Уильяму очень хотелось поговорить с отцом. Не для того, уверял он себя, чтобы тот использовал свое влияние, конечно, нет. Ему просто был нужен практичный совет. Однако лорд Джон вернулся в Англию, и Уильям остался один.
Ну, не совсем один. В данный момент он командовал отрядом солдат, охранявшим таможенный контрольно-пропускной пункт на краю Лонг-Айленда. Он злобно шлепнул комара, усевшегося на его запястье, и на этот раз убил его. Хотел бы он также прихлопнуть Клэрвелла. Лейтенанта Эдварда Маркхэма, маркиза Клэрвелла, известного среди тесного круга, куда входил Уильям и еще пара близких друзей, как Нед без подбородка, или просто Оболтус, а также Педик.
Уильям почесал свою выступающую челюсть, заметил, что двое из его людей внезапно исчезли, и направился к фургону, который они осматривали, громко выкрикивая их имена.
Рядовой Уэлч выскочил из-за фургона, как черт из табакерки, испуганно вытирая рот. Уильям наклонился вперед, принюхался к его дыханию и сказал:
- Поборы? Где Лаунфель?
Тот оказался в фургоне, где заключал сделку с его владельцем на три бутылки контрабандного бренди, который этот джентльмен хотел незаконно ввезти. Уильям, угрюмо отмахиваясь от полчищ москитов-кровопийц, налетевших из ближайших болот, арестовал владельца, призвал троих солдат из своей команды и велел отвести контрабандиста, Уэлча и Лаунфеля к сержанту. Затем взял мушкет и встал посреди дороги со свирепым видом. Его поза бросала вызов любому, кто осмелился бы пройти мимо.
Иронично, но дорога, которая все утро была заполнена повозками, теперь пустовала, и у него было время повернуть свое плохое настроение в сторону Клэрвелла.
Наследник очень влиятельной фамилии и человек, состоящий с лордом Нортом в близких отношениях, оболтус Нед прибыл в Нью-Йорк за неделю до Уильяма и также был назначен в штаб Хау, где он с комфортом устроился, подлизываясь к генералу Хау и к капитану Пикерингу, главному адъютанту генерала. И если генерал, к своей чести, лишь помаргивал, уставившись на Педика, словно пытаясь вспомнить, кто он такой, черт возьми, то Пикеринг, весьма тщеславный человек, был более восприимчив к восторженному подхалимажу Неда.
В результате, Оболтус обычно получал лучшие задания, разъезжая с генералом в небольшие исследовательские экспедиции, присутствуя на его встречах с индейскими вождями и тому подобное, тогда как Уильяму и нескольким младшим офицерам оставалось лишь перекладывать бумажки и ждать у моря погоды. Настоящее бедствие после свободы и азарта его разведывательной миссии.
Он мог выдержать тяготы казарменной жизни и армейской бюрократии. Отец хорошо научил его необходимости сдерживаться в трудных обстоятельствах, противостоять скуке, уметь обращаться с болванами и использовать искусство ледяной вежливости, как оружие. Однако один из офицеров, не обладающий силой характера Уильяма, однажды сорвался и, больше не в силах выносить Неда, нарисовал карикатуру, на которой капитан Пикеринг со спущенными до щиколоток штанами поучал младших офицеров, в то время как из-за его задницы выглядывал ухмыляющийся Педик.
Уильяма не привлекала подобная диверсия, но его, смеющегося над карикатурой, увидел сам Нед и в редком порыве мужества ударил в нос. В возникшей в казарме младших офицеров драке было сломано некоторое количество мебели, и Уильям с капающей на рубашку кровью оказался на ковре перед капитаном Пикерингом. Оскорбительная картинка, как доказательство, лежала перед капитаном на столе.
Уильям, конечно, отрицал свое авторство, но отказался назвать художника. Он использовал искусство ледяной вежливости так успешно, что Пикеринг не отправил его в карцер, а лишь на Лонг-Айленд.
- Ублюдочный педераст, - пробормотал он, взглянув на приближающуюся молочницу с такой злобой, что она на мгновение замерла, а затем осторожно обошла, глядя на него выпученными глазами, словно он мог взорваться. Он оскалился на нее; она испуганно вскрикнула и бросилась прочь так быстро, что расплескала молоко из ведер, свисающих с коромысла на ее плече.
Он раскаялся, и ему захотелось догнать ее и извиниться. Но он не мог. По дороге к нему направлялись двое погонщиков, сопровождавших стадо свиней. Уильям взглянул на приближающуюся массу грязной, визжащей, пятнистой кабаньей плоти с разрезанными ушами и ловко вскочил на ведро, служившее ему командным пунктом. Погонщики весело махали ему, выкрикивая то ли приветствия, то ли оскорбления. Он вообще не был уверен, что они говорили по-английски, да и не стремился это выяснить.
Свинье прошли, оставив землю, перемешанную копытами и усеянную дерьмом. Уильям отмахнулся от кружащих вокруг головы москитов и подумал, что ему хватит. Он находился на Лонг-Айленде две недели, на тринадцать с половиной дней дольше, чем необходимо, но не столь долго, чтобы заставить его извиниться перед Оболтусом или капитаном.
- Подхалим, - пробормотал он.
У него была альтернатива, и чем дольше он находился среди москитов, тем более привлекательной она ему казалась.
Дорога от таможенного поста до штаб-квартиры была слишком долгой, чтобы ездить туда дважды в день. В результате его временно поселили у человека по имени Калпер и двух его сестер. Калпер был не очень доволен; его левый глаз начинал дергаться всякий раз, когда он видел Уильяма, но две пожилые дамы относились к нему хорошо, и он отвечал им тем же, принося им конфискованную ветчину или отрез батиста. Накануне вечером он пришел с куском хорошего бекона, и мисс Эбигейл Калпер шепотом сообщила, что к нему пришел посетитель.
- Курит во дворе, - сказала она, кивнув головой в чепце в сторону заднего двора. - Сестра не разрешила ему курить в доме.
Он ожидал найти кого-нибудь из своих друзей, приехавших составить ему компанию или, возможно, сообщить новость об официальном помиловании, которое вернет его из ссылки на Лонг-Айленд. Вместо этого он нашел капитана Ричардсона с трубкой в руке, задумчиво наблюдающего, как петух Калперов топчет курицу.
- Прелести пасторальной жизни, - заметил капитан, когда петух свалился на землю. Растрепанный петух, пошатываясь, вскочил на ноги и триумфально закукарекал, а курица встряхнула перья, приводя их в порядок, и принялась клевать зерно, как будто ничего не произошло. - Здесь очень тихо, не так ли?
- О, да, - ответил Уильям. – Ваш слуга, сэр.
Хотя в действительности тихо не было. Мисс Бьюла Калпер держала полдюжины коз, которые блеяли днем и ночью. В данный момент одна из этих тварей издала дикий хохот из загона, от чего капитан Ричардсон выронил кисет с табаком. К ней присоединились еще несколько коз со своим громким и насмешливым «ме-е!»
Уильям наклонился и поднял кисет, тактично держа лицо серьезным. Ричардсон проделал такой длинный путь на Лонг-Айленд не для того, чтобы просто потерять время.
- Христос, - пробормотал Ричардсон, бросив взгляд на коз. Он покачал головой и кивнул в сторону дороги.
- Не пройдетесь со мной, лейтенант?
Уильям с радостью согласился.
- Я немного слышал о вашем нынешнем положении, - Ричардсон улыбнулся. – Я могу поговорить с капитаном Пикерингом, если хотите.
- Вы очень добры, сэр, - сказал Уильям, - но боюсь, я не могу извиняться за то, что не делал.
Ричардсон отмахнулся трубкой.
- Пикеринг скор на расправу, но он не держит зла. Я поговорю с ним.
- Благодарю вас, сэр, - «И что же вы хотите взамен?»- подумал Уильям.
- Некто капитан Рэндалл-Айзекс, - небрежно начал Ричардсон, - в течение месяца отправляется в Канаду, где у него есть кое-какие военные дела. И там он, возможно, встретится с … неким человеком, который может предоставить армии ценную информацию. У меня есть основания полагать, что этот человек плохо владеет английским, а капитан Рэндалл-Айзекс, увы, не владеет французским. Попутчик, свободно говорящий на этом языке, может быть … полезен.
Уильям кивнул, но не стал задавать вопросов. Для этого достаточно времени, если он решится на предложение Ричардсона.
На обратном пути они обменялись общими фразами, после чего Ричардсон вежливо отклонил приглашение мисс Бьюлы поужинать и удалился, повторив обещание поговорить с капитаном Пикерингом.
Должен ли он принять эту комиссию, задавался вопросом Уильям позже, слушая грубый храп Абеля Калпера внизу. Была полная луна, и хотя на чердаке не было окон, он чувствовал ее притяжение; он никогда не мог спать при полной луне.
Должен ли он остаться в Нью-Йорке, ожидая улучшения своего положения, или, по крайней мере, дождаться каких-либо действий? Или бросить все и принять поручение Ричардсона?
Его отец, несомненно, посоветовал бы первый образ действий. Лучший шанс для офицера продвинуться по службе и добиться известности заключался в том, чтобы отличиться в бою, а не в темной и несколько сомнительной сфере разведки. Тем не менее … рутина и армейские ограничения раздражали его после нескольких недель свободы. И он мог быть полезен, он знал.
Что может изменить один лейтенант, на которого давит авторитет вышестоящих чинов, даже если он и получил в командование несколько собственных рот. Он все равно обязан выполнять приказы, ему никогда не будет позволено действовать согласно своему собственному суждению … Он усмехнулся, глядя на стропила, смутно видневшиеся над головой, думая о том, что дядя Хэл мог бы сказать о суждениях младших офицеров.
Но дядя Хэл был гораздо больше, чем просто кадровый военный; он горячо заботился о своем полку: его благополучии, его чести, о людях под его командованием. В действительности Уильям как-то не думал о своей карьере в армии. Американская кампания продлится недолго; что дальше?
Он был богат или будет, когда достигнет совершеннолетия, а это не за горами, хотя казалось, что это одно из тех полотен, которые любил его отец, с невозможной перспективой, исчезающей в бесконечности. Но когда у него будут деньги, он может купить себе комиссию получше, где бы ни пожелал, например, мог стать капитаном улан … Неважно, совершит ли он что-нибудь, чтобы отличиться в Нью-Йорке.
Его отец – сейчас Уильям мог даже слышать его голос и спрятал голову под подушку, чтобы заглушить его – сказал бы ему, что репутация часто зависит от мельчайших действий, что ежедневные решения в соответствии с честью и ответственностью формируют ее, а не драма героических сражений. Уильям не был заинтересован в мелких ежедневных действиях.
Однако под подушкой было слишком душно, и он сбросил ее на пол с раздраженным рыком.
- Нет, - сказал он лорду Джону. – Я еду в Канаду, - и растянулся на влажной смятой постели, закрыв глаза и уши от мудрых советов.
Неделю спустя ночи стали достаточно прохладными, чтобы он радовался очагу мисс Бьюлы и ее жареным устрицам, и, слава богу, достаточно холодными, чтобы отпугнуть проклятых москитов. Хотя дни все еще оставались жаркими, и Уильям почти обрадовался, когда его отряду приказали прочесать берег в поисках предполагаемого тайного склада контрабандистов, о котором разузнал капитан Хэнкс.
- Тайный склад с чем? – спросил Перкинс, как обычно приоткрыв рот.
- С лобстерами, - ответил Уильям шутливо, но заметив недоуменный вид Перкинса, сказал. - Не знаю, но ты увидишь сам, если найдешь. Однако не пей то, что обнаружишь, а найди меня.
Контрабандисты доставляли на Лонг-Айленд почти все, но вероятность того, что в тайнике находится постельное белье или ящики с голландскими тарелками, была мала. Может быть, бренди, может быть, эль, но почти наверняка что-то спиртное; алкоголь, безусловно, был самой прибыльной контрабандой. Уильям разделил мужчин на пары и отправил их на поиски. Когда они отошли на приличное расстояние, он глубоко вздохнул и прислонился к дереву.
Деревья, росшие здесь у берега, были низенькими искривленными соснами, но морской ветер приятно порхал среди их иголок, навевая успокаивающий шелест в его уши. Он снова вздохнул, на этот раз от удовольствия, вспомнив, как сильно он любит одиночество, которого у него за последний месяц совсем не было. Однако, если он примет предложение Ричардсона … Ну, разумеется, есть еще Рэндалл-Айзекс, но все же … недели в дороге, свободные от армейских ограничений долга и рутины. Тишина, в которой можно думать. И больше никаких Перкинсов!
Он лениво размышлял, сможет ли он прокрасться в казарму младших офицеров и отметелить Оболтуса до полусмерти, прежде чем исчезнет в глуши, как краснокожий индеец. Будет ли необходимо нанести маскировку на лицо? Нет, если он дождется темноты, решил он. Нед может подозревать, но не сможет ничего доказать, если не увидит лицо Уильяма. Но не будет ли трусливо напасть на Неда, пока тот спит? Ну, с этим все в порядке; он обольет Оболтуса содержимым ночного горшка, чтобы разбудить перед тем, как побьет его.
В нескольких дюймах над его головой пронеслась крачка, вырвав его из приятных размышлений. Он дернулся, в свою очередь напугав птицу, которая издала возмущенный крик, обнаружив, что он все-таки несъедобен, и улетела к морю. Он подобрал сосновую шишку и швырнул ее в птицу, промахнувшись едва ли не на милю, но не расстроился. Сегодня же вечером он пошлет записку Ричардсону с согласием. Мысль об этом заставила его сердце биться чаще, и его наполнило чувство возбуждения, жизнерадостного, как парящая в воздухе крачка.
Он отряхнул песок с рук, вытерев их о штаны, затем напрягся, увидев движение на воде. Прямо у берега лавировал шлюп. Приглядевшись, он расслабился, узнав этого негодяя Роджерса.
- Что же ты ищешь, хотел бы я знать? - пробормотал он. Он вышел на край берега и встал, подбоченившись, среди песчаного тростника, позволяя увидеть свою униформу на тот случай, если Роджерс каким-то образом не заметил людей Уильяма, растянувшихся по всему берегу. Красноватые точки ползали по песчаным дюнам и издалека напоминали клопов. Если Роджерс слышал о тайнике контрабандистов, Уильям хотел убедиться, что он знает, что солдаты Уильяма имеют право находиться здесь.
Роберт Роджерс был сомнительной личностью, который за несколько месяцев до этого проник в Нью-Йорк и каким-то образом выманил у генерала Хау майорское звание, а у его брата, адмирала – шлюп. Заявлял, что он индейский воин, и любил наряжаться индейцем. Однако действовал весьма эффективно, набрал достаточно людей, чтобы сформировать десять рот рейнджеров, нарядил их в опрятную форму, но продолжал рыскать по побережью на своем шлюпе с небольшой группой людей столь же сомнительного вида, как и он сам, в поисках рекрутов, шпионов, контрабандистов и – Уильям был уверен – всего, что плохо лежит.
Шлюп подошел немного ближе, и он увидел на палубе Роджерса, загорелого мужчину около пятидесяти лет потрепанного вида со шрамами и нахмуренным лбом. Однако, заметив Уильяма, он добродушно помахал ему рукой. Уильям вежливо поднял руку в ответ; если его люди что-нибудь найдут, Роджерс может ему понадобиться, чтобы отвезти добычу в Нью-Йорк. Охрана нужна, чтобы она не исчезла по дороге.
О Роджерсе ходило множество историй, некоторые из которых рассказал сам Роджерс. Но насколько Уильям знал, этого человека совершенно характеризовало то, что однажды он попытался примазаться к генералу Вашингтону, который не только отказался принять его, но и приказал вышвырнуть из лагеря континентальной армии, запретив впредь там появляться. Уильям счел это свидетельством здравого смысла со стороны вирджинца.
И что теперь? Шлюп убрал паруса и спустил на воду маленькую лодку. Роджерс греб сам. Уильям сразу же насторожился. Тем не менее, он вошел в воду и схватился за планшир, помогая Роджерсу вытащить лодку на песок.
- Рад встрече, лейтенант! - Роджерс ухмыльнулся ему щербатой, но самоуверенной улыбкой. Уильям кратко и официально отсалютовал ему.
- Майор.
- Твои парни, случайно, не ищут тайник с французским вином?
Черт, он уже знает.
- Мы получили сообщение об активности контрабандистов поблизости, - сухо сказал Уильям, - и проверяем.
- Разумеется, - дружелюбно согласился Роджерс. – Помочь немного? Попытайтесь в другой стороне … - Он повернулся, указывая подбородком на скопление ветхих рыбацких лачуг на некотором расстоянии. – Вино …
- Мы смотрели, - прервал его Уильям.
- Оно закопано в песках за лачугами, - закончил Роджерс, проигнорировав его вмешательство.
- Премного обязан, майор, - сказал Уильям со всей сердечностью, которую смог изобразить.
- Видел двух парней, которые копались там вчера вечером, - пояснил Роджерс. – Но не думаю, что они успели его забрать.
- Вижу, вы присматриваете за этим участком берега, - заметил Уильям. – Что-то ищете здесь? Сэр, - добавил он.
Роджерс улыбнулся.
- Поскольку вы спросили, сэр, да. Здесь шатается какой-то парень, задавая весьма подозрительные вопросы, и я бы очень хотел поговорить с ним. Если ваши солдаты заметят его …
- Разумеется, сэр. Вы знаете его имя или описание внешности?
- И то, и другое, - ответил Роджерс. – Высокий парень со шрамами на лице от порохового взрыва. Вы узнаете его, как только увидите. Мятежник из семьи мятежников из Коннектикута. Его имя Хейл.
Уильяма ощутил укол беспокойства.
- Ага, вы его видели? – спокойно спросил Роджерс, но взгляд его темных глаз стал острым. Уильям ощутил раздражение от того, что его лицо так легко читается, но наклонил голову.
- Он прошел таможенный пост вчера. Очень разговорчивый парень, - добавил он, стараясь припомнить подробности об этом человеке. Он заметил шрамы: поблекшие рубцы, испещрившие щеки и лоб мужчины. - Нервный; он весь вспотел и голос у него дрожал. Рядовой, остановивший его, подумал, что он припрятал табак или еще что-то, и заставил вывернуть карманы, но никакой контрабанды у него не было. - Уильям прикрыл глаза, нахмурившись в попытке вспомнить. - У него были документы … Я их видел. - Конечно, он их видел, но не имел возможности осмотреть, так как занимался торговцем, привезшим телегу с сыром, предназначенным по его словам для английской лавки. К тому времени, как он закончил с ним, мужчину уже отпустили.
- Солдат, который разговаривал с ним … - Роджерс смотрел на беспорядочно рыскавших солдат. – Кто это?
- Рядовой Хадсон. Если хотите, я позову его, - предложил Уильям, – но не уверен, что он сможет что-то сказать о документах. Он не умеет читать.
Слегка раздосадованный Роджерс все же кивнул Уильяму, позвать рядового. Призванный Халсон подтвердил слова Уильяма, но не смог ничего вспомнить относительно бумаг, кроме того что на одном листе были написаны какие-то цифры.
- И какой-то рисунок, - добавил он. - Но боюсь, не заметил какой, сэр.
- Цифры? Хорошо, хорошо, - сказал Рожерс, потирая руки. – А он не сказал, куда направляется?
- К другу возле Флашинга, - Хадсон был уважителен, но на рейнджера смотрел с удивлением. Роджерс был босиком в потрепанных льняных штанах и короткой безрукавке из ондатры. – Я не спросил имя его друга, сэр. Не подумал, что это важно.
- Ох, рядовой, я сомневаюсь, что этот друг вообще существует, - хихикнул Роджер, обрадованный информацией. Он уставился на далекие дюны, прищурив глаза, как будто хотел рассмотреть среди них шпиона, затем медленно кивнул головой, прощаясь.
- Очень хорошо, - произнес он тихо, словно про себя, и повернулся уходить, но был остановлен словами Уильяма.
- Моя благодарность за информацию относительно тайника контрабандистов, сэр.
Перкинс, присматривающий за раскопками, пока Уильям и Роджерс допрашивали Хадсона, теперь вел группу солдат, которые катили вниз по дюнам несколько бочонков. Один из бочонков, наткнувшись на что-то твердое в песке, подскочил и быстро покатился вниз, преследуемый кричащими солдатами.
Уильям слегка поморщился, увидев это. Если вино выживет во время такой экспедиции, его нельзя будет пить недели две. Не то что бы это помешало кому-нибудь попробовать.
- Прошу вашего разрешения доставить захваченную контрабанду на шлюп для транспортировки, - обратился он официально к Роджерсу. – Конечно, я лично буду сопровождать груз.
- Конечно, - Роджерс, казалось, был позабавлен, но согласился. Он почесал нос, раздумывая. – Мы не сможем отплыть до завтра. Хотите, присоединиться к нам сегодня вечером? Вы можете быть полезным, так как видели того парня.
Сердце Уильяма дрогнуло от восторга. Жаркое мисс Бьюлы померкло перед перспективой охоты на опасного шпиона. И это хорошо отразиться на его репутации, пусть даже ему придется связаться с майором Роджером.
- Я буду весьма рад оказать вам любую помощь, сэр!
Роджерс ухмыльнулся и окинул его взглядом с головы до ног.
- Хорошо, но вы не можете шпионить в таком виде, лейтенант. Поднимемся на борт и найдем вам более подходящую одежду.
Уильям оказался на шесть дюймов выше, чем самый высокий член команды Роджерса, и потому оказался одетым совершенно несуразно. Рубашка из грубого полотна была надета навыпуск из-за необходимости скрыть тот факт, что верхние пуговицы ширинки не застегивались. Холщовые бриджи натянулись с трудом и грозили выхолостить его, если он сделает какое-нибудь резкое движение. Уильям также предпочел в подражание Роджерсу ходить босиком, а не страдать от унижения в коротких полосатых чулках, которые оставляли его колени и четыре дюйма волосатых голеней открытыми.
Шлюп отплыл во Флашинг, где Роджерс, Уильям и четверо мужчин были высажены на берег. Здесь в задней комнате купеческой лавки на главной улице деревни Роджерс держал неофициальный рекрутский пункт. Он на некоторое время исчез в этом заведении и вернулся с удовлетворительной новостью, что Хейла во Флашинге не видели и поэтому он, скорее всего, остановился в одной из двух таверн Элмсфорда, в двух-трех милях от деревни.
Мужчины, разумеется, отправились в том же направлении, из предосторожности разделившись на более мелкие группы, так что Уильям шел вместе с Роджерсом, накинув на плечи из-за вечерней прохлады рваный плед. Он специально не побрился, и ему казалось, что он выглядит подходящим компаньоном для рейнджера, который к своему костюму добавил широкополую шляпу с воткнутой за тулью засушенной летучей рыбой.
- Мы изображаем торговцев устрицами или возчиков? - поинтересовался Уильям. Роджерс весело хмыкнул и покачал головой.
- Вы не сойдете ни за того, ни за другого, если кто-нибудь услышит, как вы говорите. Нет, держите рот на замке, если только не захотите чего-нибудь съесть. Мы с парнями управимся с делом сами. Вам нужно только кивнуть, если заметите Хейла.
Ветер, дующий с берега, гнал к ним запах холодных болот, приправленный намеком на дым из трубы. Жилья не было видно, и унылый пейзаж вокруг был пустынным. Однако прохладная песчаная грязь дороги успокаивала его босые ноги, и он совсем не находил унылое окружение угнетающим. Он нетерпеливо предвкушал то, что ожидало их впереди.
Роджерс по большей части молчал и шел, опустив голову навстречу холодному ветерку. Однако через некоторое время он небрежно произнес:
- Я привозил капитана Ричардсона из Нью-Йорка. И обратно.
Уильям на мгновение подумал сказать: «Капитана Ричардсона?» тоном вежливого недоумения, но вовремя понял, что это не пройдет.
- Да? – сказал он вместо этого и продолжил молча идти.
- А вы скрытный малый, не так ли? Вероятно, он правильно вас выбрал.
- Он сказал вам, что выбрал меня … для чего-то?
- Молодец. Ничего не делайте бесплатно, но иногда стоит немного подмазать колеса. Нет, Ричардсон – птица стрелянная, он ни слова не сказал о вас. Но я знаю, кто он и чем занимается. И я знаю, где я его оставил. Он приехал не в гости к Калперам, я гарантирую.
Уильям произвел звук неопределенного интереса. Ясно, что Роджерс хотел что-то сказать. Пусть тогда говорит.
- Сколько вам лет, молодой человек?
- Девятнадцать, - ответил Уильям с раздражением. – И что?
Роджерс пожал плечами; его силуэт был лишь только одной из теней в собирающейся тьме.
- Достаточно взрослый, чтобы рисковать своей шеей осознанно. Но вам следует подумать дважды, прежде чем сказать «да» на предложение Ричардсона.
- Предполагая, что он что-либо предложил … и все-таки, почему?
Роджер подтолкнул его в спину, понуждая двигаться.
- Вы сами скоро увидите. Идемте.
Теплый дымный свет таверны и запах еды окружили Уильяма. По дороге он не чувствовал ни холода, ни темноты, ни голода; все его мысли были сосредоточены на предстоящем приключении. Теперь же он сделал длинный вдох, наполненный ароматом свежего хлеба и жареного цыпленка, и почувствовал себя трупом, только что поднятым из могилы и возвращенным к полной жизни в день Воскрешения.
Однако следующий вздох застрял у него в горле, сердце сжалось, а кровь быстрее побежала по жилам. Роджерс рядом с ним предостерегающе хмыкнул и небрежно оглядел комнату, направляясь к столу.
Этот человек, шпион, сидел у огня, ел курицу и болтал с парочкой фермеров. Большинство мужчин в таверне взглянули на дверь, когда появились новички – многие из них моргнули при виде Уильяма – но шпион, поглощенный едой и разговором, даже не поднял глаз.
Уильям почти не обратил внимания на этого человека при первой встрече, но узнал бы, увидев снова. Он был не так высок, как Уильям, но на несколько дюймов выше среднего роста, имел привлекательную внешность со светлыми льняными волосами и высоким лбом. На лице виднелись шрамы от взрыва пороха, о которых упоминал Роджерс. Его круглая широкополая шляпа лежала на столе рядом с его тарелкой, коричневая одежда была простой.
Одет не в форму … Уильям сглотнул и не совсем от голода и запаха еды.
Роджер уселся за соседний стол и указал Уильяму на стул напротив, вопросительно приподняв брови. Уильям молча кивнул, но больше не смотрел в сторону Хейла.
Хозяин принес им еду и пиво, и Уильям принялся есть, радуясь, что не должен поддерживать разговор. Сам Хейл был расслаблен и разговорчив, рассказывая своим сотрапезникам, что он голландский учитель из Нью-Йорка.
- Но условия там трудные, - сказал он, покачав головой, - и большинство моих учеников уехали с семьями в Коннектикут или Нью-Джерси. Полагаю, здесь условия не лучше, если не хуже.
Один из мужчин только крякнул, а другой издал раздраженный звук.
- Можно сказать и так. Эти красномундирники хватают все, что плохо лежит. Тори, виг или мятежник, все равно для этих жадных ублюдков. Стоит только сказать слово против, так сразу собьют с ног или в тюрьму потащат. Вот на прошлой неделе меня на таможне остановил здоровенный хам, так он забрал весь мой яблочный сидр и проклятую повозку в придачу. Он …
Уильям подавился хлебом, но не осмеливался кашлять. Христос, он не узнал этого мужчину – тот сидел спиной к нему – но яблочный сидр он помнил. Здоровенный хам?
Он потянулся за пивом и глотнул, пытаясь протолкнуть кусок хлеба; это не помогло, и он тихо закашлялся, чувствуя, как его лицо багровеет. Роджерс встревоженно нахмурился. Уильям едва заметным жестом указал на фермера с сидром, ударил себя в грудь и, встав, как можно тише вышел из зала. Его маскировка, какой бы превосходной она ни была, никоим образом не могла скрыть присущий ему высоченный рост, и если этот человек признает в нем британского солдата, все предприятие провалится.
Ему удалось не кашлять, пока он не оказался в безопасности снаружи, где он так долго кашлял, что ему показалось, что его желудок вот-вот вывалится изо рта. Наконец он все же остановился и прислонился к стене таверны, делая долгие, прерывистые вдохи. Он хотел, чтобы у него хватило присутствия духа взять с собой пива вместо куриной ножки, которую он держал в руке.
По дороге прошли последние люди Роджерса и, бросив недоуменный взгляд на Уильяма, вошли внутрь. Он вытер рот тыльной стороной ладони и стал красться вдоль стены таверны, пока не добрался до окна.
Новоприбывшие заняли места рядом со столом Хейла. Встав сбоку от окна, чтобы его не заметили, он увидел, что Роджерс вмешался в разговор с Хейлом и двумя фермерами и, казалось, рассказывал им анекдот. Мужчина с яблочным сидром улюлюкал и стучал кулаком по столу; Хейл пытался усмехаться, но выглядел откровенно смущенным; шутка, должно быть, была нескромной.
Роджерс откинулся назад, широким небрежным жестом указав на стол, и сказал что-то, на что они кивнули и пробормотали согласие. Затем он наклонился вперед, намереваясь что-то спросить у Хейла.
Сквозь шум в таверне и свист холодного ветра в ушах Уильям улавливал лишь обрывки разговора. Насколько он мог понять, Роджерс выдавал себя за мятежника, его люди согласно кивали из-за своих столов, вовлекая в разговор Хейла. Тот выглядел сосредоточенным, взволнованным и очень серьезным. Он вполне мог быть школьным учителем, подумал Уильям, хотя Роджерс говорил, что он являлся капитаном континентальной армии. Уильям покачал головой; Хейл не выглядел воином.
В то же время он не был похож и на шпиона. Он был заметен своей довольно красивой внешностью, лицом со шрамами от пороха … и ростом.
Уильям почувствовал небольшой холодный комок внизу живота. Христос. Не это ли имел в виду Роджерс? Предупреждая Уильяма насчет поручений капитана Ричардсона и говоря, что сегодня вечером он сам все увидит?
Уильям вполне привык как к своему росту, так и к невольной реакции людей на него; ему очень нравилось, когда на него так смотрели. Но во время первого поручения капитана Ричардсона ему ни на мгновение не пришло в голову, что люди могут запомнить его из-за его роста, и что они могут описать его с величайшей легкостью. «Здоровенный хам» не являлось комплиментом, но довольно точным описанием.
С чувством недоверия он услышал, как Хейл не только раскрыл свое имя и симпатии к повстанцам, но и признался, что наблюдает здесь за британскими войсками. Затем с энтузиазмом спросил, не замечали мужчины поблизости солдат в красных мундирах?
Уильям был так потрясен таким безрассудством, что открыто уставился в окно и увидел, как Роджерс с преувеличенной осторожностью оглядел комнату, прежде чем наклониться и похлопать Хейла по руке.
- Да, сэр, я видел, действительно видел, но вы должны быть более осторожны с тем, что говорите в общественном месте. Да кто угодно может вас услышать!
- Пфу-у, - произнес Хейл, смеясь. - Я здесь среди друзей. Разве мы все не выпили только что за генерала Вашингтона и поражение короля? – Немного протрезвев, но не потеряв энтузиазма, он отодвинул шляпу и помахал хозяину, чтобы тот принес еще пива. - Выпейте еще, сэр, и расскажите, что вы видели.
Внезапно у Уильяма возникло непреодолимое желание крикнуть: «Заткнись, дурачок!» или бросить чем-нибудь в Хейла. Но было слишком поздно, даже если бы он действительно сделал это. Куриная ножка все еще была у него в руке; заметив это, он бросил ее. Его желудок скрутило узлом, в горле чувствовался тошнотворный привкус, хотя кровь все еще кипела от волнения.
Хейл делал все более опасные для себя признания под восторженные поощрения и патриотические выкрики людей Роджерса, которые, как он должен был признать, превосходно играли свои роли. Как долго Роджерс позволит этому продолжаться? Возьмут ли его здесь в таверне? Вероятно, нет. Некоторые из присутствующих, несомненно, сочувствовали мятежникам и могли вмешаться, если бы Роджерс решил арестовать Хейла здесь.
Роджерс, по-видимому, не торопился. Прошло почти полчаса утомительной болтовни. Роджерс, казалось, делал какие-то признания, а Хейл в ответ признавался в еще гораздо большем; его худые щеки пылали от пива и волнения от информации, которую он получал. Ноги, руки и лицо Уильяма онемели, а плечи болели от напряжения. Чавкающий звук неподалеку отвлёк его от внимательного наблюдения за происходящим внутри, и он взглянул вниз, внезапно почувствовав едкий аромат, который каким-то образом он раньше не замечал.
- Христос! - он дернулся назад, едва не попал локтем в окно, и с тяжелым стуком упал на стену таверны. Недовольный скунс, оторванный от наслаждения выброшенной куриной ножкой, мгновенно поднял хвост; белая полоса на его изнанке делала это движение отчетливо заметным. Уильям замер.
- Что это было? - сказал кто-то внутри, и он услышал скрип отодвигаемой скамьи. Затаив дыхание, он отвел одну ногу в сторону, но снова застыл на месте из-за слабого топота и подергивания белой полосы. Черт, существо топало лапами. Ему рассказывали, что это признак неминуемой атаки, и рассказывали люди, чье плачевное состояние свидетельствовало о том, что говорили они по собственному опыту.
Шаги направлялись к двери, кто-то шел посмотреть. Христос, если его обнаружат подслушивающим снаружи … Он сжал зубы, зная, что долг велит ему сделать самоубийственный прыжок в сторону, но если он отпрыгнет, то это существо … Он не сможет присоединиться к Роджерсу и его людям, воняя скунсом.
Открытая дверь положила конец его метаниям. Уильям чисто на рефлексе бросился за угол здания. Скунс тоже действовал рефлекторно, но испуганный открытием двери скорректировал свою цель. Уильям запнулся о какую-то ветку, растянулся во весь рост на куче мусора и услышал сзади громкий вопль, когда ночь превратилась в кошмар.
Уильям кашлял и задыхался, пытаясь задержать дыхание, пока не выберется из зоны поражения. Но все же ему приходилось глотать воздух, и его легкие наполнились веществом, запах которого настолько выходил за рамки этой концепции, что требовалось совершенно другое его описание. Захлебываясь и отплевываясь, с горящими и слезящимися от атаки глазами, он растянулся в темноте на другой стороне дороги, откуда стал свидетелем того, как скунс в гневе убежал, а его жертва рухнула кучей на крыльцо таверны, издавая горестные звуки.
Уильям надеялся, что это не Хейл. Помимо практических трудностей, связанных с арестом и транспортировкой человека, пострадавшего от нападения скунса, простая человечность говорила, что это будет слишком для человека, которому грозило повешение.
Это был не Хейл. Он увидел белокурые волосы, блеснувшие в свете факела среди высунувшихся голов, которые тут же втянулись обратно.
Он услышал разговоры, как поступить в таком случае. Уксус, согласились все, и очень много. Сама жертва немного пришла в себя и уползла в траву, откуда доносились рвотные звуки.
Это, вдобавок к зловонию, все еще отравлявшему атмосферу, вызвало рвоту у нескольких других джентльменов. Уильям тоже почувствовал позыв, но справился, сильно зажав нос.
Он продрог почти насквозь, но, к счастью, проветрился к тому времени, когда друзья жертвы сопроводили его по дороге, однако, не приближаясь близко. Таверна опустела, ни у кого в такой атмосфере больше не было аппетита ни к еде, ни к питью. Он слышал, как домовладелец ругался, когда снимал факел, который горел рядом с вывеской, и с шипением затолкал в бочку для дождя.
Хейл пожелал всем доброй ночи, его вежливый голос отчетливо прозвучал в темноте, и отправился по дороге к Флашингу, где, несомненно, намеревался найти ночлег. Роджерс – Уильям узнал его по меховому жилету, который можно было узнать даже при свете звезд – задержался у дороги, молча собирая вокруг себя своих людей, пока толпа расходилась. Только когда все скрылись из виду, Уильям рискнул присоединиться к ним.
- Хорошо, - сказал Роджерс, увидев его. – Значит, все на месте. Идемте. - И они двинулись прочь, словно безмолвная стая бежала по дороге, устремившись вслед за своей ничего не подозревающей добычей.
Они увидели пламя с моря. Горел город, в основном в районе Ист-Ривер, но ветер усиливался, и огонь распространялся. Люди Роджерса возбужденно спекулировали насчет причины пожара. Город подожгли сочувствующие повстанцам люди?
- Так же, как и пьяные солдаты, - мрачно и бесстрастно произнес Роджерс. Уильям почувствовал тошноту, увидев красное свечение в небе. Заключенный молчал.
В конце концов, они нашли генерала Хау в его штаб-квартире в Бикман-Хаусе за городом. У него были красные от дыма и недосыпания глаза и глубоко затаенный гнев. Однако в данный момент он оставался скрытым. Он вызвал Роджерса и заключенного в библиотеку, где располагался его кабинет, и, бросив беглый изумленный взгляд на одежду Уильяма, отправил того спать.
На чердаке Фортнум наблюдал из окна за горящим городом. Пожар был неуправляем. Уильям встал рядом с ним, чувствуя себя странно пустым и немного нереальным. Он дрожал, хотя пол под его босыми ногами был теплым.
Время от времени взлетали фонтаны искр, когда пламя натыкалось на что-то легковоспламеняющееся, но с такого расстояния практически ничего не было видно, кроме кровавого зарева на неба.
- Знаешь, а они ведь будут обвинять нас, - сказал Фортнум немного погодя.
Воздух все еще был полон дыма в полдень следующего дня.
Он не мог отвести глаз от рук Хейла. Тот непроизвольно сжимал их, хотя не сопротивлялся, когда солдат связывал их за его спиной. Сейчас его пальцы были так сильно сжаты, что побелели костяшки.
«Конечно, плоть сопротивляется, - подумал Уильям, - даже если разум смирился». Его собственное тело сопротивлялось; оно было против того, чтобы находиться здесь. Его кожа подергивалась, как у лошади, одолеваемой мухами, его кишечник судорожно сжимался от сострадания. Говорят, что у повешенного кишечник расслабляется. Также будет у Хейла? Кровь бросилась в его лицо при этой мысли, и он уставился на землю.
Голоса заставили его снова поднять глаза. Капитан Мур только что спросил Хейла, не хочет ли он что-либо сказать. Хейл кивнул; видимо, он был к этому готов.
Уильям чувствовал, что ему тоже нужно быть готовым. Хейл провел последние два часа в палатке капитана Мура, сочиняя письма для своей семьи, в то время как люди, собравшиеся для поспешной казни, переминались с ноги на ногу в ожидании. А он не был готов, вообще.
Почему сейчас было по-другому? Он видел, как люди умирали, некоторые ужасной смертью. Но эта учтивость, эта вежливая формальность, эта … почти оскорбительная корректность – все это совершалось с твердым осознанием неминуемой и позорной смерти. Затягивание. Ужасное затягивание, вот и все.
- Наконец-то! – пробормотал Клэрвелл ему в ухо. – Покончить с этим, к черту. Я умираю с голоду.
Молодого негра по имени Вилли Ричмонд, рядового, которого Уильям немного знал, отправили на лестницу повесить на дерево веревку. Сейчас он спустился, кивнув офицерам.
По лестнице теперь медленно поднимался Хейл, поддерживаемый сержантом. Петля охватила его шею. Веревка толстая и новая. Говорили, кажется, что новая веревка растягивается. Однако лестница высокая …
Уильям потел, как поросенок, хотя день не был жарким. Он не мог закрыть глаза, не мог отвести их. Не тогда, когда Клэрвелл рядом.
Он напряг шейные мускулы и снова сконцентрировался на руках Хейла. Пальцы у того беспомощно дергались, хотя лицо оставалось спокойным. От пальцев на кафтане оставались слабые мокрые следы.
Затем солдаты завозились, и лестница была выдернута из-под ног Хейла. Он с шумом повис. Или из-за новой веревки, или от чего-то еще, но шея Хейла не была сломана.
Он отказался от капюшона, и зрителям пришлось ждать около четверти часа, пока он умрет. Уильям подавил ужасный позыв рассмеяться, просто от нервов, увидев, как бледно-голубые глаза вывались из орбит, а язык вывалился. Такой удивленный. Он выглядел таким удивленным.
На казнь собралось немного людей, и он увидел невдалеке Ричардсона, наблюдавшего за экзекуцией с отстраненным видом. Как будто почувствовав его взгляд, тот остро взглянул на него. Уильям отвел глаза.