Роджер задумчиво подул в горлышко пустой бутылки из-под пива, создав низкий горловой звук. Каденция. Однако немного глубже … и, конечно же, в нем нет этой рычащей ноты. Но высота … Он встал и порылся в холодильнике, найдя то, что искал за кругом сыра и шестью маргариновыми стаканчиками бог знает с чем; он был уверен, что это не маргарин.
В бутылке осталось на дюйм шампанского, остаток их праздничного ужина неделей раньше в честь новой работы Бри. Горлышко бутылки было заботливо прикрыто фольгой, но вино, конечно, выдохлось. Он пошел вылить его в раковину, но шотландская бережливость победила. Поколебавшись не больше секунды, он допил остаток шампанского и, опустив пустую бутылку, увидел, что Анни Макдональд, держащая Аманду за руку, уставилась на него.
- Ну, по крайней мере, вы не залили им свои кукурузные хлопья, - сказала она, пробираясь мимо него. - Давай, детка, садись. - Она усадила Мэнди на высокий стульчик и вышла, качая головой в осуждение низких моральных качеств своего работодателя.
- Дай, папа! - Мэнди потянулась к бутылке, привлеченная блестящей этикеткой. Поразмыслив, как полагается родителю, над возможными последствиями, он вместо этого дал ей свой стакан молока и свистнул, прижав горлышко бутылки к губам. Получился глубокий мелодичный звук. Да, что-то близкое к «фа» ниже среднего «си».
- Еще раз, папа! - Мэнди была очарована. Чувствуя себя слегка смущенным, он снова загудел, заставив ее весело хихикать. Он взял вторую бутылку и дунул в нее, затем, попеременно дуя в бутылки, он насвистел двухтональную вариацию мотива «У Мэри был ягненок».
Привлеченная свистом и восторженными криками Мэнди, в дверях появилась Брианна с ярко-синей пластиковой каской в руке.
- Собираешься организовать джаз-бэнд? – спросила она.
- Уже организовал, - ответил он и, решив, что в худшем случае Мэнди просто уронит бутылку шампанского на половик, отдал ее дочери и вышел в холл с Брианной, где притянул ее к себе и жарко поцеловал.
- Шампанское на завтрак? – прервалась она для вопроса, затем снова потянулась за поцелуем, пробуя вкус его рта.
- Нужна была бутылка, - пробормотал он, также оглаживая языком ее рот. Она ела на завтрак кашу с маслом и медом, и ее рот был сладким, а шампанское на кончике его языка горчило. В коридоре было прохладно, но под флисовым джемпером она была теплой, как тост. Его пальцы приникли под его край, поглаживая мягкую оголенную кожу на ее пояснице.
- Удачного дня, а? - прошептал он, борясь с желанием скользнуть пальцами под ее джинсы и неуважительно помять задницу новоявленному инспектору Совета гидроэлектростанций Северной Шотландии. - Ты после принесешь каску домой?
- Конечно. Но почему?
- Подумал, что тебе следует взять ее в постель, - он взял каску из ее рук и надел ей на голову. Глаза ее стали темно-синими. – Наденешь ее, и я скажу, зачем мне нужна бутылка из-под шампанского.
- О, от такого предложения я не могу … - внезапно ее темно-синие глаза скользнули в сторону. Роджер взглянул туда же и увидел в конце коридора Анни, в руках щетка и совок и большой интерес на узком лице.
- Ммм, доброго дня, - торопливо сказал он.
- Тебе тоже, - с подрагивающими от смеха губами Брианна решительно взяла его за плечи и снова поцеловала. Затем прошла по коридору на выход мимо стоящей с округлившимися глазами Анни, легко пожелав той доброго дня на гэльском.
Из кухни донесся сильный грохот. Он машинально повернулся к обитой байкой двери[1], хотя меньше половины его внимания было приковано к надвигающейся катастрофе. Большая часть была сосредоточена на внезапном осознании того, что его жена, похоже, ушла на работу без трусиков.
Мэнди, бог знает как, ухитрилась швырнуть бутылку шампанского в окно и, стоя на столе, тянулась к зазубренному краю стекла, когда в кухню ворвался Роджер.
- Мэнди! - он схватил ее, стащил со стола и шлепнул по заду. Она издала пронзительный вой, и он вынес ее под мышкой, минуя Анни Мак, которая стояла в дверях с круглыми глазами и ртом в форме буквы «О».
- Уберите стекло, хорошо? - сказал он.
Он чувствовал себя чертовски виноватым; о чем он думал, давая ей бутылку? Не говоря уже о том, чтобы оставить ее одну!
Он также чувствовал некоторое раздражение из-за Анни Мак – в конце концов, ее наняли для присмотра за детьми – но, справедливости ради, надо признать, что ему следовало убедиться, что она вернется, прежде чем уйти. Раздражение распространилось и на Бри, которая упорхнула на свою новую работу, оставив его присматривать за домашним хозяйством.
Однако он понимал, что раздражение является лишь попыткой избежать чувства вины, и изо всех сил старался его подавить, успокаивая Мэнди, говоря о том, что нельзя стоять на столах, бросать предметы в доме, трогать острые предметы, и нужно позвать взрослого, если ей нужна помощь. Мало вероятно, подумал он с кривой улыбкой в душе по поводу последнего. Мэнди была самой независимой трехлетней девочкой, которую он когда-либо видел, также как и Джем в этом возрасте.
Одно хорошо: Аманда никогда не держала зла. Через пять минут после того, как ее шлепнули и отругали, она хихикала и просила его поиграть с ней в куклы.
- Папа должен поработать сегодня утром, - сказал он, но наклонился так, чтобы она могла вскарабкаться ему на плечи. - Давай, найдем Анни Мак; возможно, ты и куклы поможете ей навести порядок в кладовой.
Оставив Мэнди и Анни Мак возиться в кладовой под присмотром множества потрепанных кукол и грязных мягких игрушек, он вернулся в свой кабинет и достал блокнот, в который записывал песни. Позже на неделе у него была назначена встреча с Зигфридом МакЛеодом, хормейстером церкви Святого Стефана, и он решил подарить ему копию нескольких редких песен в знак доброй воли.
Он подумал, что это ему необходимо. Доктор Уэзерспун успокоил его, сказав, что МакЛеод будет рад помощи, особенно с детским хором, но Роджер провел достаточно времени в академических кругах, масонских ложах и тавернах восемнадцатого века, чтобы знать о взаимоотношениях в коллективе. МакЛеод вполне мог возмутиться, если ему без предупреждения навяжут кого-то постороннего.
И еще существовала деликатная проблема хормейстера, который не может петь. Он дотронулся до своего горла с бугристым шрамом.
Он консультировался у двух специалистов: у одного в Бостоне и у другого в Лондоне. Оба сказали одно и то же. Существует возможность, что операция может исправить его голос, если удалить некоторые шрамы в гортани. Однако существовала такая же вероятность, что операция может еще больше повредить или полностью лишить его голоса.
«Операция на голосовых связках – весьма деликатное дело, - сказал ему один из врачей, качая головой. - Обычно мы не рискуем без крайней необходимости, такой как раковая опухоль, врожденный порок развития, мешающий любой речи, или веская профессиональная причина. Например, известный певец; в этом случае желание восстановить голос может быть достаточным поводом для того, чтобы рискнуть сделать операцию. И в таких случаях обычно не рассматривается риск оставить человека навсегда немым. В вашем случае …»
Роджер прижал два пальца к горлу и замычал, чувствуя успокаивающую вибрацию. Нет. Он слишком хорошо помнил, каково это – быть не в состоянии говорить. В то время он был уверен, что никогда больше не заговорит, не говоря уже о пении; воспоминание об этом отчаянии заставило его вспотеть. Никогда не говорить с его детьми, с Бри? Нет, он не может рисковать.
Глаза доктора Уэзерспуна с интересом задержались на его горле, но он ничего не сказал. МакЛеодд может быть менее тактичен.
«Кого любит Господь, того наказывает»[2]. Уэзерспун, к его чести, не сказал ничего такого в ходе их беседы. Однако эта цитата была выбрана для библейского чтения той недели, и она была напечатана на листовке, которая лежала на столе ректора. И для Роджера в его тогдашнем нервном настроении все это выглядело как знамение.
- Что ж, воспримем это как комплимент, - вслух произнес он. – Хотя я бы не обиделся, если бы не послужил поводом для проповеди на этой неделе.
Это было сказано полушутя, но за этим скрывался гнев. Негодование из-за того, что ему приходится доказывать себе – самому себе – в очередной раз. В прошлый раз ему пришлось сделать это физически. Теперь сделать то же самое, но в духовном смысле в этом скользком, менее прямолинейном мире. Он готов, не так ли?
- Ты спрашивал? С тех пор, как не получил «да» в ответ. Я что-то пропустила?
Воспоминание об их ссоре обожгло его чувством вины.
- У тебя было … то есть я думаю, что есть, - поправилась она, - призвание. Может протестанты называют это по другому, но это так, да? Ты говорил, что бог говорил с тобой. - Ее глаза проницательно смотрели на него. Ему захотелось отвести глаза, но он не стал.
- Как ты думаешь, бог передумал? - спросила она тише и сжала его руку. - Или думаешь, ты ошибался?
- Нет, - мгновенно ответил он. - Когда это случилось, я не сомневался.
- А сейчас?
- Ты говоришь, как твоя мать. Ставишь диагноз, - он сказал это как шутку, но это было не так. Бри была так похожа на своего отца физически, что он редко видел в ней Клэр, но спокойная безжалостность в ее вопросах была от Клэр Бьючемп. Так же, как и слегка изогнувшаяся бровь в ожидании ответа. Он глубоко вздохнул. - Я не знаю.
- Нет, ты знаешь.
Яркая злость внезапно поднялась в нем, и он отдернул руку.
- С чего это ты решила, что я знаю?
- Потому что я твоя жена.
- И ты думаешь, это позволяет тебе читать мои мысли?
- Я думаю, это позволяет мне беспокоиться о тебе!
- Не надо!
Они, конечно помирились. Поцеловались – ну, зашли немного дальше – и простили друг друга. Простить, конечно, не значит забыть.
«Ты знаешь.»
Он знает?
- Да, - сказал он вслух старой башне, видимой в окно. – Да, черт побери, знаю. – Только проблема в том, что с этим делать.
Быть может, ему предназначено быть священником, но не пресвитерианцем? Стать внеконфессиональным евангелистом … католиком? Эта мысль была настолько тревожной, что он встал и прошелся взад-вперед. Не то чтобы он имел что-то против католиков – ну, если не считать предубеждений, воспитанных протестантской жизнью в Хайленде – но он просто не мог этого принять. Его отступничество будет обсуждаться в округе с выражением тихого ужаса в течение… ну, в течение многих лет. Он неохотно усмехнулся при этой мысли.
Ну, и кроме того, он просто не мог быть католическим священником, не так ли? Не с Бри и детьми. Это немного успокоило его, и он снова сел. Нет. Ему придется поверить, что бог – через доктора Уэзерспуна – решил указать ему путь через этот тернистый отрезок его жизни. И если так, то разве это не свидетельство предопределения само по себе?
Роджер застонал, выбросил все это из головы и решительно погрузился в блокнот с песнями.
Некоторые из песен и стихов были хорошо известны: отрывки из его прошлой жизни, традиционные песни, которые он пел как исполнитель. Большинство из редких образчиков он записал в восемнадцатом веке у шотландских иммигрантов, путешественников, торговцев и моряков. А некоторые он откопал в куче коробок, оставленных преподобным. Гараж старого особняка был забит ими, и они с Бри расчистили лишь маленькое место. Чистая удача, что он наткнулся на деревянный ящичек с письмами так быстро.
Он взглянул на него, испытывая искушение. Он не мог читать письма без Бри; это было бы неправильно. Однако там были две книги, которые они мельком просмотрели, когда нашли ящик, но в основном их занимали письма и то, что происходило с Клэр и Джейми. Чувствуя себя, как Джем, сбежавший с пакетом украденного шоколадного печенья, он осторожно опустил тяжелый ящик на стол и стал рыться под письмами.
Книги были маленькие; большая примерно пять на семь дюймов. Обычный размер для книг тех времен, когда бумага была дорогой и труднодоступной. Меньшая была, вероятно, всего четыре на пять дюймов. Он коротко улыбнулся, вспомнив об Иэне Мюррее; Брианна рассказала о возмущенной реакции своего кузена на ее описание туалетной бумаги.
Меньшая книга была в переплете из синей телячьей кожи с позолоченными обрезами, дорогая, красивая книга. Она называлась «Краткие принципы здоровья» автор К.Б.Р. Фрейзер, доктор медицины. Ограниченное издание, издатель A. Белл, Эдинбург».
Значит, они добрались до Шотландии с этим капитаном Надежным Робертсом. Или, по крайней мере, он так полагал, хотя ученый в нем предупреждал, что это не доказательство. Всегда существовала вероятность, что рукопись каким-то образом попала в Шотландию, и автор не обязательно принес ее в типографию лично.
«Они приезжали сюда?» - спросил он и оглядел немного запущенную, но уютную комнату, представив себе Джейми за большим старым столом у окна, просматривающего вместе с зятем бухгалтерские книги поместья. Если кухня была сердцем дома – а это, на самом деле, так – эта комната, вероятно, всегда была его мозгом.
Он порывисто открыл книгу и едва не задохнулся. На фронтисписе в обычном стиле восемнадцатого века была размещена гравюра автора. Медик в опрятном парике, черном сюртуке и с черным шейным платком, подвязанным под самый подбородок. Сверху над воротником на него безмятежно смотрело лицо его тещи.
Он громко рассмеялся, отчего Анни Мак осторожно заглянула в кабинет, на случай, если у него случился припадок; кроме того, он разговаривал сам с собой. Он отмахнулся от нее и закрыл дверь, прежде чем вернуться к книге.
Это явно была она. Широко расставленные глаза под темными бровями, изящные очертания лица, твердые скулы. Кто бы ни делал гравюру, у него получился не совсем похожим рот. Здесь он строго поджат, и это тоже хорошо: ни у одного мужчины нет таких губ, как у нее.
Как давно …? Он проверил дату печати: MDCCLXXVIII. 1778. Здесь она была не намного старше, чем когда они виделись в последний раз, и все еще выглядела моложе своего возраста.
В другой книге есть изображение Джейми? Он схватил ее и открыл. Конечно же, еще одна гравюра, на этот раз бытового характера. Его тесть сидел в кресле с высоким подголовником, его волосы были просто завязаны назад, на спинке стула позади него был накинут плед. На колене лежала открытая книга, которую он читал маленькому ребенку, сидевшему у него на другом колене, маленькой девочке с темными кудрявыми волосами. Она отвернулась, поглощенная рассказом. Конечно, гравер не мог знать, как выглядит лицо Мэнди.
«Дедушкины сказки» было заглавие книги, с подзаголовком «Истории горной Шотландии и Северной Каролины, автор Джеймс Александер Малкольм МакКензи Фрейзер». Напечатано тоже А. Беллом, Эдинбург, в том же году. В посвящении говорилось просто: «Моим внукам».
Портрет Клэр заставил его рассмеяться; этот растрогал почти до слез, и он осторожно закрыл книгу.
Они верили и отправляли эти вещи, эти хрупкие документы сквозь года с единственной надеждой, что они сохранятся и дойдут до тех, кому предназначались. Верили в то, что однажды Мэнди будет здесь и прочитает книгу. Он сглотнул, ком в горле стал болезненным.
Как они смогли? Говорят, вера движет горы, а его собственной веры сейчас не хватит, чтобы разровнять холмик возле норы.
- Иисус, - прошептал он, сам не зная, отразилось в этом его разочарование или просьба о помощи.
Уловив краем глаза движение в окне, он поднял голову и увидел, как Джем выходит из задней кухонной двери. У него было красное лицо, маленькие плечи сгорбились, в руке он держал большую авоську, сквозь сетку которой Роджер мог разглядеть бутылку лимонада, ломоть хлеба и еще что-то из еды. Роджер посмотрел на часы на каминной полке, думая, что потерял счет времени, но был только в час дня.
- Что за … - отбросив бумагу, он встал и направился к задней части дома, выйдя как раз, чтобы увидеть Джема в ветровке и джинсах – ему не разрешалось носить джинсы в школу – бредущего через сенокосное поле.
Роджер мог легко догнать его, но вместо этого замедлил шаг, следуя на расстоянии.
Совершенно ясно, что Джем не был болен. Вероятно, в школе произошло что-то серьезное. Его отправили домой, или он ушел сам? Никто не звонил, в школе сейчас обеденный перерыв. Если мальчик решил, что это возможность сбежать, может быть, они еще не потеряли его. Идти в школу почти две мили, но для Джема это пустяк.
Джем добрался до мостика через каменную дамбу, ограждающую поле, перелез через нее и решительно направился через пастбище с овцами. Куда он направляется?
- И что, черт возьми, ты натворил на этот раз? - пробормотал Роджер себе под нос.
Джем проучился в деревенской школе в Брох-Мордхе всего пару месяцев, первый его опыт образования в двадцатом веке. После их возвращения Роджер обучал Джема дома в Бостоне, в то время как Бри ухаживала за Мэнди после операции, спасшей девочке жизнь. Когда Мэнди оказалась в безопасности, они должны были решить, что делать дальше.
В основном Джем заставил их отправиться в Шотландию, а не остаться в Бостоне, хотя Бри и сама этого хотела.
- Джем и Мэнди – шотландцы с обеих сторон, - аргументировала она. - Это их наследие. - И связь с их дедом; само собой разумеется.
Он согласился, а также согласился с тем, что Джем будет меньше выделяться в Шотландии. Несмотря на то, что он провел несколько месяцев в Соединенных Штатах, он все еще говорил с сильным горским акцентом, который сделал бы его заметным в бостонской начальной школе. С другой стороны, как про себя заметил Роджер, Джем из тех, кто привлекает внимание, несмотря ни на что.
Без сомнения, жизнь в Лаллиброхе и маленькая горская школа больше походили на то, к чему привык Джем в Северной Каролине. Хотя из-за гибкой детской психологии, подумал он, мальчик мог бы легко адаптироваться к любой остановке.
Что касается его собственных перспектив в Шотландии … он помолчит.
Джем дошел до конца пастбища и спугнул группу овец, которые загораживали ворота, ведущие к дороге. Черный баран угрожающе опустил голову, но Джем не испугался; он закричал и замахнулся авоськой. Баран резко попятился, заставив Роджера улыбнуться.
Он не сомневался по поводу интеллекта Джема … ну, сомневался, но не по поводу его отсутствия. Гораздо больше о том, в какие неприятности он может его втянуть. В школе никогда не было просто, особенно, в новой. Если там кто-либо выделялся по любой причине … Роджер вспомнил собственную школу в Инвернессе, где он отличался тем, что не имел родителей, а был приемным сыном священника. После нескольких несчастных недель, когда его дразнили, насмехались и украли обед, он начал давать сдачи. И хотя это принесло ему трудности с учителями, в конечном итоге проблема была решена.
Джем дрался? Он не видел следов, но, возможно, не подходил достаточно близко. Хотя он бы удивился, если бы это было так.
Неделю назад произошел инцидент, когда Джем заметил большую крысу, нырнувшую в дырку под школьным фундаментом. На следующий день он принес с собой кусок бечевки, расставил силки перед первым уроком, а на перемене забрал свою добычу, с которой он затем к восхищению его одноклассников-мальчиков и ужасу девочек деловито снял шкурку. Его учительница тоже была не довольна; Мисс Гленденнинг была горожанкой из Абердина.
Директор, мистер Мензис, похвалил Джема за его ловкость, но велел в школе так не делать. Однако позволил Джему оставить шкурку; Роджер прибил ее к двери сарая.
Джем не стал открывать пастбищные ворота; просто нырнул между жердями, волоча сетку за собой.
Он, что, направляется к большой дороге, собираясь поймать машину? Роджер прибавил скорость, уворачиваясь от помета животных и расталкивая коленями пасущихся овец, которые в негодовании отступали, издавая резкое беканье.
Нет, Джем повернул в другую сторону. Куда, черт возьми, он идет? Грунтовая дорога, ведущая в одном направлении к главной дороге, в другом обрывалась возле крутых каменистых холмов.
И, очевидно, именно туда и направлялся Джем, к холмам. Он сошел с дороги и начал подниматься, почти скрываясь среди пышных зарослей папоротника и поникших ветвей рябины. Очевидно, он направлялся в вересковые пустоши, в освященной веками манере преступников Хайленда.
И эта мысль о хайлендских преступниках наконец-то все прояснила. Джем направлялся в пещеру Данбоннета.
Джейми Фрейзер прожил в ней семь лет после разгрома при Каллодене, почти в пределах видимости своего дома, но скрытый от солдат Камберленда и защищаемый местными жителями, которые никогда не произносили его имени вслух, а называли его Данбоннетом из-за цвета вязаной горской шапки, которую он носил, чтобы скрыть свои огненные волосы.
Такие же волосы сейчас вспыхнули, как маяк, на склоне, прежде чем снова исчезнуть за скалой.
Понимая, что, несмотря на рыжие волосы, он легко может потерять Джема в неровном ландшафте, Роджер удлинил шаг. Нужно ли его окликнуть? Он приблизительно знал, где находится пещера – Брианна описала ему ее расположение – но сам там не бывал. Он задался вопросом, откуда Джем знал, где она находится? Возможно, он не знал, а искал ее.
Тем не менее, он не окликнул сына, а стал подниматься в гору. Теперь, когда он подошел ближе, он увидел в зарослях узкую оленью тропу и отпечаток маленького кеда в грязи. Он немного расслабился при виде этого и замедлил шаг. Теперь он Джема не потеряет.
На склоне было тихо, но воздух беспокойно двигался среди рябиновых ветвей.
В ложбинах скалы, нависающей над ним, насыщенно-фиолетовым туманом виднелся вереск. Он уловил в ветре какой-то резкий запах и с любопытством повернулся в ту сторону. Еще одна вспышка красного: воняющий гоном олень с великолепными рогами в десяти шагах от него на склоне внизу. Он замер; голова оленя поднялась, широкие черные ноздри раздулись, принюхиваясь к воздуху.
Он вдруг осознал, что прижимает руку к ремню, где когда-то носил нож для свежевания, и его тело напряглось, готовое броситься вниз и перерезать горло оленю, как только охотник подстрелит его. Он практически чувствовал жесткую волосатую шкуру, хлопок перерезанного дыхательного горла и потоки горячей вонючей крови на руках, видел обнаженные длинные желтые зубы, покрытые зеленой слизью от последней трапезы оленя.
Олень гортанно заревел, бросая вызов любому самцу в пределах слышимости. Какое-то мгновение Роджер ожидал, что одна из стрел Иэна вылетит из-за рябин позади оленя, или выстрел ружья Джейми вспорет воздух. Затем он очнулся и, нагнувшись, поднял камень, чтобы бросить его, но олень услышал его и убежал, громко шумя по сухому папоротнику.
Он стоял неподвижно, чувствуя запах собственного пота, все еще до конца не придя в себя. Но это не были горы Северной Каролины, и нож в его кармане предназначался для перерезания шпагата и открывания пивных бутылок.
Его сердце колотилось, но он повернул обратно к тропе, все еще приспосабливаясь к времени и месту. Со временем станет легче? Они вернулись уже больше года назад, но до сих пор он иногда просыпался ночью, не понимая, где и когда он находится, или, что еще хуже, в бодрствующем состоянии делал шаг через какую-то мгновенную червоточину в прошлое.
Дети, как все дети, казалось, не испытывали это чувство … нахождения в другом времени и другом месте. Мэнди, конечно, была еще слишком мала, чтобы помнить о жизни в Северной Каролине или путешествии сквозь камни, но Джем помнил. И однако, когда он увидел автомобили на дороге, к которой они вышли полчаса спустя после прохождения сквозь камни Окракока, то застыл с широкой ухмылкой на лице.
«Р-ры», - удовлетворенно сказал он себе, и, по-видимому, травма от прощания и путешествия во времени была забыта. Сам Роджер тогда едва мог идти, чувствуя, что он оставил большую и невосполнимую часть себя в этих камнях.
Их отвез в ближайшую деревню добрый автомобилист, который посочувствовал их рассказу о несчастном случае на лодке. Телефонный звонок Джо Абернати помог решить неотложные вопросы, связанные с деньгами, одеждой, комнатой и едой. Джем сидел на коленях у Роджера, глядя с открытым ртом в окно, пока они ехали по узкой дороге, ветер из открытого окна развевал его мягкие яркие волосы.
Не мог дождаться, чтобы снова оказаться в машине. А как только они обосновались в Лаллиброхе, он приставал к Роджеру, прося вести «Моррис Мини», сидя у Роджера на коленях и радостно сжимая руль маленькими руками.
Роджер улыбнулся про себя; ему повезло, что на этот раз Джем решил сбежать пешком. Еще год или два, и он станет достаточно высоким, чтобы дотянуться до педалей. Ему лучше начать прятать ключи от машины.
Теперь он находился высоко над фермой и замедлил шаг, чтобы посмотреть вверх. Брианна говорила, что пещера находится на южной стороне холма, примерно в сорока футах над большим беловатым валуном, известным среди местных как «Прыжок бочки». Он был назван так из-за слуги Данбоннета, который принес эль прятавшемуся лэрду, столкнулся с группой британских солдат и, отказавшись отдать им бочку, лишился руки …
- О, Иисус, - прошептал Роджер. – Фергюс. О, боже, Фергюс. – Он почти мог видеть его смеющееся прекрасно вылепленное лицо с темными глазами, искрящимися смехом, и как он поднимает рыбу, бьющуюся на крюке, который он носил вместо отсутствующей руки. И видение маленькой окровавленной руки, лежащей перед ним на тропе.
Это было здесь. Прямо здесь. Повернувшись, он увидел скалу, молчаливого свидетеля ужаса и отчаянья … и внезапной хватки прошлого на его горле, жестокой, как удавка.
Он тяжело закашлялся, пытаясь прочистить горло, и услышал зловещий рев другого оленя близко над ним, но не видимого.
Он соскочил с тропинки и прижался к скале. Боже, он же не кашлял так ужасно, что олень принял его за соперника? Нет, скорее всего, тот направлялся вниз, чтобы бросить вызов оленю, которого он видел несколько мгновений назад.
Мгновение спустя сверху спустился большой олень, изящно пробираясь сквозь вереск и камни. Это было прекрасное животное, но на нем уже сказывались последствия гона. Его ребра выделялись под густой шерстью, а глаза были красными от бессонницы и похоти.
Животное заметило Роджера; большая голова повернулась в его сторону, и тот увидел вращающиеся, налитые кровью глаза, устремленные на него. Однако олень не испугался человека; вероятно, в мозгу самца не было места ни для чего, кроме борьбы и совокупления. Он вытянул шею в сторону мужчины и заревел, его глаза побелели от напряжения.
«Послушай, приятель, ты хочешь ее, ты можешь ее найти». Он медленно попятился, но олень последовал за ним, угрожая опущенными рогами. Встревоженный, он замахал руками и закричал на оленя; обычно это могло отогнать животное. Однако олени в период гона не были нормальными; существо опустило голову и бросилось на него.
Роджер увернулся в сторону и бросился плашмя у основания скалы, надеясь, что обезумевший олень не растопчет его. Тот резко остановился в нескольких футах от него, бодая рогами вереск и шумно дыша, словно кузнечные мехи, но затем услышал крик соперника внизу и вскинул голову.
Еще один рев снизу, и олень, развернувшись вприсядку, рванул по тропе, звук его безумного спуска по склону сопровождался хрустом ломающегося вереска и грохотом камней, отброшенных копытами.
Роджер вскочил на ноги, адреналин струился по его венам, как ртуть. Он не знал, что олень был здесь, наверху, иначе он не тратил бы время на прогулку, раздумывая о прошлом. Ему нужно сейчас же найти Джема, пока мальчик не столкнулся с одним из этих животных.
Он мог слышать рев и столкновение двух самцов внизу, сражающихся за гарем олених, хотя с того места, где он стоял, их не было видно.
- Джем! - заорал он, не заботясь о том, звучит ли его голос, как у оленя в гоне. - Джем! Где ты? Ответь мне сию же минуту!
- Я наверху, папа, - немного дрожащий голос Джемми раздался сверху, и он, развернувшись, увидел Джема, сидящего на Прыжке бочки, с прижатой к груди авоськой.
- Хорошо. Вниз. Сейчас же, - облегчение боролось с раздражением, но вытесняло его. Он потянулся, и Джем соскользнул с валуна, тяжело приземлившись на руки отца.
Роджер хмыкнул и поставил его на землю, затем наклонился, чтобы поднять упавшую на землю авоську. Он увидел, что помимо хлеба и лимонада в ней было несколько яблок, большой кусок сыра и пачка шоколадного печенья.
- Планировал остаться здесь надолго, да? – спросил он. Джемми покраснел и отвернулся.
Роджер повернулся и посмотрел вверх по склону.
- Там, наверху, пещера твоего дедушки? - он ничего не видел; склон был загроможден камнями и зарос вереском, а также был обильно усеян кустами утесника и редкими побегами рябины и ольхи.
- Да. Вон там, - Джемми указал вверх по склону. - Видишь, куда наклоняется это ведьмино дерево?
Он увидел рябину, старое дерево, корявое от времени, но все еще не видел никаких признаков входа в пещеру. Звуки боя снизу прекратились; он оглянулся на случай, если проигравший вернется, но, очевидно, нет.
- Покажи мне, - попросил он.
Джем, выглядевший глубоко смущенным, немного расслабился и стал карабкаться вверх по склону. Роджер последовал за ним.
Можно было находиться в непосредственной близости от входа в пещеру и не увидеть его. Его закрывал выступ скалы и обильные заросли утесника. Узкое отверстие можно было увидеть, только находясь непосредственно перед ним.
Холодное влажное дыхание, выходящие из пещеры, коснулось его лица. Он встал на колени и заглянул внутрь. Видно было только на несколько футов от входа, но пещера не выглядела гостеприимной.
- Спать в ней будет холодно, - сказал он, взглянул на Джема и указал на ближайший валун.
- Может, сядем, и ты расскажешь, что произошло в школе?
Джем сглотнул и преступил с ноги на ногу.
- Нет.
- Садись, - он не повысил голос, но дал понять, что ожидает послушания. Джем не сел, но отступил и прислонился к выступу, нависающему над отверстием пещеры. Он смотрел вниз.
- Меня выпороли, - пробормотал Джем, уткнувшись подбородком в грудь.
- О? – Роджер держал голос спокойным. – Это кошмар. Меня один или два раза пороли в школе. Мне не понравилось.
Голова Джема дернулась вверх, глаза его широко раскрылись.
- Да? А за что?
- В основном, за драку, - ответил Роджер. Наверное, он не должен был говорить об этом мальчику, плохой пример и все такое, но это была правда. И если драка – единственная проблема Джемми …
- Что сегодня случилось? – он внимательно посмотрел на Джема. Он не казался побитым, но когда он повернул голову, Роджер увидел, что его ухо красное, почти бордовое. Он едва сдержался от восклицания при виде этого, но лишь повторил. – Что случилось?
- Джеки МакИнрой сказал, если ты узнаешь, что меня выпороли, то побьешь меня кнутом, когда я приду домой, - Джем сглотнул, но глядел на отца прямо. – Да?
- Не знаю, но надеюсь, что нет.
Однажды он отхлестал ремнем Джема – он был должен – и никому из них не хотелось повторить этот опыт. Он осторожно дотронулся до его пламенеющего уха.
- Скажи, что произошло, сынок.
Джем глубоко вздохнул, надул щеки и выдохнул, сдаваясь.
- Ну, началось с того, что Джимми Глазкок сказал, что мама, я и Мэнди будем гореть в аду.
- Да? – Роджер совсем не удивился. Шотландские пресвитерианцы не отличались религиозной терпимостью, и в этом вопросе за двести лет ничего не изменилось. Хорошие манеры не позволяли большинству из них говорить знакомым папистам, что те попадут в ад, но скорее всего они так думали.
- Но ты же знаешь, что говорить в ответ, не так ли? – Джем сталкивался с подобными высказываниями в Ридже, хотя обычно более завуалированными из-за Джейми, и хорошо знал, как отвечать на такие выходки.
- Да, - Джем пожал плечами и снова уставился на свои кеды. – Просто сказать: «Хорошо, встретимся там». Я сказал.
Роджер почесал за ухом, раздумывая. Гэльский язык в Хайленде исчезал, но все еще был достаточно распространенным, чтобы иногда слышать его в общественных местах. Без сомнения, мало кто из одноклассников Джема слышал его от своих дедов, но даже если они не поняли, что он сказал …
- И? – повторил он.
- А мисс Гленденинг схватила меня за ухо и едва не оторвала его, - щеки Джема покраснели от воспоминания. – Она дергала меня за него, па!
- За ухо? – Роджер тоже покраснел.
- Да! – слезы унижения и гнева наполнили глаза Джема, но он смахнул их рукавом и стукнул кулаком по коленке. – Она приговаривала: «Мы – не – говорим – на – этом! Мы – говорим – по-английски!» - Его голос был на несколько октав выше, чем у грозной мисс Гленденинг, но его гримаса проиллюстрировала ее яростную атаку более чем наглядно.
- И затем она выпорола тебя ремнем? – неверяще спросил Роджер.
Джем отрицательно покачал головой и вытер нос рукавом.
- Нет, - ответил он. – Это мистер Мензис.
- Что? Почему? На, держи, = он вручил Джему бумажный носовой платок и подождал, пока мальчик высморкается.
- Ну, я уже подрался с Джимми, а когда она схватила меня за ухо, было очень больно, и … ну, я рассердился, - сказал он, бросив на Роджера голубоглазый взгляд, горящий праведностью, который был настолько похож на дедушкин, что Роджер едва не улыбнулся, несмотря на ситуацию.
- И ты что-то ей сказал, да?
- Да, - Джем опустил глаза, ковыряя землю носком кеда. – Мисс Глендининг не любит Gàidhlig, но и не знает его, а мистер Мензис знает.
- Боже.
Привлеченный криками, мистер Мензис вышел в школьный двор как раз во время, чтобы услышать, как Джем во весь голос одарил мисс Глендининг самым лучшим гэльским ругательством из лексикона дедушки.
- Он наклонил меня через стул и три раза хлестнул ремнем, затем отправил в класс, чтобы я оставался там до конца школы.
- Только ты там не остался.
Джем кивнул головой.
Роджер наклонился и поднял авоську, борясь между злостью, смехом и перехватывающим горло сочувствием. Наконец, он позволил сочувствию немного проявиться.
- Сбежал из дома, да?
- Нет, - Джем удивленно поднял голову. – Я просто не хотел завтра идти в школу, Джимми будет смеяться. Я подумал, что останусь тут на выходные, а может и на понедельник, пока все не уляжется. Может, мисс Глендининг умрет, - добавил он с надеждой.
- А может, к тому времени твоя мама и я так изведемся от беспокойства, что ты избежишь второй порки?
Синие глаза Джема удивленно расширились.
- О, нет. Мама задаст мне взбучку, если я уйду, не предупредив ее. Я оставил записку на кровати. Написал, что побуду на природе день или два, - заявил он, затем повел плечами и выпрямился, вздохнув.
- Может, ты побьешь меня, и мы пойдем домой? – спросил он слегка дрожащим голосом. – Я хочу есть.
- Я не собираюсь бить тебя, - ответил Роджер и обнял Джемми. – Иди сюда, парень.
Бравый вид Джемми сразу исчез, и он прижался к Роджеру, со слезами облегчения уткнувшись в отцовское плечо, ища утешения и веря, что отец все исправит. «И отец все исправит», - молча пообещал Роджер. Даже если ему придется задушить мисс Глендининг голыми руками.
- Почему говорить по-гэльски плохо, па? – пробормотал мальчик, вымотанный эмоциями.
- Не плохо, - прошептал Роджер, заправляя шелковые волосы сны за ухо. – Не беспокойся. Мы с мамой с этим разберемся. Я обещаю. И завтра ты можешь не идти в школу.
Джем вздохнул, расслабился и потяжелел, как мешок с зерном. Затем он поднял голову и хихикнул.
- Ты думаешь, мама задаст мистеру Мензису взбучку?
Примечания
1
В традиционном шотландском доме двери, отделяющие служебные комнаты от основных, обивались тканью для уменьшения шума.