В кабинете была настольная электрическая лампа, однако Роджер предпочитал работать при свечах. Он взял спичку из коробка и с легким треском зажег ее. После письма Клэр он не мог поджигать спичку, не думая о пожаре, уничтожившим Большой дом. Боже, как он хотел быть там.
Пламя спички притухло, когда он поднес ее к фитилю, и полупрозрачный воск свечи на мгновение стал призрачно голубоватым, а затем засиял нормальным свечением. Он взглянул на Мэнди, с мурлыканьем игравшую со своей коллекцией мягких игрушек на диване. Она приняла ванну, и ее нужно было держать подальше от неприятностей, пока купался Джем. Не сводя с нее глаз, он сел за стол и открыл блокнот.
Он начал писать наполовину в шутку, второй же половиной была его борьба с парализующим страхом.
- Ты можешь научить детей не пересекать улицу в одиночку, - указала Бри. – И конечно можешь научить их держаться подальше от стоячих камней.
Он согласился, но с существенными мысленными оговорками. Да, можно промыть мозги маленьким детям, чтобы они не втыкали вилки в электрические розетки. Но что делать, когда они становятся подростками со всей этой зарождающейся тягой к самопознанию и неизведанному? Он слишком ярко помнил себя в эти годы. Скажите подростку не втыкать вилки в розетку, и он примется рыться в ящике со столовым серебром, как только вы отвернетесь. Может быть, с девочками иначе, но он сомневался в этом.
Он снова взглянул на Аманду, которая теперь лежала спине, задрав ноги, на них балансировал потрепанный медведь, и напевала «Frère Jacques»[1]. Мэнди была слишком мала, чтобы помнить их проход сквозь камни, но Джем помнит. Роджер понял это, когда мальчик проснулся от ночного кошмара с огромными ничего невидящими глазами и ничего не смог рассказать про сон. Слава богу, такое случалось не часто.
Сам он до сих пор покрывался холодным потом, как только вспоминал последний переход. Он прижал Джемми к груди и ступил … Боже, для этого не существовало названия, потому что основная часть человечества к счастью для себя не испытывала ничего подобного. Это ни с чем нельзя было сравнить.
Никакие органы чувств здесь не работали, и в то же время обладали такой гиперчувствительностью, что, казалось, ты умрешь прежде, чем все закончится. Воющая бездна, где звук пульсирует в вашем теле так, словно пытается расщепить его на клетки. Абсолютная слепота, но слепота смотрящего на солнце. И прикосновение … тел? Призраков? Невидимые тела, касающиеся словно крылья мотылька, или проходящие сквозь вас и со стуком сталкивающиеся с вашими костями. И постоянное ощущение крика.
Был ли запах? Он свел брови, пытаясь вспомнить. Да, черт побери, был. Довольно странный, но узнаваемый. Запах молний, озона.
«Сильно пахло озоном», - написал он, чувствуя облегчение от того, что хоть что-то там относится к нормальному миру.
Облегчение исчезло, как только он продолжил вспоминать.
Он чувствовал, что только его воля, его желание выжить держало их. Знание о том, чего следует ожидать, совсем не помогало. Все было по-другому, и много хуже, чем в его предыдущий переход.
Он знал, что не нужно глядеть на них. Призраки, вот кто они были. «Глядеть» - не то слово … не обращать внимания? И снова не находится подходящего слова. Он раздраженно вздохнул.
- Динь-дан-дон, - тихо подпел он припев. - Динь-дан-дон.
Он постучал ручкой по бумаге, раздумывая, затем покачал головой и склонился над листом, пытаясь осознать свой первый переход, когда он был в нескольких … моментах? дюймах? … на некой неизмеримо малой дистанции, что отделяла его от встречи с отцом … и от гибели.
«Я думаю, невозможно пересечь свою собственную линию жизни», - написал он медленно. И Бри, и Клэр, обе образованные женщины, уверяли его, что два объекта не могут существовать в одной точке пространства одновременно, будь эти объекты субатомными частицами, или слонами. Это верно, и это объясняет, почему нельзя существовать дважды в одном и том же периоде времени.
Он полагал, что именно этот феномен едва не убил его при его первой попытке. Он думал об отце, проходя сквозь камень, об отце, каким знал его Роджер. Конечно, в период его собственной жизни.
Он снова постучал ручкой по листу, но не смог себя заставить написать об этой встрече. Позже. Вместо этого он вернулся к наброскам в начале блокнота.
« Практическое руководство для путешественников во времени
I.Физические явления
1. Известные места (мировые линии?)
2. Генетическая наследственность
3. Смертность
4. Свойства и влияние драгоценных камней
5. Кровь?»
Он зачеркнул последний пункт, но заколебался, глядя на него. Обязан ли он рассказать все, что знал, во что верил или о чем подозревал? Клэр считала, что представление о том, что кровавая жертва необходима или полезна для перехода, является чепухой, языческим суеверием, не имеющим под собой реальной основы. Она может быть права; в конце концов, она была ученым. Но у него было неприятное воспоминание о той ночи, когда Джейлис Дункан прошла сквозь камни.
Длинные светлые волосы, развевающиеся в восходящем пламени, растрепанные локоны, на мгновение вырисовывающиеся на фоне стоящего камня. Тошнотворный запах бензина, смешивающийся с запахом жареного мяса, и обугленное полено, которое не было поленом, в центре круга. И Джейлис Дункан, которая ушла слишком далеко.
«В старых сказках это всегда двести лет», - сказала ему Клэр. Сказки о фейри, истории о людях, украденных ими, забранных сквозь камни под волшебные холмы. Это случилось двести лет назад. Так часто начинались эти сказки. Или люди возвращались домой спустя двести лет. Двести лет.
Клэр, Бри, он сам, каждый раз, когда они путешествовали во времени, промежуток составлял двести два года. Довольно близко к двумстам годам древних сказок. Но Джейлис Дункан ушла дальше.
С большой неохотой он снова написал «Кровь» и скобках «Огонь?» и больше ничего. Не сейчас, позже.
Для успокоения он взглянул на книжную полку, где лежало письмо, придавленное маленькой змейкой из вишневого дерева. «Мы живы …»
Внезапно ему захотелось взять деревянный ларец, вытащить другие письма, открыть их и прочитать. Любопытство, да, но и нечто большее – желание прикоснуться к ним. Клэр и Джейми, прижать доказательство их существования к лицу, к сердцу, уничтожить разделяющее их пространство и время.
Но он подавил импульс. Они решили … скорее, решила Бри, ведь это ее родители.
- Я не хочу прочитать их все сразу, - сказала она, перебирая содержимое ларца длинными пальцами. – Будто … если я прочту все письма, они … действительно уйдут.
Он понимал ее. Пока хотя бы одно письмо оставалось непрочитанным, они были живы. Несмотря на любознательность историка, он разделял ее чувство. Кроме того …
Родители Брианны писали эти письма не как дневниковые записи, предназначенные для какого-то смутно воображаемого потомства. Они были написаны с определенной и конкретной целью общения с Бри и с ним. Это означало, что они вполне могли содержать неподходящие вещи; оба его родственника имели талант к таким откровениям.
Все же он поднялся, взял письмо, развернул его и еще раз прочел постскриптум, просто чтобы убедиться, что ему не показалось.
Ему не показалось. Со словом «кровь», звенящим в его ушах, он сел. Итальянский джентльмен. Это Чарльз Стюарт, не мог быть кто-то другой. Христос. Некоторое время он смотрел в пространство рассеянным взглядом – Мэнди принялась петь «Jingle Bells»[3] – затем встряхнулся, перевернул лист и начал упорно писать.
«II. Мораль.
А. Убийство и насильственная смерть»
Естественно, он полагал убийство кого-либо, за исключением самозащиты, защиты других или во время военных действий, совершенно непростительным.
Он мгновение смотрел на написанное, пробормотал «Напыщенная задница», вырвал лист и смял его.
Игнорируя трели Мэнди «Gingle bells, Bamman smells, Wobin waid enegg!»[4], он взял блокнот и направился через холл в кабинет Брианны.
- Кто я такой, чтобы говорить о морали? – спросил он. Она подняла голову от листа с частями гидроэлектрической турбины с довольно рассеянным видом, показывающим, что она осознает, что к ней обращаются, но не может отвлечься от своей задачи, чтобы понять, кто и что говорит. Привычный к такому явлению он с умеренным нетерпением ждал, когда она сможет отвлечься от турбины и сфокусироваться на нем.
- … говорить? – спросила она, нахмурясь, затем моргнула, и ее взгляд прояснился. – Кому говорить?
- Само собой ясно, что ты должен говорить детям о морали, - заметила она резонно, - ведь ты их отец. Это твоя работа.
- Ох, - произнес он, несколько растерявшись. – Но … я сделал много чего, о чем не хочется говорить. – Кровь. Да, может быть, чтобы защитить кого-то. А может, нет.
Она приподняла густую рыжую бровь, глядя на него.
- Никогда не слышал о благочестивом лицемерии? Я думала, этому тебя научили в школе для священников, болтать о морали. Кстати, это же работа священника, не так ли?
Она смотрела на него голубыми глазами и ждала. Он сделал глубокий вдох. Доверить Бри, с усмешкой подумал он, подойти к слону и схватить его за хобот. С тех пор как они вернулись, она не сказала ни слова о его несостоявшемся посвящении или о том, что он собирается делать теперь со своим призванием. Ни слова за год в Америке, ни во время операции Мэнди, их решения переехать в Шотландию, месяцы ремонта после того, как они купили Лаллиброх … пока он не открыл дверь. Как только дверь открылась, она тут же вошла, сбила его с ног и поставила на его грудь ногу.
- Да, - сказал он ровным голосом. – Так и есть, - и уставился на нее.
- Окей, - она ласково улыбнулась ему. – Так в чем же проблема?
- Бри, - сказал он и почувствовал, как сердце скакнуло к изувеченному горлу. – Если бы я знал, я бы сказал тебе.
Она встала и положила руку на его локоть, но прежде чем кто-либо из них смог что-то сказать, в коридоре послышался топот босых маленьких ног, и от дверей кабинета Роджера раздался голос Джема: «Папа?»
- Здесь, парень, - крикнул он в ответ, но Брианна уже двигалась к двери. Последовав за ней, он обнаружил Джема в голубой пижаме супермена с торчащими пиками мокрых волос, который стоял возле его стола и с интересом рассматривал письмо.
- Что это? – спросил он.
- То это? – повторила за ним Мэнди, залезая на кресло, чтобы лучше видеть.
- Это письмо от вашего дедушки, - ответила Брианна, не смутившись. Она положила на письмо ладонь, закрыв большую часть написанного, и указала на последнюю строку. – Он целует вас. Видите?
Огромная улыбка осветила лицо Джема.
- Он сказал, что не забудет, - сказал он довольно.
- Чмоки, деда, - воскликнула Мэнди и, наклонившись в облаке черных кудрей, громко чмокнула письмо.
Разрываясь между испугом и смехом, Брианна схватила письмо и стерла с него слюну, но бумага, хотя и древняя, была крепкой.
- Ничего не испорчено, - сказала она и передала письмо Роджеру. – Так, какую историю мы читаем сегодня?
- Жи-вот-ных, - поправил Джем, наклонившись к лицу сестры. – Сказ-ки про жи-вот-ных.
- Окей, - весело согласилась она. – Я певая! – и помчалась к двери, преследуемая Джемом. Брианна задержалась на три секунды, во время которых схватила Роджера за уши, крепко поцеловала и последовала за детьми.
Чувствуя себя счастливее, он сел, прислушиваясь к шуму сверху, вызванному чисткой зубов и умыванием лиц. Затем вздохнул и положил блокнот в ящик стола. Времени много, подумал он. Пройдут годы, пока это может понадобиться. Годы и годы.
Аккуратно сложив письмо, он положил его на самую высокую полку книжного шкафа и подвинул деревянную змейку, чтобы охранять его. Потом загасил свечу и вышел присоединиться к своей семье.
«Постскриптум. Вижу, последнее слово остается за мной, редкое событие для мужчины, живущего в доме с восьмью женщинами. Мы собираемся оставить Ридж, как только позволит погода, и отправиться в Шотландию, забрать там мой печатный станок и вернуться с ним назад. Путешествие в эти времена слишком ненадежно, и я не могу сказать, когда – и если – появится возможность написать снова. (Также я не уверен, что вы вообще получите это письмо. Однако исхожу из необходимой веры, что получите.)
Я хочу рассказать вам о распоряжении собственностью итальянского джентльмена, которая находилась в доверительном управлении Камеронов. Я считаю неразумным держать это с собой и потому поместил в безопасное место. Джем знает это место. Если вам когда-нибудь понадобится это имущество, скажите ему, что его охраняет испанец. Но обязательно очистите его благословлением священника, ибо на нем кровь.
Иногда мне хочется видеть будущее, но гораздо чаще я благодарю бога, что не могу. Но я всегда буду видеть ваши лица. Поцелуйте детей за меня.
Ваш любящий отец, Д.Ф.»
Зубы детей вычищены, лица помыты, сами они поцелованы и уложены в кровати. Их родители вернулись в библиотеку к рюмке виски и письму.
- Итальянский джентльмен? – Брианна смотрела на Роджера, приподняв бровь так, что он немедленно вспомнил Джейми Фрейзера и невольно взглянул на письмо. – Он имел в виду …
- Чарльза Стюарта? Разумеется. Кого же еще?
Она взяла письмо и прочла постскриптум вероятно уже в двенадцатый раз.
- И если он имеет в виду Чарльза Стюарта, значит эта собственность …
- Он нашел золото. И Джем знает, где оно находится? – произнося последнюю фразу, Роджер не мог избежать вопросительного тона и посмотреть на потолок, над которым его дети вероятно уже спали в своих мультяшных пижамах.
Бри нахмурилась.
- Знает? Это не точно то, что написал папа … и если он знает … это страшно большой секрет, чтобы доверить его восьмилетнему мальчику.
- Верно.
Восьмилетний или нет, Джем умел отлично хранить секреты, подумал Роджер. Но Бри права, ее отец не взвалит ни на кого тяжесть такой опасной информации, не говоря уже о своем любимом внуке. Без веской на то причины, и его постскриптум ясно давал понять, что информация была предоставлена только для использования в случае крайней необходимости.
- Ты права. Джем ничего не знает о золоте, только об испанце, кем бы он ни оказался. Он не упоминал ничего похожего?
Она покачала головой. Затем внезапный порыв ветра, пахнущий дождем, раздул занавески, и Бри, торопливо поднявшись, принялась закрывать окна. Потом отправилась наверх, чтобы закрыть окна там, оставив Роджеру окна на первом этаже. Лаллиброх был большим домом с непривычно большим количеством окон. Дети несколько раз предпринимали попытки пересчитать их, но каждый раз получали разные числа.
Роджер полагал, что ему следует пойти и пересчитать их самому, таким образом поставив точку в этом вопросе, но не хотел. Дом, как большинство старых домов, имел ярко выраженную индивидуальность. Лаллиброх был гостеприимным, большим и изящным, скорее уютным, чем грандиозным, и в его стенах звучало эхо поколений. Но место, без сомнения, имело свои секреты. И сокрытие количества окон вполне соответствовало, как он полагал, игривости дома.
Окна в кухне, сейчас оснащенной холодильником, плитой «Ага» и современной сантехникой, но с древними гранитными столешницами, покрытыми пятнами, были закрыты, но тем не менее он их проверил. Свет в коридоре, ведущем к задней двери, был выключен, но он все равно мог видеть на полу решетку, через которую в дыру священника проникал воздух.
Его тесть некоторое время прятался в ней после восстания перед заточением в Ардсмуир. Роджер спускался туда ненадолго при покупке дома и вылез из маленькой затхлой ямы с полным пониманием, почему Джейми Фрейзер предпочел прятаться в глуши в отдаленных горах, где не было ограничений ни в каком направлении.
Годы скрывания, тюремного заточения … Джейми Фрейзер не был политической фигурой, и он как никто знал цену войны, какие бы цели она не преследовала. Время от времени Роджер видел, как его тесть потирал запястья, где следы от кандалов давно исчезли, но память об их тяжести осталась. У Роджера не было ни малейшего сомнения, что Джейми Фрейзер будет жить свободным или умрет. И внезапно ему до боли в костях захотелось оказаться там и воевать с тестем бок о бок.
Дождь начался. Он мог слышать его стук по шиферной крыше надворных построек, затем гул, когда он разошелся, окутывая дом туманом и водой.
- За нас … и наше потомство, - произнес он вслух, но не громко.
Это клятва мужчин, молчаливая, но полностью ими принимаемая. Ничего не имеет значения, лишь сохранение семьи, защита детей. И если цена за это – кровь, пот и душа, она будет заплачена.
- Oidche mhath[6], - произнес он, коротко кивнув н направление дыры священника. Спокойной ночи.
Он еще постоял в кухне, чувствуя объятия дома, его надежную защиту от бури. Кухня всегда была сердцем дома, подумал он и нашел тепло от плиты таким же уютным, как от огня в пустом сейчас очаге.
Он встретил Брианну у подножия лестницы уже в спальной одежде. Воздух в доме всегда был прохладным, а с дождем температура упала еще на несколько градусов. Однако на ней была тонкая ночная рубашка из белого хлопка, обманчиво невинная на вид, с продетой возле ворота маленькой красной ленточкой. Белая ткань охватывала ее груди, как облако горную вершину.
Он сказал ей об этом, и она рассмеялась и не стала сопротивляться, когда он обхватил ее груди. Соски твердые и круглые, как пляжная галька, ткнулись в его ладони.
- Наверх? – прошептала она и, наклонившись, провела кончиком языка по его нижней губе.
- Нет, - сказал он и твердо поцеловал ее. – На кухню. Мы еще не опробовали ее.
Он взял ее, наклонив на древнюю столешницу с ее странными пятнами, и ее тихие стоны раздавались в перерывах между ударами ветра и дождя по старым ставням. Почувствовав ее дрожь, он отпустил себя, колени его задрожали, и он упал на нее, вцепившись в ее плечи, ощущая запах шампуня от ее волос и гладкую прохладу гранита под своей щекой. Сердце его билось сильно и медленно, как огромный барабан.
Он был обнажен, и прилетевший откуда-то сквозняк заставил кожу на спине и ногах покрыться пупырышками. Брианна почувствовала его дрожь и повернула к нему лицо.
- Замерз? – спросила она шепотом. Сама она была горячей, как живой уголек, и больше всего на свете ему хотелось оказаться вместе с ней в кровати и переждать бурю в тепле.
- Я в порядке, - он наклонился и собрал свою одежду. – Идем в кровать.
Наверху дождь был слышен сильнее.
- «Животные шли вдвоем, - напевала Бри, пока они поднимались по лестнице, - кенгуру и слон …[7]
Роджер улыбнулся. Можно представить, что этот дом – ковчег в бушующем море, но внутри уютно. Двое, двое родителей, двое детей … может, когда-нибудь больше. Места много.
Когда лампа была потушена, и дождь стучал в ставни, Роджер задержался на грани сна, желая продлить момент счастья.
- Мы не станем спрашивать его, да? – прошептала сонным голосом Бри. – Джема.
- А? Нет. Конечно, нет. Нет необходимости.
Он ощутил укол любопытства. Кто такой испанец? Мысль о закопанном сокровище манила, но оно им было не нужно. Пока денег достаточно. И маловероятно, что золото все еще находится там, куда его спрятал Джейми.
Он также помнил последнюю фразу постскриптума.
«Очистите его благословлением священника, ибо на нем кровь». Слова растаяли, но перед его глазами стояли не золотые слитки, а гранитная столешница на кухне с темными пятнами, так глубоко въевшимися в нее, что не помогала самая энергичная чистка.
Но это не имело значения. Испанец, кто бы он ни был, мог охранять и дальше свое сокровище. Семья была в безопасности.
Примечания
1
«Братец Жак» - французская народная детская песенка 18 века.
3
«Колокольчики звенят», песня на слова Джеймса Пирпонта, написанная в 1857 г.
4
Пародия на «Gingle bells». Строки «jingle bells, batman smells, robin laid an egg» (Колокольчики звенят, бэтман пахнет, робин кладет яйцо) появились после выхода мультфильма про Бэтмана в 1966 г.
5
«Aminal Nursy Tales», сказки американского детского писателя Ричарда Скарри (5 июня 1919 – 30 апреля 1994) про приключения антропоморфных животных.