Внезапно снег в городе почернел. Цепкий ветер пронизывал до самого паха. Она блуждала в лабиринтах незнакомого квартала, спотыкаясь о намертво вмёрзшие в асфальт колдобины, и упёрлась в колючую проволоку.
- Эй, постойте! - крикнула силуэту, возникшему из-за трубы. - Это у вас частный садик?
Но женщина, не замедлив шага, свернула за угол. "Глухая", - подумала Таня.
Медленно подползала машина с тонированными стёклами, словно крался хищник. Когда между ними оставалось метров десять, пробежал пацан, схватил за ремень сумку, дёрнул.
- Что, испугалась, тётка? - заорал и дал дёру. - Испугалась, да?... да?
Таня ринулась за ним, поскользнулась, упала, на чёрных колготках засияла бледной кожей дыра. Смеркалось.
- Да вотан он, - махнула палкой на ворота с охранником.
- Куда? - гаркнул из будки мордастый.
- На собеседование, - ответила Таня, выпрямив спину.
- У нас нет, - сказал мордастый.
- Открой! - застучала кулаками Таня. - Мне звонили. На четыре.
- Уже шесть, - мужик презрительно сплюнул окурок в щель.
- Что там? - окликнули с порога сурово.
- К вам? - спросил мордастый. - Пропустить?
- Ко мне?
Таня кивнула.
- Разве ж можно так, голуба? - забасила сестра в такт заведующей.
- Ну, так он велел придти в четыре, по объявлению! - сказала Таня. - И все документы взять: паспорт, трудовую, диплом... права... Но прав у меня нет, а то бы тоже взяла.
- И документы на квартиру принесли б? - вкрадчиво спросила заведующая.
- Если бы сказал, - кивнула Таня. - Да.
- Вы ненормальная, - заключила заведующая и потеряла к Тане интерес.
- Да за такую зарплату? Он же в объявлении двадцать пять обещал, зарплата хорошая! - упрямо возразила Таня.
- Он бы вас в подвал затащил, на цепь приковал и пользовал, - процедила няня, выплюнув компотную косточку. - Ни в одном саду нашего района мужчины не работают.
Вот так уже в который раз. Собиралась два часа, щёки напомидорила!
День второй
Звякнула Яна.
- Янка, прилепили на дверь "отключим газ", падлы.
- Хочешь подарок, Танька?
- Бесплатные подарки знаешь где?
- Я не гоню. Хочешь, старичка подарю? Ну, я тут соцработник, продукты принести, то, сё. У меня их сейчас перебор. Одного подарю, остальных мухоморов сама насобираешь. Мне ездить - бензин жечь, а тебе рядом. График свободный. Возьми для пробы. Покладистый дед, только глухой. Тут бабка одной квартиру подарила, представляешь, повезло дуре!
- Возить из-под него говно?
- Да нее, он ходячий, по квартире туды-сюды с ходунками. Но глухой по полной. С аппаратом еле-еле. Ори прямо в ухо, если что. Ключ от квартиры у соседа.
...
- Дед, ты ещё не помер? - крикнул дальнобойщик с порога.
Комната воняла мочой и "Шанель номер пять". Таня присмотрелась. Источник аромата, флакон "Красной Москвы", стоял на древнем комоде с вензелями и позолоченными ручками. Рядом фото повешенной партизанки, поздравительные открытки с праздником Победы. У кровати тумбочка, допотопный телефон "палец суй".
- Где Яна? - грозно спросил дед, наморщив заросшие брови.
- У неё семейные обстоятельства, - сказала Таня. Потом вдруг вспомнила, что дед глухой, наклонилась и прокричала в самое ухо:
- Яна больше не придёт! Я за неё.
Дед понял, кивнул.
- Как тебя звать, ангелочек? - сверкнул глазёнками из-под бровей.
- Таня, - прокричала Таня в самое ухо и заметила, что челюсти у деда не вставные, а самые настоящие, хоть и с коронками. Таня представила, что это мог бы быть её дедушка, которого она не знала. Покойная бабка прикололась, написала матери в метрике, отец: "Достоевский Фёдор Михайлович".
Дед отсчитал Тане денег на продукты и лекарства, и отобрал ключ у водилы.
Таня покрутила в руках письмо. Получатель: Женя Короленко. Нарисована бухта с причалом. Точь-в-точь Черногория. Проходила мимо почты, бросила в ящик.
День третий
Дед позвонил в два часа ночи. За окном тьма залила город.
- Ангелочек, я обкакался, - доложил дед.
"Блин",- подумала Таня.- " Янка стерва, сука!". Взяла такси. Заплатила свои.
Обосранный дед лежал в кровати. Таня стянула с него трусы.
- Не смотри на меня, не смотри! - заорал.
Когда водные процедуры закончились, дед сказал:
- Ангелочек, у меня во рту горчит.
- Так это вам надо полынь! - закричала в ухо деду Таня.- Я принесу.
- А где Яночка? - вдруг спросил дед.
- Яночку перевели в другой район!
Дед помолчал. Потом сказал:
- Посикай мне в кружку. От подагры помогает. Где Яночка? Яночка мне помогала.
- Яну перевели в другой район! - закричала в ухо Таня и ещё раз подумала, какая Янка сука. Хочет дед, чтобы она нассала ему в кружку? Ну и х... с ним.
- Меньше, чем за тыщу, ссать не буду.
- Спасибо, ангелочек, - взбодрился дед. - Возьми в комоде.
Таня открыла верхний ящик. Куча бабла придавила фото Ленина со Сталиным. Взяла две по пятьсот. Помедлила, взяла ещё тысячу за водные процедуры и такси.
Дед осушил кружку и повеселел.
- Ангелочек, - сказал он ласково. - Ещё одна просьба. Отнеси вот это.
И достал из нижнего ящика посылку, перевязанную шпагатом и заклеенную сургучом. Бандероль, судя по потёртому виду и штемпелям, уже побывала в дороге не один раз. На лицевой стороне значилось: "Получатель отсутствует". Получатель: Женя Короленко. Адрес отправителя под пятном растёкся, различалось только невнятно "Ад...".
- Нет, лично в руки. Лично! - строго сказал дед и насупился.
День четвёртый
- Евгений?
- Да.
- Вам посылка.
- Проходите на кухню.
В квартире синий кафель сверкнул сквозь щель в ванную под упавшим лучом. Над столом фотографии в рамках, теннисные корты. Вроде как этот, на голове шевелюра, а сейчас - лысый. Или бритый? Как из тюряги.
- Евгений?
- Да.
- Короленко?
- Петров.
- Мне нужен Короленко.
- Чем я хуже?
- А Короленко?
- Короленко больше нет.
- Типа в мире ином?
- Типа, да.
- Блин. И никакого адреса не осталось?
- Хорошая шутка, почтальон! А садитесь, чайку попьём. Могу и щи предложить.
Он занимался сексом с открытыми глазами. Зажал в руках лицо как клещ головешку и в упор смотрел. Ничего, она привыкнет, подстроится. Вдруг он протяжно застонал. Она задыхалась от смеха, с трудом сдерживаясь, а он всё стонал и стонал. В окно спальни смотрели поля с чёрным мартовским снегом, далеко-далеко, почти на горизонте, гудела трасса, за тёмным полем резала глаз вереница торговых центров над мрачной полосой земли. Таня заключила: "Его поколение безнадёжно робко в сексуальных фантазиях". Внезапно он сказал: "Так, надо дела поделать". Таня сунула посылку в мешок "Леруа Мерлен" и ушла. Дома бросила куда-то и забыла, куда.
...
- Отнесла посылку? - спросил дед.
- Нет, - сказала Таня. - Умерла твоя Короленко. Посылка дома, не знаю где. Потом найду.
- От-нес-ла! - разозлившись, Таня заорала в самое ухо.
- Видела Женю? - миролюбиво спросил дед и протянул пятьдесят рублей.
- Видела, - злорадно ответила Таня и взяла.
- Как твоя фамилия? - спросил дед.
- Прорватова.
- Дай-ка карандаш, я запишу. Я проверю, Прорватова, проверю, - дед снял слуховой аппарат, закрыл глаза и захрапел.
- Больше не поеду туда, дед. И разговаривать не о чем с ним, другие и "целую" говорят, и "любименькая", ну, какие-то слова, а этот Петров как столб прямолинейный. Как кий.
День пятый
Таня вставила ключ и толкнула дверь.
- Яна? - послышался из комнаты хриплый голос.
- Яну перевели в другой район! - крикнула Таня что есть мочи.
- Бардак, - сказал дед. - Я позвоню, потребую вернуть. Посылку отнесла? Была там?
- Да была я, была!
Дед снова протянул пятьдесят рублей, но вдруг отдёрнул руку.
- Почему мне телефон не отвечает? - спросил подозрительно, изменившись в лице. - Врёшь! Обманываешь меня, Прорватова? - откинулся на подушки, сердито помолчал и захрапел.
- Ездила вчера туда, дед. По телефону он мне сказал: "У тебя хороший аппетит". Вспомнил, как щи у него ела. Аписиться можно! Не хотелось обижать - вот и согласилась. А теперь, значит, не надо было соглашаться? Теперь никогда в жизни - ни щей, ни котлет.
- Купи мне курочку следующий раз, - пробормотал дед. - Не надо котлет. Грудку купи.
- Плоха мне, дед, - пожаловалась Таня. - Глаза не могу раскрыть, все опухли, в горло как деревяшку всадили. Звонил, промямлил что-то. Помочь не может, хоть котейкам наполнитель - денег у него нет. Ну и нафиг! Больше не сяду у него за стол никогда.
День шестой
- Ангелочек, - сказал дед в субботу, вкрадчиво улыбаясь. - Хочу попросить тебя об одном одолжении. Сходи в церковь и поставь свечу. Никому ничего не говори.
Таня вошла в церковь, купила свечку, зажгла. Люди целовали крест в полумраке и дыму. Тане тоже священник подставил руку с крестом - и она поцеловала, как все. У двери за столом сидела брюнетка в чёрных колготках, с синим маникюром.
- Поставьте подпись о запрете абортов.
Таня поставила, как все. Надо было ещё адрес указать. Тётка на днях хвасталась, что наделала столько абортов, что пальцев рук и ног не хватит, словно про пельмени. Может, и жизнь от этого у них такая, безденежная?
...
- Поставила? - спросил дед.
- Да! - прокричала в ухо Таня.
Дед удовлетворённо протянул пятьдесят рублей.
- Бандерольку-то отнесла? - вдруг снова спросил хитро.
- Что у вас там? Бриллианты? - спросила громко Таня.
- Так, пустяки, безделушки, - сморщился дед и отвернулся к стенке, задремал.
Слышно, как тикают часы над кроватью.
- Дед, не могу так! - сказала Таня. - Если мужчина - это страсть и дикое притяжение.
Дед спал, запрокинув голову и разинув старческий рот, ему было всё равно.
- Если я хочу - мне надо всё время видеть человека, наслаждаться прикосновением. А так... как я могу дать, если у меня к нему нет ничего? Что он получит, пустоту?
Дед равнодушно молчал. Тикали часы. Петров не предложил ей остаться на ночь, дурень.
- Да, - продолжала Таня. - Поэтому страсть в безразличие перерастает к ним.
У деда щёки гладко выбриты, без морщин. Меж бровей одна рассекала лоб. Ему был один хрен, что на душе у неё. Таня вздохнула и подумала: "Как же мужики могут пронзать своей грубостью сердце!".
- Я теперь понимаю, - пробормотала Таня, - почему он боится со мной в бильярд, теннис и боулинг играть. С годами остывает всё, так хоть наслаждался бы каждый день сейчас!
Вдруг дед победно сказал:
- Мне девяносто лет!
Влетела моль. У деда воз тряпья и валенки. Дед подкараулил и придавил её к стенке корявым пальцем. Таня поправила юбку, вздохнула и пожаловалась:
- Что-то так всё меня сдавило, дед, а тут ещё с этим его супом. Надо ж, щи его похлебала! На маршрутку сажает, всё в том же задроченном спортивном костюме, чмокнул и двадцать рублей суёт. Вот и вывернуло меня ночью: наревелась. Какие там к восьмому марта подарочки!
Засвистел чайник. Таня пошла выключить. На грязном полу у фиолетовой кучи ядовитых гранул покоилась усопшая мышь. Кругом ковры, пропитанные вековой пылью. Нет бы всё выкинуть, но дед категорически не разрешал ничего трогать. Таня поддала носком мышь в угол. Полюбуйся, дед, своим охотничьим трофеем! Опять накатила смертельная тоска. Она боялась разреветься. После тех двадцати грошей, чтобы не думать ни о чём, заскочила к тётке взять полынь. У тётки Таня глотнула чай и набрала: "Я хочу тебя". Он позвонил: "Меня, старого, больного, разбитого бильярдом ещё хотят? Нет, я уже не тот". Ей стало не по себе. "Всё на письки сводит, когда я о человеческих чувствах!".
Таня вошла в комнату, дед спал. Со стены на Таню смотрела злобная бабака. Мать?
- Он меня сильно задел, - сказала Таня, щёлкая каналы телевизора. - Всё. Он сам всё перечеркнул. Подписал приговор себе. Я ему не секс по вызову, пусть платит, сейчас мне деньги нужны, я приеду пару раз, чисто за большие бабки, лысого развеселить, а щи свои лаптем пусть сам хлебает.
Старик, кряхтя, перевернулся на другой бок: "Б...!". Загорланил пьяный голос в подъезде: "Запрыгайти хлопци конив...". Заголосила баба: "Ах, вот ты где, погань!". Снова всё затихло. Шумит вода в бачке ржавым Ниагарским водопадом.
- Ангелочек, ты ещё тут? - спросил дед, приоткрыв глаза.
День седьмой
Когда вошла, дед спал, отвернувшись к стенке. На кухне разгрузила сумки с продуктами. Мятый чек положила на комод, присела на диван.
- Дед, - сказала задумчиво Таня. - Я ему показала инстаграм, потом пару фоток, чтоб знал обо мне хоть что-то. Спрашиваю: "Почему никогда ничего не спрашиваешь обо мне, тебе похрену, или ты деликатен?" Он грит: " А может быть и то, и то?".
- Ты у меня кастрюлю трёхлитровую с кухни украла, - сказал ядовито дед. - Думала, не узнаю?
- Ну, поговорили, потом он ко мне эдак на кухне приклеился, мне немного необычно (он по возрасту для меня непривычен, дед, ну, взрословат, что ли, тело не такое уже, понимаешь), но я, если заведусь, то всё хорошо.
- Верни кастрюлю, - сказал дед. - Я на тебя в милицию напишу, хулиганка.
- Потом, дед, он мне начал показывать свои изобретения дурацкие, как он изобрёл хреновню железную, которая держит наконечник кия, как на балконе там крутит фигню какую-то тип тисков. Ну, я состряпала лицо, что я в восторге.
- Не нужна мне твоя кормежка, мне уход нужен, - сказал тоскливо дед.- Вошла - спроси, как чувствую: "Дедушка, как самочувствие?" и поцелуй в щёчку.
- Дед, я говорю, что пока ещё не привыкла,- продолжила Таня. - И тут он меня прерывает: "А вот этого не надо. Я - волк-одиночка". Ну, я ему: "Дык пожалуйста! Никто вас не неволит". Ну, что за люди! Что за мир! "Не привыкай", "я одиночка", "не хочу", - передразнила Таня. - А все хотят, чтоб им отсосали.
Дед крутил старый диск допотопного телефона.
- Алё, - сказал дед в телефон звенящим помолодевшим голосом. - Женя, здравствуй!
На противоположной стороне провода положили трубку, послышались короткие гудки.
День восьмой
Таня нашла бандероль за холодильником. Потянула верёвку - бандероль не поддавалась. Рванула сильнее. Бумага треснула, выпала пачка старых газетных вырезок, фотка, круглая картонная коробочка и два конверта. Таня выудила конверты скалкой. Открыла первый - и замерла от удивления. Рассмотрела содержимое другого - лицо приняло озадаченный вид. Возникла задача с двумя неизвестными. Таня пошла в ванную, сунула голову под кран, намылила мужским шампунем, смыла, вытерла волосы полотенцем насухо, села на диван, закурила, подумала и решительно набрала телефон деда.
- Дед, я тебя не бросила. Хотела пахать в салоне без остановки, заработать, но чую, сердце отказывается. Хозяйка сегодня продержала до десяти, пудру ногтевую считали. Хочет, чтоб я всё делала за день как за неделю.
- Как самочувствие, дед? Целую! - смачно чмокнула Таня мобильник.
День девятый
Рабочие латали выбоины. Замызганные машины скопились на проспекте и недовольно рычали, готовые рвануть со всей мочи, примять, раздавить, растереть об асфальт, озлобленные от долгого терпения. Водители гудели и матерились.
Дверь в квартиру деда была открыта. Таня вошла, щёлкнул замок.
- Что-то у меня во рту горчит, - заскрипел дед, услышав щелчок. - А где Яночка?
- Яночку перевели в другой район.
- А где Яночка?
- Далась тебе эта сука.
- Что-то у меня во рту горчит.
- Дед, это серьёзно.
- Плохо мне, вызови скорую.
- С утра чувствую себя ужасно, дед, дома из двух кранов кипяток шпарит.
Таня прилегла к старику на кровать.
- Вызови скорую, - прохрипел дед.
-Вчера расплакалась, дед. Видео про Черногорию смотрела. Так хочу туда, сил нет. Понимаешь, дед, мне важно увидеть восход в Черногории! Ему сказала, тип, давай махнём, а он мне, тип, да уже поздно, тип, жизнь на исходе, а ты, если хочешь, может, как-то попытаться. Ну, одна я, дед, как-то и сама разберусь, что мне пытаться.
- Вызови...
- Тише...тише, - сказала Таня и погладила его как родного по голове, отодвинула прядку, поцеловала в лоб и аккуратно прижала подушкой. Дед задёргался. Таня навалилась всем телом и почувствовала кайф: прошлась морской зыбью дрожь по телу. Дед, теряя сознание, захрипел. Таня отложила подушку в сторону, поправила тело и позвонила ноль три.
- Вы думаете, что делаете? - возмущённо спросил врач. - Он кончается, а вы нас отрываете от дел!
- Пусть он у вас кончается, - сказала Таня.- Это ваша работа.
Деда погрузили на носилки и увезли. Таня открыла ящик, освободила Ленина со Сталиным от денежного гнёта и прихватила семейный альбом.
День десятый
- Петров, у меня миллион, и ещё больше,- сказала Таня, услышав "алло". - Дедок подарил. Богатенький был. Миллион на мелкие расходы.
- Шутишь?
- Почти. У меня два приза: сберкнижка на лимон и документы на квартиру.
- Как?
- Из бандерольки. Помнишь бандерольку, дурашка? По-моему, мы с ним очень даже похожи. У нас глаза одинаковые. Уши, вроде, тоже. Кажется, это мой родненький родственник, скоро сама поверю. Подтвержу родство, типа я его внучатая племянница. Тётку в свидетели приведу, пусть рассказывает, как бабка трахалась с Фёдором Михалычем. Едем в Черногорию, Петров, без вопросов. Я залетела от тебя, Петров. Пора тебе заводить семью, Петров, начинать полноценную жизнь. Хочу родить тебе сына. И дочку. Двойню.
- Ну, ты даёшь, Прорватова! Не ожидал. Признаюсь, не ожидал. Скажи, это ты... его?
Таня выдержала паузу.
- Женишься - узнаешь.
День одиннадцатый
Таня проснулась от звонка в дверь.
- Откройте, полиция.
Подъехали к отделению. Её проводили на четвёртый этаж. Таня сидела в коридоре одна. Двери хлопали, ходили парни лет тридцати туда-сюда. Курили. Она решила ноги размять и пошла по коридору к окну. Снег почти весь растаял, превратившись в слякотные лужи. Здание городского цирка выходило сюда изнанкой, задним двором с облезлыми стенами и чудными изогнутыми конструкциями для фокусов. Таня разглядывала странные загогулины. Дверь в кабинет у окна приоткрылась, и она услышала, как переспросили:
- Кого расстрелял, женууу? и детей? Ни х... себе!
- Старший на соревнованиях был, а то бы и его грохнул, - добавил тихий голос.
- Что здесь стоите? - гаркнули вдруг за Таниной спиной. - Кто разрешил встать?
- Я в туалет...
- Быстро села на место! - резко сказал опер. - Тебя позовут.
...
- Вы знали Короленко? - спросил следователь.
- Нет, - сказала Таня. - Я думала, может, дочь. Дедушка письмо отправлял. Но Жени Короленко нет в живых. Старик говорил, с личной жизнью не сложилось.
- У покойного есть сын, - сказал следователь. - Обвиняет вас в убийстве.
- Какой сын?! - возмутилась Таня. - К нему ни разу никто не пришёл! Бедный старик был совсем заброшен. Видели бы вы его свинарник. Нет у него никакого сына.
- Вы ошибаетесь, - сказал следователь. - Евгений Короленко - по факту Евгений Петров, он и есть его сын. Я не обязан вам сообщать, поскольку это семейная тайна, связанная с другим расследованием. Была одна шумная история в нашем городе в прошлом веке. Но раз Петров направил заявление, я вынужден сообщить.
- Петров заявление написал? - растерялась Таня.
- Да, представьте себе, обвиняет вас в убийстве отца. Конечно, это сущая чепуха. Умереть в девяносто естественно, всем бы нам. Скончался в больнице. Синяков на теле не обнаружено. Кстати, как вы с ним познакомились?
- Моя подруга Яна... - начала Таня и подумала, какая всё-таки Янка сука.
День двенадцатый
Таня поднимает упавшие из бандероли вырезки и фотографию. На снимке аккуратист в пальто и шляпе на фоне братской могилы. Похож на Джеймса Бонда. Неужели это тот самый дед, которого она от говна отмывала? А похож! Точно, это он и есть, подписано на фото: "Детка, это я. Работай хорошо и уважай начальников. Будь чистеньким и аккуратным. Я прожил долгую жизнь. Мне есть, чем гордиться. Будь достоин".
Таня перешла к газетным вырезкам. В "Правде" писали, что гражданин Полюбин сорока лет "прикончил сорок женщин в чёрных колготках". "Оба-на!". Убийца смотрел на Таню с газетной фотографии. "Пи..ц!" - покосилась Таня на жуткую рожу.Девушек колготками задушил, вырвал ногти, тела расчленил и закопал. Поймал его тракторист Игумнов, ударник посевной. Полюбин получил вышку, Игумнов - медаль. Расстреляли паразита. Таня облегчённо вздохнула и подтянула колготки.
Убежал кофе, растеклась чёрная лужа. Таня вытерла плиту, глотнула кофе, кинула в мусор фотографию и газетную жуть. Осталась та дурацкая картонка, за холодильником. Таня подцепила её веником и потащила к себе. Это была пудра "Красная Москва". Таня нюхнула коробку. Ещё присутствовал сладковатый флёр. Теперь это антиквариат! Таня с любопытством оторвала пластырь, приоткрыла нарядную маковку - ахнула, вздрогнула - коробка выпала из рук. Пол усеяли обломки выдранных маленьких ногтей.
...
Таня вытирает с пола рвотные массы. Обломанные ногти впиваются в насадку мопа, усеивают, словно мерзкие насекомые. Таня отвинчивает насадку. Куда её деть? Сжечь? Она кладёт её в пакет. Выпивает залпом стакан водки и выходит с пакетом под колкий дождь, идёт через город с погасшими фонарями, через тьму домов с пустыми глазницами. Сыплет сверху ледяной дождь осколки, царапает лицо. Ночь, два бьют куранты. Таня протискивается в подъезд вместе с овчаркой. Сучара скалится на Таню, огрызается, рвётся со строгого ошейника.
Таня звонит Петрову в дверь, прижимает кнопку двумя большими пальцами, держит долго, навалившись всем телом. Звонок захлёбывается, дребезжит. Таня давит, пока не немеет рука. Нет! Таня бьет кулаками, ладонями, пинает, долбит грязной подошвой. Овчарка внезапно кидается на Таню сзади, рвёт злополучный пакет. Цок-цок-цок-цок !- разбегаются ногти по лестницам мерзкими маленькими тварями.
Соседи недовольны, грозят вызвать полицию.
- Да пошли вы все ....! - кричит Таня. - Все вы трупы!
Чёрные безжизненные окна, чёрный мёртвый дом.
День тринадцатый
На зоне Таня получила бумажное письмо. Есть ещё такие монстры, что пишут ручкой по бумаге, выводят буквы: "Прорватовой Т.Г.". Письмо от Петрова было кратким, но значимым. Он писал: "Спасибо, ангел. Сам не смог".
Таня вырвала из тетради клетчатый лист и взялась за карандаш. Рука заскользила мелкой россыпью: "Помнишь, Петров, как мы начали на кухне, пошли в спальню. Ты не торопился, очень серьёзно относился, что б я обязательно получила удовольствие. Я в таком состоянии из года в год больше и больше завожусь: я не вижу куда, что и как, я просто ощущаю, а тебе надо посмотреть, прощупать. Потом мы просто лежали, и я заметила уже третий раз, что ты не продлевал удовольствие, не нежился со мной, а сказал: "Так, пока день, надо дело сделать"".
Таня положила письмо в конверт, взяла ручку написать адрес, поискала, повертела письмо Петрова: упиралась гора белой шапкой в тучу, у подножия лицом на восток сидел лысый старик в балахоне и с длинной дудкой . Только значится на штемпеле: "Катманду". Таня сплюнула, смачно выругалась и швырнула письмо в форточку сквозь решётку. Ветер шквально рванул его в сторону и унёс "на деревню дедушке" вместе с ворохом почерневших ноябрьских листьев и парой смятых стаканов.