Аннотация: Те, кто продрался сквозь первые три главы теперь могут читать спокойнее, стиль вроде бы выровнялся. Надеюсь.
Когда заходит солнце.
За день до...
...Заговорил незнакомец отнюдь не сразу, предпочитая поиграть на нервах. Он медленно прошёлся до единственного занавешенного окна. Кованные каблуки высоких, дорогих сапог глухо ударяли в пол, и старые половицы скрипели под каждым шагом. Лиин, напряжённо следя за незнакомцем, невольно отметила, что тот едва заметно припадает на левую ногу. Оттого поступь у него так тяжела.
Ярко вспомнился охотничий кот, виденный на площади. Крупный, невыразимо грациозный зверь бежал подле лошади графа, болезненно подволакивая лапу. А чуть выдавалась возможность, принимался бережно вылизывать раненую конечность. Широкий шершавый язык размазывал алые разводы по золотистой шкуре...
Лиин моргнула. Молодой господарь уже стоял напротив, и разделял их только прилавок. Без лишних слов испэйонец протянул руку и ссыпал прямо в белоглинянную плошку столько жемчуга, сколько не могло уместиться и в трёх горстях. Ученица лекаря подумать не могла, что такое его количество может быть разом у одного человека. Если этот человек, конечно, не сам Император.
Крупные горошины подмигивали ей перламутровым блеском.
- Моё путешествие... обещает быть длительным. - Заговорил незнакомец безо всякой интонации. Голос у него оказался - заслушаешься! И тягучий выговор - почти правильный, хотя явно иноземный. - Мне могут понадобиться услуги целителя.
Девушка бросила ещё один взгляд на россыпь жемчуга. Целое состояние! За услуги знахаря! Х-ха! Молодой господин, скорее всего, не совсем здоров. В смысле - умом тронулся.
- Нет. - Она отрицательно мотнула головой. Да, Лиин была любопытна. Да, упряма. Но алчна - ни в коей мере. Богатства южанина её впечатлили и не более. - Ищите в другом месте.
Вот тут-то испэйонец, похоже, удивился. Во всяком случае, его атласная бровь вскинулась, изогнувшись забавным домиком.
- Это слишком много. - Благовидный предлог нашёлся быстро. - К тому же, я ещё не закончила обучение, а ста... учитель слишком стар, что бы отправляться сколь либо далеко. - Целительница умело изобразила смирение, напополам с сожалением.
Но, кажется, её слова не достигли своего слушателя. Незнакомец снова прошёл к окошку. Лёгкий шорох: южанин небрежно придерживал отдёрнутую шторку. Лучи умирающего солнца отразились на гранях драгоценных перстней и брызнули в стороны, радужными бликами расцветив комнатку. Он не обратил внимания. Взгляд прикован к окну. За запылённым стеклом видно было дом на другой стороне улицы. Одноэтажное здание, примечательное, разве что своей ветхостью. Досками наспех заколочены ставни. Над рассохшейся дверью сиротливо свисала табличка с облупившейся краской. Надписи уже и не прочесть. Одна ступенька из трёх, ведущих ко входу, прогнила и провалилась.
Кто-то другой, при взгляде на этот дом, мог подумать, что в нём лет сто никто не живёт. Подумал бы так и ошибся. Хозяин погиб всего месяц назад. Просто при жизни он не уделял даже толики внимания своему жилищу. Анабелл вообще ничему не уделял внимания. Разве что часам. Часовых дел мастер... Он так и не стал своим на чуждой земле. Может быть из-за внешности: его глаза алели лалами, что заставляло людей суеверно открещиваться и шарахаться в сторону. Может быть из-за чего-то другого. Анабелл, не смотря на то, что был молод, добровольно вёл жизнь затворника. И никогда никому не сделал дурного.
Всколыхнулись воспоминания, непрошеным хороводом проносясь перед внутренним взором. Нестерпимой болью защемило в груди, спёрло дыхание.
"Что же ты не уходишь?!" - почти с ненавистью подумала девушка, сверля взглядом узкую спину южанина.
- Расскажи про этот дом. - Испэйонец наверняка чувствовал злой взгляд на себе, но оставался невозмутим.
- Не ваше это дело. - Ответила Лиин, едва сдерживаясь, чтобы не выкрикнуть ругательство. Твёрдости голоса целительницы позавидовали бы и камни.
Незнакомец резко развернулся, и ученица лекаря с дерзким вызовом заглянула ему в глаза. Зелёные. Тёмно-зелёные. Чёрные...
Кажется, ей задавали какие-то вопросы. И, кажется, она на них отвечала. Лиин точно не помнила. Похоже, прошла вечность, прежде чем наваждение спало. Девушка обнаружила себя сидящей на привычном месте, за столиком. И в сумраке ещё белили злосчастные жемчужины.
Голова болела неимоверно - последствия магии проклятых, - перед глазами всё подёрнулось мутной плёнкой, которую никак не удавалось сморгнуть. И испэйонца, этого клятого колдуна, - пусть его - нигде не было.
Уже стемнело. Шторка на окне осталась небрежно сдвинута.
В тот вечер, когда девушка покидала убежище мага, она, против своего обыкновения, не отправилась домой. Даже, чтобы, просто предупредить учителя, что уйдёт куда-то на долго, может быть до утра. Старый знахарь хоть и ворчал много, порой уж не в меру, и скрывал свою привязанность, всё равно об ученице по-родительски беспокоился. И Лиин прекрасно это знала. Когда она упрямо лезла совершать ошибки, целитель говорил, хмуря густые брови: "Делай, что хочешь. Ты мне не родная". А потом умолкал, и молчал весь день. Иногда и следующий. Ох, как это злило! И, ведь, понимала, что учитель бессовестно врёт. Хотя врал он, пожалуй, только в этом. Но злилась всё равно... И если бы сейчас, вот прямо сейчас! - она пошла бы домой и всё-всё рассказала старику, и он бы ей, по давно заведённой свой привычке сказал: "Делай что хочешь. Ты мне не родная", - Лиин непременно бросила или, по крайней мере, отложила свою дурацкую затею. Но, что теперь-то уж...
Вокруг девушки образовались сплошные загадки и тайны, ответа на которые никто либо не давал, либо не знал. Особенно беспокоил смазливый южанин. Стоило раз посмотреть в его глазюки - и всё выложила, как на духу. Обидно, конечно. Но даже не это главное. Глодало другое. Причём, чем настойчивее Лиин гнала непрошеные мысли, тем сильнее глодало.
Она хотела поговорить с Грэном. О южанине. О Анабелле, он ведь тоже его неплохо знал. Но не смогла даже начать. Засмущалась, застеснялась. С чего вдруг?.. Во всяком случае, что бы там ни было, не получив ответов и терзаясь вопросами пуще прежнего, Лиин собралась разведать всё сама. И начать, конечно же, стоило с самого дома часовых дел мастера. Жилище, кстати, заколотили сразу же после смерти хозяина и влезать туда запретили под страхом смертной казни. Всё это, и даже чуточку больше, ученица лекаря помнила и понимала, когда нарушала наложенный запрет.
Пробираться в дом через двери или окна смысла имело мало. Во-первых: у всех на виду, пусть даже ночью этот вид не так хорош. Во-вторых: действовать нужно бесшумно, а отдирание досок для освобождения пути - не самый тихий способ. Но девушка всё продумала на несколько шагов вперёд.
Что и говорить: стоило целительнице оказаться в пустынной кладовке заброшенного, запретного дома, как вся уверенность мигом куда-то делась. Осталось лишь поистине ослиное упрямство. Оно-то и не давало остановиться на достигнутом.
Девушка стояла, вытянув перед собой веточку золотого жасмина. В темноте его цветки испускали мягкое сияние так, будто на них падал солнечный свет. Однако, кромешный мрак это свечение разгоняло весьма посредственно. Лиин ощущала словно на неё, как на клетку с птицей, накинули покрывало из тёмного-тёмного шёлка. Она почти чувствовала призрачное скольжение прохладной ткани по коже.
- Совсем ничего страшного. - убеждая себя так Лиин повела цветком из стороны в сторону. Неуютная темнота лишь немного потеснилась, неохотно уступая свои владения. Взгляду открывался то один предмет захламления, то другой, но не все разом. Вот колченогий и кособокий стул пребывающий здесь в отставке, видимо, за ненадобностью. На него навалился рулон свёрнутого не то гобелена, не то ковра. Не разглядеть при всём желании. Вот объёмистый ларь плетённый из лозы. Старый, если не сказать старинный. Довольно странная работа. Скорее всего он пуст или же наполнен ничего не значащими ненужностями; на обратном пути можно проверить.
Лёгкий сквозняк пах пылью, пеплом и совсем немного - вереском. Таков, должно быть, дух одиночества.
Нашарив стену, девушка прошла немного вперёд, вдоль неё, подсвечивая себе жасмином. Буквально через несколько шагов она споткнулась, ругнулась и почти носом ткнулась в дверь, ведущую из кладовки. Её заколотить грешники не додумались. Или не посчитали нужным. Лиин провела пальцами по шероховатой поверхности сухого дерева, нащупывая ручку.
Дверь поддалась с некоторым усилием, тихоньком скрипнув заржавевшими петлями. Звук резанул по ушам и нервам, а затем всё вновь погрузилось в тишину, достойную склепа. Зябко передёрнув плечами, Лиин вышла в мастерскую. Небольшую комнату затопил густой, ленивый мрак, но стоило взмахнуть повыше веточкой с сияющим цветком, как его свет на мгновенье подхватили шестерёнки, детальки, инструменты... Великое множество. Нет, они не были беспорядочно разбросаны. Напротив: хозяйская рука разложила их аккуратно, на столе и полках. Пыль, какая свойственна нежилым домам, припорошила предметы, однако не сумела скрыть совсем.
От стен, от пола шёл запах, который неприятно щекотал ноздри. Запах дерева сильно промокшего и затем высохшего. Целительница поморщилась. Скорее бы найти уже... хоть что-то. Вот только что? Ох, как глупо было соваться куда-либо, даже не задавшись толковыми вопросами. Но, опять же - великий дух упрямства!..
Ученица лекаря обошла стол по краю, двигаясь от части на ощупь. Сама того не сознавая, она тихонько кралась, словно её могли вот-вот заметить. Было бы кому.
Шаг.
От сквозняка, сочащегося в окно, бесплотными призраками трепетала рванина тюля.
Шаг.
На одной из настенных полок обнаружилась беспорядочная россыпь жемчужин.
Шаг.
Перемигивались тусклыми отсветами инструменты в мастерской. Не было только одного. Лиин подняла свой светоч как можно выше, даже чуть привстала на цыпочки, и этого всё равно не хватало, что бы оглядеться хорошенько. Впрочем, одна странность видна и без того.
В мастерской не было часов. Ни одного целого, ни одного полусобранного механизма.
Шаг. Он был явно лишним. Иссохшая доска громко хрупнула и проломилась, заглотив ногу почти по колено. Раздался резкий, болезненный крик. В панике целительница дёрнулась изо всех сил, ссадив и разодрав кожу о зазубренные края провала. И не удержавшись с размаху села прямо на пол, судорожно зажав ладошкой располосованную щиколотку. Испуганное сердце колотилось тугим комом где-то в горле, мешая дышать. Кровь щедро смочила пальцы. А отброшенный в сторону жасмин слегка давал света, будто скупясь. Скуля от боли и жалости к себе, девушка постаралась придвинуться к цветку ближе, что бы дотянуться. Но не донесла руку. Застыла вдруг в нерешительности, чуть-чуть не коснувшись пальцами кривоватой веточки. Едва успела дёрнуться назад.
Р-раз! Тьма из-под стола накрыла светоч огромной лапой. Шаркнули когти. Теперь уже невидимые. Торжествуя, мрак с размаха обрушился всей своей непроницаемой завесой. Лиин бы подумала, что ослепла, но в отдалении слабо мерцали, словно вот-вот умрут, лепестки. Разметались, разлетелись в стороны от порывистого движения. Кого?.. Пустодомник. Ну конечно это пустодомник!
Горячий, колкий мех мазнул по плечу, дохнуло печным жаром. Только ни печи, ни единого отблеска огня. А затем... Затем тьма раскрыла глаза.
Два изумрудных костра.
Два болотных огня.
Два зелёных отсвета в блюдцах кошачьих зрачков. Прямо перед лицом. Ни добро, ни зло не читалось в этом удивительном и страшном взгляде. Одна только чуждость всему. Чуждость даже более пугающая, чем голод в звериных глазах.
Лиин не поняла, не запомнила, как вскочила, как отозвалась режущей мукой пораненная нога. Девушка стремительно отшатнулась прочь, напрягая глаза до боли, до рези, лишь бы разглядеть хоть что-то.
- Кто... - она хотела сказать "здесь", однако и слова и крик застыли в горле тишиной. Девушка попятилась, налетала на стол. Угол больно клюнул в спину; звякнули предметы.
- Орден Греха приветствует тебя.
Сердце Лиин едва не лопнуло от страха при звуках этого голоса. Потому, что он был человеческим. Знакомым.
Неестественный свет зрачков качнулся и оказался ближе. Что бы там, в темноте, ни было, двигалось оно бесшумно.
- Прошу, прочь!.. - Девушка выхватила из-за пояса тонкий и острый нож травника. Сжав обеими руками выставила перед собой острием. Оружие, конечно, аховое, но и оно придавало немного уверенности. Глупой уверенности. Что можно противопоставить грешникам, да ещё застигнутой на месте своего преступления? Сдаться, сдаться пока не наделала ещё больше глупостей. Однако некое ощущение не позволяло поверить голосу темноты. Грешники да, не люди. Перестали быть людьми. Но ведь не настолько, что б их глаза заполнил свет мёртвого огня.
Чудовищные буркалы погасли, оставили Лиин наедине со своим страхом, со своим испуганным сердцем, колотящимся, казалось, из последних сил. Ушло? Притаилось? Девушка боялась даже вздохнуть, что бы не потревожить нечто во мраке вновь, не нарушить момент равновесия. Худшая из пыток.
- Лиин, девочка?.. - Недоверчиво загудел приглушённый баритон пасечника откуда-то из-за спины. Целительница развернулась так резко, что стрельнуло в шее, едва не выбив слёзы из глаз. Хотелось поверить... До чего же хотелось поверить: теперь рядом есть тот, кто может защитить. Стал почти различим человечий силуэт в дверях, почти ощутим запах дыма и мёда, которым всегда веяло от добродушного соседа. Райно часто приходил залечивать пчелиные укусы. Лиин мотнула головой и зажмурилась.
Шорох шёлка, шорох перьев.
- Кошка, мышка, кошка... Мурр...
Безжалостный смех разбился хрусталём над ухом, хлестнул наотмашь по натянутым, расстроенным нервам.
Безотчётно и бездумно, в порыве паники, Лиин ударила ножом. В сторону, даже не наугад. Лезвие с неожиданной силой вошло в чужую плоть. Закапало глухо и часто. Дрожащие пальцы разжались, выпуская рукоятку.
- Я так давно не чувствовал боли, что это даже приятно. - Почти ласково, почти тепло мурлыкнул голос из ниоткуда, сощурились огоньки горящих глаз. Упал и жалобно звякнул нож, коротко сверкнув серебристым бликом.
Собственный крик отрезвил, точно ледяной воды плеснули за шиворот. В голове перемкнуло, оцепеневшее сознание прояснилось. Пугающая отчётливость мыслей. Но за сегодняшний день Лиин боялась достаточно, моральных сил на ещё один испуг попросту не осталось. Девушка отступила несколькими шагами. Мягко, бесшумно, без былой паники. Плечо коснулось косяка. И тогда внутри у Лиин словно пружина сработала - девушка подорвалась с места и бросилась бежать, не чувствуя пола под ногами. Через чулан, птицей - к узкому прямоугольнику блёклого света в дальней стене. К лучшему ли, к худшему ли, проём был недостаточно узким, что бы через него не могла пролезть всего одна тонкая и гибкая девушка. Лиин схватилась за край рамы и ловко подтянулась, свесившись наружу. На миг подивилась собственной прыти.
В спину бичом подгонял страх. Очутившись ногами на земле ученица знахаря припустила вдвое резвей, по началу не разбирая дороги. Лишь бы как можно дальше от злосчастного дома. Быстрее и дальше.
Жёсткая трава нещадно нахлёстывала ноги, кололась сквозь ткань сарафана. Лёгкие жгло как холодным огнём. Но, наконец, нашлась скрытая быльём тропинка. Давно нехоженая она, однако, не заросла совсем. Тем же хорошо знакомым путём змеилась по земле, уводила к Новому Ритейлу, дальше от Старого, дальше от прошлого, от воспоминаний и тайн. Пожалуй, это стало самым тяжёлым испытанием - бежать путём памяти. Три недели назад Анабелл погиб, но умирал только сейчас. А тогда... тогда ещё не пришло осознание. Что нет и не будет посиделок долгими, тёплыми вечерами под яблоней. Нет больше смеха, хлеба и мёда на берегу реки. А мёд и хлеб отдают привкусом скорби, который осколками врезается в горло. Нет и не будет минут, когда рыжий чародей и красноглазый мастер просто молчат о своём, сосредоточенно глядя в закат. Нет, нет и не будет. Воспоминания закружились нестройным, ярким хороводом, калейдоскопом чувств. И, показавшись на миг, их картинки выцветали, превращались в наброски на старом пергаменте, да и те исчезали, впитавшись чернилами. Нет и не будет. Чудовище, поселившееся в доме, лучшее доказательство смерти.
Тропа плавно вильнула влево, касаясь края крутого обрыва, где по низу лениво и сонно журчала река. Место столь же опасное сколь и красивое. Днём.
Вкладывая остатки сил и всё своё истовое желание поскорее быть дома, Лиин побежала быстрее. Ноги сами, уже без устали, несли к мостику, перекинутому на ту сторону обрыва, где разместился в тесноте Новый Ритейл. Буквально - рукой подать. Окошки большинства домов не горели, но нет-нет, да проблескнёт в отдалении уютный огонёк. Девушка улыбнулась, отвела со взмокшего лба прядь. Тяжёлое дыхание распирало грудь, однако сейчас это радовало. И оглушающий гул в ушах - словно ветер хотел высвистеть все мысли из головы целительницы, почти не досаждал.
Уютные грёзы оборвал крупный камень, предательски подвернувшись под ногой.
Капля росы скатывается по кромке, отгибая лепесток. Зависает на резном краешке. Краткий миг равновесия обрывается падением.
Капля крови скользит по седому волосу паутины, маслянисто блестя. Зависает на изгибе, слишком тяжёлая для невесомого узора. Краткий миг равновесия разбивается падением.
Жемчужина слетает по тонким пальцам вниз. Срывается градиной, с тихим стуком присоединяясь к товаркам. Жемчужина эта абсолютно черна.
Натужно застенали под мощным и резким порывом ветра деревья, крик -высокий, отчаянный - подхватило расторопное эхо. Река ответила лишь равнодушным всплеском.
Безжалостно чадящий огонёк свечного огарка качнулся в сторону и едва не лизнул длинную грэнову прядь волос. Час, другой - и пламя обещало погаснуть совсем, а уже сейчас света давало только на пол книжного листа. Чародей щурился, низко склоняясь над раскрытым талмудом. От усталости ли или от жёлтого, колышущегося света, глаза резало привычной болью, как будто под веки щедрою рукою сыпанули несонного песка. Но запалить магический огонь Фэй не спешил. Присутствие живого пламени нравилось чародею больше.
Он равнодушно листал пухлый трактат известного, некогда, волшебника."Об инфернальных сущностях" - гласило название, сообщая, таким образом, о многом сразу. Грэн листал, листал, иногда задерживаясь взглядом на показавшихся интересными строчках... и не мог прочесть ни слова. Точнее сказать, почерпнутые знания совершенно не задерживались в отяжелевшей из-за бессонницы голове. Сей недуг сегодня злобствовал с особой силой.
Ладонями Фэй отёр усталое, с глубоко залегающими тенями, лицо. Сон не шёл, хоть зачитайся. Даже древние изыскания мэтра Уазела, носившие скорее философский, нежели научный характер, наводили лишь тоску и ничего кроме. Раньше после двух абзацев такого "увлекательного" чтива оставалось добраться до постели, чтоб забыться нервным, коротким, но всё-таки - сном. И дело тут даже не столько в старомодном стиле изложения досточтимого мэтра Уазела, сколько в категорическом неприятии Грэном теоретической демонологии. Волшебник часто приходил в своих мыслях к выводу, что поступи он на обучение в академию магов Шин-доо (где демонология являлась предметом одним из основополагающих) и вылетел бы на первом году. Всё же в этом плане школы и академии волшебников значительно уступали практике частного обучения. Универсальных людей нет, а магов - тем более.
Постоянно выпадающую прядь, которая так недавно избежала печальной участи быть опалённой, Грэн заправил за ухо и перелистнул следующую страницу. С тихим шелестом раскрылся разворот. Полыхнул рыжеватый огонь. Побежал размашистыми строчками по листу, выжигая витиеватую вязь букв, стремительно черневших. Затем пламя поспешно перекинулось на правую сторону, деловито сгорая росчеркам хаотичных линий. По началу замысел художника не был понятен: не то очередная печать, формула или схема, не то гравюра, рисунок. Вскоре уже стал различим абрис, тонкий силуэт. Прежде чем художество оформились в нечто понятное, Фэй вчитался в текст по левому листу. Хотя "вчитался" в его состоянии - громко сказано. Скорее с вялым любопытством пробежал взглядом страницу по диагонали.
..."Навеки".
Последнее слово почему-то вызвало волну неприятных мурашек. Грэн повторил его ещё раз про себя и невольно передёрнулся. Бессвязные обрывки фраз в его уме без труда сложились в знакомое повествование. По лицу мага скользнуло выражение досады. На станицах своего письменного труда мэтр Уазел увековечил всего лишь легенду о богах-отступниках и божественной экспансии в Холмы. Этот миф был едва ли не единственным знанием Фэя по части истории появления тёмных и их проклятия. Причём знание это отложилось аж в трёх вариантах предания, включая самый малоправдоподобный - испэйонский. Демонопоклонники, конечно же, обожествляли своих идолов.
Все версии в чём-то сходились и тут же - противоречили друг другу. Разобраться, где же в них всё-таки заключена правда представлялось по истине невозможным. В своё время Грэн едва не свихнулся в бесплодных попытках понять, что же на самом деле произошло, когда Феникс стал отступником. И стал ли им вообще. Даже в этом легенды трёх народов традиционно не совпадали одна с другой.
Имари - бог с волосами цвета крови. Повелитель зверей. Был лишён зрения своим братом-близнецом. Вместо глаз Имари под веками вынужден скрывать осколки зеркала Мира, которое уничтожил при восстании.
Микава - драконий владыка. Он сражался во зло, но столь яростно и отважно, что сама Смерть, впечатлившись, не забрала его. Израненное тело не способное ни жить, ни умереть обратилось в камень.
Рэммах - падший Феникс, бог войны. Умирающий, но возрождающийся вновь он был запечатан на вратах Холмов. Пока все пять мечей, распявших его тело пребывают на своём месте - врата открыты быть не могут. Пять богов отдали свои сердца, всю свою силу до капли и стали простым смертными, что бы выковать эти мечи.
И Безымянная богиня... Что-то заставило всех четверых встать на путь дисгармонии?
Что ж, для мэтра Уазела истина была очевидна, раз в своём трактате он в подробностях, наиболее полно, словно сам присутствовал при событиях Предательства, расписал лишь самую распространённую, "райанскую" легенду. А она Грэну была совершенно, просто абсолютно, до безобразия неинтересна. Даже заслуженный сон того не стоил.
Чародей перевёл внимание на другой лист. Рисунок на нём ещё переливался последними отблесками огня, но стал вполне чёток. Точными, аккуратными линиями, как нарисованный тушью и очень тонкой кистью, на бумаге, раскинув руки-крылья...
- Итак, я был прав! - Весьма довольно заключил ломкий голос Махо у самого грэнова уха. Волшебник дёрнулся, вцепился пальцами в столешницу, с превеликим трудом сдержав порыв подпрыгнуть. Он резко развернулся, в тайне надеясь задеть обнаглевшую нечисть. Но мальчишка ловко и точно увернулся в сторону. Привстал, на цыпочках вытянувшись в струнку и, с написанной на лице крайней степенью любопытства, заглянул магу за плечо. Карта, лежавшая тут же, на столе, рядом с талмудом "Об инфернальных сущностях", возмущённо подпрыгнула и мигом свернулась трубкой, спрятав своё бесценное содержимое подальше от наглых глаз. Фэй о ней даже забыл и вспомнил только сейчас. С досады куснул губу. Теперь сиди, уговаривай старый пергамент раскрыться.
- Итак, что тебе понадобилось? - Зло спросил Грэн. Демон не добавлял и без того мерзкому настроению радужных оттенков. Пожалуй, чародей произнёс эти слова излишне грубо и повелительно, потому что физиономия Махо на миг приобрела яростное выражение.
- Я был прав. - Заключил демон. -Ты не спишь, и значит я выиграл.
Чародей молитвенно возвёл глаза к потолку. Нет, определённо, тёмный действовал на нервы.
- Странно. - В притворной задумчивости Грэн постучал пальцем по полированной поверхности стола. - У меня такое ощущение, словно мой сон - это моё личное дело. Удивительно, не правда ли?
- Не правда. - По лицу мальчишки разлилась такая святость, что Фэй скрипнул зубами. - Ты же проспорил мне.
Каким-то необычайно проворным и быстрым движением, по истине звериным броском, Махо схватил свиток карты со стола, под самым чародеевым носом. Грэн подорвался с места.
- Отдай немедленно. - Голос его был тихим-тихим, но тем не менее отдавался в каждом углу комнаты. Сам волшебник как-будто даже стал больше, а его тень разбухла, разлилась в воздухе. Колышущаяся и вязкая даже на вид. Хотя теней ли бояться проклятому?
Мальчишка завёл руку с добычей за спину, отступил на шаг. Пальцы неожиданно коснулись, мазнули по лбу северянина.
- Спи.
Голову прострелило резкой, холодной болью. Невольно рванувшийся крик сожрала тошнотворная темнота, что сомкнулась перед глазами. Без единого звука Грэн свалился на пол, приложившись виском о стол. Удара он уже не почувствовал.
Волшебники не видят снов. Грёзам не пробиться сквозь многолетние наслоения воспоминаний идеальной памяти. Но навеянное демоном не было ни навью, ни явью и не совсем воспоминанием.
Ледяная речная вода плескалась о ноги стараясь смыть, сбить, уронить наглеца, посмевшего вступить в неё. Шагать удавалось, но с некоторым усилием, да, к тому же, камни дна пребольно впивались в голые стопы. Грэн неуклюже пошатнулся, взмахнул руками и чуть не свалился в воду. Ниже колена ноги начинали неметь от холода. Ощущение это вовсе не пугало, побуждая скорее выскочить на сушу. Оно было смутно знакомым. Так же смутно знакомым, как и место. Фэй снился себе ребёнком.
По оба берега река густо заросла осокой и молодым ракитником. Не подступишься даже, если нет желания изрезаться тонкими, точно лезвия, листьями. Сквозь кроны редко обступивших берега деревьев просвечивало яркое солнце полдня, косыми лучами падая на кожу раскрасом охотничьего кота. Река - даже не река вовсе, а мелкая речушка с дном из глины, укрытым крупными камнями. Грэн огляделся. Память подсказывала, что чуть ниже по течению будет переезд - переправа для телег. Особо мелкий и ровный участок Каменки. Стоило об этом подумать, как в отдалении, должно быть ещё за поворотом дороги, послышался шум подпрыгивающего на ухабах обоза. Дребезжащий и постанывающий.
Кто-то тяжело положил, точно уронил, руку на острое плечо Грэна-ребёнка. Он вскинул голову вверх, прищурился, в попытке разглядеть выражение лица учителя. Но оно было засвечено яркими, пляшущими бликами воды.
- Давай поспешим, если ты хочешь увидеть. Иначе мы придём, когда селян простыла память. - В голосе далёкого прошлого чувствовалась улыбка.
Очередная волна булькнула о ноги. В вышине зло и хищно заклекотал ястреб. Заслонив чувствительные глаза ладонью, Фэй взглянул в небо. В ситцевой сини, разорванной на лоскуты ветвями деревьев, кружила белая птица. Белая, как сердце огня...
- Река!.. - Грэн вырвался из сна резко, с ощущением, словно продрался сквозь плотную ткань. Ум отчаянно не осознавал, пока, реальности. Пространство рядом прострелило молнией всплеска магии.
- Всегда такой буйный как проспишься? - Конечно же Махо был тут как тут. Не отделаться так просто, если тебя выбрал своей игрушкой демон. Тёмный сидел на рабочем столе волшебника, напрочь игнорирую присутствие стула, и на чародея глядел поверх раскрытой книги. "Об инфернальных сущностях", как и следовало ожидать. Пришедший, наконец, в себя Грэн хотел было ответить нечто резкое, вспомнив события ночи и конкретно своего усыпления. Но тут накатила боль. Он так и не успел подняться с пола. Скорчился на коленях, судорожно сжал виски ладонями, словно прикладываемая сила могла как-то облегчить страдания. В голове оглушительным набатом гудели, казалось, все храмовые колокола. Страшнейшая мигрень стала расплатой за навязанный сон. В этот момент Грэн не мог быть уверен, вправду ли видел на демоновой физиономии мелькнувшее сочувствие.
- Нужно к реке. - Процедил маг, скорее убеждая себя, чем сообщая решение мальчишке. Он всё же встал, хотя сейчас как никогда хотелось просто лечь, хоть на тот же пол, расслабиться и тихонько помереть. Всё равно никому и дела не будет... Титаническим усилием удалось прогнать крамольную мысль в основном благодаря Махо, как это ни странно. Оставлять свободным демона волшебник не мог позволить себе ни при каких обстоятельствах. Грэн пошатнулся, схватился за спинку стула, едва не опрокинувшись вместе с ним.
- На кой? - Мальчишка своего места покидать не спешил. Напротив, поёрзал задом, удобнее устраиваясь. Фэй отнял руку от головы, невидящим взглядом посмотрел на ладонь. Пальцы были испачканы вязкой, начавшей сворачиваться, кровью.
- Не имею понятия пока. - Пробормотал он. - Если бы не это ощущение...
А ощущение, надо сказать, было паршивое. Словно за спиной происходит нечто мерзкое, как, например, шебуршание крыс внутри стен добротного, казалось бы, дома. Что-то незаметное на первый взгляд, но необходимое знать. Иначе дом, заселённый крысами в какой-то момент грозит рухнуть. И никто не скажет заранее, будут ли там домочадцы. Мысли у Грэна были хаотичными, но вполне чёткими. И, видимо, отражались на лице. Изрядно посвежевшем с прошлого вечера.
- Всей правды лучше и не знать, так легче жить и умирать.
Чародей его не услышал. Слова прошли мимо его воспалённого сознания.
- Однако... у реки есть память. - Пришёл к какому-то своему выводу Грэн. - Может узнаем что-то... такое. - он, с видом крайне сосредоточенным, размазал кровь между пальцами.
-Святая преисподняя... - со всей всей печалью, достойной скорбного неупокоенного духа, выдохнул мальчишка и картинно-страдальчески закатил глаза к потолку. - Только мне так везёт на полоумных.
Из кабинета они вышли прямо на верхнюю галерею дома, откуда вниз уводила спиралью деревянная лестница. В жилище мага из дерева было всё, что только допустимо - отголосок родины. В Аквилане из камня не строили.
Двухэтажное здание внутри было значительно больше, чем казалось снаружи. Со множеством комнат, которые, к тому же, перестраивались и меняли своё положение по настроению хозяина. Пространственная магия в действии. Грэн применял её нечасто, поскольку всех процессов в ней понять не мог до сих пор. Отделку украшали резные панели можжевельника, с рисунками на природные мотивы, к потрясающему своему виду ещё и наполняющие дом потрясающим запахом. Терпким, живым... Полы укрывал лакированный паркет разных оттенков дерева. Картины под ногами, сложенные из него, смотрелись эффектно, но необычайно скользили и, каждый раз, ступая на них, Грэн ощущал себя как на льду. Не менял, потому что, стыдно признаться, находил своеобразное удовольствие в том - разбежаться и проехаться от стены до стены.
Бросив короткий взгляд сверху вниз на огромное изображение направлений сторон света, раскинувшееся на полу первого этажа, Грэн принялся сбегать по лестнице, но быстро опомнился. И, не желая тратить времени, просто перемахнул через перила. В момент наколдованные и брошенные под ноги "Упругие тенета" очень смягчили удар. Северянин мягко соскочил вниз, словно и не было высоты в этаж. Махо и того не потребовалось. Он сначала был наверху, а затем, неизвестным образом, оказался рядом. Вот и все усилия.
Перед хозяином дома дверь распахнулась сама и без промедления. Когда Грэн переступал порог тоскливое, сосущее чувство возникло в груди, под сердцем, как бывает, когда расстаёшься с чем-то навсегда. Волшебник уже знал, что больше не вернётся, хотя, пока, не понимал этого.
Погода встретила не по-летнему низким атласно-серым небом и моросью дождя. Промозглый ветер радостно набросился на чародея, вмиг выстудив его многослойные, шёлковые одеяния. Махо, пребывающий в добытом свитере неизменно, с того самого дня, как достал его, недовольно нахохлился и сунул руки в карманы коротких штанов, став похожим на мокрую, обозлённую сову.
- Рехнулся. Как есть рехнулся. - Пока они добирались до конюшни, весь путь тихо ворчал Махо, чем очень напоминал Грэну не демона - выходца из Инферно, существо непонятное и не понятое, с логикой, далёкой от человеческого разума, а смертного. Из породы тех, кто постоянно брюзжит, действуя на нервы окружающим. - А в следующий раз, если тебе приснится обрыв, - тёмный повысил голос, привлекая к себе внимание. - Мне останавливать тебя бросаться с него или это будет, как сейчас, твоё окончательное решение?
Грэн резко остановился и так же резко повернулся к демону. Мальчишка чуть не влетел в него, чертыхнулся и отшагнул.
- Откуда ты знаешь, что я видел? - Чародей смотрел сверху вниз на белоснежную макушку. И нельзя было назвать этот взгляд доброжелательным.
- Ах, прости! Кода на твоих глазах человек вскакивает и орёт "Река!", то очень тяжело догадаться, что же ему, чёрт возьми, снилось. Согласен.
Вступать с тёмным в полемику чародей не стал, тем более, что никогда не выходил победителем в словесных баталиях. К тому же оба не хотели разругаться до полного молчания. Махо плёлся позади, из всех сил скрывая, какое же всё-таки немыслимое, почти невыносимое удовольствие доставляет прохладная кисея мороси, ложащаяся влагой на лицо, подставленное небу.
Небольшой конный двор находилась в разумном отдалении от дома, что бы не тревожить чутких животных всплесками магии. Это было невысокое, добротное и светлое строение со свободным выходом из денников в открытый манеж. Все три стойла пустовали, но на обнесённом оградой поле паслась одна единственная лошадь. Некогда их было две, однако никогда - больше трёх. Даже чародеям стоило с опаской держать животных. Они - создания бога-отступника. Его соглядатаи, а в случае необходимости - проводники воли. Дружелюбные и ласковые с людьми, даже самые милые и безобидные любимцы оставались целиком и полностью - от носа до кончиков лап, - верны опальному богу. Иной раз благородные рисковали натаскивать для своих забав охотничьих котов и ловчих птиц. Однако добром это не заканчивалось никогда. Инари слеп, но слухом обладает отменным.
Грэн подманил кобылу "зовом", приготовил недоуздок. Животное послушно потрусило к загородке. Это была толстобокая, славно отъевшаяся, лошадёнка в тёмную "гречку" рассыпанную по серебристой шкуре. Узкая морда выдавала в ней благородную кровь восточных пород. Кобыла, которая давным-давно привыкла к теневым слугам чародея, не стала шарахаться демона, хотя его сущность, без сомнения, почувствовала. Она покосилась на Махо с истинно женским любопытством, печально вздохнула, обошла по широкой дуге и потянулась к Грэну, требовательно вытянув бархатистые губы в ожидании неприменного угощения.
Пока Фэй скармливал кобыле уготованные запасы сахара и напяливал на неё недоуздок (а оказалось это делом муторным и неблагодарным: лошадь зажёвывала шёлковые рукава одежд, и стоило только накинуть ремешки на её голову - норовисто вскидывалась), тёмный заходился в раздражающем хихиканье за спиной мага.
-Ты забавен. - простонал он, когда чародей всё-таки взгромоздился верхом. Удивительно, но в седле Фэй держался с уверенным достоинством и осанкой, приличествующей выправке благородных. Хотя и ощущал себя ужасно жалким.
Волшебник натянул поводья, задавая кобыле направление. Та недовольно затанцевала под всадником, даже попыталась встать на дыбы. Но практики раньше у неё было не много, так что попытка провалилась. Второго раза Грэн не допустил сам, легко осадив животину таким отработанным и привычным, до скрежета зубовного, движением. Худшего орудия пытки, чем седло чародей для себя не знал. В своё время ему пришлось натерпеться уроков верховой езды сверх всякой разумной меры. Спину мигом сводило только от одних воспоминаний.
- Я не стану тебе предлагать ехать со мной. - Холодно бросил демону Грэн, поглядев сверху вниз на мальчишку.
- О! Не стоит заботы, господин чародей. - Радушно заулыбался Махо, обнажив все свои восемь сверкающих, точно наточенных, клыка. На хмурый взгляд поспешно пояснил, со скромным самодовольством:
- Я буду быстрей.
Когда тёмный утверждал, что будет быстрей, он не солгал, вопреки всем канонам суеверий.
Завидев мага ещё издали, Махо соизволил подняться, только когда они почти поравнялись. До этого демон просиживал штаны на отсыревшем и трухлявом стволе какого-то дерева, поваленного у обочины. От сего неприметного места до Западных ворот Ритейла оставалось рукой подать.
Грэн с усилием натянул поводья недоуздка, останавливая скачущую галопом лошадь. Серая значительно сбавила темп, потрусила, а затем и вовсе перешла на неспешный шаг.
- Долго же тебя носило. - Проворчал мальчишка. Под весело накрапывающим дождиком его волосы совсем измокли и липли к лицу. С носа капало. - Грешным делом, надеялся, что тебя Айо прибрал.
И кобыла и Фэй ответили ему очень-очень недобрыми взглядами. Бока лошади ежесекундно раздувались и опадали, распираемые тяжёлым дыханием, она встряхивала головой и фыркала от набегающей в ноздри воды и месила копытами дорожную грязь. За время скачки Фэй вымок и продрог. На реплику Махо даже не стал отвечать, только поджал белые, почти бескровные губы. И подал руку.
Надо отдать должное тёмному - уговаривать его не пришлось. Он с силой подтянулся, чуть не скинув самого мага, уселся позади и затих.
Таким образом в Ритейл они прибыли одновременно.
На стене мокли в дозоре городские стражники. Люди проводили путников тоскливыми взглядами и не стали препятствовать, не потянулись за арбалетами. Здоровенные, распахнутые настежь восточные ворота гостеприимно впустили Грэна. Нельзя сказать, что в городе было чище, чем на дороге. Вода смешиваясь с землёй мутными потоками журчала, находя себе путь меж камней мощёной булыжником улицы. Кое-где раскинулась почти речка, кое-где можно было пройти, только замочив подошвы. Гулко цокали копыта лошади, дополняя всеобщее уныние. Можно было подумать, что Ритейл обезлюдел. Промозглая погода разогнала большинство жителей по домам: кто-то тихо-мирно делал свою работу под крышей, кто-то тоскливо глядя в окно пережидал ненастье. Лишь одного человека встретил по Восточной улице волшебник. На крыльце своего дома, под надёжной зашитой широкого козырька, умиротворённо попивала горячий чай дряхлая старушка. Её колени были укрыты толстым шерстяным пледом, в руке держала она блюдце, на которое ставила после каждого глотка чашку. Отопьёт - поставит, посмотрит куда-то, в одной ей видимую точку. Отопьёт - поставит. Ветер перебирал убелённые сединой пряди.
- А как свежо сегодня, молодой человек, неправда ли? - Обратилась к Грэну эта очень пожилая женщина. И вздохнула, полной грудью набирая прохладный, влажный воздух. Пахло дождём и мокрым лесом.
- Да, пожалуй. - Ответил Грэн, внутренне холодея. Ливень? Чёрт с ним. Это только для оболочки. Куда страшнее оцепенение душевное. Люди живут стремительно и стареют почти незаметно, но быстро. А волшебники... волшебники живут долго. Очень долго. Настолько долго, что страх связать свои чувства с кем-то из смертных - страх циничный, подсознательный, почти осязаемый, но естественный, въедается в тело и кости до такой степени, что чародеи начинают бояться самого страха, его тени, отголоска. Это боязнь причинить себе боль.
С Восточной улицы волшебник направил кобылу на Фонтанную площадь. Домов здесь было много и весьма добротных, не то, что на окраинах. Гранит, известняк, черепичные крыши и фигурные, кованные решётки на окнах. Аккуратные клумбы с чёрной землёй и яркими, неизвестными Фэю цветами. Вот уж кому влага только в радость.
Каким-то непостижимым чутьём ощутив присутствие демона надрывно завопила издали кошка. Потом ещё одна. И ещё. Оглушительный, многоголосый, приветствующий на разные лады ор понёсся над киснущим в ливень Ритейлом. Этой оде кошачьей радости вторили острожные подвывания редких собак. Тоскливые, пронзительные, как по покойнику. Можно было различить визгливые взлаивания домашних собачек, басовитый вой сторожевых псов и печальные голоса простых дворняг.
Будучи человеком не шибко впечатлительный, даже Грэн передёрнулся, ощутив суеверный холодок, пронёсшийся по хребту к затылку. Кобыла же только уши навострила да пару раз всхрапнула, для порядка.
Цок-цок... Осталось не много. Лошадь зашла в очередной поворот и сразу же стало тесно. Создавалось впечатление, что стены домов стремились сомкнуться над головой.
В конце узкой улочки, которой и названия то не было, самозабвенно взвывали две дворняги сев точно под подоконником дома какого-то горожанина. Жильцам оставалось только посочувствовать.
- А ну заткнулись!
Из арки входа в палисадник, по которой поднималась гирлянда плетистых роз, выскочил, практически выкатился, мужичок с тапком на перевес. Замахнулся на псов.
Цок.
Воцарилась немая сцена. Горожанин и собаки смотрели на Грэна, Грэн и лошадь, соответственно, на них. Без устали барабанил дождь.
Быстро признав в хрупком, рыжем аквилане мага, мужчина поспешно и молча ретировался. Взвизгнула калитка.
Ещё быстрее, чем человек, исчезли с дороги и собаки. Только их и видели.
Атмосфера массовой истерии Фэя начинала нервировать. Она ещё не развернулась во всю свою пугающую, вероломную, мощь, но уже ощущалась всем позвоночником. Три недели - семь убийств. От злости на себя Грэн стиснул в пальцах пвдья. За те три дня, что прошли с момента вызова оказавшегося бесполезным, в сущности, Махо, чародей успел позабыть о проблеме Ритейла. Точнее, нет. Просто от усталости переживания отодвинулись на задний план, померкли, поблёкли, утратили краски. Перестали быть актуальны. Для него. А ведь за это могли заплатить жизнью люди. Или уже заплатили, потому что как знать, о чём молчит река?
В таких, более чем мрачных (благо, погода соответствовала) мыслях, Грэн насквозь проехал часть города, именуемую Новым Ритейлом. Понимая всю бесперспективность своего занятия грэнова лошадь печально, и всё менее охотно, плелась вперёд. Длинная улица перед ней приподнималась горбом, нестройные ряды домов смотрели занавешенными, маленькими окнами. Мощение здесь было особенно выщербленным и неровным, так что кобыла каждым шагом рисковала подвернуть ногу. Из сострадания к животному, а так же к себе, потому что вздрагивающее качание в седле стало невозможно выдерживать, чародей спешился. В след за ним Махо тоже легко соскользнул вниз. Демон отчего-то вёл себя подозрительно тихо.