот квест вслепую?
  
  Переведя дыхание и ущипнув себя за переносицу, Ситри забил-таки на свои энергетические гаджеты и сконцентрировал внимание на мне.
  
  - Поразмысли абстрактно: ты имеешь власть над временем. Как думаешь, мог бы ты поработить всё и вся?
  
  - Я даже не в курсе как всё это работает.
  
  - Предположим, ты знаешь.
  
  - Легко, - ответил я недолго думая.
  
  - Так вот, он знал.
  
  - Вы устанавливаете правила?
  
  Ситри отшатнулся от меня и, распахнув крылья синхронно с руками, означая безбрежность со знаком бесконечность (или крайнюю степень бешенства - истинное значение мимики и жестов ангелов мне понятна лишь смутно), попятился, качая головой и еле заметно улыбаясь.
  
  - А нет никаких правил. Выиграл или проиграл - вот и всё.
  
  
  - Нет, я о том, что я абстрагирован от инфы и слепой, млять, как котёнок.
  
  С хлопком сложив крылья за спиной и ладони в молитвенном жесте у рта, чёрный ангел немного заискрился - реально длинная эбонитовая палочка, доведённая до грани срыва. Я подумал о том, чтобы попятиться, и куда бежать...
  
  - Это безопасно, - сквозь зубы процедил Ситри, развеивая мои соображения. - Ты расставил маяки. Ты проложил свой путь сквозь тьму. Эта игра...
  
  - Это, чёрт возьми, не игра! - вспылил я, вскинув руку в направлении стен, - Там внизу, в этой долине отороченной бетоном уже более двухсот человек, и это число растёт. Это не игра, чёрт. Это реальность.
  
  Казалось, мне конец. Но Ситри просто молча смотрел на меня пару мгновений, ни пойми чего значащим взглядом.
  - И да, и нет, - произнёс он. - Вас нет. Пока что или уже. Вы не существуете. На вершине перевала, но он не пройден...
  
  И сфера с его руки обратилась вполне исчерпывающей моделью.
  Солнечная система.
  Россыпь звёзд.
  Девять планет.
  И одна из них - в огне.
  Мир в огне. Походящий на потрескавшееся подсушенное яблоко, он сочился пламенным соком. Земля сгорела. Так кто в таком случае мы и где? И не лукавит ли ангел смерти, облагая свой титул значением более символичным или просто напросто подтверждая прежние звание реципиента ада. Или не прежнее...
  
  - Ты, кстати, веришь в дьявола?
  
  - Приходится, - ответил я сдавленно, сквозь урывки дыхания, то ли от паники, то ли от растущего гнева в груди.
  
  Чернокрылый задумался на миг, смотря в кристально чистые небеса, прежде чем прочно поймать мой взгляд, и глаза синее индиго, обращали кровь в стекло.
  
  - А я - нет.
  
  
  
  
  
  
   ~Продолжение следует~
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"